Уолтер держал себя в руках и не гнался за рекордами. Улыбка всегда была при нем, но сейчас уже напоминала жизнерадостную маску на лице не вполне здорового – судя по блеску глаз – человека. Ди «поплыла» только один раз. Осушив бокал, она посмотрела на Риту, скорчила смешную рожу и растянула рот в ухмылке. Рите все больше нравилась эта девчонка. Приятель Уолтера, Джанин и КМ «плавали» регулярно, но не выходили за рамки, пока Джанин наконец не ударилась в «дальний заплыв». Она стала сентиментально-чувствительной, то и дело обнимая КМ и Ди… Последнюю особенно часто. Между этими двумя женщинами определенно существовала какая-то связь. Когда Ди что-нибудь говорила, Джанин смотрела на нее с любовью и гордостью, как на ребенка, читающего вслух заученные стихи; Ди явно не нравилось такое распределение ролей. В конце концов, Джанин стало плохо. Все наперебой пытались оказать ей помощь, пока КМ не увела ее из зала на свежий воздух.

Когда зазвучала более спокойная мелодия, Уолтер спросил Риту, не хочет ли она потанцевать. Она наклонила его голову и крикнула в самое ухо: «Я придержу тебя на закуску!» Распрямившись, он выдал свою фирменную улыбку серийного убийцы. Рита большим глотком добила очередную порцию и, соскользнув с табурета, пригласила на танец Ди, делая призывный жест руками и покачивая бедрами. Ди была удивлена и польщена одновременно, однако махнула рукой в знак отказа. Рита нахмурилась и движением губ изобразила: «Пойдем».

– Ладно. Ди соскочила с табурета – и оказалась ростом под стать Рите, даже немного выше. Она взяла Риту за руку. Кукольные люди были в шоке.

На танцплощадке они нашли свободный пятачок у самой сцены, непосредственно перед басистом «Мистера Правого», афро-латинским полукровкой, который, глядя в никуда, механически вел свою партию. Музыка обволокла Риту, сжала ее в своей цепкой горсти. Ее танец был яростен и конвульсивен, давая выход напряжению, накопившемуся в ней за последние дни. Ди танцевала в стиле, принятом у большинства белых девчонок: руки обнимают широкую талию невидимого партнера, зад качается в такт музыке. Рита шагнула ближе и положила руки на ее бедра. Глаза Ди изумленно расширились, но она не попыталась отстраниться. Рита повела ее, постепенно добиваясь большей слаженности движений. Ближайшие пары уставились было на них, но затем отвели взгляды. Лесбиянки – это считалось круто. Стильное извращение. Политкорректность была накрепко вбита в эти головы. Музыканты продолжили мелодию в ритме сальсы, возможно намекая этим на карибское происхождение басиста. Из-за кулис появился еще один член группы, игравший на конгах. Этот сукин сын оказался настоящим барабанным монстром, выбивавшим из своего инструмента совершенно невообразимые пассажи. Рита показала Ди движения; та сразу же поймала ритм. Теперь она всем телом откликалась на музыку; ее широкая майка развевалась и закручивалась в безумном вихре, а длинные волосы тянулись за ней шлейфом, подобно черному павлиньему хвосту. Рита поймала ее и притянула к себе, так что их груди соприкоснулись, затем отпустила на длину руки, держа лишь за кончики пальцев и давая ей возможность исполнить соло. Затем вновь сближение, на сей раз еще плотнее, – смыкая руки на ее ягодицах, двигаясь бедро в бедро. Их лица разделяли какие-то сантиметры. Она вела, Ди отдавалась на ее волю; музыка накрыла их своим прозрачным куполом, отделив от окружающих. Рита легонько скользнула губами по ее горячему рту – это был только намек на поцелуй. Губы Ди приоткрылись, Рита ее поняла и теперь уже по-настоящему «сняла пробу», вдоволь поиграв языком. Затем она увеличила дистанцию и продолжила игру глазами; Ди сияла и таяла под ее взглядом. Когда музыка смолкла, она запрыгала, как маленькая девочка, хлопая в ладоши. – Хочешь кокса? – крикнула она Рите. – Идем!

