Студия звукозаписи «Саундбластер» находилась на Фонтанке недалеко от Аничкова моста, в просторном подвале старинного дома со статуями на крыше Владелец студии Сергей Корягин, которого близкие друзья естественным образом называли Корягой, в свое время пытался стать музыкантом, но недостаток таланта, а главное – полное отсутствие музыкального слуха сделали его мечту невыполнимой. Тогда Коряга напрягся и, занявшись сначала незаконной спекуляцией, а потом вполне законным бизнесом, сколотил небольшое состояние, которое потратил частью на приобретение и ремонт помещения общей площадью четыреста метров, а частью на закупку необходимого оборудования. И теперь его студия звукозаписи легко била по всем показателям даже знаменитую советскую «Мелодию».
      Для современной цифровой записи имелось нужное количество компьютеров и сопутствующих приборов, но гордостью Коряги были сорокавосьмиканальный аналоговый магнитофон «Штудер», привезенный из Швеции, и четырехметровый пульт «Мираж», поражавший воображение количеством ручек, движков и индикаторов Коряга неоднократно заявлял, что может принять в своей студии хоть «Роллинг Стоунз», хоть «Пинк Флойд», и похоже, это не было пустым бахвальством. Неделю назад по городу пронесся слух, что его видели в компании с самим Марком Нофлером, и теперь Корягу изводили вопросами – а скоро ли знаменитый гитарист начнет писаться в его прекрасной студии?
      Однако до Нофлера дело пока не дошло, зато расположившиеся на итальянском диване Сергей Корягин, Лева Шапиро, а также молодая блондинка, сидевшая рядом с Шапиро, наблюдали через пятислойное голубоватое стекло, как суперзвезда российского масштаба Роман Меньшиков заканчивает запись нового альбома с условным названием «Крестный сын».
      Роман стоял перед большим микрофоном, похожим на противотанковую гранату, и, придерживая наушники, уже в четырнадцатый раз пел последние строчки своего нового хита:
      ... И любовь и мечту о свободе я пронес через лагерный ад.
      На этот раз получилось неплохо, и звукотехник, наблюдавший за Романом через другое окно, поднял большой палец.
      Роман испустил протяжный вздох, сорвал наушники и бросил их на покрытый толстым ковром пол. Открыв тяжелую дверь, он вышел из тонателье и, рухнув в глубокое мягкое кресло, решительно заявил:
      – Все. Аллес капут. Если кому что не нравится – пусть Шапиро перепевает.
      Всем было известно, что певческий голос Левы Шапиро похож на вопли голодного ишака, и в комнате раздался дружный смех.
      Громче всех смеялся сам Шапиро.
      – Я могу, конечно, спеть, но тебе это дорого обойдется, – сказал он, открывая для Романа банку пива, – а кроме того, все твои поклонники тут же переметнутся ко мне, и ты останешься с носом. Только моя гуманность удерживает меня от такого решительного шага.
      Роман приложился к банке с пивом и посмотрел поверх нее на Корягу.
      Тот кивнул и сказал:
      – Все в порядке. Запись окончена. Остальное сделает звукорежиссер. Но ты тоже должен быть на сведении , сам знаешь.
      Роман оторвался от пива и ответил:
      – Конечно, знаю. Кстати, когда оно начнется?
      – А завтра и начнется, – сказал Коряга. – Давай часов в одиннадцать?
      – Ты что, с ума сошел? – возмутился Роман. – Никакой уважающий себя артист раньше двенадцати не просыпается.
      – Слушай, артист, – вмешался Шапиро, – а давай ты завтра будешь уважать не себя, а меня? Я ведь плачу этому кровопийце наличными.
      Он кивнул на Корягу.
      Тот сделал оскорбленное лицо и сказал:
      – Это я кровопийца? Сам ты жаба!
      Коряга повернулся к Роману и стал жаловаться, отпихивая руку Шапиро, который пытался ухватить его за мышцу повыше колена:
      – Представляешь – я взял с него за пятьсот часов всего лишь по пятьдесят долларов. Это – жалкие двадцать пять тысяч долларов. Вы загребете на этом альбоме в пятьдесят раз больше. А он еще меня кровопийцей обзывает! Жаба!
      – Это ты жаба! – возопил Шапиро и наконец ущипнул Корягу, который ойкнул и подскочил. – Ты этих, как их... «Мокрых попок» за десять долларов писал. А с меня полтинник дерешь!
      – Так ведь они кто – тупые мокрощелки! А тут – талант, а талант денег стоит.
      – Кому денег стоит? – не понял Шапиро.
      – Тебе, кому же еще! – засмеялся Коряга.
      – Ну ты и жучара, – Шапиро покрутил головой. – Ты случайно не хохол?
      – Нет. Натуральный русский. А что?
      – А то, что там, где хохол прошел...
      – Там тебе, Шапиро, делать нечего, – закончил Коряга. – Но я не хохол, так что не беспокойся. Будешь жить.
      – Говорил мне мой покойный папа Самуил Аронович Шапиро, – горестно покачал головой Шапиро, – ты, говорил он, будь с этими гоями поосторожней. Потому что среди них попадаются такие жиды, которым никакой погром не страшен.
      – Эй вы, сыны русско-еврейской ассимиляции! – вмешался Роман, смеясь. – Хватит выяснять, кто из вас больший жид. Я жрать хочу!
      – Так поехали! – Шапиро развел руками. – Я не понимаю, что мы здесь сидим? Стол в «Астории» заказан, грядка уже наверняка накрыта, так что – по коням! Там и поговорим о дальнейших делах.
      – Скорбных, – вставил Коряга.
      – Сам ты скорбный, – сказал Шапиро. – Едешь с нами?
      – Нет, – с сожалением ответил Коряга, – это у вас, у артистов, жизнь как сало с мармеладом, а мы, труженики звукозаписи...
      – Понятно, – прервал его Шапиро, – жажда наживы.
      – Она самая, – сказал Коряга и поднялся с дивана. – Так что валите отсюда. Ко мне сейчас артистки приедут. Записываться.
      – Артистки? – оживился Роман. – Какие артистки?
      – Обыкновенные, – усмехнулся Коряга, – молодые, красивые и с сиськами. А также с прочими атрибутами молодого тела. Но вот только рот им открывать можно только для пения или для чего-нибудь еще... А если позволить им разговаривать, то ты, любитель молодых артисток, первым застрелишься на хрен.
      – А о чем мне с ними разговаривать? – удивился Роман. – Они же не для разговоров...
      – Давайте, давайте, – Коряга стал делать красноречивые жесты в сторону двери, – вам пора в кабак. О скорбных делах калякать.
      – Пошли, Марина, – сказал Шапиро, и блондинка, сидевшая рядом с ним, поднялась с дивана, сексуально разгладив на бедрах короткую юбку.
      Первым в дверь прошел Шапиро, и Марина, воспользовавшись тем, что он повернулся к ней спиной, пощекотала пальцем ладонь Романа. Почувствовав это, Роман поймал ее палец и несильно сжал его.
      Марина глубоко вздохнула и закатила глаза.
      – Что ты вздыхаешь? – поинтересовался Шапиро, не оборачиваясь.
      – Утомилась я тут сидеть, – ответила Марина.
      Это было чистой правдой, поэтому ответ прозвучал совершенно натурально. А Марина еще раз пощекотала ладонь Романа и, проехавшись тугой грудью по его плечу, быстро вышла на улицу вслед за Шапиро.
      «Ну, сука похотливая, мало тебе твоего борова!» – подумал Роман и тоже вышел.
      Было около шести часов вечера, но солнце светило ярко и на небе не было ни одного облачка.

