— Маузер достал? — выдвинул идею морпех.
      — Стеер, — усмехнулся Сашка. — Он только этот пистолет и признавал. А как Вы догадались?
      — Саша, — с укоризной в голосе произнёс Балис. — Я ведь тоже офицер.
      — Извините, — сразу как-то сник казачонок.
      — Не извиняйся, дальше рассказывай. Что потом было?
      — Да ничего. Пошли мы с Его Благородием по Петровской.
      — А портье? — упорствовал Гаяускас.
      — Не знаю, — честно признался Сашка. — Наверное, вылез из-под стойки, когда мы ушли. Не сидел же он там всю оставшуюся жизнь.
      — Логично, — с серьёзным видом согласился морпех.
      А Серёжка, наоборот, рассмеялся, представив, как испуганный портье лезет под стол. Белые, конечно, были плохими, но ведь и плохие иногда делают что-то хорошее. Никаких симпатий прилизанный гостиничный служащий у паренька не вызывал. Уши сразу крутить, а за что? Подумаешь, босой мальчишка в гостиницу зашел. Нет, плохое у Сашки было время. То ли дело у Серёжки: было дело, они с Тошкой прошлым летом однажды в клуб босиком припёрлись. Некультурно, конечно, а только они не виноваты: заигрались на Днестре, а потом выяснилось, что времени до сеанса осталось времени всего ничего. Ну, не опаздывать же им было на "Груз без маркировки", в самом деле. Вот и пришлось прийти как были. И ничего. Никто не ругался. Билетёрша тётя Гана только посмеялась: "Якие у нас хлопчики закалённые". Это она пошутила: летом босиком ходить закалка не нужна, и так жарко.
      — ПМ у меня, конечно, не хуже поручиковского Штаера, — продолжал между тем Балис, — но гнома загонять под стойку мне совсем не хочется. Они к нам всей душой, не можем же мы о себе оставить дурную память. Серёжа, неужели ничего подходящего нет?
      — Только это.
      Мальчишка протянул офицеру шлёпки на кожаных ремешках. Гаяускас вздохнул.
      — И больше ничего?
      — Полуботинки есть, только это же совсем не то, — грустно констатировал Серёжка.
      — Придётся шлёпки брать.
      Сашка скорчил недовольную физиономию, но его спутники сделали вид, что ничего не заметили.
      Как выяснилось, опасался подросток не зря. Когда Серёжка и Балис впервые увидели его в новом наряде, то с трудом удержались от улыбок. Мало того, что непривычная одежда сидела на пареньке кособоко и мешковато, так ещё и выглядел он в ней каким-то тощим, угловатым и невзрослым. Лихой казачонок словно по волшебству превратился в робкого домашнего мальчика с тонкими бледными руками и ногами. И только обветренное загорелое лицо свидетельствовало, что Сашка совсем не тот человек, которым он сейчас казался.
      — Ну, и кто из вас, спрашивается, томился в плену? — поинтересовался Гаяускас, переводя взгляд на загорелого и подтянутого Серёжку. — Ладно, не нужно хмурится. Две недели грамотного отдыха — и будешь выглядеть не хуже этого обормота.
      Довольный обормот ухмыльнулся до ушей.
      — Очень надо, — проворчал Сашка.
      — А почему нет? Никакого вреда, кроме пользы. Ладно, поскольку мы на отдыхе, мораль читать не буду.
      — Мораль… Сами-то в башмаках.
      — Это не башмаки, а полуботинки. К таким брюкам — вполне подходящая обувь. Правда, сами брюки коротковаты.
      — Вот-вот, коротковаты, — подзадорил Сашка.
      — Ничего, я уже придумал, как с этим бороться.
      — А как?
      — А вот увидишь.
      На самом деле, становится законодателем местной моды Балис вовсе не собирался. Выйдя на набережную, он просто разулся и подвернул брюки до колен. На фоне немногочисленных то ли отдыхающих, то ли местных жителей, лениво прогуливавшихся по набережной, белой вороной он никак не выглядел.
      — Ну вот, а мне говорили, что босиком некультурно, — не удержался от упрёка Сашка.
