В творческой судьбе С. Т. Аксакова встреча с Гоголем сыграла громадную роль. «Для Аксакова-отца сочинения Гоголя были новым словом, – пишет И. И. Панаев. – Они вывели его из рутины старой литературной школы»¹⁸. Под непосредственным влиянием своего великого собрата он из третьестепенного эпигона-классика 1810—1820-х годов стал книжником-реалистом, написал «Семейную хронику» и «Детские годы Багрова-внука», утвердившие его имя в русской литературе. К чести С. Т. Аксакова следует отметить, что он решительно восставал против мистических настроений, возникших у Гоголя в середине 1840-х годов. «Я боюсь, как огня, мистицизма; а мне кажется, он как-то проглядывает у вас… – писал он Гоголю 17 апреля 1844 года. – Вы ходите по лезвию ножа! Дрожу, чтоб не пострадал художник!»¹⁹ В 1846 году С. Т. Аксаков, обращаясь к П. А. Плетневу, горячо восстает против издания «Переписки с друзьями» и «Предуведомления» к пятому изданию «Ревизора»: «…Все это с начала до конца чушь, дичь и нелепость, и, если будет обнародовано, сделает Гоголя посмешищем всей России»²⁰. Ознакомившись с вышедшей книгой, он пишет самому Гоголю: «Вы грубо и жалко озлобились. Вы совершенно сбились, запутались… думая служить Небу и человечеству, оскорбляете и Бога, и человека. Если б эту книгу написал обыкновенный писатель – бог бы с ним! Но книга написана вами… поэтому книга ваша вредна… Горько убеждаюсь я, что никому не проходит безнаказанно бегство из отечества»²¹.

В трудные минуты скитальческой жизни Гоголя С. Т. Аксаков прежде многих и преданнее других спешил материально помочь Гоголю, подчас лишая денег семью. «Аксаковы нуждаются. Они даже на зиму переселились теперь в деревню по этой причине», – писал в 1845 году С. П. Шевырев Гоголю²². В семье Аксаковых существовал культ Гоголя, перед ним благоговели, окружали всевозможными знаками внимания, заботились о его комфорте вплоть до особого стакана на столе! Однако подлинной, глубокой близости между Гоголем и семьей Аксаковых не было.

В 1847 году Гоголь писал А. О. Смирновой: «…Я всегда, однако, держал себя вдали от них. Бывая у них, я почти никогда не говорил ничего о себе… Я видел с самого начала, что они способны залюбить не на живот, а на смерть… Словом, я бежал от их любви, ощущая в ней что-то приторное; я видел, что они способны смотреть распаленными глазами на предмет любви своей»²³.

Константин Сергеевич Аксаков

Дом Аксаковых с начала 1840-х годов становится одним из центров славянофилов. С. Т. Аксаков не принимал активного участия в возникшей идейной борьбе, но его сыновья Константин и позднее Иван были одними из лидеров этого реакционного течения. Теми же интересами жили и дочери С.Т. Аксакова. Все это создавало ряд преград в развитии отношений Гоголя с семьей Аксаковых. Эти отношения были в значительной мере подорваны также изданием К.С. Аксаковым брошюры «Несколько слов о поэме Гоголя «Похождения Чичикова, или Мертвые души», в которой он пытался исказить обличительную сущность творчества Гоголя. «…Он опозорился в глазах света на мне», – писал в связи с этим Гоголь 22 декабря 1844 года²⁴. В конце жизни Гоголя его отношение к К.С. Аксакову нередко носит характер резко выраженной враждебности, в чем сам К.С. Аксаков признается в письме к брату Ивану: «Столкновения мои с Гоголем часто неприятны; в его словах звучит часто ко мне недоброжелательство и оскорбительный тон»²⁵. Но, отгораживаясь от сектантской узости и чуждых ему идейных взглядов К.С. Аксакова, Гоголь в лице его отца, С.Т. Аксакова, всегда ценил тонкого и наблюдательного художника-реалиста.

