Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ловушка для олигарха

ModernLib.Net / Боевики / Рясной Илья / Ловушка для олигарха - Чтение (стр. 2)
Автор: Рясной Илья
Жанр: Боевики

 

 


Ну, где наша не пропадала!

Я распахнул дверь и отпрянул — расслаблен и вместе с тем заряжен энергией, как сжатая пружина, в общем — готов к бою и пистолет держу перед собой. Если это наживка — в коридор влетит светошумовая, осколочная граната или слезогонка. Потом ворвутся боевики. И… И ничего у них не выйдет. Аккуратиста с кондачка не возьмешь. Я тут давно все просчитал. И каждое мое движение продумано и опробовано. Я отступаю так, чтобы граната осколками не посекла и взрывная волна прошла мимо. Я понимаю, как гуляют взрывные волны. А там рукой подать до балкона — он как раз на стыке двух корпусов дома, да так, что ниоткуда не просматривается и не простреливается. Такой дом я долго искал. Так что я ухожу по балкону наверх, распахнув люк. Потом на карниз — и в соседнем подъезде. А дальше ухожу не прощаясь — и никто меня не остановит, если, конечно, атакующие не прихватили роту солдат, которым приказано стрелять по всему движущемуся.

— Тим, не дури, — послышался спокойный голос Андрея Рустамовича Кухенбадена. И где люди берут подобные фамилии?

— Не буду дурить, — сказал я, сжимая в руке рукоятку автоматического пистолета. — Заходите и захлопывайте дверь.

— Осторожность никогда не бывает излишней, — с усмешкой процитировал Горация гость.

Я отразил подачу цитатой французского писателя-классика Теофиля Готье:

— Во все времена осторожные люди брали верх над людьми безрассудными.

Это наша давняя игра. Кухенбаден — человек высокообразованный, его покрытая жестким бобриком голова — объемное хранилище изречений, цитат. Ну и мы не лыком шиты. Чай, тоже грамоте обученные.

Кухенбаден, как и я, чтил осторожность за добродетель. Внизу прогуливались два его телохранителя, ждавшие босса и оглядывавшиеся напряженно вокруг. У телохранителя должны быстро бегать глаза. И глаза эти должны все замечать. Особенно когда хранишь такое тело. Кухенбаден был из тех людей, о которых в дешевых шпионских боевиках говорят «он слишком много знал». Знает он, действительно, немало, поэтому его родной «колхоз» охранял его по всем правилам. Не удивлюсь, если телохранители имеют инструкции: если объект не удается защитить — пристрелить его, чтобы не попал к врагам. Ничего не поделаешь — такова судьба важного секретоносителя.

— Кофейку? — спросил я.

— Пожалуй, — потер руками Кухенбаден, отставляя трость, которую неизменно таскал с собой, и присаживаясь на стул. Он был прямой, будто проглотил штырь. Приходила мысль о военной выправке, но, по-моему, он никогда в армии не служил, с детства играл опасными игрушками, конечно, когда не сидел в библиотеке, набираясь цитат классиков.

— С пирожными? — спросил я.

— Не откажусь, — при своей худобе гость испытывал слабость к сладостям.

— Плату не возьму, — усмехнулся я. — Только скажите, как узнали мой адрес, — и квиты.

— В записной книжке посмотрел, — в ответ улыбнулся он.

— А в книжке он откуда?

— Ну, право, и не знаю, что сказать.

— Мы все под колпаком у Мюллера.

— Ну что вы. Просто мы предпочитаем как можно лучше знакомиться с людьми, которые оказывают нам услуги.

— Я тоже, — сказал я.

Тоже, да не то же. Они узнали мой адрес, который знать не должны. А я до сих пор туго представляю, что это за организация дает мне высокооплачиваемые заказы. Знаю только, что это нечто вроде русского масонского ордена, пытающегося еще с петровских времен влиять на события в России. Рекомендовали мне их люди, которые дурного не посоветуют. И не то что я не доверяю Кухенбадену и его соратникам… Я вообще никому не доверяю.

