Пролог

– Школ-л-ла! Стаа-на-вись! Р-р-рав-няйсь! Смир-р-р-на! Р-р-равненье н-на с-с-средину!

Моложавый полковник окинул беглым взглядом вытянувшиеся во фрунт шеренги курсантов в парадной форме и, четко развернувшись через левое плечо, отпечатал на плацу несколько шагов, остановившись напротив генерала – начальника Высшей школы милиции. Короткий полет руки к козырьку фуражки, столь же короткий доклад, и полковник отходит в сторону, освобождая генералу путь к микрофону.

– Здравствуйте, товарищи курсанты! – динамики, размещенные по углам, разнесли зычный генеральский голос не только по всему плацу, но и по ближайшим окрестностям.

– Здра-жлам-трищ генерал-лейтенант! – слитный рев трех сотен юных глоток вызвал доброжелательные улыбки на лице руководства и заставил взметнуться вверх стаю голубей.

– Поздравляю вас с окончанием обучения в нашей славной школе!

– Ур-р-р-а-а-а! Ур-р-р-а-а-а! Ур-р-р-а-а-а!

– Согласно приказу номер двести сорок пять дробь сто семнадцать от двадцатого апреля 20… года всем выпускникам ВШМ присваивается первое специальное звание – лейтенант юстиции! К церемонии вручения дипломов приступить!

Со всех сторон плаца, под печатный стук шагов, понеслись команды, доклады, поздравления и радостные, абсолютно неуставные вопли.

Аккуратно, чтобы не заметили со стороны, Мишка переминался с ноги на ногу, дожидаясь своей очереди и жалея о невозможности снять фуражку и почесать затылок. К тому моменту, когда наконец-то прозвучала его фамилия, Канашенков, радуясь хоть небольшой возможности размяться, звонко заорал «Й-а-а!!!» и сделал шаг вперед, рассекая воздух рублеными движениями рук, словно отделяя старую жизнь от новой. Вчера – курсант, сегодня – офицер. Наконец-то!..

Короткое напутственное слово начальника курса, диплом и переливающиеся золотом первые погоны с одним васильковым просветом и двумя маленькими звездочками.

Все дальнейшие события этого дня остались в памяти только в виде ярких, полных оглушающей радости фрагментов. Церемониальный марш. Прощание со Знаменем. Сотни фуражек, взлетающих вверх, подобно стае птиц, под радостные вопли: «Свобода!» Выстрел открывающейся бутылки шампанского и счастливый вопль кого-то из сокурсников: «За имперский сыск, господа офицеры!» Длиннющие столы ресторана и радостная команда Федьки Глотова, пропитанная язвительной иронией: «К приему пищи – приступить!».

Широко улыбаясь, Канашенков шагнул к столу… и взвыл. С глухим стуком что-то твердое больно вонзилось ему в бедро, и чей-то шипящий голос произнес возмущенно-удивленным тоном:

– Лейтенант! Что вы себе позволяете, лейтенант?!

Морщась от боли, Мишка приоткрыл глаза, судорожно соображая, куда подевались ресторация и товарищи по курсу. Прямо перед ним, за широким столом, нахохлившись, словно высматривающий добычу гриф, гневно посверкивала стеклами очков сухопарая тетка-кадровик с майорскими погонами на сутулых плечах. Потирая виски, чтобы хоть как-то ослабить похмельную боль, юный лейтенант под мерное постукивание молоточков маленьких кузнецов, поселившихся у него в голове, с трудом выстраивал свои мысли, словно старый сержант первокурсников.

«Если я болею с похмелья – значит, я пил. Если я пил – был повод. И повод имелся, и лейтенантом меня величают – значит, выпускной парад мне не приснился. У-у-й! Как голова бо-о-олит… Точно состоялся. Только вот зачем я столько пил, я ж больше трех рюмок зараз никогда… Это все Федька Глотов: «За наши звезды, за наши погоны!», чтоб ему сегодня никто минералки не поднес! А теперь я в каком-то кабинете в гостях у сказки, тьфу ты, черт, у какой-то тетки. Правильно! Сегодня – распределение. Значит, я у кадровиков. Хотя, учитывая, насколько тетка похожа на Бабу-ягу, может, я все же в сказке. Только больно страшненькая сказка получается, так что пусть я лучше в отделе кадров буду».

– Виноват, товарищ майор, на жаре разморило, – лейтенант расправил плечи и попытался вытянуться, одновременно гипнотизируя неприглядную тетку чуть наивным, по-детски открытым взглядом, – больше не повторится.

– Знаю я вашу жару, – чуть приветливей прошипела кадровичка, вытягивая тонкую, морщинистую шею над воротником форменной рубашки и становясь похожей на старую кобру из мультфильма про Маугли. – Жара-то небось сорокаградусная была?

Канашенков, соглашаясь с теткой, забавно шмыгнул носом и покаянно опустил голову.

– Для чтения нотаций, молодой человек, у меня нет времени, – старая грымза по-змеиному выгнула шею. – У меня и поважней дела найдутся. Да и у вас, смею надеяться, тоже. Не знаю, да и знать не желаю, за какие уж заслуги, но почему-то руководство вас распределило в город N-ск. Удивительно приятный такой городок. Правда, контингент там, прямо скажем… э-э-э… нестандартный, очень мягко говоря – необычный такой контингент, а показатели почему-то лучшие по России. Ну, да сами все на месте увидите, а пока возьмите направление и другие документы. Хорошо. А теперь распишитесь. Здесь, здесь и вот здесь. Все, лейтенант. Свободны!

…После недолгих сборов, а какие еще могут быть сборы у свежеиспеченного лейтенанта, все имущество которого помещается в одном стареньком чемодане, пусть даже он (подарок бабушки, можно сказать, овеянная легендами семейная реликвия) и чрезвычайно вместителен? Быстро упаковав свое добро, Канашенков тепло распрощался с еще не получившими назначения приятелями и отправился на вокзал. К его радости, билеты на ближайший поезд еще оставались. Мишка, внутренне содрогаясь от ожидания обычной, чуть презрительной усмешки кассирши, дрожащей рукой просунул в окошко кассы свое милицейское проездное предписание. Однако вопреки его опасениям кассирша, мило улыбнувшись, произвела невидимые ему манипуляции, и через несколько минут он стал счастливым обладателем билета в купейный вагон.

Состав встретил Канашенкова зеленым блеском новеньких вагонов, с любопытством подмигивающих пассажирам сияющими глазами чисто вымытых окон. Приветливая, молодящаяся проводница окинула лейтенанта оценивающим, масленым взглядом, после чего с фальшивым сожалением посетовала, что вагон полупустой и до станции назначения он будет в купе один. Назвав ему номер места, она плотоядно облизнула губы и о чем-то задумалась, глядя куда-то в область Мишкиной талии.

Последующие несколько часов запомнились ему только плавным покачиванием и мерным перестуком вагонных колес, под которые так приятно дремать. Возможно, он бы проспал всю дорогу, если бы не чей-то испуганный писк в коридоре вагона, заглушаемый полупьяным ревом. Недовольно поморщившись, Канашенков встал с вагонной койки и рывком отодвинул дверь. Напротив его купе, над тщедушного вида мужичком в помятом пиджаке, поблескивая на солнце выбритой башкой и отравляя атмосферу перегаром, навис громила в спортивном костюме.

– А-а-атставить! – заорал Мишка, пытаясь воспроизвести интонации ротного старшины. – Гражданин! Предъявите ваши документы!

Услышав его вопль, браток испуганно вздрогнул и как-то очень медленно развернулся в его сторону. Увидев, что крикун особой опасности не представляет, качок злорадно осклабился и занес над Мишкиной головой пудовый кулак. Внезапно поезд сильно качнуло на стыке рельсов, и Канашенков, не сумев удержаться на ногах, неожиданно для себя самого, да и для нападавшего тоже, полетел в сторону бандита, врезавшись лбом в его подбородок. Лейтенант еще успел увидеть собирающиеся в кучку ошалелые от неожиданности глаза на изумленной морде оседающего братка, как вдруг что-то с грохотом свалилось ему на затылок. Потом в голове раздался взрыв, в глаза ударил сноп искр, уходящий куда-то в темноту, и он потерял сознание.

Возвращение в реальный мир было, мягко говоря, болезненным. Голова трещала, все тело ныло, открывать глаза не хотелось категорически. С трудом заставив себя разлепить веки, Мишка пару минут не мог сообразить, почему койка раскачивается на уровне его глаз, и каким образом он умудрился зависнуть в воздухе и, только ударившись виском об угол вагонного столика, сообразил, что сидит на полу.

Потирая ушибленную голову, Канашенков долго не мог припомнить, что же или кто отправил его в нокаут. То, что бандюк ударить его не успел, он помнил точно, но если не он, тогда кто? Он обвел не желающим фокусироваться взглядом все вокруг: дверь закрыта, посторонних нет. Лишь чемодан, вальяжно раскинувшийся на полу, поблескивая никелем замков, словно язвительной ухмылкой, намекал, кому же хозяин обязан нежданным беспамятством.

Словно Мюнхгаузен, вытаскивающий себя из болота, Мишка с неимоверными усилиями поднялся. Кряхтя и постанывая, занес он ногу, чтобы пинком загнать чемодан-предатель под полку, когда луч солнца, скользнувший по замкам, исправил тому злорадную усмешку на тоскливую мину.

При взгляде на понурый раритет желание мстить пропало, и Канашенков, невнятно бормоча ругательства под нос, вышел в коридор и направился навестить проводницу в надежде разжиться чаем.

После вежливого стука за дверью убежища проводников раздалось надсадное кряхтение, гулкий кашель и непонятный скрип. Дверь отъехала в сторону, и Мишка недоуменно уставился на сутулого старичка в тужурке проводника, с отливающей зеленью окладистой бородой и такой же, зеленоватой, кожей. Из-под форменной фуражки виделся длинный, похожий на корявую ветку нос. Уперевшись в дверной косяк сухими и тонкими пальцами, старичок вопросительно взглянул на юношу и прокашлял:

– Слухаю вас, молодой человек. Чаво изволить желаете?

– А… это… тут вроде бы женщина должна быть, – оторопело произнес Мишка, с удивлением разглядывая проводника, – ну мадам, такая вот… – Он несколько раз взмахнул руками, обрисовывая наиболее выдающиеся формы, запомнившейся ему проводницы. – Я хочу ее…

– Выражайтесь яснее, товарисч! – проскрипел проводник, назидательно поднимая палец-сучок кверху. – Мадамов мы тут не держим, нетути таковых в прейскуранте. Так что вы меня не задерживайте и говорите яснее, чего вам: чаю али кофию? Какавы предложить не могу, она, как и мадамы ваши, в прейскуранте не обозначена. А других напитков не держим-с.

– Тогда мне чаю, пожалуйста, – чуточку осмелев, пробормотал Канашенков. – С сахаром, если можно. Он-то в прейскуранте обозначен?

Уже направляясь к себе со стаканом чая, Канашенков расслышал, как за его спиной, разговаривая сам с собой, возмущенно бурчал проводник: «Ишь ты! Мадамов яму подавай! Фулюган форменный! Почему форменный, говоришь? Так ен же в форме! Как только таких фулюганов в милиции держуть…»

Неторопливо выпив чай, отдающий мятой, хвоей и еще какими-то лесными травами, Мишка подмигнул чемодану, выставившему любопытную рожицу из-под полки, и завалился спать. Завтрашний день, по всем приметам, должен был стать донельзя интересным и принести с собой кучу новых впечатлений. Он даже не предполагал, насколько день грядущий его впечатлит.

Среда. Неделя первая

Солнце пылало над городом – пылало так, что все небо в зените стало белым, словно расплавленный металл. Под жаркими солнечными лучами люди теряли всю свою неспешность, вальяжность и самоуверенность и торопливо искали укрытия в тени домов и под полосатыми навесами уличных кафе.

Канашенков в полном изнеможении в очередной раз – десятый? двадцатый? тридцать четвертый? – бросил чемодан на мягкий асфальт. Он пребывал в тихом и унылом отчаянии. В багаже нашлись бы и джинсы, и футболки, но ему хотелось явиться на свое первое место службы в форме – и это стало роковой ошибкой. Первой, но далеко не последней.

Новенькая милицейская фуражка отказывалась занимать положенное ей по уставу место на два пальца выше бровей ее хозяина и крутилась на коротко стриженной и взмокшей от пота голове так, что не будь шаровое шарнирное соединение к данному моменту изобретено, Канашенков непременно придумал бы его сам.

Поначалу путь от вокзала до отдела милиции казался легким, необременительным и настолько очевидным, что предложения таксистов «подвезти» выглядели несусветной наглостью. Однако, чем больше удалялся Мишка от вокзала, тем путешествие все более и более напоминало странствия избранного народа в пустынях Аравии. Притом что у евреев имелся хотя бы Моисей, а у него – лишь путеводитель по городу, купленный на вокзале.

При первом взгляде на карту предстоящий маршрут показался простым и понятным, особенно если вести по листу пальцем, отчеркивая нужное направление. Но, как водится, реальная городская география разительно отличалась от нарисованной. Можно сказать, отличалась радикально. Переулок, отмеченный на карте как проходной, оказался перегорожен стеной металлического гаража, проржавевшей и раскаленной даже на вид. Пришлось искать обход. Спустя пятнадцать минут чертыханья и поминания всуе руководства Школы МВД нашелся более-менее подходящий маршрут. Однако на месте пустыря, растекшегося по карте города кляксой, возвышалось странное здание четырехугольной формы, окончательно превратившее Мишкины поиски в передвижение по ленте Мебиуса. Поиски пришлось возобновить, призвав на помощь столь необходимый опыт чертыханья. Впрочем, теперь поминалось всуе не только руководство Школы, но и начальство местного отдела милиции, замаскировавшее свою резиденцию столь искусно, словно стремилось спрятать убежище то ли от врагов внешних и внутренних, то ли от докучливых заявителей и досужих посетителей, то ли от них всех вместе взятых. Обучению оперативно-розыскной деятельности в школе отводилось немало времени, но практическое применение данной дисциплины Канашенков представлял себе немного иначе. С каждой минутой он все больше понимал, почему после гордого отказа от их услуг улыбки таксистов на привокзальной площади становились такими язвительно-ехидными.

«Что ж, мне всю жизнь по этой пустыне мотаться?!» – отчаянье достигло критической точки. Осознание собственной беспомощности посреди большого города было унизительным.

Надо отметить, что, называя город, по которому он плутал, словно по лабиринту, пустыней, он несколько грешил против истины. Невзирая на жару, а может, и благодаря ей, жизнь в городе кипела. То тут, то там мелькали стайки голоногих мальчишек, и кто-то из них даже пальнул в Мишкину сторону из рогатки. Выяснять, кто именно из сорванцов произвел коварный выстрел, надвинувший фуражку ему на глаза, не хотелось, а сил догнать злоумышленника не осталось и в помине.

Шагах в сорока от Мишки двое низкорослых мужчин, потряхивая длинными, до пояса бородами, деловито возились возле открытого люка канализации, поочередно ныряя в него так, словно соревновались между собой. Миазмы, распространявшиеся из люка, вызывали мысли о химическом оружии, и потому подойти к рабочим и спросить у них дорогу он не рискнул, справедливо полагая, что без ОЗК[1] и противогаза он не одолеет и половины пути. Кинув настороженный взгляд на странную парочку, Канашенков отметил про себя, что не будь он уверен в том, что находится в российской глубинке, непременно принял бы данную пару за гномов, настолько оба были похожи на толкиеновских персонажей.

Так и не решившись прорваться через химзавесу канализации, Мишка в очередной раз поплелся искать обходной путь. Пропало желание даже чертыхаться, и он понуро брел в тоскливой тишине, расходуя остатки сил на то, чтобы сберечь видимость собственного достоинства. Чемодан же вел себя по отношению к своему хозяину просто предательски – больно стучал по колену и цеплялся за все кусты, ограды и калитки, мимо которых проходил лейтенант. Впрочем, расстаться с изменником он не мог – бабушкин подарок хранил в себе все имущество, включая документы.

С горем пополам Канашенков все же выполз на какую-то улицу. Успех, впрочем, стал лишь частичным: дома, расположенные на улице, имели таблички, но вот ее названия он найти так и не смог. «Я понял! Этот город создан специально для тренировки спецагентов! Тот, кто сможет самостоятельно найти дорогу в этаком лабиринте, сумеет пробраться куда угодно!» Вот только ориентированию на местности в условиях незнакомого города в Школе милиции не учили. Отсутствие мха на стенах зданий делало тщетными все попытки определить, где север, а где юг, да и до восхода Полярной звезды тоже оставалось немало времени. Прерывая его горестные размышления, на улице зазвучала разухабистая песня, доносящаяся откуда-то из-за угла.

Следом за ней на проезжую часть выпала куча-мала, распавшаяся на двух пьяненьких мужичков стандартного, среднерусского облика и еще одного, невменяемого от алкоголя, их приятеля, острыми ушами и смазливой мордочкой донельзя напоминающего эльфа.

Канашенков прислушался. «Синяя» компания со всевозможной аффектацией в голосе выводила гимн Бахусу:

Выписывая по дороге замысловатые кренделя, троица понесла свою песню дальше по улице. Уйти сколько-нибудь далеко им не удалось. Из незамеченной раньше Мишкой подворотни, бренча разболтанной подвеской и грустно поскуливая сиреной, появился патрульный милицейский «бобик». Отчаянно скрипя тормозами и задрав кузов, словно присев в книксене, автомобиль резко остановился возле троицы гуляк. Волшебным образом задняя дверь машины, сопровождаемая зычным возгласом: «Захады!», распахнулась. Похоже, обладатель голоса был подобен гаммельнскому Крысолову, потому как выпивохи, следуя один за другим, склонив голову и закинув руки за спину, тихо и безропотно забрались в машину. Мишка наблюдал за сценой до тех пор, пока дверь машины не захлопнулась за последним узником. Собрав в кулак остаток своих сил, он со всех ног рванулся к машине.

– Люди! Подождите меня! Люди! – И встал, как вкопанный.

Полностью игнорируя присутствие Мишки за своей кормой, патрульная машина чихнула пару раз, выплюнула чахлую струю выхлопного газа и, тронувшись с места, поскрипела в неизвестном направлении. Сил гнаться за машиной не нашлось. Слегка нагнувшись вперед и уперев руки в колени, он пытался отдышаться и одновременно сумасшедшим усилием воли сдерживал слезы огорчения и обиды. Отсутствие реакции со стороны патрульного экипажа навязчиво толкало в голову древнюю поговорку о контрпродуктивности истошных криков в малонаселенных районах земного шара, сиречь – гласе вопиющего в пустыне. С трудом отдышавшись, лейтенант с решимостью отчаявшегося взялся обеими руками за ручку уже ненавистного ему чемодана, собираясь продолжить свой анабазис, когда позади него раздался скрип колес, и хриплый голос вопросил:

– Слюшай, а тэбю забыли, да? – расплылась в улыбке высунувшаяся в окно старенького грузовика зеленокожая физиономия, если только можно назвать улыбкой орочью морду с оттопыренной нижней губой, подпираемой двумя рядами клыков. – Памочь нюжна, да?

– Я… я заблудился, – подрагивающим от испуга голосом пробурчал Мишка. Глядя на непривычного вида рожу, он не понимал, чего хочет больше: провалиться сквозь землю от стыда или же от страха. – Мне б до отдела милиции добраться.

– Захады! – Правая дверца кабины грузовика распахнулась, и он торопливо забрался в салон. В кабине терпко пахло уксусом, луком и свежим самогоном.

– Спасибо… – еле слышно пробормотал Канашенков, наконец-то осознавая, почему кадровик называла контингент этого города странным. Даже отдельные индивидуумы, увлекающиеся ролевыми играми, вызывают у обычного обывателя не более чем снисходительную улыбку, а тут ролевками увлекался целый город! Ну не будет ведь обычный нормальный водила, тем более, судя по выговору, кавказец, просто так обряжаться орком?

– Паехалы! Слюшай, ми за твоим бобиком-шмобиком ехат не будэм, да! Я тэбю сразу в милисию отвезу, да! Хызрыук, ну тот, что в «бобике», он сейчас в нар-ко-ло-гию паедит.

Слово «наркология» водитель-псевдоорк произнес, растягивая на каждом слоге, как будто смакуя воспоминания об этом чудесном месте.

Следующие десять минут поездки оказались заполнены лязгом и грохотом разболтанных узлов и сочленений машины, заглушаемых, впрочем, дикими воплями водителя, которые он явно считал лирическими песнями своей родины. Какое-то странное, право слово, у него понятие о лирике. Распугивая пешеходов и случайные машины, грузовик домчался до неприметного проулка, в глубь которого вела дорога, протянувшая свой длинный асфальтовый язык до серого трехэтажного здания. От него даже на изрядном расстоянии веяло силой и уверенностью.

– Всо! Приехалы! Далше нэ паеду, далше ты пешком хады.

Орк дернул на себя рычаг ручного тормоза, будто натянул поводья, и машина, упершись в землю колесами, словно боевой жеребец копытами, встала.

