Бояринов Владимир Георгиевич – поэт, заслуженный работник культуры РФ. Автор более 50 книг и более 700 публикаций.

Литературная и трудовая биография Владимира Георгиевича неразрывно связана с деятельностью Союза писателей России, Международного сообщества писательских Союзов и Союза писателей-переводчиков.

На протяжении многих лет он руководил Московской городской организацией Союза писателей России (МГО СПР). Бояринов В.Г. разрабатывает эффективные проекты развития организации и успешно претворяет их в жизнь, опираясь на трёхтысячную армию московских писателей. Коллективу организации объявлена Благодарность Президента РФ «За большой вклад в развитие литературы».

По инициативе Бояринова В.Г. в МГО СПР учреждён Фестиваль детского и юношеского литературного творчества «Подсолнушек», который проходит в тесном контакте с Агентством печати и информации РФ, Департаментом образования г. Москвы и Правительством Московской области.

Бояринов В.Г. является 1-ым секретарём Исполкома Международного сообщества писательских Союзов, где в полной мере проявляются способности по организации проектов международного уровня, самым значимым из которых стал Конгресс писателей русского зарубежья. Являясь Заслуженным работником культуры Ингушской, а также Чеченской Республик, Бояринов отдаёт много сил единению народов России и стран СНГ, оставаясь при этом одним из ведущих современных поэтов России, верным и строгим хранителем высокой традиции в русской поэзии.

© Московская городская организация Союза писателей России

© НП «Литературная Республика»

Егор ИСАЕВ

Трудно загадывать, как эту книгу – в чём-то озорную, звонкую, а в основе своей серьёзную, с глубинкой – примут там, за порогом издательства. Трудно потому, что мир-то впереди у неё какой – мир знатоков и любителей поэзии, мир взыскательного читателя. И вряд ли стоит опережать его мнение. Единственно, что даёт мне основание говорить о книге перед книгой, так это то, что я тоже читатель. И вот говорю: эта поистине молодая книга написана не только профессионально, но и по любви – по любви к живому разговорному слову, по чувству жеста в слове и вообще – по отзывчивости ко всему тому, что окружает молодого поэта и просит слова.

В книге – наше время, время города и деревни, время больших свершений, время человека – деятельного, целеустремленного и, что тоже весьма немаловажно, – не лишенного чувства озорства и лирического склада.

Предисловие к книге В. Бояринова «Росстани».

М.: «Современник», 1978 г.

Дорога к себе

Владимир ЦЫБИН

В первой книге молодого поэта обыкновенно всё – открытие, всё вновь – каждая тема, каждый изгиб интонации, даже самые обыденные детали. Сначала молодой поэт открывает мир всех, затем, по мере роста себя как творческой сущности, в этом мире обыденного открывает своё, только ему присущее, свой уголок или свой материк.

Так и у Владимира Бояринова в его первой книге стихов. Ему нужен весь мир. Всё его живое пространство:

Чем-то сильным и добродушным подкупает этот лирический максимализм. В нём есть жажда новизны, устремлённость, которая есть сконцентрированный на главном поиск. При всей своей неукротимой любви к чрезмерности, к поэтическому преувеличению Владимир Бояринов умеет говорить простым и внятным языком о самом обыденном, привычном. Вот как, например, он пишет о поле: «Вот и солнце село, и туманы пали. И запахли сеном чистые купавы».

Он и чудесное в мире, необычное старается осмыслить через обыкновенное. Чудо у него становится явью. Все же это не снижение образа, не потеря поэтической тяги – это от стремления всё уравнять в мире, всё сделать равновелико значимым.

Но нет в его мире равновесия, есть устойчивость, опорность. Равновесие – это усереднение всего, бестревожность и бестрепетность. Все это чуждо и характеру и лирической направленности Владимира Бояринова. Мир, в который устремлено его вдохновение, – напряжённый, беспокойный. Даже природа погружена в этот чуткий, на грани какого-то взрыва непокой:

Как видим, поэт не любит недвижности, застылости, ему нужно движение, порыв, риск. Вот почему его тишина не просто тишь, а какая-то затаившаяся перед рывком или взрывом сила.

На фоне сегодняшней молодой поэзии, во многом с душой вычитанной из книг, поэзия Владимира Бояринова выгодно отличается своей крепкой, жизненной основой, ставкой на жизнь. В этом смысле он прошёл хорошую школу мастерства в Литературном институте у такого крупного и щедрого поэта, как Егор Исаев, который в предисловии к книге очень верно почувствовал, основную, тягловую силу молодого таланта: «Эта поистине молодая книга написана не только профессионально, но и по любви – по любви к живому разговорному слову, но чувству жеста в слове и вообще– по отзывчивости».