Хотя он не поведал, как нашел меня, я все равно налил ему кофе и поставил коробку с эклерами. Как подгадал — купил их с утра в магазине внизу.

— Прекрасно, — он отхлебнул кофе и осведомился:

— Вы часто смотрите телевизор?

— Смотрю.

— Шоу Михаила Зубовина.

— Вот этого? — я включил телевизор, вызвал третью программу, по которой как раз в это время должно было идти шоу. И, как по заказу, на экране появилась улыбающаяся физиономия.

— Я помню чудное мгновение, как говаривал старик Лермонтов, — жизнерадостно, как щенок, протявкал телеведущий.

— Ой, — как от зубной боли, поморщился Кухенбаден, физически страдающий, когда Бебеля путают с Бабелем.

— Это у него всегда, — пояснил я.

Страсть к цитатам в последние два года поразила все слои общества. Только одни цитируют Пушкина. А другие — солиста группы «Кукиш в Заполярье».

— Итак, когда вы в первый раз обнаружили, что ваша женщина вовсе не женщина, а транссексуал? — допрашивал ведущий Михаил Зубовин скромно тупящегося молодого человека.

— Мерзость, — я выключил телевизор.

— Михаил Зубовин, — Кухенбаден отхлебнул еще кофе. — Вокруг этого ничтожества, для которого Пушкин и Лермонтов — одно лицо, что-то затевается. Какая-то афера. Очень крупная.

— Какая афера может вокруг него затеваться? — мне захотелось зевнуть.

— Существует некое соглашение российского экономического «Олимпа» о проекте «Плюс один». И каким-то образом ключевой фигурой проекта является модный телеведущий. События вокруг него уже начали развиваться.

— Какие события?

— Странные события, — многозначительно произнес Кухенбаден.

— Что я должен сделать?

— Разобраться в ситуации.

— У вас своих шпиков мало?

— Вы, Тимофей, надежны как гранит, — польстил он мне.

— Ну, спасибо, — кивнул я. Тут с ним трудно было не согласиться.

— Мы пытались подключить одну нашу сыскную контору. Кончилось все автокатастрофой. Грузовик наехал на машину с тремя частными сыщиками и скрылся.

— Так и раздавили средь бела дня? Зачем?

— Нам дали понять, чтобы мы не совались.

— Какая будет зарплата?

— Сущая безделица, — он назвал цифру. И от нее закружилось в голове,

— А расходы входят? — спросил я.

— Расходы по отдельной смете.

Голова моя сладко кружилась не от жадности. Такие деньги платят, когда намечаются очень серьезные события: И опасные. Кого как, а Аккуратиста ощущение опасности бодрит. Поскольку отношения у меня с опасностью уважительные. Она, опасность, знает, что ей не подстеречь меня из-за угла. А я никогда не страдал ее недооценкой.

— Материалы по проекту «Плюс один» ? — осведомился я. Когда требуют материалы, это означает, что заказ принят,

— Их немного, — Кухенбаден протянул мне лазерный диск.

— Мне нужно знать, с чего все началась, — потребовал я.

— С намеков, оговорок. С незначительных событий. Однажды в одной тесной компании прозвучали эти слова — «Плюс один».

— И сразу все силы бросили на расследование?

— Интуиция. Моя интуиция, Я чувствую, что на «Олимпе» готовится какая-то капитальная пакость. Удивительная пакость.

— Кто заинтересован?

— Берите любого из олигархической верхушки. Они и будут.

— Точнее.

— Не знаю точнее, — в его голосе проскользнуло отчаяние, и стало понятно, что ситуация действительно напряженная.

— Буря, скоро грянет буря, — улыбнулся я..

— Алексей Максимович Пешков. «Песня о буревестнике». Ну, это же школьная программа, — разочарованно произнес гость.

— Зато звучит…

Глава третья


— Налоги, налоги, заплати налоги, — напоминающий непроспавшегося палача бородатый мужик с устрашающего вида топором склоняется во тьме над супружеским ложем, на котором спят двое.

Перепуганный неплательщик дрожащей рукой тянется к кошельку.