В 1839 году, как вспоминает И.И. Панаев, «Аксаковы жили… в большом отдельном деревянном доме на Смоленском рынке. Дом… был битком набит дворнею. Это была… патриархальная, широкая, помещичья жизнь, перенесенная в город… Дом Аксакова и снаружи и внутри по устройству и расположению совершенно походил на деревенские барские дома; при нем были обширный двор, людские, сад и даже баня в саду»²⁶[11].

По свидетельству С. Т. Аксакова, Гоголь в доме Требинова «бывал у нас почти каждый день и очень часто обедал»²⁷.

Во вторник 17 октября С. Т. Аксаков писал своим сыновьям: «В прошедшую субботу (то есть 14 октября. – Б. З.) Гоголь читал у нас начало комедии «Тяжба» и большую главу из романа (вероятно, «Мертвые души»). И то и другое – чудные созданья!.. он так читает или, лучше, играет, как никто! Лучшие актеры, мне известные, перед ним – ученики в театральном искусстве»²⁸. К.С. Аксаков, сообщая своим братьям об этом же чтении, отмечал, что в числе собравшихся был «Панаев… Наконец приехал Гоголь, с ним Нащокин и М.С. (Щепкин)»²⁹.

И. И. Панаев в своих воспоминаниях описал оригинальность приемов гоголевского чтения. Очевидно, чтобы более сконцентрировать внимание слушателей, Гоголь, несмотря на данное обещание, долго отказывался, «…нехотя подошел к большому овальному столу перед диваном, сел на диван, бросил беглый взгляд на всех, опять начал уверять, что он не знает, что прочесть, что у него нет ничего обделанного и оконченного… и вдруг икнул раз, другой, третий… Дамы переглянулись между собою, мы не смели обнаружить при этом никакого движения и только смотрели на него в тупом недоумении.

– Что это у меня? точно отрыжка? – сказал Гоголь и остановился.

Хозяин и хозяйка дома даже несколько смутились… Им, вероятно, пришло в голову, что обед их не понравился Гоголю…

Гоголь продолжал:

– Вчерашний обед засел в горле, эти грибки да ботвиньи! Ешь, ешь, просто черт знает, чего не ешь…

И заикал снова, вынув рукопись из заднего кармана и кладя ее перед собою… «Прочитать еще «Северную пчелу», что там такое?…» – говорил он, уже следя глазами свою рукопись.

Тут только мы догадались, что эта икота и эти слова были началом чтения драматического отрывка, напечатанного впоследствии под именем «Тяжбы». Лица всех озарились смехом… Щепкин заморгал глазами, полными слез…

…Восторг был всеобщий; он подействовал на автора.

– Теперь я вам прочту, – сказал он, – первую главу моих «Мертвых душ», хотя она еще не обделана.

…Все были потрясены и удивлены. Гоголь открывал для своих слушателей тот мир, который всем нам так знаком и близок, но который до него никто не умел воспроизвести с такою беспощадною наблюдательностью…

После чтения Сергей Тимофеич Аксаков в волнении прохаживался по комнате, подходил к Гоголю, жал его руки и значительно посматривал на всех нас… «Гениально, гениально!» – повторял он»³⁰. Вспоминая этот день, С. Т. Аксаков впоследствии писал: «Мы услышали первое чтение первой главы «Мертвых душ». Это был восторг упоения, полное счастие, которому завидовали все, кому не удалось быть у нас во время чтения; потому что Гоголь не вдруг стал читать у других своих знакомых»³¹.