      — В гостиницу я вернусь обутым. А здесь — пляжная зона. Отдыхаем.
      — Отдыхаем — так отдыхаем, — согласился Сашка и тут же сбросил шлёпки, которые явно доставляли ему неудобство.
      Серёжка согласно хмыкнул и тоже разулся.
      — Ох, воспитывать вас не кому, — вздохнул Гаяускас.
      Мальчишки дружно проигнорировали его фразу.
      Пляж от городской набережной отделял короткий мол, оборудованный маленькой пристанью, возле которой лениво покачивались на волнах небольшие прогулочные лодки и катамараны.
      — Прокатимся? — предложил Балис.
      — На лодке? Можно, — согласился Сашка.
      — Лучше на катамаране.
      — На этом, что ли? — казачонок чуть опасливо кивнул на подозрительную конструкцию из брёвен-поплавков, гребных колёс, сидения и металлического коленчатого вала, снабженного деревянными брусками-педалями.
      — Именно. Самый настоящий катамаран, он же водный велосипед. Серёжа ты когда-нибудь катался на таком?
      — Не… — вздохнул мальчишка.
      — Вот и попробуете оба.
      На пристани командовала чрезвычайно толстая тётка с грудью такого размера, что в голову Балису невольно налетели пошлые мысли насчёт коровьего вымени, почетных дояров и прочая, прочая, прочая. А как удержаться, если у дамы амулет с "куриным богом" — подвешенным на нитке дырявым камушком, не свисал на грудь, а в самом буквальном смысле на ней лежал?
      Обычно, такие толстухи злы на весь и срывают своё зло на всех подряд, но эта оказалась приятным исключением. На вопрос Гаяускаса она радостно ответила, что прокат водного велосипеда стоит пять медных монет, а кататься на нём можно хоть до заката.
      — Погоду на сегодня обещали хорошую, море спокойное, катайтесь, сколько душе угодно, — ворковала женщина. — Только к закату возвращайтесь обязательно. Не надо уж береговую охрану зря тревожить, у них и так служба беспокойная, надо к ним уважение иметь.
      — Мы раньше вернёмся, — пообещал Балис, первым переходя с причала на катамаран. Следом за ним перебрались и мальчишки. Было видно, что оба они явно опасаются, хрупкая на вид конструкция доверия не внушала. На самом же деле, катамаран выдержал бы ещё и Скаута, да и самого Балиса в Истинном Облике.
      Сразу выяснилось, что крутить педали могут только Балис и Сашка: короткие Серёжкины ноги сразу срывались с деревянных педалей, едва те уходили подальше от сиденья.
      — Велосипед, — проворчал недовольный мальчишка. — На велосипеде под рамкой можно.
      — А ещё лучше на «Орлёнке» или "Школьнике", — предположил Балис.
      — Чем лучше-то? — возмущённо поинтересовался Серёжка. — «Школьник» — вообще складной, девчачий. Шины толстые, колёса маленькие, толком не разогнаться. А «Орлёнок» — хороший, но для малышни. Вот у папки был «Прогресс», это — вещь…
      "А ведь я забыл себя в детстве", — понял Балис. Конечно, парнишка преувеличивал, и на «Орлёнке» можно было неплохо разогнаться, но, конечно, взрослый «велик» в глазах двенадцатилетнего мальчишки, конечно, неизмеримо выше детского. И ерунда, что ноги с седла не достают до педалей. Встал под раму — и поехал, какие проблемы. Лети вперёд, дорога… Как давно это было…
      Хотя насчёт «Школьника» Серёжка напутал, это «Десна» или «Салют» складные, а «Школьник» как раз на жесткой раме.
      — Ладно, садись в середину, мы тебя покатаем.
      Серёжка сел, но не успокоился.
      — Серёга, ну чего ты вертишься, как ужаленный? — рассердился Сашка.
      — А можно, вы меня побуксируете?
      — Чего? — не понял казачонок.
      — Как тебя с корабля, — пояснил Гаяускас. — Только без каната. Ладно, непоседа, сейчас твоё время. Покатаем.
      — Ура!
      Серёжка быстренько перебрался через Сашку на поплавок, сбросил на сиденье футболочку и шортики и бултыхнулся в воду.