Заливисто смеясь, она вприпрыжку потянула ее по направлению к женскому туалету. Две кабинки были уже заняты; оттуда доносились хихиканье и торопливый шепот. Они закрылись в третьей кабине, и Ди извлекла из кармана джинсов маленький флакон с ложечкой, вделанной во внутреннюю поверхность пластмассовой крышки. Они вдохнули сразу по четыре дозы. Кокаин красиво и мягко разогнал Риту, в то же время, настроив ее на серьезный лад. «Кажется, я не прочь запасть на эту девчонку», – подумала она. Красива, спору нет, но красота здесь не главное – в ней заключалась живая сила, дикая тварь, отчаянно рвущаяся на свободу. Эта сила уже раз выплеснулась из нее во время танца, но лишь отчасти – дробясь и рассеиваясь, как луч света, пропущенный через алмазный осколок. Рита вспомнила, как это было, когда вырывалась на волю дикая тварь, сидевшая в ней самой. Чудесные дни. Божественно безумные ночи.

– Ты ведь тоже актриса, верно? – сказала Рита. Ди все еще тяжело дышала после танца.

– Как ты догадалась?

Рита ткнула себя пальцем в лоб:

– Профессиональная интуиция. Работала на сцене?

– Одно время была манекенщицей, но мне это не понравилось. Сейчас учусь на театральном отделении в Беркли.

– Если хочешь, могу свести тебя кое с кем в кинобизнесе. Когда соберусь уходить, напомни, чтоб я оставила свой лос-анджелесский номер.

– Это было бы здорово! Большое спасибо.

– При твоей внешности, – сказала Рита, – я не удивлюсь, если через пару лет уже я буду просить твоего покровительства.

Здесь в разговоре возникла пауза, которую Рита заполнила изучением граффити на стенах кабинки. Справа от головы Ди расположились в ряд восемь нарисованных фломастером рук, большой и указательный пальцы которых были разведены, изображая размеры от совершенно микроскопического до мало-мальски заметного. Под каждым рисунком стояло мужское имя. Марти Касс. Джек Саутер. Клэй Хомански… Кое-кому пришлось немало потрудиться, проверяя эти размеры в натуре, а затем воспроизводя их художественными средствами.

– Ты потрясно танцуешь, – сказала Ди.

– Мне было чем вдохновиться. – Рита провела рукой по ее щеке, и Ди ласково потерлась о ее ладонь.

– Куда там. – Ди взяла ее руку, поцеловала и отпустила, так что теперь они соприкасались лишь кончиками пальцев. – Ты такая живая. Ты самый живой человек в этой толпе. Я поняла это сразу, как увидела тебя идущей к нам через зал. Дело не в том, как ты двигалась, а в тебе самой. И все вокруг на тебя пялились.

– Этим вкрученным козлам все равно на что пялиться, лишь бы оно было с попкой и сиськами.

Возмущение Ди было искренним и до смешного наивным.

– Зачем ты себя принижаешь?! Ты такая красивая!

– Я здесь далеко не первая красавица, – с улыбкой заметила Рита.

Ди не приняла комплимент:

– У меня есть только внешность, но за ней ничего существенного. Я посредственность.

– И каким же образом ты это определила?

– Ну, я просто смотрю на свое лицо… И ничего в нем не вижу.

– В зеркалах искать правду без толку. – Рита поднесла указательный палец к своему правому глазу: – Ее надо искать вот здесь.

Ди, по-прежнему стоя спиной к стене, чуть подалась ей навстречу, глаза в глаза, – и вот она промелькнула вновь, эта вспышка внутри нее, этот луч алмазного света, готовый прорваться наружу.

– Что ты видишь? – спросила Ди.

– Я вижу себя.

Этот ответ сперва озадачил Ди, потом она обиделась:

– Не лги мне.

Рита поймала ее руку:

– Да, я вижу себя, но без всех этих шрамов и старых болячек, которыми наградила меня шлюха-жизнь. – Она поиграла ее пальцами. – Я вижу актрису, которая ждет свою главную роль.