– Спасибо! Большое спасибо! – Мишка, лязгая зубами после невиданной им доселе гонки, выполз из кабины грузовика. Рядом с ним плюхнулся его чемодан, как будто самостоятельно выпрыгнувший из машины вслед за растяпой-хозяином. Весело всхрапнув выхлопной трубой, автомобиль сорвался с места и исчез за ближайшим поворотом. Мишка поправил фуражку, подхватил с земли чемодан и засеменил к зданию горотдела. До заветной цели оставалось пройти еще метров тридцать, когда Канашенкова обогнал уже знакомый «бобик». С душераздирающим скрипом машина остановилась напротив входа в отдел, разом распахнув все дверцы.

– Выхады! – прозвучала магическая фраза. Видимо, сила этого слова уступала по мощи предложению зайти, так как из машины на улицу выбрался один только мужчинка, вырядившийся эльфом. Освободившись от перворожденного, машина испуганно вздрогнула и исторгла из своих недр двухметрового типа, облаченного в милицейские рубашку и брюки. Рукава рубашки, выказывая готовность хозяина к труду, как физическому, так и ратному, были закатаны выше локтей.

Канашенков озадаченно почесал затылок. Если пьянчуга напялил на себя маску эльфа, а водителю нравится колесить по городу в маске орка – это еще куда ни шло. Но милицейский сержант и тоже с мордой орка?! Мать моя – служебная подготовка, отец мой строевой устав… Но свои прибабахи есть у всех и у каждого, и даже единый для всех УПК в каждом городе читают по-своему, поэтому лейтенант спокойно ждал, что же произойдет дальше.

Сдвинув на затылок форменную кепку, орк недовольным взглядом окинул эльфа и, лязгнув зубами, по пояс нырнул в задний отсек машины. Спустя мгновение он выбрался наружу, зажав под мышками давешних мужиков, ранее составлявших компанию эльфу. Мужички спали безмятежным сном и против столь вольного с ними обращения не протестовали. Орк, не придавая значения весу своего проспиртованного груза, бодро дошагал до двери и скрылся в недрах отдела. Наблюдая за этой пасторалью, Мишка не заметил, как возле эльфа, по-прежнему понуро стоявшего рядом с машиной, материализовался колоритнейший персонаж. Ростом он если и уступал скрывшемуся в отделе сержанту, то ненамного, а объемом талии, пожалуй, превосходил его. Голова персонажа была обрита наголо, за исключением настоящего запорожского оселедца, придерживающего пилотку на сияющей под солнцем лысине. Красный нос и свисающие едва ли не до воротника рубахи усы придавали ему сходство с вольным казаком Тарасом Бульбой. Форменная рубашка, расстегнутая на три верхних пуговицы, еле-еле сходилась на необъятном животе. Погоны старшего лейтенанта терялись на широченных плечах и казались прилипшим к рубахе ненужным мусором, а необъятные брюки стального цвета волнами покрывали высокие ботинки.

– Ну что, Виталий Леголасович, опять нарушаем?

– Простите, досточтимый страж, но я полагаю совершенно необходимым сделать исходной точкой нашей беседы правильное и уважительное наименование моего рода, кое славно среди Старшего народа столь долгое время, что может посостязаться с пребыванием на земле рода человеческого! – гордо, хотя и несколько сбивчиво, произнес эльф. – Имя моего рода – Ласлегефель Ап Леголас, мое же собственное имя – Витаниэль Илуватар! Хочу отметить, что употребление напитков, приведших моих сподвижников в столь скорбное состояние гедипадии, не имело своей конечной целью вульгарное опьянение, как то безосновательно предполагает досточтимый местоблюститель. Мною разработана гениальная идея постижения окружающего мира при помощи производных посланца Воды и Луны – кошачьего глаза. Я совершенно безвозмездно поделился этим эликсиром со своими товарищами, однако сей концепт оказался слишком прихотлив для их неокрепших душ, кои пали в неравной борьбе за высшую истину…

– Понятненько. Статья двести пятнадцать Административного кодекса Российской Федерации. Нагнал самогона из малины и напоил им всех, до кого смог добраться. Будем оформлять.

Поставив на ряженом эльфе штамп «сумасшедший» и не дожидаясь окончания беседы, Канашенков гордо прошествовал в помещение отдела, подойдя к аквариуму дежурной части.

Дежурный по отделу внимания на появление Мишки не обращал, будучи всецело поглощен беседой с дядькой, внешне похожим на профессора Верховцева из «Тайны третьей планеты», только не в плаще, а в кителе с майорскими погонами. Майор также Канашенкова проигнорировал, и это, похоже, становилось по его новому месту службы доброй традицией.

– Чего ты здесь понаписал?! – гневно вопрошал «Верховцев». – Ты же не на деревню дедушке, ты в область – в ОБЛАСТЬ! – сводку отправляешь!

– А шо не так? – подслеповато блеснул стеклами простых очков седой капитан с биркой «Дежурный по ГОВД» на груди. – Я выполнял прямое распоряжение непосредственного руководства.

– Да ты, голова садовая, читай, что ты понаписал! – «Верховцев» извлек из кармана какую-то бумагу и с выражением древнегреческого рапсода начал декламировать:

– Такого-то мая сего году… Сводка происшествий за сутки. В девять часов тридцать минут поступило заявление от генерального директора закрытого акционерного общества «Рога и копыта» о хищении денежных средств на сумму двести тысяч рублей. На место выходили: розыск – Хватайло, следствие – Мурашов, от экспертов – Элверен Ап Полдон.

Преступление раскрыто. В раскрытии участвовали: следственная группа такие-то… Начальник СКМ подполковник милиции Суняйкин. Ну, это понятно.

…Поступило заявление от гражданина Первушина о проникновении в его квартиру по адресу… На место выходили те же… Преступление раскрыто. В раскрытии участвовали… как всегда, следствие, розыск, эксперты и начальник СКМ подполковник милиции Суняйкин. Это тоже неплохо.

А вот это!.. Это-то что?! В шестнадцать поступило заявление от гражданки Бабусенко Яги Берендеевны о хищении принадлежащих ей трех кур и пары кальсон… преступление раскрыто. В раскрытии участвовали: участковый уполномоченный Ивушкин и начальник СКМ подполковник милиции Суняйкин?!!?

– Усе правильно. Товарыщу подполковник так и приказалы – вписать его участие во ВСЕ раскрытия усих преступлэний. Товарыщу майор, оубщественность у лице гражданки Жичкиной ноучью задержала того эксгибициониста, который в лиуфтах перед женщинами хвастался… Так, може, я и вас вместе с товарыщем подполковником впишу?

Видя, что дискуссия между майором и капитаном грозит затянуться надолго, Канашенков, бодро помахивая чемоданом, прошел мимо помещения дежурной части, наивно рассчитывая, что внутренне строение горотдела запутано меньше, чем лабиринт городских улиц.

Пройдя несколько шагов, он уперся в непреодолимое препятствие из могучих спин, затянутых в камуфлированную ткань серо-голубого цвета с черно-желтой тигрово-хищной надписью: «СОБР». Мишка подошел поближе и занял позицию сбоку, разглядывая овеянное легендами подразделение.

Вроде бы привычное зрелище милицейского спецназа все же отличалось от знакомой Мишке картины. Присмотревшись внимательней, лейтенант с огромным удивлением констатировал, что все собровцы щеголяют острыми ушами, темной кожей и небольшими клыками, выпирающими над нижней губой.

– Мать моя женщина! – изумленно открыл рот Мишка, любивший прочесть на досуге томик-другой фэнтези. – Ежели писакам верить, так это же темные эльфы! Только чего-то они сами на себя не похожи!

Глаза ему не врали: все собровцы оказались из числа темных эльфов, или же, на языке Перворожденных, дроу. Согласно канонам мировой литературы, утвержденным раз и навсегда, спесь и чувство собственного превосходства дроу таковы, что давно стали притчей во языцех. Однако в данный момент отряд СОБРа выглядел просто детсадовской группой, которую сурово отчитывала строгая воспитательница.

В роли воспитательницы выступала стройная дама такой поразительной красоты, что работай она ведущей спортивных новостей на ТВ – мужская часть населения рисковала бы никогда не узнать, чем закончился очередной эпохальный футбольный матч. Мундир сидел на женщине, словно шил его опытный кутюрье специально для того, чтобы подчеркнуть все ее мыслимые и немыслимые достоинства, а майорские звездочки на ее погонах блестели, словно преисполненные укоризны.

Согласно тем же книгам известно, что все тонкости собственного поведения темные эльфы объясняют исключительно древностью своего рода, которая, по их мнению, автоматически делает непогрешимыми любые их действия и поступки. Однако сегодня этот прием явно не работал. Наоборот – дама парировала любой их робкий аргумент и обращала его против дроу. Не выбирая при этом слов и выражений.

– О какой вековой мудрости своего народа ты мне лепишь, лейтенант? Всем известно, что мыслительная деятельность дроу сравнима разве что с мыслительным процессом дроу-здов и дроу-мадеров! Закрывая тему, поясняю – ваши долбаные аргументы о том, что вы ведете свой род от Короля Земли, не пляшут, потому как все вы появились на свет по недосмотру моего предка, Великого Ермунганда, который не предполагал, какое поколение патентованных идиотов произведет на свет ненароком оплодотворенная им улитка! Итак, каков результат? Стараниями оравы кретинов под командованием лидера этих кретинов мы имеем поразительный химический процесс – превращение деревянной двери в серебряную! Данный процесс стал возможен вследствие придурочного, ничем не мотивированного и вообще поражающего воображение своим тупоумием и клиническим идиотизмом перерасхода спецбоеприпасов! Кто там открыл рот в заднем ряду, ты, потомок желудя с древа познания, переваренного дикой свиньей? Что вы мне хотели сказать? Я вся дроу-жу от нетерпения! Надо же, какая трогательная по-дроу-бность! Как же вы меня за-дроуч…

Ответом на ее реплики прозвучал дружный покаянный вздох, прокатившийся волной вдоль строя. Дальнейшая речь «майорши» изобиловала уничижительными эпитетами и крайне язвительными замечаниями, красочно описывавшими предполагаемое будущее отряда СОБР, их вкусовые пристрастия и сексуальные привычки. Усиливая эффект речи, на юбке майора сбоку отворился вырез, из которого выполз змеиный хвост. В такт речи хозяйки хвост то принимал вид перста указующего, которым майор гневно размахивала перед носом у эльфов, а в секунды ее задумчивости хвост изгибался в виде подпорки под самым подбородком хозяйки.

Далее Канашенков слушать не стал: внезапно его оставили силы, и он обессиленно сполз на пол, пытаясь определить, какая галлюциногенная гадость была намешана в чай ворчливым проводником. Потому как, если это не наркотические глюки – значит, он сходит с ума. А как же иначе: рабочие-гномы, пьяные!!! эльфы, водители-орки, а теперь еще и собровцы-дроу и майорша со змеиным хвостом… Нет, определенно – пора к психиатру или к наркологу. И это в лучшем случае… Все же визит к психиатру для русского человека подобен признанию собственной ущербности, не американцы мы, чай! В голове мелькнула мысль, что во всем виновата Баба-яга-кадровичка, и Мишка с отчаянной надеждой раз за разом набирал номера, хранившиеся в памяти его мобильного телефона, и раз за разом слышал один и тот же ответ: «Абонент недоступен».

Не дожидаясь окончания выволочки, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, он бочком прокрался за спиной «майорши» и попятился к двери лестничного марша, ведущего на второй этаж. Продолжая пятиться, Канашенков спиной наткнулся на какого-то сержанта, опасливо взиравшего на разнос из-за дверного косяка.

– Слушайте, уважаемый, а вы не подскажете, что за эта майор такая, что ее даже темные эльфы боятся? – спеша хоть как-то определиться в окружающей его реальности, Мишка, вместо того чтобы извиниться за оттоптанные ноги, решил удовлетворить свое любопытство, – и почему у нее хвост?

– Так это ж майор Кобрина – начальник по тыловому обеспечению, – уважительно прошептал сержант, не отрывая восхищенно-испуганного взгляда от разгневанного начальства. – Хвост у нее, потому что она – наг. А дроу дрючит за то, что им на патрулирование серебряные спецбоеприпасы на неделю вперед выдали, а они их зараз все и истратили… Строгая, но справедли-и-вая…

– А кабинет начальника где? – Мишка чувствовал, что его путешествие близится к концу.

– На втором этаже, по коридору налево, – не глядя, отмахнулся сержант и завороженно уставился на сцену экзекуции.

Не желая отрывать сержанта от столь занимавшего его зрелища, Мишка поднялся на второй этаж и завертел головой, высматривая нужный ему кабинет. Из-за одной из приоткрытых дверей по коридору разносилась зычная речь:

– «Злодей зловеще рассмеялся: «Ха-ха-ха, вам ни за что не одолеть меня, земляные черви!» Собрав остатки последних сил, мы с другом ринулись в атаку. Земля дрожала под нашими ногами, и страшная ярость плескалась через край наших истерзанных невыносимым унижением душ. Кровь из наших ран лилась наземь и расцветала там заревом яростных пожаров. Но в тот момент, когда наш гнев готов был сокрушить мерзавца подобно тому, как слон сокрушает башню вражеского замка, в руке негодяя сверкнул подлый и убийственный кинжал…» – запнувшись на полуслове, голос замолчал.

– Коляныч! Да ты никак книжки писать стал? Тебе что, протоколов мало, решил на досуге писаниной заняться? – насмешливо прозвучал еще один голос в том же кабинете.

– Не, Петро. Помнишь, позавчера гоблины подрались? Ага, помнишь. Так вот сей опус – это объяснительная одного из них, Карачуна, по-моему… Прикинь, он книжки пишет.

– Ах-х-хренеть! – прокомментировал первый голос. – Слышь, а может, его объяснения собрать да в редакцию двинуть?

– Побьют… – меланхолично отозвался второй.

Размышляя о том, что в принципе многие потерпевшие попадают под прозвище гоблин, такие же зеленые и пахнет от них отвратительно, Канашенков прошел еще несколько шагов и уперся носом в дверь, на которой блестела табличка с гордой надписью: «Начальник отдела внутренних дел города полковник милиции Васильев Н. П.». Набравшись решимости, Мишка шумно выдохнул и решительно постучал в дверь.

Открыв дверь, он оказался в большой и светлой приемной, перегороженной пополам массивным столом, на поверхности которого антрацитово-черным порталом в иные измерения сиял новенький ЖК-монитор. На первый взгляд казалось, что приемная пуста, но стоило лейтенанту сделать шаг по направлению к двери начальника, как из-за монитора раздался скрежещущий голос, скомандовавший с интонацией заправского старшины: «На месте стой! Р-р-раз-два!» Монитор слегка развернулся, открыв его взгляду источник звука. За столом сидела личность в форменной рубашке с погонами сержанта. Широкие плечи, окладистая борода, характерная лязгающая манера разговора и небольшой рост прямо указывали, что перед ним находится то ли очередной ряженый гном, то ли очередной осязаемый глюк. Хозяин приемной подвинул к себе клавиатуру и стал выпытывать Мишкины анкетные данные с таким тщанием, словно само его появление в здании городского отдела было странно и подозрительно. Каждый вопрос гнома сопровождался таким пронзительным взглядом из-под мохнатых бровей, что Канашенков вздрагивал и пятился от стола на несколько сантиметров. Казалось, что секретарь собрался внести в анкету не только всю Мишкину жизнь, но и жизнеописание всех его родственников не менее чем до седьмого колена. Лишь полчаса спустя, когда у гнома то ли иссякли вопросы, то ли шевельнулась жалость к полуобморочному новому сотруднику, он пролязгал в селектор: «Никифор Палыч! Прибыл новый следователь для прохождения службы. Я пропускаю?» Получив положительный ответ, гном нажал невидимую кнопку, отворяя дверь в кабинет руководства. Двигаясь, словно робот, лейтенант проследовал в открывшийся проход, на каждом шаге затравленно оборачиваясь в сторону гнома. Так он пятился до тех пор, пока его не остановил веселый, еще не старый голос, предложивший Мишке смотреть вперед. Сразу за этим кто-то посетовал, что опасается как за целостность посетителя вообще, так и за целостность мебели в кабинете в частности. Развернувшись, лейтенант вытянулся в струнку и, поедая начальство испуганным взором, четко доложил о своем прибытии. Окончив фразу, он не удержался и еще раз бросил взгляд через плечо в направлении приемной, чем вызвал довольный смешок начальника отдела.

– Понимаете, товарищ полковник, очень уж у вас секретарь любопытный, – попытался оправдаться Мишка, – ему бы в контрразведке работать.

– Абсолютно с вами согласен, молодой человек, – расплылся в широкой улыбке начальника отдела, – Храфнхильд Гримсдоттировна – девушка, хотя еще очень юная, но дотошная и основательная. По правде говоря, я и сам ее иной раз побаиваюсь.

Дальнейший разговор был краток и деловит. Ошарашенный заявлением начальника отдела, Мишка больше вопросов не задавал. Выслушав от руководства пожелание служить не за страх, а за совесть и короткое дружелюбное напутствие, Канашенков направил свои стопы к непосредственному месту службы. На выходе из приемной его вновь остановил грозный рык секретаря, однако в этот раз общение оказалось кратким. Получив предписание для коменданта общежития, лейтенант, сопровождаемый кривым оскалом, означавшим, судя по всему, дружелюбную улыбку, был отпущен восвояси.

На удивление быстро и без всяких дополнительных приключений Канашенков добрался до следственного отдела, располагавшегося в невзрачном двухэтажном домике, стоявшем особняком метрах в двухстах от общего здания отдела. Почти что счастливо улыбаясь окончанию своих бед, он бодро забежал внутрь двухэтажки. Из-за дверей кабинетов слышался монотонный гул голосов, сопровождаемый непрекращающимся пулеметным треском клавиатур. Сквозь размеренную разноголосицу иногда прорывались возмущенные крики и жалобные вопли. Непрестанно крутя головой, Мишка поднялся на второй этаж здания, нашел дверь с лаконичной надписью: «Майор юстиции Шаманский И. В. Начальник», облегченно вздохнул, перекрестился наудачу и решительно шагнул через порог.

За дверями кабинета от его решительности не осталось и следа. Полумрак помещения подсвечивался алым огнем, лившимся из пустых глазниц черепа, вольготно расположившегося на краю письменного стола. Откуда-то из сумрака, затопившего углы кабинета, доносился противный тягучий кошачий мяв и вроде бы даже из-за угла мелькнул облезлый кошачий хвост. За столом восседал седой, коротко стриженный мужчина среднего возраста с невыразительным лицом. Он был облачен в средней потрепанности серый вязаный свитер, на груди которого расплылось бурое пятно. Поверх свитера красовалась короткая черная накидка с алым подкладом. По высокому стоячему вороту плаща неторопливо пробегали искры. С тоскливой обреченностью мужчина поглядывал на трубку телефона, которую он удерживал в руке, расположив ее подальше от уха. По ту сторону трубки явно бушевала буря: доносившиеся до Мишки громы и молнии были почти осязаемы, а смысл всего этого урагана сводился к тому, что И. В. Шаманскому следовало в кратчайшие сроки достать кого-то из-под земли, проверить все явки и обеспечить отлов.

Канашенков забился в ближайший угол, жалея, что не обладает свойствами хамелеона и не может слиться с обоями. Однако его желание вроде бы все же исполнилось, потому как по окончании телефонной бури мужчина аккуратно положил трубку на место, невидящим взглядом обвел кабинет, сложил ладони рупором и заорал:

– Витиш! Где тебя черти носят?! Бегом сюда!

Не прошло и минуты, как в кабинет вихрем влетел еще один незнакомый Мишке субъект, внешне похожий на помесь цапли с ястребом. Это была примечательная личность! Высокий и тощий мужчина был одет в пиджак некогда строго серого, а ныне неопределенно-мутного цвета, болтающийся на нем, словно на вешалке. При всем том внешность мужчины, которая в любом другом случае казалась бы нелепой, ни в коем разе не располагала к юмору, настолько проницательными были глаза вошедшего. Ну а если он неторопливо поворачивался к собеседнику, направляя на него свой длинный и хищный нос, это движение выглядело столь же угрожающе-завораживающим, словно плавное перемещение орудийных стволов главного калибра дредноута.

Пожевывая мундштук еле тлеющей «беломорины», Витиш выпустил облако дыма и скучно спросил:

– Ну и чего орем? Ну, конец месяца, ну, паника, как всегда, ну, опять цифры в отчетах не сошлись. А чего орать-то? Первый раз, что ли? А то ведь перепутаю сумму похищенного с количеством эпизодов… Вот тут и похохочем.

– Игорек, статистический ты наш, в жисть бы тебя без нужды не потревожил, однако, умудренный ты наш, тут вот какая беда: дело в отношении Воробья ты ведь Хреничеву в прокуратуру на утверждение направлял, оперативный ты наш? Ты. Дело хорошее, придраться не к чему, процессуально-озабоченный ты наш. И Хреничев, придирчивый он наш, обвинительное заключение подписал. Воробья он сегодня к себе вызвал, копию обвинительного вручить, законопочитательный он наш. Воробей же, вороватый он наш, пока обвинительное заключение получал, из приемной Хреничева серебряные часы с дарственной надписью от областного прокурора того-с. Спер! Полпуда весом, кстати, те часики. Теперь Их Величество Хреничев, потерпевший он наш, требует поднимать все силы на крыло, но Воробья до вечера сыскать и пред его светлы очи доставить. Займись.

