ГЛАВА 21

Дом леди Онор находился поблизости от Епископских ворот. Это был четырехэтажный старинный дом, снабженный внутренним двором; фасад его выходил прямо на улицу. Сразу бросалось в глаза, что дом недавно отремонтировали, явно не пожалев на это средств. Я понял, почему его называют Стеклянным: по всему фасаду тянулись новые окна, сверкавшие, как бриллианты, и на некоторых из них были выгравированы фамильные гербы Вогенов. Я внимательно рассмотрел гравировку. На гербе был изображен лев с мечом и щитом, символами воинской отваги. И все же эффект, производимый всем этим изящным великолепием, неуловимо отдавал чем-то женственным.

«Должно быть, – подумал я, – дом перестроен и украшен уже после смерти супруга леди Онор».

Парадные двери были распахнуты настежь, по обеим сторонам от них замерли слуги, облаченные в пышные ливреи. Хотя я надел свой лучший костюм, мне не давала покоя мысль, что среди столь изысканного общества я покажусь убогим простолюдином. Для того чтобы казаться понаряднее, я даже вытащил из-под воротника камзола вышитый рюш, украшавший мою шелковую рубашку.

На званый обед я прибыл верхом на Канцлере; старый мой конь, судя по его довольному виду, оправился от недавнего переутомления и трусил бодрой рысцой. Я спешился, и один из слуг сразу взял у меня поводья, а другой, стоявший у двери, поклонился, приглашая войти. Он провел меня сквозь богато украшенный холл в просторный внутренний двор. Все окна, выходящие сюда, тоже были сделаны из превосходного стекла, стены, помимо герба Вогенов, украшали изображения геральдических животных. Посреди двора бил небольшой фонтан, издававший мелодичное жизнерадостное журчание. Огромный обеденный зал находился на первом этаже. У открытых окон горели свечи, отбрасывая переменчивые тени на снующую туда-сюда толпу приглашенных. До меня доносился оживленный гул голосов.

«Если даже леди Онор имеет отношение к греческому огню, участвовать в этой авантюре ее побудила отнюдь не стесненность в средствах», – решил я.

Слуга провел меня в особую комнату на втором этаже, где на столе стояли многочисленные чаши с горячей водой и лежали полотенца. Чаши, все до единой, были золотые.

– Желаете вымыть руки, сэр?

– Да, благодарю.

Трое мужчин уже стояли у стола, полоская руки в чашах: юноша, на шелковом камзоле которого красовалась кокарда гильдии торговцев шелком, и пожилой человек в белой сутане священника. Третьим оказался Уильям Марчмаунт; на широком лице его при моем появлении вспыхнула улыбка.

– Рад вас видеть, брат Шардлейк, – благодушно воскликнул он. – Надеюсь, зубы у вас крепкие. На сегодняшнем званом обеде будут подавать исключительно сладкие блюда.

Судя по всему, сегодня вечером Марчмаунт вознамерился явить собой олицетворение приветливости.

– Увы, зубы у меня не слишком хорошие. Мне приходится постоянно за ними следить.

– Но, я вижу, все они у вас по-прежнему на месте, – заметил Марчмаунт. – Как, впрочем, и у меня. Не понимаю я этой современной моды чернить зубы, которой теперь увлекаются многие дамы. Глядя на подобных модниц, можно подумать, что они всю жизнь питались одним лишь сахаром.

– Да, я тоже нахожу, что черные зубы – это отнюдь не привлекательно.

– Я слыхал, некоторые дамы утверждают, что, несмотря на все неудобства, связанные с процедурой чернения зубов, она того стоит, – усмехнулся Марчмаунт. – Якобы люди стали уважать их больше с тех пор, как они привели себя в соответствие с последними требованиями моды. Впрочем, дамам, которые, подобно леди Онор, обладают знатным происхождением и значительным состоянием, ни к чему добиваться уважения столь странным способом.

Марчмаунт вытер руки, надел на палец кольцо с крупным изумрудом и похлопал себя по круглому брюшку.

– Идемте, брат Шардлейк.

Он взял из стопки салфетку и перекинул ее через плечо; я последовал его примеру.

Стены в обеденной зале были затянуты старинными, но сохранившими яркость красок гобеленами, изображавшими историю крестовых походов. В сцене, где римский епископ благословляет войска, папская тиара была скрыта аккуратной заплаткой. Высокие сальные свечи в серебряных канделябрах разгоняли вечерний сумрак и наполняли комнату золотистым сиянием.