      — Вот шебутной, — вздохнул подросток.
      Серёжка вынырнул, обоплыл вокруг катамарана круг почёта и, наконец, уцепился обеими руками сзади за сиденье.
      — Поехали!
      — Не запряг, а уже погоняешь, — возмутился Сашка. Малыш в ответ только хихикнул.
      Катамаран плыл вдоль берега, Серёжка болтался сзади, усердно работая ногами. То ли просто так, то ли всерьёз полагая, что помогает плыть. Время от времени Балис оглядывался. Мальчишка неизменно вскидывал вверх довольное лицо и лёгким кивком головы показывал, что у него всё в порядке и даже намного больше того. На третий раз Сашка отчётливо вздохнул, видимо, уже не в силах сдерживать зависть.
      — Хочешь к нему? — спросил Гаяускас.
      Сашка промолчал, потом с деланным равнодушием ответил:
      — Вообще-то можно. Раз уж отдыхаем…
      — То не теряй времени.
      — А я и не теряю, — донеслось до Балиса через стаскиваемую футболку.
      Так он и буксировал ребят добрую четверть часа. Наконец, такое вялое купание им надоело, парни заявили, что хорошо бы и просто поплавать. В ответ Гаяускас заметил, что он тоже не прочь искупаться, а потому надо бы вытащить катамаран на берег. И, поскольку отдыхают они все трое, то он с удовольствием уступает эту работу младшему поколению. Мокрые мальчишки забрались на катамаран, Сашка заработал педалями, Серёжка просто уселся на сиденье, наслаждаясь бездельем.
      Город уже закончился, перед путешественниками лежал пустынный скальный берег. Местами скалы отступали от воды и там образовывались маленькие песчаные пляжи, на один из которых они и выволокли средство передвижения.
      — Тяжелый, — пропыхтел Серёжка, старательно упираясь пятками в горячий песок.
      — Ага, — согласился Сашка. — А в воде так легко идёт, словно ничего и не весит. И с лодкой всегда так же.
      — Закон Архимеда, — сообщил Гаяускас, последний раз поднажав на медленно ползущее по песку плавсредство. — Саша, я же тебе рассказывал, когда мы на корабле плыли.
      — Да помню я. Выталкивающая сила. А только формулы всякие одно, а жизнь — другое.
      — Ох, загнать бы тебя в школу. Чтобы пять уроков каждый день. А в понедельник — все шесть.
      — Да ну её школу. Лучше бы как сейчас, чтобы просто рассказывали. Вы, Мирон Павлинович, Наромарт…
      — Спасибо, конечно, только до настоящих учителей нам далеко. Вот Серёжка подтвердит, ему есть с чем сравнивать. Что скажешь?
      Ежедневные занятия, начавшиеся на следующий же день после того как путешественники оказались в безопасности, стали для мальчишки большим сюрпризом. Поначалу — несколько неприятным. Но после первых же занятий отношение к ним у Серёжки изменились.
      — По-моему, вы все отличные учителя.
      А потом он бросил на взрослого хитрющий взгляд и добавил:
      — Особенно если не забудете, что сегодня — выходной, и мы приехали сюда, чтобы искупаться.
      — Всё, не слова об уроках! В воду! — согласился Балис.
      Ух, и хорошо же было окунуться в тёплое южное море. Первым желанием было устроить хороший заплывчик километра эдак на три, но пришлось себе в этом удовольствии отказать: дети не потянут, а бросать их одних тоже не хотелось. В итоге получилось то, что на благоустроенных пляжах называется "до буйка и обратно", благо мальчишки оказались способными не только плескаться на мелкоте. Сашка, хоть и саженками, плавал вполне пристойно, а Серёжка тот и вовсе сразу пошел техничным кролем, только взлетали над водой острые локти.
      — Во гонит, — не сдержался Сашка.
      — Спортсмен, наверное, — усмехнулся Балис, державшийся рядом с более слабым в этой стихии казачонком.