Встает утреннее ласковое солнце. Все трое участников драмы счастливо улыбаются и обнимаются.

Каждый день радовал нас новой рекламой об уплате налогов. Налоговики перепробовали все интонации — от жалобно заунывных, типа «люди добрые, мы не местные, мы не ели три недели», до угрожающего разбойничьего: «Заплати, а не то покатится буйна головушка с плеч». Оно понятно. В стране не хватает денег. Деньги в России обладают свойствами сверхтекучего гелия — они не удерживаются ни в закромах, ни в подвалах, они просачиваются сквозь микроскопические щели, в которые не просочится даже воздух. Деньги все время куда-то утекают.

— Кто не платит налоги, того… — угрожающе завел грубый голос из телевизора,

Насколько удобное изобретение дистанционный пульт. Не вставая с дивана, одним нажатием кнопки — выключаешь телевизор, и с тебя уже не требуют уплаты налогов.

По другой программе уверенно вещал ставший уже родным и пришедший благодаря телевидению в каждый дом популярный полевой командир Баши Бадаев. Этот суровый гордый сын гор прославился захватом детского сада и двух школьных автобусов. Глаза у него были ласковые. И смотрел он собеседнику не в глаза, не в сторону, взгляд его мечтательно блуждал где-то на уровне шеи. Он таскал с собой шашку прадеда — приближенного самого Шамиля. Правда, недоброжелатели поговаривают, что этот прадед был одним из тех, кто ограбил своего любимого вождя, когда тот бежал из Гудермеса от русских войск. Теперь прадедовской шашкой Баши в лучших горских традициях рубил «неверным псам», преимущественно пленным, головы. Молодецки, с одного удара.

— Столица — в Ставрополе. Провинция — в Москве. Такова будет Конфедерация народов Кавказа, — мечтал Баши перед телекамерой.

— Не слишком ли смелые планы? — подал жалкий голос военный корреспондент третьей программы, который всю ичкерийскую войну провел рядом с бандгруппами, добросовестно снимая, как жгут российские колонны с боевой техникой, и стал своим на всех базах боевиков.

Баши внимательнее посмотрел на уровень его шеи так, что видно было — корреспондент передернул плечами. Полевой командир вздохнул, припомнив, что этот «неверный пес» еще нужен и в какие деньги обошлось это интервью. Политическая реклама на телевидении — вещь дорогая.

— Один горец стоит сотни. Роты. Батальона. Нет горы, которая не пойдет к нашим Магометам! — глаза горца бешенно округлились…

— Заплати налоги, и живи, как жил!, — прервала откровения бандита рекламная пауза.

Я выключил телевизор. Все, предельно допустимая доза общения с ящиком набрана.

Пора вкалывать. Где мое недавнее приобретение — полевой компьютер? Это экспериментальный образец для американских спецподразделений. Вот он, на столике — противоударный, водонепроницаемый и глубоководный, хранящий огромные объемы информации. Цена его немалая, но того стоит. В нем набита ограниченная секретными кодами и системами самоуничтожения такая информация, что многие большие чиновники и финансовые воротилы черту душу бы продали, чтобы иметь возможность проникнуть в мои банки данных.

Я вывел на жидкокристаллический экран информацию с лазерного диска. Появилось меню с досье на известного телеведущего и поп-солиста Михаила Зубовина.

Итак, чем прославилась эта теледива (или теледив — как правильно сказать?)

Щелкая мышью, я листал досье. Картина типична, диагноз стандартен. Совершенно непонятно, чем этот человек мог заинтересовать «Олимп» — могущественные олигархические структуры, делящие наше государство с таким же остервенением, как делят бачок перловки в тюремной столовой.