Я окинул взглядом невероятных размеров стол. Блики света играли на золотой и серебряной посуде, слуги суетились, доставая все новые тарелки и кубки из огромного буфета. Согласно обычаю, я принес с собой собственный столовый нож, изящную серебряную вещицу, которую мне в свое время подарил отец.

«Несомненно, за этим столом, уставленным роскошными приборами, нож мой будет иметь жалкий вид», – подумал я.

В центре стола возвышалась огромная, покрытая затейливой резьбой золотая солонка, примерно в фут высотой. Прямо напротив нее стояло мягкое кресло с высокой спинкой. Таким образом, всем приглашенным отводились места ниже соли – за исключением одного, чрезвычайно высокого гостя. Любопытно, какого вельможу ожидает сегодня леди Онор? Очень может быть, самого Кромвеля.

Марчмаунт, по-прежнему сияя улыбкой, окинул взглядом собравшихся. Около дюжины гостей, в основном пожилые мужчины, оживленно беседовали. Впрочем, некоторые явились с женами, увядшие щеки которых были покрыты густым слоем свинцовых белил. В одной из групп я увидал мэра Холлиса, в роскошной мантии, свидетельствующей о его высоком положении. Прочие гости в большинстве своем были облачены в камзолы гильдии торговцев шелком, хотя я заметил и нескольких священников в сутанах. Несмотря на открытые настежь окна, в комнате стояла страшная духота, и все обливались потом; женщины в своих пышных нарядах, казалось, особенно страдали от жары.

В углу, в полном одиночестве, томился юноша лет шестнадцати с длинными темными волосами и бледным лицом, миловидности которого изрядно вредили россыпи прыщей, часто сопутствующие столь юному возрасту. Вид у него был смущенный и растерянный.

– Это Генри Воген, – шепотом сообщил мне Марчмаунт. – Племянник леди Онор. Наследник титула Вогенов и всех их земельных владений. Леди Онор привезла его из Линкольншира, чтобы дать ему соответствующее воспитание и представить ко двору.

– Судя по виду, ему здесь не по себе.

– Да, вырос он в весьма скромной обстановке и, уж конечно, не подходит для шумных компаний, которые так любит король.

Марчмаунт помолчал и произнес с неожиданным чувством:

– Знали бы вы, как я сожалею о том, что не имею наследника.

Я с удивлением взглянул на него.

– Жена моя умерла от родов пять лет назад, – сообщил он с грустной улыбкой. – С нею вместе умер и новорожденный мальчик. Когда я подавал прошение об учреждении собственного фамильного герба, мы с женой надеялись, что у нас будет наследник.

– Я очень сожалею о вашей утрате, – произнес я приличествующим случаю печальным тоном. До этой минуты мне и в голову не приходило, что в жизни Марчмаунта могут быть трагедии, которые он мучительно переживает.

– Я вижу, вам тоже известно, что такое утрата, – заметил он и указал взглядом на мое траурное кольцо в форме черепа.

– Да. Своим несчастьем я обязан чуме тридцать четвертого года.

Произнося эти слова, я ощущал себя обманщиком – и не только потому, что незадолго до своей кончины Кейт объявила о намерении выйти за другого. К стыду своему, в последние два года я вспоминал о ней реже и реже.

«Наверное, мне стоит снять это кольцо», – подумал я с внезапным раздражением.

– Вам удалось разрешить тот затруднительный вопрос, который мы с вами недавно обсуждали? – неожиданно спросил Марчмаунт.

Взгляд его вновь стал пронзительным, дымка грустных воспоминаний развеялась бесследно.

– Увы, пока нет. Но мне удалось существенно продвинуться в его разрешении. И знаете, во время расследования произошло одно чрезвычайно странное событие, – ответил я и рассказал ему о книгах, исчезнувших из библиотеки.

– Вам надо было осведомиться об этих книгах у главного хранителя.

– Завтра я непременно это сделаю.

– А что, отсутствие этих книг серьезно препятствует вашему расследованию? – спросил Марчмаунт.

– Нет, лишь слегка его замедляет. Я могу достать все необходимые книги в другом месте.

Я не сводил глаз с лица своего собеседника, но на мои слова он ответил лишь довольно безразличным кивком.

