Вечер медленно выполз из-за леса, совершая свой ежедневный моцион. Сначала он должен будет добраться до поворота дороги и заставит водителей включить фары; потом, свернув налево, шутки ради, проглотит бетонную стелу с названием поселка; и, наконец, начнет слизывать дома, уменьшая его до размеров центральной площади, занять которую ему еще никогда не удавалось, потому что там даже ночью горят два желтоватых фонаря. Но все это произойдет чуть позже, а пока небо еще оставалось прозрачно голубым…

– Ну и как? – Володя оглядел накрытый стол.

– Нормально, вроде, – Катя пожала плечами, но голос у нее получился виноватым, словно оправдывавшимся за отсутствие лобстеров и мидий. Она ни разу не ела их и потому считала, что в жизни потеряно очень многое (в двадцать лет всегда кажется, что очень многое потеряно, причем, безвозвратно). Поправила ложку в салате, пододвинула баночку с хреном поближе к холодцу.

– Да, если б не Васька… – задумчиво произнес Володя, доставая сигарету, – а могли б до праздников додержать. На праздники мясо всегда дорожает – заработали б нормально.

– Володь, что об этом говорить? Гришка остался, и ладно.

– В принципе, да, – Володя кивнул, выпустив дым в открытую форточку, – это я так, ты ж меня знаешь. Не поросенка жалко, а обидно будет, если приедут, пожрут и тю-тю. Вроде, мы тут миллионеры какие…

– Володь, – Катя обняла мужа, обретая, тем самым, точку опоры, – но надо же что-то делать-то! Не хочу я утки со ссаньем таскать, да еще за такие деньги, понимаешь? Если зарплата будет, как обещала Вероника, да твои – хоть нормально жить можно!

– Все верно, котенок, – он прижал жену так, что та пискнула от удовольствия, и поцеловал волосы, пахшие жареным мясом.

Ритуал был соблюден, и Катя, выбравшись из-под уютного крылышка, уселась на диван. Часы показывали половину седьмого, поэтому она ткнула пульт, включив телевизор.

– Скоро должны прийти, – заметил Володя, словно сериальные герои со своими надуманными проблемами ломали торжественность ожидания, и такое наплевательское отношение могло все испортить.

– И что?

Вопрос был, естественно, риторическим, поэтому Володя лишь вздохнул, давно признав, что тягаться с мексиканскими красавцами явно выше его возможностей. Демонстративно выйдя на кухню, он вернулся с двухлитровой пластиковой баклажкой.

– Хоть самогон перелей, – заметила Катя, не отрываясь от экрана, – у нас же еще оставались красивые бутылки.

– Думаешь, не догадаются? – Володя засмеялся, – хватит тебе выпендриваться. Подумаешь, послы хрен знает какой державы! Ну, есть у них бабки. Ну, купили они тот магазин, и что?.. Жопу теперь им лизать?

– Лизать не лизать, но я денег хочу! Я хочу новую куртку! Не забывай, сколько мне лет!.. Я хочу быть красивой и успешной, а тут… – она потрогала волосы, – покраситься, блин, не на что! Хожу, как… – она не нашла нужного сравнения, – а твоей зарплаты только на еду и хватает… да еще на выпивку!..

– Началось, – Володя открутил крышку с логотипом «Святой источник» и наполнил рюмку.

– Зачем, вот, ты пьешь? Сейчас ведь забуробишь!..

Володя знал наизусть весь последующий сценарий, поэтому спокойно отправил в рот содержимое рюмки и взяв кусок колбасы, обмакнул его в хрен.

– Давай-давай, – подначивала Катя, забыв, и о рабыне Изауре, страдавшей от своего униженного положения (как она понимала ее!..), и о том, что пять минут назад жалась к мужу, ища понимания, – люди придут, и как мы будем выглядеть?..

– Люди?.. – спеша выплеснуть эмоции, Володя судорожно проглотил колбасу, – придут, значит, люди, а я кто?!.. Я, между прочим, инженер. Я институт закончил, а они!.. Барахло тягать из Турции только и могут!.. Они, вот, знают, что такое эпюры сил и напряжений?

– А на фиг им это? Они знают, что такое купюры, а ты копейки считаешь!

– Я б, может, тоже был, как ты выражаешься, «успешным», но кто виноват, что в этой дыре единственный завод, и тот растащили? Слава богу, директорскую «Волгу» пока не продали, а то, вообще, без зарплаты останусь! Вот тогда ты взвоешь!..

– Так что ж ты сидишь в «дыре»! Все ж говорят, что у тебя «золотые руки»! Поезжай…

– Куда это я поеду? – от возмущения Володя даже не донес вторую рюмку до рта, – хоть раз посмотри что-то, кроме своих долбаных сериалов! Увидишь, как иногородних «обувают» в той Москве! Хочешь в рабство меня продать?..

– Не хочу я тебя продавать! Но, значит, раньше надо было! Люди из какой грязи поднялись! На «мерсах» теперь ездят!..

– Ага, из грязи в мрази… – Володя наконец выпил, – раньше, говоришь?.. – взгляд его просветлел, а голос сделался задумчивым, – это точно, свалил бы раньше, глядишь, никто б мне сейчас мозги не полоскал…

Это был удар ниже пояса, и Катя закрыла лицо руками. Володя не знал, плачет ли она, но, в любом случае, ему стало жаль молодую жену. «Девятый вал», периодически прокатывавшийся по относительно спокойному житейскому морю, сея панику и ужас перед завтрашним днем, ушел; вернулось осознание того, что оставшиеся после него мелкие волны можно преодолеть даже на разбитом корабле, если только держаться вместе, дружно…

– Котенок, я ж тебя люблю, – он погладил Катю по голове, но ту уже «отбросило штормом» слишком далеко. Она холодно посмотрела на мужа; слез на лице не было, но и улыбки тоже.

– Хватит мне слов, понимаешь? Сколько можно? Я жить хочу, а словами сыт не будешь. Может, я тоже люблю тебя! Мне что, легче от этого?..

Словно обжегшись, Володя отдернул руку.

– Не знаю, – он пожал плечами; подумал секунду и не найдя себе лучшего применения, вернулся к столу; снова наполнил рюмку, и на этот раз Катя ничего не сказала. Вернее, она сказала, но к мужу это уже не имело отношения:

– Без двадцати семь. Могли б хоть позвонить, если что.

– А оно им надо? – Володя небрежно разрушил пирамиду соленых помидоров, – Кать, я тебе говорю, это другие люди. Я ж жил в городе. Они делают только то, что им выгодно – там никто не пойдет к соседу, просто помочь картошку выкопать…

– Что ты мне рассказываешь? Я тоже училась в городе… только, похоже, не тому. А люди все разные!..

В прихожей тренькнул телефон и выдержав паузу, залился бесконечным звонком.

– Легки на помине, – усмехнулся Володя, – сейчас скажут, что задерживаются.

– Похоже на межгород, – Катя поднялась.

– Еще лучше! Значит, вообще, не приедут. Ну и ладно. Таньку с Серегой позовем и сожрем все это, на фиг!.. – последнее предложение он выдвинул уже сам себе, потому что жена вышла в коридор и прикрыла дверь.

Пока ее не было, Володя быстро налил еще рюмку и выпил; потом, как ни в чем ни бывало, сунул в рот сигарету. Ему стало совсем хорошо и даже показалось, что гораздо приятнее будет общаться с Серегой и Танькой, чем решать какие-то вопросы с незнакомыми людьми, перед которыми и не знаешь, как себя вести… Да и кто решил, что сожрав Ваську, они непременно должны взять его жену на работу?

…Дурочка наивная!.. Двадцать два года – что с нее взять?.. – Володя подошел к окну и увидел Толика, ковырявшегося в стареньких «Жигулях». Возле него крутился огромный рыжий кот – наверное, самое толстое существо в доме, потому что кормил его весь подъезд; а еще Настя с третьего этажа промчалась на велеке в направлении улицы. Володя даже знал, что едет она к ларьку с несуразным по их жизни названием «Аладдин», и покупать будет жвачку «Бумер» за два рубля.

Возникло нестерпимое желание прихватить со стола остаток самогона, ссыпать в пакет колбасу и аппетитные отбивные из Васьки… да, еще сложить помидоры обратно в банку, и спуститься к Толику …Что там у него?.. Небось, опять карбюратор. Это ж час работы, а потом можно смыться в гараж… Глядишь, и Колька подтянется – он там все время возится со своей развалюхой…

С удовольствием затянувшись, Володя осознал, что именно здесь ему хорошо, и ни в какой город он не поедет никогда, даже если очень позовут – здесь он свой, а остальное, это отговорка, придуманная для жены. Здесь он знает всех и может решить любой вопрос, причем, для этого совершенно не нужны те пресловутые деньги – вон, литр самогона, и все дела. Это его жизнь и другой ему не нужно!

Дверь осторожно открылась.

– Ну что, не приедут? – бодро спросил Володя, еще витая в радостных мыслях о карбюраторе, гараже и Толике.

– Это не они. Это тетя Люда.

– О, как! И с чего это она нас вспомнила?

– Тетя Нина умерла, – Катя опустилась на диван.

– Та, которая к нам на свадьбу не поехала? – Володя принял воинственную позу, – хоронить не буду! Вишь, когда им надо, сразу вспоминают, что родственники у них есть!

– Да не надо никого хоронить – похоронили уже. У нее наследство осталось.

– Большое? – заинтересовавшись, Володя присел рядом.