Из других значительных событий этого пребывания Гоголя в Москве следует отметить посещение им спектакля «Ревизор», которого он еще не видел на московской сцене. Актеры мечтали показаться автору пьесы. По инициативе С. Т. Аксакова Загоскин назначил спектакль на день, выбранный самим Гоголем. Как явствует из письма С. Т. Аксакова сыновьям, это было 17 октября 1839 года³². Слух о предстоящем посещении автором спектакля быстро распространился по Москве, а потому, по свидетельству И. И. Панаева, «Большой московский театр, редко посещаемый публикою летом, был в этот раз полон. Все московские литературные и другие знаменитости были здесь в полном сборе»³³. На следующий день Н. П. Огарев писал А. И. Герцену: «Начну с «Ревизора». Вчера его давали… Барон[12] отхлопал себе ладоши, которые рдеют и покрываются пузырями… пьеса шла превосходно… Щепкин неподражаем и Орлов (играл Осипа. – Б. З.) также. Чем более вникаю в эту пьесу, тем более сглаживаются все неровности, которые воображались прежде, и каждое лицо является в удивительной истинности»³⁴.

По свидетельству С. Т. Аксакова, «пиэса шла отлично хорошо; публика принимала ее (может быть, в сотый раз) с восхищением»³⁶. «Все искали глазами автора, все спрашивали, где он? Но его не было видно. Только в конце второго действия его открыл Н. Ф. Павлов в углу бенуара г-жи Чертковой. По окончании третьего акта раздались громкие крики: «Автора! автора!». «Громче всех кричал и хлопал К. Аксаков», – вспоминает И. И. Панаев³⁶. Однако Гоголь как мы уже отметили выше, не любивший никакого повышенного изъявления чувств, не только не вышел на вызовы, но, прячась от публики, немедленно покинул театр. Мы не знаем в точности, каково было впечатление Гоголя от московской постановки, но можно с уверенностью сказать, „что в ней его многое не удовлетворило, так как через несколько лет он вернулся к мысли о необходимости личным чтением показать актерам, как должен ими играться «Ревизор».

Неожиданный отъезд Гоголя из театра породил немало толков в Москве. Присутствовавшим не было понятно такое отношение к вызовам. А.между тем Гоголь не. мог не сетовать на публику, которая овациями и вызовами отвлекала его от действительно нужного дела – углубленно и требовательно суровыми глазами постановщика увидеть спектакль; понять сценические возможности исполнителей с тем, чтобы рядом творческих указаний помочь актерам наиболее типически и действенно раскрыть содержание пьесы. Т. Н. Грановский писал Н. В. Станкевичу: «…сочинитель уехал, не желая тешить зрителей появлением своей особы. За это его ужасно поносили. Мне стало досадно: как будто человек обязан отдавать себя на волю публики, да еще какой!»³⁷.

Вечер после спектакля Гоголь провел у Чертковых, с которыми он познакомился во время заграничной поездки и поддерживал отношения в последующие годы. Их дом был одним из культурных очагов в Москве[13]. А. Д. Чертков был крупным библиофилом, археологом и нумизматом. С 1848 года он возглавлял Общество истории и древностей российских. На основе его книжного и рукописного собрания возник журнал исторических материалов «Русский архив». Чертковской библиотекой пользовался Л. Н. Толстой при работе над «Войной и миром». Ныне она вошла в фонды Государственной исторической библиотеки. У Е. Г. Чертковой часто собирались московские ученые и писатели. С. М. Загоскин (сын писателя) в своих воспоминаниях указывает, что она особенно была дружна с Гоголем³⁸. Дочь Чертковых рассказывает, что он нередко читал у них свои произведения, в том числе «Тяжбу»: «…Превосходно он читал; выводимые им лица говорили словно живые, и он лицедействовал, как чудесный актер на сцене»³⁹.