Именно молодость чувства и виденье мира – вот что отмечает лирику Владимира Боярииова, который ни в чём не боится излишка, «перехлёста». В его стихах нет всезнающего критика, умельца, знатока, он пишет не по заготовленному заранее графику стиха, а как бы из недр эмоциональной, духовной стихии, словом, «по живому следу». Даже в стихах, где он вспоминает, – даль воспоминаний не отодвинута далеко от сердца или в глубь былого – она всегда рядом, всегда теплокровна:

Как видим, прошлое не удалено вдаль, оно для поэта как бы одна из форм настоящего Порой даже кажется, что и вспомнить он не умеет, потому что когда ведет разговор со своей памятью, то оказывается, что ведет его с самим собой, со своим сердцем. И этому состоянию постоянного духовного бодрствования содействует и сама форма лирического мышления, интонационное бытие стиха, насыщенного богатыми разговорными ритмами, свежей, порой почти песенной лексикой. Это ритмы настоящего, ритмы жизни, ритмы распахнутой несамолюбивой души. Не зря из всех времён года он больше всего любит лето, вернее, позднее плодородное пролетье:

Трудно ему расставаться с летом, с его избытком во всем: и в земляной силе, и в зное, и в ясной погоде. Иначе говоря, к поре созревания, к зрелости, – и это говорит о сконцентрированности духовной его воли, о том, что до поры «итогов» ему ещё далеко, что нет в его стихах преждевременной усталости возраста. К сожалению, читая иных молодых, ловишь себя на мысли, что где-то внутри них спрятаны все умеющие, поднаторевшие во многом старички, которые и о любви пишут как бы по отдалённым, полу стёршимся воспоминаниям.

У Владимира Бояринова и любовь – полнокровная, живая и смелая, есть в ней порывы и озарения радостью и болью. Он не столько любит свою любовь (бывает и такое!), сколько старается разобраться в том, что же случилось с его сердцем:

В его любви постоянно что-то случается или вот-вот должно что-то случиться. Это стихи – накануне боли, накануне разлуки, накануне разрыва. Да и любит он не столько за красоту, сколько за боль, причинённую им же самим.

Но, конечно, главной его любовью, любовью-основой характера его, является любовь к земле, к истокам:

В этой сильной, «летней», любви поэта нет ни безоблачности, ни успокоенности, а есть избыток. Есть своя суровая драма. Мы знаем: что бы ни было, что бы ни случилось с сердцем поэта и его словом, всё равно характер его не переменится, потому что не переменится его любовь к земле, к деревне, к людям села. Верность этой изначальности – это величина постоянная в его лирике и жизни. Будут срывы. Будут неудачи. Но это вот ощущение полнокровности мира останется:

Такой мерой мерит поэт свою любовь, такой памятью прикипает к истокам своей песни и характера, так он себя понимает в мире – и этим жива и будет жить его ищущая «вершинности» лирика. Это дорога – к себе и, значит, дорога к читателю.

Журнал «Москва» № б, 1979 г.

А теперь живу любовью и нечаянною шуткой

Лидия ЖАРОВА

Кто-то из современных поэтов (не помню, кто) сказал однажды очень точно:

«Поэты – словно, церкви при дороге:

У каждого свои колокола».

У каждого – свои колокола… Да, именно так: у каждого своя интонация, свой голос, своя палитра красок и своя аура. Давно подмечено: чтобы колокол звучал чисто и слышен был окрест, необходим особый выверенный сплав металла, который был известен нашим праотцам издревле. Поэты, о которых пойдет речь в этом цикле, содержат в себе особый сплав таланта, одухотворенности и любви, и потому слышен нам их голос.

Несомненно, Владимир Бояринов – неоднократный лауреат множества литературных премий разного уровня, однако, как человек скромный и самодостаточный, он не придает этому особого значения и считает, что судить об авторе следует не по количеству наград, а по его произведениям: зацепят душу, оставят след – значит, чего-то стоишь.

Виктор Пронин, автор повести «Ворошиловский стрелок», по которой поставлен известный одноименный фильм, пишет: «Знаете, чем зацепили меня стихи Владимира Бояринова? Веселой победоносностью!» Современный критик и литературовед Борис Леонов считает, что «в читателе надо лишь бережно тронуть

что-то потаенное, давно изведанное, чтобы оно ожило и отозвалось на его слово своими, личными чувствами…»

Именно так и случилось, когда мне довелось прочитать вот это незатейливое стихотворение:

А дальше читала и ахала про себя: «Ах, как хорошо, как славно, как по-русски – просто и пронзительно!»

СТРАДА

Чем привлекают нас стихотворные строки? Что мы ищем в них? Я думаю – человека, личность. Нам интересно прежде всего познание автора как человека. Если он глубок, так и манит разглядеть в нем то, чего в тебе нет. А если есть – ждешь отклика, понимание тебя – им. А еще привлекает возможность взглянуть на мир другими глазами… В стихах спрятать свое Я может только очень ловкий человек, постоянно думающий о сокрытии своей сути. Но рано или поздно и тот оступится. Музыка стиха, его наполнение, едва уловимый тонкий абрис души, витающий меж строк, – все это непременно скажет вам об авторе. С прозой дело обстоит куда проще – можно себя завуалировать, подкрасить. Стихи же – это музыка и любая фальшь будет непременно услышана. Я бы сказала об этом еще и так:

Так вот, Бояринова легко «уличить» в особой, веселой и умной, душевной одухотворенности, в изначальной любви к жизни, к корням своим, к родным степным просторам, в глубоком проникновении в душу русскую, в понимании ее потаенных извилин.