– Квартира, деньги кое-какие. А из родственников – только мать, да тетя Люда. Мать отказалась давно, а тетя Люда сейчас сказала – старая, говорит; помру, пока оформлю.

– Нормально, – Володя довольно потер руки, – у Витьки – это механик наш, знаешь, да? У него бабка в деревне померла, так дом оставила. Он его продал и живет сейчас – в ус не дует. Плевать ему, платят ту зарплату или нет… а уж если городскую квартиру толкнуть!

Катя смотрела на мужа и молчала, потому что еще никак не могла осмыслить своей связи с квартирой тети Нины. Это ж в городе – почти как на Северном полюсе!.. Хотя нет – ближе; она даже жила там, пока училась, но как давно это было!..

– Я всегда считал, что наследство сваливается неизвестно откуда только в твоих сериалах… – Володя мечтательно улыбнулся, – вообще, это дело обмыть надо. Тебе плеснуть?

– Ну, налей чуть-чуть, – Катя махнула рукой, зная, что муж не отстанет. После трех рюмок пить одному ему становилось скучно, а останавливаться, пока не закончится проклятая баклажка, он не умел. Да и к тому же, ей почему-то уже не было жаль уродовать так старательно сервированный стол.

– Другое дело, – обрадовался Володя, – может, сходить за Танькой с Серегой? Посидим, а?

– Как хочешь, – Катя равнодушно пожала плечами, потому что в семь уж, точно, никто не придет, ведь администрация, где работала Вероника, была давно закрыта. …А, может, оно так и задумано? Может, мы приготовили все это для себя, а не для какой-то Вероники с ее неведомыми друзьями?..

Володе не терпелось очутиться в шумной компании, где жена перестала бы концентрировать внимание лишь на нем и «капать на мозги» своими замечаниями. Он давно усвоил простую истину – чем больше людей собирается вместе, тем больше свободы достается каждому; да и вообще, на людях жены становятся милыми и покладистыми.

Быстро чокнувшись с рюмкой, которую Катя даже не успела поднять, Володя выпил, на ходу бросил в рот помидор и торопливо выскочил за дверь. Катя брезгливо посмотрела на налитый ей самогон и отвернулась; подумала, что с Вероникой или без, но сегодня для нее все равно открылись новые, пусть пока не ясные возможности. …Только, вот… нет, с одной стороны, все логично, ведь это моя родная тетка, но, с другой, странно – почему все отказались от наследства. В наше время ни от чего не отказываются…

Катя вышла в коридор и остановилась, задумчиво глядя на телефон. …А, собственно, что такого особенного я собираюсь спросить? Эти вопросы придется обсуждать так или иначе…

– Мам, – сказала она, когда на другом конце сняли трубку, – тебе тетя Люда не звонила? Тетя Нина умерла, ты в курсе?

– Земля ей пухом, – голос матери был абсолютно спокоен, – на похороны я не собираюсь.

– Не в похоронах дело. Она про наследство говорила – что, вроде, мне все достанется.

– А Людка что, отказалась? – мать явно обрадовалась.

– Ну да. Говорит, старая уже…

– Ах, она старая?.. – слышно было, как мать расхохоталась, – не, дочь, она не старя – похоже, поумнела она; ничего мы не хотим от этой ведьмы!..

– Тетя Нина была ведьмой? – Катя растерялась.

– Ведьма и есть. По жизни. Она ж старшая, и когда родители померли, она командовала нами, как хотела. Людка-то боялась ее – слушалась, аж в рот смотрела, а я воевать пыталась. А уж когда мы с Витюшей пожениться решили, чего она только не творила со злости: и запирала меня, и ему звонила – рассказывала, какая я дрянь, только б я за него не вышла!

– Почему? Папка ж хороший был.

– А она, вот, решила, что он мне не пара. Мы, вишь ли, «голубых кровей», а он агрономишко. И еще я за ним в деревню собралась ехать – вообще, позор! Мы ж в городе должны жить, где мужики с положением!..

– Постой! Каких «голубых кровей»? Почему я не знаю?

– А ты когда-нибудь интересовалась этим?

– Нет, но… – Катя запнулась, – но я ж и не думала, что там есть, чем интересоваться.

– Да нечем, – засмеялась мать, – это Нинкины фантазии. Похоже, больная она была на всю голову, хоть и ученая. А по поводу наследства, я тебе так скажу – вступай, конечно, но сразу продавай ту квартиру. Может, там какой дух ее еще остался.

– Мам, да что ж ты так на нее?.. Хоть расскажи, а то я ее совсем не знаю…

– И слава богу! Но если хочешь, расскажу.

– Конечно, хочу! Я, прям, сейчас зайду! – Катя почувствовала, что вокруг начинают разворачиваться какие-то события. Это было так непривычно и так интересно!

…Пусть не сериал, но с кого-то же пишут эти сценарии! Чем черт не шутит?.. Она несколько секунд слушала в трубке короткие гудки, не несшие никакой информации, и потом вернулась в комнату; взглянула на часы, в очередной раз убеждаясь, что никаких городских гостей не будет. Остановила взгляд на накрытом столе и поняла, что ее совершенно не прельщает провести вечер, слушая бестолковые споры о состоянии автопарка, еще оставшегося в заводе; кивать на Татьянины поучения по уходу за поросятами и наблюдать, как Володин язык постепенно начинает заплетаться, а движения теряют уверенность. Все это она видела, едва ли, не каждый день.

…А вдруг тетя Нина была не такой уж сумасшедшей? – подумала она с трепетной радостью, – может, и правда, в нас что-то есть… только от кого? Жаль, что я с ней никогда не общалась… Она снова вышла в коридор и уставилась на стоявшие в углу туфли. Достаточно сунуть в них ноги, набросить ветровку, перейти площадь и… но останавливал непонятный страх …а если я, действительно, из какого-нибудь княжеского рода, то как жить дальше во всем этом?.. Страх уравновешивался любопытством, и чаши весов, определяющих значимость желания, склонялись, то в одну, то в другую сторону.

…А почему я должна жить здесь? Разве у меня такое безоблачное настоящее, чтоб держаться за него? В конце концов, у меня уже почти есть квартира в городе… Одна из чаш прочно опустилась вниз. Катя быстро оделась и пока не появился Володя с компанией, выскользнула из дома.

– Мам! – Катя распахнула незапертую дверь и заглянула в дом. Никто ей не ответил, и она уверенно направилась в огород.

Всего час назад, открывшаяся картина воспринималась бы естественно, но после разговора о «голубых кровях» все выглядело настолько карикатурно, что Катя рассмеялась. Мать с растрепанными седыми волосами, в резиновых ботах и расстегнутой вязаной кофте непонятного цвета перебирала морковь, любовно очищая ее от земли и разбрасывая по двум кучкам – та, что покрупнее, отправится в погреб, а помельче – на корм поросятам. Понятие «голубой» ассоциировалось, разве что, с небом, но никак ни с этими перепачканными руками, и лицом, украшенным капельками пота.

– Ваше Высочество! – позвала Катя, – помочь? Сейчас переобуюсь, – она направилась к дому.

– Кать! – крикнула мать вдогонку, смеясь над удачной шуткой, – тут осталось-то!.. Пойдем, лучше блинцами тебя угощу, пока не остыли, – она нагнала дочь, – а Нинка, значит, померла… и слава богу! Несчастный человек.

– Почему?

– Потому! Выше себя не прыгнешь, даже если очень хочется. Девка она неглупая была – университет закончила, в отличие от нас с Людкой. Ее даже на кафедре оставили, а там-то сплошь профессора да доценты – фамилии у всех на «ский» заканчивались; интеллигенция в третьем колене. Видать, кто-то пошутил над ней, а, может, самой завидно стало, и кинулась она в книжках рыться – тоже, значит, предков своих искать. А корни наши в Новгородской области – это в войну родители каким-то образом здесь очутились. Вот, Нинка поначалу и решила, что происходит прямиком от викингов. Даже древо генеалогическое рисовала. Целую историю придумала, как какой-то конунг – ну, царь по-ихнему, пришел на Русь вместе с другими варягами и влюбился в простую новгородскую девушку. Да, а конунг тот происходил чуть ли не от самого Рюрика… цирк, да и только! Ну, обсмеяли ее естественно, и тогда пошла она другим путем – от фамилии нашей. Фамилия-то редкая, и, представляешь, нашла ее в каком-то старом словаре…

– Разве Самойловы редкая фамилия? – перебила Катя.

– Ты даже не знаешь, что девичья фамилия наша – Аплечеевы? – возмутилась мать, – во, дожили!.. Так вот, Нинка нас с Людкой специально в библиотеку водила, словарь тот показывать. Там томов!.. Целая полка!.. Толстые, с золочеными корешками, как сейчас помню. И, значит, Аплечеевы там упоминались отдельным пунктом.

– И кто они? – спросила Катя разочарованно. В душе она рассчитывала на более именитое родство, и даже совершенно сказочная история с викингами привлекала ее гораздо больше.

– Сейчас скажу, – мать поставила тарелку с блинами и вытерла руки, – Нинка тогда заставила нас это наизусть выучить. Пока, говорит, не выучите, из дома не выйдете. А нам лет по семнадцать было. Выучили, как миленькие, да так, что до сих пор помню, – она подняла глаза к потолку, – «…фамилия Аплечеевых многия в древния времена служили российскому престолу дворянския службы в разных чинах и жалованы от государей поместьями. Происшедший от сего рода Михайло Дмитриев Аплечеев написан в списку 1634 года в числе дворян и детей боярских и верстан поместным окладом». Вот, – мать выдохнула с облегчением, словно сдала трудный экзамен, – на этой почве она и двинулась. Она все искала себе ровню, только где ее найдешь в те времена? Тогда даже кто и знал свое происхождение, скрывали, иначе в партию не примут, а без партии ж никакой карьеры. В общем, сложное время было, ты уж и не помнишь его.

