— Так ведь была бы нормальная земля, товарищ полковник, тут же камень сплошной!

— Туфта это, а не камень, — отрезал Вяземский. — Нашли проблему — известняк. Пообещайте одной вашей роте по полбанки сгущенки из доппайка, они вам как раз до обеда котлован и выдолбят. А прожекторы... ладно хоть, подключить не успели, а то бы оставалось только надпись выложить: «Мы здесь!» Буквами пять на пять из красного кирпича.

— Товарищ полковник, капитан Перовский по вашему...

— Вольно, разведка, — усмехнулся Вяземский, опускаясь на корточки. — Давай, падай рядом, будем думу думать. И вы, — кивнул он Ржевскому и Мушни, — тоже падайте.

— Я так думаю, товарищ полковник, — зачастил Ржевский, — здесь уже пора устраивать Великую Октябрьскую. Все ломать и строить по новой.

— Слюшай, умный мысль, — восторженно уставился на друга Кордава. — Надо же, и с тобой случается!

— Молчать, корнет, — отмахнулся Ржевский.

— В первую очередь, — начал Перовский, — предлагаю убрать к чертовой бабушке танки с периметра. Пока для них не готовы нормальные огневые, они изображают большую и жирную мишень.

— Какого их вообще сюда притащили? — воскликнул Ржевский. — Дали бы лучше пару «шилок».

— Мощь нашу демонстрировать, — ответил несознательный Перовский, — Окрестному зверью, которое от его орлов, — он кивнул в сторону оставшегося стоять Сапрыкина, — уже давно на сто первый драпануло.

— Да, кстати, Виктор Павлович, вы тоже садитесь, — предложил Вяземский. — В ногах, как говорится, правды нет, а думать лучше всем вместе.

— Одна голова хорошо, а полторы хуже, — сострил Ржевский.

— К вам, лейтенант, — обернулся Перовский, — как я погляжу, это особенно относится.

— Для начала, — заключил Вяземский, — обустроим систему огневых вот здесь, — острое жало карандаша прошлось по трепыхающемуся листику, — и здесь. Примерно посреди склона. Потом, когда закончим доты на вершинах, можно будет все это засыпать обратно, чтобы не оставлять на склоне непростреливаемых мест.

— Мин мало, — неожиданно сказал Перовский. — То есть... — поправился он, — количественно их уже до хрена, но все почему-то одного наименования — ПМН-ки. Ни сигналок, ни направленных...

— А я тут при чем? — удивился Сапрыкин. — Снабжением ведает Колесничих, к нему и обращайтесь.

— Он сказал, что мои требования рассматривать не будет, потому что он и так не успевает разгребать все, что сыплется через портал, и вообще ему нужен приказ вышестоящего начальства.

— Будет приказ, — пообещал полковник. — Составьте список, что вам... да и не только вам, необходимо в первую очередь, я его завизирую.

— Сколько у нас сейчас всего «Утесов»? — жадно спросил Мушни.

— Не знаю. Десантники только начали прибывать. Наверное, что по штату положено, то и получим. А что?

— Надо будет... — Старший лейтенант замялся. — На позицию их в первую очередь выставлять. Тут деревья такие...

— Тут деревья такие, что их бээмпэшная пушка не возьмет, — хмыкнул Ржевский. — Видали? Сразу за полосой стволы в три шага обхватом. А дальше — больше.

— Толом расчищали, — поддакнул оправдывающийся Сапрыкин.

— Да уж не бензопилой «Дружба», — отмахнулся от него Перовский. — Ставить надо АГС, АГС и гранатометчиков. Пока сектора обстрела не расчистим... Да, и гранатометчикам сказать, чтобы стреляли, если что, по кронам — тогда эффект будет типа шрапнельного.

— Товарищ полковник, а когда наконец наша техника прибудет? — поинтересовался Ржевский. — Второй ведь день уже по палаткам тут без дела маемся.

— Кто без дела, — начал Мушни, — а кто и...

— Завтра с утра, — пообещал Вяземский. — Батарея Д-тридцатых, три минометные и «Град».