Мне довелось недавно побывать на творческом вечере Владимира Георгиевича, который состоялся в ЦДЛ (Москва) по случаю презентации его новой книги «Журавли улетели». Книга обязана своим названием одноименному стихотворению.

ЖУРАВЛИ УЛЕТЕЛИ

Мне кажется, Бояринов и есть тот Корней, с душой, рвущейся вслед за журавлиной стаей; Корней, стоящий на административной телеге Союза писателей и стегающий во имя ее продвижения вперед и ввысь вороных…

Вадим Рахманов (директор издательства «Новый ключ») считает, что Бояринов замешкался с рождением, и пишет ему об этом так: «Если бы лет двести назад родился не Петр Ершов, а ты, то непременно стать бы тебе автором «Конька-Горбунка» – так певуч и сочен твой народный говорок, самобытна и неуемна твоя фантазия…так широка и по-доброму озорна твоя душа».

Трудно с этим не согласиться.

Вот его меткое, остроумное, лаконичное, красноречивое, емкое и образное стихотворение «Я ушла»: всего б строк, а столько эпитетов пришлось перечислить! Но судите сами:

Сколько смысла и действия впитали в себя эти строки, где грусть соседствует с улыбкой!

Владимир Бояринов – человек мудрый, обладающий острым глазом и истинно русским чувством юмора. Более того, он ироничен, ироничен иногда до прозорливости. Ему доступны и психологизм русского бытописания, и проникновение в живое деревенское слова.

Чего стоит только его «Банька»!

Улыбнулись? Не иначе. Никакой нарочитости, никакой позы, только сердечная искренность, разудалое русское ухарство и органичная притягательность.

Все естественно, легко, с любовью к русскому житейскому укладу, озорно и весело.

Однако было бы ошибкой утверждать, что Бояринов – безмятежный весельчак и балагур. И душевная ранимость, и сердечная боль, и высокая, исконно русская печаль, идущая откуда-то из глубины веков, – все это есть в его стихах, но, как истинно русский мужик (да простит он мне это слово), он не позволяет себе жалоб.

Грустная нота не омрачает бояриновской строфы, наоборот, придает очарование улыбке сквозь… сквозь слезы? Нет, это слово решительно не подходит. Сквозь легкое омрачение, легкую тень печали, что ли. Литературный критик Лев Аннинский более точен: сквозь лихой прищур.

«Неуловима печаль. Как это на полотне у Крамского? – Неуязвима Незнакомка, «последней нежности растратчица, очарования полна. Отьедет конка – и расплачется, и разрыдается она!»

Эти невидимые миру слезы и держат напряжение стиха. Фактура острая, ритм заражающий, слова вподхват. Глаз – зоркий, и вовсе не «сквозь слезы», а – сквозь лихой прищур. И только неожиданный поворот стиха, неожиданно сломленное слово, неожиданный скачок мысли – из тепла любовного свидания то в жар, то в озноб – делают стих знаком исповеди».

Поясню: «Незнакомку» Крамского, как и полотна еще нескольких известных русских художников, В. Бояринов умело оттенил своими стихами.

Бывает так: одна строка, а какое эмоциональное напряжение, какой крупный и драматический план!

«Встретились плачи» – так начинается его стихотворение «Придорожный костер».

А вот образные картины русского патриархального пейзажа, так любовно выписанные:

Общая тональность поэзии автора – светлая, мажорная. Ритмы его души сопричастны началам добра и света, веры и любви. «Если умру от любви, значит, я вечен…» Собственно, вся его поэзия – от любви ко всему сущему.

Или вот еще:

Какая звукопись, какая звонкая игра слов…

Трудно быть в наше время оригинальным, единственным в своем роде поэтом – столько разноликих и равноликих стихотворцев, что обрести свое лицо не просто. Во многом поэзия сегодня – это компиляция, талантливая или посредственная, всего того, что уже передумано, написано, сказано… Компиляция стилей, жанров, приемов… И если из целого ряда, бесконечного ряда, безликих сущностей глаз выхватывает нечто, остановившее наше внимание, взволновавшее наше бренное естество, – это дорогого стоит. Учитывая тяготение автора к фольклорной интонации, к патриархальным истокам русского самосознания, мне хочется нарисовать собирательный образ его творчества так: степная, земная вольница, устремленная ввысь…

Степь и звездное небо… И синица в руке, и журавль в небе.

Лирическое «Я» Владимира Бояринова – в осмыслении своей сопричастности к народным истокам. И это не ура-патриотизм, а истинная любовь к Родине. Да будет его слово услышано нами!

«Вестник Московского Подмосковья»

28 января 2011 год № 3

Есть еще Бояны в России!