– Но теперь-то все можно, – воодушевилась Катя, – если, правда, в архив запрос послать?..

– Катька, – мать строго погрозила пальцем, – тебе одной свихнувшейся мало? Она, вон, прожила всю жизнь, как перст, в своих бредовых фантазиях, а у тебя нормальная семья, нормальный муж. Ребенка вам еще надо…

– Мам, – Катя вздохнула, потому что вопрос поднимался не первый раз, – мы ж говорили на эту тему – не хочу голодранцев плодить. Самим жрать не на что; вот, разбогатеем…

– Все-все, – мать замахала руками, – это ваше дело, я в него не лезу. Только смотри, не пытайся вознестись слишком высоко, а то падать больно будет.

– Почему сразу «вознестись»? – Катя пожала плечами, подумав при этом: …А почему нет?.. «Жалованы поместьями…» Сейчас, и поместья возвращают, и дома – были б бумаги…

Телефон зазвонил так неожиданно, что обе вздрогнули.

– Алло, – мать сняла трубку, – да, у меня. Серега с Танькой пришли?.. А она забежала с морковкой помочь… хорошо-хорошо, – мать засмеялась, – сейчас идет, – и положив трубку, принялась складывать блины в пакет, – муж без тебя не наливает. А про город забудь; иначе, вот, ей-богу!.. Не посмотрю, что ты – мужняя жена; закрою в комнате, сниму штаны…

– Ладно те, мам, – Катя смущенно отвернулась; подобный казус случился только раз и очень давно (аж в четвертом классе!), но память мгновенно вернула злополучный день, когда Галка Смолина, подбила ее вместо школы, пойти за сараи – играть в больницу; а чтоб никто ничего не заподозрил, сначала решили написать записки, вроде как, «от родителей». Наигрались они вволю, только, вот, на следующее утро, перед занятиями, классная руководитель принесла их каракули настоящим родителям. С Галкой, хоть она и являлась инициатором, весьма либерально провели воспитательную беседу, а Катю мать выпорола ремнем так, что весь день пришлось ерзать за партой, ища наименее болезненное положение для своей несчастной попы и прятать зареванные глаза. Слава богу, никто из одноклассников не догадался, что случилось с всегда внимательной на уроках девочкой, зато классная, похоже, все поняла, и подойдя на перемене, ехидно сказала: – Как, Самойлова, усвоила, что врать нехорошо? Жалко тебя, конечно, но заслужила… Катя до сих пор помнила, как стояла вся пунцовая, с низко опущенной головой. Стыдно было ужасно, и с тех пор она старалась не врать.

– Сто лет Смолину не видела! – Катя вздохнула, выныривая из не слишком приятных воспоминаний, – интересно, как она?

– Вроде, учится, – мать пожала плечами, – я отца ее видела; говорит, все экзамены сдает… если не врет, как всегда. Девка-то она, конечно, не глупая, но аферистка!.. Ладно, иди, а то Вовка заждался, – она протянула пакет, – возьми. Закусывать-то, поди, нечем… и как он живет с тобой, с такой бездельницей?..

Катя не стала рассказывать о накрытом столе, чтоб не расстраивать мать бессмысленным убийством Васьки; вообще, мысли ее были далеки от гастрономии, да и понесшая заслуженное наказание маленькая девочка быстро спряталась в отведенном ей дальнем уголке памяти. …Как живет… это как я с ним живу! Я ж должна жить в поместье и иметь кучу слуг, а не с каким-то автомехаником!.. – подумала она, но вслух, конечно, ничего не сказала.

С одной стороны, желанного чуда, вроде, не произошло – тетя Нина оказалась не потомком древних князей и уж, тем более, не легендарной царевной Анастасией, но, с другой, осознание того, что твои предки существовали в 1634 году, открывало необозримые просторы для фантазии. А фантазия вновь рождала надежду на чудо, и получался замкнутый круг. …Это же так естественно! Только мы не задумываемся о том, что предки каждого человека должны были жить еще в каменном веке, иначе б откуда эти люди взялись сейчас? У моей матери была мать, у ее матери тоже мать, и так, наверное, до самой Евы… Аж дух захватывает!.. Просто пока нет конкретных имен, нет и конкретных предков. Теперь я будто познакомилась с ними. Это, как в лесу – выйдешь на поляну и видишь траву, прошлогодние листья, а стоит присесть на корточки, оказывается, там полно, и грибов, и ягод – надо только присесть на корточки…

– …Как мать-то?

Катя вздрогнула, но тут же улыбнулась, узнав бабу Лену, жившую через три дома. Осуществляя свой маленький бизнес, она, как обычно, несла кому-то банку молока.

– Нормально. Морковь сегодня выкопала.

– Ну, и слава богу.

Баба Лена пошла дальше, а Катя подумала, что в 1634 году наверняка присутствовали и ее предки, и Танькины с Серегой; она с ужасом поняла, что уже не сможет отделаться от попыток представить этих людей. …И зачем только мать все рассказала? Как жить с таким знанием и радоваться, что уродилась какая-то морковь?.. Или она это специально – не решив задачу сама, передала ее мне?.. А тогда почему она противится, чтоб я этим занималась?.. Пороть она меня будет… все, я теперь замужем, а Вовка меня любит…

Реализовав товар, баба Лена уже шла обратно.

– Ты чего тут стоишь-то? Ждешь кого?

– Не, никого. Просто задумалась, – Катя заспешила домой, пока сумбурные мысли не стали облекаться в слова, которые все равно никто не поймет – никто ведь не знает, кем являлись их предки в 1634 году…

– Ты что, через сахзавод шла? – услышав как открывается дверь, Володя вышел в коридор.

– Гуляла, – Катя протянула блины, – на, вот – теща передала.

– Не, я ж волнуюсь, – Володя взял пакет, – я ж люблю тебя.

Последнее признание Катя переводила на общепринятый язык, как – не ругайся, что мы тут выпиваем. Но она и не думала ругаться – по большому счету, ей было все равно, чем они занимаются, потому что эту жизнь она знала достаточно хорошо; знала, что произойдет сейчас, через час, через два – а, именно, ничего интересного.

В комнате висело сизое облако табачного дыма; стол давно потерял товарный вид, самогонки в баклажке сильно убавилось, и довольные гости, устав есть, сидели над полупустыми тарелками.

– Хоть бы проветрили, – Катя сразу направилась к окну.

– Ну, началось, – Серега разочарованно вздохнул, и Катя решила, что не права, ведь полученное знание вовсе не повод для мгновенного разрушения того, что у нее есть; поэтому, проходя мимо Сереги, потрепала его по голове.

– Не, правда. Вы-то принюхались, а я, так аж задохнулась.

– Садись лучше, – Серега подвинулся, но Катя осталась у окна, разглядывая компанию со стороны, – мы тут планируем, как вам лучше потратить деньги за хату. Я предлагаю купить Вовке машину, и пусть «на город» ходит, как Женька… ну, знаешь – мелкий; одноклассник твой. Смотри, – Серегины глаза азартно заблестели, – если делать две ходки в день, по три человека… Сто двадцать рублей с носа – это уже с бензином. Туда – обратно… шесть на сто двадцать, да на два… Сколько получится?

– Около полутора тысяч, – подсказала Таня, которая в школе была почти отличницей. Ее даже «вытянули» на серебряную медаль, правда, это ей никак не пригодилось, а саму медаль давно потеряла их дочка Настя.

– Вот, – Серега многозначительно поднял палец, – это в день!.. Если даже пару дней в неделю ходить, чтоб без напряга… Тань, сколько в месяц выходит?

– Много, – ответила та, не желая загружать мозги ерундой, – только Катьке-то зачем эта нервотрепка? То гололед, то гаишники, то какие-нибудь дураки пьяные. Вон, Славка убился в прошлом году, так до сих пор инвалид, и кабы не на всю жизнь. Кать, – она повернулась к более младшей подруге, – я советую купить домик возле нас. Прокопенки в город перебираются, так совсем недорого продают. У них там, и стойла, и сарай, и курятник. Ну, что я тебе рассказываю – сама знаешь. Займитесь хозяйством – купите корову, бычка на мясо, десяток поросят, кур. Уток не надо – весь двор вытопчут… а то удумали – бабе Нюре поросят сплавили!.. Она ж старая – то забудет покормить, то ноги у нее болят. Потому они и такие худые! Серег, – она повернулась к мужу, – скажи, у нас все есть – домашний кинотеатр купили, стиралку-автомат – все на скотине…

– Котенок, не слушай ее, – перебил Володя, загоревшийся идеей собственной машины, – представь, десять поросят, да корова, да бычок!.. От зари до зари будешь пахать!..

– А как ты хотел? – возмутилась Таня.

Катя слушала их спор, а на языке крутился вопрос, который она не хотела задавать вслух, чтоб не вызвать гнев всех троих – …а кто сказал, что я собираюсь продавать квартиру?.. Но неожиданно нашелся более мягкий вариант:

– Погодите делить шкуру неубитого медведя, – сказала она, – надо сначала вступить в наследство, а потом уж продавать-покупать – мало ли что там.

– Это да, – Володя кивнул, – Витька… ну, у которого бабка померла, говорит, бумаги оформляют только через полгода.