      — Скажете тоже. Спортсмены — это в цирке. Французская борьба. Я видел в Екатеринодаре. И в Таганроге… элп…
      На последней фразе предательская волна залепила подростку рот. Глотнув изрядную порцию горькой и солёной воды, Сашка смолк.
      — Ладно уж, помалкивай, — посоветовал Балис. — На берегу поговорим.
      Но до отдыха на берегу было ещё очень далеко. Вернувшись из заплыва, они не стали выбираться на берег, а продолжили купание. Мальчишки на мелкоте затеяли обычную ребячью возню, когда салки переходят в брызгалки, брызгалки в борьбу, борьба в нырки на дальности или на продолжительность, ныряние снова в салки и дальше по кругу. Гаяускас, рассудив что излишняя опека парням только во вред, всё-таки решил нагрузить себя посерьезней, устроив себе тест не на дальность, так на скорость. Как и следовало ожидать, форму он подрастерял, но не так сильно, как этого опасался. Пару месяцев потренироваться на совесть — и можно снова принимать роту и готовить ребят к заданиям любой сложности. Да только кто ему эту роту даст?
      — Классно вы плаваете, — уважительно протянул Серёжка, когда Балис завершил тренировку.
      — Ну, ты тоже неплохо. Занимался?
      — Немного, — скромно потупился мальчишка. — Я в детстве с вышки прыгал.
      — В детстве, — хмыкнул Сашка. — Старичок ты старенький. Руки вон дрожат.
      — Это он замерз, — на всякий случай взял Серёжку под защиту офицер. — Вылезайте, позагараем.
      Местное светило уже изрядно склонилось к горизонту. Как раз подходящее время для солнечных ванн. Но Серёжка по молодости лет этого не понимал.
      — Мы лучше ещё поплаваем. Правда, Сашка?
      — Да, мы ещё…
      — Ну, купайтесь. Только, пожалуйста, без меня далеко не уплывайте.
      — Ладно…
      Отойдя подальше, Гаяускас с удовольствием растянулся на горячем песке. Приятно гудели уставшие мышцы.
      — Всё правильно. Когда дела сделаны, то и отдохнуть не грех.
      — Дед?!
      Балиса словно пружиной подбросило. Повернулся на голос, открыл глаза. Ирмантас Мартинович сидел, привалившись спиной к скале так, что плескавшиеся в море мальчишки не могли его видеть. И выглядел так, словно пришел сюда с севастопольского пляжа, на котором они с Балисом отдыхали в августе девяностого. Морпех преодолел в себе совершенно детское искушение немедленно вскочить и потрогать: живой человек перед ним или иллюзия.
      — Удивлён? — поинтересовался адмирал. — А мог бы уже привыкнуть.
      — К чему привыкнуть? — настроение у Балиса сразу испортилась. — К тому что вокруг бродит полно непонятного народу, которые знают обо мне больше, чем я сам и при этом только и делают, что говорят загадками? Ты-то хоть настоящий?
      — Сомневаешься?
      — А не знаю. В гробу ты похуже выглядел.
      Фраза прозвучала откровенно грубо, и Гаяускас сразу пожалел, что её произнёс. Но слово, как известно, не воробей.
      К счастью, Ирмантас Мартинович не обиделся, только усмехнулся:
      — Гроб, Балис, никого не красит. Все там выглядят плохо, откровенно говоря.
      Помолчали.
      — Устал я, — наконец вымолвил внук. — Устал от этих тайн и загадок.
      — А ты заявление напиши, — серьёзно посоветовал адмирал. — Мол, так и так, устал от жизни, прошу мне создать льготные условия. Может и рассмотрят. Хотя, думаю, не утвердят.
      — Кто рассмотрит? И кто не утвердит?
      — Кому положено, тот и рассмотрит…
      — Вот и ты тоже темнишь… — с досадой произнёс младший Гаяускас.
      — Нет, это я шучу. Раньше у тебя с чувством юмора было получше.
      — Не до юмора мне сейчас.
      — А без юмора в жизни вообще никуда, — дед очень знакомо вздохнул. — Она так устроена, что если только на проблемах да бедах зациклиться, то долго не протянешь.
      — Слушай, дед, — Балис приподнялся на локте, — вот объясни мне одну вещь.