– Всем от меня чего-то надо! Начальникам – работы и раскрытия преступлений, коллегам – чтобы в начале месяца я дал денег в долг, а в конце месяца заболел склерозом, жене – цветов по праздникам и оргазмов по воскресеньям… Как жить? Воробья из гнезда достать! – опять Витиш! Да что, на мне свет клином сошелся?!

– Ты, главное, не перепутай, кому чего должен, – ответил начальник хмуро. – А то выходные не за горами… – Заметив, что Витиш остается крайне недовольным развитием событий, Шаманский ненадолго задумался, но, видимо, не найдя достойных аргументов, призвал себе в помощь классику:

– Ты мне лучше не перечь, а поди и обеспечь! Надо, Игорь, надо! А не то я тебе живо припомню, как ты тотализатор на соревнованиях по рукопашке устроил!

– Всем всегда все надо, – не сдавался Витиш. – Мне вот тоже надо срочно попасть в СМЭ, экспертизу забрать, мне она край как нужна.

– Игорек! Ответственный ты наш, займись пока Воробьем, а с экспертизой твоей я что-нибудь придумаю.

Начальник посмотрел в потолок и, не обнаружив на нем нужного ему ответа, вновь обвел взглядом кабинет, в авральном порядке принимая решение.

– Любезный! А вы кто такой? – Ищущий взгляд Шаманского остановился на Мишке.

– Следователь я. Лейтенант юстиции Канашенков Михаил Викторович. Прибыл для прохождения службы, – тихо и совсем не по уставу прошептал новичок.

– Новенький! – нараспев произнес начальник прямо-таки плотоядным тоном. – Очень-очень вовремя. Игорь! Ты со всем прилежанием ищешь Воробья, а за твоей экспертизой юноша съездит. Парнишке сегодня все равно делать нечего. А чемодан свой у меня пока оставит. А теперь оба! Смирно! Кругом, шагом марш!

Чемодан, оставшийся возле стенки, проводил владельца с таким неподдельным немым укором, словно всерьез опасался, что хозяин его предал.

Выполняя приказ начальника, мужчины развернулись: Витиш небрежно, а Мишка строго по уставу, после чего, совмещая небрежно-неторопливую походку одного с печатанно-чеканным вышагиванием другого, покинули кабинет руководителя.

– Будем знакомы! Игорь Витиш! Старший следователь и пионер, – оказавшись на лестничной площадке, цаплеподобный мужчина протянул ему руку.

– Канашенков. Миша, – пожал протянутую руку Мишка. – А почему пионер?

– Да потому что я в ответе за все, – усмехнулся Витиш. – Лозунг помнишь из счастливого детства: «Пионер! Ты в ответе за все!» – ну так это про меня.

– Знаешь, Игорь, – немного помявшись, смущенно начал Канашенков. – Я, наверное, за твоей экспертизой съездить не смогу…

– Это пуркуа? – вопросительно изогнул бровь Игорь, пытаясь высечь огонь из потасканной одноразовой зажигалки. – Одномоментная и полная энтропия организма после выпуска?

– Почти, – расстроенно выдохнул лейтенант и, набрав воздуха, словно перед броском в воду, выпалил на одном дыхании: – Мне кажется, я схожу с ума!

Торопясь объяснить свое состояние, он поспешно затараторил:

– Куда я ни гляну, мне везде невесть что мерещится! Пьяного видел – вылитый эльф! До милиции меня водила один подвозил, – не поверишь, один в один орк из книжки! В отдел приехал – и тут орка вижу, только он в сержантской форме ходит и на «бобике» катается! В отдел зашел – вообще хоть плачь! Собровцы стоят, а мне вместо нормальных парней дроу мерещатся! А нотацию им тетка в майорских погонах читает и змеиным хвостом помахивает!

– Я чего-то не совсем понял, – удивленно выдохнул струйку дыма Витиш. – А в чем проблема-то? В СОБРе у нас и впрямь одни дроу работают, потому как за такие копейки шеей рисковать дураков нет. Тетка в погонах – майор Кобрина, и ежели она по жизни наг, так что, ей перед уходом на службу хвост отстегивать и дома оставлять? Орки – те и впрямь машины любят, как дурень морковку, так что шоферят, что на вольных хлебах, что в милиции. А эльфы, даром что светлые да Перворожденные, ничуть не хуже простого работяги любят самогону нагнать да уделаться им до полного изумления. В смысле так, чтоб на них все вокруг смотрели и изумлялись. А у вас что, не так, что ли?

– У нас не так, – прошептал Канашенков, прилагая неимоверные усилия, чтобы удержаться на ногах. – Нет у нас ни орков, ни гоблинов, ни гномов, ни эльфов. В том смысле – живых нет. Я про них только в книжках читал. А про нагу твою я вообще первый раз в жизни слышу… А тут небось еще вампиры с оборотнями и прочими зомбями водятся?

– В интересном местечке ты жил, как я погляжу, – с облегчением хмыкнул Витиш. – Расслабьтесь, юноша, не знаю, как в других местах, а в нашем городишке все перечисленные тобой национальности имеют место быть и жить. И никто никому не мешает. Да! Вампиры и оборотни тоже есть, вполне нормальные ребята. А вот про зомби я тебе прямо скажу – не читай дурной фантастики на ночь! Их здесь отродясь не водилось.

– Фу-у-у, – обрадованно перевел дух Канашенков. – Значит, визит к психиатру откладывается. – И тут же поспешил уточнить некоторые волнующие его детали: – А начальник наш, Шаманский, он и вправду маг? Ох, и суров же он. Да еще и кровь пьет… Он вампир, да? – осенила Мишку догадка.

– Кто суров? Оська? – зашелся в смехе Витиш. – Да он мухи не обидит! Ну, уморил! Тоже мне, нашел вампира…

– А как же кровавые пятна у него на свитере, и плащ этот, с искрами… Череп, опять же кошки орут…

– Кровь, говоришь? – Смех Витиша плавно перетек в откровенное ржание. – Да это он чай с вишневым вареньем пил, когда Хреничев позвонил, вот бутерброд с вареньем со страху на себя и опрокинул. А Хреничев, мой юный друг, это заместитель нашего прокурора. Вот он тоже не вампир, хотя все настоящие вампиры работают в прокуратуре, но кровь пить умеет – любой во?мпер обзавидуется. Еще и мозг на раз выносит. А плащ этот Оська сыну купил – для спектакля, да, видно, примерить решил. Череп с кошками – это у него так сигнал на телефонной линии с прокуратурой устроен. Типа сигнализация – спасайся, кто может! Ладно, поживешь, освоишься, сам все поймешь. А сейчас, друг мой Мишка, быстренько слетай в судмедэкспертизу и притащи мне оттуда экспертизку от Ерофеича. Так ему и скажешь, хрычу старому, мол, Витиш помирает, ухи просит. Тьфу, ты, черт, – экспертизу по Майданенко. Где медики сидят, знаешь?

– Нет еще, я в городе первый день, сюда прямо с вокзала, – растерянно протянул Мишка. – Но я найду, ты не сомневайся. А Воробей, он кто? Рецидивист? Маньяк?

– Да нет, там все проще. Воробей – крадун мелкий, но тащит все с завидной регулярностью. Мозги от наркоты ссохлись, да там и мозгов было меньше, чем у гоблина. В общем – постоянный клиент нашей конторы, осталось только как постоянному клиенту скидки ему назначить. Ты сейчас бери ноги в руки и дуй на автобусную остановку, маршрут номер два, доедешь до конечной, там увидишь. Не увидишь – спросишь. Следователь ты или где?

– А машину мне не дадут? – робко поинтересовался Канашенков.

– Может, вам, юноша, и ковер-самолет выделить прикажете? – усмехнулся Витиш. – Беги на автобус и скажи спасибо, что общественный транспорт ментов бесплатно возит.

Окрыленный напутствием Витиша не менее чем д’Артаньян напутствием отца, Мишка помчался на автобусную остановку. Нужный ему автобус пришел довольно быстро. После того как лейтенант забрался в прокаленный солнцем салон, транспорт тронулся с места и не спеша покатил по наезженному маршруту. Казалось даже, что водитель подремывает за рулем, в то время как его автобус находит дорогу сам. Проехав пяток остановок, Канашенков услышал долгожданный хрип мембраны: «Конечная. Дальше не катаемся», и выскочил на улицу. Метрах в тридцати слева от остановки, на вершине небольшого холма скромно притулилось невзрачное одноэтажное здание. Стены домика были покрыты белой, местами осыпавшейся штукатуркой, окна оснащены металлическими решетками.

«Интересно, – подумал Мишка, – для чего здесь нужны решетки? Чтобы покойники не разбежались или чтобы эксперты с санитарами в окна от такого соседства не повыпрыгивали?»

Подойдя поближе к зданию, лейтенант озадаченно почесал в затылке. Каждая из торцевых стен здания имела крыльцо. И над тем, и над другим крыльцами висели одинаковые вывески «Вход», других пояснительных надписей-стрелочек не было. Отсутствовал даже примитивно-каменный рекламный постер с предложением выбрать путь налево-направо-прямо. Канашенков немного подумал и направился ко входу, расположенному справа. Выбранная им дверь оказалась запертой, а на его стук изнутри раздался женский смех и чей-то недовольный голос прокомментировал: «Похоже, опять менты приперлись. Не менты, а прям кайфоломы какие-то!» Мишка смутился и направился к другому входу. Вторая дверь тоже была заперта, но к ее косяку был прикреплен звонок, и он увлеченно надавил на его кнопку. Раз-другой-третий. Тщетно. Звонок не работал. Не желая сдаваться, лейтенант начал долбить по двери кулаками и ногами. Оставаясь незыблемой, она не только устояла под неистовым натиском пришельца, но даже пыталась сопротивляться и отбила нападающему все кулаки.

Наконец-то на пороге возник человек в белом халате, обильно заляпанном бурыми пятнами. Из дверного проема, словно из врат преисподней, пахнуло смертью. Юноша даже не понял, что больше всего напугало его – запах тлена, приглушенного формалином, или выражение лица санитара – человека, который знает, насколько неприглядна смерть, и который ни разу за все время своей работы не обнаружил во время вскрытия такого органа, как «душа». В руках мужик держал пинцет, в котором была зажата сигарета. Глаза человека были мутными и бездонными. Впрочем, следователь почти сразу же отвел взгляд – казалось, что если долго смотреть работнику морга в глаза, он точно назовет день и час твоей смерти.

Хмуро поглядев на Мишку, санитар спросил:

– Чего приперся?

Канашенков с волнением и гордостью достал из кармана кителя служебное удостоверение, развернул, поднял его до уровня глаз работника морга и веско бросил:

– Я из следствия. Прислали.

Санитар внимательно посмотрел на фото в удостоверении. Какая-то мысль, словно вагонетка по железной дороге, проскрежетала по его извилинам, и он протяжно выдохнул дым:

– Зря на опознание приперся, у нас этого мента нету…

Мишка ошарашенно перевел взгляд на санитара, потом на удостоверение, по-прежнему висевшее перед глазами слуги Аида, и жалобно-просительно протянул:

– Там на фото я. Я не на опознание, мне бы экспертизу забрать…

– Тогда чего сюда ломишься? Тебе в ту дверь.

– Я ходил. Там заперто.

– Стучи громче.

Дверь с треском захлопнулась перед Мишкиным носом. Отойдя на несколько шагов, Канашенков услышал, как санитар выразительно запел партию из оперы «Смейся, паяц», и понял, для чего на окнах морга решетки.

Обойдя вокруг здания, он уныло поплелся ко второму крыльцу. К его удивлению, дверь была уже приоткрыта и печально поскрипывала, зловеще шепча: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Сглотнув слюну и пытаясь себя убедить, что за порогом его не начнет немедленно тошнить, Мишка обреченно сделал шаг вперед, оказавшись в полутемном коридоре. На обрывках обоев, лентами свисавших со стены напротив прозекторской, разноцветно пестрели автографы и номера телефонов, по-видимому, выполненные губной помадой: «Звоните всегда! Мы ваши», «Мне понравилось. Верочка», «Чудненько. В любое время, только позови. Тоня». Смерть и жизнь, любовь на границе настоящего и загробного миров, вероятно, придает особую пикантность интимным утехам. Некоторое время юноша стеснительно потоптался возле двери с табличкой «Бюро СМЭ. Эксперты», из-за которой временами доносились посапывание и томные вздохи. Собравшись с духом, Канашенков скромно постучал. С той стороны донесся суетливый шорох, что-то упало, оглушительно звякнув, и голос, ранее так недовольно возмущавшийся явлению ментов, ломающих кайф, рявкнул: «Входите!» Опустив глаза долу, Мишка прошел в кабинет.

За столом напротив входа, уныло озирая вошедшего сквозь поблескивающие линзы очков, восседал мужик в зеленом халате. На соседнем столе, задрапировавшись в белый, основательно помятый халат, вольготно раскинулась девица лет двадцати пяти, небрежно крутившая на пальце какой-то предмет из числа нижнего белья. Помимо халата, иных предметов туалета на девице не наблюдалось.

– Чего приперся? – похоже, данная фраза являлась отличительной особенностью всех работников морга и заменяла им приветствие.

– Мне б экспертизу забрать… по Майданенко… Меня Витиш послал… – краснея и заикаясь, пробормотал Мишка, бросая осторожные взгляды на девицу.

Мужик нервно порылся в выдвижном ящике и, не найдя нужной ему бумаги, перешел к шкафу. Некоторое время слышалось только его сердитое сопенье. Словно по волшебству, на столе со стуком и звоном появлялись различные предметы, очевидно, крайне необходимые при производстве экспертиз: граненый стакан с потеками мутной жидкости на стенках, неровно обкусанный бутерброд, журнал с обнаженной красоткой на обложке, секционный нож с прилипшим к нему куском колбасы, бутылка с надписью «проба» на этикетке и явным запахом спирта из горлышка…

– А ты вообще кто такой и откуда? – девица рассматривала Мишку не только без всякого стеснения, но с явным интересом и вызовом.

– Следователь. Лейтенант юстиции Канашенков Михаил Викторович. Сегодня первый день моей службы. В вашем городе, – стеснительно пробормотал следователь, не рискуя поднять глаза.

– Новенький! – радостно всплеснула руками девица. – Новенький! А ты симпати-и-ичный! А когда к нам снова собираешься?

– Надеюсь, лет через шестьдесят, – находчиво ответил Мишка.

Бурный восторг девицы словно подхлестнул эксперта, и вскоре мрачный мужик, лихо вынырнув из недр шкафа, бросил Канашенкову стопку бумаг, затянутую в прозрачный файл.

– Вот твоя экспертиза. Вали отсюда. Витишу – привет.

Прижимая бесценные документы к груди, юноша выскочил в коридор. Не посмевшая догнать его, дверь обиженно ударилась о косяк, скрежетнула засовом и затихла.

Через полчаса обратный автобус привез лейтенанта к остановке, расположенной напротив здания отдела. В здании следствия все было по-прежнему. Рабочий шум, провожавший лейтенанта в путь, невзирая на позднее время, и не думал затихать. По лестницам и коридорам туда-сюда, вверх-вниз сновали люди и нелюди, так же трещали клавиатуры, и кто-то на кого-то покрикивал. Канашенков вошел в кабинет начальника. Шаманский, устало вычитывавший очередную стопку документов, уже ничуть не походил на мага, страшного и таинственного. Получив экспертизу, он вяло поблагодарил Мишку и посоветовал ему двигаться в общежитие, не забыв напомнить, что ожидает новой встречи с началом рабочего дня.

Забрав свой чемодан, скромно притулившийся в углу начальственного кабинета, Канашенков отправился к новому месту обитания, не забывая вертеть по сторонам головой. Несколько раз ему навстречу попадались как обычные человеческие парочки, так и странные, на его взгляд, компании, состоявшие из мирно общающихся между собой людей, орков и смуглых личностей с красными глазами и острыми клыками, явственно выползающими из верхней челюсти в момент, когда личность заливалась смехом. Глядя на подобные компании, Мишка удивленно хлопал глазами, невнятно отвечая на приветствия. Но после того, как ему довелось увидеть более чем двухметрового гиганта, заросшего белой шерстью, без всяких усилий тащившего на плечах двух заливающихся смехом девчушек, он понял, что лимит на удивление на ближайшие пару лет исчерпан целиком и полностью и восстановлению не подлежит. Приняв окончательное решение наплевать на все и всяческие несуразности, Канашенков собрался с силами и буквально за несколько минут добрался до места своей новой дислокации.

Общежитие оказалось девятиэтажным зданием, расположенным посреди бесконечного пустыря. От автобусной остановки до крыльца, петляя среди репейника и лопухов, пролегала хорошо утоптанная тропинка. После пыльных коридоров горотдела, пропахшего людскими бедами, после помещения морга и раскаленных городских улиц те десять минут, что шел до своего нового жилища Мишка, показались ему наградой за все пережитые прошедшим днем трудности.

Возле входа в здание стояли несколько детских колясок, в одну из которых без труда мог поместиться малолитражный автомобиль. Наверное, коляска была огрская. Или орочья. Ну и фиг с ними!

На входе Мишка предъявил свои документы тетеньке-дежурной.

– Ожидайте, – по-военному кратко распорядилась тетенька. – Комендант при исполнении.

Комендантом оказался чрезвычайно коренастый гном с длинными рыжими волосами и такими густыми бровями, что их можно было заплетать в косички. Гном-комендант явился в вестибюль, держа за шиворот двух человек. Вернее, человека и беспросветно-черного черта, одетого в полосатые штаны и широченную красную рубаху.

– Анфиса Петровна, этих двоих выселяем, – проскрежетал гном-комендант. – Сидорычева за пьянство. А Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного – за то, что опять пытался души скупать.

– Начальник, ну какие души у тараканов, а?! – завопил черт. – Вот те крест, все про меня врут! Раз черт – значит, жулик, да? Отстриги мне хвост, начальник, если обманываю! Хочешь, на колени встану?

Черт грохнулся на колени и поклонился так, что задел рогами пол. При этом из-за ворота его красной рубахи выпала и рассыпалась по полу колода карт.

– Ага! – лязгнул зубами комендант. – Анфиса Петровна, внесите в приказ – Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного выселить из общежития за организацию азартных игр.

– Пасьянсы раскладываю, начальник! – вновь завопил черт. – На деньги не играю, чтобы мне Вакулу лунной ночью повстречать!

– Анфиса Петровна, приказ о выселении Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного пока отменить, – не меняя тона, сообщил комендант. – Вывесить в вестибюле объявление о том, что всякому пострадавшему от шулерских приемов товарища Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного следует обращаться с заявлениями к коменданту общежития!

– Эх, начальник, за что ты так с чертом? – грустно вздохнул Василий Петшович, поднимаясь с пола. – Ведь только хотел по-человечески зажить, а вы мне снова – бэш чаворо, ромале… Прощай, начальник. Живи так, чтоб бессонными ночами не приходили тебе в голову грустные мысли про мою судьбинушку…

– Анфиса Петровна, впишите в приказ – выселить из общежития Василия Петшовича Жемчугова-Задорожного в связи с его отказом от проживания, – сообщил комендант.

На пороге черт обернулся.

– Эх, комендант, скажу напоследок, кто ж тебе, кроме меня, еще скажет, – злая ты, комендант. И ни фига не женственная.

– Врет он, Гейрхильд Гримсдоттировна! – неожиданно трезво сообщил алкоголик Сидорычев. – Злобствует, падла рогатая.

– Анфиса Петровна! – в голосе коменданта мелькнуло нечто, напоминающее кокетство. – Сидорычеву Афанасию Леонидовичу объявить общественное порицание. Выселение отложить до моего особого распоряжения. Что здесь делает милиция? Вы по поводу кражи из сто первой?

– Нет, я по поводу у вас пожить, – хмуро ответил Канашенков, протягивая коменданту документы и внутренне радуясь, что хотя бы черта в одном с ним общежитии не будет.

– Анфиса Петровна, вселите мальчика в девятьсот тридцатую, – сурово промолвила комендант, тщательно изучив Мишкины документы. – Мальчик уже устал. Пусть мальчик идет спать.

Лифт не работал, и Михаилу пришлось подниматься на девятый этаж пешком. Лестница была довольно грязной, площадки усыпаны окурками, а стены густо испещрены угольными и маркерными надписями – хрониками общажной жизни, из которых без труда можно было узнать, кто здесь кому и сколько задолжал и кто от кого забеременел.

Коридор верхнего, девятого, этажа выглядел пустым и сравнительно чистым. В окнах, замыкавших его с обеих сторон, не было видно ничего, кроме сиреневого закатного неба, и ему показалось, что он находится в салоне огромного аэробуса.