– Так долго? – удивилась Таня, незнакомая с процессуальными нормами.

– А чего, нормально, – не унимался Серега, – как раз к лету, когда дороги отремонтируют.

Катя почувствовала, что у нее начинает болеть голова, то ли от дыма, то ли от этих бессмысленных разговоров, и отвернувшись от гостей, высунулась в окно.

– Ну, ты чего? – Володя чуть подвинул ее, устраиваясь рядом, – ребята ж дело говорят.

– О чем говорить, пока ничего нет? Никто даже не видел, что это за квартира. Может, халупа с провалившейся крышей.

Володя растерянно почесал затылок. Такой вариант не приходил ему в голову – он-то представлял городскую квартиру похожей на дом Бачурина, хозяина местного колбасного цеха.

– Там ведь жила одинокая старуха, – продолжала Катя, – какую машину ты на это выменяешь?.. – и вдруг поняла, что сама боится того, что сказала, поэтому суеверно постучала по подоконнику, – тьфу, тьфу, тьфу…

– Ну, что вы там? – Серега шумно отодвинул стул и подошел к хозяевам с двумя наполненными рюмками, – не нравится, что мы предлагаем, придумайте свое. Магазин откройте. А что? Вон, Анька, чей киоск на площади. Одна, без мужа! Только товар возить успевает, а Шурка, сеструха ее, торгует. А товара в городе, говорят, валом!.. Давайте выпьем за Катькину тетку, царство ей небесное.

Катя выпила вместе со всеми; потом еще раз, и мысли утратили напряженность, а фамилия «Аплечеевы» превратилась лишь в строчку никогда не виданного словаря.

Храпел ли Володя ночью, Катя не знала – наверное, самогон возымел свое действие; зато проснулась она, именно, от его храпа. За окнами светало; внизу Толик, тоже «ходивший на город», прогревал двигатель. Мысль возникла мгновенно, как озарение. Катя вскочила с постели и подбежала к окну. Окунув голову в терпкий, после душной комнаты, утренний воздух, крикнула так, что эхо прокатилось по пустому двору:

– Толик!!..

– Ты чего орешь? – тот выглянул из-за открытого капота.

– Меня возьмешь?

– В город, что ли? Да поехали! Подходи к автостанции. Место, так и быть, забронирую.

Повернувшись, Катя увидела, что и Володя проснулся, но, даже уловив конец фразы, спросонья не смог вникнуть в смысл.

– Куда это ты? – спросил он, зевая, – на «толпу»?

– А денег дашь? – Катя усмехнулась, заранее зная ответ, – пока у меня выходные, съезжу к тете Люде. Она говорила, что надо какие-то бумаги подписать… ну, для наследства.

– Это да, – согласился Володя, – ты с Толиком договорись, чтоб он тебя обратно забрал.

– Так он, небось, сразу обратно, а, думаешь, там все так быстро? Может, вообще, заночевать придется. Сам знаешь, в городе не то, что у нас.

– Это да, – Володя вздохнул, – ну, заночуешь у тетки – авось, не выгонит.

– А чего у тетки?.. – Катя выдержала паузу, провоцируя сцену ревности, но ее не последовало, и пришлось пояснить, – своя ж хата есть.

– Кашу Гришке я сварю, но ты уж постарайся за раз все сделать, – муж повернулся на бок, – и возвращайся побыстрее…

– А вы тут особо не похмеляйтесь, – скорее, для порядка заметила Катя, но Володя сделал вид, что ничего не услышал.

О том, чтоб «бронировать» место, Толика можно было и не просить – количество водителей едва ли не превышало число пассажиров, и Катя подумала, что эта работа совсем не такая прибыльная, как обещал Серега. (Когда они с Толиком уже отъезжали от ветхого павильона, именуемого «автостанцией», на площадке стояло аж четыре абсолютно пустых машины, и их водители лениво курили, высматривая потенциальных клиентов).

…Со скотиной, небось, та же фигня… – решила Катя.

Парней, сидевших на заднем сиденье, она знала в лицо (как, в принципе, и большинство жителей поселка), но не настолько хорошо, чтоб заводить беседу. Разговаривать с Толиком тоже было не о чем, поэтому она смотрела на черные поля; на фыркающие сизым дымом тракторы, словно жуки, ползавшие на горизонте; на березки, окрасившиеся в грустный золотой цвет.

…А интересно, как все это выглядело в 1634 году?.. Может, тогда тут и не было полей?.. Уж тракторов, точно, не было, и этой дороги, и автомобилей… Катя прикрыла глаза. Называемые предметы тут же исчезали с картины, оставляя… наверное, в свое время она недостаточно хорошо учила историю, чтоб представить себе жизнь в семнадцатом веке, поэтому не оставалось ничего – одна серая пелена спрессованного времени.

Казалось, прошло всего несколько минут, когда она услышала голос Толика.

– Пристегнись, а то эти городские гаишники…

Открыв глаза, Катя увидела, что дорога стала шире, и машин больше, а справа, в беспорядке разбросанные по чистому полю, возникли двух– и трехэтажные дома из красного кирпича. Их крыши уже вышли на границу далекого темного леса.

– Во, блин, понастроили! – вздохнул Толик с завистью, – пять лет назад ни фига ведь не было. И откуда у людей деньги?..

– Зарабатывают, – раздался сзади веселый голос, – это ж город, а не то, что у нас.

…Это город, – мысленно повторила Катя, и ей сделалось страшно, будто выбор уже сделан, и остается только, задним числом, оценить его правильность. Это ж оттуда, из-за черных полей, кажется, что земные блага, вперемешку с манной небесной, можно черпать здесь огромной ложкой; их на всех хватит – надо только решиться!.. Но черпать, наверное, тоже надо уметь, иначе б все давно перебрались сюда, и черпали, черпали…

Когда Катя училась в медучилище, подобного страха не возникало, потому что в пятнадцать лет человек способен адаптироваться к любой обстановке – это ж, вроде, еще и не жизнь, а так, просмотр вариантов. Но в двадцать, когда у тебя есть муж, два поросенка (…блин, вернее, уже один…) и необъятный мамкин огород, который надо помогать возделывать, круг возможностей резко сужается. …Может, мамка и права – нечего мне тут делать?.. И Вовка прав…

– Прибыли. Станция конечная, – Толик остановился, – кто не в курсе, вон, остановка маршруток, а мне надо еще по своим делам мотнуться. Обратно я в час.

– Я завтра поеду, – не задумываясь, выпалила Катя (наверное, это желание было сродни любопытству, с которым ребенок сует пальцы в розетку).

– Тогда не со мной, – Толик покачал головой, – завтра у меня выходной. Чего ездить, если народа нет? Обратно и так, похоже, порожняком придется идти.

Катя пожала плечами – не он, так другой, еще есть и автобус, правда, тащится он в три раза дольше за те же деньги.

Толик уехал, попутчики с заднего сиденья уверенно направились к переходу, видимо, зная, куда им нужно, и Катя осталась одна, заворожено разглядывая огромные дома, от которых давно успела отвыкнуть.

Золотая листва, контрастируя с голубизной неба, создавала такую торжественную цветовую гамму, что, и люди, и автомобили, и даже яркие рекламы превратились в невзрачный фон для чего-то огромного и вечного – на них просто не хотелось обращать внимания, погружаясь в царственную осень. …А небо-то одно на всех, независимо от того, кто ты и откуда приехал, и потому не надо ничего бояться…

Раскрыв записную книжку, Катя нашла страничку с номерами маршруток, идущих к тете Люде. Одна из них, словно специально, остановилась чуть в стороне, призывно распахнув дверь. Остановку Кате подсказал водитель, а дорогу она помнила, ведь прожила здесь целых три года, пока училась. Только все вокруг здорово изменилось; хорошо, хоть дом остался прежним. Да и тетя Люда осталась почти прежней, очень похожей на мать – такой же колобок с маленькими глазками.

– Заходи, – она пошире раскрыла дверь и обняла племянницу; они трижды потерлись щеками, имитируя поцелуй, – быстро ты собралась. Мать, поди, отговаривала?

– Да нет, – Катя пожала плечами, – только не пойму, чего вы все отказываетесь от этой квартиры? Что в ней такого?

– Ничего, наверное… – тетя Люда вздохнула, – это трудно объяснить. В молодости мы столько от Нинки натерпелись, что на старости не хочется вспоминать. Сидишь иногда, думаешь – это, вот, могло получиться по-другому, если б не она, а тогда бы и это было не так, и это… сразу вся жизнь кажется неправильной. По молодости считаешь, что все всегда можно исправить, а к старости понимаешь, что никогда ничего изменить нельзя – все в этой жизни делается раз и навсегда, – тетя Люда снова вздохнула, – а тебе-то чем плохо? Хочешь, продай ее – район, по нынешним меркам, престижный; а хочешь, приезжай и живи, – она взглянула на часы, – ну что, поедем к нотариусу?

Катя не верила, что одни лишь неприятные воспоминания способны заставить отказаться от квартиры; что-то за всем этим крылось другое, но разгадку, похоже, никто не собирался ей сообщать. Она разглядывала прихожую, ожидая, пока тетя Люда переоденется, и мысли в голове крутились самые разные; одна из них показалась Кате важной.

– А ваша дочь претендовать не будет? – крикнула она.

– Ты что?!.. – послышалось из-за двери, – Танька и возвращаться сюда не собирается!.. Не, на всякий случай, я ей в Питер позвонила, так она хохотала до упада – я, говорит, в месяц зарабатываю больше, чем три таких квартиры стоят.

