- Ты очень изящно соврал насчет римлян, - заметил великан. - Нет, нет, пусть твой меч остается в ножнах, нам незачем спорить по такому поводу. Но я убежден, что ты знал про римлян прежде, чем они сюда явились. Остановить их или повлиять на их планы ты, конечно, не мог, но знать знал. И подозреваю, что ты отправился сюда не только на поиски своего беспутного дяди, хотя винить тебя я ни в чем не собираюсь. Только, во имя мира, постарайся не будить спящего зверя. Это все, о чем я тебя прошу.
      - Я чувствую, намерения у тебя неплохие, - сказал Харкорт. - И раз уж ты знаешь мое имя, я счел бы за честь узнать твое.
      - Мое настоящее имя, - ответил великан, - грандиозно и многосложно до нелепости. А знакомые зовут меня Агардом.
      - Спасибо, - сказал Харкорт. - Но, зная имена друзей, хорошо бы еще узнать имена врагов.
      - Сказать, что мы с тобой друзья, конечно, нельзя, - сказал великан, - но мы можем хотя бы вести себя, как подобает хорошо воспитанным людям. Я пришел сообщить тебе, что мы про вас знаем и будем за вами следить. Если вы не совершите ничего плохого, мы не причиним вам вреда. Или, быть может, правильнее было бы сказать - я сделаю все возможное, чтобы вам не причинили вреда. В настоящий момент я меньше всего заинтересован в чем-нибудь таком, что могло бы разжечь страсти у нашей молодежи. Если бы удалось без лишней крови выпроводить отсюда этих бестолковых римлян, я был бы очень рад. С севера и с востока нам угрожают варвары; не хватало еще, чтобы с юга на нас напали римские легионы. Даже небольшой бойни, жертвой которой станете вы четверо, будет достаточно, чтобы раззадорить нашу несдержанную молодежь.
      - Насколько я понимаю, ты намекаешь, чтобы мы покинули вашу страну.
      - Откровенно говоря, я был бы очень обязан, если бы вы собрали вещички и отправились восвояси. Но, боюсь, убедить вас это сделать мне не удастся.
      - Видишь ли, - сказал Харкорт, - не надо забывать про моего дядю. Я его очень люблю.
      - Тогда поскорее отыщите его и уходите. И при этом, ради меня и ради себя самих, действуйте как можно осторожнее. У нас хватает забот и без вас. Старайтесь ни во что не впутываться. Держитесь подальше к югу от римской дороги. Не злоупотребляйте своим везением. И не задерживайтесь здесь.
      - Именно таковы наши намерения, - заверил его Харкорт. Задерживаться здесь мы не собираемся. Еще несколько дней - и мы или услышим что-нибудь о моем дяде, или нет. И в любом случае скоро покинем эти места.
      - Ну что ж, - сказал великан, - похоже, мы поняли друг друга, и теперь мне пора. Ты, конечно, понимаешь, что этот мой визит ни в коей мере не свидетельствует о хорошем к вам отношении. Я делаю это исключительно ради собственной выгоды. Я хочу сохранить спокойствие в стране и не допустить поголовного истребления римлян - нам совершенно ни к чему, чтобы Империя навалилась на нас с тыла. Спасением своей шкуры вы обязаны чисто политическим соображениям.
      - Я все это понимаю, - ответил Харкорт. - Надеюсь, что больше нам встретиться не придется, хотя было приятно побеседовать с тобой.
      - Я тоже, - согласился великан. - И от всей души.
      Он поднялся, демонстративно повернулся к ним спиной и начал вразвалку подниматься по склону. Все смотрели ему вслед, пока он не исчез из вида.
      - Что все это значит? - спросил аббат.
      - Толком не понимаю, - ответил Харкорт. - Зная Нечисть, мы всегда приписываем ей гнусные побуждения. Но в данном случае я наполовину склоняюсь к тому, чтобы отчасти ему поверить. Он уже стар и, наверное, пользуется кое-каким весом среди своих соплеменников. Он в трудном положении. У них слишком много забот на севере и на востоке, и новые заботы на юге им совершенно не нужны. Я, правда, не уверен, что, если они расправятся с римлянами, это причинит им какие-нибудь новые хлопоты. Видит бог, легионы сейчас уже не те, какими были когда-то. Но кто может сказать, что предпримут римские политики? На мой взгляд, Брошенные Земли нужны Империи только как буфер между нею и варварами, но кто знает...