В лице Ди произошла перемена, словно дикая тварь убралась в свою конуру, а она осталась сама по себе – простая девчонка, немного растерянная и встревоженная.

– Ты пришла сюда с Джанин? – спросила Рита.

– Да, но… – Ди покраснела.

– Но вы не близкие подруги?

– Нет. – Она покачала головой с чрезвычайно серьезным видом.

В одной из кабинок шумно спустили воду, и кто-то с чувством сказал:

– Вот дерьмо!…

Рита провела большим пальцем по внутренней стороне ее запястья.

– Я хочу тебя поцеловать, – сказала она и придвинулась ближе; Ди обвила руками ее шею. Хлопнула дверь кабинки, два девичьих голоса зашлись хохотом, звуки которого гулко отразились от стен и бетонного свода. Ди это напрягло, но ненадолго, ибо Рита уже начала собирать с ее губ нектар – сладкую смесь из запахов текилы и зубной пасты. Рите понравилось, как она держит поцелуй, агрессивно работая языком, – дикая тварь пробудилась и начала выползать наружу. Мягко ее отстранив, Ди стянула свою майку. Груди ее были молочно-белыми, довольно крупными и высокими. Рита взяла их в ладони, приподняла и притянула друг к другу, так чтобы она могла одновременно поцеловать оба набухших розовых соска. Ди прошептала: «Боже…» – и запустила пальцы в Ритины волосы.

– Теперь давай ты! – сказала Ди настойчиво. – Я хочу взглянуть на тебя.

Рита выпрямилась, покатала сосок между пальцами и легонько его ущипнула.

– Не торопись, – сказала она. – Когда варишь сладкий сироп, надо дать ему покипеть, чтобы набрал аромат.

Джимми не стал подъезжать к воротам перед домом Борчарда, а оставил фургон в кустах близ лесной дороги, свернув с нее вскоре после того, как миновал развалюху, с прицепленной к стене мишенью. Выбравшись из кабины, он двигался не спеша, проверяя, куда ставит ногу. Под подошвами шуршали опавшие листья, сухие ветки норовили уцепиться за каблук. Освещая путь карманным фонариком, он прошел по дороге в обратную сторону до хижины, к которой еще пришлось продираться сквозь густые кусты. Он пнул, проверяя на прочность, гнилые доски и посветил фонарем внутрь через щель в перекошённой двери, разглядев кучу пожелтевших журналов, сломанный стул и пустой патронный ящик с неразборчивой маркировкой. Запах разложения, исходивший изнутри, был едва ощутим на фоне живого смолистого аромата елей. С удовлетворением отметив отсутствие мошкары, он присел на сырую ступеньку у входа, скрипнувшую под его тяжестью. Дряхлое строение позади него, казалось, издало слабый вздох. Интересно, для каких целей использовал эту хижину майор Борчард? Может, как место просветления и посвящения? Отправляли в нее какого-нибудь расистского щенка, который сидел тут, пока его не посещало видение Белокожего Джо Христа или городка Маумбад-Хайглиц, в котором на Гитлера впервые снизошла пророческая благодать. Или это было освященное место, примитивное убежище, в котором некогда скрывался одержимый Духом Свободы Боб Чэмпион, планируя свои ритуальные банковские ограбления и сочиняя мудрое назидание потомкам? А может, эта лачуга относилась к доборчардовской эпохе и была жилищем неуловимого и ужасного Ариезавра, прародителя тех благородных дикарей, чьи наскальные рисунки горящих крестов и распятых негров все еще встречаются в канализационных лабиринтах университетских городков Юга? Общение с Борчардом все больше убеждало его в том, что майор попался на собственную удочку и уже подтянул себя к берегу, готовясь к самовознесению на плаху, то есть к перемещению своей страждущей плоти в садок. Он называет себя выразителем философских идей, очищенных от каких бы то ни было намеков на расизм… Что за бред! Борчард сбился с пути в поисках своей истинной цели и предназначения. Он стал похож на человека, вообразившего, что сможет достичь Божественного Просветления, проглотив Библию, и теперь бурно испражняющегося библейскими цитатами – в первую очередь теми, которые сильнее всего на него подействовали… Пошел дождь, капли застучали по крыше лачуги, но густые еловые ветви над головой Джимми пока были надежным укрытием. Он прислушался к ночным звукам и кроме дождя уловил только далекое гудение автострады – оно шло фоном, отделенным от остальной реальности, подобно тому, как разделяются каналы звуковой дорожки на закадровом пространстве киноленты. Пора было идти к майору, чтобы сообщить ему неприятные новости, но Джимми еще не чувствовал себя готовым к этой встрече.