Катя вздохнула – наверное, у каждого своя судьба и определенная ею планка, перепрыгнуть которую невозможно.

Когда у тебя знающий гид, невольно перестаешь обращать внимание на дорогу, поэтому, когда они оказались в центре, Катя подумала, что настолько отвыкла от города, что сама никогда не сможет добраться ни до тети Люды, ни до автовокзала; а уж когда они спустились в подземный переход, напичканный крошечными магазинчиками!..

…Нет, как-то все стало совсем не так, – разочарованно решила Катя, – раньше я запросто ориентировалась… но окончательно ее добила очередь у нотариуса, которую пришлось отсидеть от начала до конца, хотя дел оказалось всего на десять минут – заполнить два бланка и расписаться в них.

– Дело сделано, – объявила тетя Люда, когда они снова оказались на улице, – через полгода получишь документы и делай, что хочешь. А теперь поедем обедать – я после операции уже три года питаюсь строго по расписанию.

– Я не хочу. Я б лучше квартиру посмотрела, если можно.

– Чего ж нельзя? На, ключ. По этой улице дойдешь до перекрестка и справа увидишь дом. Он один, который стоит торцом. Второй подъезд, двадцать пятая квартира. Если чего сделать надо будет по мужской части, звони – я Ивану Федоровичу своему скажу. Сейчас-то он на работе. Ну и матери привет передавай… ой, все, а то мой автобус!..

Тетя Люда на удивление ловко вскочила в едва открывшуюся дверь, и протиснувшись внутрь, исчезла из вида. Катя не успела, ни испугаться внезапного одиночества, ни обрадоваться тому, что сжимает ключ от собственной городской квартиры – она просто пошла в указанном направлении.

Подъезд оказался очень похожим на ее собственный – такой же неухоженный и мрачный. С другой стороны, было в этом и нечто хорошее, ведь если забыть, что она в городе, можно представить, будто просто возвращаешься с работы.

Поднявшись на этаж, Катя вставила ключ, повернула его и замерла, продлевая благостный миг, когда страх борется с надеждой, и надежда всегда побеждает – так уж устроены люди.

Затаив дыхание, она толкнула дверь. Надежда тут же съежилась и забилась в угол, потому что в темном коридоре новую хозяйку встретил запах пыли, старой мебели и еще чего-то… нет, он не нес в себе ощущения смерти – скорее, некой тайны, которая, правда, исчезла, едва Катя коснулась выключателя. На трюмо возникла газета и ленточка, оставшаяся от погребального наряда; там же стояло блюдце с дешевыми карамельками. Катя представила, как неудобно было ворочать здесь тяжелый гроб, но все это осталось в прошлом.

Вздохнув, она приступила к осмотру своих владений.

Ванная, конечно, оказалась ужасна, и если желтизну можно было отчистить, то отвалившаяся плитка и трубы, покрытые шубой ржавчины, Катю очень расстроили. Кухня выглядела более прилично, но газовую плиту тоже требовалось менять – таких уродцев на тонких ногах делали, наверное, лет пятьдесят назад. Зато комнат оказалось целых две! Одну Катя сразу окрестила «спальней», потому что там стоял диван, телевизор, платяной шкаф и кресло, накрытое куском паласа – точно такого, как лежал на полу; а вторую «кабинетом». Здесь жили книжные шкафы и письменный стол с настольной лампой; на стенах в беспорядке висели фотографии незнакомых людей, а на потолке серело пятно, появившееся явно не без помощи соседей сверху.

Катя присела к столу, через окно глядя на соседний дом, и вдруг улыбнулась. …Фиг вам всем, а не машину и не корову с поросятами!.. И мамке, фиг!.. Она представила, как просыпается утром, спускает ноги с постели, и ступни утопают в мягком ворсе ковра; находит тапочки, такие же мягкие, совсем невесомые, и идет в ванную, сверкающую голубым кафелем, протягивает руку к шкафчику, полному всяких кремов, пенок и шампуней; потом придирчиво разглядывает себя в большом зеркале (она всегда мечтала о большом зеркале, но Володе хватало и маленького, чтоб только, держа наготове бритву, изучать свою щетину); потом приняв душ, выходит на кухню, сверкающую белизной холодильника и плиты… а какие там будут шторки!..

…Кстати, о кухне… Взглянув на часы, Катя решила, что о чае с бутербродом, которыми она завтракала в шесть утра, желудок давно успел забыть, и неплохо б в него что-нибудь кинуть, прежде чем приступать к генеральной уборке.

Тщательно заперев дверь, она спустилась вниз. Двор, час назад выглядевшей чужим и даже враждебным, вдруг показался удивительно уютным. Здесь не было Толика, будившего всех ревом своей колымаги; не было бестолкового Дика, вечно вылетающего из подъезда с идиотским лаем – здесь бегали дети.

…Дети – это хорошо… У меня тоже когда-нибудь будут дети… Обогнув дом, Катя оказалась на улице. Реклама в витрине кафе сообщала, что до трех дня здесь можно пообедать за пятьдесят три рубля, и называлось это «бизнес-ленч». Вполне приемлемая сумма, жаль только, что уже далеко не три часа. Перейдя на другую сторону, она купила в большом красивом киоске пачку творога, йогурт, сок, булочку и решила, что теперь у нее есть еще и завтрак. Даже дешевле, чем один обед в кафе!..

Страх перед новым лицом города незаметно растворялся в массе положительных эмоций, а если и давал о себе знать внутренним трепетом, надо было лишь крепче сжать в руке ключ, и он исчезал. …Вот, оказывается, как выглядит волшебный Золотой Ключик – ключик от «каморки тети Нины»…Здорово!.. Никуда я отсюда не уеду, и гори оно все ясным огнем!..

Вернувшись, Катя первым делом подошла к телефону.

– Это я, – сообщила она, отчетливо слыша в трубке громкую музыку. …И чего я звоню, если ему там так весело?..

– Ты еще в городе? – радостно спросил Володя.

…Чему он радуется? Что я жива или что я еще в городе?..

– Я почти ничего не успела, – Катя прикусила губу, ожидая, когда ее обман откроется, но Володя даже ничего не заподозрил.

– Немудрено, это ж город. Но завтра-то вернешься?

…Интересно, какой ответ ему больше понравится?..

– А кто там у тебя? – на всякий случай, она решила ничего не конкретизировать.

– Толик… ну, еще тут… а что?

– Ничего, – Катя обрадовалась, что находится здесь, а не там.

– Квартиру-то хоть видела?

– Нет еще. Говорю ж, пока прокружилась!.. Ладно, все, а то тетя Люда не расплатится. Целую, – она скомкала разговор, потому что ложь засасывает, ведь чтоб походить на правду, она должна расползтись всюду, создав целый ложный мир, а то, что мир этот неправильный, Катя очень хорошо усвоила еще в четвертом классе. Но сейчас был особый случай, и как только в трубке послышались гудки, исчезло и чувство вины.

…Жаль, что не прихватила старое трико, но кто ж знал?.. – думала она, жуя сладкую воздушную булку и запивая ее соком, – а от кого мне здесь прятаться? Третий этаж, высоко…

Сбросив джинсы и футболку, она первым делом принялась за ванную, а дальше дела возникали сами собой, по мере продвижения по квартире.

Передохнуть Катя присела, только почувствовав, что устала по-настоящему – зато как все вокруг преобразилось! Ванна обрела цвет, максимально приближенный к белому; посуда, которую раньше, похоже, только ополаскивали от остатков еды, засверкала; пыль, лежавшая густым слоем исчезла, унеся с собой ощущение затхлости. К тому же свежий воздух врывался в окна, ставшие неожиданно прозрачными. Кобальтовый сервиз больше не прятался за полированными створками, а вальяжно расположился за толстым стеклом; чуть выше заняли место две хрустальные вазы, что даже создавало иллюзию определенной роскоши… правда, часы при этом показывали два ночи!

Приняв душ, Катя с удовольствием высунулась в окно. Прохладный ночной воздух нежно гладил ее, словно хваля за совершенный трудовой подвиг. …Надо спать, а завтра продолжим. Господи, тут можно свить такое гнездышко!.. Ее мысль потекла по стране грез, как ручеек, но тут же на пути возникла извечная преграда, превратившая его в застойное болото. …Проклятые деньги!.. Где б их взять? Теперь ведь придется покупать даже картошку, которую дома скармливали свиньям… а сколько платить за коммуналку!.. Все, спать! Только спать и ни о чем не думать!.. Она нашла подушку с одеялом и блаженно вытянулась на диване. Руки, уставшие скрести и чистить, ныли, но сознание подсказывало, что это приятная боль, и Катя поверила ему.

– Пойдемте, Андрей Николаевич, глянете наше хозяйство, – человек, именовавший себя председателем кооператива, шел впереди и говорил на ходу, не оборачиваясь; говорил громко, поэтому эхо многократно разносило слова под сводами огромного пустого цеха, – пока, правда, у нас почти ничего нет, но как говорит Президент, главное, начать, – он засмеялся, – планы у нас грандиозные. Заключили договор с АвтоВАЗом – запчасти для них делать будем.

Они вошли в дверь с корявой надписью «Штамп. уч.»

– Вот, пожалуйста, – председатель замолчал, предоставляя гостю право самому оценить ситуацию, – купили по случаю…

– М-да… – Андрей обошел единственный пресс, составлявший весь арсенал штамповочного участка; потер рыжую от ржавчины табличку.