Семён ЗАСЛАВСКИЙ, член СП России

(О книгах Владимира Бояринова «Любимая моя, святая», М, РИПОЛ классик, 2006 г. и «Открываешь ставень райский», М, ТБ «Звёздный час», 2006 г.)

Расхожее мнение об универсальности истинного таланта становится неким клише современной литературной критики. У обсуждаемого автора стараются найти – и находят! – массу способностей как в смежных, так и в абсолютно не связанных с основным творчеством областях, в которых, однако, креативные успехи не столь очевидны. Связано это, по-моему, с несомненным снижением общего уровня современной литературы, с желанием как-то выделить автора из безликой однородной массы.

Но нет закономерностей без исключений: именно сейчас среди нас живёт и плодотворно работает небольшая горстка авторов высочайшего таланта, которых – и это, к сожалению, в новых «рыночных» условиях главное – никто не рекламирует, или по-современному – не «пиарит», и чьи замечательные произведения, издаваемые позорно малыми тиражами, тонут в потоке многотиражного и красочно воспеваемого со всех масс– медиа поверхностей и экранов гламурно-криминального чтива.

Я всегда считал, что настоящий литератор – это триединство генетически предопределённого ТАЛАНТА от рождения, огромного благоприобретённого ТРУДОЛЮБИЯ и беспощадно-исповедальной ИСКРЕННОСТИ.

Какая пронзительная, блоковская по глубине и красоте строфа нашего современника, не нуждающегося в привлечении дополнительных «умений», настоящего ПОЭТА Владимира Бояринова!

В его стихах пульсирует живая, горячая кровь великой русской поэзии, заставляющая быстрее биться наши сердца. В них боль за наше смутное время, в котором

Новые книги Владимира Бояринова «Открываешь ставень райский» и «Любимая моя, святая» содержат удивительные, полные искренних чувств и переживаний, юмора и мудрости стихи:

Он чётко и ясно представляет своё предназначение в этой непростой, непредсказуемой жизни:

И хотя Владимир Бояринов с грустью отмечает, что ему

А также

согласно библейской сентенции о «пророках в своём отечестве», ему не следует сетовать на судьбу, ибо ВРЕМЯ – главный оценщик всех наших достижений – всегда всё расставляет по своим местам.

Массовая дебилизация населения, планомерно и целенаправленно проводимая в России последние двадцать лет, когда образование, наполненное глубоким гуманитарным содержанием, заменяется выхолощенной, бездуховной «образованщиной», а погоня за элементарным прожиточным минимумом не оставляет времени для духовного (ибо взрыв показушной клерикальной духовности всех конфессий не в счёт – это вечные метания России между крайностями материализма и религиозности в поисках главной общенациональной ИДЕИ), безусловно, закончится – если достижения юной демократии («власти народа»?!) устоят под напором коррупции и фатальной разобщённости нашего общества!

Лишь повышение общего благосостояния, стабильность и вера в будущее, основанные на возрастании интереса каждого гражданина к делам своей страны и желанием непосредственно участвовать в них, позволят людям «остановиться и оглянуться» (Л.Жуховицкий). И тогда станут необходимыми все виды искусства – музыка и живопись, театр и кино, и, самое главное – настоящая литература. Я имею в виду именно ИСКУССТВО, а не попсово-тусовочный суррогат, принципиально несовместимый с коренными интеллектуально-чувственными традициями нашей культуры, единственным «оправданием» которого является его намеренно вздутая товарная стоимость, дающая государству существенную налоговую отдачу.

А Владимир Бояринов уже сегодня даёт нам возможность ощутить магию современной истинно русской поэзии:

И ещё:

Какой зоркий и своеобычный взгляд на обыденные и привычные события и окружающие нас картины:

Или о зное в степи:

А как вдохновенно и сильно, по-человечески страстно и нежно воспевает Владимир Бояринов главное земное чувство:

Ибо всю жизнь рядом – и это счастье

А когда чувства так глубоки

Владимир Бояринов мастерски использует в своём творчестве народные песенные, фольклорные и даже частушечные мотивы:

или

Несмотря на широкое использование различных поэтических форм и приёмов, после прочтения книг Владимира Бояринова остаётся уверенность в обязательном узнавании удивительно светлого, неповторимо – самобытного почерка автора. Он поразительно искренен в своих стихах. Но это не «душевный стриптиз», часто переходящий в крайности эксгибиционизма, наполняющий «произведения» современных рекламно-эпатажных авторов «новых направлений». Это совершенно другое – искренность Владимира Бояринова сродни удивлённому, восторженному и ожидающему доброго чуда восприятию ребёнком окружающего его прекрасного и многоцветного мира:

И отсюда чёткое понимание:

Отдельного внимательного рассмотрения заслуживает ещё одна грань литературного Таланта Владимира Бояринова – чрезвычайно плодотворная и высококачественная переводческая деятельность, вносящая весомый вклад в укрепление толерантности российских этносов.