Михаил Николаевич Зубовин — почетный сопредседатель международного гей-клуба. Соучредитель Фонда помощи трансвеститам, получавшего три года назад таможенные льготы. Член движения «Демократическая Россия» и еще нескольких подобных организаций. 1988 год — лечение от алкоголизма. 1991-й — от наркомании. 1997-й год — от неврастении. Небольшой бред величия в сочетании с явно оформившейся манией преследования. В свое время прекрасно справлялся с ролью политического обозревателя, но сожрали пираньи — толпа коллег-завистников. Приземлился на передаче «Стриптиз души». И это был подарок судьбы. Он очень быстро стал кумиром публики, осаждаемым толпами поклонников и поклонниц. Потом его пригласила группа «Супостаты-К», он снялся в двух видеоклипах. Голос у него был гнусный, но у других солистов группы еще хуже. После клипов рейтинг его взлетел до стратосферы.

С «Супостатами-К» Зубовин сотрудничал не слишком активно, но недавно прошли переговоры о его съемках в очередном клипе. Время от времени его приглашали пропеть под фанеру в ночных клубах и на стадионах.

Я нашел файл с клипами. Активизировал. Из колонок донеслись звуки, напоминающие звук пилы по ведру. Голос звучал тоже жестянно, А текст!

— Мат, шмат, хват, сват. Это слово-о-о!

Вот дословно куплет песенки, которую с обаянием бормашины выдавил Зубовин. Я поцокал языком и щелкнул несколько раз мышью. Добрался до записей самого ток-шоу. Вот он, «Стриптиз души».

В кресле вальяжно, закинув ногу на ногу, сидел сам Зубовин. На голове — космы аккуратно нечесаных, когда каждый клок отслежен имиджмейкером и парикмахером, бережно немытых волос. На его изломанном резкими морщинами лице (это в тридцать пять-то лет) — глубочайшее сострадание к человечеству и его проблемам, В гостях на шоу была тетка, пять лет безуспешно пытавшаяся отравить собственного мужа, который изменял ей с соседом-коммерсантом.

— Быть или не быть, как писал Пушкин, — произнес Михаил Зубовин. — Вам было не стыдно сыпать всякую гадость в суп мужу?

— Стыдно, что не могла найти в Москве приличного яда, — с вызовом воскликнула полноватая, крашеная брюнетка.

— Мне кажется, это аморально, — покачал головой Михаил Зубовин. — Но как вы живете теперь?

— Я? Я утешилась с женой соседа.

— Того самого?

— Да.

— О, времена, о, нравы, как говаривал Достоевский…

Видно было, что классиков он путает не преднамеренно, а с чистой совестью. Не может человек, посвятивший себя обустройству жизни голубых, транссексуалов и озабоченный думами о судьбах демократии в России, не путать классиков. Никакой головы на все не хватит. Тем более если голова такая маленькая, треугольная, несуразно и кривовато сидящая на широких плечах.

Да, таким был Михаил Зубовин. Вот так весело, с шуточками-прибауточками жил он, не тужил, баксы копил… И месяц назад начались странности.

Я щелкнул мышью, выкликнул меню. Поискал нужную информацию. И на экране возникло письмо, написанное неуверенной рукой, с массой грамматических ошибок, следующего содержания:

«Мне незачем жить, вы уже не тот. А я так угорала над вами!»… Наталья К. Отравилась насмерть желудочными таблетками.

«Вы были моим идеалом! Что стало с вами?» — Татьяна Л. Отравилась водкой с клофелином…

«Вы померкли. Я разочарована. В жизни все серо». Валентина Д. Отравила с горя всех родственников, сейчас в дур доме,

В принципе ничего удивительного нет. Газеты уже третий год публикуют «суицид-рейтинги», которые порой лучше опросов общественного мнения определяют пристрастия народа. Сколько покончило жизнь самоубийством из-за несварения желудка любимого певца. Сколько умерло от того, что сломал себе на конной прогулке шею любимый киноартист, сыгравший роль утопленника в фильме «Титаник». Если у Михаила Зубовина есть масса поклонников, обязательно среди них есть и суицидники.

— Лемминги. Суицид-терапия, — хмыкнул я.

Этим людям нужен просто повод, чтоб отравить себя и других. Они созданы для этого. Сейчас их время.

«Вы уже не тот»… А какой ?