— «Град»? — удивился Сапрыкин. — На кой? Куда я его дену? И так весь пятачок техникой забит по самое не могу, одни вертолетчики вон сколько места заняли.

— Действительно, странно, — кивнул Перовский. — У них же минимальная дальность... Тут им разве что на прямую наводку — шар— pax , и пол-леса нет.

— А минометные какие? — осведомился Ржевский.

— Две восьмидесятидвух и одна стодвадцатых, — ответил полковник. — Вот вам, кстати, Валерий, и работа. Наметьте для них позиции... ну и вообще посчитайте. Под ваше начало они и пойдут. Кордава, а вам — то же самое с гаубицами.

— Десантный майор когда должен прибыть? — спросил Перовский.

— В 14.00, — Вяземский глянул на часы. — Еще полтора часа. С ним прибудет начштаба группировки, он и примет на себя руководство.

— Тогда, может, я начну свое хозяйство потихоньку собирать? — предложил капитан. — И погранцам то же самое посоветую. Если нас наконец снимут с охраны периметра...

— Что, не терпится настоящим делом заняться? — усмехнулся Вяземский.

— Так ведь пора бы уже, товарищ полковник! — вскинулся Перовский. — Аэрофотосъемка уже четыре деревни выявила, из них две — меньше чем в четверти часа лету. Поднять две группы и пошарить там по окрестностям... Да можно и пешком, недалеко ведь.

— Вот у начштаба и спросите, — отрезал полковник. — Еще неизвестно — может, пошлет своих драгоценных спецназовцев на разведку... а вам в лагере сидеть.

Тауринкс шел по лесу медленно и осторожно, стараясь ставить ноги на самые крепкие корневища в редком сплетении, настланном на землю, и не провалиться ненароком в лежащую под ними клейкую грязь. Стыд-то какой — друиду в лесу упасть и изгваздаться! Конечно, силы Тауринкса достало бы, чтоб каждый встречный кедр готов был ему подставлять корни под ноги вместо ступеней, но зачем зря тревожить дерева? От него не убудет поглядеть, а лесу прежде всего нужен покой.

Хотя здешние леса и так какие-то... сонные. То ли друидов в здешних краях еще меньше, чем думал Тауринкс после беседы с давешним старостой, то ли колдуют они спустя рукава, но нет в этом лесу настоящего понятия. Разбуженный лес, он ведь какой — когда надо, пособит человеку, когда надо, осадит — не зарывайся, дескать, а когда нужда придет, его и против супостата поднять можно. И ведь не скажешь, чтобы особенно мирно край жил. И с островов в Рассветном океане пираты нагрянуть могут, и с севера приплывают дикари на своих длинных галерах, в которые запрягают морских змеев и на носу помещают грубо вырубленную змеиную голову, а уж про Беззаконную гряду и вовсе речи нет, как бы не сглазить... Теперь вот староста этот уверяет, что стоячие камни опять проснулись. Значит, жди нашествия диких ши. Каких варваров извергнет на сей раз каменное кольцо — сами боги не ведают. Так что же здешние друиды ушами хлопают? Не-ет, тут работы непочатый край... а и точно, весь край, вот же как сказалось!

Может, прямо тут и начать? Вот, к примеру, что за блажь лесу пришла так густо деревья сажать? Да тут каждое третье — лишнее, мешают друг другу, свет заслоняют, толкаются, в тени вода копится, вместо того чтобы в Драконью реку стекать. Здесь прореживать и прореживать... ага, но начинать-то отсюда никак нельзя, повалятся стволы, да так им и гнить без толку, уж лучше с деревенских окраин пойти. Там и на уголь, и на деготь, и на доски переведут. Мало ли какую пользу люди от леса поимеют? Искушение грызло Тауринкса, как бобер — молодую березку, и друид, верно, рухнул бы, забыв и про затею свою дурацкую, и про россказни старосты Тоура, но тут его растекшийся по ветвям и корням разум ощутил некое присутствие:

Тауринкс прислушался — не только своими ушами. Столько мелкой живности обитает в лесу — незнакомый человек и предположить не сумеет. Конечно, от всяких мошек-букашек толку не будет. Слишком по-иному чувствуют они мир. Потому учеников и подмастерьев в гильдии друидов и учат не связываться с ними и в еле заметные умишки их не проникать. Правда, не было такого ученика, что не нарушил бы запрета, чтобы потом долго удивляться про себя — зачем запрещать то, от чего и так пользы не жди? Тауринкс и сам в юные года поглядел на мир многосоставчатыми глазами пчелы и потом не один месяц просыпался в холодном поту, пытаясь вспомнить цвет, которого человеческие глаза просто не видели.

Но при небольшом опыте чародей может воспользоваться, скажем, слухом белки или оленя. Вот и сейчас в десяти шагах от тех, кто нарушил покой леса, кралась за добычей ласка. Ушки у нее чуткие, хотя басовые тона она не различает — зачем ей, привычной находить мышей по еле слышному писку?

Голоса... голоса и шаги, и треск корней, и чавканье грязи под тяжелыми сапогами. Тауринкс поймал себя на том, что не может разобрать ни слова, и успел восхититься даже хитроумием разбойников — ибо никем другим эти люди быть, конечно же, не могли, — переговаривающихся в подражание голосам зверей. И только потом он понял, что невидимые незнакомцы разговаривают словами. Только слова эти не имели ничего общего с языком Эвейна. И вот тут друида пробила дрожь.

Вся Серебряная империя говорила на одном наречии. В разных краях были в ходу разные словечки, в одних всеобщее «кс» становилось "з", в других всплывало начальное "х" перед "э", но купец или путешественник мог пересечь Эвейн от моря до моря, от рубежа до рубежа, не меняя говора, впитанного с молоком матери.

Если чужаки, бредущие по его лесу, не ведают всеобщего языка, тому может быть лишь два объяснения. Или они явились из-за пределов Империи — тогда это варвары, дикари, пришедшие убивать и грабить, потому что купцы, приплывающие торговать, не ходят лесами, как тати, они смело причаливают к пристаням, ибо Серебряный закон не велит причинять вреда торговому человеку. Тогда надо поднимать войско Бхаалейна, да поскорей. Но вначале следует поглядеть на них, потому что есть ведь еще один случай.

Эти пришельцы могут оказаться ши.

И вот тогда надо поднимать уже не одну владетельную дружину, а всю Серебряную империю.

Последнее вторжение из стоячих камней обрушилось на Империю три столетия назад. Обычно память людская коротка, но орда захватчиков, предводительствуемая, против обыкновения, чародеями, набравшими в благословенном Эвейне невиданную мощь, оставила по себе такую славу, что самое имя ши стало бранным. Неплохо образованный Тауринкс знал, что были времена, когда это было не так — ведь и сами предки эвейнцев, основавших Империю, были пришельцами в этом мире, и их царство тоже строилось поначалу на крови. Но народ, тогда еще называвший себя арийнами — родовитыми, — прошел колдовскими вратами завоевывать новые земли. Варвары, чьего истинного имени так и не узнал никто, а если узнал, то постарался похоронить его навеки, пришли разрушать, хотя причины тому были не ведомы никому, и знание это умерло вместе с последним ши. С той поры крупных прорывов не случалось — так, разве что забредет вдруг, заплутав между мирами, случайный странник. Но память оставалась. Потому что нашествие могло случиться в любой год, при жизни любого поколения. И Тауринкс с внутренней дрожью осознавал, что именно его современникам выпало отражать проклятие этой земли.

Как назло, ни одного крупного зверя в округе не оказалось, а зрение мелких тварей было для друида бесполезным. Почти все они страшно близоруки, да и полагаются больше не на глаза, а на уши и нос. Что же, придется глядеть самому. Вообще-то способности Тауринкса позволяли ему похитить и человеческое зрение, но он предпочел этого не делать. Определять издалека чародеев он не умел (все же друид — не провидец), а нарваться по глупости на вражеского шамана не желал. Добрый товарищ его юных лет совершил когда-то подобную ошибку, и Тауринкс до сих пор навещал его могилу — пустую, потому что тела, чтобы уложить под курган, так и не нашли. Среди дикарей попадаются порой необыкновенно одаренные волхвы.