И, наконец, хочется закончить эту спонтанно написанную статью мудрыми, выстраданными строками Бояринова – советом, в котором ясно видна жизненная позиция автора:

Вихревое кольцо

Виктор ШИРОКОВ

Случалось ли вам вглядываться в старинные фолианты, перелистывать давние издания отечественных сказок, вглядываться в диковинный шрифт, причудливые виньетки и фантастические иллюстрации?

Если случалось, тогда вы поймёте мои ощущения от новой книги стихов В. Бояринова, в оформлении которой использованы рисунки замечательного русского художника Ивана Билибина (1876–1942).

Автор, словно предугадывая читательское отношение, заранее задался следующими вопросами в стихотворении «Земное ремесло»:

Мир русской сказки, русской мифологии, иногда чем-то схожий с мирами недавно ушедшего Юрия Кузнецова, обступает с первых же страниц сборника. Поэт зорко вглядывается в прошлое отчизны, разыскивает свои семейные и литературные корни, постоянно помня, что он в ответе за Божий дар, за который ответ-то придётся держать на небе; он не менее пристально всматривается в будущее, записывая возникающие пророчества, а главное – живёт яростно и беспокойно, живёт за всех павших в боях за святую Русь, утверждая:

Поэзия В. Бояринова не дидактична, хотя нередко и назидательна, она не повествовательна, хотя зачастую сюжетна. Лирические сюжеты многих стихотворений и маленьких поэм динамичны и песенны. Даже при некоей переимчивости (а «Калым, или Сказание о Фатехе, о семи тестях и бесподобнейшем чуде» явно восходит к кедринскому «Фердуси») автор всегда находит точные собственные слова, обживая чужую интонацию, чтобы по-новому жило старое предание, «Говоря порой о многом В переводе с того света».

В стихах В. Бояринова привлекают энтузиазм, удаль, опьянённость «своею вольной волей», красочность родных пейзажей, трепетное отношение к любимой, отеческая забота о дочери.

Его волнует радость каждого дня, он готов сражаться и отстаивать свою доставшуюся от пращуров веру, и, может быть, самое главное для нею всё-таки то, что

А потом ещё долго-долго вчитываться в словесные узоры современного песнопевца и сказочника.

«Литературная газета»

21–27 января 2004 года

Обрусеиваемая галактика

Об авторичных и подлинных оригиналах

Петр Вячеславович КАЛИТИН (р. 1961),

ДОКТОР ФИЛОСОФСКИХ НАУК.

Автор книги «Россия для ненормальных».

ВОЗЛЮБИЛИ МЫ СВОЁ НЫНЕШНЕЕ ФИЗИЧЕСКОЕ ВЫМИРАНИЕ И ЕГО КЛАДБИЩЕНСКИХ «ПРЕДТЕЧ»…

Есть среди действительно оригинальных отечественных поэтов Владимир Бояринов. Его ни с какой б-з-ликующей одномерностью не подверстаешь к нынешней катастрофе России – как в случае с Юрием Кузнецовым: Владимир Бояринов – иного, но, разумеется, тоже исконно-русского с-к-лада (без – бища, л-я-да и – ада); он дерзновенно принадлежит к до сих пор – по-настоящему – что не актуализированной?! – не осмысленной! – традиции: не-классически-классического национального творчества – сформировавшейся преимущественно в советский период, но укоренённой еще в нашем фольклоре, а затем – спорадически – например, в стихах Кольцова, о котором проницательнейший Сал-тыков-Щедрин заметил, что он «первый» в нашей литературе «обратился к русской жизни прямо, с глазами, не отуманенными никаким посторонним чувством, первый передал её нам так, как она есть со стороны её притязания на жизнь общечеловеческую» («Стихотворении Кольцова»). Но одновременно щедрый о-ценитель подчёркивает кольцовскую немощь и удушье от «домашней раковины»….

Но в советский период «прямой» взгляд на русскую жизнь органично модернизировался благодаря, да-да, его выходу на океанический и вселенский! – простор, гениально вырвавшись – за далью-дально – в творчестве Павла Васильева, Александра Твардовского, Василия Шукшина, в полете Юрия Гагарина, лыжно-пешем покорении Северного полюса…

Владимир Бояринов (кстати, по-шукшински уроженец Алтая и юные годы проведший на семипалатинской родине Павла Васильева – относительно рядом с Байконуром), безусловно, продолжает этот по-русски: непосредственный и – космический ряд созиданий, привнося в него сугубо свою музыку: желанного и – не-пред-вид-ан-ного! – улета:

Поразительное по эпической многозначности и исповедальной искренности стихотворение: полет поэта охватывает, мало сказать, небо – другие миры вплоть до подземной бездны, он – велик и таинственно-объективен, ибо не укротим, опасен и не нуждается в ясно: субъективистской и гум-ан-ус-ной опоре, целомудренно и всегда вдохновенно преисполняясь только верой в заветно: убийственное или спасительное – земное поле… Здесь осознанно и концентрированно: сгущена и – разрежена: въявь! – бездна русского бытия в двадцатом столетии: мы, наконец-то, социально, хозяйственно и научно вознеслись над своей славянофильской и почвеннической данностью, отныне нуждаясь в ней лишь как прямой: стартовой: – площадке и – неопределенно: живой – по-имперски! – вдруг – перспективе, которая прекрасно заключает в себе и столько раз угаданную русскую чистоту, детскость, всевозможность, и – по-бояриновски: принципиально-целеполагающую! – открытость любому экзистенциально-судьбинному исходу (см. также «Не помню, что было в начале…») – что естественно и – вызывающе! – требует «веселой» «отваги» и «силы», «и лучшего нет и не будет ни в буднем, ни в праздничном дне» («Какая веселая сила…» – знаменательно! – ставшая названием целого сборника поэта: 1978–1982 годов).

Никаких броских, «деревенско-прозаических» и прочь-их, кладбищенски-матерых» стенаний по поводу исторически-оправданного советского взлета в общечеловечески-вселенские просторы, равно вертикального и горизонтального – бездонно: пере-крест-ного! – размаха мы не найдем в веселых и доблестных стихах Владимира Бояринова. Более того, он самоотверженно и – традиционно предлагает вслед за своим героем Ивашкой забить возле отчего дома «ось земную, вкруг нее пойдет земля!» («Ось») – да и вся обрусеваемая на наших глазах галактика: с пастбищем – едва ли не поголовно – солнечных – звёзд («Мои стада», «Кони») – которые рано или поздно, пусть, и «нелегким» путем, но приведут – по-лобачевски! – зацикленно – новейшего пастыря к родному порогу («Большая медведица») на неэвклидово-земное поле…

Да, наш поэт по-советски: бесстрашно и целенаправленно – принимает цивилизованную, да и культурную необходимость: не-классически-беспредельного расширения – русского космоса, очерчивая в нём не просто удалые, а исконно-огатырские и былинные масштабы («По душам», «Сны старого дуба»). Ведь гармонично и надёжно соединить в себе традиционно: прямую и – домостроевски: самодержавную! – данность с её со времен Петра Первого чаемым – народно – и сверх-кольцовски – ! – модернизирующимся улетом – очень и очень трудно в силу и очевидной исторической бепрецедентности, и антиномично-истинной логосной цельности, и постоянной – над-душевно-личностной – крестности – этого «непокойного» и «горько-медового»! – синтеза («День за днем», «Эти каменные стены…»)

Вот почему заметное большинство русских писателей особенно последней трети XX века, «деревенщински» и – «вечнобабски»: старушечьи! – предпочли у-доб-р-ен-но и однозначно ограничиться патриархально-уходящей в небытие натурой, придав ей формалинно-приторную и по-иезуитстски – трупную! – идеальность и, тем самым, уготовив «совершенно» внеисторическую и откровенно: дегенеративную – здесь-и-сейчас – будущность: мирно-прогрессируюшую – ж-с-уть! – нам: «законно» – постсоветским – в-у-смерть: ничего… То-то, свободно и – «подчистую»: чем не по-движнечески – «комильфо»?! – возлюбили мы своё нынешнее физическое вымирание – ради, ей-ей, «классической» и «гениальной» аттестации: на посошок – уже всего русского народа, а не его отдельных – субъек-тивистски-кладбищенских «предтеч», к коим «соборно», «патриотично» и – судя по себе: намертво – затесали даже не-ис-тово-воскресительного Юрия Кузнецова…

Но поэзии Владимира Бояринова абсолютно и – эпатажно не грозит подобная официозная аберрация и, конечно же, дегенеративность прямо-«классического» пошиба – особенно в «глазах» какого-нибудь vi-ё-р-исто: нобелевского бельма: бояриновская русскость не даёт ни малейшего по-лож(ь) – ительного повода для её буквалистски: выспренной и «духовитой» – до могильно-летательного венчика! – аннигиляции. Она заведомо мужественно и трагично вбирает в себя по-халкидонски-! – неслиянную и нераздельную – динамичность: улёта – можно сказать, к-рай-не! – догматизируя его весёлый и праздничный напор:

(«Не надо шалаша…»).

И «зловещие кометы» превращаются «в лебедей!» («По душам»)…

Оптимистично-аскезный лейтмотив бояриновской поэзии сродни зиждительно-парадоксальной шукшинской «маэстровости» – проницательно и – пророчески постиг кардинальную опасность для современной русской души: «подло»-«омутную» обыденность, которой народ дал точно-двойственное определение «ништяк» и в которой волей-неволей затаптываются в-сырьё-з остаточные «жаркие угольки» исконного и – гвардейского! – богатырства («Иванов день»), чтобы окончательно и – «совершенно» затмился в нети Иван, в лучшем случае наивно, пассивно и политкоректно ожидая «давнего чуда» с «запрокинутым в небо лицом» («Что скажет небо», ««Ясный месяц»)…