Я просидел часа два, делая метки, приводя информацию в систему, одному мне понятную, но по-своему совершенную. Работа, когда все по кубикам, квадратикам, сводишь в систему, доставляла мне какое-то физическое удовольствие. Радость даже не в том, что это помогает в деле. Интересен больше сам процесс окультуривания хаоса.

Я встал, прошелся по комнате. Подошел к окну. Внизу — россыпь огней, красно-синее послезакатное небо, шпиль колокольни. Да, этот вид был куда лучше, чем прежний. Здесь центр Москвы. Здесь новое убежище. Старое пришлось оставить. Кухенбаден приятный человек и у него в коллекции немало редких цитат. Но мне не нравилось, что он знает обо мне то, чего знать ему не положено.

Эта «берлога номер три» неизвестна никому. Компьютер немножко утомил меня. Деятельная натура звала на бой, на торг, на рынок, как говаривал Велимир Хлебников.

Хотелось вырваться отсюда. К примеру, заглянуть к Банкиру и нашпиговать его пулями, чтобы понял, гад, — нельзя всем подряд рассылать киллеров с такой же легкостью, как раньше посыльных с почтой..

Эх, вся моя беда в бесконечной доброте и долготерпении. Воспитание не позволяет пускать в расход всех тех, кто посылал мне киллеров. Да, для моей — профессии меня слишком сильно тянут вниз сантименты и высокие моральные принципы.

— Бух, — произнес я, целясь в восходящую полную Луну из пистолета.

И усмехнулся, представив, как это смотрится со стороны… Ну и пускай. Я имею право подурачиться и даже повыть на Луну. У меня завтра ответственный день. Завтра я начинаю прощупывать центр современной российской цивилизации — Останкино.

Я пригладил перед зеркалом волосы. И решил, что выгляжу очень даже ничего. Черты лица правильные. Глаза ясные, глубокие. Лоб высокий. И нос вовсе не шнобель… Ну, почти не шнобель. Кто-то может по глупости сказать, что рост подкачал. Никогда не понимал, почему это два метра хорошо, а метр шестьдесят два, как у меня, — плохо? Главное — физическая форма и крепость духа. Если разобраться, я куда больше достоин, чтобы у меня брали интервью и мои фотографии помещали на рекламных плакатах, чем толпы ни на что не годных, кроме беспочвенного нарциссизма, уродов с гипертрофированными мышцами, бесполезными, как папье-маше.

Все, пора. Я просмотрел свои запасы. Пачка удостоверений на все случаи жизни, начиная от кожаной книжки с голографической печатью Комитета по контрразведке и безопасности и кончая карточкой инспектора общества охраны зеленых насаждений. Если ты сотрудник правоохранительных органов, то ворох этой затянутой в кожу и пластик бумаги именуется документами прикрытия, а у меня — всего лишь поддельные документы. Ну и пусть.

Вот, годится. Морда на фотографии моя. Оказывается, я сотрудник телерадиокомпании «Профи». Это удостоверение почти настоящее. И пустят с ним в «Останкино» без звука.

Оружие нам нужно? Идем в приличное место общаться с приличными людьми, да еще ментов полно с детекторами металлов. Нет, не нужно нам оружие.

Я поправил галстук перед зеркалом. Приветливо улыбнулся своему надежнейшему другу — то есть самому себе. И вышел из квартиры.

Мой рыдван — светло-синий «Москвич», которому по виду давно пора мчаться на свалку, чтобы не опоздать, завелся с пол-оборота. Мотор работает, как часы. Автомобиль должен быть неприметен и эксплуатироваться по двадцать раз перезаверенным документам, чтобы никто не разобрался, откуда все-таки он взялся. Когда у человека жизнь подобна моей, навыки пользования вещами-призраками, квартирами-призраками и иллюзорными документами становятся частью повседневности, как зубная щетка и необходимость завтракать по утрам. Машину я оставил, не доезжая где-то с полкилометра до цели. Никогда не надо выставляться на глазах у всех. Нормальные герои всегда идут в обход (смотри кинофильм «Айболит 66»).