* * *

      Войдя первым в зал ресторана, Шапиро повернулся к Роману и сказал:
      – Вон тот стол в углу.
      И указал на большой, заставленный снедью и выпивкой стол, за которым уже сидели несколько человек.
      – Это твои акулы бизнеса? – спросил Роман.
      – Они самые, – ответил Шапиро, – и я тебя очень прошу, веди себя с ними без твоих обычных вывертов. Я понимаю, ты – суперзвезда, но... Разговор будет очень важным, и я не хотел бы, чтобы из-за твоих капризов дело сорвалось.
      – Так что за дело-то? Ты уже целую неделю долдонишь мне про это дело, а в чем оно состоит – не говоришь.
      – Сюрприз, сударь! – Шапиро хитро прищурился. – Но сюрприз приятный. Поверь мне.
      – Ну смотри, сын гюрзы и раввина, – Роман погрозил Шапиро пальцем, – верю. Пошли к твоим бизнесменам.
      Они прошли к столу, причем по дороге Роману пришлось несколько раз ответить вежливым кивком на приветственные возгласы, доносившиеся из-за столиков.
      Его, как всегда, узнали.
      Один из сидевших в углу братков поднял рюмку с водкой и громко спел:
      – Я пью за то, чтобы колючка превратилась в гирлянду ароматных алых роз!
      Это была строчка из песни Романа.
      Улыбнувшись братку, он кивнул и, пройдя еще несколько шагов, оказался у накрытого специально ради него стола. Устало опустившись в обитое полосатым бархатом кресло, он оглядел сидевших за столом людей и взглянул на Шапиро.
      Тот, оживившись, тоже осмотрел собравшуюся за столом компанию и сказал:
      – Позвольте мне представить вас друг другу. Ну, Романа представлять не надо, а остальных господ... Режиссер нового проекта, о котором Роман впервые услышит именно сейчас, – Леонид Край.
      Седоватый, коротко стриженный мужчина лет сорока с мелкими морщинками вокруг глаз слегка приподнялся с кресла и протянул Роману руку.
      Ответив на рукопожатие, Роман сказал:
      – Роман.
      – Леонид, – улыбнулся Край.
      – Директор телевизионной компании «Балтийский экран» Евгений Старостин, – продолжил Шапиро.
      – То-то я и думаю, где же я вас видел, – вспомнил Роман. – Очень приятно.
      – Мне тоже, – ответил Старостин и пожал протянутую руку Романа.
      – Спонсор проекта – директор сети бензоколонок «Факел» Александр Каценеленбоген, – Шапиро повел рукой в сторону маленького полного брюнета.
      – Ага, – Роман протянул ему руку, – судя по специальности спонсора, проект серьезный.
      – А мы мелочами не занимаемся, – ответил бензиновый король и пожал руку Романа неожиданно крепкой лапкой.
      – И, наконец, – Шапиро посмотрел на сурового мужчину в годах, который равнодушно наблюдал за процедурой знакомства, – заместитель начальника «Крестов» Александр Федорович Бурдюк.
      Бурдюк криво ухмыльнулся и наклонил голову.
      Роман, приветливо улыбнувшись, пожал его большую, но вялую руку.
      – Итак, – Шапиро с шуршанием потер ладони друг о друга, – начнем, пожалуй. Я имею в виду – выпьем по первой.
      Он наполнил рюмки и произнес:
      – Сегодня Роман закончил запись нового альбома, и я предлагаю выпить именно за это. Естественно, когда он выйдет, каждый из присутствующих получит подарочный экземпляр. Итак, за талант нашего Романа!
      Шапиро поднял рюмку и, подмигнув Роману, ловко опрокинул ее в рот.
      Все последовали его примеру, а затем Шапиро сказал:
      – Давайте пока что перекусим. Я должен заботиться об артисте и следить за тем, чтобы он всегда был сыт.
      – И пьян, – улыбнулся Роман.
      – Ну уж нет! – решительно возразил Шапиро. – Пьянка сгубила не одного артиста. Вспомни хотя бы того же Высоцкого. А ты кушай, мой маленький, а то ты такой худенький!
      Роман засмеялся и ответил:
      – Зато тебе поголодать не мешало бы. Вон какой дирижабль отрастил!
      – Мне по рангу положено, – Шапиро довольно погладил объемистое брюхо, – я должен выглядеть солидно и представительно, чтобы всякие малахольные вроде тебя трепетали при одном моем виде.
      Так, за шуточками и прибауточками, прошло около получаса.
      Наконец первый голод был утолен, несколько рюмок водки сделали атмосферу за столом более непринужденной, и Шапиро приступил к изложению сюрприза.
      – Итак, – сказал он, откинувшись на спинку кресла, – сейчас я расскажу тебе о гениальном проекте, в создании которого я играю далеко не последнюю роль.
      – Валяй! – благодушно ответил Роман и закурил.
      – Валяю, – кивнул Шапиро, – итак.
      Он оглядел присутствующих и повторил:
      – Итак. Проект «Чистое небо над зоной». Как тебе название?
      – Ничего, – Роман кивнул. – Пока нормально.
      – Пока! – фыркнул Шапиро. – Ты слушай дальше! Значит, так. Ты даешь благотворительный концерт в «Крестах» под открытым небом. Концерт будет транслироваться в прямом эфире компанией «Балтийский экран», – Шапиро кивнул в сторону Евгения Старостина, – а также записываться этой же компанией на видео. А потом выйдут сразу два диска в одной коробке – аудио «Крестный сын», который ты сегодня закончил, и DVD «Чистое небо над зоной». Замначальника «Крестов» господин Бурдюк обеспечит свою сторону. Усек?
      Роман задумчиво посмотрел на довольно ухмылявшегося Шапиро и улыбнулся:
      – Хитер бобер! А идея действительно неплоха.
      – Неплоха? – возмутился Шапиро. – Идея просто гениальна! А в коммерческом смысле – так и вообще выше всяких известных планок. Два миллиона коробок улетят, как ласточки в Африку. Умножать умеешь?
      – Умею, – кивнул Роман.
      – Вот и хорошо. А теперь о делах скорбных, то есть денежных. Господин Каценеленбоген, – Шапиро посмотрел на маленького брюнета, – готов покрыть все расходы. В первую очередь – участие «Балтийского экрана». Ну там... Съемочная группа, персонал, транспорт и прочее. И, конечно, повышенные гонорары для всех сотрудников. А чтобы ты, артист, проникся всеми селезенками, скажу тебе, что гонорар месье Старостина составляет сорок тысяч. Долларов. Я ввожу тебя в курс финансовых дел, чтобы ты отнесся к предстоящей акции с полной ответственностью.
      – А я, между прочим, всегда с полной ответственностью, – обидчиво сказал Роман.
      – Ага, – саркастически кивнул Шапиро. – А кто прошлым летом в Екатеринбурге на банкете после концерта швырнул в мэра курицей?
      – А ты хоть помнишь, что он, падла, сказал? Давай, говорит, артист, сбацай начальнику жизни! Ну я ему и сбацал курицей по рылу... Начальник, бля!
      – Ладно, ладно, – усмехнулся Шапиро, – из присутствующих никто тебе таких глупостей говорить не будет.
      Он оглядел компанию, и все дружно кивнули.
      – Теперь о площадке, – Шапиро взглянул на Бурдюка.
      Бурдюк сделал внимательное лицо.
      – Насколько я понимаю, концерт будет проходить во дворе. Так, Александр Федорович?
      – Так, Лев Самуилович, – согласился Бурдюк, – это мы обеспечим. Но тут есть еще нюансики.
      – Давайте ваши нюансики, – с готовностью произнес Шапиро и взялся за бутылку, – для того и собрались.
      – Значит, так, – взгляд Бурдюка неотрывно следовал за бутылкой, совершавшей сложные эволюции над рюмками, – первым делом нужно организовать какиенибудь подарки заключенным. Потому что... В общем, чтобы все было красиво и гуманно.
      – Сделаем, – кивнул Шапиро.
      – Дальше. Начальник заведения намекает...
      – На сколько он намекает? – с пониманием подхватил Шапиро.
      – На десять.
      – Будет ему десять, – улыбнулся маленький Каценеленбоген. – Главное, чтобы он не забыл, от кого эти деньги пришли. Мало ли что... От сумы да от тюрьмы, знаете ли...
      – Забудет он – не забуду я, – пообещал Бурдюк. – Ну а по части физической помощи – если нужно, пришлю сидельцев сколько нужно. Поднести там, поставить...
      – Спасибо, не нужно, – вежливо сказал Старостин, – у меня все это персонал делает. Аппаратура, знаете ли, дорогая. Если зэк уронит что-нибудь, кто будет платить?
      – Как хотите, – Бурдюк пожал плечами.
      Шапиро повернулся к Леониду Краю, который сосредоточенно выковыривал из салата кусочки курицы, аккуратно складывая их на край тарелки, и сказал:
      – Теперь – сценарий.
      Край оставил салат в покое и, вытерев губы салфеткой, сказал приятным баритоном:
      – Сценарий... Ну, собственно, ничего особенного я не предполагаю. Но нужно, чтобы в кульминации зэки раскачивались, взявшись за руки, а потом, когда мы выпустим голубей...
      – Каких голубей? – удивился Бурдюк.
      – Обычных сизых голубей. Символ, так сказать, мира и свободы. Привезем с собой несколько сотен в коробках и выпустим в нужный момент. А зэки чтобы мечтательно смотрели на них и протягивали к небу руки. Кстати, надо организовать, чтобы небо в этот день было действительно чистым. А то знаете, как у нас в Питере – то солнце, то дождь... А ведь проект «Чистое небо над зоной» называется.
      – Организуем, – уверенно сказал Каценеленбоген, – дадим военным денег, они по небу полетают, выпустят там эту гадость, как ее...
      – Азотистое серебро, – со знанием дела вставил Роман.
      – Вот-вот, серебро. В общем, будет вам чистое небо.
      – Отлично, – Шапиро поднял рюмку. – Ну что, помоему, основные моменты обсудили.
      – Почти все, – сказал Край. – Там по сценарию еще кое-что есть, но это потом, в рабочем порядке.
      – Тогда – за успех нашего безнадежного дела!
      Над столом раздался хрустальный звон, и после этого несколько минут все были заняты исключительно закусками.
      Проглотив несколько соленых груздей, Бурдюк посмотрел на часы и сказал:
      – Однако мне пора. Служба.
      Он встал и, пожав всем руки, удалился.
      Шапиро посмотрел ему вслед и сказал:
      – А все-таки от него воняет. Какой-то казарменной гадостью.
      – Да, – согласился с ним Каценеленбоген, – этот запах ничем не перебить. Одень его хоть в «Версаче», а разить все равно будет.
      – Господа, господа, – улыбнулся Край, – о заместителе начальника следственного изолятора нужно говорить или хорошо, или ничего.
      – Так ведь он вроде бы пока что живой? – сказал Старостин.
      – Это только с виду, – хмыкнул Край, – а так – труп трупом. Разве что ходит и разговаривает. Обыкновенный зомби. И воняет от него не казармой, а могилой.