      - Теперь мы знаем: Нечисти известно, что мы здесь, - сказал Шишковатый. - Наверное, они уже не первый день следят за нами. Нас всего четверо. Они бы давно нас перебили, если бы имели такое намерение и не боялись потерь.
      - Они играют с нами, как с котятами, - сказала Иоланда. - Глумятся над нами. Как над этим стариком. Если бы они хотели нас убить, они бы пришли сюда и так и сделали. Наверное, они могли бы это сделать в любое время за последние три дня.
      - Я думаю, - сказал аббат, - безопаснее всего было бы бросить все и бежать. Только мне что-то не хочется.
      - Мне тоже, - согласился Харкорт. - Все мы должны бы перепугаться и поступить именно так, только мне почему-то не страшно. Я никогда не отличался благоразумием.
      - Я тоже, - заявил Шишковатый. - По-моему, надо двигаться дальше.
      - Интересно, что случилось с нашим стариком, - сказал Харкорт. - Он убежал со всех ног, как будто за ним гнались все дьяволы ада. - Может быть, он еще чешет вовсю, - сказал Шишковатый. - На этот раз ему, глядишь, удастся улизнуть.
      - Оуррк! - визгливо прокричал попугай.
      - Мне кажется, нам не надо здесь задерживаться, - сказал аббат. - Нам нужно искать место, где провести ночь и где можно было бы в случае чего обороняться. Что нам делать с этой птицей? Вдруг ее хозяин решит не возвращаться?
      - Давайте ее выпустим, - предложила Иоланда. - Нельзя же оставить ее в клетке, она умрет от голода.
      С этими словами она направилась к мельнице и вскарабкалась наверх. Повозившись с клеткой, она отыскала шпенек, на который закрывалась дверца, и вытащила его. Попугай вылетел наружу, вспорхнул на верхнюю перекладину мельницы и забегал по ней взад и вперед, что-то бормоча про себя.
      Иоланда слезла на землю.
      - Как-нибудь выживет, - сказала она. - Он может питаться семенами и плодами.
      - Оуррк! - прокричал попугай.
      - А красивая птица, - заметил аббат. - Куда эффектнее, чем наши павлины.
      Попугай поднялся в воздух и стрелой полетел к аббату. Тот попытался увернуться, но попугай уселся ему на плечо.
      - Спасигосподьмоюдушу! - завопил он. - Спасигосподьмоюдушу! Спасигосподьмоюдушу!
      Харкорт усмехнулся и сказал:
      - Я думал, он это говорит, только когда висит вниз головой.
      - Он потрясен святостью нашего друга аббата, - сказал Шишковатый.
      Аббат покосился на попугая. Тот игриво щелкнул клювом, едва не достав до его носа.
      - А ты ему понравился, аббат, - сказала Иоланда. - Он понял, что ты тут единственный добрый человек.
      - Девушка, - строго сказал аббат, - я буду тебе очень благодарен, если ты не станешь меня подначивать.
      Харкорт услышал какой-то шорох в густом кустарнике, которым зарос ближний склон оврага. Он оглянулся и увидел, как над кустами взлетело вверх чье-то тело, Раскинув руки и болтая ногами, оно на мгновение бессильно повисло в воздухе и с глухим стуком шлепнулось на землю. Харкорт разглядел длинные седые волосы и белую бороду, В том, что старик мертв, сомнений быть не могло.
      Харкорт выхватил из ножен меч. Но ни в кустах, ни где-нибудь поблизости никого не было видно. Все в овраге, казалось, дремлет в лучах полуденного солнца. В тишине слышалось жужжание пчелы.
      - Не повезло ему, - сказал Шишковатый. - На этот раз они решили не заставлять его вернуться.
      Из кустов на склоне оврага донеслось чье-то хриплое хихиканье.