Вот и знаменитая высокая голубая стекляшка — телецентр «Останкино». Это старое здание. Напротив — стекляшка поменьше — еще одно здание ТВ, построенное в спешке к Олимпиаде, Строители так торопились сдать его в срок, что лишь когда возвели последнюю стену, огляделись и выяснили, что внутри забыли экскаватор, — Он так и стоит там, как чудовищная абстрактная структура и напоминание-угроза, смысл которой пока никто не может понять. История Останкина весьма интересна. Археологи утверждают, что в древности здесь было мрачное языческое капище, где баловались жертвоприношениями. Позже его место заняло кладбище самоубийц — нехристей, чья душа обречена на адские муки. Поговаривают, что и сегодня в ночи слышны их стоны. И уже не одну сотню лет является привидение некоей вещуньи, пророчащее всяку смуту.

При строгом царе Иоанне Васильевиче Грозном здесь было имение загадочного немца чернокнижника Клауса Гинденбарта. Ходили слухи, что строит он сатанинскую башню, откуда будет бесовские мысли вбивать в умы москвичам. Однажды опричники постучались в ворота имения, дабы представить немца пред очами страшного Малюты Скуратова и пыткой вызнать истину, но того и след простыл, будто и не было его вовсе, а привиделся он, чертово наваждение.

Знатоки рассказывают, что бывают тут провалы во времени и выпадение в иные пространства по причине невиданной силы магнитных полей. Да еще нездоровые, бурлящие страсти окончательно сдвинули это место из привычной Вселенной, наполнили его уродливыми фантомами иных реальностей. И дикторы, телеведущие, многочисленные телеперсонажи, как привидения, срываясь со шпиля телебашни, материализуются в каждом доме со своими странными словами, по странным своим делам.

Сюда, как пчел на пыльцу, тянет психов. Маньяки кругами ходят вокруг своих кумиров, раздумывая, стоит ли пасть пред ними ниц или разорвать когтями на части. Время от времени кто-то пытается утопиться в останкинском пруду. Тянет на местную темную энергию и сектантов, и митингующих.

Сотрудники телевидения, платя по загадочным счетам, быстрее стареют, высыхают. Тут происходит почто незаметное, неощутимое, как радиоактивный распад, но верно высасывающее из человека жизненные соки.

Правда, внешне о местном беспорядке ничего не говорило. Солнце светило яркое, играло на стеклянных гранях зданий, озаряло величественный шпиль телебашни, ласково дарило себя Шереметьевскому дворцу, запутывалось в зелени и мощных ветках вековых дубов. Но я всегда ощущал, приближаясь к Останкино, как мягкие пальцы легко стискивают голову. Меня долго учили ощущать токи энергий. И из-за этого мне тут не нравилось.

— Молодой человек, — обратилась ко мне женщина средних лет, в шортах, легкой блузке, темных очках, с фотоаппаратом «Самсунг» на груди, до того стоявшая на зеленом газоне и завороженно глазевшая на телебашню. — Можно у вас поинтересоваться?

— Чем?

— Если телебашня вдруг упадет, она до нас достанет?

— Достанет, — заверил я ее. Женщина опять уставилась на башню — с еще большим интересом.

Это иллюзия. Находясь вблизи башни, кажется, что если она рухнет, то накроет пол-Москвы, хотя на самом деле она не упадет дальше своего ограждения.

Менты пропустили меня без звука. Вид моего удостоверения не вызвал подозрения.

Я поднялся на лифте на третий этаж.

По лицам слоняющихся по коридорам сотрудников можно примерно определить, в какое такое учреждение попал. В банках морды сытые. В научно-исследовательских институтах — жалкие и голодные, а глаза как у дворняг бегают, ищут, где стянуть кусок колбаски. В офисах посреднических фирм физиономии вальяжно угодливые. На телевидении — озабоченные. Впрочем, попадались и лица расслабленные, но лишь потому, что им надоели важные заботы. И у всех какой-то не совсем здоровый блеск в глазах.

Прежде чем работать, неплохо бы подкрепиться чашечкой кофе. Я не кофеман, но напиток этот уважаю.