      – А ведь он наш партнер, – сказал Каценеленбоген.
      – Да, – согласился с ним Старостин, – все-таки бизнес – грязное дело. Иной раз приходится расшаркиваться с такими... уродами.
      – Надеюсь, к присутствующим это не относится, – вставил Шапиро.
      – О, нет! – оживился Каценеленбоген. – Конечно, нет! Мы все милые люди, переводим старушек через дорогу и жертвуем деньги на развитие в Эфиопии лыжного спорта.
      Все засмеялись, а Край сказал:
      – Мне, между прочим, тоже идти пора. Так что вы, когда я уйду, кости мне не мойте. Я чувствительный. Икать буду.
      Каценеленбоген взглянул на часы и поддержал его:
      – Действительно, пора. Мы, акулы бизнеса... Кстати, – он посмотрел на Старостина, – Евгений, у меня есть к вам несколько вопросов, не интересных нашим гуманитариям.
      Он с милой улыбкой взглянул на Романа и встал.
      – Ну, если есть вопросы, – Старостин тоже поднялся, – тогда мы вас покидаем.
      Все встали, обменялись рукопожатиями, и акулы бизнеса ушли.
      За столом остались Роман, Шапиро и Марина, которая со скучающим видом разглядывала посетителей ресторана.
      – Ну вот, деловая часть сегодняшнего вечера закончена, – с удовлетворением произнес Шапиро.
      Роман зевнул и сказал:
      – Слушай, Лева, ты в следующий раз все это без меня решай. Мне на ваших деловых встречах просто скучно. Ты обратил внимание, что я все время молчал?
      – Дурак, – укоризненно сказал Шапиро, – на этой встрече обсуждались условия продажи товара. Товар – это ты. Товар должен быть лицом. Вот твое лицо тут и торчало. Понял?
      – Да понял я, – поморщился Роман. – Генерал на свадьбе...
      – Ну, не без этого, – согласился с ним Шапиро, – однако ничего не попишешь. Таковы правила игры. Тебе налить?
      – Давай, – Роман кивнул, – и налей в другую рюмку, побольше. А то эти церемониальные рюмочки по пятнадцать граммов... Рука устанет поднимать, прежде чем окосеешь.
      – Ты это, – Шапиро разлил водку, – ты подожди косеть. У меня к тебе еще один разговор есть. Поинтереснее, чем этот концерт в «Крестах».
      – И даже поинтереснее, чем два миллиона коробок с дисками?
      – Очень может быть, – задумчиво сказал Шапиро, – потому что на этом деле можно заработать нечто большее, чем просто одноразовый ящик денег.
      – Интересно... – Роман поднял рюмку и посмотрел на сидевшую рядом с ним Марину. – Ну, тогда за присутствующих здесь дам.
      – Вспомнили наконец, – фыркнула Марина и подняла бокал с шампанским. – От этих ваших деловых разговоров мне просто тошно стало.
      – Понимаешь ли, Мариночка, – сладко сказал Шапиро, – женщина, она украшение жизни. И ты на этой встрече деловых мужчин была подобна букету роз.
      – Ага, знаю, – усмехнулась Марина, – «... ты служишь украшением стола». Так?
      – Ну что ты! – обиженно прогудел Шапиро. – Вовсе не так.
      – А ну тебя, – Марина махнула на Шапиро рукой, – не оправдывайся. Давай лучше выпьем за Романа, который служит тебе если не украшением стола, то уж всяко источником дохода.
      – Так... – мрачно произнес Шапиро. – Женский яд полился бурным потоком.
      – Да ладно тебе, Марина, – засмеялся Роман, – все путем. Каждый делает свое дело, и каждый получает то, что заработал. Ну куда бы я делся без Левы? Пел песенки по клубам? Разносил бы свои домодельные кассеты по радиостанциям? Это ведь действительно бизнес, и талант автора иногда значит даже меньше, чем дар администратора.
      – Золотые слова! – вскричал Шапиро. – Вот, слушай, Марина, его устами глаголет истина.
      – Фи, младенца нашел... – Марина повела плечами.
      – Нет, это не младенец! – с воодушевлением продолжал Шапиро. – Это зрелый муж, и его слова – слова половозрелого, умудренного жизненным опытом мужа.
      Он повернулся к Роману и сказал:
      – Твои слова да Богу в уши. А то все только и знают – кровопийца, упырь, пиявка! А о том, что для этого тоже дар нужен, и дар немалый, почему-то забывают.
      – Я не забываю, – заверил его Роман и поднял рюмку. – Ну, за тебя, упыря!
      – За тебя, клоуна! – Лева Шапиро тоже поднял свою рюмку.
      – А о присутствующих здесь дамах вы уже забыли, – укоризненно покачала головой Марина. – Чего еще ждать от тупых мужланов...
      – Прости, Мариночка, увлеклись. За тебя, конечно, за кого же еще можно пить!
      – Не напомнишь, так и не вспомнят, – Марина вздохнула и подняла бокал с шампанским.
      – Ну, поехали! – Роман залпом выпил водку и, поставив пустую рюмку на стол, потянулся за маринованным огурчиком.
      Шапиро, для оригинальности занюхав водку рукавом, достал сигареты и сказал:
      – А теперь слушай гениальный план, сочиненный сыном работника торговли и школьной учительницы.
      – Ну давай! – Роман почувствовал, как правильная доза водки разожгла в желудке огонь, и тоже потянулся за сигаретами.
      – Значит, так... – Шапиро сложил толстые губы трубочкой и выпустил дым в потолок. – Идея, значит, такая. Ты знаешь, сколько в России э-э-э... исправительных учреждений?
      – Тюрем, что ли?
      – Да. Тюрем и зон.
      – Нет, – Роман пожал плечами. – Откуда мне знать?
      – А ведь ты певец уголовной романтики. Должен был хотя бы поинтересоваться. Ну да ладно.
      Шапиро затянулся и, пустив дым носом, сказал:
      – Больше тысячи. Точных данных на теперешнее время у меня нет, но посуди сам – на девяносто восьмой год только колоний было семьсот пятьдесят. Плюс следственные изоляторы, тюрьмы. Пусть даже не больше, пусть тысяча. Представляешь, какая поляна?
      – Ну, представляю. И что?
      – А то, что мы отправимся в длительное турне по тюрьмам и зонам. Например – на год.
      – Хорошо, – кивнул Роман, – но ведь зэки – народ бедный, откуда у них деньги на билеты?
      – Во-первых, не такие уж они и бедные – за колючкой вертятся суммы, о которых ты даже не подозреваешь, а во-вторых – никто с них денег брать не будет. Так не делается. Деньги появятся от спонсоров. А уж спонсоров я найду таких, что закачаешься. Кроме того, у спонсоров будет свой интерес, и нас он никак не касается.
      – А что нас касается?
      – А то, что ты получишь за этот год столько денег, сколько тебе и в кошмарном сне не приснится. А кроме того – и это главное, – ты заработаешь такую репутацию, что деньги тебе просто не будут нужны.
      – Деньги всегда нужны, – Роман поднял бровь, – потому что репутацию можно и потерять, и что тогда останется?
      – Ну хорошо, пусть так. Но ведь и денег ты заработаешь просто шквал!
      – И для этого мне нужно будет целый год таскаться по тюрьмам и зонам?
      – Ну да. Так ведь работа у тебя такая, сам знаешь – жизнь артиста...
      – Блин... – Роман задумчиво посмотрел на бутылку, – целый год... Это ведь все равно, что самому отсидеть!
      Он взглянул на Шапиро и решительно сказал:
      – Нет. Не годится. Не хочу.
      – Ты идиот!
      За соседними столиками оглянулись, а из угла, где сидели братки, поднялся жилистый парень с короткой стрижкой и, подойдя к столу Романа, вежливо поинтересовался:
      – Братуха, у тебя проблемы с этим?
      Он кивнул на Шапиро.
      – Нет, брат, – засмеялся Роман, – это мой директор, и мы тут решаем серьезные вопросы.
      – Ну извини, если что не так. А если что – только моргни.
      – Понял, – кивнул Роман.
      Браток бросил на Шапиро многозначительный взгляд и удалился.
      Роман дождался, пока браток сел на свое место, и тихо сказал:
      – И ты хочешь, чтобы я провел целый год вот с такими? Ладно, я пою для них песни, но сам-то я другой, я вовсе не бандит, я не какой-нибудь там конкретный, по фене не ботаю, живу не по понятиям, понимаешь? А ты хочешь ради денег упрятать меня за колючку на целый год. Свинья ты, Шапиро, вот ты кто!
      – Сам ты свинья, Меньшиков, – ответил Шапиро. – Мы же партнеры, и я предлагаю тебе золотое дело. Ты можешь заработать за этот год...
      Он сделал паузу и раздельно сказал:
      – Два. Миллиона. Долларов.
      – Нет, не хочу, – сказал Роман, чувствуя, как им начинает овладевать давно знакомый демон упрямства.
      Он знал, что когда внутри у него появляется эта отталкивающая сила, тут уже ничего не поделаешь. Можно упрашивать, грозить чем угодно, но он будет говорить «нет», получая от этого странное наслаждение.
      – Не поеду, – сказал Роман и поднялся. – Считай, что этого разговора не было.
      – Идиот, – повторил Шапиро и опасливо оглянулся на столик, где сидели братки.
      – Все равно не поеду, – Роман налил себе водки и залпом выпил ее, – а поеду я домой. Спать. Вот возьму по дороге бутыль шнапса и буду с ней спать.
      Марина хихикнула.
      – Ну и поезжай, – Шапиро обиженно смотрел в сторону. – Потом волосы на жопе рвать будешь. Такие предложения, знаешь ли, не каждый день делают. А мне еще со спонсорами объясняться.
      – Так ты уже с ними договорился? Без меня?
      – Но мы ведь работаем вместе, и я даже предположить не мог, что ты упрешься, как ишак. Год за колючкой ему не нравится... Некоторые по двадцать лет сидят, и ничего.
      – Так они за дело сидят. Вот замочу тебя... – Роман посмотрел на Марину, – Марину еще и до кучи человек пятнадцать, тогда и буду сидеть там до второго пришествия.
      – Не будешь, – мстительно ответил Шапиро, все так же глядя в сторону, – тебе вышку дадут. Я сам взятку судье дам, чтоб тебя расстреляли как врага народа.
      – Да не стреляют уж теперь, – засмеялся Роман. – И вообще, как ты судье взятку дашь, если будешь моей первой жертвой?
      – А я завещание верным людям оставлю. Сегодня же.
      – Ладно, упырь, позвони мне завтра.
      Роман протянул Леве руку, и тот не глядя небрежно дотронулся до нее.
      Марина, воспользовавшись тем, что Шапиро смотрел в сторону, едва заметно кивнула Роману, вопросительно глядя на него, и Роман ответил ей утвердительным кивком.
      Когда Роман ушел, Марина взяла Шапиро под руку и сказала:
      – Левчик, выпей водки, а то опять будешь нервничать. Да не эту детскую рюмочку, что ты – не мужик, что ли?