      Глава 14.
      Путники поспешно двинулись на запад, высматривая место, где можно было бы устроиться на ночлег.
      - Хорошо бы найти пещеру, - говорил задыхающийся аббат, стараясь не отставать от Харкорта. - Или кучу камней - хоть что-нибудь, к чему можно встать спиной, если придется отбиваться.
      - Может быть, и не придется. Может быть, они нас не преследуют, ответил Харкорт, хотя, если верить мурашкам, которые так и ползали у него по спине, надеяться на это не приходилось.
      - Но ведь старика... Старика-то они убили и бросили к нашим ногам!
      - Возможно, это просто предупреждение. Чтобы подтвердить все, что говорил старый великан.
      - Было бы только к чему встать спиной, - сказал аббат, - и тогда пусть нападают хоть всем скопом.
      - Помолчи, - сказал ему Шишковатый. - Береги дыхание, нам еще идти и идти. Иоланда отправилась вперед на разведку, может быть, найдет что-нибудь подходящее.
      Сначала они шли молодым лесом, который понемногу становился все гуще. Кроны огромных, величественных деревьев сомкнулись над их головами в сплошной полог, сквозь который не видно было неба, не видно было ничего. Под пологом стояла тревожная тишина: ни одна птица не пела, ни один зверек не пробегал с шорохом под ногами. На плече у аббата, угрюмо нахохлившись, как будто подавленный этой тишиной, сидел попугай.
      Харкорт думал о том, как им не повезло, что Нечисть так скоро о них узнала. Он надеялся, что, держась намного южнее римской дороги, они смогут дойти незамеченными до самого храма, а может быть, и дальше. Но теперь он понял, что надеяться на это было глупо. Он даже не мог припомнить, с чего бы у него вдруг могла появиться такая надежда. Теперь нужно было как-нибудь оторваться от преследователей, если только за ними действительно шли преследователи. До сих пор он не замечал никаких признаков их присутствия, хотя и был убежден, что они близко. Их было множество вокруг оврага, где жил старик, и Харкорт со своими друзьями явились туда, как в западню. Хотя, если старый великан сказал правду, Нечисть знала об их появлении задолго до того, как они дошли до оврага.
      - Мы неправильно сделали, - сказал аббат, - что не задержались еще немного, чтобы похоронить старика, как положено.
      - У нас нет времени на всякую ерунду, - возразил Шишковатый. - Он мертв, и для него ничего сделать уже нельзя.
      - Я сделал все, что мог, - сказал аббат.
      - Ты только зря потратил время, - сказал Шишковатый, - пока бормотал над ним и делал всякие каббалистические жесты...
      - Ты прекрасно знаешь, что это никакие не каббалистические жесты!
      - Замолчите оба, - сказал Харкорт. - Хватит препираться.
      До захода солнца оставалось еще около часа, но в лесу стало темнеть, и хотя до сих пор стояло безветрие, теперь вдруг поднялся сильный ветер. Огромные деревья стонали, сгибаясь под его напором, по воздуху летели листья и всякий мусор.
      - Гроза, - пробормотал аббат. - Только грозы нам сейчас не хватало.
      - Может быть, обойдется несколькими порывами ветра, - сказал Шишковатый. - Дождя пока нет. А даже если и начнется, нам мокнуть под дождем не впервой.
      Они упорно шли вперед и вперед, пригибаясь, чтобы устоять против ветра, от которого их отчасти защищал лес. В конце концов ветер утих, деревья перестали стонать и гнуться. Сквозь листву начали время от времени сверкать молнии, и откуда-то издалека доносились раскаты грома.
      Лес неожиданно кончился, и они вышли на берег реки. Здесь их ждала Иоланда.
      - Я не могла найти то, чего вы хотели, - сказала она, - но на реке есть островок. Может быть, он годится.
      - Островок - все-таки лучше, чем ничего, - сказал Харкорт. - Если покажутся великаны, мы сможем заметить их издали.
      - Это какой-то странный островок, - сказала Иоланда. - Он не похож ни на один остров, какие я видела. Это кипарисовый островок.