– Вы не пачкайтесь, – председатель тоже подошел, – я и так скажу – год выпуска, восьмидесятый. Десять лет валялся, но надеемся, вы нам его запустите.

– То есть, вот на нем вы собираетесь делать запчасти для автомобилей? – Андрей усмехнулся, – бедные автомобилисты.

– А что? Некоторые в гаражах напильниками точат, – председатель поднял взгляд к фермам, под которыми безжизненно замерла кран-балка, – это уже наши проблемы, а ваше дело – запустить. Давайте сразу решим с оплатой – я ж понимаю, что за зарплату никто палец о палец не ударит в наше время. Предлагаю – за монтаж платим наличными, а наладку пропускаем по договору, чтоб ни вам, ни фирме вашей не было обидно – думаю, будет справедливо.

– И я так думаю, – Андрей прикинул цифры, и получились они вполне приемлемыми.

– Слесаря я сейчас пришлю, – председатель вышел.

Оставшись один, Андрей подошел к огромному мутному окну. Вдалеке, за сеткой дождя, угадывались коробки домов, серые и неуютные, как и все, что он видел сегодня утром. Хотя, когда нет веселой, способной радовать глаз зелени, все города кажутся серыми и неуютными.

Вернулся к прессу; ткнул в кнопку, и та, вывалившись, покатилась красным колесиком по цементному полу; из электрошкафа свисала растрепанная борода проводов, а из сплющенных медных трубок торчали обгоревшие спички. Сняв мокрую ветровку, Андрей повесил ее на кусок трубы, торчавший в стене. …Черт, даже просушить негде!.. Гребаная перестройка… Где бытовки? Где спецодежда? Где гостиница? Вечером еще с жильем бегать… Достал сигарету, и в ожидании слесаря, вышел в цех. Огромная гулкая тишина нарушалась лишь чириканьем воробья, да монотонным бульканьем падающих с высоты капель, уже образовавших посреди пролета здоровенную лужу; ветерок вдувал через разбитое окно сырую прохладу… Нет, на штамповочном участке было уютнее, и Андрей вернулся, прикрыв за собой дверь.

Слесарь оказался высоким и худым, очень похожим на книжного дон Кихота.

– Меня к вам приставили, – объявил он вместо приветствия, – чего делать-то надо?

– Все. Для начала пойдем, посмотрим, что еще от машины осталось. Где ваш склад?

– Кто наш? – дон Кихот засмеялся, – идемте, покажу, – и едва они спустились в длинный темный переход, начал жаловаться на жизнь, – вообще-то я сменщиком конверторов работал. Горячий стаж для пенсии, сами понимаете, вещь важная. Двадцать пять лет свои намотал и решил податься, где полегче, а когда бумаги оформляли, соплячка одна, вместо «конверторов», написала «конвейеров». Чуете разницу?

Разницу Андрей «чуял», но сочувствия дон Кихот не вызвал, поэтому он промолчал.

– А разница в том, что плакала моя «горячка»! Я потом полгода пороги обивал, пока доказывал, что к чему. Во, как! Форменное безобразие!..

В конце концов, они оказались в другом цехе, сплошь заваленном ржавым железом, в котором уже трудно было распознать конкретные детали конкретного оборудования.

– Вишь, в этой стране везде бардак, – произнес дон Кихот с непонятной гордостью и сделал жест, словно приглашая гостя в сокровищницу, – шукай.

А «шукать» там можно было не один день…

…Достань бордовые туфли… достань бордовые туфли… бордовые туфли с пряжками… Сначала Кате показалось, что проснулась она от холода, так как вчера, разгоряченная работой, даже не закрыла окно; села, боязливо озираясь по сторонам – концовка сна растаяла в тишине, но не исчезла из памяти.

Просидев минут пять и наблюдая, как робкий рассвет пытается прокрасться в комнату, Катя поняла, что больше не заснет. …А что? Четыре часа поспала – нормально. На дежурстве иногда и меньше получается…

Она хотела умыться, но кран лишь зашипел и издевательски выдавил единственную каплю, бесшумно упавшую в раковину. Катя помнила, что воду в городе включают по графику, поэтому не сильно расстроившись, распахнула шкаф и решила пока заняться разборкой вещей. Что с ними делать, она уже придумала – недалеко от матери жила Полина, которая каждый год ходила по дворам и помогала копать картошку – не за деньги, а чтоб накормили досыта. Да она обалдеет от таких подарков!

Открыв первую же обувную коробку, Катя увидела бордовые лакированные туфли с потемневшими пряжками.

…Откуда я могла знать о них?.. Поставив туфли на диван, она присела рядом, будто ожидая ответа. Ощущение тайны, встретившее ее вчера в темном коридоре, вернулось и, возможно, захватило б сознание, сея страх и панику, но в ванной, фыркнув, полилась вода. Звук привел Катю в чувство; она пошла, умылась и вернулась в комнату; то, что туфли стояли на прежнем месте, а вокруг ничего не изменилось, сразу ее успокоило. …В конце концов, сейчас столько всего открывают в человеческих мозгах!.. – подумала она, – может, я видела их каким-то внутренним зрением… или это тетя Нина общается со мной – говорят же про жизнь после смерти, – она воинственно вскинула голову, обращаясь к невидимой субстанции, – я не делаю ничего плохого! А туфли… чем отдавать Полине, могу отвезти… только куда? На кладбище?.. Пожалуй. А куда еще?..

У соседей за стенкой тоже зашумела вода; наверху робко тявкнула собака. …Культурная, не то, что Дик, – усмехнулась Катя. Туфли сразу утратили потустороннюю сущность, превратившись в некую игру воображения, и, тем не менее, она решила избавиться от них в первую очередь.

Дождавшись, когда городские люди, по ее мнению, заканчивают утренние дела, она подошла к телефону.

– Теть Люд, я еще тут, – и пока та не спросила «почему?», пояснила, – хочу к тете Нине съездить. Где ее похоронили?

Возникла пауза. Видимо, тетя Люда искала мотив странного поступка, и наконец нашла то, что укладывалось в ее систему миропонимания.

– Может, и правильно, – согласилась она, – не зря ж говорят, что не бесследно мы уходим. Сделай ей приятное. Нинка не злая была и не подлая, а, как Танька моя говорит, «упертая». Вбила дурь в голову, а все страдали…

– А вы тоже считаете, что люди живут и после смерти? – удивленно переспросила Катя. Впрочем, ответ имел для нее не больше значения, чем результаты уличных опросов, которые ничего не меняют, а лишь сообщают, отличаешься ты от толпы или нет, но тетя Люда не выдала даже этой информации.

– Неважно, что я думаю, – она засмеялась, – так учит церковь, а сейчас и ученые заговорили. Значит, слушай: выйдешь из дома и пойдешь к скверу. Там сядешь на тридцать девятый ПАЗик. Он привезет тебя на кладбище. Сама ты ничего не найдешь, потому что памятника еще нет. Спросишь у кого-нибудь. Записывай квартал и номер могилы… Поняла?

– Поняла, – положив трубку, Катя вернулась к туфлям. Если верить религии, ученым и косвенно тете Люде, то все получалось даже логично, но как им всем верить, если… если не верится?..

Мысли, словно змеи, спутались в ядовитый клубок. Его нельзя было трогать, иначе получишь укус, способный лишить жизни… нет, не физической, а той, к которой люди привыкли за столько лет воинствующего атеизма – пусть уж змеи извиваются в голове сами по себе, а жизнь продолжается сама по себе.

Катя сунула туфли в пакет и выскочила на улицу. Нужный автобус она нашла сама, не прибегая ни к чьей помощи. Являлось это знамением или она просто начала привыкать к городу, неизвестно; да и зачем выяснять такие нюансы – это ж просто одна из змей подняла голову, шипя и маня движениями своего раздвоенного языка.

Отдав водителю деньги, Катя уселась на самое первое сиденье и уставилась в окно. Наблюдение за людьми, спешившими по своим прозаическим делам, сглаживало эмоции, и очень скоро Катя успокоилась окончательно; даже вспомнила, как несколько лет назад ей приснилась белка. Это был один из самых ярких снов – белка будто спрыгнула ей на плечо, когда падало огромное дерево. Потом с этой белкой они блуждали по неизвестному городу, спасали друг друга от чего-то, встречались с кем-то. Мать сказала тогда, что падающее дерево – это плохо, а Серегина Танька – что белка это хорошо. В результате не произошло ничего. Только сон остался – вроде, в кино сходила.

И теперь тоже ничего не произошло. Катя благополучно доехала до кладбища, с помощью молодого и на удивление интеллигентного смотрителя нашла еще не успевший зарасти травой участок, заключенный в низкую черную ограду. Парень деликатно отошел, оставив Катю наедине с деревянным крестом. Хотя нет, еще там присутствовала толстая серая кошка, восседавшая на пне и терпеливо ожидавшая, не перепадет ли ей чего-нибудь вкусного (люди ж всегда едят и пьют на могилах), но увидев туфли, мудрый зверь презрительно дернул ушами и спрыгнув с пня, исчез в траве. Еще в желтевшей листве обители невидимые птицы, своим пением развлекавшие усопших, и муравьи, и красноватые жучки, но все они не имели никакого отношения к другой жизни, которая именно здесь должна бы проявляться с особой ясностью.

Чувствуя себя довольно глупо, Катя поставила туфли возле креста, произнесла скороговоркой: – Вот, теть Нин, ты просила, и поспешно вернулась на широкую аллею.