Чужаки ломились через лес, не скрываясь. Некоторое время Тауринкс шел вдоль их следа, чуть приотстав, не переставая изумляться подобной наглости. Только потом ему пришло в голову, что сами пришельцы вовсе не считают свою поступь воловьей. «Они думают, что ступают бесшумно и легко», — понял друид, и мысль эта показалась ему настолько забавной, что он решил рискнуть. Несколькими торопливыми шагами он почти нагнал хвост растянувшейся по лесу колонны и глянул наконец на загадочных чужинцев.

Первым, что пришло ему в голову, было: «Это ши». Никем другим не могли оказаться эти люди. Пускай на вид они мало отличались от эвейнцев, их одежда, странные круглые шеломы, нелепые замысловатые... пожалуй, все же дубинки, решил Тауринкс, — все это не могло происходить из Империи. А для изделий варваров все это было слишком сложным. Не красивым — большего уродства друид не видывал даже в самых бедных домах самых крупных городов. А именно сложным. Чтобы сварганить такую дубинку, нужен не один кузнец, да лучше притом гильдейский. Никакой дикарский ковач, не то что в скулле не бывавший — грамоте не обученный, не сработает ничего похожего.

Нет, перед ним несомненные ши. Демоны из другого мира. Но что им надо?

Те же летописи, что повествовали о последнем нашествии, напоминали, что не всякий ши — кровожадное чудовище. Бывали эпохи, когда чужаки приходили в Империю и беженцами, и союзниками, и торговцами. Возможно, раскрывшиеся врата пропустили их в Эвейн по случайности, и сейчас эти заблудившиеся воины (друиду в голову не пришло, что люди, действующие столь слаженно, могут оказаться кем-то еще) вовсе не подозревают, что попали в населенные края. Вокруг стоячих камней несет стражу заповедная пуща — каково им было продираться через нее?

И Тауринкс решил не торопиться. Он приглядит за этими чужаками. А для этого, пожалуй, стоит устроить им пару сюрпризов... и посмотреть, как они на них откликнутся.

Он потянулся мыслью вперед, в чащу, перед растянувшейся группой захвата. Да... как раз то, что нужно.

Идти по лесу было легко. Даже не потому, что РД-54 оттягивал всего лишь полуторный боекомплект. А просто легко.

После всех этих потогонных кроссов, спаррингов, полос препятствий и снова кроссов идти по лесу было просто легко и приятно, и Васька Сошников был уверен, что все вокруг думают так же.

Ваське нравился лес. Тут стояла тенистая прохлада, и лучи солнца лишь изредка пробивали лиственный покров величественными прямоугольными колоннами. На базе в это время солнце уже начинало доставать до дна окопа, и как ты ни старайся от него укрыться, как ни вертись, но оно тебя неминуемо достанет, сначала кипятя мозги в раскалившемся шлеме-"сфере", а потом и добираясь до всего остального, зажатого между пластинами броника тела. Парилка. А он, Сошников, не для того тягал к себе на задний двор пудовые железяки из МТС, чтобы плавиться в охранении, ни то пехотура какая. Он — разведка. РГСпН ГРУ. Васька уже заранее представлял, какой эффект эта грозная своей загадочностью аббревиатура произведет на односельчан, и даже, бывало, выкатив грудь, мысленно репетировал ответ на просьбу пояснить странные буквы. Да, именно так — расправить пошире литые плечи, чтобы затрещала на груди увешанная значками гимнастерка, и солидно, с ленцой в голосе вымолвить: «А этого я вам, батя, сообщить не могу. Потому как военная тайна». И старики за столом понимающе переглянутся, а сидящий в углу дед Петро аж крякнет от восхищения и пристукнет своей палкой о половицу.