В этот же приезд Гоголь общается с находившимся в Москве проездом молодым филологом И. И. Срезневским, в дальнейшем создавшим ряд ценных работ по славянской литературе, мифологии и лингвистике, встреча их могла произойти или у Погодина или у Чертковых, где Срезневский неоднократно бывал. В письме к матери от 7 октября 1839 года он сообщает, что «…сегодня вечером они (Гоголь и Погодин. – Б. З.) заедут ко мне»⁴⁰, а в письме от 15 октября рассказывает, что он вручил Щепкину текст одной из излюбленных великим актером пьес: «Я передал ему Москаля Чаривника: он издаст его как 2-ю книжку Украин. сборника, и Гоголь будет держать корректуру, а издавши, поставит на Моск. театре… просидел у меня с Гоголем целый вечер, и мы говорили все о Малороссии… читали кое-что из Баллад Украинских и Думок и Песен»⁴¹. Остановившись по приезде в Москву в гостинице «Лейпциг» (Кузнецкий мост, № 7; дом не сохранился), Срезневский почти на следующий день поселился на Большой Дмитровке, в Мальцовской гостинице, близ Театральной площади⁴². Гостиница эта называлась «Москва» и помещалась на месте нынешнего дома № 2 по улице Пушкина.

В это же время Гоголь познакомился и общается с И. Е. Великопольским ⁴³, который, как мы уже говорили выше, принял горячее участие в его заграничных денежных затруднениях. В трудные минуты он неоднократно помогал и В. Г. Белинскому. Имя Великопольского как литератора (он писал под псевдонимом Ивельев) ныне забыто. В 1820-х годах он встречался с А. С. Пушкиным; сохранилось несколько иронических стихов поэта, адресованных Великопольскому. В особо дружеских отношениях он был с С. Т. Аксаковым; к Гоголю «относился с каким-то обожанием»⁴⁴. Великопольский был женат на дочери известного московского врача М. Я. Мудрова, за которой получил в приданое довольно большое владение на Нижнем Пресненском пруду (ныне засыпан) с большим садом, оранжереями и хозяйственными постройками. Великопольский любил устраивать широкие приемы и празднества. И. И. Панаев, посетив одно из них вместе с Белинским и К. С. Аксаковым, вспоминает, как «к изумлению нашему часть Пресненских прудов была иллюминирована, и импровизировалось народное гулянье»⁴⁵. Дом Великопольского сохранился; надстроено лишь боковое крыло (Дружинниковская улица, № 11).

Еще во время пребывания в Риме Гоголь сближается с С.П. Шевыревым, с 1837 года занявшим должность профессора русской словесности при Московском университете. С. П. Шевырев был ближайшим другом Погодина и ряд лет его основным помощником по изданию журнала «Москвитянин», где выступал как апологет официальной николаевской идеологии. Шевырев был жестоко заклеймен Белинским в памфлете «Педант» (1842 г.). Но свойственные Шевыреву пунктуальность и исполнительность в деловых поручениях содействовали укреплению его отношений с Гоголем. В дальнейшем он помогал ему по изданию сочинений в Москве и выполнял ряд финансовых поручений. По свидетельству сына Погодина, в данное, сравнительно краткое пребывание в Москве Гоголь у Шевырева бывал весьма редко. Жил С.П. Шевырев в собственном доме (Дегтярный переулок, № 4), который хотя и сохранился, но совершенно потерял свой декоративный облик. Его деревянные стены в конце XIX века были обложены изразцами, и были изменены проемы окон. Сады, облегавшие дом по бокам и придававшие постройке особое своеобразие, ныне не существуют.

В этот приезд Гоголь не предполагал долго пробыть в Москве: «…ему надобно, – писал С. Т. Аксаков, – скоро ехать в Петербург, чтобы взять сестер своих из Патриотического института, где они воспитывались на казенном содержании». С. Т. Аксаков, также собираясь в Петербург, чтобы отвезти своего младшего сына Михаила для поступления в Пажеский корпус, «предложил Гоголю ехать вместе, и он очень был тому рад»⁴⁶. Путники выехали 26 октября. Таким образом, в этот раз Гоголь прожил в Москве ровно месяц.