Дворецкий в ливрее взял рог и издал громкий протяжный звук. Все разговоры смолкли, и в комнату вошла леди Онор. На ней было великолепное платье из изумрудно-зеленого бархата, с пышными фижмами и невероятно широкой юбкой, и затейливо расшитый жемчугом головной убор. Я с удовольствием заметил, что она не пользуется ни белилами, ни румянами: при столь свежем цвете лица в этом не было надобности. Впрочем, взоры гостей были прикованы отнюдь не к леди Онор; всеобщим вниманием завладел человек, следовавший за ней. Несмотря на жару, он был облачен в отороченную мехом пунцовую мантию, на груди сверкала толстая золотая цепь. Сердце мое упало, ибо судьба вновь свела меня с герцогом Норфолкским. Подобно всем прочим, я согнулся в низком поклоне, а герцог важно прошествовал к своему месту во главе стола и окинул собравшихся надменным взором. Помнит ли он, что в прошлое воскресенье на обеде в Линкольнс-Инне я сидел рядом с Годфри? Сердце мое сжималось все сильнее, ибо менее всего на свете я желал привлечь к себе внимание злейшего врага лорда Кромвеля.

Леди Онор улыбнулась и хлопнула в ладоши.

– Леди и джентльмены, прошу, занимайте свои места.

К немалому своему удивлению, я обнаружил, что предназначенное мне место находится поблизости от главы стола; соседкой моей оказалась женщина средних лет, в старомодном головном уборе, напоминающем коробку, и в столь же немодном платье. Впечатляющих размеров бюст украшала не менее впечатляющая рубиновая брошь. По другую ее руку сидел Марчмаунт, которому выпала честь соседствовать с Норфолком. Леди Онор подвела своего растерянного племянника к свободному стулу рядом с герцогом. Норфолк испытующе взглянул на юношу.

– Ваша светлость, позвольте вам представить сына моего кузена, Генри Вогена, – произнесла леди Онор. – Я говорила вам о том, что он недавно приехал из деревни.

Герцог с неожиданным дружелюбием похлопал юношу по щеке.

– Добро пожаловать в Лондон, мой мальчик, – сказал он своим хрипловатым голосом. – Отрадно видеть, что представители знатных родов посылают своих отпрысков в столицу, дабы те могли занять приличествующее им положение при дворе. Вам известно о том, что ваш дед сражался при Босуорте вместе с моим отцом?

Юноша, вконец смутившись, кивнул.

– Да, ваша светлость.

Герцог окинул его изучающим взглядом с ног до головы.

– Богом клянусь, вид у тебя заморенный, – усмехнулся он. – Надеюсь, пребывание в Лондоне пойдет тебе на пользу и ты изрядно потолстеешь. – Благодарю вас, ваша светлость.

Леди Онор проводила мэра Холлиса к стулу рядом с потомком славного рода Вогенов, а сама села напротив меня. Юноша не сводил с нее встревоженных глаз.

– А теперь, – обратилась леди Онор к гостям, – отведаем вина и сластей.

Она вновь хлопнула в ладоши, и слуги, в ожидании замершие поодаль, пришли в движение. Перед каждым из гостей был поставлен изящнейший стакан из цветного венецианского стекла, наполненный вином. Я повертел свой в руках, любуясь восхитительной резьбой. Тут раздался звук горна, и в залу внесли огромного сахарного лебедя, который покоился в гнезде из заварного крема. Гости встретили появление подобного чуда изумленными возгласами, а герцог Норфолкский разразился своим отрывистым лающим смехом.

– Все лебеди, что плавают в Темзе, являются собственностью короля, леди Онор! – с ухмылкой заявил он. – У вас есть разрешение на отлов одного из них?

В ответ на шутку высокого гостя собравшиеся угодливо рассмеялись и зазвенели ножами, отрезая себе по кусочку удивительного угощения. Леди Онор сидела со спокойным и невозмутимым видом, однако глаза ее внимательно наблюдали за всем происходящим в зале. Я восхищался достоинством и грацией, с которыми она исполняла роль хозяйки. Но, видимо, улучить момент для разговора наедине с леди Онор мне будет не просто.

– Скажите, вы тоже законник, как и барристер Марчмаунт? – осведомилась моя соседка.

– Да, сударыня. Мастер Шардлейк, к вашим услугам.

– Я леди Мирфин, – важно сообщила пожилая дама. – В этом году мой муж стал казначеем гильдии торговцев шелком.

– Мне случалось иметь дело с Гилдхоллом, хотя я не имею чести быть знакомым с сэром Майклом.