— Ух, ты! — охнул кто-то из шедших впереди. — Ну, е-мое!

— Тишина на марше!

— Дык тов-старш-лей, вы ж сами гляньте. Скильки лет па свити живу, а такого чуда ще не бачив. — Херсонец Кучарюк от волнения начал сбиваться на «ридну» украинскую мову.

— Вот это да, — выдохнул один из разведчиков. — Ну не хера ж себе. Это чего тут — ягодки такие?

— Ну! Мичурину такие бы ягодки подсунуть — он бы сей же час загнулся от зависти.

— И не хрена-то вы не понимаете в колбасных обрезках. Это не ягоды здесь большие, — Леха Ползин недаром слыл первым балагуром во всем батальоне, — а арбузы мелкие. Потому что не могут тута обретаться ягоды крупнее наших, советских. Верно я говорю, тов-стар-лей?

— Отставить! — Лейтенант наконец смог оторваться от созерцания двух налитых соком красных шаров, каждый из которых был сантиметров по пятнадцать в диаметре. — Продолжать движение.

— А может, попробуем?

— Два наряда по возвращении!

— Слушаюсь!

Группа нехотя двинулась дальше, вернувшись к нормальному темпу лишь шагов за пятьдесят. Но красные ягодины продолжали неотрывно висеть перед Васькиным внутренним взором, заставляя поминутно облизывать враз пересохшие губы.

Потом стало еще хуже. Он вдруг вспомнил Аньку — как она идет с ведрами по пыльной улице, а молодые крепкие груди так и стремятся выпрыгнуть из стираного ситца, точь-в-точь как давешние ягоды, как облегает платьишко всю ее ладную фигурку, а уж сзади... Васька тряхнул головой, пытаясь, словно мух, отогнать назойливые мысли, начинавшие уже причинять просто-таки физическую боль.

Не помогло. Он представил, как Анька подходит к колодцу, ставит ведра, нагибается, как ветер треплет подол, задирая его все выше, выше, а он тихонько подкрадывается и...

Сошников шумно сглотнул и с завистью покосился на скользящего рядом Студента — вообще-то его звали Алексей Окан, но почти исключительно «Студент», иногда только «Алекс». Вот уж кого явно не мучают подобные мысли. Струится себе промеж деревьев, ловко придерживая рукой АКМС с черным набалдашником глушителя, и как-то у него это так здорово получается. Аристократ, одним словом, даром что их всех седьмой десяток как повырезали. А вот гляди ж таки — не получилось всю породу под корень извести. Небось трахались баре в прежние времена направо и налево, вот и всплывает...

Сошников вспомнил, как Студент вот с таким же спокойно-отрешенным видом, почти без замаха, метнул малую саперную лопатку и она, со свистом разрезав воздух, врубилась в мишенный щит аккурат посреди головы, под срез каски. И это с первого раза! У всех челюсти поотвисали, даже прапор-инструктор, кашлянув, наставительно сказал: «Во, глядите, салаги. Брошенный умелой рукой дятел летит на двадцать пять метров, после чего втыкается!»

И про баб он точно не думает! Эти городские — Сошников успел поглядеть на них в редкие увольнительные — сплошь кожа да кости, такую тиснешь слегка, а она как завизжит благим матом. Куда им всем до моей Анюты!

Алексей Окан действительно не думал в этот момент о женщинах. Он вообще о них думал достаточно редко. Еще в седьмом классе составив для себя примерные требования к будущей избраннице — той самой, единственной и неповторимой! — он уже тогда понял, что искать ему придется ох как до-олго. Ну и что, как говорится: «Дорогу осилит идущий», было бы терпение, а уж чего-чего, а терпения Алексу было не занимать. А пока можно заняться чем-нибудь более достижимым — третьим иностранным, например, желательно — восточным.