В кафешке была небольшая очередь. И стоял гвалт:

— Такой кадр, старик… Руки — отдельно. Голова — отдельно! Я менту говорю — сдвинь труп чуть правее. А он мне; «Место происшествия, место происшествия, ничего трогать не велено». Не, ну какие идиоты!..

— Халтурка подвернулась. Одного кретина со справкой из дурдома в городскую думу протолкнуть. Имидж будем ваять! Делать из обезьяны человека… И просто гориллу как человека одеть — маловато. Надо еще паре слов его выучить…

— Слышал новый самый короткий анекдот? «Миллкиуэй» утонул.

— Ну да. Это из серии «Колобок повесился» и «еврей-дворник»…

— А я в микрофон перед телекамерой этому министру и говорю — мол, нечего, дядя, лапшу на уши вешать…

Я присел за столик, испил чашку кофею. Потом еще одну. Посмотрел на часы. Пора. Борюсик сейчас наверняка на месте. Сидит в своей монтажной и занят том, что грызет нервно уже пятую за день зубочистку ч монтирует срочный материал.

Так все и оказалось. В просторном помещении, заполненном различной аппаратурой, сидел Борюсик. Рядом с ним сосредоточенно пялилась на экран его ассистентка Наташа — высокая белокурая девица.

— Привет, Борюсик.

Это бородатое длиннорукое и низкорослое существо все называли Борюсиком. Почему-то ни у кого язык не поворачивался назвать его Борей, Борисом Ивановичем или на крайний случай Борькой. Он был Борюсик и обладал всеми качествами, делающими его достойной пираньей в этом огромном аквариуме.

— Во, здорово, — он сграбастал руку своими волосатыми лапами и потряс, глядя куда-то в сторону.

— Привет, — бросила Наташа, и я видел, как у нее на языке вертелось «коротышка». Я бы не обиделся. У меня не та профессия, чтобы позволять себе обижаться на всякую ерунду. Такие люди, как я, если обижаются, то обижаются капитально, и тогда за собой оставляют выжженную землю.

— Как проник сюда, старикашечка? — завопил он.

— Трудно, что ли, — пожал я плечами.

— Понятно… Подожди, сейчас демонтирую материал и перетрещим. Годится?

— Годится, — благосклонно кивнул я, увидев на экране монтируемый репортаж — Олигарх Всея Руси косился вбок плутоватыми глазами и на его губах застыл оскал. Вырванная из времени картинка. Бездвижное лицо, бездвижные губы.

— Абрам Борисовича лакируешь? — спросил я,

— Ага, — Борюсик потер руки. — Эксклюзивное интервью,

— По поводу?

— Каверзные вопросы.

— С заранее спланированными ответами.

— Ну… — он щелкнул пальцами, мол, и так все понятно. — В общем, поползли по Московии провокационные слухи, что он острова в океане скупает.

— И что, не скупает? — заинтересовался я,

— Скупает. Вот и разъясняет, почему.

Ассистентка нажала кнопку. Взмах волшебника, Властелина иной реальности. Фантом на экране при-. шел в движение. Привидение, отголосок прошлого.

Морда у Абрам Борисовича Путанина была беспокойная. Возникало ощущение, что в нем жил дремлющий вулкан, но иногда он вскипал, искрился и жарил вовсю. Говорил олигарх сбивчиво — его мысли опережали речь.

— Зачем вам остров? — осведомился Борюсик, сидевший спиной к видеокамере.

— Для фонда «Милосердие», — пробарабанил олигарх.

— А вы при чем ? — нагловато, якобы обличая, а вместе с тем подыгрывая, напирал Борюсик.

— Организуем там богадельню. Дом для престарелых. Уже первые приехали. Да, точно… Я никогда не нарушал закон.

Дальше пошли кадры этого самого острова. Солнце, море, пальмы.

— Спасибо Абрам Борисовичу. Обогрел. Заботой окружил, — прошамкала древняя старушенция.

Потом благодарил олигарха мордатый, явно не пенсионного возраста, верзила. Потом еще двое мужичков.