Комната оказалась расположенной в самом конце коридора, возле распахнутой настежь двери, выходившей на пожарную лестницу. Канашенков долго возился с ключами, пока не сообразил, что комната не заперта. Внутри не обнаружилось ничего, кроме металлической кровати с панцирной сеткой да лежащего поверх нее полосатого матраца. Зато в комнате было целых два окна.

Оставляя следы на пыльном полу, Мишка прошел к кровати, раскатал и бросил на сетку матрац, осторожно пристроил свой чемодан у стены, а потом распахнул оба окна. Свежий воздух ворвался в комнату так, как врывается вода в пробоины тонущего корабля – стремительно, шумно и неукротимо. В комнате сразу сделалось свежо и уютно.

Мишка хотел есть. Нужно было разобрать чемодан, умыться и сменить рубашку. Вместо этого он сел на подоконник, оперся спиной о стенку и просидел так до тех пор, пока ночная темнота не закрасила небо от горизонта до горизонта. Дважды в приоткрытую дверь его комнаты заглядывали: сначала трое нахальных китайских орков предложили дешево купить у них совсем новый рояль, потом вампир и оборотень позвали обмыть «якорную стоянку». Но каждый раз, собрав волю в кулак, он улыбался и вежливо отказывался. Ему было не до того. На повестке дня стояли три исконно русских вопроса: «Кто виноват?», «Что делать?» и «Куды бечь?». И если по этому последнему вопросу все было ясно: домой, домой и только домой, то на два предыдущих ответа он так и не нашел. Снова и снова Мишка прокручивал воспоминания о своей поездке, пока вдруг его взгляд не упал на крышку чемодана, скромно забившегося в угол между окном и кроватью. Че-мо-дан! Именно после того, как эта семейная реликвия свалилась ему на голову, он попал неизвестно куда. И если перенос мог сработать один раз, то почему бы ему не сработать и во второй? Окрыленный этой мыслью, Канашенков стремительно шагнул к чемодану, приподнял его над собой и с силой опустил себе на голову. Чемодан удивленно скрипнул потертой кожей и, отпружинив мягким дном, прыгнул на кровать. Не желая сдаваться, Канашенков плашмя пристроил чемодан на приоткрытой комнатной двери, но стоило ему толкнуть дверь, как бабушкин подарок, подобно горнолыжнику, скользнул по двери, мимолетно погладив Мишкину щеку своим кожаным боком. Окинув хитрую утварь укоризненным взором, неудачливый попаданец рухнул на кровать, понимая, что самостоятельно заставить чемодан повторить тот злосчастный удар он не сможет… Но если нет возможности врезать самому себе, значит, нужно найти того, кто сможет это сделать! Вот только кого? Гном слишком низенький, светлый эльф для подобной эскапады чересчур тонкокостный, можно, конечно, к какому-нибудь орку за помощью обратиться, но тут есть шанс провалиться не в свой мир, а под землю. Незадача, однако… Ну что ж, если нет возможности перенестись сейчас, значит, нужно набраться терпения и найти друга, который поможет. А чтобы найти друга, нужно здесь пожить, а коли жить предстоит, так и поработать придется… Вряд ли специфика работы сильно отличается от той, которой он учился несколько лет.

Успокоив себя подобными мыслями и приняв единственно верное решение, Мишка уснул около часа ночи, не раздеваясь и не закрыв ни окон, ни дверей.

В два часа ночи к его комнате вернулись нахальные китайские орки. Посовещавшись, они потихоньку притащили в комнату стол, два стула и черно-белый телевизор, с задней крышкой, приклеенной к корпусу жевательной резинкой. Орки изо всех сил хотели подружиться с представителем власти.

Еще через полчаса, получив информацию от дежурной Анфисы Петровны, в Мишкину комнату пришли три самых веселых и разбитных жительниц общаги, известных вольностью нравов и колоритными прозвищами: Шиза, Фаза и Катастрофа. Полюбовавшись на спящего лейтенанта, девушки умилились его молодости и невинности, растрогались и пошли к себе в комнату пить портвейн да грустить о своей невеселой женской доле.

А в четыре часа ночи в комнату к Канашенкову проник вампир по фамилии Протыкайло. Вампир достал из кармана опасную бритву, подкрался к изголовью постели, надрезал себе руку, смазал своей кровью Мишке подбородок, потом изобразил на своей собственной шее следы укуса и отправился обратно в свою компанию хвастаться тем, что его покусал милиционер. И он – со временем, конечно! – тоже может стать милиционером.

Четверг. Неделя первая

Утро, возвещая начало нового дня, настойчиво постучало по грязному подоконнику комнаты каплями дождя. Проснувшись, Мишка подошел к окну, постоял, наслаждаясь свежестью и прохладой, и лишь потом обнаружил изменения в интерьере своей комнаты. Впрочем, выяснять координаты лиц, облагодетельствовавших его новой мебелью и старым телевизором, а тем более удивляться ни времени, ни сил уже не было. Переодевая рубашку, Канашенков внимательно оглядел подарки. Стол показался ему похожим на боевого коня, крепко упершегося в пол четырьмя копытами. Стулья же более походили на суворовских ветеранов – старые и обшарпанные, но бравые и готовые стойко нести службу хоть до скончания века. Экспериментировать с телевизором он не рискнул, оставив столь ответственное мероприятие на вечер.

Приведя себя в порядок, юноша резво сбежал на первый этаж, где еще вечером краем глаза он видел вывеску столовой, украшенную табличкой «Закрыто». К его неудовольствию, табличка по-прежнему висела на месте и лишь слегка покосилась, отчего более всего напоминала издевательскую улыбку. Канашенков принюхался к запахам, доносящимся из-за двери, сглотнул слюну и побежал на работу.

Погода, как ни крути, женщина, и настроение у нее переменчивое. Мишка дошел до остановки, сел в автобус и проехал большую часть пути до отдела, как тучи вдруг рассеялись, а солнце засияло так, что форменный плащ сделался неуместным, словно ласты в пустыне, поэтому не оставалось ничего иного, как снять плащ и набросить на руку.

Открыв уже знакомую дверь кабинета начальника, Мишка оторопело замер на пороге. Все стулья и диван в кабинете оккупировала разномастная и разноплеменная толпа сотрудников следствия, и даже на подоконнике разместилась парочка оборотней, дружелюбно порыкивающих друг на друга. Глядя, как сверкают и лязгают клыки в пасти то одного, то другого, Канашенков моментально позабыл свои ночные мысли и потихоньку попятился, однако некстати захлопнувшаяся дверь отрезала путь к отступлению, вынудив его остаться.

Собравшиеся увлеченно переговаривались между собой, не забывая с любопытством поглядывать в его сторону. Поскольку единственным свободным местом в кабинете оставался стул начальника, неофит скромно прислонился к стенке в самом углу кабинета.

Минуту спустя в кабинет вошел Шаманский, и гул немедля стих. Последующие десять минут начальник следствия, прибегая к многочисленным эвфемизмам, гиперболам и поэтическим аллегориям, задавал подчиненным один и тот же вопрос: «И когда же вы, охламоны, наконец-то прекратите валять дурака и начнете работать?» Охламоны дружно возражали в том смысле, что «да мы-то трудимся, рук-ног-голов и живота своего не покладая. Вот только Родина в лице обожаемого начальства этого не видит, не ценит и зарплатой регулярно обижает». Закончив разбор полетов, Шаманский жестом пригласил юношу выйти к столу.

– Представляю всем нашего нового сотрудника – Канашенков Михаил. Прошу любить и жаловать.

– Любить – это мы завсегда пожалуйста, – гном, вольготно раскинувшийся на стуле прямо напротив Мишки, томно облизнул губы. – Он молоденький, симпатичный, ох и залюблю ж я его…

Канашенков, сожалея уже не только о том, что попал неизвестно куда, но и что вообще пошел работать в МВД, испуганно вжал голову в плечи, представляя себе жуткую картины любви с гномом.

– Регинлейв Гримсдоттировна! Ты сначала дело по Опанасенко в суд направь, а потом уже эротическим фантазиям предавайся! Так! Прения окончены. А теперь за работу, обленившиеся вы мои, за работу! Витиш и Канашенков, останьтесь.

Мишка облегченно выдохнул – беда миновала. По крайней мере, на время.

– Игорек! Коммуникабельный ты наш! Вы вчера вроде бы общий язык нашли, так что будете продолжать дружить и впредь. Жить Михаил будет в твоем кабинете, все равно Женька Еремин к свадьбе готовится, и стол его пустует. Э-э-эх. Так и теряем ценные кадры… – Шаманский картинно смахнул со щеки несуществующую слезу.

– А ты, педагогичный наш, – начальник обратил свой взор на Витиша, – будешь новичку наставником.

Не дожидаясь ответной гневно-протестующей реплики, Шаманский поспешил закончить аудиенцию.

– Идите уже, преступление раскройте, что ли… Да! Михаил! Мне нужен доброволец на суточное дежурство. Добровольцем назначаю тебя.

Витиш молча направился к выходу, а Мишка уже привычно заторопился за ним, мысленно рисуя себе красочные картины нового места своей работы. А что? Если уж город переполнен персонажами фэнтезийной литературы, то и кабинет должен соответствовать!

Витиш дошел до филеночной двери с отпугивающим номером «13» и щелкнул замком. Внешне кабинет мало чем отличался от громадного количества прочих присутственных мест. Помещение, носившее громкое название – КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ, представляло собой пенал, оснащенный двумя окнами, и гораздо более походило на коридор, нежели на рабочее место, присущее процессуально-независимому должностному лицу. В дальнем левом углу кабинета находился обшарпанный сейф, простодушно улыбавшийся распахнутой настежь дверцей. Вдоль левой стены скромно расположился диван, уныло поскрипывающий продавленными пружинами. Со стены над диваном на любого, осмелившегося войти в кабинет, вопросительно поблескивал стеклами пенсне двухметровый портрет Лаврентия Павловича Берии. Под портретом к стенке кто-то прикрепил полочку, на которой неувядающе алел букетик пластмассовых роз. В двух метрах от двери, прямо напротив входа, внушительной баррикадой возвышался массивный письменный стол. На поверхности стола, за бруствером из множества бумаг, пулеметной точкой посверкивал новенький ноутбук, от которого лентой боепитания тянулся к принтеру шнур. С тыла баррикаду прикрывало окно, по причине жары открытое нараспашку. Справа от стола, прикрывая собой потертую стену, словно фиговым листом, стоял одинокий стеллаж. Некогда прямые полки его прогнулись под тяжестью лет и неисчислимых стопок процессуальных бланков, из-за которых любопытно выглядывали чумазые рожицы разномастных кружек. Пытаясь скрыть их присутствие, стеллаж стеснительно прикрылся одной створкой. Одной – потому что вторая отсутствовала в принципе. Наверное, была утрачена во время неравных боев с преступностью. Оборонительную линию замыкал еще один стол, размером поменьше первого, но видом крепче и нахальнее. На столе матово отсвечивали панели невиданного Мишкой диковинного металлического агрегата.

Приглядевшись, он обнаружил, что это не что иное, как печатная машинка «Ундервуд», виданная им ранее лишь на картинках. Мысль о том, что ему придется работать с этим шедевром инженерной мысли, поразила Мишку настолько же, как если бы ему предложили управлять космическим кораблем. Заметив его смятение, Витиш двумя руками развернул голову подопечного, направив ее в правый угол.

В углу имелось еще одно окно, расположенное так близко к стене, точно оно пыталось спрятаться от посетителей. Судя по тому, что стекло было запылено до пепельной непрозрачности, окну это вполне удавалось. Напротив окна с вольготностью беспечного гуляки раскинулся третий стол. Дверцы его тумбочек расхлябанно болтались, а выдвижной ящик дразнящимся языком наполовину высунулся наружу из недр стола. Выбиваясь из общей озорной картины, на слегка прогнувшейся столешнице тихо подремывал дряхлый монитор, выдавая присутствие под столом тушки старенького системного блока. В углу стола, вплотную к стене, прижался принтер. Судя по внешнему виду и дате сервисного обслуживания десятилетней давности, начертанным на кожухе маркером, принтер являлся ровесником системного блока. Интерьер кабинета завершала внушительная деревянная вешалка, прибитая к стене справа от входной двери. Пристроив на ее полке свою фуражку, Мишка растерянно замер, не зная, что ему делать дальше.

– Вот тут ты и будешь жить. Возможно, долго, очень может быть, даже счастливо, ну а если на огонек заглянет Регинлейв Гримсдоттировна, то еще и весело. – Витиш указал рукой на хулиганистый стол. – Женька, его прежний хозяин, ушел в отпуск и на ближайшие два месяца безвозвратно потерян для коллектива, а свято место, как говорится, пусто не бывает. Давай располагайся, завтракать будем.

При слове «завтракать» Мишкин желудок в предвкушении пищи издал вопль радости. Игорь достал из своего стола электрический чайник, привычно воткнул штепсель в розетку и зашуршал полиэтиленовым пакетом, извлекая наружу пышные булочки, аппетитно пахнувшие домашней сдобой.

– А у меня ничего нет, – печально вздохнул Канашенков. – В моей общаге столовая утром еще закрыта была, а вечером я туда уже не успел.

– И что с того, что у тебя ничего нет? – удивился Витиш. – Что ж теперь, удавиться и не жить? Коли ты со вчерашнего дня голодный, не стой столбом, а налегай на булочки. Поддержи, так сказать, отечественного производителя. А я пока кофейку заварю.

– А что это за музейный экспонат? – указал на «Ундервуд» Мишка, вгрызаясь в очередную булочку. – Я думал, таких уже и не существует в природе. К нему в придачу еще бы дыбу да колодки, так вместе с портретом Лаврентия Палыча, как раз нужный антураж образуется.

– Дыбу, говоришь, колодки… именной топор… – задумчиво и чуточку даже мечтательно закатил глаза Витиш. – Е-е-ех, мой юный друг, все это нам, к сожалению, недоступно. А «Ундервуд», так это Костика Кицуненовича Инусанова агрегат. Он как разволнуется, так когти повыпустит и давай когтями по клавишам долбить. Ни одна клавиатура не выдерживала. Спасибо Кобриной, хоть эту махину нашли.

– Так Костя что?.. Оборотень? – чуть не подавился булочкой Мишка. При мысли, что придется не только регулярно видеть вокруг себя сказочных персонажей, но и работать вместе с одним из них, его волосы встали дыбом, образуя некое подобие нимба.

– Не совсем. Вермаджи[2]. Да ты не переживай, он классный парень, чувства юмора, правда, совсем нет, а так хороший друг и надежный товарищ. Он после обеда появится, вот и познакомишься. Однако не об этом речь. Ты вчера мне сказал, что нелюдь наша для тебя в диковину. Я сразу-то значения не придал, а вечером крепко над этим подумал. И вот что, друг мой Мишка. А расскажи-ка мне свою биографию, да со всеми подробностями…

Поежившись под внимательным взглядом старшего товарища, Канашенков тяжко вздохнул и буквально в полчаса изложил всю историю всей недолгой жизни, уделив особое внимание событиям последних двух дней.

– Однако – сосиски рубль двадцать! – ошеломленно охнул Витиш, выслушав рассказ. – Вот чем мне моя служба и нравится, что каждый день узнаешь что-то новенькое. А дайте-ка, сударь, мне свой бумажник, да и удостоверение в придачу. Хм-м, – озадаченно почесал затылок Игорь, закончив рассматривать содержимое Мишкиного кошелька и документы. – Удостоверения служебные у нас похожи, а вот денюшку подобную мне ранее видеть не доводилось. Даже хорошо, что твоя столовая закрыта была, а то бы притащили тебя к нам как фальшивомонетчика. Как говоришь, школа твоя называлась? ВШМ города М-ска? И у нас такая имеется, поэтому предписание твое да прочие аттестаты у Гримсдоттировны удивления не вызвали. Что же нам теперь с тобой делать-то? Ты сам-то что по этому поводу думаешь?

– Не знаю, – уныло буркнул Мишка, пожимая плечами. – Пока работать буду и думать, как в свой мир вернуться. Чужой я тут, да и не нужен никому… В своем мире я тоже никому не нужен, родители мои уже года два назад умерли, но там хоть все привычное, а здесь я не знаю никого, только хожу да всему удивляюсь. У меня даже деньги не те…

– Ну, деньги – это не проблема, – отхлебнул остывший чай Витиш. – Тебе все равно бухгалтерия не сегодня-завтра подъемные перечислит, да квартирные выдаст, да форменные, а там и зарплата не за горами. А на первое время я тебе подкину чуток. И не надо падать на колени и лобзать мои ботинки – потом отдашь. А насчет остального я вот что скажу. Глаз у меня на людей наметан, и я сразу вижу, кто человек достойный, а кто так – чаю попить вышел, если не сказать хужей. И вообще не верю я в совпадения. В этом мире все не просто так, поэтому, возможно, и тебя не случайно сюда занесло, а может, у тебя тут миссия какая намечена, только ты о ней ни сном, ни духом…

Ты, Миша, путевый людь, и со временем из тебя хороший волкодав выйдет. Будет возможность – уйдешь в свой мир, нет – и к этому привыкнешь. Человеки – оне ко всему привыкают. Так что живи, работай и с посторонними не шибко про себя рассказывай. Кто поверит, а кто и дурку вызвонит. А пока, жуй булочки, мессия, а то сейчас Костик нарисуется, и тебе ничего не достанется. Косте, кстати, рассказать можешь. Он дельного не посоветует, но мне и тебе поверит и в дальнейшем, если что, спину прикроет. Так что, думаю, сработаемся.

– А куда деваться? – задумчиво хмыкнул Мишка. – Сработаемся. Работа-то знакомая, да и на курсе я один из лучших был…

– Кстати, о работе, – Витиш хлопнул на стол две потрепанные от частого употребления книжицы. – Прежде чем в грудь себя кулаком стучать, мол, следователь я, аутентичный, ты б полистал сии фолианты. Сдается мне, миры наши не только деньгами да нациями отличаются.

Не прекращая усиленно двигать челюстями, Мишка пододвинул к себе книги и зашуршал страницами. Несмотря на то что их названия: УК РФ и УПК РФ, вряд ли можно было назвать особо завлекательными, Канашенков, периодически посмеиваясь и звонко фыркая, явно получал от чтения удовольствие.

– Положим, Процессуальный кодекс почти такой же, как был и у нас, – улыбнулся Мишка, откладывая книги в сторону. – А вот в Уголовном отличия имеются. К примеру: статья три-девять-шесть: «Ворожба, сиречь приворот, заклинанием рекомый, либо путем вмешательства магического…», – это чего, и вправду такое есть? А некромантия?

– Сейчас уж и не встречается почти, – равнодушно пожал плечами Игорь. – Да ты на эти статьи и не смотри, магии в чистом виде вроде бы не осталось, а если и найдется какой-нибудь доморощенный маг-отморозок, так это следственного комитета забота. Зато наши статейки: кражи там, грабежи, разбои да мошенничества различные, вот их ты знать должен, как причетник – псалтырь, а то и лучше. Ну да в них ничего сложного нет, крадуны – они во всех мирах одинаковы. А если сам чего не поймешь, то я или Костя подскажем. Вот сейчас это чудо лохматое появится, сразу тебя в науку и возьмем.

Однако знакомству в этот день не суждено было состояться. Не прошло и часа, как в кабинете раздался телефонный звонок. Дежурная часть получила сообщение о краже. Мишка одолжил у Игоря «выездную» папку и унесся в дежурку. Спустя пятнадцать минут разъездной «уазик» доставил его вместе с группой на место происшествия.

Кража оказалась достаточно стандартной. Какие-то деятели отогнули металлическую ставню торгового киоска, завернутым в тряпку камнем вышибли стекло, а после вынесли пиво и сигареты. Мишка, проведя осмотр места происшествия, уже заканчивал упаковывать вещдоки, когда к нему, покачивая на ладони увесистый булыжник, подошел хмурый и чем-то недовольный остроухий эксперт. Лейтенант, опасаясь удара камешком по макушке, невольно напрягся. А то кто этих эльфов знает? Опасения оказались ложными и ненужными. Обратившись к нему, эксперт безразлично поинтересовался:

– Каменюгу паковать будем?

– Придется, как-никак это орудие преступления.

– Ну, пакуй, только аккуратнее, потом пришлешь на исследование. Сейчас-то «пальчики» с него не снять, неровный, валиком не получится, а в конторе попробую. Методика у нас, понимаешь, специальная есть по снятию отпечатков пальцев с неровных поверхностей.

Камень, подлежащий изъятию, формой и размерами напоминал гандбольный мяч. Эксперт, презрительно отзываясь о тыловой службе, затолкал камень в реквизированный в ларьке полиэтиленовый пакет. Мишка, насколько мог, перекрутил пакет, чтобы каменюга не болтался, обмотал «горлышко» скотчем, присобачил бумажку с печатью и подписями понятых.

Возвращение в отдел было кратким, как отпуск на войне, можно даже сказать – минутным делом. Не успела группа вернуться в отдел, как дежурный, лучась от счастья, сообщил о новой «заявке».