Одноклассницы, наверное, чувствовали эту незримую стену, которой он отгородился — впрочем, не только от них, он всегда был по натуре одиноким волком. Вроде бы нормальный парень, комсомолец, спортсмен, отличник — правда, не круглый, да он и не стремился к этому, — но это его ставшее притчей во языцех по всей школе «олимпийское» спокойствие! Ладно бы учащихся, так ведь оно и некоторых учителей бесило, привыкших, что перед ними должны трепетать. Были бы родители чуть менее познатней — вылетел бы из спецшколы с треском, а так — ну, приходилось терпеть, ибо, чтобы наказать зарвавшегося выскочку «по закону», придраться было не к чему.

И лишь в выпускном... Ольга Шелехова, первая школьная красавица, стройная сероглазая блондинка, за ней увивался сам сынуля второго секретаря райкома, а московский райком это вам не хухры-мухры, а — у-у-у, как страшно, поболе многих провинциальных обкомов весит, такие двери ногой открывает... Она попробовала было подступиться, женщин всегда тянет загадка, но натолкнулась на спокойный взгляд таких же холодных серых глаз и тихие слова в каштановой аллее за парком... Она даже не стала придумывать себе оправдания в кругу подруг, а честно сказала: «Герлз, этот орешек мне не по зубам, но если кто желает обломать свои — плиз, гоу!» Желающих не нашлось.

А потом он решил идти в армию, точнее, решил-то он намного раньше и даже сообщил об этом решении родителям, но те сразу не поверили, что это уже оформившееся, «final decision». Впрочем, отец воспринял это нормально, просто заметил, пожав плечами, что он теряет два года, которых потом будет жаль, хотя, с другой стороны: «В чем-то ты прав, мальчик, в анкете это будет смотреться неплохо, так что можешь и наверстать».

Мать тоже была не против, ну а уж дед...

Дед, похоже, и в мыслях не держал, что он поступит как-то иначе.

Алекс живо припомнил, как он, десятилетний пацан, зябко поеживаясь, осторожно ступает по бриллиантово сверкающей утренней траве, а дед идет рядом, в своих старых, давно уже забывших первоначальный цвет спортивных штанах, генерал-майор КГБ в отставке, упорно именующий себя: «бывший полковник бывшего СМЕРШ», и вдруг — р-раз, толчок в плечо, левый кувырок, перекат, колено прихватить, корпусом оттолкнуться — и, словно мячик, отскакиваешь от земли, готовясь издать радостный вопль: «Получилось!», но дед уже рядом, и новый толчок, в грудь, вроде бы такой несильный, а падаешь от него на спину...

Все случилось настолько быстро, что почти никто из разведчиков, даже те, кто шел рядом, не успел толком ничего разглядеть. Просто была черная дыра под корневищем, и вдруг из этой дыры на свет божий ринулось что-то побольше белки, поменьше барсука, черно-рыже-серое, с длинным пушистым хвостом, сигануло на грудь Фатееву, сбив его при этом с ног, пробежало по упавшему и исчезло в кустах. Даже дикий, короткий взвизг издал, как выяснилось, сам Фатеев.

Группа дернулась было в стороны, пытаясь с ходу наладить круговую оборону — десятки тренировок вбили эту привычку на уровень безусловных рефлексов, но почти сразу же опомнились и сгрудились вокруг упавшего, не опуская, впрочем, нацеленных на лес автоматов.

— Сука! — выдохнул Фатеев, пытаясь встать, точнее, выплыть из лужи жидкой грязи, в которую свалил его обезумевший белкорундук. — Да я эту тварь...

Он попытался с ходу вытянуть из грязи рюкзак, но тот, судя по затрещавшим лямкам, засел хорошо.

— Да я его сейчас в клочья... — Рука Фатеева начала опускаться к гранатному подсумку.

— Отставить! — Старший лейтенант поспел как раз вовремя, чтобы предотвратить грубейшее нарушение режима маскировки.

— Что произошло?

— Да тут, товарищ ста...

— Я своими глазами видел...

— Всем молчать! — коротко бросил лейтенант. — Фатеев, докладывайте.

— Какая-то су... — Фатеев наконец сумел выбраться из лужи. — Простите, товарищ старший лейтенант, какая-то вконец охреневшая местная животная выскочила во-он из той дыры, врезала мне под дых, сбив таким образом с ног, и скрылась во-он в тех кустах.