Но выпадают, выпадают – поделом! – слепящие и оглушающие «туманы в предутренние росные часы» («Туманы») – напрочь отделяя нас от выси, себя и нашего же – да, чудесного, но всегда: органично-! – возникающего: актуально – вдруг – побеждать – витяз(ь) – ества-гусарства-танковоительства («Странник»). Тем более, необходимого, по-гагарински-! – необходимого – в послевоенные – «сиреневые» – дни; при возрастающем: глобалистски – «ништяк» – обыкновении («Сиреневый день»)…

Оно-то в первую очередь – «нормально», «мирно» и – застойно»! – и привело нас к адекватно: аж г-л-я-а-мурному! – краху СССР – улётно-модернизированной империи, по-петровски и – сталински рассчитанной л на исключительно-вдохновенное и непредсказуемо: юродствен-но! – торжествующее распятие своих – традиционно: не снимающихся! – с его «немыслимого крена», «свистящего ужом виража» («Когдаломаются копья») – подданных – под «звон колокольный небеса обращающий в дрожь («Грянет колокол»); по-бояриновски: неопалимо-горящей! – империи, живительно и – Провиденциально возносящейся: быть – из у-доб-р-ен-но-уютнейшего «склепа»: «четырёх стен» («В четырёх стенах») – наперекор и на осиновый кол её с лихвою: «земным» – «иудам» («Так случится, что даст петуха…»)…

Именно из-за этого – кардинально-бездонного – смыслополагания основной русской опасности и – соблазна к исходу, двадатого века, против коих способна выстоять только и-горе-и-долу: о-крест! – устремленная богатырски-имперская удаль – в заветной «красной рубахе» («Красная рубаха»); именно поэтому – бояриновское творчество до сих пор остаётся не-вид-ан-ной и немыслимо: объективнейшей! – реальностью, прямо и – улётно оттеняющей нашу, нет, не кузнецовски-умирающую и – умершую, а откровенно: праздничную – от всей аскезной души на самом вечно-актуальнейшем острие! – нашей исконной русскости – словом: «озимую» («Озимые») – победоносность. И осознавать её не надо «классически и с одно-ш-з-начной предвзятостью – лучше беспредельно: немотствуйте! – во имя сугубо своей и – нашей вселенской «зари» («Немота») – не в-п-рок супероригинальной: при её – демо-к-г-рафическом – даже распятии обыденности и – ничего…

Статья печатается в авторской орфографии.

«Независимая газета», 03.10 2009 г

Жить. Как богом дано или золотое крыльцо Владимира Бояринов

Игорь БЛУДИЛИН-АВЕРЬЯН

Владимир Бояринов «Открываешт ставень райский». -М., ТБ «Звёздный час», 2006. – 24 с.

КНИГА НАЧИНАЕТСЯ неожиданно и задиристо: автор приглашает разделить свою поэтическую трапезу всех «влюблённых и весёлых», а «сердитых и бесполых» отгоняет от стола прочь. «Попрошу захлопнуть книгу!» – требует он от последних. (Вспомним Вергилиево: «Procul este profani!» – «Прочь, непосвящённые!») И – ясное дело! – кому же захочется – даже наедине с собой! – признаться, что он сердитый или – не приведи, Господи, – «бесполый»! Поэтому читатель, конечно, переворачивает страницу и входит в книгу: отворяет дверь мир поэта.

В мир, где «ночью светлым-светло От первобытных звёзд», где «воздух студёный чист», где «путаных нет следов, Дерзкий не слышен свист…» Целебная, светлая тишина – и в этой чистой ночи лирический герой В. Бояринова просыпается от Зова (который – согласись, о чуткий к тайне жизни, читатель! – раздаётся рано или поздно в жизни каждого из нас), и -

Кого увидел лирический герой? Возлюбленную? Бога? Давайте, влюблённый и весёлый читатель, вместе подумаем над этим многозначным поэтическим образом. Да, когда-то каждый из нас такой Зов слышал – но что видел при пробуждении? То, что предстало пред очами лирического героя В.Бояринова, меня сразу заставило вспомнить святого Франциска, блаженного подвижника, который, одержимый любовью, к зверям обращался «мой брат Волк», «моя сестра Лиса», взывал к небесному «мой братец Солнце», к земному – «моя сестрица Вода», который понимал язык птиц и на их языке разговаривал с ними, для которого наш тварный мир был миром Божьим, проникнутым любовью; на старинных литографиях св. Франциск так и изображался – с птицами на плечах.

Может быть, разгадку этого образа поискать в стихотворении «Страда», где, скошенные косой косца, васильки «жуткими глазами», словно раненное насмерть живое существо, «глядятся в небо»?

Или в стихотворении «Омут», где лирический герой делится с ракитой своей бедой, а ракитный куст об этой беде разговаривает с вороном, и, «травы, звери да тучки серые», и даже «ветры Севера» возьмут от его кручины «поровну»; и развеется горюшко над каким-нибудь просторным «полюшком»?