Обстоятельства все время задерживали С. Т. Аксакова в Петербурге. Совместный отъезд его и Гоголя не раз откладывался. Как явствует из письма Е. В. Гоголь к матери, они приехали в Москву 21 декабря 1839 года¹. «… Мы приехали вечером прямо к Аксаковым, и это семейство нас приняло очень радушно… – вспоминает сестра писателя. – В Москве мы остановились у профессора Погодина, приятеля брата… Брат занимал у Погодиных комнату на хорах, а против него такую же большую занимали мы с Аннет». Весьма важно ее сообщение о тех дружеских домах, в которых в это время часто бывал Гоголь. «Три раза в неделю мы бывали у Аксаковых и все больше сближались с этим милым семейством… Брат часто возил нас на литературные вечера к Хомяковым, Свербеевым, Елагиным, Киреевским и др.»².

А. С. Хомяков, поэт и философ, ставший в дальнейшем одним из наиболее видных идеологов славянофильства, был горячим поклонником дарования Гоголя. Мемуары современников отмечают его дом как один из тех центров литературной и художественной Москвы, где Гоголь проводил многие вечера. В 1839 году А. С. Хомяков еще жил в доме отца (Петровка, № 3). Дом этот сохранился лишь частично в правой своей части; левая капитально перестроена. Отметим, что здесь же, у Хомякова, 24 октября 1826 года было торжественно отпраздновано с участием Пушкина, Мицкевича, Баратынского, Веневитинова и других основание журнала «Московский вестник».

Д. Н. Свербеев вошел в историю литературной Москвы своим много лет существовавшим салоном. Писатели, почти не имевшие возможности печататься, лишенные свободного обмена мыслями через журналы и книги, искали творческого общения в литературных салонах и кружках. 30-е и 40-е годы явились временем их наибольшей популярности и развития. И вечера Свербеева, подобно вечерам Елагиной, привлекали к себе представителей различных группировок и поколений: А. Тургенева и Чаадаева, Пушкина и Гоголя, Герцена и Грановского, Аксаковых и Языкова. В 1839 году Свербеев жил на Страстном бульваре, в доме № 6[14].

О литературных собраниях у А.П. Елагиной мы уже говорили выше. Но этой зимой она жила не в своем доме в Хоромном тупике, а вместе с сыном от первого брака П.В. Киреевским. Последний в 1838 году отвозил за границу для лечения своего друга – больного поэта Н.М. Языкова и, вернувшись весной 1839 года, жил первоначально в доме Савич у Арбатских ворот. Дом этот не сохранился; он помещался на территории недавно разбитого сквера впереди нынешней станции метро. Затем Киреевский приобретает себе дом на Остоженке (Метростроевская, № 19)[15]. Возможно, что встречи его с Гоголем происходили и здесь. В «Воспоминаниях» Ф.И. Буслаева имеется весьма красочное описание как самого владения, так и той обстановки, в которой жил П. В. Киреевский. «Дом был каменный, двухэтажный, старинный, с железной наружной дверью и с железными решетками у окон нижнего этажа, как есть крепость… он стоял в тенистом саду, запущенном, без дорожек. На улицу выходила эта усадьба только сплошным забором с воротами… Петр Васильевич занимал верхний этаж… Мебели всего было – ветхий диван у глухой стены, придвинутый к окну, а против него у другого окна большая деревенская коробья, запертая висячим замком… Меня очень интересовала эта бабья коробья под замком… «Так я вам не говорил? – сказал он в ответ: – а здесь хранятся народные песни, былины и духовные стихи, которые много лет я собирал повсюду, где случалось бывать… Вот эту пачку дал мне сам Пушкин и при этом сказал: «Когда-нибудь от нечего делать разберите-ка, которые поет народ и которые смастерил я сам»³.

Николай Михайлович Языков

О посещении А.П. Елагиной в доме Савич Гоголь упоминает сам. В письме к сестре из Вены от 7 августа 1840 года он называет адресом Елагиной именно этот дом ⁴. О том же свидетельствует и его шутливое письмо от 26 июня к Авдотье Петровне, очевидно, в последние дни пребывания Гоголя в Москве временно выехавшей за город. «Каждый день я наведывался к Арба(тским) воротам, к дому, внизу которого живет башмачник, носящий такую грациозную фамилию, не приехали ли вы и когда вы будете в город, и всякий раз слуга, выходивший отворять мне дверь, встречал меня тем же ответом… Этот слуга и сертук его выучены мною наизусть, так что я знаю даже, где пятно на нем и которой пуговицы не достает»⁵. Остается невыясненным, почему А. П. Елагина, имевшая в Москве собственный дом, жила эту зиму на наемной квартире.