      - Кипарисовый островок? - переспросил Харкорт.
      - Островок, заросший кипарисами. Там еще мрачнее, чем в этом лесу.
      - В наших местах кипарисы редкость, - сказал аббат. - Они попадаются лишь кое-где, куда их завезли когда-то из далеких стран.
      - Ну, выбора нет, - решил Харкорт. - Как хотите, а ничего другого нам не найти. Спасибо, что ты отыскала этот островок, - сказал он Иоланде.
      Река была довольно широкая, хотя и меньше той, что служила границей Брошенных Земель. Она не спеша, величественно текла через густой лес, стоявший на обоих ее берегах. В потемневшем небе на той стороне реки все еще сверкали молнии и гремел гром.
      - Ее можно перейти вброд, - сказала Иоланда, - В самых глубоких местах мне всего по пояс.
      Шишковатый положил руку на плечо Харкорту.
      - Кажется, я знаю это место, - сказал он.
      - Откуда? - спросил Харкорт. - Ты же здесь никогда не был.
      - Это верно, но оно запечатлено в моей памяти. И островок, и деревья на нем, и, кажется, сама река. Мне все это вспомнилось, а почему, не знаю. Как будто я был здесь давным-давно. Какое-то очень давнее воспоминание. Может быть, даже не я это видел, а кто-то еще.
      - Память предков, - сказал аббат. - Одни говорят, что память предков существует, другие - что нет.
      - До этой минуты я ни о чем таком не слышал, - сказал Харкорт. - Ты уверен, что не придумал это только что?
      - Уверен, - сердито ответил аббат. - Об этом есть в книгах. Я читал.
      - Ну и что нам теперь делать? Укрыться на островке или переправиться через реку и тащиться дальше? На островке мы по крайней мере сможем увидеть или услышать, что приближается Нечисть, прежде чем она на нас навалится.
      - На этот счет у меня сомнений нет, - сказал аббат. - Укроемся на островке.
      - Что скажешь ты? - спросил Харкорт Шишковатого.
      - Я за островок, - ответил тот.
      - Иоланда, а почему ты молчишь?
      - Я сказала, что это странный островок, странный и пугающий. Но вы правильно говорите, выбора нет.
      Харкорт вошел в воду, и течение мягко потянуло его с собой. Темная грозовая туча на западе закрыла почти все небо, и стало еще темнее. Высоко над лесом, покрывавшим дальний берег реки, то и дело сверкали молнии, а раскаты грома сливались в непрерывный грохот. Первые порывы ветра, предвещавшие грозу, уже утихли, но теперь снова начал подниматься ветер, и по реке побежали волны.
      Шагая по воде рядом с Харкортом, Иоланда спокойно сказала:
      - Когда мы дойдем до островка, там найдется убежище.
      - Убежище? - переспросил Харкорт, - Ты об этом ничего не говорила. Что за убежище?
      - Там, среди деревьев, стоит какое-то здание. Не знаю, что это такое. Я не хотела говорить, оно такое древнее и зловещее.
      - Какое бы оно ни было древнее и зловещее, - сказал Харкорт, - это все-таки защита от грозы.
      В мрачном кипарисовом лесу, подумал он, всякое здание, даже самое обыкновенное, может показаться зловещим.
      Посередине реки вода дошла ему почти до пояса, но потом дно стало подниматься. Он посмотрел назад и увидел, что аббат и Шишковатый следуют за ним. Попугай все еще сидел на плече у аббата, нахохлившись и глубоко запустив когти, чтобы его не сдуло ветром.
      Харкорт с Иоландой вышли на берег островка и остановились, чтобы подождать остальных.
      - А тебе не кажется, - спросил ее Харкорт, - что эти деревья саженые? Они стоят рядами.
      - Да, мне тоже так показалось. Но я сказала себе, что это просто воображение.
      - Не думаю. По-моему, они саженые. А где то убежище, о котором ты говорила?
      - Вон там.
      Она показала на что-то вроде аллеи, уходившей вдоль между правильными рядами деревьев.
      - Тогда пойдем разыщем его, - сказал Харкорт. - Гроза вот-вот начнется.