      — Давай попробуем.
      — Вот ты же знаешь, как меня всю жизнь учили: умер человек — и нет его больше. Тело сгнивает, а душа — религиозная выдумка. Ты умер, я сам видел. А теперь сидишь передо мной живой и здоровый. Что я, по-твоему, должен думать? Что скорбел над гробом кого-то другого? Или что ты воскрес, словно Христос?
      — Во-первых, я не воскрес, — строго поправил Ирмантас Мартинович. — Я к тебе явился, а это далеко не одно и то же. А вот что ты о Господе задумался — это хорошо. Умнеешь.
      — Поневоле задумаешься, — честно признался Балис, — если твой святой с иконы по ночам мозги вправляет.
      — Поневоле не нужно, — всё так же строго ответил адмирал. — К Господу приходят только по доброй воле. И Святой — это тебе не замполит. Ладно, с этим разобраться у тебя время будет.
      — Это ты о чём, дед?
      Балис тщательно скрывал дошедшее до критической точки внутреннее напряжение. С самого начала было ясно, что дед здесь не просто так, что сейчас наступит какая-то определённость с его будущим. И вот теперь разговор подошел к самому главному.
      — О тебе. Дело своё ты сделал и, надо сказать, сделал отлично. Дорога тебя отпускает. Так что, добро пожаловать на Высокое Небо.
      — Куда?
      — Увидишь. Но сначала у тебя есть ещё одно дело на Земле.
      — В самом деле? — слегка иронично поинтересовался внук.
      — А ты как думал? — проигнорировал иронию дед. — Перстень и меч уволок с собою? Надо вернуть.
      — Я уволок? — изумился Балис.
      — А кто же ещё? Если бы они тебе были не нужны, думаешь, после взрыва мины они бы пропали? Их такие мастера делали, что тебе и не снилось. Ядерный взрыв перенесут и целы останутся.
      — Точно? — скорее машинально, чем недоверчиво переспросил морпех. Адмирал вдруг смутился.
      — Ну, если, конечно, не в эпицентре окажутся. А вообще, точно не скажу. В магии я не особо силён. Самоучка же, наставника у меня не было.
      — Кажется, я о тебе узнаю сегодня много нового.
      — Узнаешь, — кивнул старик. — Обязательно узнаешь. Только не сегодня. Времени у меня сейчас слишком мало. В общем, как мальчишки наиграются — возвращайся в город, попрощайся со своим другом-эльфом — и на вокзал. Билет бери на Веллесберг, туда идёт много поездов. Ложись спокойно спать. А утром ты будешь знать, что тебе делать дальше.
      — Дед, — вкрадчиво произнёс Балис.
      — Что?
      — Скажи, ты правда думаешь, что я вот так сразу соглашусь?
      — А что, неужели такого подарка мне не сделаешь? — с шутливыми интонациями поинтересовался старик.
      — Не, — усмехнулся внук. — Не сделаю.
      — Мальчишка, — вздохнул адмирал. — Два метра ростом, а ума не больше, чем у этих.
      Он кивнул головой в сторону воды, где всё ещё плескались Сашка и Серёжка.
      — У них ума побольше чем у многих взрослых.
      — Тоже верно. Ладно, чем тебя убеждать? Рассказывать малоизвестные подробности из розового детства? Как ты не любил геркулесовую кашу, всегда объедал белые горбушки и обожал управлять кофемолкой?
      Да уж, это дед попал в десятку. По степени неприязни рядом с геркулесовой кашей у маленького Балиса могли сравняться только кукурузные палочки, и то после того, как он однажды объелся им до рвоты. Горбушки Биноклик, напротив, обожал неимоверно. В пять лет в летнем детском лагере его сначала усадили за один стол с капризной девочкой Мариной, которая тоже очень любила горбушки. Первые два дня мальчишка остался без лакомства, но потом сумел опередить девчонку. Ревела Марина просто потрясающе…
      А зелёная пластмассовая кофемолка довольно долго числилась у Гаяускасов одной из самых любимых игрушек сына. Разумеется, после того, как он убедил родителей, что уже стал большим мальчиком и ему совершенно неинтересно включать её без крышки, а уж тем более совать в механизм палец. После этого ведь не получится соскребать ложечкой прилипшую к пластику крышки коричневую кофейную пыльцу.