В августе 1839-года в Москву приезжал В. А. Жуковский для участия в торжественном открытии памятного монумента на Бородинском поле. Гоголь часто встречался с ним и, как свидетельствует К. С. Аксаков, «читал Жуковскому у Елагиных»⁶. В № 68 от 26 августа, «Московских ведомостей» Жуковский помечен остановившимся в городской части. В ее территорию входил и Кремль, где Жуковскому, как лицу близкому к императорскому двору, могла быть предоставлена квартира, на которой, вероятно, бывал у него Гоголь.

Надо полагать, что в этот приезд бывал Гоголь и у Н. Ф. Павлова, принявшего участие в 1837 году в складчине москвичей-писателей, чтобы выручить Гоголя из тяжелого безденежья за границей. Дом Павлова, получившего известность своей книгой «Три повести», и его жены, поэтессы Каролины Павловой, был также одним из центров литературной жизни Москвы тех лет. Их «четверги» обычно собирали многочисленных посетителей. В оживленных творческих спорах здесь просиживали до глубокой ночи Герцен, Грановский, Чаадаев и их противники К. Аксаков, Киреевские, Хомяков, Шевырев. Здесь прощался с литературной Москвой, уезжая во вторичную ссылку весной 1840 года, М. Ю. Лермонтов. Павловы жили на Рождественском бульваре, в доме № 14, который в начале 1870-х годов подвергся значительной перестройке.

И. И. Панаев, вспоминая о своем пребывании в Москве в 1839 году, говорит, что «…у постели тогда больного Н. А. Мельгунова… довольно часто собирались по вечерам: Шевырев, Хомяков, Павлов, Константин Аксаков и другие»⁷, – то есть круг московских литераторов, наиболее связанный с Гоголем. Н. А. Мельгунов, автор ныне забытых рассказов и крупный музыкальный критик, приятель М. И. Глинки, был в дружеских отношениях со многими писателями. Его литературные вечера собирали много участников⁸. Знакомство его с Гоголем было довольно близким. Еще до возвращения Гоголя в Москву – осенью 1839 года – В.Ф. Одоевский и А.А. Краевский пытаются через Мельгунова привлечь Гоголя к сотрудничеству в петербургских «Отечественных записках»⁹. Мельгунов был в числе приглашаемых на известные именинные обеды Гоголя. Естественно предположить, что и Гоголь посещал вечера Мельгунова. Последний в эти годы жил в доме Загоскина (однофамилец писателя) на Зубовском бульваре (дом не сохранился; владение Загоскина занимало часть нынешнего дома № 31–33).

Тимофей Николаевич Грановский

Здание Московского благородного университетского пансиона, где жил Т.Н. Грановский (Тверская улица, 7). Акварель Б.С. Земенкова

В этот же приезд Гоголь знакомится с Т.Н. Грановским, который в начале 1840 года писал Н. В. Станкевичу: «Гоголь здесь давно: я его вижу раза два в неделю: он был у меня…»¹⁰. В это время Грановский жил на казенной квартире в доме Московского университетского благородного пансиона. Это колоссальное по пространству здание, состоявшее из ряда архитектурно увязанных между собою отдельных построек, находилось на нынешней улице Горького, на месте дома № 7. Сломано оно было лишь в 1913–1914 годах. Однако империалистическая война, а затем революция задержали постройку на этом месте уже возводимого доходного дома. В 1927 году здесь было воздвигнуто здание Центрального телеграфа.