      Огромный черный «БМВ» с выключенной мигалкой неторопливо свернул под запрещающий знак и уверенно поплыл прямо по пешеходной аллее Павловского парка. Аллея вела в глубь так называемой дикой части парка – той, что восточнее речки Славянки и Розовопавильонных прудов. Тонированные стекла «БМВ» равнодушно отражали окрестные красоты.
      Так же равнодушно смотрел на них и единственный пассажир машины – Сергей Иванович Петров, депутат Государственной думы и председатель комитета по стратегическому планированию. Не до красот ему было – впереди важная встреча. Точнее, совещание.
      Причем такое, которое лучше проводить не в уютном офисе или полагающейся депутату приемной. Отнюдь не все вопросы государственной важности надо решать на виду у десятков случайных людей, каждый из которых при этом может оказаться совсем не случайным. Конечно, проверенные люди еженедельно сканировали его кабинет и приемную на предмет разнообразных электронных сюрпризов, и пока все было чисто – однако именно это и тревожило Сергея Ивановича. Слишком высоко он взлетел, чтобы им так демонстративно никто не интересовался, и слишком хорошо знал нравы и методы своих коллег по высокой политике.
      Да и техника современная, мать ее, прет, где не надо, семимильными шагами!
      Что толку во всех этих сканированиях, если вполне можно записать любой разговор и без клопов – просто считывая лазером колебания оконного стекла!
      Хоть с двухсот метров, хоть с пятисот. А все окна кирпичом не заложишь, тем более автомобильные.
      Поэтому лучше уж вот так – в пригородном парке, в будний день, в малолюдной его части. Там, где огромная поляна, а в самом центре ее – естественная беседка в виде небольшой рощицы. Круг белых берез называется. Не подберешься незаметно ни с каким лазером-шмазером.
      Сергей Иванович завозился в недрах пахнущего кожей просторного салона, устроился поудобнее. С усмешкой посмотрел на жмущихся к обочинам аллеи редких прохожих. Большинство из них безропотно уступали дорогу государственному автомобилю. Однако некоторые отваживались на робкий бунт – загораживали дорогу до последнего, даже когда массивный черненый бампер уже готов был упереться в задницу. Мол, ничего не знаю, иду, где положено, имею право. Ну и что? Все равно потом трусливо прыгали в сторону. Да еще и с виноватой улыбочкой на всякий случай – я ничего такого, просто не заметил!
      Ага, вот и самый смелый выискался!
      Сергей Иванович заметил в зеркале заднего вида, как какой-то потертый старикан показал фигу вслед отъехавшему уже метров на тридцать «БМВ», да еще и плюнул. Ну прямо Стенька Разин! Заступник народных бедствий Радищев!
      Да, дрянь народец...
      Сергей Иванович поморщился и вздохнул.
      Что делать – какой есть. Как там у писателя Бунина в «Окаянных днях»? Что-то насчет людей, которыми можно управлять, только притиснув дуло нагана к их виску... Только тогда из этих людей может выйти хоть какой-нибудь прок, какая-то польза для государства.
      Молодец Бунин! Не зря жена уговорила прочитать его.
      «Действительно, а как иначе? – подумал Сергей Иванович. – Ведь именно к пользе государства мы и стремимся».
      Говоря «мы», Сергей Иванович, конечно, уж никак не имел в виду партию «Великая Россия», по спискам которой прошел в Думу в этот раз. Давно он не питал никаких иллюзий по поводу всей этой партийной суеты, которая если для чего и нужна, так только для того, чтобы своевременно выпускать у населения пар в свисток. Да еще стоять горой за начальство, получая за это благодарность в виде доступа к бюджетным молочным рекам и кисельным берегам.
      Поэтому он и менял партии, как перчатки, все время оказываясь в той, которая к начальству поближе. И коммунистом был, и демократом, и у Черномырдина в «Нашем доме» отметился, теперь вот в «Великой России». Ну и что? Население в этих партиях все равно ни ухом ни рылом, а опытные в государственном управлении люди России нужны.
      А кто сравнится по политическому опыту с тем же Сергеем Ивановичем Петровым? Бывший адвокат, семнадцать лет в парламенте – сначала в Верховном Совете, теперь вот в Думе. И не на задней скамейке – в ведущих комитетах и комиссиях. И все время на правильных позициях.
      Как такого не заметить? Вот и заметили, и сразу стало ясно Сергею Ивановичу, что есть организации посерьезнее всех этих клоунских партий. Поначалу даже испугался.
      А началось все буднично и просто.
      Как-то Сергей Иванович обедал в думском кафе.
      Расправился с наваристым борщом за четырнадцать рублей пятьдесят копеек, с котлетой по-киевски за десятку. Отдуваясь, вытянул «маленький двойной» арабики за пятерку. И уже было собрался уходить, когда к его столику подошел старый знакомый – Адольф Богданович Самоедов. Тоже депутат, отставной милицейский генерал, уже второй срок заседающий в комитете по охране правопорядка.
      Сергей Иванович сошелся с ним на первомайской пьянке в приемной у председателя фракции. Здорово выпили тогда! Кое-каких слуг народа так и оставили на диванах до утра, а один из них не пожалел и старинной китайской вазы, коллективного подарка председателю фракции от товарищей по партии – наблевал туда, подлец!
      На такой вот вечеринке и разговорились под виски «Глендфиш» двенадцатилетней выдержки.
      Добродушно поиронизировали над нынешним своим партийным пристанищем (Самоедов тоже был не дурак нос по ветру держать). Сошлись на том, что организующая сила обществу, конечно же, необходима – тем более такому недоразвитому, как наше. И не дело, когда рулить государством пытаются всякие шуты гороховые. Это под силу только ответственным, опытным людям. Только такие люди способны укрепить державу, повести неразумных сограждан по правильному пути. И вовсе необязательно спрашивать об этом самих граждан – что поделаешь, если они не в состоянии понять своей собственной пользы...
      Посокрушались: в том-то и беда наша, что нет сейчас такой вот сознательной, полезной для государства силы. Всяк себе рвет, не понимают, что сообща можно гораздо большего добиться. И ведь сколько швали мешает безнаказанно, путается под ногами!
      – Кстати, Сергей Иванович, – вдруг прищурился Самоедов, – а помнишь, в начале девяностых ходили слухи о такой организации – «Белая стрела»?
      Они уже выпили на брудершафт и перешли на «ты».
      – Припоминаю, – кивнул Петров, – было что-то в газетах. Вроде бы какие-то шибко идейные менты отчаялись бороться с преступностью по закону и решили наводить порядок сами – казнить особо зарвавшийся криминалитет без суда и следствия. Как бы по законам военного времени.
      Подвыпивший Сергей Иванович попытался замаскировать внезапно подступившую икоту ироническим смешком.
      – Да ведь время-то и впрямь почти военное было! – не поддержал веселости собеседника Самоедов. – Что же им оставалось – сидеть сложа руки, когда демократические суды скопом оправдывали насильников и грабителей?
      – Постой, Адольф Богданович, но ведь это же слухи. Безответственные газетеры для поднятия тиражей придумали какую-то пародию на колумбийские эскадроны смерти шестидесятых годов – и все дела!
      – А ты подумай вот о чем. Ведь любой слух, даже самый глупый, отражает какие-то общественные ожидания. Между прочим, в середине девяностых «Белая стрела» всплывала на некоторых судебных процессах – кажется, в Воронеже и еще где-то. Так не пример ли это той самой необходимой обществу активности ответственных государственных людей, о которой мы говорили? Может, из таких зерен и проклюнутся ростки нашей новой государственности? И нашего благосостояния?
      Самоедов испытующе посмотрел на Петрова.
      Тот не нашелся, что ответить, и поспешил перевести разговор на заблеванную китайскую вазу.
      Больше они ни о чем таком не беседовали, только перекидывались ничего не значащими фразами в думских кулуарах. Самоедов всегда проявлял повышенное радушие, однако поглядывал на Сергея Ивановича хитровато, так что тому становилось немного не по себе.
      И вот теперь Самоедов подсел к Сергею Ивановичу в думском кафе, и тот каким-то потаенным углом своего желудка сразу понял, что хиханьки-хаханьки кончились.
      «Ко мне присматривались, – с тревогой и несмелой надеждой подумал он, – и, кажется, присмотрелись».
      Так оно и вышло.
      Адольф Богданович привез Петрова к себе на дачу. Попарил в бане, угостил запотевшей водкой и домашними соленьями. И потом, уже совершенно не таясь, выложил ему много интересного.
      К Сергею Ивановичу действительно присматривались.
      Очень серьезные и солидные люди из самых верхов. Обладающие реальной властью, но до поры до времени вынужденные мириться с тем бардаком, в который скатилась страна. Когда кривляющимся безродным жуликам за бесценок роздано народное достояние, а заслуженные государственные люди вынуждены пробавляться крохами с их стола.
      За державу обидно!
      Сначала Сергей Иванович особого доверия не вызывал. Все-таки бывший адвокат. Да и имя-фамилиюотчество поменял как-то карикатурно, без ума. Понятно, что Семен Исаевич Питкин – это вообще черт знает что, только в адвокатишках и шнырять. Но и из таких вот в Сергеи Ивановичи Петровы прыгать – тоже не подарок. Получился какой-то суперположительный персонаж из дурацких шпионских книжек про майора Пронина. Вкус-то надо иметь! Вон, тот же Самоедов – Адольф, а ничего, держится молодцом, никто ему не пеняет. Надо все-таки меру знать.
      Однако при более тщательном рассмотрении сомнения в Сергее Ивановиче отпали. Расчетлив, прагматичен, вперед не лезет, но и позади не топчется. Ценит покровительство. На балаганные химеры типа идейной твердолобости давно наплевал с высокой вышки. Над так называемой публичной политикой смеется.
      Годится!
      – Так что теперь ты, Сергей Иванович, наш! – Самоедов, хоть и в банной простыне, выглядел очень впечатляюще. – И не пожалеешь об этом. Нас пока не так много, но мы на самом верху и знаем, что делать. За нами будущее!
      Они еще выпили, дружно похрустели ядреными огурчиками. Сергея Ивановича отпустило. Он с благодарностью посмотрел на Самоедова и пожал ему руку.
      – Работать будем вместе, – тепло в голосе Самоедова было неподдельным, – гадам спуску не дадим. Придет время – увидишь и наших отцов-основателей, а пока принимайся за питерский филиал. Так что ли, Исаич?
      И увидев, что Петров покраснел, весело захохотал.
      – Да ты не тушуйся! Исаич, Иваныч – нам все едино, хоть Магомедыч! Мы теперь – одна семья.
      Сколько прошло с тех пор? Кажется, три с лишним года. Три с лишним года, как Сергей Иванович Петров руководит питерским филиалом организации «Воля народа». Организации могущественной и хорошо законспирированной.
      И едет Сергей Иванович на встречу все с тем же Адольфом Богдановичем Самоедовым. В миру – отставным ментом, мелким депутатишкой из какой-то дрянной, никому не нужной комиссии. А на самом деле – начальником северо-западного куста «Воли народа».
      Очень удобная структура – когда руководители организации знают только своих непосредственных подчиненных. Да еще одного человека из более высокого звена. Только одного. В крайнем случае цепочка обрывается моментально. Правда, пока таких крайних случаев не наблюдалось. У «Воли народа» высокие покровители.
      Да и о своих умеют заботиться.
      Сергей Иванович довольно похлопал по кожаному автомобильному сиденью. С такими начальниками он за будущее мог не беспокоиться.
      Однако и спрос велик!
      Нелегко далось Сергею Петровичу его нынешнее положение. Его, конечно, вывели на нужных людей, предоставили команду – однако доказывать свою полезность все равно приходилось собственным горбом. О некоторых вещах хотелось бы поскорее забыть. Да вот не забывается.
      Особенно неприятна последняя история – Сергей Иванович поморщился, как от зубной боли. Несколько месяцев назад он получил приказ организовать устранение одной зарвавшейся шишки.
      Шишка числился владельцем охранного агентства и был вхож в самые что ни на есть городские верхи. И решил, что через эти верхи он вполне вправе дотянуться и до самого Олимпа – тем более что возможность в принципе была. И очень большое желание.
      А вот руководителям «Воли народа» это было ни к чему.
      Поэтому Сергею Ивановичу пришлось попотеть. Зарвавшийся охранник свою персону берег и знал в этом деле толк. Как ни совались к нему – все без толку. Тут-то и сработал адвокатский ум Сергея Ивановича. Он связался с отставными химиками из кагэбэшных лабораторий. Клиент получил по почте поздравительную открытку ко дню рождения. Поднес открытку к глазам – о его близорукости было хорошо известно. Прочитал, чихнул пару раз – да и помер через неделю.
      От сердечной недостаточности.
      Наверху остались довольны, но Сергею Ивановичу до сих пор было как-то не по себе. Нет, покойник ему, конечно, по ночам не являлся. Беспокоило другое: слишком много народу пришлось привлечь, да и многоопытные соратники покойного в сердечную недостаточность не очень поверили. Пошла возня в газетах. А ну как наверху решат, что в интересах дела пора рвать цепочку? Да и порвут, изъяв из нее Сергея Ивановича лично?
      Причем навсегда.
      Тьф у!
      Шины мягко шуршали по кирпичной крошке аллеи. Впереди показался просвет – та самая поляна, в центре которой и назначена встреча. Сергей Иванович щелкнул замками «дипломата», достал сложенную вчетверо бумагу. Еще раз перечитал ее.