Надо отметить, что отношение к заявкам в любом отделе целиком зависит от должности и функциональных обязанностей работника. Так, следователь, опер и эксперт из СОГ (следственно-оперативная группа) наивно полагают, что лучшее дежурство – это спокойное дежурство, в то время как дежурная часть придерживается диаметрально противоположной точки зрения и считает, что СОГ, как солдаты любой армии, должна быть постоянно чем-то занята.

Камень, да еще вещдок, с собою не потащишь, и Канашенков понес пакет с камнем в свой кабинет. Но не донес – пакетик накрылся в аккурат перед дверью кабинета. Блин, попадалово. Немного подумав, он положил пакет в угол около своего стола, надел перчатку и закатил камешек на пакет. Спрятав улику таким образом, он умотал на следующую заявку.

Возвращение в родные пенаты принесло странные сюрпризы. Порванный пакет лежал на месте, а камня не было.

Мишка бросился к Витишу:

– Игорь! Ты тут в уголке случайно ничего не видел?

– Да тебе какие-то придурки к столу здоровый камень зачем-то подбросили. Наверное, наши юмористы какую-то хохму над тобой, как над новеньким, задумали учинить, вот я его и выкинул.

– И-и-игорь! Это не придурки камень туда положили! Это вещдок был! Куда выбросил-то?

– Да во двор, там этих камней немерено… Паковать же нужно, раз вещдок.

– Да паковал я. Пакет, блин, порвался.

Витиш, ощущая за собой долю вины, отвел Мишку на задний двор, где искомый камень был обнаружен, задержан и препровожден в кабинет. Опознание, впрочем, оставляло сомнения на предмет личности задержанного: вроде бы тот, а вроде и нет. Да и какая теперь разница? «Пальчики» с камня снимать смысла уже особо не было. Перепаковать камень вновь не удалось. Дежурная часть забила тревогу, и Канашенков, положив камешек на прежнее место, уехал на следующий вызов.

Вернувшись через час в прекрасном расположении духа, юноша вошел в кабинет, пылая предвкушением стащить у Витиша очередную булочку. Однако мечтаниям не суждено было сбыться. Кабинет был на месте. Витиш был на месте. Пакет был на месте, а камень отсутствовал. Дежавю, однако. Печальное такое дежавю.

Мишка вновь бросился к Витишу:

– Игорь! Ну что за шутки! Ты опять?! Камень где?

– Да не трогал я твой камень! – Витиш озадаченно почесал в затылке. – Погоди, когда я в дежурку за материалом ходил, у нас в это время уборщица прибиралась.

Канашенков стремглав бросился на поиски. Отыскав в коридоре уборщицу, он набросился на нее с вопросами:

– Вы, когда в нашем кабинете убирали, кроме мусора, ничего не выкидывали?

– Вот-вот, давно хотела сказать, что у таких солидных следователей в кабинете всегда беспорядок, – пожурила его уборщица. – А теперь еще и каменюги в кабинет таскать начали. И не стыдно над старой женщиной изгаляться? Тяжеленный такой, камень-то! Я его еле до улицы донесла, чтоб выкинуть.

Мишка мысленно застонал и уныло побрел на улицу. Схожесть камня с первоначальным объектом интересовала его уже крайне слабо. Более-менее подходящий камень был найден и до момента отыскания похожего пакета вернулся в угол кабинета № 13. Во избежание повторных эксцессов Михаил посредством скотча водворил на пакете бумажку с надписью «вещдок». Опасливо косясь на камень, Мишка уселся за стол, потому что вещдок вещдоком, но материалы обрабатывать надо. Стуча по клавиатуре, Канашенков не заметил, как дверь открылась, и в кабинет явились две юные особы.

– Здрасьте! А! Мы! Стажеры! На! Практику! Прибыли! – отрапортовали особы так, словно специально разучивали произносить реплику по очереди. Их инфантильный энтузиазм не вызывал ничего, кроме усталости. – Вы ведь нас всему-всему научите?

Мишка озадаченно заметил, как Витиш злорадно улыбнулся:

– Конечно, научим! Для того мы здесь и сидим. – Игорь, лучше Канашенкова осознававший пользу и выгоду бесплатной рабочей силы, азартно потер руки. – Только вот как вы в такой грязи учиться-то будете? Пылью надышитесь и заболеете. Так что в кладовке тряпочки взяли и в кабинете порядок навели. А там и про учебу подумаем.

Закончив обрабатывать материалы, Мишка понес их в дежурку. Выходя из кабинета, он оглянулся. Витиш корпел над делом, студенты мыли его окно. Ничто не предвещало бурю. Вернувшись через полчаса, он обвел кабинет придирчивым взором, вспоминая, как драил учебные классы Школы.

Ну что ж. Окна вымыты, надо бы, думаю, шкафы протереть, да и полы хорошенько вымыть… Взгляд замер, остановившись на полу в районе тумбы его стола.

– Камень!!! Где камень?!!

Практиканты перестали глупо улыбаться и испуганно втянули головы в плечи, небеспричинно подозревая, что сейчас их будут бить:

– Так в кабинете окна-то старые, не менялись, видно, давно, одно так и вообще вместо шпингалета на гвозде загнутом держалось. Мы гвоздь отогнули, окно открыли, вымыли, а гвоздь потом обратно камнем легонько приколотили, молотка-то в кабинете нет. На камне еще надпись была: «вещдок». Мы подумали – прикол, как вон над урной надпись – «для взяток». А камень во двор в кучу выкинули, уборка же…

– Бегом за камнем, приколисты, мать вашу! – Мишка побагровел от злости. – Не найдете камень, я из вас самих камней понаделаю!

– Так как его найти-то? Вон каменюг во дворе сколько, – стажеры, пытаясь прятаться один за другого, бочком попятились к двери.

– Любой похожий несите, блин! – Канашенков сжал кулаки и шагнул в сторону стажеров. «Приколистов» словно вымело из кабинета.

Спустя немного времени камень водворился на законное место. Лейтенант устало утер пот.

«Сдам дежурство и первым делом упакую этот булыжник на фиг и спрячу куда-нибудь, – думал Канашенков. – Надо пакет похожий из общаги принести…»

Рабочие заботы закружили юного следователя, и он успокоился. Проходил час за часом, камень неподвижно лежал на месте, усыпляя его бдительность.

Пообедать Мишке не довелось по причине занятости и непрекращающихся вызовов. Во второй половине дня он в очередной раз забежал в общее здание отдела. Оттуда – в штаб, из штаба – в дежурку, потом обратно. Добравшись, наконец, до своего кабинета, Канашенков первым делом направил свой взгляд в угол…

– Не-е-е-е-ет!!! Где-е-е?!?! Кто-о-о-о?!?!

Прижав руки к животу и давясь от смеха, Витиш с трудом выдавил:

– Да буквально перед твоим приходом заместитель по хозобеспечению с проверкой по кабинетам шарился, видимо, на предмет поиска пустых бутылок после выходных, ну и, соответственно, для раздачи выговорешников. Узрел он твой камешек. Что за бардак развели! – вопит как резаный. – «Убрать немедленно! Начальник увидит!!!» Не мог же я ему сказать, что у тебя так вещдоки хранятся… Он сам камень ухватил, окно открыл и в кусты выкинул.

Следователь, в который раз за день, грустно поплелся во двор. Выйдя в коридор, он нос к носу столкнулся с экспертом, ездившим с ним на кражу. Тот явно обрадовался:

– Слушай, Мишаня! Ты каменюгу с того выезда на исследование пришли, у меня сейчас экспертиз не так много, я по твоему камню вне очереди экспертизу сделаю, заодно стажера по методике снятия отпечатков с неровных поверхностей погоняю.

– Хорошо, сегодня же пришлю, – вздохнул Канашенков и продолжил путь во двор.

Принеся в кабинет очередной камень, он печально поглядел на него, аккуратно протер влажной тряпочкой, упаковал в пакет, прицепил бумажку с подписями и печатями от прежнего пакета и сел сочинять сопроводиловку в экспертный отдел. Очень хотелось надеяться, что злоключения на сегодняшний день закончились.

Но Мишка даже не представлял, насколько он ошибается.

Канашенков готовился к вечерней планерке, когда позвонил дежурный по отделу и на удивление стеснительно-заискивающим тоном попросил юного следователя вместе с опером смотаться на один адрес для прояснения, так сказать, обстановки. Мишка, потихоньку привыкая к окружающей его нереальной реальности, согласился, и через полчаса машина привезла его к шикарному особняку, принадлежащему кому-то из эльфийской диаспоры.

Когда машина остановилась на престижной Набережной улице возле трехэтажного особняка, более всего похожего на уменьшенную копию то ли Тадж-Махала, то ли Мьянмской Золотой пагоды, Мишка понял, почему голос дежурного был таким растерянно-вкрадчивым.

На этом происшествии работы для него не было – как, впрочем, и целой толпе народа, большей частью лишь мешающей оперативной группе нормально трудиться. Канашенков, конечно, был наивен и неопытен, однако есть вещи, которые любой милиционер осознает интуитивно с младых ногтей. Сложность и общественная опасность совершенного преступления прямо пропорциональна количеству приехавшего на место происшествия руководства. А так как выпала неплохая возможность со стороны понаблюдать за местным руководством, кое ему до этого приходилось лицезреть лишь в виде фотографий на доске почета, Мишка притаился в уголке, стараясь не разевать рот при виде каждого нового для него лица.

Вот появился начальник СКМ Суняйкин: резво перебирая короткими ножками, он лихо заскочил в комнату, где находилось ложе трупа, и тут же выскочил назад, выкатив глаза и прикрывая рот обеими руками. Вот городской прокурор Кусайло-Трансильванский неспешно проследовал в ту же комнату. Впрочем, к чести прокурора будет сказано, он пробыл там довольно-таки долго, раздавая указания следователям и экспертам. Но ему-то что, он вампир. Несмотря на всю длительную эволюцию вурдалачьего рода, для него место убийства благоухает, как цветочная поляна или бочонок с коньяком. Громко протопал огр – майор Хыдыр-Мурузбеков, командир местного батальона ППС. Следом за ним неслышной тенью проскользнул командир СОБРа Таурендил Ап Эор. И если уход Хыдыр-Мурузбекова был слышен за два квартала, то исчезновение дроу осталось никем незамеченным. После ухода пэпээсовца дверь в комнату, где находилось тело жены владельца особняка, чуть-чуть приоткрылась. Были видны вспышки блицев, сопровождаемые непрестанным щелканьем затворов, заглушаемых, впрочем, монотонным бормотанием судмедэксперта. Судя по тому, что описание трупа эксперт надиктовывал уже не первый час, дела за дверью обстояли очень и очень плохо.

Хозяин особняка Халендир Мей Мел Лай исчез бесследно. Его охранник, дварф Суургеморгеменгер, был убит прямо на пороге дома выстрелом в упор. Что стало с женой Халендира, Мишке посчастливилось не узнать – в спальню его не пустили. Сквозь приоткрытые двери он увидел лишь нечто, похожее на огромную распустившуюся розу, брошенную на постель. Он слышал, как в ванне тяжело и мучительно тошнило одного из прокурорских следователей. Другой прокурорский работник сидел за столом в гостиной, и лицо его было так бледно, что походило на пустое пространство между зачесанными назад волосами и узлом темно-бордового галстука. На столе перед ним лежали несколько скомканных бумажных листов: руки следователя тряслись так, что он в очередной раз порвал пером листок с протоколом осмотра места происшествия, скомкал его и отбросил в сторону. Реакция ребят из прокуратуры напугала Канашенкова гораздо больше, чем кровавый цветок. Зная по опыту собственного мира, насколько тертые ребята работают в следственном комитете, оставалось лишь догадываться, до чего неприятное зрелище таится за порогом спальни.

В принципе ему можно было отправляться по своим делам, но любопытство, да и слабая надежда на то, что кому-то может вдруг понадобиться его помощь, заставили Мишку оставаться в особняке. А до того, как ему представится такая возможность, Мишка спустился на первый этаж, чтобы никому не мешать, и стал рассматривать удивительные и прямо-таки фантастические интерьеры эльфийского особняка. Благо что осмотр проводился пока лишь на втором этаже, а на первом лишь хмурый орк-пэпээсник дежурил возле тела дварфа.

Добрую половину первого этажа занимала библиотека. Среди великого множества книг – на корешках были и буквы, и руны, и клинопись – стояли шкафы с эльфийским оружием и доспехами. Открыв от удивления рот, он ходил между полок, словно в музее: великолепию коллекции Халендира могла бы позавидовать даже Оружейная палата. Интересно, почему грабители не обратили внимания на всю эту роскошь? Торопились? Не зная, чем заняться, Канашенков обошел библиотеку еще раз, обращая внимание на портреты, висящие на стенах, и статуэтки, расставленные на мраморных подставках. Одна из статуэток не просто привлекла его внимание, но, пожалуй, даже напугала: изваянный из черного вулканического стекла оскаленный волк. Зверюга выглядел таким натуральным, а выражение его морды было таким кровожадным, что Мишка даже попятился.

– Ну-ка фу, тварь! – сказал Канашенков и прикоснулся к волчьим клыкам, чтобы убедиться – тварь не настоящая и никого укусить не сможет. Зверь действительно оказался каменным и Мишку не укусил. Однако произошло нечто другое – лейтенант почувствовал движение воздуха и услышал за своей спиной шорох. Канашенков медленно обернулся. На том месте, где минуту назад стоял стенд с эльфийскими боевыми шлемами диковинной формы, зиял темный четырехугольник тайного хода. Будь Мишка старше и опытнее, он бы, конечно, ни за что не сунулся в открывшийся перед ним проход. Но Канашенков был молод и любопытен куда более, нежели осторожен, и оттого подошел к тайному ходу.

Вниз уходили каменные ступени. Юноша огляделся по сторонам, убеждаясь, что никто не помешает ему исследовать открытие, и шагнул по ступеням вниз. Если в подвале и присутствовало освещение, то включалось оно где-то в другом месте – лейтенант не заметил на стенах ничего похожего на выключатели.

– Есть тут кто? – спросил Канашенков решительным, как он очень хотел надеяться, тоном.

Из темноты, затопившей пространство подземелья, не последовало никакого ответа. Юноша попытался изобразить на лице решительность и спрятал правую руку за спину. Пускай те, кто притаился во тьме, думают, что у него при себе оружие.

Спускаясь, он считал ступеньки. После двадцать второй под ногами обнаружился твердый каменный пол.

– Я вооружен! – предупредил он сгустившуюся перед ним темноту. Канашенков тоскливо поглядел на светлый четырехугольник входа. От мысли, что будет, если стенд решит вдруг встать на место, он ощутил тошноту и зябкие льдинки холодного страха на спине.

Но вход оставался светлым и, Мишка, выждав пяток минут, решился идти дальше. Впереди не было видно абсолютно ничего. Канашенков напряг все органы чувств: из глубины тянуло прохладой и чем-то затхлым, сладковатым и крайне неприятным. Положив левую руку на стену, юноша двинулся вперед, не отпуская опоры. Он считал шаги. После десятого, когда свет от входа стал почти неразличим, он пустил в ход свой последний козырь – подсветку мобильника. Под ногами была добротная керамическая плитка. Канашенков сделал вперед еще два шага. Из темноты раздался дикий крысиный писк. Мишка напугался так, что шарахнулся в сторону, запнулся и чуть было не упал на пол. Идти вперед отчаянно не хотелось. Не идти было стыдно. Юный следователь глубоко вздохнул и все-таки пошел.

Левая рука провалилась вдруг в пустоту. По изменившейся акустике Мишка понял, что он находится в каком-то большом помещении. Он сделал еще несколько шагов вперед. Оглянувшись, он хотел посмотреть, как далеко ушел от входа.

Неожиданно между ним и последними бликами света мелькнуло что-то большое и темное.

Если в этот момент Канашенков и не завопил, то лишь потому, что у него враз пересохло горло. Движение повторилось – то же большое темное тело переместилось мимо входа в обратном направлении. Существо, таившееся в темноте, было так близко, что Михаил ощутил на своем лице движение воздуха. Что-то мокрое шлепнуло Канашенкова по щеке с левой стороны и упало на пол. Он вновь включил подсветку мобильника и наклонился к полу. На полу лежала перекушенная пополам крыса. Ему стало так холодно, словно он провалился в зимнюю реку. Пришло ясное осознание того факта, что единственный шанс спастись – немедленно бежать в сторону выхода. И Мишка побежал. Рванулся прямо с низкого старта, оттолкнувшись от пола ладонями. Целых два шага ему казалось, что его маневр удался. Но на третьем шаге он налетел на что-то огромное, мохнатое и зловонное.

Существо даже не пошатнулось, а юноша отлетел, упал на спину и замер, надеясь на то, что существо ничего не видит в темноте. Зловоние прилипло к его лицу, точно жидкая грязь. Было тихо. Канашенков моргнул пару раз, проверяя, не привык ли он еще к темноте. Осторожно оперся об пол и попытался сесть. Нечто ударило его в грудь, и он вновь оказался на полу, а на лицо ему упало что-то влажное и липкое. В лицо дохнуло таким зловонием, что на глаза навернулись слезы. Мишка поднял дрожащую руку с телефоном и вновь включил подсветку. В десяти сантиметрах от него блестели клыки, не уступающие медвежьим. Он разглядел плоский вдавленный нос, зеленовато-бурую складчатую кожу и пронзительные красные глаза неведомого ему монстра. С клыков свисали нити слюны.

– Мя-я-яс-с-со-о-о! – прошипело существо и оскалилось.

Мишка умер. Никакими иными словами нельзя было описать то постыдное и ужасающее оцепенение, которое прижало его к полу, точно могильная плита. И даже закрыть глаза он не мог, как ни старался. Зловонная клыкастая преисподняя разверзлась прямо перед его лицом.

И в этот момент в подвале вспыхнул свет. Он оглушил Канашенкова даже сильнее, чем приступ ужаса: он ослеп и попытался закрыть лицо руками. Наверное, он потерял сознание, потому что следующим его воспоминанием стали миллионы кошачьих когтей, вцепившиеся изнутри ему в носоглотку. Юноша закашлялся, из глаз потекли слезы. Следом вернулись слух и зрение. Канашенков сидел на полу, прислонившись спиной к стене. Он находился в просторном помещении с довольно высоким потолком. Перед ним стоял высокий седой человек в штатской одежде. В руке он держал ампулу из-под нашатырного спирта.

– В порядке? – кратко поинтересовался незнакомец. Мишкиных сил хватило лишь на то, чтобы опустить голову.

Откуда-то из-за спины человека послышалось хриплое рычание. От испуга следователь попытался встать, опираясь о стену, но снова сполз на пол. Человек успокаивающе положил ему руку на плечо.

– Ну-ка не дергайся, дитя человеческое, – сказал он негромко. – Ща наша девушка прикемарит, тогда и встанешь.

Мишка вытер рукавом глаза и громко чихнул.

– Вот теперь вставай, отрок. Жив в целом или частично? Звать катафалк или обойдемся общественным транспортом без всякой музыки?

Канашенков встал на ноги и попытался привести себя в порядок. Подобрал свою папку и мобильник. Проверил, на месте ли удостоверение. Он старался не смотреть в сторону бурой мохнатой туши, лежавшей у дальней стены.

– Ты, человече, как я понимаю, не местный? – неожиданно спросил седой человек.

– Нет, – выдавил из себя Мишка, удивленный вопросом. – А почему…

– А потому, что ни один местный сюда бы не сунулся, даже если ему пообещали бы разрешить похлопать по заднице Анжелину Джоли, – ответил седой, потом посмотрел на него в упор и протянул ему руку: – Николай Петрович Докучаев я, но имя сие длинное и официальное, так что зови меня просто Петровичем, как все прочие люди кличут – нечего тебе, хомбре, из коллектива-то выделяться. Если что, я в городском отделении експертом тружуся.

Канашенков снова чихнул. Зрение к нему уже вернулось – как, впрочем, и любопытство. И он осторожно сделал шаг к бурой туше.

Существо, напавшее на следователя, не походило на представителя какой-либо известной ему расы. Более всего оно напоминало обезьяну, только с когтистыми медвежьими лапами и почти саблезубыми клыками. Дальний угол зала был завален дурно пахнущими объедками, включая разорванных на части крыс, каким-то тряпьем и навозом. В бедре зверя белел шприц. Канашенков засомневался – действительно ли эта тварь произнесла что-то членораздельное или это его галлюцинации?

– Николай Петрович… – начал Мишка.

– Петрович я, отрок, П-Е-Т-Р-О-В-И-Ч. Ща стой браво, амига, коли не хочешь урона своей репутации, – оперья идут.

Секунду спустя в подвал спустились несколько оперов в штатском.

– Я хренею, дорогая редакция! – сказал один из них, мигом оценив ситуацию. – Я так понимаю, Петрович, что с пацана простава за то, что не окончил жизнь во цвете лет?

– Ты на мою поляну рот не разевай, потому как молод исчо, а дай-ка мне лучше, опричник, мобилу с телефоном Шаманского. Дай сюда, сказал, собака злая. Слушай меня, все прочие псы государевы – вызвоните-ка сюда труповозку, ибо более звонить-то нам и некому. А так как досель она добираться будет часа еще два, так что подняться наверх и покурить, старика прежде угостимши, вполне себе успеете.