— Преследование организовать, — вставил неугомонный Ползин, — к сожалению, не удалось.

— Рядовой Ползин!

— Так точно, тов-стар-лей. Два наряда вне очереди.

Старший лейтенант, присев на корточки, внимательно изучил указанную дыру, после чего перевел взгляд на двухметровую фигуру топтавшегося рядом Фатеева.

— Значит, говорите, сбила с ног неожиданным ударом в живот? — вкрадчиво переспросил он.

— Так. — Фатеев шумно сглотнул. — Точно. Я ж говорю — вконец охреневшая зверюга. То ли со страху ополоумела...

— Она того, — шепнул Ползин, прикрывая рот ладонью, — обкурилась у себя в дупле.

— Ага, — так же шепотом отозвался один из разведчиков. — И вообразила себя кабаном.

— Продолжать движение!

Ровно через двести пятьдесят шагов сержант Беловский услышал над собой громкое хлопанье крыльев и поднял голову.

Откуда-то сверху прямо на него падала, растопырив крылья, огромная черная тень.

Будь сержант хотя бы охотником, он бы, без сомнения, умел опознать в птице обыкновенного крупного глухаря, но Беловский до призыва жил в городе и птиц крупнее вороны видел исключительно по телевизору да — два раза в жизни — в зоопарке. В любом случае на орнитологические искания времени у него уже не оставалось.

Птица преодолела уже половину расстояния, отделявшего ее от распахнутого рта сержанта, когда рядом с Васькой Сошниковым негромко хлопнуло.

Обернувшись, Сошников сумел каким-то невероятным способом увидеть и запечатлеть в памяти одновременно две картинки — как замерла в воздухе, натолкнувшись на пулю, птица и как из черного отверстия глушителя струился вверх тонкий синеватый дымок.

А потом лесную тишину разорвал треск пулеметной очереди. Дмитрий «Джон» Малов стрелял, стоя в классической стойке героев вражеских боевиков — уперев приклад в бедро. Пэ-ка трясся, торопливо заглатывая ленту из короба и плюясь гильзами на враждебный лес.

Очередь длилась, казалось, бесконечно — секунду, две, три. Наконец пулемет замолк. В наступившей тишине был отчетливо слышен стук падающей откуда-то с самой верхушки ветки. Она падала невыносимо долго, стукаясь по дороге к земле обо все другие ветки, и с хрустом шлепнулась в двух метрах от продолжавшего стоять с задранной головой и разинутым ртом сержанта Беловского.

Сержант опустил голову, сплюнул окровавленное перо, медленно поднял руку, вытер рукавом лицо и с ненавистью посмотрел на Малова.

— Джон, ты падла! — с чувством сказал он. — Вернемся на базу — ты мне все это отстирывать будешь.

— Птичку, — дурашливо всхлипнул Ползин, — жалко.

— А жирный небось глухарюга был, — предположил кто-то тоскливо.

— Ну... — медленно произнес старший лейтенант, глядя на последние кружащиеся в воздухе перья. — Теперь разве что на бульон.

— А ловко он его срезал, — прошептал Сошников Алексу. — Навскидку — бах, и готово.

— Не нравится мне все это. — Алекс присел, не глядя потянулся за автоматной гильзой. Черный цилиндр глушителя при этом был направлен на ближайшие кусты. — Такое поведение, — уголки его губ слегка приподнялись, — не является типичным для подобных животных.

— А може, они тут все такы скаженны? — предположил Кухарюк.

— Не думаю, — качнул головой Окан. — Тогда бы наша база, — он улыбнулся чуть шире, — давно бы была погребена под грудой дымящегося мяса.

— Кончать разговорчики! — подвел итог дискуссии старший лейтенант. — И вперед! Дозоры — смотреть по сторонам!

Группа двинулась дальше. Первые сотни шагов разведчики настороженно поводили стволами, ожидая появления очередного спятившего лесного обитателя. Но все было тихо, и так минуту, вторую, и вроде бы...