      Исх. номер 1032
      Воля народа.
      В трехмесячный срок надлежит организовать гастрольное турне исполнителя Романа Меньшикова и его коллектива по исправительным учреждениям Российской Федерации. Список прилагается. Предлог: благотворительность, презентация нового альбома. Обеспечить наличие в программе Меньшикова песни «Воля вас не забудет», предоставленной московским отделом психологических разработок. Обратить особое внимание на обязательное наличие этой песни в программе каждого концерта, обязательно с повторением на «бис».
      Ответственный – Петров С. И. Контроль – Самоедов А. Б.

      Сергей Иванович пожал плечами. Иногда трудно уследить за ходом мысли вышестоящих товарищей. Однако его дело – не обсуждать приказы, а исполнять.
      Он спрятал бумагу в дипломат и опять поежился. Сначала он не понимал, зачем нужны все эти приказы – какими-то играми в Штирлица попахивает. Но потом адвокатский ум подсказал: еще как нужны! Свою-то бумажку он, конечно, уничтожит – а вот где-то там, наверху, все эти бумажки наверняка складываются в папочки и аккуратно хранятся. Если что – потом не отвертишься! Лучшая гарантия преданности и молчаливости. Отечественный вариант закона омерты, столь уважаемого сицилийской мафией.
      Ну и ладно. Все равно назад пути нет.
      А вот и Самоедов.
      «БМВ» выкатился на опушку поляны. Метрах в двухстах, в небольшой березовой рощице, маячила знакомая фигура. Точно такой же черный «БМВ» с мигалкой поджидал Самоедова на противоположном выезде – так договорились.
      – Ну здравствуй, здравствуй, Иваныч! – как всегда радушно приветствовал Самоедов подошедшего Петрова. – Удивлен поди новым заданьицем?
      – Начальству виднее! – развел руками Петров.
      – И это правильно, как говаривал наш Меченый! Ну и бог с ним – а точнее, черт. Ты и сам понимаешь, что дело тут не в каком-то паршивом Меньшикове. Однако сунуть его в эти гастроли надо – есть такое слово, слыхал? Для большого дела, о котором узнаешь в свое время. Докладывай.
      – К сожалению, докладывать пока нечего, Адольф Богданович. Я провел всю необходимую работу. По моему заданию втемную обработали директора этого Меньшикова, соблазнили деньгами, масштабом проекта. Директор повелся по всем пунктам. Однако Меньшиков встал в позу и отказался наотрез.
      – Что за херня? Какое его собачье дело! Нажать на директора!
      – Директор сам в панике. Парень он жадный, локти кусает – а сделать ничего не может. По моим сведениям, они разругались вдрызг на этой почве. Похоже, Меньшиков пошел на принцип.
      – На принцип, говоришь? – Самоедов призадумался. – Значит, артистик наш своевольным оказался...
      – Может быть, заменить его? Этих певунов – как собак нерезаных, за такие деньги только свистни! Подумаешь – популярный исполнитель, нам же не билеты на него продавать.
      – Нет! Об этом не может быть и речи! Слишком много уже завязано именно на нем и на его песенках. Машина уже запущена – понимаешь? Такая машина, что, если не справимся, она по всем нам катком пройдет. Тут или пан, или пропал. Или высоко взлетим – или каюк нам, кранты, понимаешь? И нам, и нашему делу. Бог с ней, с его популярностью – хотя и она должна сыграть свою роль. Есть другие, более важные нюансы.
      Самоедов достал носовой платок и обмахнул запылившиеся лакированные ботинки.
      – Ладно! – наконец сказал он. – На принцип, говоришь, Меньшиков пошел. Это ничего. Мы тоже туда сходим. Может, и одумается паренек. Есть у нас способы. Кстати, как раз с твоим предшественником интересно получилось. Отличили, посадили на хорошее место. Казалось бы – сиди да работай, скромно и на совесть. Награды, как говорится, найдут героев. Так нет – начал канючить. Заслуги стал выпячивать, полез с просьбами долю ему увеличить. Ну ладно, один раз увеличили, пошли навстречу. Так нет – опять за свое. Тут уж щелкнули слегка по носу. Дали понять, что наверху сами знают, кого казнить, кого миловать, и когда... Ну и что? Понимающий и ответственный человек мигом бы понял. А этот неугомонный вроде попритих, но начал с другого конца. На общественные деньги фирмочки разные принялся печь, как блины. Слов нет, мастер – как что через них провернет, так сразу все и возместит, да еще и с процентами. Однако насторожил – таких вот инициативников у нас не любят. Присмотр за ним стал построже. Очень скоро оказалось, что не зря. Получил с азеров за тротиловые шашки штук под двести «зеленых», да и двинул их в одночасье на Каймановы острова. А сам – канадский паспорт в зубы и в аэропорт. Обо всем позаботился, значит. Как будто у нас в МИДе да в консульствах своих людей нет. Ну и прихватили его прямо в аэропорту, на автомобильной стоянке. Придушили слегка, чтоб не рыпался, – и на дамбу. А там хорошее место такое было, недостроенное, сплошь опалубка да арматура, только бетона и не хватало. Как цивилизованные люди, спросили сначала по-хорошему. Номер счета на Кайманах – и будет тебе все-таки полегче. Уперся, глаза пучит. Перешли к специальным методам. Пристегнули наручниками к арматуре, да и давай бетон заливать. Сначала по щиколотки, потом по колени. Как дошло до пояса – заговорил. Точнее, захрипел. Жидкий бетон – не перина пуховая, давит так, что и не пернешь.
      Петров сочувственно покачал головой и сглотнул.
      – Слаб все-таки человек! – продолжал Самоедов. – Ведь понятно уже, что все, допрыгался – а за поганую жизнь свою держится. Причем и держится-то попоганенькому. Пока доливали бетончика потихоньку – все выкашлял да выхрипел, даже чего и не спрашивали. И номер счета в банке на Каймановых островах с паролем и кодом доступа, и даже регистрационные номера и счета фирмочек своих поганых. А уж когда одна голова над бетоном осталась – и вовсе смех. Башкой дергает, кровью давится – а все чего-то булькает, фамилии подставных директоров выкладывает. Ну а потом, когда его уж там додавило, – затих. Подождали, головенку прострелили в знак милосердия – да и долили бетоном по самый край опалубки. Хорошая получилась опора для дамбы, внесли посильный трудовой вклад в бездарно профуканное достояние Родины! Вот так, Иваныч, кто-то разбазаривает – а мы пашем.
      Таких рассказов Петров от Адольфа Богдановича еще не слышал.
      Ему стало неприятно: что это за намеки, он что – плохо работает?
      – Брось, Иваныч, речь вовсе не о тебе, – успокоил его Самоедов. – Так, вспомнилась к случаю приятная мелочишка. А к тебе никаких претензий. Химики эти с сердечной недостаточностью – вообще просто класс. Чистоплотен больно – ну так и это дело наживное. Да и Меньшиков нужен нам здоровеньким и голосистым. Пока... А способы у нас – разные.
      И перевел разговор на другие темы.
      Прощаясь, Самоедов приказал Петрову быть наготове – в ближайшем будущем ему будет сообщено, что делать с этим упрямым Меньшиковым.

