Возвращение новичка

Я перелистал свои блокноты и убедился в том, что последние три недели преступно бездельничал. Вот записи этих дней:

26 апреля. Загорал.

27 апреля. Читал «Графа Монте-Кристо».

28 апреля. Ночью испортился рефрижератор. Паника. Аврал. Тридцать добровольцев перетаскивали монолиты Арнаутова в судовую установку. Бесценный прошлогодний снег спасён.

1 мая. Праздник.

2 мая. Перешли экватор. Хожу вверх головой. Привыкаю.

3 мая. Ночью пошёл дождь. Табор с верхней палубы сыпанул в твиндек.

5 мая. Дождь.

6 мая. Загорал.

7 мая. Дежурили по камбузу. Льстивыми голосами уговаривали Васю Кутузова варить сегодня лапшу. Он сделал вид, что колеблется, и… притащил два огромных мешка картошки.

10 мая. Приводили «Обь» в христианский вид.

11 мая. То же.

Впрочем, последние недели не только у меня прошли столь же плодотворно и активно. В любое время дня и ночи можно было увидеть лунатиков, бесцельно передвигающихся по верхней палубе. Иногда они объединялись в группки и принимались за недочёты.

— Сегодня пятое мая, — загибая палец, говорил один лунатик. — А приходим двадцатого. День ухода в день прихода — один день. Получается четырнадцать. Девятое мая — праздник. Считай тринадцать. Две субботы и два воскресенья… — итого остаётся девять дней!

— А два дня по Финскому заливу? — напоминал другой. — Все равно что дома!

— Выходит, семь дней, — неуверенно кивал третий.

— Говорят, капитан получил распоряжение прибавить ход, — вносил свою лепту третий. — Начальник радиостанции Юра Пулькин вроде бы кому-то сказал.

Обсудив все возможные варианты и слухи, группка приходила к выводу, что фактически ждать уже ничего не осталось. Но особой радости такое открытие ни у кого почему-то не вызывало. В глубине души каждый прекрасно сознавал, что пятнадцать суток придётся проплавать от звонка до звонка.

Такого лютого нетерпения никогда в жизни я ещё не испытывал. Даже самые бывалые полярники, которым возвращаться было не в диковинку, и те старались как можно больше спать. Находились и такие люди с железной волей, которые прошедший день зачёркивали на календаре только следующим утром! На них смотрели как на чудо, с глубоким уважением и завистью. Лично я зачёркивал сегодняшний день после обеда и не без высокомерия поглядывал на тех, кто делал это перед завтраком.

Ла-Манш мы проходили в густом тумане. За ночь многие не сомкнули глаз: каждые несколько минут «Обь» перекликалась со встречными судами. Утешались мы тем, что лучше пусть несколько человек не выспятся, чем весь экипаж заснёт последним сном.

В Северном море и датских проливах нетерпение подскочило до точки кипения, в Балтике из нас пошёл пар, а последнюю ночь в Финском заливе никто не спал.

Да, по моему, никто. То есть объявлялись, как всегда в таких случаях отдельные хвастуны, которые нетвёрдыми голосами доказывали, что всю ночь храпели как ни в чём не бывало, но их поднимали на смех — настолько всем было ясно, что заснуть в такую ночь невозможна. Даже Димдимыч, с его единственными в своём роде нервами, выкованными из легированной стали, и тот первую половину ночи неистово боролся с подушкой, а вторую — читал какую-то книгу.

Полярники возвращались на Родину, домой!

К счастью, пространство и время бесконечны только для философов, и наступил момент, когда из-за расступившейся дымки показался Ленинград. Бородатые, дочерна загоревшие, в пух и в прах разодетые полярники заполнили палубу. Осмысленный, с какой-нибудь логической нитью разговор они уже поддерживать не могли, слышался лишь бессвязный лепет:

— Как по-твоему, не будет дождя?

— Нет, у моей сегодня выходной, обязательно придёт.

Это была единственная, она же главная мысль: чтобы мои обязательно пришли.

В беспросветную ночную тьму, окутавшую ледовый материк, в чудовищные морозы и сбивающую с ног пургу полярник находил в себе силы мечтать об этом нестерпимо ярком, как разряд молнии, мгновении: о встрече на причале. Нет ничего важнее этой встречи. Все, что будет потом, тоже прекрасно, но сначала непременно встреча. Так уж устроен полярник, такая уж у него человеческая слабость ему нужно, нет, ему необходимо, чтобы его встретили на причале!