История пыталась затянуть его в себя, но он не поддавался. Только что произошел непредвиденный поворот сюжета, и, хотя такое случалось с большинством его историй, ему каждый раз было нелегко воспринять перемену. Это выглядело так, будто чья-то рука протянулась из ниоткуда и отклонила его героев с назначенного им пути. По его замыслу, историю должно было привести к развязке бегство Сьюзен с Аароном из дома полковника. Такой финал грешил некоторой незавершенностью, оставляя героев в «подвешенном состоянии», но именно к этому он и стремился – так оно больше походило на реальную жизнь. Но после того как Сьюзен вторично отвергла Аарона, все пошло вкривь и вкось. Теперь, когда она обманом завлекла сюда кузена, чтобы использовать его как инструмент при осуществлении своих планов, трудно было поверить, что после этого она сможет стать прежней Сьюзен, освободив свою совесть от груза лжи и предательства. Теряя остатки былой чистоты и невинности, она вставала на тропу циников, ведущую в ад; далее, по логике, следовали непродолжительные любовные связи, в которых она попытается вернуть то, что никогда бы не потеряла, не измени она своей природе, а завершится все это полной душевной деградацией, погружением в пучину порока и превращением этой женщины в падшую тварь, ненавистную самой себе. Что касается Аарона… для него все было кончено. Все его надежды погибли вместе с любовью, когда он, пошатываясь, вышел из спальни Сьюзен. Что еще он мог предпринять помимо бесславного ухода со сцены? На кого еще мог он излить всю силу своей ярости и разочарования, как не на чудовище, по вине которого его милая кузина опустилась до столь отвратительной лжи? Таков был его взгляд на вещи. Высказанное в письмах Сьюзен чувство показалось ему чистым и неподдельным, но при их встрече она не могла бы так резко изменить свое отношение к нему, если бы это отношение с самого начала не было притворством. Она была насквозь фальшива. Жалобы на полковника, прозрачные намеки – мол, избавившись от чудовища, они с Аароном могли бы без помех отдаться их взаимному чувству – все это были уловки, призванные разжечь его праведный гнев. Когда он это осознал, первым побуждением было выйти из игры, в которой ему отводилась жалкая роль инструмента; однако при виде того, какой ужасной трансформации подверглась ее личность, в нем вскипела злость неизмеримо большая той, на которую изначально рассчитывала Сьюзен, и эта злость была направлена против человека, погубившего ее душу.