      Утром Роман проснулся оттого, что из автответчика доносился искаженный телефонной линией голос Шапиро:
      – Проснись, животное! Хватит дрыхнуть! Ты меня слышишь? Опять, наверное, водки вечером насосался... Вставай, мать твою!!! Надо ехать подписывать контракт.
      Роман откинул одеяло и, с облегчением убедившись, что, кроме него, в постели никого нет, бодро спрыгнул с кровати.
      Подойдя к вопившему голосом Шапиро телефону, Роман снял трубку.
      – Ну что ты орешь, словно раввин, попавший в руки исламских фундаменталистов? Слышу я тебя, слышу...
      – Ни хрена ты меня не слышишь, – облегченно ответил Шапиро, – у тебя уши водкой залиты. Ты помнишь, что сегодня нам подписывать контракт?
      – Ну, помню, – Роман потянулся и зевнул.
      – Он еще нагло зевает! А ты помнишь, во сколько это должно произойти?
      – А это ты должен помнить, – парировал Роман, – на то ты и директор. На то я тебе и позволяю пить мою христианскую кровь.
      – Ну так вот – напоминаю. Встреча с людьми назначена на два. А сейчас уже половина первого. И ты еще зеваешь.
      – Ладно, не гундось, – Роман посмотрел на стенные часы. – Где, ты сказал, встреча?
      – Где... В рубиновой звезде! Ни хрена не помнит! В конторе у меня, понял?
      – Понял, понял, – Роман раздраженно поморщился. – Все, конец связи. Мне еще нужно привести себя в порядок.
      Он бросил трубку и, зевнув еще раз, отправился в душ.
      Контора Левы Шапиро, в которой он вершил свои делишки, находилась на улице Рубинштейна, в доме напротив бывшего рок-клуба.
      В смутное советское время, когда жизнь в рок-клубе била ключом по всем частям тела, а особенно по печени, Лева, частенько заходивший в клуб и имевший продолжительные разговоры с его руководством, пытался направить события в правильное русло, а именно, сделать так, чтобы музыкальный клуб оправдывал свое название и предназначение. Лева хотел, чтобы на сцене клуба каждый день играли разные хорошие группы, чтобы в кассу клуба небольшим, но постоянным ручейком текли деньги от посетителей, но руководству это было не нужно, и через некоторое время Лева понял, что клуб создан для других целей.
      Во-первых, в этом клубе советским спецслужбам было удобно собрать в одном месте всех неблагонадежных разгильдяев, которыми в большинстве своем являются музыканты, чтобы следить за ними, а вовторых – для членов руководства клуба он был прекрасным уютным гнездом, в котором можно было отлично проводить время, предаваясь разнообразным приятным порокам и излишествам. Правда, это приводило организмы постоянных посетителей в негодное состояние, но, пока они были молодыми, это никого не беспокоило.
      Через какое-то время некоторые не отличавшиеся выносливостью члены клуба начали умирать от этих самых излишеств, во дворе постоянно толклись многочисленные некрофилы, украшавшие стены похожими портретами усопших кумиров и строчками из их песен, в общем, все пошло наперекосяк, и Лева, плюнув на рок-клуб, занялся музыкальной коммерцией.
      Он организовал кооператив, который производил огромное количество кассет с записями популярных советских рок-групп, и дела его резко пошли в гору. Со временем кооператив стал выпускать и видеокассеты, состояние Левы росло, и к концу тысячелетия он стал обладателем крупнейшего в городе музыкального центра.
      В доме на Рубинштейна находилось одиннадцать принадлежащих ему репетиционных студий и несколько дочерних фирм, занимавшихся неизвестно чем, но именно эти темные лошадки и приносили Леве львиную долю его доходов.
      А два года назад он, изменив корявой рок-музыке российского разлива, обратил свой многоопытный взор на воровской шансон и сделал Роману Меньшикову, который медленно, но верно завоевывал популярность в этом жанре, предложение, от которого тот не смог отказаться.
      Через неделю во всех вагонах метро появились портреты Романа, радиостанция «Радио Шансон» стала каждый час крутить его новую песню «Я со шконки гляжу на Багамы», и однажды Роман проснулся суперзвездой.
      С тех пор прошло полтора года, и теперь Роман пожинал плоды как своего таланта, так и коммерческого гения Левы Шапиро.
      Плоды были разнообразными.
      Чаще всего Романа узнавали и просили автограф. Кроме того, ему приходилось расшаркиваться с многочисленными братками, которые, узнавая популярного исполнителя близких их сердцам песен, непременно желали выразить ему свой респект. В ресторанах Роману постоянно присылали с соседних столиков бутылки с коньяком и шампанским, а иногда просили выйти на сцену и спеть что-нибудь вроде «У мента шинель шершавая».
      Роману все это давно уже надоело, но Лева настойчиво внушал ему, что морщить жопу не след, потому что это ведь его публика, и нужно поддерживать реноме, которое в конечном счете превращается в деньги. Тут возражать уже не приходилось, и Роман с белозубой улыбкой за восемь тысяч долларов благосклонно принимал знаки внимания от всех подряд.
      А однажды, услышав во дворе женский голос, звавший его по имени, он выглянул в окно и увидел незнакомую молодую женщину, рядом с которой стояли двое ребятишек лет по пять, а третьего, грудного, она держала на руках.
      Увидев в окне Романа, женщина завопила:
      – Ось, дитятки, подывытеся на свойого тату! Тату, на шо ж ты нас покынув?
      Роман в ужасе захлопнул окно и, выпучив глаза, рухнул на диван.
      Придя в себя, он позвонил Леве.
      Услышав эту душещипательную историю, Шапиро заржал, как лошадь, и сказал, что Роман не первый и не последний, кто оказывается в такой ситуации. Это было и с Макаревичем, и с Антоновым, и даже Леонтьев, несмотря на то что у него, по слухам, совсем другая ориентация, не избежал многочисленных покушений со стороны глупых самок, наивно рассчитывавших на толстый кошелек популярного артиста.
      В общем, Роман был нормальной звездой, и справедливости ради следует отметить, что его это совершенно не испортило.
      Поставив машину напротив конторы Левы Шапиро, Роман подошел к подъезду с металлической дверью, покрытой дорогим финским лаком цвета темного золота, и нажал на кнопку связи с охраной. Через несколько секунд замок щелкнул, и, толкнув тяжелую дверь, Роман вошел в небольшой прохладный вестибюль.
      – Привет артистам!
      Охранник с мятыми ушами и проваленным носом, сидевший в кресле перед маленьким телевизором, поднял руку в приветственном брежневском жесте, и Роман отсалютовал ему в ответ.
      – Как служба? – спросил Роман, проходя к лестнице, покрытой багряной ковровой дорожкой.
      – Ништяк, – ответил охранник, – наши выигрывают!
      – Да ну! – удивился Роман и поставил ногу на первую ступеньку. – А во что выигрывают-то?
      – В футбол. «Зенит» против «Тигров Сыктывкара». Пять – один.
      – Ага... – Роман усмехнулся. – Это серьезно.
      – Ну! Во, смотри, снова чуть не забили! Наши с этими тиграми разберутся, как два пальца...
      – Два пальца в рот – это победа! – провозгласил Роман и стал подниматься на второй этаж, где находился офис Шапиро.
      Лев Самуилович Шапиро сидел за огромным столом и курил тонкую черную сигарку. Справа от него сидел спонсор проекта Александр Каценеленбоген, а слева – режиссер Леонид Край.
      Пожав всем руки, Роман уселся напротив Шапиро и сказал:
      – Ну вот, я приехал. Таки что ты от меня хочешь?
      – Таки я хочу, чтобы ты ознакомился с контрактом и подписал его.
      Шапиро перекинул через стол толстую папку, и Роман, с тоской поглядев на нее, сказал:
      – Слушай, Лева, иди ты в жопу! Ты хочешь, чтобы я читал этот талмуд? Я забыл буквы. У меня куриная слепота. Я вообще неграмотный. Давай я поставлю крестик где надо, и все.
      – Но ты же должен знать, что в контракте!
      – Это ты должен знать, а я простой артист. Песни пою. И вникать в эту вашу канцелярско-бюрократическую паранойю не намерен.
      – А если я подсуну тебе на подпись контракт, по которому ты станешь моим рабом до скончания твоего, дай тебе бог долгой жизни, века?
      – А тогда я скажу своим поклонникам, что мой директор Шапиро – чувствуешь, как звучит эта фамилия? – обманывает меня, а по ночам пьет кровь христианских младенцев. И что будет дальше – представляешь?
      – Вот сволочь! – Шапиро засмеялся и посмотрел на Каценеленбогена. – И как с таким работать? Но ведь талантлив, подлец! И народ его любит.
      Он посмотрел на папку и сказал:
      – Ладно. Можешь не читать. Можешь поверить старому Шапиро.
      – Старому? – Роман поднял брови. – Тебе ведь еще и сорока нет.
      – Но какие это годы! – Шапиро всплеснул руками. – Год за три! Даже за четыре!
      – Ладно, старикашечка, давай ручку. Где тут нужно расписаться?
      – Вот здесь и здесь, – Шапиро открыл папку на последних страницах и подсунул ее Роману, – и еще здесь.
      Роман поставил три неразборчивые закорючки и бросил ручку на стол.
      – Вот так люди попадают в рабство, – вздохнул он. – Между прочим, сколько мне там причитается по этой бумаге?
      – А ты бы сам почитал, – усмехнулся Шапиро, – три рубля пятьдесят копеек.
      – Сказал – читать не умею! Говори давай!
      – А причитается тебе... – Шапиро закатил глаза к потолку. – Сорок пять тысяч убитых енотов.
      – Убитых евреев, – поправил его Роман.
      – Я же говорил, что он антисемит, – Шапиро развел руками, – а вы не верили.
      Леонид Край улыбнулся и сказал:
      – Знаем мы таких антисемитов. А потом выясняется, что у него дедушка из Бердичева и фамилия его была Циферблат.
      – Мы из Рюриковичей, – Роман задрал нос, – и попрошу!
      – Ладно, славянин, – сказал Шапиро, – слушай дальше. Значит, – сорок пять тысяч долларов за запись альбома, за концерт в «Крестах» и за твои права на видеоматериалы с этого концерта. Ты отдаешь их мне. И еще проценты с продажи дисков. Напомню – два диска в одной коробке. Аудио – «Крестный сын» и видео – «Чистое небо над зоной». Твоих тут одиннадцать процентов.
      – А сколько коробок? – поинтересовался Роман.
      – Два миллиона.
      – Это сколько же будет? – Роман нахмурил лоб. – Два миллиона... А диски по... Ну его к черту! Сам посчитаешь. Мне только этой бухгалтерии и не хватает для полного счастья! Потом дашь мне сколько причитается, и все дела.
      Каценеленбоген всплеснул короткими ручками и воскликнул:
      – Лев, ну как вы можете быть недовольным таким партнером? Это же золото, а не партнер! Видите, он полностью вам доверяет! А это нужно ценить.
      – А главное, – Шапиро снова мечтательно закатил глаза, – какой простор для злоупотреблений и для обмана... Сказка!
      Край усмехнулся и посмотрел на Романа:
      – Здорово у вас тут все... Мне бы такого директора.
      – Вот уж нет, – Роман погрозил ему пальцем, – не отдам. А если захочет уйти – так я его закажу.
      Он посмотрел на Шапиро и грозно произнес:
      – Если ты вздумаешь меня бросить – так не доставайся же ты никому! Твой жирный и холодный труп найдут в Обводном.
      – Строг, – засмеялся Каценеленбоген, – но справедлив!
      – Ладно, – сказал Шапиро и чинно сложил руки перед собой, – посмеялись, и хорош. Пусть теперь господин режиссер подробно изложит нам концепцию своего высокохудожественного видения.
      Он повернулся к Краю, и тот, откашлявшись, произнес:
      – Ну что же... Изложить можно. Я даже принес кое-какие заготовки по части видео, – он достал из портфеля коробку с лазерными дисками. – А как тут у вас насчет пива?
      – Насчет пива у нас все в порядке, – ответил Шапиро и нажал кнопку на селекторе. – Валюша, принеси-ка нам пивка!

* * *

      Роман не видел Саню Боровика уже почти целый месяц.
      И поэтому, выйдя из офиса Левы Шапиро, он сначала зажмурился, ослепленный ярким солнцем после полумрака прохладного офиса, а потом сел в машину и поехал на улицу Шпалерную, бывшую Воинова, где в невзрачном доме с глухими воротами, выкрашенными в грязно-серый цвет, располагался самый особый и страшный отдел УБОП.
      Позвонив в звонок и затем расположив лицо напротив мутного исцарапанного глазка из толстого стекла, он стал терпеливо ждать. За воротами послышались шаги, глазок потемнел, и через несколько секунд низкая железная дверь в воротах со скрипом распахнулась.
      – Здоров, артист!
      Знакомый Роману дежурный, носивший многозначительную фамилию Мясной, улыбнулся и шагнул в сторону, пропуская Романа внутрь.
      – Здоровей видали! – привычно ответил Роман и протянул Мясному руку.
      – Твой дружбан у себя сидит, так что ты как раз вовремя, – сказал Мясной, крепко стиснув руку Романа. – Когда новый альбом выйдет? А то все обещаешь, обещаешь...
      – Уже скоро, – ответил Роман и напрягся изо всех сил, – вчера закончили запись, так что – теперь уже скоро.
      – А рука у тебя крепкая, – одобрительно кивнул Мясной. – Даром что артист!
      – А что, артисты обязательно хилыми должны быть? – улыбнулся Роман. – Вон в группе «Пантера» солист бычара какой! С таким не пошутишь.
      – «Пантера»? – Мясной нахмурился. – Не слыхал такую.
      – Ну, это заграничная группа.
      – А я думал, наша... Ладно, топай в дежурку, дорогу знаешь.
      Роман кивнул и пошел в другой угол двора, где находился вход в отдел.
      За его спиной лязгнул массивный засов, и Роман представил себе, что это, отсекая его от привычной жизни, захлопнулась дверь тюремной камеры. Передернув плечами, он трижды сплюнул через левое плечо и негромко сказал сам себе вслух:
      – Ты что же это, суеверным уже стал? Немедленно прекратить!
      – Что прекратить? – поинтересовался вышедший из распахнувшейся в этот момент двери рослый бугай в штатском.
      – А это я сам с собой разговариваю.
      – Так... – Бугай остановился и протянул Роману руку, – значица, популярный артист поехал головой... Ты что же это, нашего Саню огорчить хочешь?
      – У нашего Сани, – Роман ответил на осторожное рукопожатие, – тоже в голове тараканы бегают. Ты же, Володя, сам мне рассказывал, что он со своей пушкой разговаривает, как с живой. А я с собой разговариваю, но ведь я же человек – так что все нормально.
      – Ладно, – согласился Володя, – будем считать, что тебе еще рано сдаваться на Пряжку .
      – Будем, – кивнул Роман и шагнул в дверь.
      Сделав ручкой сидевшему за толстым стеклом дежурному, Роман поднялся по лестнице на второй этаж и, подойдя к кабинету, на двери которого был прибит гардеробный номерок с цифрами «11», постучал особым манером.
      – Заходи, Ромка, – послышалось из-за двери, и Роман вошел.
      За убогим канцелярским столом с обгрызанными углами сидел широкоплечий мужчина с короткой стрижкой и тонким шрамом, пересекавшим левую щеку от виска до подбородка. Этот шрам хоть и украшал мужественное лицо сидевшего за столом Сани Боровика, никакого отношения к его работе не имел и появился еще в юности, когда Саня в первый раз попытался побриться отцовской опасной бритвой.
      Саня поднялся и, обойдя стол, пожал руку Романа, а потом притиснул его к своей широкой и твердой, словно кирпичная стена, груди.
      – Давненько не заходил, – с улыбкой пробурчал он и, отпустив Романа, снова уселся на шаткий стул.
      – А ты мне давненько не звонил, – ответил Роман и сел на такой же стул, стоявший перед столом.
      – Дела, знаешь ли...
      – Знаю, – Роман кивнул и достал сигареты, – и только поэтому прощаю.
      – Он прощает! – Боровик усмехнулся и со скрипом отворил дверцу сейфа, выкрашенного в защитный цвет. – Пиво будешь?
      – Нет, я ведь за рулем, – сказал Роман.
      – А я буду.
      Боровик вытащил из сейфа бутылку «Балтики» и, ловко открыв ее, с жадностью приложился к горлышку.
      Роман посмотрел на него и подумал:
      «А ведь мы дружим уже... Так. Нам сейчас по тридцать семь, а познакомились мы в первом классе, стало быть – уже тридцать лет. Ничего себе... Получается, что с тех пор как мы бегали в школу с портфельчиками и хватали девчонок за косички, еще не зная, что их следует хватать совсем за другие места, прошла уже почти целая треть века! И теперь Саня Боровик работает в этом самом страшном отделе УБОП, а я распеваю песенки, пользующиеся особой популярностью как раз у тех, кого он ловит и ненавидит...»
      Стряхнув пепел в мятую банку из-под «Нескафе», Роман снова взглянул на Боровика и сказал:
      – Что-то ты сегодня всасываешь пиво с особой жадностью. А?
      Боровик оторвался от бутылки и неохотно признался:
      – Да вчера... В общем, вчера дал как следует, вот сегодня меня и колбасит.
      – Ты же вроде не склонен к злоупотреблению, – удивился Роман, – железный человек, кремень, и вообще.
      – Ну да, железный... – усмехнулся Боровик и, допив пиво, убрал пустую бутылку в сейф. – Будешь тут железным... Уф, вроде полегче стало!
      – Натуральный алкаш! – Роман укоризненно покачал головой. – Про таких, как ты, потом пишут: сгорел на работе. Щадят, так сказать, общественное мнение.
      – Я бы это общественное мнение... – Боровик закурил и выпустил дым в сторону открытой форточки.
      – Ладно, – Роман кивнул, – замнем для ясности. – Давай колись, что там у тебя произошло. Я ведь музыкант, стало быть – человек чувствительный, и поэтому чувствую, что у тебя произошла какая-то лажа.
      Покайся, глядишь – и легче станет. Ты ведь так своим клиентам говоришь?
      – Нет, не так, – хмыкнул Боровик, – я им обычно говорю: колись, падла, иначе организую тебе еще одну дырку в башке, а труп – в Неву. Тут рядом.
      – Ладно, – Роман сделал свирепое лицо. – Колись, падла!
      – Нет у тебя убедительности, – Боровик вздохнул и помрачнел. – А если серьезно, то... На зоне повесился тот самый, который... Ну помнишь, я тебе рассказывал про сестру?