А, может быть, для разгадки пригодится образ чахнущего в жаркую погоду ковыля, который «солнцу в глаза посмотрел по оплошке», из стихотворения «Неделю стоит одуряющий зной…»? А что нам об этом может сказать душа, которая «предчувствует как птица», «щитами благости и веры (курсив мой. – И.Б.-А.) не до конца ограждена»? Или стихотворение «Снова пронизана солнцем опушка»? Или берёза из трагического, по сути, одноимённого стиха? Не могу удержаться и цитирую этот мудрый стих полностью:

БЕРЁЗА

Стихотворческому приёму оживлению природы, наделением её человеческими чувствами – века; но у Бояринова это не дюжинный технический приём, которому, наверное, учат в литинститутах; это – беру на себе смелость утверждать – его чувство мира; более того, мы здесь имеем дело с преодолением того стихийного язычества, которое присуще нам до поры, пока мы не задумаемся сутью вещей, над дивной гармонией всего. До поры, пока не раздастся Зов будящий нас, и мы, очнувшись от сна увидим вдруг Золотое Крыльцо и на нём – Тебя с птицами на плече…

В стихотворении «Иванушка», исполненном умного русского духа, есть стая, но ёмкая строка об Иванушке бы-

линно мощном и былинно разумном, несуетном мужике: «Жил, как Богом дано, как умел». Сказано почти мимоходом (самое важное чаще всего говорится мимоходом) – но точно и неслучайно. И вся книга – о жизни Богом дано». А Богом автору (илу его лирическому герою) дано тонко, к самый первый, заревой час, чувствовать природу, Бога в ней, понимать добро и зло, любить и грустить – так тепло, по-человечески трепетно! – о неразделённой или угасшей любви, с ощущать Родину, Россию как живую часть себя. Я перечисляю то, что вычитал в книжке – но всё перечисленное как бы сплавлено в ней в одно целое, неотделимое одно от другого, цельное. (Делакруа в своём «Дневнике» как-то обронил, что живопись перед литературой имеет то преимущество, что художник даёт картину сразу, а литератор её детали вынужден перечислять). Не случайно поэт очень точно пишет о благости и вере как ограждении души. Если бы какой-нибудь понимающий поэтическое дело живописец по прочтении этой книги вздумал написать портрет В.Бояринова, он должен был бы написать его в природном ландшафте с птицами на плечах, как святого Франциска.

Рискну предложить свой вариант разгадки образа, с которого начинается книга: лирический герой В.Бояринова увидел Бога.

Подтверждением моей догадки служит то, что герой в следующей строфе сообщает нам, что он ослеп. Что ж – да, безнаказанно узреть Бога нельзя это известно; но строки об этом – вот какие:

«От любви!» Так, может быть герой всё-таки увидел возлюбленную? И это «ослепление» – лишь очередной поэтический троп? – Нет прямого ответа, как и полагается в истинной поэзии. А.Франс писал: «Не свои – наши мысли заставляет поэт петь внутри нас». И – далее, очень точно: «Повествуя нам о женщине, которую поэт любит, он пробуждает у нас в душе нашу любовь и нашу скорбь. Поэты помогают нам любить; они только для того и нужны». Так что без большого риска ошибиться давайте предположим, что поэт соединил Бога и возлюбленную в одном образе. И это даёт ключ к пониманию всей книги.

Этим образом, как камертоном, задаётся тематика сборника, её интонация, её символический ряд. Вот, например, тема Пути:

С темой Пути, решённой в традиционном образе дороги, пусть весёлой до головокружения, переплетается и тема Памяти об этом Пути, которая решена в высшей степени ново и глубоко, в стихотворении «Узелки на память». Лирический герой здесь вспоминает свой Путь (как принято в русской классике: проснувшись от жизни) и обнаруживает вдруг, что «не катится клубок неведомой тропой». Он вспоминает, он «шарит по траве ослепшею (вновь – ослепление! От чего? Не от любви ли? – И.Б.-А.) рукой» и обнаруживает, что «нить свернулась в жгут, вся – узел на узле, – И жгут они, и жгут, как уголья в золе!»

Не думаю, что высшим поводом к написанию этого пронзительного стихотворения послужила идея китайского дао – бесконечного пути, конец которого одновременно и начало: нет, В Бояринов – поэт русский, а нам, русским, и своей глубины в понимании Пути хватит. Перебирая жгучие узлы былого на путеводной нити, не проделываем ли мы свой Путь сызнова? От того Золотого Крыльца, на котором – Ты в лучах с птицами на плече? Разве не возвращаемся мы раз за разом к тому же Золотому Крыльцу? И в который раз уходя от него «по бездорожью», в который раз сознавая, что «все мы, все мы станем прахом», разве мы вновь и вновь не ценим неповторимую и высоко прекрасную, как «взмах журавлиных крыл», жизнь? («На взмахе»). Вся книга В. Бояринова наполнена гулом и трепетом жизни её полнотой и сложностью, стремлением постичь тайну её начал Вот темы, которые беспокоят зоркую мысль поэта: женщина, природа, Бог, Вера, лики любви, добро и зло, лики жизни и её суть, культура, Родина…