– В гильдии говорят, сейчас вы занимаетесь делом об убийстве. – Она устремила на меня суровый взгляд маленьких блекло-голубых глаз, которые блестели на ее размалеванном лице, точно две светлые пуговицы. – Отвратительным преступлением, которое совершила девица из семьи Уэнтворт.

– Да, я являюсь ее адвокатом.

Осуждение, сквозившее во взгляде леди Мирфин, стало еще более откровенным.

– Сэр Эдвин буквально убит потерей сына, – изрекла она. – И он горько сожалеет о том, что правосудие над его преступной племянницей до сих пор не свершилось. Мы с мужем прекрасно его знаем, – веско добавила она, словно это обстоятельство имело для дела решающее значение.

– Племянница сэра Эдвина имеет право на защиту, – возразил я, краем глаза заметив, что герцог о чем-то увлеченно беседует с Марчмаунтом, не обращая ни малейшего внимания на отпрыска Вогенов. Тот, тихий, как море в безветренную погоду, потупил голову и уставился на скатерть. Слава Всевышнему, пока герцог, судя по всему, меня не узнал.

– Преступница имеет лишь одно право – быть вздернутой на виселицу, – непререкаемым тоном заявила леди Мирфин. – Остается лишь сожалеть, что правосудие проявляет столь прискорбную снисходительность! Неудивительно, что город заполонили дерзкие и наглые нищие. Сэр Эдвин обожал своего единственного сына, – добавила она дрожащим от гнева голосом.

– Я понимаю, что смерть мальчика – это большое несчастье для сэра Эдвина и его дочерей, – мягко произнес я, надеясь, что соседка моя на этом успокоится и не станет терзать меня весь вечер. – Его дочери – славные девушки, но они не могут заменить сына. Именно на мальчика сэр Эдвин возлагал все свои надежды.

– Но он настоял на том, чтобы его дочери изучали Священное Писание, не так ли? – спросил я, отчаянно пытаясь сменить тему разговора.

В качестве доброй знакомой семейства Уэнтвортов моя суровая соседка не могла не ухватиться за столь интересный предмет обсуждения.

– Сэр Эдвин порой излишне увлекается новыми идеями, – пожала плечами леди Мирфин. – Я не думаю, что Священное Писание – это подходящее чтение для девиц на выданье. Вряд ли их мужья захотят вести с ними беседы на богословские темы.

– Думаю, есть мужья, у которых может возникнуть такое желание.

– Что до меня, я не умею даже писать, и во всех вопросах, выходящих за пределы домашнего обихода, полностью полагаюсь на своего супруга, – с гордостью заявила леди Мирфин. – Уверена, что Сабина и Эйвис, будучи добрыми и хорошо воспитанными девушками, предпочтут участь покорных жен. Бедный Ральф, в отличие от сестер, не отличался благонравием. Впрочем, мальчишки всегда шалят.

– Так он был большим шалуном? – осведомился я.

– Откровенно говоря, с ним не было никакого сладу. Говорят, его выходки преждевременно загнали мать в могилу.

Пожилая дама сердито взглянула на меня, спохватившись, что сказала слишком много.

– Разумеется, озорной характер мальчика ни в малейшей степени не служит оправданием его убийце.

– Разумеется, нет. Ни в какой степени, – закивал я головой.

Я собирался добавить, что настоящий убийца Ральфа, скорее всего, разгуливает на свободе, но леди Мирфин приняла мои слова как осуждение моей подзащитной, удовлетворенно кивнула и устремила взгляд на леди Онор.

– Наша хозяйка тоже весьма образованная особа, – произнесла она, и в голосе ее послышалось откровенное осуждение. – Сейчас, став вдовой, она пользуется полной независимостью. Но, признаюсь, подобный удел ничуть меня не прельщает.

Тут до слуха моего донесся громкий шепот Норфолка.

– Я пальцем не пошевелю для этого мальчишки, пока она не даст своего согласия, – произнес он, обращаясь к Марчмаунту.

Я наклонил голову, пытаясь расслышать ответ барристера, но тот говорил слишком тихо.

– К чертям! – прошипел герцог. – Она сделает все, что я пожелаю.

– Боюсь, что нет, – сумел я на этот раз разобрать слова Марчмаунта.

– Богом клянусь, не родилась еще та женщина, которая сумеет одержать надо мной верх, – процедил герцог. – Скажите ей, что мальчишке не на что рассчитывать до тех пор, пока мое желание не будет исполнено. Она вступила на скользкую тропу.