* * *

      Да, Роман помнил эту кошмарную историю.
      Восемь лет назад Саня поздним вечером ехал с работы домой на своей занюханной «копейке». Вечер был теплым, и окна машины были открыты. Срезая угол, Саня, как всегда, поехал через пустырь, и тут до его слуха донесся приглушенный женский крик.
      Резко остановив машину, он заглушил двигатель и прислушался.
      Из черневших в темноте кустов доносились звуки возни и жалобные женские стоны. Не раздумывая, Саня выскочил из машины и бросился в ту сторону. За кустами он увидел неприятную, но не очень оригинальную картину – трое юных отморозков насиловали девушку.
      Саня рассвирепел и, злорадно предвкушая, что с этими уродами будет на зоне, бросился на них, чтобы повязать и сдать куда положено. Физической силы и боевых навыков у него хватило бы и на семерых таких, как эти семнадцатилетние подонки. Но когда он увидел, что жертвой была не какая-то абстрактная девушка, а его младшая сестра Наташа, которой он тысячу раз строго наказывал не шляться по улицам в темноте, его намерения тут же изменились.
      Саня Боровик просто забил их насмерть голыми руками.
      А когда он поднял с земли окровавленную сестру, то увидел, что она уже мертва. Насильники слегка порезали ее ножом, но, не будучи знакомы с анатомией, задели бедренную артерию.
      И Наташа просто истекла кровью.
      Горе и ужас охватили Саню, но трезвость ума и профессиональный образ мыслей помогли ему избежать стандартного развития событий, которое привело бы его к бессмысленному наказанию. Саня за свою жизнь видел много смертей и понимал, что умершего человека не вернуть, а живые должны продолжать жить.
      Поэтому он бережно положил Наташу на землю, внимательно осмотрел трупы насильников, чтобы убедиться в том, что они больше никогда не будут дышать, и быстренько покидал их в большой мусорный контейнер, стоявший неподалеку.
      Потом он сел в машину и запустил двигатель.
      Когда, рывком тронувшись с места, он в последний раз оглянулся на место кровавой трагедии, машина с глухим стуком ударилась обо что-то. Посмотрев вперед, Саня ничего не увидел и, решив, что просто зацепился за какой-нибудь пень, уехал.
      Вернувшись домой, он выпил бутылку водки и стал ждать.
      Он знал, что в течение ночи патрульная машина проезжает через пустырь несколько раз, и мертвое тело Наташи обязательно будет обнаружено.
      Ожидание продлилось до четырех часов утра.
      Когда раздался телефонный звонок, Саня почувствовал, как его сердце тоскливо сжалось, но преодолел себя и, сняв трубку, сонным голосом ответил:
      – Да-а-а...
      – Это квартира Боровиков?
      – Ну, – недовольно ответил Саня, – я Боровик. А вы кто?
      – Это говорят из четвертого отделения милиции. Прошу вас срочно прибыть к нам.
      – Это еще зачем? – возмутился Саня.
      – Для опознания, – ответили ему.
      – Для какого опознания?
      – Товарищ Боровик, я знаю, где вы работаете, поэтому прошу не задавать лишних вопросов и быстренько прийти. Дело касается вашей сестры.
      – Ах, она такая-сякая! – вскричал Боровик. – Ввязалась-таки в историю! Ну, я ей покажу.
      И, чувствуя, что лгать и притворяться дальше выше его сил, бросил трубку.
      Однако, придя в отделение, он сделал грозное лицо и требовательно произнес:
      – Ну, где она? Я ей сейчас шкуру на заднице спущу!
      Дежурный, пожилой майор, вздохнул и сказал:
      – Вы, это, присядьте. А сестра ваша... В общем, она в морге.
      – Как в морге? – Боровик вытаращился на майора.
      – Вашу сестру изнасиловали и убили. Преступник задержан.
      – Задержан? – Боровик вытаращился еще больше, но теперь уже совершенно натурально. – Где он, дайте его мне!
      – Нет, – решительно ответил майор, – его будут судить по всей строгости закона. А если вы его сейчас прикончите, то судить будут вас. Так что – простите.
      – Но как же так...
      И тут Боровик позволил себе заплакать.
      Через некоторое время, когда он немного успокоился, майор, взяв с Боровика слово не делать глупостей, отвел его в подвальный этаж и, откинув заглушку с глазка, сказал:
      – Можете посмотреть. На этом типе уже было восемь эпизодов, а ваша сестра... простите... девятая. Всесоюзный розыск и прочие медали.
      Боровик заглянул в глазок и увидел сидевшего на топчане спиной к двери худощавого типа, который, судя по движениям руки, мастурбировал.
      – Отмажется, – уверенно сказал Боровик. – То есть его отмажут. Попадет вместо зоны в дурик.
      – А вы думаете, там лучше? – невесело усмехнулся майор.
      – Я думаю, что лучше бы его убили при задержании, – ответил Боровик.
      Сверху донеслось:
      – Товарищ майор, машина приехала!
      Майор взглянул на Боровика и сказал:
      – Это за вами. Пора ехать в морг на опознание.
      И, держась за перила, стал подниматься на первый этаж.
      Потом был суд, на котором насильника, случайно подвернувшегося в тот вечер, признали вменяемым и дали ему двадцать два года строгого режима.
      И вот однажды, находясь в состоянии сильного подпития, Боровик рассказал Роману всю правду о той истории. Роман, знавший о трагической гибели Наташи, но не более того, только крякнул и сказал:
      – Ну ты, блин, даешь... А вообще все правильно.
      И налил еще водки.
      С тех пор Боровик время от времени впадал в тоску, разрываясь между служебными иллюзиями, касавшимися законности, и суровой справедливостью жизни. Он считал, что насильник должен был сидеть только за свое, и то, что ему приписали изнасилование и убийство Наташи – неправильно.
      А Роман каждый раз говорил ему:
      – Слушай, Шарапов, ты эти свои розовые представления о чистых руках брось. У хирургов, знаешь ли, руки в крови и в дерьме пациентов. Главное, чтобы на твоих руках не оставалось ничего такого, чего бы ты не смог отмыть после операции. Понимаешь?
      – Понимаю, – хмурился Боровик, – но только...
      – Ничего не только, – обрывал его Роман. – Этот урод, если бы не оказался случайно рядом с... В общем – там... Так он бы еще дел наделал. Так что нет худа без добра. Пусть сидит.
      – Но ты имей в виду, что правду знаешь только ты один, – говорил Боровик, – так что...
      – Что – так что? – усмехался Роман. – Замочишь, что ли?
      – Ну, не замочу, но ребра пересчитаю.
      – Дурак, – говорил Роман, – наливай, дурак.
      И Боровик наливал.
      И они выпивали.