Вот что владело его мыслями, когда, покинув спальню Сьюзен, он выплеснул энергию в ударе кулаком по двери, мимо которой в тот момент проходил. Дверь была притворена неплотно и от удара распахнулась настежь. Встряхивая рукой, чтобы унять боль, он оглядел комнату, оказавшуюся кабинетом полковника: большой ковер на полу, прочные стулья, обитая кожей кушетка, массивный письменный стол, коллекция оружия на стенах. Аарон несколько иначе представлял себе логово этого злобного монстра. Но когда он вошел внутрь, зажег свет и внимательно обследовал комнату, истинная сущность ее хозяина открылась ему во всей своей неприглядности. Если о характере человека можно судить по принадлежащим ему вещам, то этот характер был виден в нескольких парах начищенных до блеска ботинок, выстроившихся в стенном шкафу, как на полковом смотру; в корреспонденции, педантично рассортированной по папкам в алфавитном порядке; в картине с позолоченной рамой, изображающей орла в позе, которая по замыслу автора должна была подчеркнуть грозное величие этой птицы, но по избытку усердия обернулась воплощением чванства и непомерного честолюбия; в завитушках и эффектных росчерках полковничьей подписи, обнаруженной им в лежащих на столе документах; в холодном блеске кожаной кобуры с пистолетом, который в данный момент выполнял функцию пресс-папье. Убежденный этими свидетельствами, вскрывающими грубую, мелочную и самовлюбленную натуру полковника, Аарон опустился в кресло за письменным столом и – не столько с обдуманной целью, сколько из простого любопытства – принялся изучать бумаги Хоуза Резерфорда. Письма, депеши, приказы, правительственные контракты – ничто не привлекло его внимание, пока он не наткнулся на письмо, отправленное неделю назад из Матансаса с сообщением, что охотничий домик полковника подготовлен к его приезду. Аарон сунул это письмо в карман. Он довольно долго просидел за столом, в то время как мысли его блуждали по кругу, вновь и вновь возвращаясь к идее немедленного бегства из Гаваны куда-нибудь, где он окажется вне досягаемости чар своей прекрасной кузины, если такое место вообще существует на земле. Описав несколько полных кругов, Аарон пришел к выводу, что размышления в данной ситуации бесполезны. Он извлек из кобуры пистолет – автоматический кольт последней модели – и также положил его в карман. Когда он встал с кресла, этот груз вызвал у него чувство дисбаланса, как будто его плоть и кости были почти невесомы по сравнению с солидной и уверенной тяжестью оружия.

Вместо того чтобы сразу направиться к выходу из дома, как он напрасно себе приказывал, он пошел назад и остановился перед дверью в комнату Сьюзен. Внутри горел свет, но никаких звуков он не услышал. Он представил ее тихо плачущей – по причинам, увы, отличным от тех, что недавно вызвали его слезы, но, возможно, испытывая при этом чувства, хотя бы отчасти схожие с его переживаниями. Затем тишина подсказала его воображению картину Сьюзен, в отчаянии нанесшей себе рану или потерявшей сознание в результате тяжелого эмоционального стресса. Аарон решил войти, дабы удостовериться, что с нею все в порядке, но тут же поймал себя на том, что попросту ищет повод в последний раз ее увидеть. Сделав над собой усилие, он повернулся, быстро сбежал по лестнице, покинул дом и пустился прочь, однако сразу потерял аллею, которая вела от крыльца к воротам усадьбы, – и всего через несколько секунд потерянно блуждал меж пальм и кустов с огромными цветами, призрачно белевшими в лунном свете. Позади он видел огни дома, но не нашел поблизости никакой тропы. В конце концов, он двинулся напролом, раздвигая ветви и продираясь через кусты, пока, миновав мощный ствол дерева с раскидистой кроной, не вышел к дому с задней стороны. Окно на втором этаже было открыто, бросая отсвет на молодую пальму внизу, а в окне стояла Сьюзен в тонкой ночной сорочке, которая, плотно прилегая к телу под дуновением бриза, обрисовывала ее соблазнительные формы. Чувства, которые при виде ее испытал Аарон, были слишком сложны, чтобы описать их одним или даже несколькими словами, хотя, безусловно преобладающей в этой гамме была болезненно-острая тоска. Он приблизился к окну и, когда Сьюзен его заметила, вынул из кармана кольт и продемонстрировал его в высоко поднятой руке.

– Этого ты хочешь?! – крикнул он. – Этого?! Она молчала, лицо ее казалось невозмутимым.

– Ради бога, Сьюзен! – Аарон опустил руку с пистолетом и после паузы заговорил уже более спокойным голосом: – Сьюзен, давай вместе уедем отсюда. Прошу тебя. Мы еще успеем на утренний пароход.

Она оставалась в той же позе, молчаливая и неподвижная, и Аарон внезапно испытал побуждение выстрелить в нее, увидеть, как она падает, а затем направить оружие против себя. Однако побуждение не реализовалось в действиях; его пальцы стали такими же холодными и бесчувственными, как металл кольта, который они сжимали.