— Кормят хорошо, — говорил один. — Почти не порят, пока не провинимся. Вот только не высыпаемся. Работать многовато приходится…

— Это выкинуть! — подскочил на месте Борюсик, и его ассистентка тут же пробежала пальцами по клавишам, прогоняя назад изображение.

— Он что, крепостных туда завез? — удивился я.

— Это как назвать… Говорят же — фонд «Милосердие».

— Барин добрый, — хмыкнул я. Минут через двадцать материал закончили монтировать.

— Пошли, покурим, — предложил Борюсик. Мы нашли место, где не толпился народ. Присели в черные, из кожзаменителя кресла.

— Уф, теперь можно и передохнуть, — он потянулся за пачкой сигарет, презрительно улыбнулся, посмотрев на «не курить», и щелкнул спичками — зажигалок не признавал. — Ну как оно?

— Оно ничего, — ответил я. — Жизнь течет.

— Ну да. Все течет. Все изменяется.

— Тоже цитаты стал копить?

— Да нет. Куда нам… Ты по делу?

— Хочу на «Стриптиз души» попасть, — признался я.

— К педику?

— К Михаилу Зубовину.

— Чего он тебе? Ты во всемирный гей-клуб «Голубые паруса» решил вступить?

Тут он запнулся, когда я ласково так посмотрел на него, Он поежил плечами.

— Признаю, фигню-с спорол-с, — он обнажил в кривой улыбке желтые, нечищенные зубы. — У педика в последнее время одни неприятности.

— Какие?

— Его месяца два назад похищали.

— Как? — удивился я.

— Люди видели, как его затолкали в машину.

— Что за люди?

— Да слушок прошел, — Борюсик стряхнул на пол пепел.

— Он без охраны ходит?

— У него был охранник.

— Припоминаю, — будто бы задумавшись, произнес я, — Он потом написал статью в газету о том, что Зубовин предлагал ему интимконтакт со словами: «Молодые, сильные ребята — это наше достояние!»

— Точно, Сбежал от него телохранитель, И после этого Миша испытывал к охранникам неприязнь.

— И что?

— На следующий день после того, как его в машину усадили, он не появился. Еще день — программа записываться должна, а его нет. Ну, с ним это бывало — с какими-нибудь братьями по голубым кровям загулял. Но чтобы так деньги мимо пролетали… И вдруг он объявился.

— И что?

— Странный. Какой-то не такой.

— В чем?

— Румяный, держится путем… Одна передача, другая — провал. Нет того былого порыва. Нет энергии. Ничего нет…

— И?…

— Рейтинги рушиться начали. Поклонницы из фанклуба перевешались. Штуки три-четыре. Они в прошлые времена как чего — в слезы, а сегодня — так сразу в петлю.

— Понятно, — кивнул я.

— И потом, как объявился, вскоре у него охрана появилась.

— Что за охрана? — заинтересовался я. — Частное бюро?

— Дуболомы. Наглые. Полностью отвязанные. На таких никаких денег не хватит. Такие во для кого, — он поднял глаза наверх. — Такую охрану шиш наймешь.

— Мне нужно попасть на «Стриптиз души».

— Как? Пригласительный сделать?

— Когда запись?

— Не знаю, — Борюсик пожал плечами.

— Узнай. И свистни, — велел я.

— Как?

— Через пейджер.

— Буде сделано, — Борюсик затушил сигарету о свой каблук и умелым броском послал окурок в кадку с чахлой пальмой.

Значит, Михаил Зубовин пропадал на два дня. Об этом в материалах, представленных мне, не было ни слова. Или Кухенбаден ведет свою игру. Или вся мощь их агентуры ушла на то, чтобы вычислить место обитания Аккуратиста.

И эти быки… Что бы это значило. Я согласен с Кухенбаденом. Действительно, тут попахивает той милой чертовщинкой, которая делает нашу жизнь такой веселой и такой жутковатой. Здесь запах огромных афер, огромных денег.

Как пишут фаны? Михаил Зубовин уже не тот?..

— Мишка, Мишка, где твоя улыбка? — пропел я слова шлягера пятидесятых годов.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17