Сказав это, герцог сделал большой глоток из своего стакана и устремил взгляд на леди Онор. Лицо его покраснело, и я вспомнил слухи о том, что он частенько напивается и превращается в настоящего грубияна.

Леди Онор встретилась с ним взглядом. Герцог расплылся в улыбке и приветственно поднял свой стакан. Она ответила тем же. Но хотя губы ее улыбались, в глазах мелькнула тревога. Слуга, почтительно приблизившись к хозяйке, прошептал что-то ей на ухо. Леди Онор кивнула и, явно успокоенная, поднялась.

– Леди и джентльмены, – громко произнесла она. – Полагаю, многим из вас доводилось слышать о неких съедобных желтых диковинах, доставляемых из Нового Света. С тех пор как в прошлом месяце они впервые прибыли к нам, они вызвали немало разговоров.

Леди Онор сделала паузу, и в тишине стало слышно, как кое-кто из гостей приглушенно хихикнул.

– Сегодня эти диковины будут поданы на наш стол на ложе из марципана, – продолжала леди Онор. – Леди и джентльмены, отведайте самых удивительных плодов из Нового Света.

Слова ее были встречены смехом и аплодисментами. Слуги внесли полдюжины серебряных подносов и проворно расставили их на столе. На каждом подносе, в обрамлении марципана, лежали странные плоды в форме полумесяцев. Тут только я понял причину сдавленного хихиканья. И размером, и формой эти фрукты напоминали возбужденный мужской член.

– Я бы никогда не позволила себе подать на стол подобные штуковины, – возмущенно прошипела леди Мирфин. – Какое бесстыдство!

Тут она не удержалась и тоже хихикнула; лицо ее неожиданно помолодело, как это часто бывает с почтенными матронами, когда они сталкиваются со всякого рода непристойностями.

Я взял один из диковинных плодов и откусил от него кусочек. Он оказался жестким и горьким на вкус. Потом я заметил, что все прочие отделяют от плодов кожуру, обнажая светло-желтую мякоть. Я последовал их примеру. Мякоть была мучнистой и довольно безвкусной.

– Как называются эти фрукты? – осведомился я у леди Мирфин, которая тоже положила на свою тарелку один из полумесяцев.

– Я не имею ни малейшего понятия о том, как могут называться столь нечестивые плоды, – отрезала она, окинула осуждающим взглядом оживившихся гостей и вновь повторила: – Какое бесстыдство!

До слуха моего донеслось мое собственное имя, произнесенное устами леди Онор, и, торопливо повернувшись, я увидел ее улыбающееся лицо.

– Мэр Холлис рассказал мне, что сейчас вы ведете для Городского совета сложное дело, связанное с имуществом упраздненных монастырей, – произнесла она.

– Именно так, леди Онор. К сожалению, первое судебное разбирательство мы проиграли, но я уверен, что суд лорд-канцлера восстановит справедливость. Несомненно, здания, прежде принадлежавшие монастырям, ныне принадлежат городу, и городские власти имеют право использовать их во благо горожан.

Мэр Холлис серьезно кивнул.

– Надеюсь, что благие намерения Городского совета не окажутся тщетными, сэр. Вы себе не представляете, как много проблем накопилось в Лондоне. Дабы уничтожить угрозу чумы, мы должны проводить строгие меры по соблюдению чистоты, но, увы, многие люди не понимают их необходимости. Некоторые городские дома пребывают сейчас в жалком состоянии, и это чревато печальными последствиями.

В голосе мэра слышалось оживление человека, севшего наконец на своего любимого конька.

– Вам известно, что в прошлом месяце рухнул дом неподалеку от Джонер-холла? Под его развалинами погребено четырнадцать жильцов и четверо прохожих.

– Да пусть все эти вонючие трущобы развалятся к чертям! – раздался хриплый голос во главе стола, и все собравшиеся повернули головы к герцогу.

Язык у него заплетался, и я понял, что он успел изрядно набраться. Разговор с Марчмаунтом, как видно, привел его сиятельство в скверное расположение духа.

– Чем больше грязных нищих подохнет под обломками, тем лучше для этого города, который они превратили в огромную выгребную яму, – заявил он. – Возможно, у тех, кто останется в живых, пропадет всякая охота коптить небо в Лондоне, и они вернутся в свои деревни, копаться в земле, как это делали их отцы.