      Он повернулся и помахал рукой аббату и Шишковатому.
      - Идите сюда! - крикнул он, стараясь перекричать шум ветра. - Убежище вон там!
      Не дожидаясь их, он зашагал по аллее между деревьями. Иоланда поспешила за ним.
      Под деревьями стало еще темнее. Их путь освещали только вспышки молний, которые становились все чаще. В их мерцающем свете Харкорт заметил убежище. Он ожидал, что это будет всего лишь какая-нибудь жалкая маленькая хижина, но он ошибся. Здание было не маленькое и не жалкое. Это была массивная постройка из огромных каменных блоков, казавшихся черными в свете молний. Верхняя часть ее терялась среди деревьев. Два громадных каменных монолита, перекрытые третьим, столь же громадным, обрамляли портал. В мерцающем свете молний Харкорту показалось, что на камнях вырезаны какие-то иероглифические надписи, но вспышки света были слишком кратковременны, чтобы разглядеть подробности.
      Харкорт пересек вымощенную камнем площадку перед зияющим дверным проемом и вошел под арку. Вместе с ним вошла Иоланда, и тут же подошли остальные. Они стояли в дверях, глядя назад. Кипарисы, уступая жестоким порывам ветра, беспомощно клонились то в одну, то в другую сторону, как водоросли, увлекаемые бурным потоком. Внезапно обрушился ливень - сплошные завесы воды волнами двигались среди деревьев, рассыпаясь брызгами на камнях перед входом.
      Сверкнула молния, осветив колыхавшиеся кипарисы, и в это краткое мгновение Харкорт увидел темный силуэт чудовищной змеи с поднятой головой, который возвышался над деревьями. Змея раскачивалась на ветру, но не следуя его порывам, а словно в такт какой-то неслышной музыке.
      - Вы видели? - крикнул он, пытаясь перекрыть рев ветра и раскаты грома.
      - Я ничего не видел, - крикнул в ответ аббат.
      - Зайдем внутрь, - крикнул Харкорт. - Здесь мы промокнем.
      Он не был уверен, что они его расслышали, но тем не менее двинулся в глубь здания и сразу же увидел слева от себя тонкую полоску света. Удивленный, он осторожно пошел вперед, нащупывая ногами дорогу. Полоска света понемногу становилась все шире. Свет был тусклый, даже в окружавшей их тьме - источником его не могла быть ни свеча, ни костер. Мягкий зеленоватый оттенок придавал ему сходство с неярким свечением гнилушки. Полоса света продолжала расширяться, и, глядя на нее, Харкорт понял, что проход, по которому он шел, ведет не в здание: совсем близко он круто изменял направление.
      Харкорт остановился, глядя на полосу света и тщетно пытаясь разглядеть, что лежит за ней. Там виднелись какие-то смутные тени, расплывчатые и почти неразличимые в этом неярком свете. Его спутники молча стояли у него за спиной. В конце концов аббат сделал шаг вперед и встал рядом.
      - Что это, Чарлз? - спросил он.
      Шум грозы остался позади, и хотя снаружи еще доносились раскаты грома, они были не такими громкими, чтобы нельзя было расслышать слова, произнесенные обычным голосом.
      - Не знаю, - сказал Харкорт. - Пойду посмотрю.
      Он вытащил меч из ножен и, держа его наготове, шагнул вперед.
      - Вот чудеса-то, - пробормотал аббат, следуя за ним. Харкорт ничего не ответил, но подумал про себя: "И в самом деле чудеса".
      Они дошли до конца извилистого прохода, и перед ними открылось обширное пространство, которому ни с какой стороны не было видно конца. Оно было слишком велико, чтобы быть комнатой или залом. Казалось, это целый замкнутый внутри себя мир. Мир, по-видимому, мертвый: в нем не было заметно ни малейшего движения, никаких признаков жизни, ни одного живого существа. Он производил впечатление заброшенности и пустоты, хотя кое-где и стояло что-то похожее на мебель. Прямо перед ними на некотором расстоянии возвышалось некое подобие алтаря - правда, он был совсем непохож на тот алтарь, что стоял в церкви аббатства. "Почему тогда я решил, что это алтарь?" - удивился Харкорт.