– Извините, девушка, а зачем ей туфли? – поинтересовался смотритель, поняв, что ритуал завершен, – надо было тогда уж в гроб положить, а так бомжи сопрут.

– Я не знаю, зачем; мне приснилось, что она просила их… – Катя замерла, боясь нарваться на громкий смех, но парень понимающе кивнул.

– Бывает такое. Тут один «крутой» приезжает – так, вообще, чудеса рассказывает. Короче, когда он еще не был «крутым», занял у друга деньги; жене на сапоги. А друг через неделю разбился на машине. Про долг никто не знал, и решил он вдове ничего не отдавать. И только он так решил, жена его падает в этих сапогах, а она к тому же беременная была; так мало того, что сама ногу сломала, еще и выкидыш случился.

– Ужас какой!.. – Катя прикрыла ладошкой рот.

– Ужас, – согласился парень, – но мужик сделал выводы и через месяц долг вернул. Сразу бизнес у него в гору пошел. Буквально, говорит, на следующий день какие-то неведомые партнеры появились. Теперь ездит на «Мерсе», а жена опять беременная. Хотите, покажу, какой он памятник другу отгрохал?

– Да нет, не надо.

Они уже вышли к кладбищенским воротам, но парню, похоже, было скучно одному сидеть в сторожке, и он продолжал:

– А еще, говорят, был случай на другом кладбище – там, где всех героев хоронят. Приходит однажды баба со свадебным платьем, с фатой и стоит, ждет чего-то. Ну, пацаны наши, естественно, подходят, интересуются – сама ситуация-то!.. А у нее дочь, оказывается, пять лет назад утонула, молодая совсем, и теперь, вот, сниться ей стала – в смысле, матери. Купи, говорит, свадебное платье (даже объяснила, какое именно!) и такого-то числа встань, вот, в этом конкретном месте. Жених мой придет; замуж я, говорит, выхожу. А тетка «упакованная» – денег, видать, море. Что ей то платье купить?.. Стоит, короче. Ну, пацаны пальцем у виска покрутили, но тоже стоят – прикольно ведь, чем все закончится. Подъезжает военный автобус; тут и оркестр, и салют из автоматов… короче, хоронят лейтенанта, который в Чечне погиб. Герой России посмертно. И, как раз в той могиле, возле которой дочь ждать велела…

Катя смотрела, заворожено открыв рот. Наверное, парень не ожидал такого эффекта, поэтому поспешил пояснить:

– Так пацаны рассказывали, а они байки всякие любят.

– А вы сами верите в это?..

– Девушка, – парень наконец-то рассмеялся, – я тут не первый год работаю и не видел ни одного призрака, ни один покойник не вылез, чтоб выпить рюмку, которые им родственники оставляют. Бомжи, да – эти поминают за милую душу… а хотите, еще что-нибудь расскажу?

– Ой, нет!.. – Катя увидела приближавшийся ПАЗик, – спасибо вам, до свидания.

– Будет что лишнее, приносите! – крикнул вслед парень.

Последняя фраза окончательно расставила все по своим местам, и возвращалась Катя, хоть и смущенная собственной наивностью, но веселая. Она даже попыталась запоминать дорогу, но запутавшись, придумала замечательное оправдание: …не каждый же день мне на кладбище ездить, а все необходимое находится возле моего дома… Какая классная фраза – возле моего дома!..

В комнате ее ждал раскрытый шкаф и пустая коробка от туфель. Прежде чем отнести ее к остальному мусору, Катя внимательно изучила пожелтевшую бумагу, испещренную давно забытым словом «ЦУМ», пытаясь найти подтверждение байкам «могильщика», откровениям матери и намекам тети Люды – все это вкупе создавало весьма пряное блюдо, а если еще сдобрить его фрагментами модных передач о потустороннем мире!.. Катя поняла, что способна проглотить эту адскую смесь, ведь подобные истории всегда касались спрятанных сокровищ, а другой возможности разбогатеть у нее нет и никогда не будет.

Так и не обнаружив никаких указаний на клад, Катя вздохнула; в это время раздался звонок. Вернее, что это звонок, и что звонил телефон, она сообразила через минуту, а в первое мгновение, взорвавшийся в сознании ужас сжал ее существо в крохотную каплю, затерявшуюся где-то внизу живота – мысль, что это подает знак с того света тетя Нина, стала не просто естественной, но и единственно возможной.

…И что делать? Взять или не взять?.. Но я ведь выполнила ее просьбу!.. На цыпочках Катя прокралась в коридор и осторожно сняла трубку, но вместо глухого рыка загробного мира, услышала голос матери:

– Чем ты там занимаешься? Почему трубку не берешь?

– Мам, я это… – Катя судорожно собирала рассыпавшиеся мысли, но те раскатились слишком далеко.

– Что, «это»? Дела вы вчера сделали – я все знаю!.. Чего молчишь?.. Почему не вернулась сразу?

– Я в квартире прибирала…

– Чего там прибирать? Кто будет жить, тот пусть и прибирает! – Катя молчала, но матери и не требовались ответы, – ишь, Нинкины проклятые гены прорезались!.. В восемнадцать-десять последний автобус, и чтоб была дома!..

– А если не успею?..

– Успеешь! А не успеешь, завтра я сама приеду!

– Зачем?.. – не на шутку испугалась Катя.

– Затем, что нечего тебе там шляться!.. Ох, Катька… – голос стал вкрадчивым, а это было гораздо хуже любого крика, – вот, честное слово – не приедешь, будет тебе некогда.

– Мам, но я же… – Катя цеплялась за малейший шанс, пожить в этом раю еще хоть день, но натиск оказался столь мощным, что никакого сопротивления не получалось.

– Знаю я эту песенку! – перебила мать, – уборка займет неделю – тебе потребуются вещи, деньги; работу можно бросить – зачем, в городе найду лучше!..

– И что тут плохого? – спросила Катя со слезами в голосе.

– Все плохое! Последний раз говорю – или ты вечером у меня, или я утром у тебя!.. И Вовку еще прихвачу!..

– Хорошо, мам, – Катя положила трубку и заплакала.

…Какая ж я дура!.. Конечно, так и позволят мне жить здесь!.. Обвела взглядом комнату, которую вчера «вылизывала» с таким энтузиазмом и любовью. …Зачем, спрашивается?.. Подошла к окну, и опершись о подоконник уставилась на дрожащие под ветром кроны тополей, с которых, срываясь, летели вниз маленькие круглые листочки. …Они смеются надо мной… нет, они плачут вместе со мной, и это слезинки падают на землю… Когда я вернусь сюда? Через полгода, чтоб получить бумаги и расстаться с чудом навсегда, променяв его на поросят? А как может быть иначе?.. Какая же я все-таки дура… И тут снова зазвонил телефон, но это было уже совсем не страшно. …Проверяет, уехала или нет. А еще говорит, что тетя Нина ее третировала… на себя б посмотрела!..

– Да уезжаю я, уезжаю!.. – Катя всхлипнула.

– На меня-то ты чего орешь? – удивилась тетя Люда, – я тебя никуда не гоню. Я хотела сказать, что за квартирой присмотрю – там же вещи какие-никакие. Ключи у меня есть, так что не волнуйся, – голос казался сочувственным, и Катя улыбнулась.

– Спасибо, теть Люд. Я тут все отмыла. Приедете, увидите.

– Катюш, не расстраивайся. Мать, есть мать. Поговорите дома, глядишь, все и образуется. Если что, я позвоню.

– Спасибо, теть Люд.

«Все образуется» – эта фраза вдруг стала, если не смыслом жизни, то той маячившей на горизонте мечтой, к которой надо стремиться, и если потребуется… Катя пока не представляла, на что способна, если потребуется, но собрала в маленький кулачок свою маленькую волю, и безысходность рассеялась. Посмотрела на часы. …Интересно, сколько ехать отсюда до автовокзала?.. Нет, а что она мне сделает, если не приеду? Увезет силой?.. В принципе, может, если приедет не автобусом, а с Вовкой, на заводской машине… так я ж буду орать! Соседи, небось, милицию вызовут – во, будет цирк!.. А даже привезут они меня, и что дальше? Посадят под замок? Но на работу-то мне надо ходить – уйду, типа, на сутки, а сама свалю…

Настроение поднялось. Захватывающее и такое сладостное чувство свободы, словно все «разборки» уже остались позади, заполнило ее. …А, вот, буду продолжать убирать – всем назло! Пусть тетя Нина видит, что я хочу здесь жить!.. Последняя фраза, конечно, была шуткой – никто ничего не мог видеть, но шутить может только человек, у которого все хорошо!

За работу взялись, естественно, руки, а сознание, не найдя себе достойного применения, рванулось в полет; правда, с каждым часом высота его снижалась, открывая жуткую черную пропасть. …У тебя даже нет запасных колготок, – издевательски поведало сознание, – вот, порвутся и что? Будешь выбирать, то ли поесть, то ли купить новые – денег-то, кот наплакал… а косметика? Тушь с помадой? Ни крема, ни лака – ногти, вон, уже облезли, и как ты по улице будешь ходить?..

Обстановка накалялась медленно, но неотвратимо, хотя в конце сознание все же бросило спасительную соломинку: …Не так надо делать! Надо подготовиться – собрать вещи, забрать деньги, которые копила на куртку, и тогда переезжать. Так делают взрослые люди, а это детский сад какой-то!..

Усевшись на диван, Катя посмотрела на часы. …Черт, уже четыре! А как отсюда ехать – может, тут десять пересадок?.. Господи, надо нестись!.. Все правильно – мать успокоится, а потом я все придумаю!..