За столом воцарилась тишина, такая же глубокая, как и во время обеда в Линкольнс-Инне. Юноша из рода Вогенов выглядел так, словно отчаянно желал спрятаться под столом.

– Да, все мы должны согласиться с тем, что город наш требует множества улучшений, – произнесла леди Онор. Она пыталась говорить беззаботно, однако в тоне ее чувствовалась некоторая натянутость. – Не далее как на прошлой неделе епископ Гардинер сказал в своей проповеди, что у каждого из нас есть свои обязанности и нам следует выполнять их с великим тщанием, дабы достичь процветания в королевстве.

Произнося эти примирительные слова одного из самых консервативных епископов, леди Онор окинула взглядом стол, словно ожидая, что кто-нибудь из гостей поможет ей увести разговор в сторону от рискованной темы. Несомненно, ей не хотелось, чтобы на званом вечере вспыхнул скандал.

– Да, выполнять свои обязанности – это наш первейший долг, леди Онор, – произнес я, в фигуральном смысле бросаясь на пролом грудью. – Все мы должны трудиться во имя всеобщего блага.

– Уж вы-то, конечно, трудитесь в поте лица, – фыркнул герцог. – Молоть языками – вот вся ваша работа. Я вспомнил вас, господин крючкотвор. Вы были вместе с тем невежей, который в прошлое воскресенье вывалил на меня целый ворох лютеранских сентенций.

Признаюсь, что под полыхающим ледяной ненавистью взглядом герцога я оробел.

– Я так полагаю, вы, господин крючкотвор, тоже лютеранин?

Глаза всех собравшихся устремились на меня. Ответить утвердительно означало подвергнуть себя риску быть обвиненным в ереси. В какой-то момент я так растерялся, что лишился дара речи. Блуждающий мой взгляд уперся в женщину, которая провела рукой по вспотевшему лицу, выпачкав пальцы в румянах. За окнами прогремел еще один раскат грома, на этот раз более близкий.

– Нет, ваша светлость, – наконец произнес я. – Я всего лишь последователь Эразма.

– Ах, этого голландского извращенца, – процедил герцог. – Я слыхал, он совратил другого монаха, когда был еще послушником. И знаете, как имя его дружка? – Он обвел взглядом покрасневших, смущенно хихикавших гостей. – Роджерас. Роджерас, поняли?[7]

Герцог зашелся своим лающим смехом, неожиданно разрядившим обстановку. Многие мужчины захохотали вместе с ним. С бешено бьющимся сердцем я откинулся на спинку стула. Герцог меж тем повернулся к юному Генри Вогену и принялся рассказывать истории о своих военных походах.

Леди Онор вновь хлопнула в ладоши.

– А теперь послушаем музыку, – провозгласила она.

В залу вошли двое лютнистов и молодой человек в пышно разукрашенном костюме. Музыканты заиграли, а певец принялся петь народные песни, достаточно громко для того, чтобы его можно было расслышать, и достаточно тихо, чтобы не мешать разговору. Я окинул взглядом стол. Реплики, которыми обменивались гости, становились все более отрывочными и несвязными. Совокупное действие жары, вина и сладких кушаний привело к тому, что сидевшие за столом * в большинстве своем имели вялый и сонный вид. На стол подавали все новые яства, среди которых была и уменьшенная копия Стеклянного дома, весьма искусно сделанная из марципана; однако пресытившиеся гости едва пробовали их.

Певец меж тем запел «Ах, милый Робин», и все смолкли, чтобы послушать. Казалось, печальная песня как нельзя лучше соответствовала подавленному настроению, воцарившемуся за столом. Лишь Норфолк вновь принялся о чем-то перешептываться с Марчмаунтом. Леди Онор поймала мой взгляд и наклонилась ко мне через стол.

– Спасибо за то, что пришли ко мне на выручку, – сказала она. – Мне очень жаль, что в награду вам пришлось выслушать грубость.

– Меня предупреждали, что за вашим столом подчас ведутся нелицеприятные разговоры, – пожал я плечами. – Леди Онор, я хотел бы побеседовать с вами наедине.

Приветливое выражение, сиявшее на ее лице, внезапно сменилось настороженным.

– Встретимся во внутреннем дворе, – проронила она. – После того, как все разойдутся.

Тут с улицы донесся такой оглушительный удар грома, что все гости подскочили на своих местах. По комнате пронесся свежий ветер, сопровождаемый довольным ропотом и вздохами облегчения.

– Неужели наконец дождь? – спрашивали люди, словно не веря подобному счастью.