      Охваченный ужасом при виде этой огромной пустоты, он, как зачарованный, сделал несколько шагов вперед и остановился. Обернувшись посмотреть, идут ли за ним остальные, он увидел, что двери позади нет. Они вошли сюда через дверь, но теперь она бесследно исчезла. Там, где она была, поднималась сплошная каменная кладка, верх которой терялся в безмерной пустоте. Лицевую сторону камней покрывали какие-то иероглифические письмена, похожие на те, что он заметил в неверном свете молний на каменных монолитах у входа.
      Теперь ужас захлестнул его с головой, он как будто ощутил прикосновение чьих-то ледяных пальцев. Но это просто нелепость, сказал он себе. Ведь тут ничего нет. Зал - если только это зал, а не целый мир, пуст. Все здесь умерло, превратилось в пыль, ничего не осталось. Он присмотрелся к иероглифам, пытаясь понять, что они изображают, - не уловить их смысл, а только разглядеть очертания, - но от этого ужас только усилился, потому что если они что-то и изображали, то ничего подобного он никогда не видел. В них было какое-то первобытное бесстыдство, от которого у него зашевелились волосы на голове.
      Позади него послышался шорох. Харкорт мгновенно повернулся, держа наготове меч, но ничего не увидел.
      - И не пытайся их разглядеть, - сказал Шишковатый. - Они все еще здесь, но разглядеть их не пытайся. Так будет лучше.
      - Их? - воскликнул Харкорт, и его голос гулко раскатился под невидимым далеким сводом. - Кого их? Кто они? Покажи мне, где они!
      Он увидел, что аббат судорожно сжимает в поднятой руке распятие, висевшее у него на поясе, лицо его напряжено, губы беззвучно шевелятся. Харкорт подумал, что, судя по движениям губ, аббат что-то говорит по-латыни.
      - Убери к дьяволу свое распятие! - крикнул аббату Шишковатый.
      Где-то в глубине необъятного зала чей-то голос прокричал что-то на неведомом языке, и со всех сторон донеслось эхо, повторившее возглас.
      - Это Нечисть, - сказала Иоланда. - Только не та Нечисть, которую мы знаем.
      - Нечисть - всегда Нечисть, - решительно сказал Харкорт. - Вся Нечисть одинакова. Нечисть есть Нечисть, и все тут.
      Он взглянул на Иоланду и увидел, что ее лицо спокойно и невозмутимо. Ему показалось, что на нем появилось какое-то неземное выражение. Аббат выпустил из руки распятие, и оно раскачивалось вместе с четками у него на поясе.
      Снова послышался чей-то возглас на неведомом языке, а потом откуда-то сверху донесся шелест огромных крыльев, которые бились в воздухе, не двигаясь с места, как будто кто-то никак не мог взлететь. В дальнем углу пустоты, такой необъятной, что у нее не могло быть никаких углов, вспыхнули чьи-то огромные глаза, затмив своим сиянием зеленоватый свет, заполнявший зал, и раздалось бормотанье, от которого у них по спине побежали мурашки.
      - Это та Нечисть, - произнесла Иоланда, - которая пришла сюда, когда только начался мир, - еще совсем не тот мир, какой мы знаем. Когда еще вечность была молода.
      Шишковатый направился к алтарю. Он шел не своей обычной походкой, не тем широким шагом, каким ходил по лесным тропам, а медленно и как-то неуклюже. И что-то еще в нем изменилось - это был уже не привычный Шишковатый с несуразным телом и кривыми ногами, а другой Шишковатый, как будто выше ростом, и шагал он хотя и неуклюже, но уверенно.
      - Чарлз, мы попали в западню, - сказал аббат. - Дверь исчезла, и мы в ловушке.
      Послышался свистящий шорох, словно где-то ползла большая и длинная змея, такая длинная, что шороху не было конца. Тень мелькнула на стене - а может быть, и не на стене, потому что никаких стен здесь не было, а на фоне всепроникающего зеленоватого света, - и эта тень очень напомнила Харкорту тот огромный силуэт, который поднимался над кипарисами, раскачиваясь в такт безмолвной музыке, перед тем как гроза достигла своего апогея.