Они поднялись из подземелья наверх. Мишка пытался выглядеть бодро, хотя отлично сознавал, насколько неважно у него это получается. Николай Петрович набирал тем временем Шаманского, специально включив громкую связь.

– Привет, отец народов! Все убожишься, что людей у тебя мало, жулье по застенкам растаскивать некому, а тебе, гляжу, пополнение прислали? Отрок новенький, челом светел, умом скуден, опытом вовсе обделен, аки крокодил соловьиным пением, только-только, похоже, со школьной скамьи слезший, бо я его досель в нашей шарашке и не видал вовсе…

– Петрович! Ты про кого мне речь толкаешь? Про Канашенкова, что ли? Есть такой. Второй день как в городе, а где уже успел тебе мозоли оттоптать?

– Виссарионыч! Ты, блин, хомбре недоделанный! Какого хрена щенков на трупешник посылаешь, да еще и, не приведи, господи, оккультно-магический? Своих забот мало? Он там чуть копыта не отбросил, я на него пол-литра нашатыря перевел и стакан водки! Так что, с тебя, амига, поляна. Ты мне по жизни должен.

– Петрович! Петро-о-вич! Ты успокойся, перекури. Пацан сегодня первый раз в СОГ вышел, толком нашей кухни не знает, вот дежурка, вся из себя служебным рвением пылая, его на тот случай и двинула. А я ни при чем. Я не Ирод, чтобы младенцев обижать.

– В общем, так, Ося, меняй пацана. Парнишка тут насмотрелся всякого ему не нужного, впечатлился, однако. Сегодня он по-любому не работник. Так что, поскольку меня из дома выдернули, и я на алтарь отечества положил кроссворд, три литра пива и чудной воблы полкило, мальчонку я забираю. Релаксацию проведу да введу понемногу в курс дела, а то сам знаешь, как в милицейской школе магическую практику дают. Слезы, а не практика. Да и взять им эту практику, чтоб она реальной была, слава богу, негде.

Вернув телефон оперу, Петрович повернулся к Мишке:

– Собирай, отрок, свое имущество – и пошли со мной. Буду учить тебя жизни сурово и доходчиво, так что не взыщи. Пошли, детеныш милиционера.

На выходе Канашенков столкнулся с прокурором города Кусайло-Трансильванским. Вампир остановился перед ним и удостоил его внимательного взгляда. Видимо, прокурору уже рассказали о событиях в подземелье особняка.

– А-а, вот и вы, молодой человек! – прокурор взглянул на юношу темными, без зрачков, глазами и потянул носом воздух. – Вы поранились. Чуть-чуть. Первая положительная, да. Живете в общежитии на Лесопарковой. Передайте Семену Протыкайло, чтобы больше не баловался. А то накажу.

Мишка ничего не понял, но на всякий случай кивнул головой и вышел на улицу. Особняк Халендира Мей Мел Лая стоял на набережной. Старый эксперт перешел на противоположную сторону улицы и остановился около перил набережной. По ту сторону реки виден был густой сосновый лес. Красное солнце, повисшее над его кромкой, показалось Мишке похожим на рану. Кровь, вытекшая из этой раны, густо пропитала окаймлявшие горизонт облака.

– Похоже, к ненастью, – произнес Докучаев устало. – Выпить хочешь, отрок?

Мишка, в чьем желудке за два дня побывали лишь булочки, которыми угостил его Витиш, издал жалобный стон.

– Ладно, погуляем, – сказал Николай Петрович. Достав очередную папиросу, эксперт, показушно охнул и распрямил спину. – Е-эх! Задери меня радикулит!

Канашенков внимательно рассматривал своего спасителя. Эксперту было лет шестьдесят. Пиджак и брюки Николая Петровича отличались оттенком, текстурой и рисунком, поскольку происходили от разных костюмных пар. В вырезе рубахи едко-салатного цвета виднелся угол тельняшки. Узел галстука, роль заколки при котором исполняла здоровенная канцелярская скрепка, был небрежно распущен. Карманы пиджака – чем-то туго набиты, нагрудный карман рубахи украшали чернильные потеки. У эксперта были густые и жесткие седые волосы, никогда, судя по всему, не водившие знакомства с расческой, пронзительные серо-зеленые глаза и густые усы. Благообразную внешность Докучаева портили нос подозрительно красного цвета, глаза и устойчивый, хотя и слабый запах выпитого накануне спиртного. Возле ног эксперта стоял старомодный фибровый чемоданчик.

– Давайте я вам помогу, Николай Петрович, – кивнул на «сундучок» Мишка.

– Сколь можно повторять, отрок, Петрович я! А чемодан бери, очень меня обяжешь, амига, – кивнул эксперт. – Давай проветримся, хомбре.

Они медленно двинулись по набережной. Справа от них, по другую сторону проезжей части, стояли особняки состоятельных жителей города. Слева, за перилами набережной, текла река, вода которой в свете солнца казалась медной.

– Как тебе наш муравейник? – спросил Докучаев.

– В смысле отдел? – не понял Мишка.

– В смысле город, – усмехнулся эксперт.

– Да я и видел-то, Николай… ой, прости, забыл – Петрович… Вокзал, общагу, отдел да вот это еще… – кивнул он через плечо в сторону Халендирова особняка.

– Ладно, дите неразумное, ходить кругом и около я не стану. Сделаем так – я тебе задам один вопрос, а после того, как ты мне на него ответишь, можешь спрашивать меня об чем угодно. Некромантия, статья четыре-ноль-пять Уголовного кодекса Российской Федерации. Что плохого в некромантии?..

Канашенков, не зная, стоит ли рассказывать Петровичу невероятную историю своего попадания в этот мир, уныло пожал плечами. Зачем чудаковатому эксперту знать, что до сего момента он, ежели чего и читал о некромантии, то только в беллетристике, но уж никак не в Уголовном кодексе.

Старый эксперт, расценив Мишкино молчание как покаяние нерадивого ученика, назидательно подняв вверх палец, процитировал менторским тоном:

– Некромантия, то есть самовольное, вопреки порядку, установленному федеральным законодательством, получение информации от усопшего… Вторая часть – то же самое, совершенное в составе группы и повлекшее общественно-опасные последствия… Часть третья… Наказывается лишением свободы на срок от двадцати до пожизненного або применением высшей меры наказания – смертной казни!

– Петрович! Так если там вышка светит, стало быть, это следственного комитета поляна или того хуже – госбезопасников, – брякнул следователь, вовремя сообразив, что о моратории на смертную казнь, действующем в его мире, во избежание ненужных ему сейчас расспросов, лучше не распространяться. – А значит, статьи эти мне, в общем-то, и не к чему – подследственность-то не наша.

– А головой думать, хомбре, тоже к твоей подследственности не относится? Ты мне, пацан, не диспозицию давай, мне она без интереса. Ты мне обычным русским языком скажи – что в некромантии плохого.

– Ну… Это ведь как глумление над трупом получается…

– Язык у тебя впереди мозгов получается, отрок. Думай. Какое глумление, если некромантить можно и с костями, и с пеплом кремированного. Ну?..

– Я… Ну… Мало ли, чего они скажут…

– Хомбре, включи голову. К примеру, историки – представляешь, сколько они узнали, если б подняли мумию Отци. Или хоть кровь на Туринской плащанице? Даю подсказку, хомбре убогое, – ты бы мог поднять мертвеца? А кто бы мог?

– Я бы не смог! – решительно бросил Мишка и, вспомнив множество прочитанных фантастических книг, добавил: – Мог бы только тот, кто обладает специальными оккультными навыками.

– А кто ими обладает, отрок? Мама твоя ими обладает? А бабушка? А соседка? Может быть, фирмы такие есть: «Окажу оккультные услуги»?

– Нет, – нахохлился Канашенков, вспомнив о давным-давно погибших родителях, но так и не понимая, куда клонит эксперт. – Наверное, только колдуны и обладают.

– Ох, и бестолковые же хомбры пошли ныне, – вздохнул Докучаев. – Ну-ка, стой, отрок.

Они остановились возле парапета набережной. Снизу из плавучего летнего кафе доносилась музыка. На причале стояла молодая женщина в летнем платье, а рядом с ней – ухоженная светловолосая девочка лет шести.

– Мам! Мама, смотри, какая бабочка! – восторженно кричала девочка, показывая рукой на бабочку дивной красоты, скользящую над поверхностью воды. – Мам, она прямо как рыбка в аквариуме, только летает!

Бабочка взлетела от воды вверх, попала в поток ветра и села на парапет в каких-то десяти сантиметрах от руки Докучаева. Николай Петрович ловко накрыл бабочку ладонью.

– Дедушка ее поймал! – закричала девочка внизу. – Дедушка, можно мы ее посмотрим?

– И правда, можно нам на нее поближе поглядеть? – приподняла голову мама девочки. Женщина оказалась приветливой, улыбчивой и очень милой. – Мы ее не обидим!

В этот момент с Мишкой и Николаем Петровичем поравнялся хмурый мужик, на ходу хлопавший себя по карманам.

– Мужики, прикурить не дадите? – спросил он у Докучаева. – Где спички оставил, голова дурная…

Эксперт, ни на кого не глядя, вдруг резко сжал в кулак руку, которой он накрыл бабочку.

– Мама, за что он ее раздавил?! – огорченно воскликнула девочка на пирсе. – Зачем? Она же такая красивая! Она ему что, мешала, что ли? Злой дядька! Злой! – И девочка расплакалась.

– Вам бы и вправду лечиться! – решительно произнесла мать девочки. – Зачем при ребенке так делать?

Мишке показалось вдруг, что воздух возле Николая Петровича наэлектризовался. А в следующее мгновение Докучаев протянул хмурому мужику коробок спичек. К коробку прилипли невероятно яркие бабочкины крылья.

– Ты б и впрямь проверил голову, дед, – сказал мужик и отступил от эксперта, словно опасаясь повернуться к нему спиной. Коробок со спичками он так и не взял.

– А теперь запомни, пацан. Запомни раз и навсегда, чтобы никто и никогда больше не имел нужды показывать тебе подобные примеры, – жестко произнес Петрович таким внушительным тоном, что Канашенкову словно провели ножом вдоль позвоночника. – В мире физических законов, где мы живем, есть лишь одна сила, способная питать магические ритуалы – и это энергия зла. Лишь энергией зла можно совершать магические обряды, создавать золото из свинца и поднимать мертвецов. Некромантия плоха не сама по себе, а потому, что осуществить ритуал можно лишь принеся кровавую жертву. В этом весь смысл чародейства – энергия зла есть то горючее, которое движет магию. Любой, самый невинный, магический фокус имеет в своей основе боль и злобу. Понимаешь?

Мишка ошарашенно молчал, поочередно глядя то на Докучаева, то на плачущую девочку, которую успокаивала мать, то на крылья бабочки, лежащие на асфальте, словно обрывки радуги.

И тут Николай Петрович двинул его ботинком в голень. Канашенков в первый, наверное, раз с самой школьной скамьи прошипел сквозь зубы матерное ругательство, отступил на шаг и опустился на колено, массируя ногу.

– Что за фигня, Петрович? – протянул он жалобно. – Какого фига ты так…

– Ты, амига, не серчай. Это для наглядности. Магия, это ведь, по сути, что такое – это умение трансформировать злость, боль и ярость в физические величины. Во сколько бы джоулей ты оценил свой псих, когда я тебя стукнул? Хватит, чтобы машину с места сдвинуть? А теперь представь, сколько энергии выделит мать, потерявшая ребенка…

– Петрович, – сказал Мишка куда-то в пространство. – Давай выпьем, а, Петрович?

Они сели в маленькой и уютной кафешке на пирсе. Забегаловка называлась «Пирсинг», и столь странное название мог объяснить разве что ее владелец-хоббит. Но его об этом никто не спрашивал. Кроме милиционеров, за столиками сидели два влюбленных гнома, причем Канашенков решительно не способен был определить, кто из влюбленных представляет сильный пол, а кто – слабый, да компания водяных в водолазных костюмах, поставивших сияющие медью шлемы на пол возле стульев. Увидев Мишкину форму, хоббит лично обслужил столик: водка была холодной, салат благоухал свеженарезанными овощами и ветчиной, шашлыки хотелось сначала сфотографировать на память и лишь потом съесть. Но есть, что самое обидное, вовсе не хотелось. Вместо этого присутствовало отчаянное желание понять, как же устроен мир магических ритуалов, знакомый ему только по фантастическим книжкам да фильмам, но, как выясняется, реально существующий. До первой рюмки Докучаев отказался отвечать на какие-либо Мишкины вопросы.

Водка была холодна и свежа, словно жидкий лед. Николай Петрович курил свой «Беломор», потому что вкуса иных табачных изделий, как он сам признавался, попросту не чувствовал. Ветер, веявший с реки, уносил табачный дым прочь. Солнце клонило голову на плечи горизонта, и пирс расчертил длинные тени. Эксперт водрузил на стол свой обшарпанный чемодан.

– Смотри, – объяснял он, жестикулируя зажатой в кулаке папиросой в воздухе. – Вот это – реторты с субстанцией зла. Мне без них никак, амига. Бывает, покойника операм допросить приходится, если прокурор постановление подпишет, бывает, реактив для сложного анализа получить, который столько стоит, что за одну просьбу Кобрина зашипит до смерти.

В чемодане эксперта лежало несколько реторт, наполненных странным клубящимся мраком, который свивался в спирали и воронки так причудливо, словно был живым существом.

– Вот это я собрал в ветлечебнице – хомбры страсть как переживают, когда зверье усыплять приходится. Это мелочь – хватит разве что обед наколдовать или там иллюзию средненькую создать. Вот это из онкодиспансера, боль человека в последней стадии рака поджелудочной железы. Помощнее, достаточно, к примеру, чтобы переместиться на полкилометра. А вот здесь у меня собственные слезы, когда дружок мой лучший у меня на руках умер. – Николай Петрович, не дожидаясь соседа, выпил вторую рюмку. – Гадость это, амига. Никогда не прикасайся к этой дряни, даже если от этого твоя жизнь зависит. Но знать про эту мерзость ты должен все. Хорошо, что не у всех такие знания имеются. Кое-кто из ученых считает, что физические законы окончательно победили колдовство в те времена оны, когда изобрели порох…

– Петрович, а если, к примеру, эта реторта разобьется – что тогда с содержимым станет? – спросил Мишка, чувствуя, как мир кругом становится ломким и прозрачным.

– А ничего, амига. Может, ты мне морду набьешь ни с того ни с сего, а может, лет через двадцать здесь кто-то запнется и ногу сломает. Знаю одно – никуда оно не денется. Затаится, впитается, по щелям попрячется, но рано или поздно себя проявит.

Они опрокинули еще по одной рюмке. Над рекой сгущались сумерки. Папироса в руке Докучаева чертила в воздухе замысловатые огненные иероглифы.

– Пока при памяти, расскажу тебе, амига, такую историю. Халендир Мей Мел Лай – личность темная. Взять хотя бы его имя. Это ведь не имя, а прозвище – Свирепый Волк Войны. Слухи ходили, что наемничал Халендир – сначала за боснийских мусульман воевал, после в Чечне отметился.

Мишка машинально отметил сходство течения истории у двух различных миров, но промолчал, внимательно внимая словам Петровича.

– У эльфов, – продолжал тот, – если они не черные, это дело не приветствуется, вот он с диаспорой особо-то и не дружил. Однако лет пять тому назад, когда он уже прочно здесь на прикол встал, ходили слухи, что жена его рожала тяжело и трудно и ребенка родила едва живого. Халендир, ясен пень, меж своих клич кинул, что, мол, любые деньги за здоровье девочки. Целители не взялись, зато, видать, выискался один сучий магик-недобиток, который вылечил вроде бы дочку Халендира ворожбой. Миша, ты главное пойми – зло, которое на ведовство потрачено, оно где-то после все равно просочится. Вот у Халендира и просочилось.

– Так, значит, его поэтому и убили? – спросил Мишка, у которого не работал ни один орган, кроме языка. – Настигло… то зло… которое потрачено было… на излечение его дочери?

– Не знаю я, что его настигло, – махнул рукой Докучаев и прикурил новую папиросу от старой. – А вот с дочкой евойной ты сегодня знакомство-то и свел. В подвале. Она это и была, мой юный друг. Пострадай Халендир – я бы только и сказал, что гному гномово, эльфу эльфово, а отморозку – склеп похолоднее. Мораль в другом, амига – даже благое дело, достигнутое за счет энергии зла, смысла не имеет, потому что зло, вложенное в это дело, выход найдет. Вот оно и нашло. Ты сам видел. Выпьем.

И они опрокинули третью… Или уже четвертую? Николай Петрович свирепо набросился на шашлыки, но Мишка не мог смотреть на еду. Он смотрел на реку, по волнам которой уже перекатывалось отражение лунного диска.

Радостно горланя боевую песню, в кафе заглянула шайка гоблинов, одетых в нарочито-яркий китайский ширпотреб, но, увидев, что за одним из столов сидят служители закона, тут же прекратили свои песнопения и почтительно удалились.

– Ты чего не ешь, хомбре? Точно не хочешь? Ну, давай, я твои шашлыки быстренько подмету…

Опрокинув очередную рюмку, Канашенков с трудом удерживался от того, чтоб не провалиться в сон. Кто-то подходил к их столику и здоровался с Докучаевым. Кто-то о чем-то спрашивал. Кто-то тряс его за плечо и предлагал вызвать такси. Но Мишка пришел в себя на темной улице, по которой они шагали вместе с экспертом, причем он нес чемоданчик Докучаева, а тот, в свою очередь, тащил планшет, плащ и фуражку собутыльника.

– Не отставай, амига! – Николай Петрович был бодрым и целеустремленным. – Щас улица Допризывников, потом Шестнадцатилетия Октября, а после моя Посадская.

– А почему Шестнадцатилетия Октября? – удивился Мишка, приходя потихоньку в сознание. – Это ведь тридцать третий год… Чего в нем такого знаменитого?

– Бяху, дебилы-коммунальщики! – весело отозвался Докучаев. – На генплане и на картах улица называется «Совершеннолетия Октября», ну а они решили место на вывесках сэкономить. Вот и написано на всех домах – «шестнадцатилетие».

– Совершеннолетие – это ведь восемнадцатилетие. А шестнадцатилетие – возраст деликтоспособности.

– Ну, я ж, хомбре, и говорю – дебилы! Это что, есть тут у нас неподалеку улица имени пламенной испанской революционерки Долорес Ибаррури. Так эти уроды умудрились ее фамилию написать с буквы «Е»! Скандал был…

Мишка устал и все чаще перекладывал чемодан эксперта из одной руки в другую. А Николай Петрович казался неутомимым. Юноша стал отставать и, быть может, именно поэтому не заметил того момента, когда в дворовой арке эксперт попал в руки гопников.

Увидев, как эксперта прижали к стенке и выворачивают ему карманы, Канашенков вспомнил, что он милиционер. Припомнив тренировки по рукопашному бою в школе милиции, где он всегда преуспевал, он поставил чемодан Петровича на асфальт, стряхнул пыль собственной нерешительности и, взнуздав жеребца боевой ярости, ринулся в бой.

Случись ему увидеть, как четверо избивают одного, он в любом случае попытался бы исправить несправедливость. Сейчас же осознание того, что неизвестное ему мурло бьет человека, спасшего Мишке жизнь да к тому же носящего одну с ним форму, удесятерило его силы. Бой был жарким и коротким, ибо Канашенков хорошо помнил максиму школьного наставника по рукопашному бою: «Бой не нужно вести. Его нужно прекращать».

Первого гопника, попытавшегося его остановить, следователь вывел из равновесия подсечкой и довершил начатое коротким боковым в голову. Второй отморозок пошел на выручку первому. Мишка остановил его встречным ударом ноги в колено и отправил противника на отдых прямым, угодившим в левую бровь противника. Третий «рыцарь подворотни» пытался возражать и размахивать руками, но Канашенков просто толкнул его в грудь, нападающий отлетел назад, запнулся за оградку бордюра и канул в зарослях акации.

– Миша! Амига! Ну-ка, вот этого, вот этого не упускай! – кричал Николай Петрович, показывая себе под ноги. – Ну-ка, пни его для верности! Еще раз! Еще! Ага, теперь этого! Спасибо тебе, хомбре.

Мишка увидел, как в руке эксперта вместо мутного цвета колбы материализовались полулитровая бутылка водки. Как раз старику на опохмелку!

Оставив гопоту зализывать раны, товарищи дотащились все же до дома, где проживал эксперт. Докучаев уговаривал Мишку переночевать у него, но Канашенков категорически отказался. Причем без всякой видимой причины – просто выпитое спиртное, усталость и свалившийся на него груз новых знаний требовали одиночества. Мишка проводил старика до самой двери квартиры, потом спустился во двор и уселся на скамейку, готовый немедля уснуть. Часы показывали половину первого ночи. Кружилось над головой звездное небо. Строго говоря, в какой стороне находится его пристанище, юноша совершенно себе не представлял. Более того – его совершенно не пугала мысль, что он может уснуть прямо на скамейке.