Она сорвалась с места, напяливая одежду на потное тело.

К собственному удивлению, до вечера Андрей сумел подобрать все, что требовалось, пусть и с разных машин. Во истину, великий человек придумал систему унификации!..

– Потащили, – он взял панель смазки, оставив дон Кихоту пучок торчавших в разные стороны медных трубок, и они отправились в обратный путь.

Бутерброды, съеденные в поезде, остались красивым воспоминанием, но Андрей привык не думать о еде, и желудок давно смирился с такой невеселой реальностью, зная, что у него будет шанс наверстать все разом, да еще под рюмочку водочки!..

Едва они бросили «добычу» подле пресса, дон Кихот посмотрел на часы.

– Шабаш, – радостно сообщил он, – рабочий день кончился. Сейчас автобус до города будет. Не успеем – пойдем пешком.

Голод, будто живое существо, тут же поднялся в полный рост, застя все вокруг, и даже извечный заменитель еды – сигарета уже не могла отпугнуть его. Андрей подумал, что надо еще устроиться в гостиницу, а если идти отсюда пешком! …Упаду в лужу и умру… – усмехнулся он, потому что в его возрасте смерть представлялась некоей абстракцией, которую можно поминать всуе.

– Ладно, – согласился он, – завтра продолжим.

Мыла в туалете не оказалось. Андрей повозил ладонями по шершавой бетонной стене, оставляя на ней грязные пятна; потом сунул руки под ледяную воду – те мгновенно покраснели, но чище сделались не намного. Тем не менее, он тщательно вытер каждый палец валявшейся на раковине тряпкой и надел так и не высохшую ветровку.

– Идемте, а то опоздаем, – напомнил дон Кихот, снова глядя на часы, – дома отмоетесь.

… Дом еще надо найти, – подумал Андрей, но промолчал. До перестройки он бы шагу ни ступил, пока не будет гостиницы, а теперь приходилось крутиться, кто как может; правда, и денежное вознаграждение было не то, что раньше.…Значит, можно и покрутиться… Авось на улице не останусь – тут не туристическая Мекка…

Когда Катя добралась до автовокзала, то увидела пустую площадку, уже несколько лет облюбованную всеми «ходившими на город», и сквозь стеклянную стену несколько человек, бесцельно бродивших по залу. Наверное, они ожидали отправления старенького ЛАЗа, стоявшего перед входом.

…К нам такие не ходят. А где же мой?.. Испуганно оглядевшись, Катя увидела знакомый «Икарус», уже выруливший к перекрестку и замерший перед светофором, выдыхая клубы черного дыма. Слава богу, что это был не поезд и увидев машущую руками девушку, водитель открыл дверь. Запрыгнув в полупустой салон, Катя плюхнулась на свободное кресло.

…Слава богу!.. Потом представила прокуренную комнату и храпящего на диване мужа, лицо матери с поджатыми губами и презрительным прищуром (умела она делать такое лицо), и поняла, что ничего ни слава богу.

Отдав водителю деньги, Катя вернулась на место. …Завтра ж еще копать картошку!.. – вспомнила она, – значит, правильно я еду, а то мамка скажет, что от работы сбежала; надуется – ненавижу ее такой!.. Хотя все это мелочи, по сравнению… – Катя сжала в руке ключ, – вот он, мой золотой ключик – никому тебя не отдам!..

Откинувшись на сиденье, она закрыла глаза, пытаясь представить свою новую жизнь, но получалось, что она бежала из одного кошмара, где ее постоянно поучали и воспитывали, будто маленькую девочку; где мать каждый вечер проверяла, дома ли она, а муж уже договаривался о покупке машины за ее кровные деньги, в другой кошмар, наполненный неизвестностью и одиночеством, где нет ни работы, ни денег… да ничего нет, кроме четырех стен, за которые тоже надо платить! Так, какое из двух зол меньшее?.. Катя почувствовала, что медленно «уплывает» – похоже, уработалась она за эти дни…

Очнулась она, когда автобус остановился, и с шипением открылась дверь. Это была, так называемая, «остановка по требованию», а если проще – мужик, живший в соседнем с Катей доме, сказал водителю – Славик, тормозни, и Славик тормознул. В окно Катя видела одинокий фонарь, освещавший серые шиферные крыши и тоскливо желтеющие деревья в палисадах, яркую витрину ларька, в котором торговала Ирка, учившаяся в свое время на класс младше нее, а хозяином здесь был Сашка, до того работавший вместе с Володей на заводе – здесь все знали друг друга. …Ненавижу! – подумала Катя и сама удивилась – никогда подобная мысль не звучала с такой яростной категоричностью, – вот, картошку выроем, соберу вещи и смотаюсь!.. На следующий же день!..

С трудом вписавшись в узкую улочку, «Икарус» въехал на площадку перед автостанцией и остановился уже окончательно, на ночевку. Катя вышла – даже воздух здесь был другим! Нет, возможно, он и более чистый, по сравнению с городским, но… но это не тот воздух – просто не тот! Без комментариев!..

Катя привычно посмотрела направо, на серые четырехэтажки, лет тридцать назад построенные для работников механического завода. После свадьбы она переехала в самую крайнюю из них; от нее торчал только угол и не было видно, светятся ли окна ее квартиры, но настроение упало даже сильнее, чем после звонка матери. Повернула голову налево, где среди желтеющих садов прятались низкорослые частные домики; вторым от поворота стоял дом, в котором она выросла, и хотя он не просматривался с автостанции, Катя и так помнила каждый его кирпичик.

Вопрос, куда идти сначала, даже не возник – за год семейной жизни она еще не отвыкла слушаться мать больше, чем мужа; тем более, та, как и раньше, всегда находилась рядом. …И зачем я, вообще, выходила замуж?.. Мысль возникла впервые – до этого Катя была уверена, что по любви; да, в принципе, она и сейчас не сомневалась в этом, только любовь как-то потускнела, в сравнении с огнями большого города. …Так, может, это и не любовь? – она вдруг почувствовала жуткую обиду на саму себя, – ведь меня никто не заставлял – даже отговаривали, и на тебе – добилась своего…

В доме матери светилось окно и ярко мерцал экран телевизора. Катя любила этот дом, но теперь, когда появился новый, этот казался по-деревенски убогим и неуютным. На пороге она выдохнула, до предела ужав грудную клетку. …Надо быть пай-девочкой, чтоб мать не бесилась; как это говорят – усыпить бдительность… и тихонько постучала.

– Явилась, – с поворотом ключа послышался голос матери, словно она заранее знала, что дочь не посмеет ее ослушаться.

– Почему явилась? Я приехала…

Но мать не пожелала разбираться в тонкостях русского языка – повернувшись спиной, она пошла обратно в комнату; уселась на диван, а дочери указала на стул.

– Садись и рассказывай.

– Что рассказывать? – не поняла Катя, но то, что на нее не орали прямо с порога, было уже хорошо.

– Кать, – мать вздохнула, – если б ты пошла в кино или в кафе и опоздала на автобус, я б тебе слова не сказала – всяко бывает, но то, что ты два дня драила эту чертову квартиру, говорит о твоих далеко идущих планах, так или нет?

Катя молча опустила голову – отвечать «да» было слишком рискованно, а врала она лишь в самых крайних случаях.

– Вот и я о том же, – мать снова вздохнула, – тогда скажи, как ты представляешь, например, дальнейшую семейную жизнь? Или никак? Володька ведь никуда отсюда не поедет.

– А вдруг поедет?.. – Катя опустила голову еще ниже, начав погружаться в пучину лжи, – мы пока не говорили об этом.

– Да чего говорить! Будто сама не знаешь! И что? Развод? А не ты ли устраивала мне истерики, что это твоя единственная и вечная любовь; что тебе нужна свадьба, да не абы какая!.. Это что, я залезла в долги, чтоб через год ты вильнула хвостом? Нет, дочь, так не будет – хотела с ним жить, вот и живи. Я тебя, между прочим, предупреждала, что он старше тебя, что интересы у вас разные – он трудяга, хоть и с высшим образованием, а тебе б погулять еще; что это не последний мужчина в твоей жизни. Говорила я тебе? Скажи только, что нет.

Катя удивленно посмотрела на мать – разговор принимал неожиданно конструктивный характер; оказывается, ее готовы были выслушать, только она сама не знала, что сказать, кроме по-детски упрямого – я хочу жить там!

– Ладно, – не дождавшись ответа, мать махнула рукой, – скажи тогда, на что ты собираешься там существовать?

– Работать буду… – ответила Катя не слишком уверенно, – так же пойду сестрой в больницу. Образование у меня есть, какой-никакой опыт тоже…

– Прописки у тебя нет, – перебила мать, – кто тебя куда возьмет? А прописать тебя могут только после вступления в наследство, то есть через полгода.

– Но какая-нибудь работа ж там есть и без прописки! – окрыленная рассудительностью матери, Катя перешла в наступление, – пусть временная, на полгода!..

– А я тебе скажу какая – ноги раздвигать.

– Ну, почему, мам?.. – такая «работа» даже не приходила Кате в голову.

– По кочану!

Из опыта Катя знала – если использовался столь весомый аргумент, спорить дальше не имело смысла; оказывается, несмотря на «конструктивный разговор», решение уже было принято без нее, и в подтверждение этого, мать встала.

– Так что иди к мужу и больше в город ты одна не поедешь. А то, что вернулась сама – молодец, а то я уже с Сашкой Веретенниковым договорилась завтра ехать за тобой; тогда б мы по-другому беседовали, поняла?