Очевидно, к этому же времени относится знакомство Гоголя с композитором А. Н. Верстовским, с 1824 года занимавшим должность инспектора репертуара московских театров. Об их последующем сближении свидетельствует письмо С. Т. Аксакова к Гоголю от 6 февраля 1843 года, в котором говорится, что «Верстовский… вас обнимает»¹¹. В недавно обнаруженном дневнике литератора Н. А. Маркевича имеется следующая любопытная запись: «(Москва) Генварь 1840, 23. Знакомство с Верстовским… Разговор с Гоголем… Собирались с Верстовским писать оперу «Страшная месть». 24… Толкование о будущей опере: «Страшная месть»… Я пишу либретто, Верстовский – партитуру»¹². Замысел Верстовского остался неосуществленным, но он интересен как первая попытка оперного освоения произведений Гоголя, сопровождавшаяся, надо полагать, консультацией самого писателя. Верстовский в эти годы жил в Староконюшенном переулке, в доме № 24 (дом не сохранился). В № 1 «Отечественных записок» за 1840 год была напечатана большая статья переехавшего в Петербург Белинского – «Горе от ума», в которой значительное место было уделено разбору «Ревизора». В ней великий критик подробно анализирует образы комедии, указывает, что ее героями являются живые люди, «выхваченные» из окружающей действительности. Белинский считал, что Гоголь, своей комедией изображая отрицательные стороны этой действительности и вынося ей суровый приговор, выводил русскую драматургию на путь социальной тематики.

Внимательно следивший за творческим развитием Гоголя Белинский с живым интересом ждет известий из Москвы о том впечатлении, какое произведет его статья на Гоголя. 10 января он обращается к К. Аксакову: «…уведомь меня тотчас же, какое произведет впечатление статья о «Горе от ума» на Гоголя… во всяком случае не церемонься: надо все знать… Поклонись от меня Гоголю и скажи ему, что я так люблю его, и как поэта, и как человека»¹³. 14 марта, узнав об одобрительном отзыве Гоголя, он радостно пишет В. П. Боткину: «Гоголь доволен моею статьею о «Ревизоре», говорит, многое подмечено верно. Это меня обрадовало»¹⁴. Статья Белинского о «Горе от ума» оказала большое влияние на Гоголя. Ряд положений критика был им использован при защите своей комедии; в частности, известное утверждение Гоголя о том, что честным лицом в комедии является «смех», было уже развито в этой статье Белинским.

В начале 1840 года у Гоголя бывает приятель Белинского, художник К. А. Горбунов. «Я очень рад за Кирюшу, что он так хорошо познакомился с Гоголем», – писал Белинский В. П. Боткину в феврале 1840 года¹⁵. Академик портретной живописи (с 1851 г.), К. А. Горбунов был сыном дворового; лишь в 1841 году он получил, освобождение от крепостной зависимости. Герцен, Анненков, Боткин высоко ценили его дарование портретиста. Горбунов оставил целую галерею портретов писателей своей эпохи: Герцена, Грановского, Кольцова, Тургенева и др. В 1840-х годах им был выполнен и литографированный портрет Гоголя.

В письме Плетневу из Вены от 25 июня 1840 года Гоголь указывает на свои встречи в это московское пребывание с П.А. Вяземским и Ал. И. Тургеневым ¹⁶. Судя по переписке Тургенева с Вяземским, последний мог приехать в Москву лишь в конце марта – начале апреля 1840 года. Вяземский еще с середины 1820-х годов имел собственный дом в Чернышевском переулке (ныне улица Станкевича, № 9). Сохранился боковой флигель, в котором Вяземский останавливался, так как основной дом он обычно сдавал. За Вяземским это владение числится до 1849 года¹⁷. Очевидно, здесь и мог бывать у него Гоголь. Отметим, что тут же в 1826 году Пушкин дважды читал «Бориса Годунова», а в 1830 году жил; бывали у Вяземского Баратынский, Грибоедов, Денис Давыдов, Дмитриев. Дом Вяземского – один из интереснейших памятников литературной Москвы.