      Харкорт шагнул навстречу тени. Уголком глаза он заметил, что аббат тоже шагнул вперед, стиснув в могучей руке булаву. "Все правильно, подумал он. Мы должны быть мужественными и решительными. Только как могут меч и булава одолеть эту танцующую змею, чья тень лежит на стене?"
      Послышался гулкий, хриплый голос, который начал что-то невнятно выкрикивать, - голос повелительный и надменный, бросавший вызов всему этому залу-миру и всем, кто в нем скрывался:
      - Эгонг аул дунаг... эгхолу аму аутх д-бо... тор агнас унхл анк...
      - Боже всемогущий, - сказал аббат, - ведь это Шишковатый орет!
      Какое-то невидимое существо слева от них разразилось диким мяуканьем, другое бросилось наутек, топоча бесчисленными ногами, а Шишковатый, стоя перед алтарем и широко раскинув руки, продолжал выкрикивать что-то на неведомом языке.
      - Она прячется здесь, ожидая, когда придет ее время, - сказала Иоланда, и голос ее был по-прежнему тих и спокоен. - Ждет, может быть, конца этого мира. Или конца самого времени, когда снова наступит хаос.
      Охвативший всех ужас стал еще сильнее, он стиснул их в своих объятьях, словно стараясь задушить, - ужас перед тем существом, которое издавало шорох и виднелось тенью на фоне тусклого света, и перед тем, которое мяукало рядом, и перед тем, которое что-то бормотало в углу. Самое ужасное, подумал Харкорт, то, что не с кем сразиться, некому нанести удар мечом или булавой. Сам воздух, который они вдыхали, вызывал омерзение. По спине у них как будто ползали миллионы холодных тысяченогих гусениц. А где-то в глубине души, на гребне волны отвращения, на пределе бессильного ужаса, с глумливой усмешкой подняло свою устрашающую голову безумие. Харкорт испытывал непреодолимое желание задрать лицо кверху и заголосить, раздирая легкие бессмысленным воем, какой издает животное, попавшее в западню и не находщее выхода.
      И все это время Шишковатый не умолкая выкрикивал звучные, непонятные слова на неведомом языке.
      Харкорт услышал, как аббат, стараясь взять себя в руки, срывающимся голосом спросил:
      - Иоланда, откуда ты все это знаешь?
      - А я не знаю, - отвечала Иоланда. - Я только слушала ночами шорохи, которые слышатся в печной трубе. Я слушала древние легенды, сказки, что передаются испокон веков. Сказки о Древних, о тех, кто пришел из самых дальних пределов потустороннего мира. Я только слышала это, а вот он знает. - Она указала на Шишковатого. - Он знает и может их сдержать. Услышав его, они отступают в свои тайные убежища. Потому что они сейчас не такие, какие были когда-то. Сейчас они слабы - они только ждут и копят силы к тому дню, когда выйдут на волю и снова овладеют миром.
      Спаси нас Господь, подумал Харкорт. Если сейчас они слабы, то какие же они были, когда были сильны?
      Неведомых существ становилось все больше - он наполовину это видел, наполовину чувствовал обнаженными кончиками нервов. В ноздрях у него стоял запах ужаса, уши улавливали смутные звуки, говорившие о том, что они собираются в толпу, готовятся к нападению, внезапному и решительному, устоять перед которым не будет никакой возможности. Да и перед чем тут можно устоять, подумал он, если не видно, куда наносить удар?
      Он направился к Шишковатому, в три длинных шага оказался с ним рядом и, подняв меч, с размаху прорезал воздух. Клинок, описав дугу, блеснул в зеленоватом свете. По другую сторону Шишковатого встала Иоланда, откинув назад голову и воздев руки. Из ее уст полилась жуткая песнь-заклинание, такая же пугающая, как и сами столпившиеся вокруг неведомые существа, песнь, которая как будто не имела слов, а вторила тем словам, что выкрикивал Шишковатый.