Что-то звонко хлопнуло совсем рядом с Сошниковым. Падая, он почувствовал, как что-то остро хлестнуло его по щеке, а по шее потекла какая-то теплая жидкость.

— Кровь! Б... я что, ранен?! Или убит?

Не помня себя от злости, Васька вскочил, щелкнул предохранителем на «непрерывный» и опустошил весь рожок «калаша» в развесистый куст метрах в двадцати от него.

Остальные разведчики тоже открыли огонь. Кто-то бросил гранату, затем еще одну.

— Прекратить огонь!

Команда была весьма своевременна, учитывая, что некоторые уже меняли третий рожок.

— Прекратить! — снова рявкнул старший лейтенант и, дождавшись, пока стрельба наконец утихнет окончательно, громко осведомился:

— Хоть один человек. Видел. Четко. Куда стреляет? Ответом ему было пристыженное молчание.

— Вроде мелькнуло за тем деревом... — неуверенно сказал кто-то.

— Так, — веско проговорил лейтенант.

— Да ведь, товарищ старший лейтенант... — начал было Сошников и осекся, глядя на ладонь, которой он только что отчаянно пытался зажать рану. Теплая липкая жидкость, якобы хлеставшая из него, была зеленой.

— Ботаников бы сюда, — задумчиво процедил Окан, глядя на покрытое крупными зелеными плодами дерево, стоящее аккурат рядом с тропинкой.

— А это что еще за хрень?

— У нас дома, — Алекс подобрал палку и осторожно ткнул концом в один из плодов, — ближайшим аналогом подобной растительности является так называемый «бешеный огурец». Тоже имеет привычку плеваться семенами. Случается, метров на десять добивает. А тут, как видно, три плода одновременно...

— Сдетонировали, — хихикнул кто-то.

— Не исключено, — пожал плечами Студент. — Равно как не исключено и то, что оно, — он указал на дерево, — среагировало таким образом на наше присутствие.

— Оно, блин, что — как растяжка?

— Может, оно распространяет семена таким вот способом, — пояснил Окан. — Улавливает присутствие животного и выстреливает их вместе с липким, — он кивнул на отчаянно оттирающегося Сошникова, — соком. Это еще что — я читал про растение, которое удобряет себя схожим методом.

— Это как?

— Подходишь к нему цветочек понюхать, а оно тебе — бамм — тыквой по башке! И все — лежишь и удобряешь, — усмехнулся Окан.

Как он и ожидал, никто из разведчиков не был знаком с творчеством Лема, и его сообщение было воспринято вполне серьезно.

— Черт, а оно мне щеку пропороло! — заволновался Сошников. — Слышь, Студент, а эта хрень не ядовитая, а?

— Вряд ли, — пожал плечами Окан. — По идее вот это растение должно быть заинтересовано, чтобы носитель семян оставался жив. По крайней мере, какое-то время.

— Че значит «какое-то время»? А потом?

— А потом свалишься и будешь... удобрением, — не выдержал Леха Ползин. — Тоже мне, раненый герой выискался.

— Тебя бы так...

— Вы что-то хотите предложить, сержант? — спросил старший лейтенант.

— Вернуться.

— Чего?!

— Студент, ты че, серьезно?

— И как же вы это себе представляете, Окан? — осведомился старший лейтенант. — Вернуться на базу и доложить о невыполнении задания по причине...

— Необъяснимо повышенной агрессивности местной фауны, — закончил Алекс. — Нет, не так далеко. Я предлагаю тихо вернуться метров так на пятьсот и попробовать пройти немного другим путем.

Старший лейтенант задумался.

— Пожалуй, так и по... — начал он, но в этот момент справа донеслось «кряк-кряк» и чуть погодя «кии-у».

— Местный, один, идет прямо сюда, — перевел условные сигналы старший лейтенант. — Группе — рассредоточиться!

Тауринкс ит-Эйтелин покачал головой.

«Что за странный народ», — мелькнуло у него в голове.