– Ты не хочешь со мной говорить? – Слезы подступили к его глазам, и он прижал ребро свободной ладони к переносице, стараясь их удержать.

Ее голос спустился к нему, показавшись – независимо от смысла слов – искусственным и бездушным, лишенным всякого намека на чувство:

– Извини, Аарон. Я не знаю, что тебе сказать.

Он взглянул на нее вновь и на сей раз не увидел ничего знакомого – не увидел своей кузины, к которой он мог бы обратиться с напоминанием о прошлых днях или словами любви, – только образ красивой женщины с жутковатой улыбкой на устах, в позе Елены Троянской взирающей на что-то видимое ей одной, тогда как у ног ее пылает гибельный огонь, раздутый ее же усилиями. Он не смог вынести это зрелище и, повернувшись, нетвердой походкой двинулся к парадному крыльцу, а оттуда по аллее, не в состоянии думать о том, куда он идет, и что он будет делать. За воротами усадьбы он остановился и поглядел вокруг. В глазах плыл туман. Он услышал какой-то звук и, подняв взор к дрожащим огонькам на небосводе, подумал, что так должны греметь звезды, когда их подобно игральным костям перетряхивают в кубке перед новым броском. В следующую секунду мимо него, грохоча колесами по мостовой, промчался экипаж, влекомый парой лошадей с шорами на глазах; лицо возницы было скрыто под низко надвинутой широкополой шляпой. Огни поплыли в его глазах, очертания деревьев и домов сдвинулись с мест, как будто кто-то менял декорации, создавая гротескный пейзаж преисподней с высокими тонкими башнями, глядящими на него темными треугольниками глазниц, и громадными живыми пауками, насаженными на острия длинных витых шпилей. Когда в глазах его, наконец, прояснилось, он не узнал ничего в окружающей ночи.

Ди пришла в восторг от Ритиной татуировки.

Она расцеловала каждую чешуйку на змеином теле и до блеска вылизала яблоко искушения. Затем она прижалась к Рите грудь в грудь и прошептала ей на ухо, одновременно расстегивая пряжку ее пояса: «Я хочу тебя любить прямо здесь». Рита молча вдыхала приправленный сигаретным дымом запах ее волос. И вот уже эта прелестная девушка с ее нежно-белой кожей и свежим упругим телом стоит на коленях в кабинке туалета, прижимаясь мокрым лицом к ее бедрам… Картинка была достойна того, чтобы занять свое место в памятном альбоме Риты.

– Детка, можешь делать все, что тебе хочется, – сказала она.

Ди спустила ее джинсы и трусики, позволив Рите освободить одну ногу, которую она поставила на крышку унитаза. Женщины в других кабинках притихли, – возможно, прислушивались к чужим радостям любви, а может, сами занимались тем же. Музыка просачивалась из другого мира тяжеловесными перекатами басов. Ди запустила язык глубоко внутрь, и Рита остановила ее, положив руку на голову.

– Не спеши, детка, – сказала она. – Растягивай удовольствие.

Однако Ди ее уже не слышала. Она исступленно обследовала языком ее вагину, проникая в каждую складочку, как голодная кошка, торопящаяся урвать как можно больше от случайно выпавшего на ее долю лакомства. Недостаток опыта с лихвой возмещался энтузиазмом, и Рита сказала себе: «К черту секс-мастер-классы, не суетись и лови кайф». В мозгу ее пылало, потрескивая, пламя; раздался неизвестно чей – возможно, ее собственный – вздох, и сознание раскололось на миллионы отдельных мыслей, желаний и чувств, которые поочередно всплывали на поверхность, пытаясь вытеснить конкурентов, но празднуя лишь кратковременный успех. Открылась входная дверь, впуская порыв гитарно-ударного ветра, и тотчас захлопнулась, припечатав ревущего зверя. Рита была уже далека от всего этого. Оргазм бросил ее спиной на холодную металлическую перегородку, затем согнул пополам и заставил крепко сжать руками голову Ди. Она переживала этот затянувшийся момент, как вязкую субстанцию, заполнившую собой все пространство кабины и быстро затвердевающую, заключая их обеих внутрь огромной прозрачной глыбы. И она была счастлива здесь, счастлива держать в объятиях эту девочку, которую она хотела и могла изменить. Из дальней кабинки раздался язвительный, с сильным южным акцентом, голос:

– Эй, вы там, аккуратнее, не покалечьте друг друга! Послышались смешки.