– Тоже ключи потерял? – услышал Мишка и открыл глаза.

Перед ним стояло лохматое большеглазое чудо лет восьми от роду. На лице чуда было написано искреннее сочувствие к собрату по несчастью.

– Нет, я друга провожал, – ответил он серьезно. – А ты почему такая бездомная?

Большеглазое чудо тяжело вздохнуло и поведало грустную историю о том, как потеряло где-то ключи от квартиры и вынуждено ждать старшую сестру, которая работает до поздней ночи. Гордость не позволяло чуду попроситься на ночлег к соседям.

– А родители? – спросил Мишка.

Чудо грустно вздохнуло и ответило, что родителей у нее нет, кроме сестры.

– Может, позвоним сестре? – предложил Канашенков.

Чудо призналось, что не помнит телефона.

– А до которого часа сестра работает? И где?

Сестра работает на «Скорой», сегодня она кого-то подменяет и подменяет, кажется, до двух ночи.

Кроме того выяснилось, что чудо порядком замерзло от ночной свежести.

– Укутывайся в мой плащ, – сказал Мишка. – С головой и с ногами. Сестра мимо этой скамейки не пройдет? Точно?

– Спасибо, – с чувством поблагодарило чудушко, укутываясь в плащ. – А как тебя звать?

– Михаил. Можно Миша. Или Мишка.

– Ух ты! А меня только Ирой. – Чудушко секунду подумало. – Нет, еще я Риша. Так меня Марина зовет. Которая моя сестра.

Мимо скамейки, где сидели Мишка и мелкое чудо, неторопливо прошагала компания, разливая по пути мелодичные гитарные аккорды. Лирические напевы, по-видимому, нашли отражение в душах жильцов окрестных домов, поскольку из окна дома напротив раздался волчий вой оборотня, весьма гармонично, к слову сказать, вплетавшийся в гитарную музыку.

– Ирина, ты спи, если хочешь. Я тебя постерегу.

– Не, я не хочу. Расскажи стих.

– Какой стих?

– Какой-нибудь. Только смешной.

Мишка смог припомнить лишь стародавнее четверостишие:

– Сокровищный стих! – похвалила Ира. – А мы с тобой всю ночь здесь сидеть будем?

– Нет, пока твоя сестра не придет. Только к тому времени ты уснешь. К тому времени даже я спать буду. Наверное.

– И гулять уже поздно?

– Поздно, красавица. И цирк закрыт. И зоопарк тоже. Хотя… Ты знаешь, есть одно место, которое еще открыто.

– Я маленькая, – сказала Риша. – Мне в ночные клубы нельзя. А мы на прошлые выходные с Маринкой в настоящий зоопарк ходили! Я там настоящего живого мумака видела! Представляешь?

– Здорово! – искренне восхитился Мишка. – А я вот еще ни разу настоящего мумака не видал, только в книжках. И вообще, чего мы с тобой в клубе позабыли? Пойдем-ка лучше в планетарий. Лезь ко мне на колени. Не холодно?

– Я как совсем маленькая, – хихикнула Риша. – Нет, мне тепло. Даже жарко. Даже, как в печке.

– Планетарий – это такое место, где показывают звезды и созвездия, – взялся объяснять Канашенков. – Вон, погляди вверх. Смотри – Большая Медведица!

– Где медведица? – сипло спросила Риша из-под плаща.

– Да вон, идет по небу, хвостом машет.

– А кто там еще есть? – сонно спросила Риша.

– Да кого там только нет… Рысь, Лев Большой и Лев Малый, Жираф, Кит, Телец, Гончие Псы…

– Ух ты, вот так зоопарк такой зачудительный… – чуть встрепенулась Риша. – Миш, а у медведей разве хвосты есть?

– Есть. Только маленькие.

– Здоровско… – сказала Риша и засопела, убаюканная теплом, покоем и свежим воздухом. Мишка слушал ее дыхание.

Риша дремала на Мишкиных руках. Парили в небе звезды. Полз меж ними огонек заходящего на посадку в городской аэропорт авиалайнера. Сонно, словно Большая Медведица в своей берлоге, ворочался засыпающий город.

– Миш! – сквозь сон спросила вдруг Риша. – А они ее не догонят? Гончие Псы… Медведицу… не догонят?

– Нет, Риша. Я послежу.

Мишка сидел почти неподвижно, прислушиваясь к дыханию спящего ребенка. Странное это было ощущение. Канашенков вспомнил, как он однажды спросил своего сокурсника, у которого родилась дочь, каково это – быть отцом? «Полный паралич инстинкта самосохранения», – ответил ему сокурсник.

В половине третьего ночи у подъезда остановилась «Скорая». Мишка вскинул голову. К подъезду шла невысокая стройная шатенка. В сумерках она показалась ему завораживающе прекрасной.

– Из… извините! – хрипло выдохнул юноша. – У меня тут посылка для вас…

Девушка приблизилась к скамейке. Нет, она не была завораживающе прекрасна. Просто очень красива.

– Господи! И долго вы здесь сидите?..

– Да нет. Часа два, наверное.

– Надеюсь, Ирина участие в распитии не принимала?..

– Нет, распитие случилось раньше…

– Давайте, я возьму ее на руки.

– Вот еще! – заявила Риша, выпутываясь из плаща. – Я и сама дойду. Я уже выспалась. Я теперь кушать хочу.

– Спасибо вам, – девушка протянула Мишке руку. – Я Марина, сестра Ришки. Марина Каурова.

– А он Михаил. Но можно звать Мишей или Мишкой, – сообщила Риша.

– До свидания, – сказал Канашенков, поднимаясь со скамейки. – Скажите, а Лесопарковая далеко?

– Точно на другом конце города, – улыбнулась Марина. Улыбка у нее была красивая. Как и все прочее. – Вы голодны?

Мишка попытался вспомнить, когда он обедал последний раз. И не смог.

– Зверски! – сказал он и счастливо улыбнулся.

Пятница. Неделя первая

Забежав в фойе общежития, Мишка на бегу отвесил поклон поглощенной вязанием вахтерше Анфисе Петровне и, не желая состариться в ожидании лифта, стремглав рванул по лестнице. Пробегая этаж за этажом, он основательно выдохся. События последних суток практически не оставили ему времени на отдых. Наконец показалась лестничная площадка девятого этажа. Канашенков сделал последнее усилие, добежал до двери своей комнаты и, шумно выдыхая воздух, прижался к двери всем телом, как к родному и близкому существу, всегда готовому поддержать.

«Вот это зарядочка! В школе на тренировках так не носились. Еще неделька таких пробежек, и можно смело записывать в Олимпийскую сборную по забегам в высоту!»

Слегка отдышавшись, Мишка трясущимися руками отпер дверь и удивленно замер на пороге.

Чемодан, лежавший возле стенки, смотрел на хозяина сердито и подозрительно, видимо, догадываясь, что длительное отсутствие его владельца не обошлось без соперника.

Зато в остальном в комнате произошли необъяснимые перемены к лучшему. На полу лежал потертый, но симпатичный ковер с восточным рисунком. А черно-белый, так и неопробованный им телевизор исчез. На его месте возвышалось чудо японской техники, старенькое, но на вид вполне работоспособное.

«Странные какие-то воры в нашей общаге, – подумал Мишка, собирая по комнате умывальные принадлежности. – Обычно злодеи, проникнув в чужое жилье, все ценное уносят, а здесь – приносят. Странненько все это, странненько».

Нагнувшись к чемодану за свежими вещами, он вдруг вспомнил очаровательную улыбку новой знакомой и застыл, раздумывая над сложившейся ситуацией:

«А ведь если у меня получится вернуться в свой мир, то Марину я больше не увижу, – и резко замотал головой, отгоняя так непонравившуюся ему мысль, – домой вернуться никогда не поздно. Да и нет пока у меня такой возможности. А вот встретиться с Мариной возможность есть и нужно ее реализовать. А вдруг я ей не понравлюсь? Ладно. Я подумаю об этом позже, а пока – в душ!»

По счастливой случайности, душевая оказалась незанятой, и Канашенков, быстро сполоснувшись, вернулся в комнату.

Часы показывали полвосьмого утра, календарь, ярко отсвечивая, во весь голос вопил, что на дворе пятница и что любимый день всего рабочего люда вступил в свои права. До начала рабочего дня оставался еще час, и юноша столкнулся с нелегкой проблемой, решая, что же ему надеть. Форменная одежда изрядно помялась и пропахла потом, запасные брюки, извлеченные из чемодана, от долгого пребывания в узилище напоминали лесенку-стремянку, рубашки, не иначе как в знак солидарности, обзавелись таким же узором. Страдая от отсутствия утюга, словно от зубной боли, Мишка натянул на себя джинсы и черную футболку, на груди которой алел портрет Че Гевары. Оглядев себя в зеркале, он обнаружил там не бравого лейтенанта, а, скорее, студента, критически усмехнулся и отправился на первый этаж. Вывеска «Закрыто» на дверях столовой, казалось, прикипела к двери навечно.

– Анфиса Петровна! – голос Мишки был пропитан возмущением: – Наша столовая вообще работает когда-нибудь?

– Так она и сейчас работает, – не отрывая глаз от вязания, ответила вахтерша. – А на табличку ты внимания не обращай. Когда ремонт в столовой делали, так ее гномы прибили, чтобы им не мешали. Теперь отодрать никто не может.

Мишка, обрадованный подобной новостью, повернул к столовой. Призрак голодной смерти, радостно скалившийся за его спиной вплоть до того момента, пока Марина не накормила его домашней снедью, издал обиженный рев и скрылся за горизонтом. Однако молодой растущий организм требовал пищи, и Канашенков нырнул в дверь столовой. Спустя полчаса, помахивая пакетом, битком набитым сдобными вкусностями, приобретенными в этом заведении общепита, Мишка вошел в здание следствия. Поднимаясь по лестнице, он благожелательно улыбался каждому встречному. Сытость придала ему сил и наделила хорошим расположением духа. Жизнь явно удалась. На лестничной площадке второго этажа он нос к носу столкнулся с Регинлейв Гримсдоттировной. Гномиха указательным пальцем пришпилила его к стене, как гвоздем-соткой, и внимательно осмотрела сверху донизу, точно долгожданную улику.

– Стоять прямо и молча. Так-так. Вид – помятый, невыспавшийся. На морде лица – блуждающая, самодовольная улыбка, по типу близкая к загадочной… Резюме: самец-соблазнитель, тип – мачо, одна штука. Ночь провел не один и очень бурно, – вынесла свой вердикт Регинлейв Гримсдоттировна. – Это кто же у нас такая шустрая и без инстинкта самосохранения? В глаза смотреть!

Не желая объяснять, что причинами его внешней помятости и недосыпа являются вовсе не страстные объятия роковой красотки, а всего лишь маленький диванчик, выделенный ему для отдыха гостеприимной Мариной, и краткость сна. Мишка скромно пожал плечами и проскользнул к своему кабинету.

Витиша в кабинете то ли еще, то ли уже не было. На краю того стола, где с важностью монумента высился «Ундервуд», сидел, задумчиво и размеренно покачивая ногой, незнакомый парень лет тридцати на вид. Ростом он был чуть повыше Мишки, но из-за того, что сутулился, насколько выше, сказать было затруднительно. Его коренастая фигура была обтянута стильным костюмом серого цвета, едва не трескавшимся по швам на широких плечах. Парень повернул в сторону посетителя узкое, почти треугольное лицо. Покатый лоб, на который спадал идеально зачесанный пробор пепельно-серых волос, настороженный взгляд темно-коричневых глаз, жесткая щеточка узких усов под длинным носом да белый оскал ровных зубов придавали лицу парня выражение, схожее с мордой овчарки, застывшей на боевом посту.

– Чем я могу быть вам полезен? – лязгнув зубами, отрывисто спросил парень.

– Да я в общем-то здесь живу, – слегка растерялся Мишка, понимая, что впервые в жизни разговаривает с оборотнем. – Я Канашенков Михаил. Следователь. Новенький. Меня сюда Шаманский на постой определил. А вы, наверное, Костик?

– Я – Константин Кицуненович Инусанов, – веско и внушительно ответил парень. – Вермаджи. Но все вокруг почему-то зовут меня Костиком. Если вы следователь, то тоже можете меня так называть.

Пока молодые люди обменивались рукопожатиями, в кабинет вошел Витиш, держа в руках высокую, достававшую ему до подбородка, стопку картонных папок.

– Всем привет! Я вижу, вы уже познакомились! И Мишка, ну прям, как живой! А Шаманский говорил, что ты мало того, что на выезде чуть коньки не двинул, так потом еще и Петровичу в собутыльники угодил. Я тебя уже и не чаял увидеть. До понедельника как минимум. Так, народ, можете расслабиться – утренняя великая порка, то бишь планерка – отменяется. Шаманский упылил на совещание к Васильеву. Так что на повестке дня – распитие горячительных напитков… Михаил, расслабься, чай пить будем. А ты о чем подумал? Вот ведь до чего Петрович людей доводит…

– А это тебе рождественский, тьфу ты, майский подарок. – Витиш с облегчением скинул стопку папок на стол. – Чтобы ты не заскучал, Шаманский тебе чуток дел в производство подкинул. Как новичку – самую малость. А чтобы ты совсем не заскучал, вот тебе еще новость: начальство наше Иосиф свет Виссарионович в неизбывной мудрости своей порешил включить тебя в состав следственной бригады… Будешь нам с Костиком помогать.

Заинтересованно поглядывая на Витиша, Мишка с трудом очистил место на столе, заваленном папками с делами, и гордо стал выкладывать из пакета блинчики, булочки, расстегаи и ватрушки.

– М-м-м… – плотоядно замычал Витиш, озирая сдобное великолепие. – Сейчас позверствуем! А пока мы вкушать от даров твоих будем, ты, Мишаня, нас застольной байкой потешишь. В смысле про вечерний выезд расскажешь.

– Уж больно кровавая там история вышла, – смущенно пробормотал Канашенков. – Не застольная она совсем получилась.

– Не испортят нам обедни злые происки врагов! – гордо продекламировал Витиш. – Ты пока рассказывать будешь – есть не сможешь, глядишь, и нам с Костиком кусочек-другой достанется. А такими мелочами, как кровь, потроха и жалобы обиженных нами граждан, аппетит нам нипочем не перебьешь. Так что давай, рассказывай. Со всеми натуралистическими подробностями.

Костик поддержал мычание Витиша одобрительным рыком и, не говоря ни слова, поспешил включить чайник. Мишка, слегка заикаясь от волнения, начал рассказ о своих злоключениях, потом успокоился и продолжил повествование в лицах, добавив эмоций и смачных выражений.

– Значит, Халендир пропал, да и хрен с ним, воздух чище будет, – резюмировал Витиш, задумчиво жуя ватрушку. – Его дочь, вылечившись, превратилась сначала в монстра, а потом стараниями Петровича – в прах. Тоже неплохо. Из женки Халендировой получилась груда фарша, а жаль, красивая тетка была, добрая… Кто, почему и зачем, пока, конечно, неизвестно… И если в ближайшее время не станет известно, Кусайло-Трансильванский вскоре будет иметь бледный вид.

– Куда ему бледнеть-то? Он ведь и так всегда бледный, как побелка на стенах, он же вампир?! – изумленно рыкнул Костик.

– Если его кровососы за неделю хотя быть тень следа злодея не найдут, увидишь, как вампир бледнеть умеет, резонансное дело-то, – Игорь назидательно ткнул пальцем вверх.

– А у следов есть тень? – удивлению Костика не было предела. – Тогда ты на стене наследил. Своей тенью.

– Есть. Есть и тень у следов, есть и запах, и персональное фото на доске почета, то есть в фототаблице. Но, скорее всего, в самом крайнем случае прокурорские кровопийцы Халендира злодеем обзовут и в розыск объявят.

– Так, может, Халендир и поубивал всех? – выдвинул гипотезу Костик.

– Эт вряд ли… – с интонацией товарища Сухова протянул Витиш. – Уж больно эльфы к своей семье привязаны, хотя все может быть, все может быть…

– Игорь, а про какую следственную бригаду ты говорил? – Мишка, проглотив очередной блинчик, решил перенаправить беседу в интересующее его русло.

– Вот уже полгода в городе и его окрестностях разбойничает странная банда, состоящая из четырех оборотней и двух-трех вампиров. У всех волыны разнообразные, вроде даже пару раз и автоматы терпилы видели. И числится за этой командой уже полтора десятка эпизодов. Берут в основном деньги, золотишко да украшения подороже. Иногда и рухлядишку поценнее утаскивают. Правда, все эпизоды пока в «висяках» числятся. Вот и решено соединить дела в единое производство и нашей дружной компании их сплавить.

– А почему в единое-то? Сам говоришь, дела «висячные», и неизвестно, одними и теми же лицами-мордами все преступления совершены? А в чем их странность? Что, у нас разбойников мало? И оборотни среди них есть, и вампиры, и людей полно, даже пару раз гномы с эльфами отметились. Гоблинов, правда, никто в разбоях не замечал, те больше по кражонкам да мошенничествам специализируются. Чего странного-то? – посыпались с двух сторон вопросы на Витиша.

– Тиха-а-а! – хлопнул ладонью по столу Витиш. – А странность, мальчики, в том, что когда разбой по сути уже закончен, то есть барахлишко собрано, а терпила сидит-лежит и не гугукает, и вроде бы можно спокойно валить на хазу и пилить себе хабар, грубого слова никому не говоря, обязательно кто-либо из разбойников по терпиле из ствола пальнет. Руки-ноги, а то и все вместе прострелит… Для чего? Зачем? Непонятно… То ли кровью друг друга вяжут, то ли просто отмороженные напрочь… Я бы на последнее поставил – уж очень, твари, крученые. Не в движении – местных мафиков наши опера трясли, как ежовцы троцкистов, но те открещиваются, махновцы, мол, незнакомые. Но и на залетных тоже не похожи – обстановку знают, как местные, да и слишком долго на одном месте работают…

– Это получается, весь отдел полгода копал-копал и ничего выкопать не смог, а наша стая должна эту банду найти и обезвредить? – нахмурился Костик. – Надо, значит, сделаем. А сколько у нас сроков осталось?

– Со сроками полный порядок. Все дела как «висяки» приостановлены. А мы, ребятишки, займемся вот чем. – Витиш достал из стола небольшую стопку листов. – За день до твоего, Миша, прибытия еще один эпизод нарисовался. Потерпевший – Изыруук Тугулук-оглы с почетным погонялом Спотыкач.

– Изыруук Тугулук-оглы? Так он же гоблин! – от волнения уши у Кости приняли треугольную форму, быстро обрастая серой шерстью. – Мало того, что он гобло зеленое, так он еще и шулер!

– Ну, шулер, ну и что? Что ж ему теперь за это, лапы на пустыре из обреза простреливать можно? – философски проворчал Витиш. – Ладно бы за карточным столом, да канделябром по морде. Тогда, ясно дело, состава преступления нет, законная самооборона. А в данном случае – наш клиент. Так что, Миша, ноги в руки и в больничку, наш герой ныне там в травматической хирургии обретается. Ты, Костик, давай диаспору оборотней пошерсти. А я, сирый, вомперами займусь. Доели-допили? По коням, господа, по коням.

Мишка и Костя синхронно поднялись и дружно направились к выходу, но на пороге были остановлены воплем Витиша:

– Мужики! Я с этими разбойниками самое главное сказать забыл! У Женьки Еремина завтра свадьба. Танцуют, тьфу ты, приглашены все! Форма одежды нарядная. В тринадцать часов регистрация, потом по стандартному плану. Кто не успевает – гражданская панихида с песнями и плясками в восемнадцать ноль-ноль в нашей кафешке. Теперь все! Разойдись по заведованиям.

Перед тем как выйти из кабинета, Канашенков смущенно обратился к Витишу:

– Игорь… А если я вдруг не один приду? Это как… входит в программу праздника?

Витиш одобрительно похлопал его по спине.

– Слышь, молодой, я так чую, что до твоей свадьбы тоже недалече? Тебе повезло: Женька сказал, что в связи с острым дефицитом женского пола на торжестве появление прекрасных незнакомок приветствуется!

Мишка вышел из кабинета окрыленным. Догнав Костика, выспросил у него маршрут следования до больницы и, пожелав вермаджи удачи в его нелегком деле, отправился на автобусную остановку. Добравшись без всяких приключений до больницы, следователь нашел дежурного врача травматологического отделения.

– Изыруук Тугулук-оглы? – при упоминании интересовавшей Мишку личности дежурный доктор сморщился, словно от пения Шуры. – Есть у нас такой. Лежит в палате номер шесть. Койка напротив окна. Только вы с ним построже будьте. Напугайте его, что ли, а то он мутный какой-то. Урка этот своей блатной пургой и больных, и медработников достал уже.

Войдя в палату, Канашенков, ранее видевший гоблинов только в кино да на картинках, без труда определил, кто из постояльцев является объектом его внимания. Чуть приплющенная зеленая физиономия гоблина лениво поводила треугольным носом, не менее лениво шевеля челюстью, фальшиво блестевшей сусальным золотом фикс. Лапы гоблина были перебинтованы, что не мешало ему активно вертеться на кровати, пытаясь влезть одновременно во все разговоры, что велись в данный момент в палате. Миша устроился на табуретке напротив зеленого терпилы и звонким щелчком по панцирной сетке привлек к себе внимание.