Эта мечта у полярника в крови.

И вот «Обь» начала швартовку, а полярник до сих пор не уверен. За ажурной стальной решёткой бушует многотысячная толпа. Её пока не пускают на причал, и правильно делают: когда корабль швартуется, лирики должны быть подальше. Умом полярник это понимает, но нервы ему уже не подвластны, и он курит одну сигарету за другой.

Бесконечные полчаса швартовки, затянувшийся на полгода десятиминутный митинг — и с причала на корабль, с корабля на причал понеслись, бушуя, два встречных потока людей, кричащих, растерянных, заплаканных, безмерно счастливых.

Своего сына я увидел уже давно, когда он залез на решётку и неистово размахивал красной косынкой, давая понять: «Мама, тоже здесь, но разве она способна на такой акробатический трюк?»

Мои пришли. И теперь я больше всего хочу, чтобы никто из моих товарищей не остался с поникшей головой один на причале.

Вот и все, путешествие окончено. Новичок вернулся из Антарктиды.

1

В честь Лазарева была названа советская антарктическая станция, законсервированная в 1961 году. Ныне в ста километрах от неё действует станция Новолазаревская. (Здесь и далее примечания автора.)

2

Балок — жилой домик, в санно гусеничных походах он закрепляется на санях или в кузове тягача

3

КАЭ — костюм антарктической экспедиции тёплая климатическая одежда, получившая в обиходе название «каэшка»

4

Начальник экспедиции В. И. Гербович ознакомился с этими страницами ещё в рукописи. Отдав должное мужеству участников похода, Владислав Иосифович заметил: «Если бы это произошло в моей экспедиции, Самушкин вряд ли избежал бы строгого выговора!»

5

Разумеется, мне ничего не стоило бы написать, что «Обь» шла от нас в трехстах-четырехстах метрах, но я сознательно употребляю слово «кабельтов», чтобы читатель, во-первых, проникся морской романтикой, а во-вторых — уважением к познаниям автора. К сожалению, не помню точно, сколько в этом кабельтове метров (Один кабельтов равен 185,2 метра. — Прим. ред.)

6

В блокноте у меня записано: «сравнить с газированной водой, в которую негодяй продавец влил четверть порции сиропа.»

7

Так на Востоке называют новичков, страдающих от недостатка оксигениума, или, по-нашему, кислорода.

8

ЛАУ — Ленинградское арктическое училище.

9

Макнамара шутил — он был единственным американцем на Молодёжной.

10

Будучи уверенными, что я опишу этот случай, пострадавшие просили изменить их фамилии.

11

ЦУ — ценное указание, так именуются все распоряжения, получаемые от начальства.

12

Когда самолёт Евгения Русакова начал делать круги над австралийской станцией, из домиков выбежали полярники и приветствовали наш экипаж подъёмом советского флага. Посылка была сброшена австралийцам на парашюте.

13

Так я и сделал. Вернувшись в Москву, я по междугородному телефону позвонил врачу и спросил, снимает ли он своё табу. Он сказал, что снимает. Поэтому завтра я сажусь за английский.

14

С тех пор Сидоров ещё дважды зимовал на станции Восток и два с половиной года дрейфовал на станции Северный полюс-13.

15

Об этой драматической эпопее см. главу «Штрихи из жизни начальника экспедиции».

16

Ваня Иванов впервые в антарктической практике определял при помощи лазера скорость движения ледников. Так, было установлено, что один из ледников движется со скоростью 0,3 микрона в секунду.

17

Необъяснимая игра случая — к вечеру айсберг двинулся обратно в море и действительно «бросил якорь» у выхода из бухты. Но покинуть бухту это нам не помешало.

18

Этот факт стал предметом бурной дискуссии, развернувшейся в нашей каюте. Однако большинство всё-таки склонилось к выводу, что человек произошёл от обезьяны.

19

Недавно в «Советском спорте» я прочитал про одного негритёнка с Копакабаны, который не только проник без билета на прощальный матч Пеле, но и ухитрился в сутолоке раздобыть лоскут с его драгоценной футболки. Как вы уже догадались, это был тот самый мальчишка.

20

В переводе, кажется, что-то вроде «приятеля».

21

Игорь Фесуненко написал обо всём этом в своей превосходной и остроумной книге «Пеле, Гарринча, футбол…»