* * *

      Роман вздохнул и сказал:
      – Ну и что? Повесился – так туда ему и дорога. Таких, как он, нужно вешать, потом оживлять, потом снова вешать, и так до самой смерти.
      – До какой смерти? – не понял Боровик.
      – До последней, которая в старости будет.
      – Ну, ты добрый! – Боровик покрутил головой и достал из сейфа еще одну бутылку. – Прямо как Махатма Ганди.
      Открыв ее, он сделал несколько глотков и, помолчав немного, спросил:
      – Ну а как там наш Мишка?
      – А я все думал, спросишь ты или нет, – усмехнулся Роман.
      – Ну вот видишь – спросил, – ответил Боровик.
      – А что ему сделается? – Роман пожал плечами. – Сидит у себя, руководит злодеями.
      – Злодеями... – Боровик взглянул на Романа. – Вот именно – злодеями.
      Мишка Арбуз, а точнее – Михаил Арбузов, был третьим в их дружной компании.
      Тридцать лет назад они встретились в первом классе и не расставались ни на один день до самого окончания школы. Десять лет, проведенные вместе, сблизили троих маленьких мужчин, и они считали себя друзьями, которые должны быть вместе всю жизнь и умереть в один день.
      Желательно – при исполнении какого-нибудь особенно героического подвига.
      Но в жизни все складывается совсем иначе, и через несколько лет после окончания школы Саня Боровик стал оперуполномоченным, Ромка Меньшиков встал на извилистую дорожку музыканта, а Мишка Арбузов стяжал успех на уголовном поприще.
      С тех пор Боровик и Арбуз не встречались ни разу из вполне понятных принципиальных соображений, однако интереса друг к другу не потеряли, и связующим звеном между ними был Роман.
      Его забавляло, как то один, то другой с наигранным равнодушием, как бы между делом, спрашивали друг о друге – что там поделывает этот охломон? И Роман с удовольствием рассказывал, что происходит по другую сторону баррикад.
      А поскольку жанром Романа была уголовная романтика, дружба с суперспецом и уголовным авторитетом весьма помогала ему в написании песен, и они всегда были полны жизненной правды и настоящего понимания нелегкой судьбы человека, вылетевшего на повороте из сияющего благополучными огнями поезда жизни.
      Роман считал, что к этой категории людей относятся не только преступники, но и те, кто их ловит. Боровик и Арбуз не возражали и охотно рассказывали ему о многочисленных тягостях и редких радостях в своей жизни, так что упрекнуть Романа в поверхностном знании темы было невозможно.
      Его популярность росла, а вместе с ней росло и его благосостояние.
      – Злодеями... – повторил Боровик. – А знаешь, Ромка, я вот иногда думаю...
      – Тебе вредно думать, – прервал его Роман, – тебе нужно этих самых злодеев ловить, а не думать.
      – Прибью, – Боровик погрозил Роману мощным шишковатым кулаком, – у меня удар – две тонны.
      Он глотнул пива и сказал:
      – Представляешь, Мишка ведь сейчас вор в законе... А я суперспец и при случае должен этого вора в законе повязать и представить суду, в составе которого будут сидеть люди, гораздо более плохие, чем сам Мишка. И они будут его судить, с лицемерным негодованием разрывая на себе дорогие одежды, и присудят ему... В общем – присудят, не поскупятся, будь уверен. Так вот что я думаю. Если судьба столкнет нас лоб в лоб – что же мне делать? Пулю себе в этот самый лоб пустить, что ли?
      – Пулю в лоб... – задумчиво повторил Роман. – А что, это красиво. Прямо как в дореволюционном романе. Офицерская честь и все такое. Не возражаю. А я приду на похороны и пролью скупую мужскую слезу.
      – Вот только это меня и удерживает, – кивнул Боровик. – Не хочу, чтоб ты, сволочь, на моих дурацких поминках слезы лил. Вместе с известным нам обоим уголовным авторитетом.
      – Тогда задача представляется мне неразрешимой, – Роман развел руками. – Тут или вязать этого авторитета, или...
      – Зря мы все-таки тогда... – Боровик тяжело вздохнул. – Дураки были, молодые да глупые, совсем без мозгов... А упрямства хватило у обоих.
      – Да уж, – кивнул Роман, – с упрямством у вас и сейчас все в порядке.
      – Что значит – у вас? – возмутился Боровик. – А ты, значит, покладистый, как зайчик? Да ты... Таких впертых баранов, как ты, днем с огнем не сыскать! А если случайно найдешь, то сразу давать знак качества и почетную грамоту «За непревзойденное твердолобое упрямство».
      – Ну давай, я не возражаю, – засмеялся Роман. – Где она, твоя почетная грамота? Готов принять.
      – А пошел ты!
      – Между прочим, я сейчас и на самом деле пойду. – Роман встал и посмотрел на часы. – Дела, знаешь ли... А насчет моего упрямства, так ведь область моей деятельности такова, что оно не может принести людям никакого вреда. Съел?
      – Съел.
      Боровик махнул рукой и, убрав пустую бутылку в сейф, достал оттуда третью.
      – Ладно, алкаш, – Роман с осуждением посмотрел на бутылку, – смотри не начни спьяну палить по законопослушным гражданам.
      – Ха! – Боровик открыл бутылку. – Найди мне хоть одного полностью законопослушного, и я тут же уволюсь из органов.
      – А куда ты денешься? – ядовито поинтересовался Роман. – Кому ты нужен? Что ты умеешь делать?
      – Пойду в школу учителем физкультуры, – без запинки ответил Боровик. – Уж это у меня получится.
      – Знаю я, что тебе на самом деле нужно, – усмехнулся Роман. – Старшеклассниц за сиськи хватать. Под видом оказания помощи при выполнении гимнастических упражнений.
      – Дурак ты, Меньшиков, – ответил Боровик, – как был дурак, так и остался. Давай вали по своим делам. И это... Если увидишь Мишку...
      – Ладно, сам знаю, – сказал Роман, – говорить ему ничего не буду, а о нем все узнаю и расскажу тебе. Вы – два идиота. Каждый раз просите меня об одном и том же.
      – Все, давай вали, – недовольно нахмурился Боровик, – у меня тоже дела есть.
      – Ладно, ухожу, – улыбнулся Роман.
      Пожав Боровику руку, он вышел из кабинета и, закрывая за собой дверь, услышал, как заскрипела дверца сейфа.

      Компьютерная фирма «Пиксель» располагалась на углу Литейного проспекта и улицы Некрасова.
      Для непосвященного слова «компьютерная фирма» означали организацию, в которой изобретают и производят компьютеры, но любой сведущий человек знал, что все, даже самые авторитетные компьютерные фирмы – всего лишь перекупщики, собирающие из китайского железа российские компьютеры.
      Фирма «Пиксель» ничем не отличалась от любой другой, и в торговом зале, располагавшемся на первом этаже, можно было увидеть множество мониторов, на которых лениво плавали одни и те же рыбы, ряды открытых, словно чемодан обворованного командировочного, ноутбуков, а также стеклянные стеллажи, на которых были разложены разнообразные комплектующие детали и лазерные диски с программами, играми и фильмами.
      По залу бродили изнывающие от безделья сотрудники, которые бросались к любому случайно зашедшему в магазин человеку с идиотским вопросом:
      – Вам чем-нибудь помочь?
      Этот вызывающий недоумение и раздражение вопрос появился в лексиконе работников российской сферы обслуживания сравнительно недавно и был лишь одним из многочисленных неологизмов, проникших в русский язык из английского.
      А точнее – из американского.
      А еще точнее – из американских фильмов.
      Много нелепых фраз прижилось в русском языке за последние годы, но одна из них, самая невероятная, так и не нашла себе места. Все-таки когда у человека, упавшего с тридцатого этажа, а по дороге еще и ударившегося несколько раз об архитектурные украшения, спрашивают: «У вас все в порядке?» – это уже слишком.
      Войдя в торговый зал «Пикселя», Роман сразу же подвергся нападению нового сотрудника, который еще не знал его.
      – Вам чем-нибудь помочь? – с лучезарной улыбкой свидетеля Иеговы поинтересовался молодой человек в черных брюках и белой рубашке с закатанными рукавами.
      – Мне?
      Роман смерил рьяного молодого торгаша оценивающим взглядом и, видя, что остальные продавцы, знавшие его, с интересом следят за ситуацией, нахмурился, помял подбородок и ответил:
      – Как вам сказать... Там на улице стоит моя машина. Вы не могли бы поменять правое заднее колесо, по-моему, оно слегка спустило. Да, и еще стекла. Протереть стекла. Кстати, у меня дома нужно еще мебель переставить.
      Улыбка медленно сползла с лица начинающего бизнесмена, он не нашелся, что ответить, а Роман, подмигнув другим продавцам, добавил:
      – И еще почистить ботинки.
      Продавец растерянно оглянулся в поисках поддержки, но, увидев довольные улыбающиеся физиономии, понял, что его разыграли.
      – Извините, – снова улыбнулся он, – я не знал, что вы постоянный...
      – А если бы не постоянный, – ответил Роман, проходя мимо него, как мимо вещи, – то, значит, можно задавать идиотские вопросы?
      Подойдя к старшему продавцу, Роман милостиво подал ему руку и сказал:
      – Толик, блин! Я сколько раз говорил тебе – береги наш великий и могучий! А ты что?
      Толик пожал плечами и ответил:
      – А бесполезно. Против течения все равно не попрешь.
      – Ага. В канализации тоже течение имеется. И если ты туда попадешь, то, значит, так и будешь плыть, пока тебя не вынесет куда-нибудь в сливную яму?
      – Так ведь... Все так разговаривают! – сказал Толик. – И ничего другого вроде уже и не понимают.
      – Да уж, – вздохнул Роман, – каких трудов мне стоило отучить тебя говорить: «Что вы хотели»... Вроде отучил, а теперь – «Вам чем-нибудь помочь?»
      Роман помолчал и добавил:
      – Лингвисты, блин... Ладно. Михаил Александрович у себя?
      – Да, – кивнул Толик, – наверху сидит.
      Кивнув ему, Роман вошел в дверь с надписью «только для персонала» и стал подниматься по лестнице, ворча под нос:
      – Вам чем-нибудь помочь... Уроды! Слышал бы вас Пушкин...
      Добравшись до второго этажа, Роман кивнул скучавшему на стуле здоровяку с короткой стрижкой и недобрым лицом, который, узнав его, скупо улыбнулся, и остановился перед белой финской дверью, на которой имелась позолоченная табличка:

       «Фирма „Пиксель“. Генеральный директор М. А. Арбузов».

      Подмигнув охраннику, а точнее – братку, оберегавшему покой и саму жизнь вора в законе Арбуза, Роман постучал в дверь и прислушался.
      – Войдите, – донеслось из кабинета.
      Роман толкнул дверь и вошел.
      На белом кожаном диване, стоявшем напротив большого телевизора, сидел худощавый мужчина в светлом костюме и черной рубашке. Увидев Романа, он улыбнулся, неторопливо поднялся с дивана и сказал:
      – Привет, Ромка!
      – Привет, Мишка! – ответил Роман, и они обнялись накрест.
      – Присаживайся, – Арбуз гостеприимно повел рукой в сторону дивана. – Чай, кофе, потанцуем?
      – Чай, кофе – да, – кивнул Роман, опускаясь на пышные подушки дивана, – а насчет «потанцуем» – нас могут неправильно понять. Особенно твои сотрудники.
      – Это точно, – засмеялся Арбуз. – Значит, танцы отменяются.
      Он подошел к стеклянному столу, на котором имелись телефоны, компьютер, факс и прочие чудеса оргтехники, и сказал в селектор:
      – Танечка, принеси нам чайку и кофейку. И всего другого, что полагается.
      – Сию минуту, Михаил Александрович, – нежно пропищал селектор в ответ.
      – Ишь ты, – усмехнулся Роман, – «сию минуту»... У Боровика вовсе не так жирно, как у тебя. Он лично, без всяких слуг, достает жалкую бутылку пива из своего ржавого сейфа.
      – А вот нечего было в менты идти, – назидательно ответил Арбуз и уселся в просторное министерское кресло с высокой спинкой.
      Открыв коробку сигар, он придирчиво выбрал одну из них, обрезал ее гильотинкой в виде зубастой головы вампира и сказал:
      – Тебе не предлагаю. Знаю, что ты не любишь сигары.
      Затем он прикурил от зажигалки, изображавшей статую Свободы, и, выпустив под стол струю вонючего дыма, спросил:
      – Ну и что там у тебя?
      – А что у меня? – Роман пожал плечами. – У меня все как обычно. Сам знаешь – артисты, гастроли, поклонницы... Ну, правда, есть еще новости. Буду давать благотворительный концерт в «Крестах».
      – Да ну! – Арбуз весело удивился. – Прямо в самих «Крестах», говоришь?
      – Ага. Во дворе, под открытым небом.
      – Это здорово... – Арбуз прищурился. – Это, знаешь ли, очень даже интересно.