Рита подняла Ди с колен:

– Детка, если ты не против, я заберу тебя отсюда.

Бледная, с широко раскрытыми глазами, как будто ее что-то сильно напугало, Ди пробормотала: «Угу…»

– О'кей. – Рита быстро натянула одежду.

Дверь туалета вновь распахнулась, зацокали каблуки, встревоженный голос громко позвал: «Ди!» Ди шепотом ругнулась:

– Черт!

Рита застегивала пояс. Загремели удары по дверце одной из кабинок.

– Иди ты в жопу! – ответил голос с сильным южным акцентом.

– Ее здесь нет, Джанин, – нетерпеливо сказала третья женщина.

Рита узнала голос Королевы Минета и открыла дверцу. Джанин стояла, наклонившись над раковиной, толстая и жалкая, с растрепанными волосами и мокрым пятном, темнеющим на ее рубашке, как контур континента на клетчатой карте морей. Лампы дневного света придавали ее лицу мертвенно-бледный оттенок. Она направила взгляд мимо Риты – на Ди, которая еще не успела надеть майку и прикрыть свою голую грудь. Справа от Джанин стояла КМ, раздраженно бросившая Рите:

– Хоть бы дала ей одеться! Рита вышла из кабины:

– Что-нибудь не так?

Джанин издала вязкий звук, словно набирая слюны для плевка, и шагнула вперед. Глаза ее стремительно набухли и тотчас пролились слезами.

– Пойдем отсюда, – позвала ее КМ. К этому моменту Ди, уже полностью одетая, также оставила кабину.

В горле Джанин что-то булькнуло.

– Пойдем! – повторила КМ.

Джанин отпихнула ее и с искаженным злобой лицом обратилась к Денизе:

– Дрянь! Сука! Шлюшка!… Потаскуха!

– Ты пропустила «блядь», – заметила Рита. Разъяренная блондинка перевела взгляд на нее:

– Ты… ты грязная блядь!

Сказано было без должной категоричности, словно она в данный момент не располагала достаточными доказательствами этого более чем вероятного факта.

Дверца кабинки, находившейся ближе к выходу, открылась, и оттуда возникли три девицы.

– Мы не при делах, – сказала одна из них, делая рукой примирительный жест. – Мешать не будем. – И они растворились в грохоте музыки.

Рита повернулась к Ди, но не успела открыть рот, как блондинка ринулась в бой и всем своим жирным весом отбросила ее к кабине. В ответ Рита ухватила ее за грудки – под пальцами скомкалась материя рубашки и телесная мякоть, – повернула кругом и размазала по дальней стенке над унитазом, уперев локоть под ее подбородок. КМ взвизгнула. Блондинка безуспешно пыталась оттолкнуть Риту; голубые глаза ее вылезли из орбит, по подбородку потекла слюна. «Если нажать еще чуть сильнее, – подумала Рита, – для этой горе-гладиаторши большой палец будет опущен». Меж тем сердцебиение, недавно разогнанное коксом, уже начало входить в норму. Кровь отлила от ее лица.

– Отпусти ее! – Ди положила руку на плечо Риты. – Пожалуйста!

Рита оторвала блондинку от стены и швырнула на середину туалета. Та приземлилась на пол и осталась сидеть, широко раздвинув колени, держась руками за горло и беспрерывно икая.

Ди оттащила Риту к входной двери:

– Позволь мне с ней поговорить.

– Если ты намерилась с ней говорить, нам лучше сразу попрощаться.