      — Скажу честно, чтобы знать такие подробности, совсем необязательно быть твоим дедом. Немного в мозгах покопаться — и готово дело. А уж в специалистах этого дела на Дороге недостатка нет.
      — Тогда расскажи мне то, чего я не знаю, а ты знать обязан. Понимаешь, о чём я?
      — Да уж догадываюсь. Только долго про всё рассказывать, а я, извини, временем сейчас жестко ограничен. Время не проведёшь.
      — А как насчёт с ним договориться?
      — Чтобы брало в своё время? — коротким кивком адмирал дал понять, что и он севастопольский пляж хорошо помнит. — Сейчас не получится — не та ситуация. Ладно, спрашивай, то, что считаешь главным. Самым главным.
      — Кто убил Риту?
      — Не знаю. Но подозреваю, что те же, кто и меня.
      — Погоди, — изумлённый морпех приподнялся на локте, потом и вовсе сел. — Тебя разве убили? Мне сказали — инфаркт.
      — Магия, — коротко пояснил адмирал. — Эта нежить белоглазая умеет, если надо, убивать без следов.
      — Какая нежить?
      — Да ты их видел. Помнишь, под Ташкентом в восемьдесят четвёртом? Я тебя потом ещё в ВМА водил на обследование.
      В памяти Балиса снова ожили воспоминания: раскалённая жёлтая пустыня, белёсое горячее небо, чуть ли не текущий от жары серый асфальт, бьющий в лицо упругий жаркий ветер. Пахнущий раскалённым металлом «козёл», взмокший водитель, крупные капли пота на висках прапорщика. Красные лица непонятных "военных инспекторов". Красные лица…
      Балис глухо застонал.
      — Ты что? — обеспокоено шевельнулся дед.
      — Каким я был дураком…
      Как же можно было не сопоставить эти красные рожи с той, что он увидел за ветровым стеклом «Москвича» за мгновение до того, как машина сбила Кристину и Риту? Сейчас не было никаких сомнений в том, что они похожи, очень похожи. Но раньше-то почему он об этом не подумал?
      — Ты что-то вспомнил?
      — Да я эту красную рожу до смерти не забуду…
      — Значит — точно они. "Красная рожа" — это у них, можно сказать, символ "национальной принадлежности". Быстро же они на тебя вышли. Я-то надеялся — не догадаются, кто стал наследником.
      — Так это они из-за перстня и кортика?
      — Ещё из-за архива. На Головинском я спрятал малый архив. Добраться до него они не смогут, но знать про него знают. Логовище у них там.
      — И в это логовище ты меня послал? — изумился внук.
      — Днём они для тебя безопасны были бы безопасны. В смысле магии и всего такого прочего.
      — А не такого прочего?
      Адмирал тяжело вздохнул.
      — Недооценил я этих тварей. Времени у меня практически не было, да соображал я после смерти плоховато, но получается, что я виноват в том, что погибли Рита и Криста.
      — Дед, ты себя послушай, какую чушь ты несешь, — искренне возмутился Балис. — "Соображал после смерти плоховато".
      Старик вяло махнул рукой.
      — Да нет, я всё правильно говорю. Мы ж другие люди, необычные. В таких ситуациях мы просто так не умираем.
      — Погоди…
      Морпех утёр рукой лоб. Мысли путались, сбивались в какой-то бесформенный клубок и он не понимал, что происходит.
      — Другие люди… Так люди мы, или нет?
      — А это кто как смотрит. В старину многие говорили, дескать мы — дары, высшие существа, а люди, по-нашему асхары — так, пыль придорожная. А другие считали, что и дары и асхары — всё равно люди, только разные. Никто не лучше и не хуже, не выше и не ниже. Просто — разные. Вот так то. А уж с кем соглашаться — каждый сам решает.
      — А у людей спрашивали?
      — Приходилось. Мне вот Рита не раз говорила, что ты — очень хороший человек. Стас Фёдоров о тебе хорошо отзывался. Осипко хвалил, я с ним уже после твоего выпуска разговаривал.