Последующие два часа были заполнены по большей части непрекращающимися жалобами Изыруука на жизнь, на козни окружающих и рассказами о его почти ангельском бытии. С громадным трудом Канашенкову удалось извлечь из подстреленного шулера скудные данные о происшествии, да и то лишь после озвучивания угрозы тщательно проверить источники его доходов немедля после излечения.

Картинка рисовалась весьма мрачная, без малейшего признака белого или хотя бы серого цвета. Три дня назад Изыруук после очень для него удачного вечера возвращался домой, набив карманы деньгами, честнейшим способом выигранными в «двадцать одно».

На пустыре гоблина остановили три оборотня и два вампира, каждый из которых имел при себе огнестрельное оружие. Первоначально Изыруук уверял, что бандиты были вооружены покруче армейского спецназа, но после убедительной просьбы Мишки к медработникам поставить зеленому фантазеру клизму или, в крайнем случае, укол количество стволов снизилось до приемлемого уровня, не изменив, правда, качество описания. Подробнее, чем: «Большие, железные и настоящие», Спотыкач описать оружие напавших на него злыдней не смог, как ни старался. В связи с тем, что жизнь Изыруука не была абсолютно безгрешной (за неделю до нападения он перешел улицу на красный свет), бедный гоблин не смог превратиться в ангела или хотя бы отрастить крылья, а посему попался и под прицелом нескольких стволов был беспощадно ограблен. Сумма ущерба колебалась от пятидесяти тысяч импортных денег до ста тысяч отечественных, но наличие десятка золотых колец и пяти массивных золотых серег оставалось неизменным. Лишив Тугулука материальных ценностей, бандиты уже собирались уйти, когда один из вампиров развернулся в его сторону и последовательно двумя выстрелами перебил жертве лапы. Описать внешность лиходеев гоблин не мог, так как оборотни были в зверином облике, а вампиры Изырууку все казались на одно лицо. Записав показания, Мишка распрощался с потерпевшим и направился к выходу. Однако в тот момент, когда он уже готов был покинуть палату, гоблина осенило вдруг неожиданное просветление.

– И знаешь, законный, во еще че тебе не взвесил. Когда эти псы потные мне лапы кончали, я типа прихренел и в бессознанку прыгнул. Но за тварями паскудными дубанил, чтобы их на память прикинуть. И че я просек, законный, с ними был шестой, типа, человек… Хотя нет, постой. Обличье – точно человечье, а кто там был, человек, эльф или еще кто, не скажу. Но точно не гном и не гобл. Рожу его паскудную я не видел, он на голову капюшон напялил. Мутный этот ко мне за спину зашел да минут пятнадцать там чего-то бурчал. Че бурчал, да че делал, не скажу, не видел, не слышал. Да и отрубился я по-настоящему вскоре. Так что ищи их, законный. Ищи лучше. Таких уродов отстегнувшихся надо кончать по-любому, волков позорных! Будто не знают, что под группу скощуха не канает!

Дополнения гоблина следователь записывать в протокол не стал, но зарубку в памяти сделал.

Выйдя из здания больницы, Мишка поспешил к зданию «Скорой помощи», надеясь застать там Марину. Однако медики его разочаровали, сказав, что девушка совсем недавно отправилась домой. Рассчитывая перехватить Марину возле ее дома, он чуть не бегом направился к автобусной остановке. Ему повезло. Выскочив из автобуса, он заметил Марину, неторопливо идущую по тропинке к своему дому.

– Марина! – пытаясь остановить девушку, Мишка заорал во все горло: – Здрасте, Марина! А у нас завтра свадьба! – от волнения Канашенков торопился вложить максимум информации в минимум слов.

– Свадьба? Завтра? У нас? – притворно ужаснулась девушка. – А почему я об этом не знаю? Нижайше благодарю за своевременное предупреждение. Я, правда, не очень уверена в том, что приглашения успеют дойти до гостей, и все равно, я очень рада, что у меня впереди целая ночь для подготовки. Поспать, правда, не успею. Да бог с ним, со сном, такое событие. Оно ведь один раз в жизни бывает? Правда? Погоди… – Девушка насмешливо прищурила один глаз. – А ты точно мне замуж предлагал? А вдруг я несогласная?

Мишка оторопел, не в силах не только пошевелиться, но и даже сказать что-нибудь в ответ.

– Ну и жених же мне достался… Теперь еще и вакцину от столбняка раздобыть надо… – продолжала улыбаться девушка. – Не могу не заметить, что у вас, сударь, весьма оригинальная манера делать барышням предложение.

– Да нет же! Нет! – испуганно замахал руками юноша. – Мы женимся не завтра! То есть не мы завтра женимся!

– Так все-таки мы женимся?

– Нет, мы не женимся…

– НИ-КО-ГДА? – Марина сделала такое трагическое выражение лица, что Мишка замер в полном недоумении. – А я-то, наивная, уже и платье себе придумала…

Видя побледневшее Мишкино лицо, девушка расхохоталась:

– Ты, главное, в обморок не падай, а то нашатыря у меня при себе нет. О чьей свадьбе речь идет? Кому так несказанно повезло? Кто женится?

– У моего коллеги – Женьки Еремина завтра свадьба, и он нас приглашает…

– Нас? А меня за что?

– Вообще-то он приглашал меня, но мне так захотелось, чтобы вы были рядом…

– Ну, если без обязательств, то на такой поход в ЗАГС я согласна. Когда и куда венки приносить?

– В тринадцать часов регистрация в ЗАГСе, – выпалил единым махом обрадованный Канашенков. – Потом кататься, а в восемнадцать часов банкет…

– Ну, значит, до встречи возле ЗАГСа, – многозначительно улыбнулась Марина и, помахав парню рукой, направилась в сторону своего дома.

Мишка зачарованно провожал ее взглядом, пока девушка не скрылась в подъезде. Опомнившись, он хлопнул себя ладонью по лбу и побежал по делам.

За делами и хлопотами день прошел незаметно. Вечером, подходя к общежитию, Канашенков в очередной раз хлопнул себя ладонью по лбу. От частого соприкосновения с ладонью лоб протестующе зачесался, однако умиротворяющее почесывание досталось затылку. Люди такие странные создания! Идти на праздник следовало в парадной форме или как минимум в приличном костюме. Ни тем, ни другим Мишка не обладал. В раздумьях, где же ему разжиться приличной одеждой, он брел по холлу общежития, не глядя по сторонам, и незаметно набрел на коменданта. Решив, что умудренная жизнью комендантша поможет разрешить его проблему, он обратился к гномихе:

– Гейрхильд Гримсдоттировна! У меня завтра свадьба, а костюма приличного у меня нет. Вы не знаете, не могу ли я одолжить у кого-нибудь в нашем общежитии костюмчик на день?

– Во-первых, поздравляю вас, молодой человек. Во-вторых, вы, люди, страшно суетливая и абсолютно непрактичная нация. У вас завтра такое знаменательное событие! Надеюсь, супругу поселять на своей жилплощади не собираетесь? А вы совсем не готовы! Вот, например, мы – гномы, готовимся к свадьбе за три года!

– Да нет же, Гейрхильд Гримсдоттировна! Женится мой сослуживец, а меня на свадьбу только пригласили сегодня! – Мишка чуть не взвыл от досады. – А расскажите, как вы к свадьбе готовились?

– Я – девушка юная, мне о таких глупостях думать рано еще. А по поводу костюма ты к нашим активисткам обратись: Шизе, Фазе и Катастрофе. Они в сто тринадцатой комнате обитают.

Окрыленный надеждой Мишка направился по указанному адресу.

– Здравствуйте. Мне бы Шизову, Фазиеву и Сусликову…

– Шиза, с тебя шампусь, – сказала крупная и статная девушка лет тридцати, одетая в длинный махровый халат и с полотенцем на голове. – Я же говорила, что сам придет!

– Ой, какой хорошенький! – плечом к плечу с девушкой в халате встала худощавая рыжая девица примерно того же возраста. Ее голову украшали огромные розовые бигуди. – Мальчик, ты к нам по делу или познакомиться?

– Че орете, коровы?.. – раздалось ворчание со стороны кровати. С подушки поднялась взлохмаченная светловолосая голова. – Мужика не видали, что ли?.. Вот когда бы к нам тот лейтенантик в гости зашел… Ой, мля… Девки, прикройте меня! Дайте одеться!

– Я выйду… – смутился Мишка.

– Девки, держите его!

– Да он стесняется!

– Машка, где мои духи?

– Да на тебе, дура! На тебе, кроме них, больше ничего и нет!

– Вы спросите, чего он пришел! Может, документы проверить?

– А че, кто-то против? Пусть проверяет. И документы, и прописку, и душу, и тело!

– Девушки… Я к вам вот по какому вопросу! – отчаянно завопил Канашенков. – Мне бы одежку какую на свадьбу организовать!

Наступила краткая тишина.

– Фаза, гони за портвехой. Мы в пролете. Чего нам ловить – общага-то семейная…

– Товарищ лейтенант, чего же это вы в Тулу со своим самоваром?..

– Да не у меня свадьба, а у сослуживца! – чуть не плакал Мишка. – А я третий день в городе! У меня из одежды с собой только джинсы да самое нижнее белье!

– Не, девки, нам еще можно тут поживиться… Эх, как же я жажду лейтенантского тела!

– Ф-а-аза! Дай мне расческу!

– Нет уж, Сусликова. Мы тут тоже не с прическами, так что не выпендривайся!

Из-за ширмы выплыла фигуристая блондинка в коротком шелковом халате.

– Ой! А мальчишник перед свадьбой будет?

– Тебе бы все по мальчишникам тусоваться, Сусликова! Ясно же сказали – парень пока в обороте!

– Ой, как здорово! А пить будем шампусь или портвейн?

– Чай будем пить, Сусликова. Пацан к нам по делу. У него прикида на праздник нет.

Канашенков затравленно смотрел на обитательниц комнаты сто тринадцать.

– Не, пацан нормальный, – внимательно осмотрела Мишку Фаза. – Будем брать. Садись, мальчик, чайку попей. А мы пока чесанем по адресам.

Девчата усадили гостя за стол, снабдив его кружкой с чаем и вазой с печеньем, а сами разлетелись по зданию общежития в поисках добычи. Как добывали ее Шиза, Фаза и Катастрофа, он мог только догадываться – судя по их репликам, в ход шли уговоры, обман, прямой шантаж и женские чары.

На протяжении доброго часа он наблюдал за тем, как на поверхности одной из кроватей неуклонно растет гора из различной одежды, перемешавшейся в самые причудливые сочетания и комбинации. Слегка порванный и изрядно чумазый ватник слился в страстных объятиях с эльфийской туникой, из-под груды штанин различного окраса и формы озорно выглядывали кюлоты гномов, подглядывавшие за бесстыдно развалившейся орочьей набедренной повязкой. Меховая накидка оборотня пыталась выбраться наружу из груды рубах и сорочек, но, обессилев на полпути, устало свесила мохнатые уши. Поверх груды одежды, отливая изумрудным блеском, гордо возлежала треугольная эльфийская шляпа с фазаньим пером, рядом с которой испуганно сжался в комок котелок с прорезями для чертовых рогов. Юноша взирал на появление одежды сначала с восторгом, потом с недоумением, чуть позже со страхом, сменившимся тупым отчаяньем. Решив, что собранное количество тряпья их удовлетворяет, Фаза и Катастрофа умело перегородили комнату ширмой, проведя границу между Мишкой и одеждой. Шиза, слывшая высококультурной девушкой (в течение двух месяцев она периодически посещала дизайнерские курсы), возложила на свои широкие, но хрупкие плечи ответственную работу по превращению Канашенкова в прекрасного принца. Приняв позу художника, застывшего перед мольбертом, Шиза брала из кучи вещи, казавшиеся ей самыми подходящими для создания того или иного образа, и кидала их за ширму. Мишка, руководствуясь краткими инструкциями, натягивал на себя предписанный ему ансамбль, после чего выходил на дефиле. Черная водолазка под малиновым пиджаком сменялась салатового цвета рубашкой под меховой безрукавкой. Эльфийская шляпа недоуменно взирала с высоты его макушки на необъятные малиновые галифе, по мановению Шизиной руки, сменявшиеся набедренной повязкой. Шиза окидывала его критическим взглядом, советовалась с товарками и раз за разом отвергала принятое ею пятью минутами ранее решение. К концу третьего часа Мишка, изнеможенно передвигая ноги, в очередной раз выбрался из-за ширмы. Теперь он был облачен в стального цвета брюки из шелковой ткани, переливавшейся в лучах электролампы отливом алмазной огранки, такого же цвета пиджак спортивного покроя и белоснежную сорочку с высоким воротом. Если не считать того, что пиджак был широковат в плечах и талии, а в брюки можно было запихать еще одного Канашенкова, выглядел он великолепно. Посовещавшись между собой, шебутная троица пришла к одному им известному выводу, в шесть рук раздела смущавшегося и вяло сопротивляющегося юношу, попутно чиркая по пиджаку и брюкам кусочками мела. На ходу натягивая на себя футболку, Канашенков вышел в коридор и оглянулся на дверь комнаты неразлучной троицы. Из-за двери доносились звуки ругани и пулеметное стрекотанье швейной машинки. Тяжко вздохнув и мысленно поставив крест на своем завтрашнем парадном облачении, Мишка поплелся в свою комнату. Спать хотелось просто неимоверно.

Суббота. Неделя первая

Утренний солнечный луч, любопытствуя, заглянул в комнату, но с разбегу налетел на громаду платяного шкафа, отсутствовавшего еще вчера. Врезавшись в зеркальные створки, луч рассыпался на множество солнечных зайчиков. Те, в свою очередь, озорничая и веселясь, запрыгали по комнате, щедро делясь с окружающими радостью наступившего дня. Их энергичный танец разбудил Мишку, и он уже привычно обвел комнату взглядом, гадая, какие сюрпризы она ему преподнесет.

Практически сразу его взгляд наткнулся на блестевший в солнечных лучах отутюженными стрелками костюм, свободно парящий в воздухе. Канашенков оторопело помотал головой и резко сел на кровати. Ощущение нереальности не проходило. Протерев глаза, он все же нашел разгадку. Костюм не висел в воздухе – пиджак был аккуратно накинут поверх костей скелета, уныло зажавшего в зубах плечики с брюками и сорочкой.

Отчаянно радуясь новому озаренному веселым солнцем дню, сулившему только море счастья и удовольствия, Мишка быстро сполоснулся в душевой и облачился в подготовленный для него наряд. Вдоволь налюбовавшись на свое отражение, он спустился на первый этаж общежития, отвешивая встречным поклоны. Его появление спасло как минимум одного человека – комендант, в очередной раз распекавшая Сидорычева за его появление в непотребном виде в общественном месте, завидев юношу, засияла детской улыбкой и ограничила взыскание Афанасию Леонидовичу очередным, неизвестно каким по счету, предупреждением. Отпустив Сидорычева на покаяние, она проводила удаляющегося от общежития Мишку задумчивым взглядом, прикидывая, видимо, не пора ли ей задуматься над собственными матримониальными планами.

Опасаясь измять или испачкать костюм, Канашенков остановил такси и с комфортом доехал до ЗАГСа. Напротив здания уже стояла длинная кавалькада машин, которую возглавлял милицейский «уазик». Борта «бобика» были щедро украшены разноцветными ленточками, а вместо привычной сиреневой мигалки на крыше возвышалась дуга, украшенная колокольчиками. Возле дверей ЗАГСа весело толпился народ, повсюду трещали выстрелы шампанского и искристо звенели переливы смеха. Чуть поодаль от основной массы стояла Марина, одетая в коктейльное платье светло-зеленого цвета. В одной руке она сжимала руку Иришки, издалека похожей на лазоревое облако на тонких ножках, а в другой находился изящный букет. Еле сдерживаясь от желания подбежать, Канашенков подошел к девушке. Ее искренняя радость от встречи окатила его волной безотчетного и светлого, точно платья невест, счастья. Ирина, менее взрослых скованная приличиями, радостно запрыгнула Мишке на шею, звонко щебеча слова приветствия.

Времени на беседу уже не оставалось. Возглавляемые женихом и невестой гости и родственники проследовали в ЗАГС. Церемония прошла торжественно и без происшествий и не запомнилась ничем, кроме каштанового облака Марининых волос, пропитанных тонким запахом духов. Обменявшись кольцами и традиционным поцелуем, молодожены увлекли всех на улицу. Мишка вертел головой, выбирая, в какую же машину ему сесть вместе Мариной и Иришкой, когда кто-то легонько тронул его за плечо. Обернувшись, он увидел Марину, которая чуть виновато улыбалась:

– Миш, ты прости меня, мне все очень понравилось, но я не смогу пойти в ресторан.

– Почему? – вздрогнул от огорчения Мишка.

– Понимаешь, Иришке там не место. Маленькая она еще для таких праздников, а оставить ее мне не с кем. И без присмотра я ее оставлять не хочу. Поверь, у меня есть причины для этого.

– То есть, если бы было с кем оставить Иринку, то ты бы пошла со мной? – Канашенкову совершенно не хотелось прощаться с накрывшей его волной счастья, и ради того, чтобы Марина составила ему компанию на торжестве, он готов был немедленно изобрести хоть вечный двигатель.

– Пошла, с удовольствием бы пошла. Но оставить-то не с кем. Обе мои подруги на дежурстве, родственников у нас нет, – грустно склонила голову Марина. – Ты не переживай. Иди и хорошо повеселись. Иди, Миша. Тебя ждут.

Юноша мрачно топтался на месте, не в силах сделать шаг вперед и расстаться с Мариной. Внезапная мысль озарила его лицо улыбкой.

– Марина! Мы можем оставить Ришку в моем общежитии. Поверь, там очень хорошие люди живут. Они уже не раз мне помогли, и я уверен, они и сейчас нам помогут.

– Ну, это как-то не совсем удобно, может, у них какие-нибудь свои планы. А Иришка им только помешает, – стеснительно, но уже гораздо веселей пробормотала Марина, понемногу сдавая позиции.

– Ришка помешать не может по определению! – не сбавлял напор Канашенков. – Уж больно солнечный она человек!

– Марина! Ты не переживай! Я буду очень правильная, очень послушная и совсем-совсем немешательная! – приняла Мишкину сторону Иринка. – Ты и так со мной постоянно возишься, а я, думаешь, не вижу, что ты с Мишей хочешь пойти? И не хмурь брови! Я вижу, вижу, вижу! А если ты с Мишей не поедешь… – Иринка сделала вполне мхатовскую паузу. – Я кушать ничего не буду! НИ-КО-ГДА! Даже мороженое! Ну, если только чуть-чуть…

– Все! Раз уж вы вместе против меня, я сдаюсь! – Марина подняла руки в шутливом жесте. – Поехали в общежитие, шантажисты.

Выйдя из такси напротив общажной высотки, Иринка заметила Сидорычева, оживленно дискутировавшего о чем-то с чертом Василием Петшовичем Жемчуговым-Задорожным. Беседе ничуть не мешал тот факт, что собеседники восседали на свежеокрашенной скамейке.

– Ой, Миш! Ты меня с ними хочешь оставить?! – восхитилась Иришка. – Зачудительная пара!

– Нет, Риш, не с ними, но те, с кем я хочу тебя оставить, не менее зачудительные. – Юноша посадил девочку себе на плечи и решительно зашагал ко входу. Марина следовала за ним, внимательно оглядываясь по сторонам.

Шиза, Фаза и Катастрофа встретили гостей радушно.

– Не, девки, без шансов, – сказала Фаза, внимательно оглядев Марину. – Я и десять лет назад такой красоткой не была. Уступим поле боя и сохраним девичью честь.

– И то верно, – тяжело вздохнула Шиза. – Сдается мне, что не видать нам лейтенантского тела. Значит, будем дружить. Это кто тут у нас такой пестрый? Привет, подружка! Во что с тобой играть станем?

– Ой, я так люблю играть! – подала голос Катастрофа.

– Со своими играми вали на мальчишник, а здесь – ребенок! – сурово промолвила Фаза. – Ладно, товарищ милиционер и товарищ его спутница, идите, гуляйте на здоровье. Хорошего пацана отхватила, подруга. Доброго.

– Я знаю! – светло улыбнулась Марина.

– Чаю? – выплыла из-за ширмы гражданка Сусликова с подносом.

– Ты его хоть разогрела? – скептично спросила Шиза.

– А разве надо? – несказанно удивилась Сусликова, стала поворачиваться и опрокинула поднос точно на Маринкино платье.

– Вот от того она и Катастрофа, – тяжко вздохнула Фаза.

– Ой, я не хо-о-оте-е-е-ла-а-а! – жалобно протянула гражданка Сусликова.

Марина отряхнула с платья заварку, поглядела на Катастрофу и произнесла, невероятно точно копируя грузинский акцент:

1

Общевойсковой защитный комплекс.

2

Оборотень, умеющий принимать любой звериный облик.