– Ничего подобного. – Ди поцеловала ее. – Ты мне не веришь?

– А я должна?

– Ты сама-то хоть знаешь, кто ты есть? – Девчонка повисла у Риты на шее, шепча ей в ухо. – Конечно, нет! Иначе ты бы знала, что я от тебя никуда не денусь.

Ее горячность откликнулась в Рите пробуждением давней паранойи, но она еще ранее решила не придавать значения таким вещам.

– Я тебе верю, – сказала она.

– Это может затянуться, но я обязательно приду. – Еще один поцелуй. – Обещай, что меня дождешься.

– Хорошо, я буду ждать на парковке, а если не там, то в баре.

Рита вышла в зал, сопровождаемая по пятам Королевой Минета. Группа взяла очередной антракт, а джукбокс совсем скис, напевая себе под нос что-то неразличимое в общем гомоне. Люди толпились перед сценой, все настойчивее требуя музыки.

– Нехило поцапались, – сказала КМ с заговорщическим видом, поправляя прическу. – Джанин давно уже с ума сходит по Ди, а та в курсе…

– Мое дело сторона, – оборвала ее Рита.

– Но раз уж ты сошлась с Ди, тебе будет не вредно узнать…

– Речь не идет о долгой связи и любви до гроба. – Рита повернула голову на один дюйм в сторону КМ. – Есть сигаретка?

– Не курю. – (Несколько секунд прошло в молчании). – А я думала, тебя интересует Уолтер.

– Интересует? Я бы назвала это по-другому.

– В любом случае будь осторожна. Я слыхала, он крут со своими девчонками, запросто может и врезать.

Рита оглядывала толпу – без конкретной цели, просто прикидывая новые возможности и варианты.

– Одна моя подруга рассказывала, как он ее измочалил, – сообщила КМ, дабы не выглядеть голословной.

– Бывает, – заметила Рита.

– Послушай, – не унималась КМ, – я не знаю, чего ты добиваешься, но только оба они, Уолтер и Ди, малость того… Ди слишком впечатлительна, на этой почве у нее бывают сдвиги по фазе.

– Тогда они с Уолтером составят славную пару.

– А ты думаешь, он не пробовал спариться? Музыканты снова были на сцене, подстраивая гитары, ударник пробежался дробью по ободку барабана.

– Меня это беспокоит, – заявила КМ. – Я не хочу видеть Ди страдающей.

– Ну, так постарайся быть в другом месте, когда она начнет страдать.

– Вот охренительно мудрый совет!

Рита взглянула на нее в упор:

– А кто ты такая? Командир ее отряда скаутов? КМ отважно приняла вызов:

– Я ее подруга.

– Если так, почему бы тебе не пойти со мной обратно и не выступить рефери в честной схватке? Тогда ты сможешь проследить, чтоб Ди не пострадала. А будет охота, можешь и сама поучаствовать: я очень либеральна в плане мордобоя. – Рита угрожающе на двинулась на нее. – Но если тебе в лом такой расклад, советую заткнуть свой клюв, потому что мне надоело слушать, как он щелкает.

КМ, однако, не желала сдаваться и твердо стояла на месте. Рита легким толчком отбросила ее назад на фут:

– Ты что-то хочешь добавить?

– Я в твои дела не лезу. Ну тебя к черту! – отступая, огрызнулась КМ.

– Ответ принят, – сказала Рита.

В представлении Аарона, Куба никак не ассоциировалась с хвойным лесом, и он был удивлен, обнаружив, что дорога к охотничьей хижине полковника окружена не пышной тропической растительностью, а рослыми темно-зелеными елями, более характерными для девственных лесов американского Северо-запада. Воздух был прохладен, и Аарона начала бить дрожь – он не взял с собой одежды, подходившей для горного климата в районе Матансаса. Его даже несколько развеселила мысль о том, что если бы он заранее предусмотрел такое отклонение от главного маршрута поездки, он привез бы на Кубу твидовый костюм, хотя благообразность этого наряда плохо гармонировала с задачей, которую ему предстояло выполнить.