      — Да я не про себя, — перебил возмущенный Балис.
      — Ах, в мировом масштабе? А кто такие люди, чтобы решать за нас, кто мы такие? Конституцию Американской Конфедерации читал?
      — Да ты что, дед? Разве в СССР такое публиковали?
      — Ещё как публиковали. Хрестоматия по истории, кажется, даже не для ВУЗов, а для школьников. Ты же вроде брал у меня её читать.
      — Может и брал. Не помню. А к чему ты это?
      — Да вот преамбула там хороша была: "Мы строим нашу страну на той великой истине, что чёрный человек не равен белому человеку". И вот таким экспертам ты доверишь решать свою судьбу?
      — Я ж нормальных людей имел ввиду, — обиженно произнёс Гаяускас-младший, но деда это не успокоило.
      — А с чего ты взял, что Конституцию Конфедерации писали ненормальные? Руку, конечно, большинству из этих джентльменов я бы не подал, но вот с психикой у них всё в порядке было, это уж точно. Как всегда, обманываешь ты себя Балис. Ты ведь с Мироном говорил на эту тему. Нормальнее мужика найти трудно. Он же тебе всё по полочкам разложил, а ты всё дёргаешься. Наромарт тебе всё объяснил — а ты не веришь. Ну, спроси хоть у мальчишек. Но только давай уж заканчивай метаться. Уже не солидно даже, честное слово. Риту расстроишь.
      — Что?
      Балис дёрнулся, словно его ударило током.
      — Что ты сказал?
      — Сказал, что Рите твои метания не понравятся, — как ни в чём ни бывало произнёс дед. — А ты что же считаешь, она от них в восторг придёт?
      Морпех вытер вспотевший лоб. Голова кружилась, мысли разбегались в разные стороны.
      — Так она…
      — У нас, на Высоком Небе. Вы хоть перед Господом и не венчаны, а всё-таки муж и жена. И Кристинка там же, с нею. Ждут тебя.
      — Они… такие же…
      — Хочешь спросить, как живые? Не совсем. Смерть есть смерть, даже для даров. После неё всё по-другому. Но говорить об этом бессмысленно, видеть надо. Четыре дня вытерпишь?
      — Почему четыре дня? — недоумённо переспросил Балис.
      — Я ж тебе русским языком говорю: сначала ты должен передать кортик, перстень и архив новому Хранителю. А потом — сразу к нам. Четыре дня тебе должно на всё хватить. А может, и быстрее управишься.
      Гаяускас-младший тряхнул головой, отгоняя наваждение.
      — С ума сойти можно.
      — Можно, — согласился адмирал. — Но лучше этого не делать. От этого лечить долго. И противно.
      — А что, приходилось?
      — Да нет, к счастью сам ни в чём таком не участвовал. Но — наслышан.
      — Ладно, — Балис почувствовал, что волнение в душе постепенно успокаивается. — В Москву так в Москву. Где там этого хранителя искать?
      — Выспишься — узнаешь, — усмехнулся Ирмантас Мартинович. — А сейчас я именами и явками нагружать не стану, отдыхай. И ребята пусть отдохнут, в кои-то веки им такое счастье выпало.
      Под разговор дед как-то незаметно выбрался из-за камня и сейчас сидел уже рядом со внуком, наблюдая за пляжем. А там мальчишки наконец-то выбрались на берег и устроили борьбу. Сашка был старше и сильнее, он раз за разом заламывал противника, стараясь прижать его лопатками к песку, но ловкий и вёрткий Серёжка раз за разом коричневой ящеркой выкручивался из захватов и уходил от поражения.
      — А я столько лет голову ломал: у кого же из детей того солдата судьба с моим наследником пересечётся.
      — Дед, так ты что же… заранее знал?
       — Вот, товарищ военный, Третья Дачная. Вам выходить.
       — Спасибо.
       — А улица Мира — вон, в горочку идёт.
       — Спасибо большое.