      Далеко в глубине простиравшегося перед ними огромного пространства загорелось ослепительным золотистым огнем множество глаз - куда больше, чем раньше. Раздалось какое-то чудовищное урчание, словно эамурлыкал миллион котов, и раскаты этого шелковистого урчания сотрясли воздух. А на фоне его, сплетаясь с ним, слышался свистящий шорох щупалец, которые, извиваясь, скребли по земле, и тревожный писк невидимых во тьме гадов, и цокот скачущих копыт, и жадное сопение чудовищ, застывших в ожидании пира, сидящих, повязав салфетками шеи, похожие на ножки поганок, и хлюпая слюной, струями стекающей по подбородкам.
      Напряжение росло, ощущение опасности усиливалось. Харкорт услышал рядом с собой какое-то движение, покосился вбок и увидел, что аббат стоит с распятием в одной руке и булавой в другой. Из перекошенного рта аббата вырвалось:
      - Может быть, мы и не унесем отсюда ног, но это дорого обойдется гадам.
      - Они идут, - сказал Харкорт, заметив уголком глаза, как ринулся вперед весь окружавший их ужас. Несмотря на выкрики Шишковатого и заклинания Иоланды, чудища, набравшись сил, кинулись в атаку, и ничто не могло их остановить. Харкорт перехватил поудобнее рукоятку меча и сделал шаг им навстречу. Ненависть - ошеломляющая, всепожирающая ненависть - была написана на множестве кошмарных морд, которые мелькали в первых рядах наступающего ужаса, появляясь, исчезая и сменяясь новыми, еще более жуткими и гнусными.
      Волна нападающих подступила к ним, вздымаясь все выше, как огромный водяной вал, - его гребень загнулся вперед над головой у людей, словно гигантская жидкая рука тянулась к ним, чтобы схватить и растерзать. И тут в воздухе прозвучал еще один голос, который перекрыл и выкрики Шишковатого, и заклинания Иоланды. Слова, которые он произносил, отличались от тех, что выкрикивал Шишковатый, хотя для Харкорта были такими же непостижимыми. Но они, видимо, оказались понятными наступающей волне чудовищ: те застыли на месте, а потом покатились назад, как отступает волна, истощившая силы в борьбе со скалами и отброшенная ими назад.
      Наступила тишина. Шишковатый умолк, Иоланда прекратила свои заклинания, и неизвестный голос тоже затих. Харкорт поспешно огляделся, пытаясь увидеть того, кому принадлежал голос, но никого вокруг не было, кроме них четверых. Что-то хрипло прокричал попугай, сидевший на плече аббата.
      Зеленоватый свет померк, ослепительные глаза исчезли. Не было больше слышно ни урчанья, ни шороха, ни писка. Зеленоватый свет сменился каким-то другим. Подняв голову, Харкорт увидел почти прямо над собой луну, которая светила из-за тонкой пелены быстро бегущих облаков.
      Но как могла луна светить здесь, внутри здания, сквозь каменную кладку? И тут Харкорт увидел, что каменная кладка исчезла. Не было и самого здания, в которое они вошли, - вместо него вокруг лежали развалины, груды наваленных друг на друга каменных плит. Между ними росли огромные деревья, а поверхность камней покрывали вьющиеся растения и заросли кустарника, мокрые листья которого блестели в лунном свете.
      - Дождь кончился, - произнес аббат без всякого выражения, - Гроза прошла на восток.
      - Давайте выбираться отсюда, - сказал подошедший к ним Шишковатый голосом, хриплым от крика.
      - Я хочу знать одно, - сказал Харкорт. - Откуда ты знаешь...
      - Сейчас не до того, - ответил Шишковатый.
      Иоланда обеими руками взяла Харкорта за руку и повела его прочь из развалин. Аббат шел рядом, то и дело спотыкаясь о камни.
      Харкорт вырвал у нее руку.
      - Скажи мне, - начал он, - что это был за голос? Я смотрел, но никого не видел. Там были только мы четверо.
      - Я тоже смотрела, - ответила Иоланда, - и тоже никого не видела. Но голос я, кажется, узнала. По-моему, это был коробейник.