С А.И. Тургеневым Гоголь мог встречаться у Свербеевых, где тот бывал очень часто, или же навещал его дома. Приезжая в Москву, Тургенев обычно жил у своей двоюродной сестры А.И. Нефедьевой, занимая мезонин в ее небольшом доме в Большом Власьевском переулке (№ 11). Его небольшое и тесное помещение было загромождено книгами и без числа портфелями с рукописями. Восстание декабристов сломало служебную карьеру Тургенева. Брат его Николай был деятельнейшим членом Северного общества, председательствовал на тайном московском съезде 1821 года и верховным уголовным судом был заочно приговорен к смертной казни. Оказавшись в момент восстания за границей, Николай Тургенев пробыл в изгнании тридцать лет и только после смерти Николая I смог посетить родину. Александр Тургенев был вынужден оставить государственную службу. Выйдя в отставку, он с увлечением работает в архивах, отыскивая различные документы, представляющие интерес для русской истории, заполняя копиями – списками с них – свои портфели.

Встречаясь в различных домах с П. Я. Чаадаевым, Гоголь однажды посетил и его. Д. Н. Свербеев рассказывает: «Я помню, как… ленивый и необщительный Гоголь, еще до появления своих «Мертвых душ», приехал в одну середу вечером к Чаадаеву. Долго на это он не решался, сколько ни упрашивали общие приятели… наконец он приехал и, почти не обращая никакого внимания на хозяина и гостей, уселся в углу на покойное кресло, закрыл глаза, начал дремать… Долго не мог забыть Чаадаев такого оригинального посещения»¹⁸. В данном случае Свербеев и другие «упрашивающие» только проявляли свою нечуткость, насилуя Гоголя, не любившего бывать в среде не близких ему людей. Эта черта гоголевского характера отмечена в воспоминаниях В.А. Нащокиной: «Гоголь сразу съеживался, стушевывался, забивался в угол, как только появлялся кто-нибудь посторонний»¹⁹. Дом, где жил Чаадаев, не сохранился (Новая Басманная ул., № 20).

В марте 1840 года в Москву для свидания с сыном приехала мать Гоголя с дочерью Ольгой. Они остановились также у Погодина. Оставаясь одна, девочка часто играла на рояле. Сам любя музыку, Гоголь решил дать сестре музыкальное образование, но препятствовало местожительство Погодина: едва ли бы преподаватель согласился ездить сюда через всю; Москву. Впоследствии Ольга Васильевна вспоминала, что брат возил ее «каждый день к Нащокиным, туда приходил учитель. Потом сказал мне: «Поживи у Нащокина, потому что мне некогда каждый день возить тебя». Пришлось оставаться…»²⁰ В. С. Аксакова тогда же писала братьям, что приятель Белинского «Лангер будет давать уроки»²¹. Но по неизвестным нам мотивам этот популярный московский композитор от уроков уклонился. В: А. Нащокина, на чьей квартире проходили музыкальные занятия сестры Гоголя, пишет: «…мы пригласили… знаменитого тогда Гурилева»²². Нередко приезжал и сам Гоголь. Зная его страстную любовь к песне, едва ли мы ошибемся, предположив его встречи с А.Л. Гурилевым. Композитор жил в те годы на Трубяной улице в доме Турунова (ныне Неглинный проезд, № 18; дом перестроен).

Нередко в эти дни Гоголь читал свои произведения у знакомых, вызывая неизменный восторг слушателей. 5 февраля С.Т. Аксаков писал сыновьям: «Вчера вечером… Гоголь… прочел первую главу из итальянской повести… Прелесть, очарование!»²³ Он же вспоминает, что «6-го мая Гоголь прочел нам уже 4-ю главу «Мертвых душ»²⁴.

Федор Антонович Моллер. Автор одного из лучших портретов Н.В. Гоголя

20 февраля Т.Н. Грановский сообщал Н.В. Станкевичу: «Вчера была среда и чтение у Киреевских… главное украшение вечера был отрывок романа, еще не конченного, читанный Гоголем. Чудо. Действие происходит в Риме. Это одно из лучших произведений Гоголя»²⁵.