       Эту площадь капитан первого ранга Ирмантас Мартинович Гаяускас узнал бы и без посторонней помощи: Мальцев описал её подробно и узнаваемо. Дом культуры в стиле сталинский ампир. Футбольный стадион. Мост за спиной — конечно, через железную дорогу. И улица Мира — узкая лента асфальта, уходящая вверх, к вздымающимся над городом зелёными холмами.
       И вдруг словно иглой укололо предчувствие. В первый момент Ирмантас Мартинович даже не поверил себе: видения из будущего посещали его очень редко и было совсем невероятным прозреть грядущее здесь, в Саратове, где он оказался в первый и, скорее всего, последний раз в жизни, заглянув к фронтовому товарищу. Но никакой ошибке не было — дар предвидения заявил о себе.
       — Товарищ солдат! — окликнул Гаяускас стоявшего на соседней остановке юношу в парадной форме рядового-связиста. — Подойдите сюда.
       По лицу паренька было видно, как взволновало его это неожиданное приглашение. Ещё бы, внимание со стороны старших офицеров как правило не сулило ничего хорошего. Тем не менее солдат по-уставному подошел к каперангу и вскинул руку к фуражке.
       — Товарищ капитан первого ранга, рядовой Яшкин по Вашему приказанию прибыл.
       — В увольнении?
       — Так точно.
       — Ваша увольнительная?
       Из внутреннего кармана кителя юноша извлёк красную книжечку со вложенной в неё бумажкой и протянул её офицеру.
       — Яшкин Пётр Васильевич?
       — Так точно.
       — Откуда родом?
       — Из Молдавии, товарищ капитан первого ранга.
       — Из Кишинёва, значит?
       — Никак нет. Посёлок Днестровск.
       — Понятно.
       Ирмантас Мартинович вернул рядовому военный билет.
       — Всё в порядке, товарищ солдат. Отдыхайте. Только не опоздайте вернуться в расположение части.
       — Никак нет, — довольно улыбнулся Яшкин. — Не опоздаю. Разрешите идти?
       — Идите.
       — Есть! — Солдат улыбнулся совсем уже весело, молодцевато отдал честь, развернулся и чуть ли не бегом рванул к остановке: «трёшка» уже заканчивала посадку.
       Гаяускас проводил его внимательным взглядом. Он никак не мог привыкнуть к своему дару. Вокруг него сейчас множество людей, про будущее которых никому не известно. А вот про этого юношу из маленького (наверняка) молдавского посёлка Ирмантас Мартинович точно знал, что тот после Армии вернётся домой, женится, будут у него дети… И кто-то из его детей в трудную минуту окажется рядом с наследником самого Ирмантаса Мартинович, следующим Хранителем из рода Гисборнов-Лорингеров.
      — А дальше?
      — Нет никакого дальше. Предвидение — это тебе не телепередача "В гостях у будущего". Только образ, может и яркий, но неясный. А сантиметр в сторону — и уже полная темнота.
      Балис утёр лоб. Слишком много новостей для одного раза. В голове не укладывалось. Дед всё понял.
      — Ладно, заболтал я тебя, похоже. Пойду. Что делать — ты знаешь. Так что счастливо. Скоро увидимся.
      Адмирал с правдивой старческой медлительной неловкостью поднялся на ноги и, не спеша, пошел вглубь нагромождения береговых скал, почти сразу пропав из виду. Балис некоторое время глядел ему вслед, потом повернулся к морю. Мальчишки, наконец, угомонились и теперь загорали, уткнувшись носами в песок. Словно почувствовав на себе взгляд морпеха, Серёжка поднял голову. Несколько секунд размышлял, потом поднялся, молча подошел и уселся рядом, растопырив острые коленки. Так они и сидели молча, глядя на море.
      Наконец, мальчишка обернулся через плечо и, внимательно глядя прищуренными глазами, спросил:
      — Балис Валдисович, Вы на меня не сердитесь?
      — За что бы?
      — Ну, за то, что я теперь… такой, как Сашка… Получается, что я Вас бросил…
      — Да что ты говоришь? И как же это я не догадался?
      Мальчишка обиженно насупился.
      — Смеётесь, да?
      — Лучше смеяться, чем обижаться. Не могу же я поверить, что ты меня и вправду считаешь таким собственником.