LX

Войдя в кабинет наместницы, Ванр молча положил на стол тонкую книжицу — несколько листов бумаги, сшитых грубой ниткой, и, по-прежнему не говоря ни слова, сел напротив нее. Энрисса начала читать, и уже на середине первой страницы подняла голову и с удивлением посмотрела на своего секретаря. Вскоре удивление сменилось растерянностью, а потом гневом. Всегда невозмутимая наместница в ярости швырнула книгу, та ударилась о стену и шмякнулась на пол. Энрисса смахнула со стола остальные бумаги, вместе с фарфоровой чернильницей, расколовшейся с веселым звоном, плечи наместницы тряслись, она закрыло лицо ладонями. Ванр впервые видел Энриссу в таком состоянии: гнев, слезы, раздражение — случалось все, но чтобы так… Он подошел к рыдающей без слез женщине, обнял ее за плечи, шептал что-то бессмысленное и утешающее на ухо, пока ее не перестало трясти. Энрисса опустила ладони и безжизненным голосом проговорила:

— Это просто каменный болван.

Ванр вздохнул — как будто раньше она считала статую подлинным окаменевшим телом его эльфийского величества. В сказку про каменного короля верили только маленькие дети:

— Конечно, это просто статуя.

— Ты не понимаешь, — устало пояснила наместница, — я всегда знала, что это просто кусок камня. Но верила, что король был. Ведь кто-то же основал эту проклятую империю, установил эти порядки! Не могло оно само столько лет простоять, не могло! Я верила, что когда-нибудь он вернется, он, или кто-нибудь другой, неважно. Вернется, и все закончится! И больше никто не будет губить дочерей ради власти! Чтобы урвать кусок!

Ванр снова не стал возражать — не будут драться за трон, найдут дочерям другое применение. Наместница может быть только одна, а мало ли девочек в дворянских семьях выдают замуж против воли, в обители отправляют, а то и еще хуже — оставляют навечно в приживалках, племянников нянчить, да племянницам приданое шить. Еще неизвестно, какая судьба лучше, то есть хуже.

А Энрисса все не могла успокоиться:

— А это не камень, нет. Это идол, как у варваров. И нас приносят ему в жертву, медленно, всю жизнь, одну за другой, одну за другой, и он нас жрет! — Она, наконец, заплакала.

Но уж от женских слез Ванр знал замечательное средство, оно его еще ни разу не подводило. После «лечения» Энрисса пришла в чувство, даже подобрала злополучную книгу, перелистала ее еще раз. Теперь она видела перед собой проблему, которую нужно было немедленно решить:

— Это ведь копия.

— Да, я писал вам, что задерживаюсь, чтобы сделать списки. Герцог отказался продать книги, пришлось нанимать переписчиков. Эту я переписал сам.

— Я вижу, но почему герцог так поступил? Он что-то знает?

— Нет, ваше величество, — с некоторым злорадством ответил Ванр, — герцог ничего не знает, он просто любит портить людям настроение. — Думаю, он даже не читал эту книгу, оригинал в плохом состоянии.

— Вы должны были найти способ забрать книгу!

— Я не мог, ваше величество! Он приказал слугам обыскать меня перед отъездом!

— Что?!

— Управляющий сказал, что у герцогини пропал ручной хорек, и что он вполне мог залезть в один из моих сундуков.

— Хорек, значит, — свистящий голос наместницы не обещал герцогу Суэрсен ничего хорошего.

— Я не хотел рисковать — если бы у меня нашли одну эту книгу — обязательно бы заинтересовались, а украсть все наименования из перечня — выше моих скромных способностей.

— И что вы, в силу ваших скромных способностей, предлагаете делать теперь?

— Отправить туда вора? — Неуверенно предложил Ванр, сам понимая, насколько маловероятен успех подобной затеи. Прежде всего, вору нужно было придумать убедительную причину, чтобы попасть в замок, тайком туда не пробраться, твердыня Аэллин не зря славилась неприступностью. А уже в самом замке нужно было добраться до библиотеки, найти книгу и вынести ее. Но главная беда даже не в этом — вор наверняка заинтересуется, что это такое важное он крадет. Сам прочитать не сможет — найдет грамотея, лови потом эхо в горах.

— С тем же успехом можно зачитать текст на главной площади.

— Отправить туда Хранителя?

— Смысл?

— Возможно, герцог отказал мне кгм… из личных соображений? — Ванру ох как не хотелось признаваться Энриссе в интрижке с герцогиней, но если она узнает об этом из своих источников, будет только хуже. — Герцог ведь домосед, он никогда не бывал при дворе, и вы же знаете, как провинциалы относятся к столичным жителям, особенно к придворным. И костюмы у нас чересчур роскошные, и умываемся мы теплой водой, и с дамами любезничаем.

Энрисса умела понимать недосказанное, но сейчас было не до разбирательств. Да и не верила она, что Ванр посмел зайти слишком далеко. Храбрости у него бы хватило, но рисковать итогом многолетних поисков потому, что в штанах зачесалось — только не господин Пасуаш. Но все-таки, неприятно. Говорили, что герцогиня Суэрсен на редкость красива, а самое главное — ей всего двадцать лет. Энрисса знала, что все еще великолепна, но не умела себе лгать — время безжалостно ко всем, но особенно — к красивым женщинам, и каждый прожитый год добавляет морщинки в уголках рта и убавляет блеска в глазах. А вчера она нашла у себя первый седой волос, вырвала, хотя никто не углядел бы его в золотых косах. У Соэнны из Айна еще долго не будет седых волос.

— Да, любезничать с герцогиней Хранитель определенно не будет. Но вы скопировали все книги из его перечня. Зачем ему бежать на другой конец империи по вашим следам? Сверять правописание?

— Обвинить герцога, что он скрывает запрещенные книги и потребовать обыск?

— Основания?

— Я нашел там «Предания Зачарованного Леса».

— Нашли на полке, совершенно открыто. Это повод сделать выговор библиотекарю, но уж никак не унижать герцога обыском.

— Ваше величество, ну я не знаю, что еще можно сделать! — В отчаянии выкрикнул Ванр, — не можем же мы сжечь этот замок вместе с библиотекой и всеми обитателями!

— К сожалению, именно что не можем. Он каменный, а библиотека заговорена от пожара. Я помню, Хранитель показывал амулеты и ставил в пример герцогов Суэрсен, они обновляют защиту каждые двадцать лет, а библиотечную башню заговаривают заново только раз в полвека.

— А может быть, оставить все, как есть? Она там пролежала двести лет, и никто ее не открывал. Чернила почти выцвели, еще сто лет, и ее даже при большом желании не прочтешь.

— Вы можете быть в этом уверены?

Ванр вспомнил маленького Леара, сосредоточенно перелистывавшего страницы, и тяжело вздохнул:

— Не могу. Я нашел книгу только потому, что ее листал младший сын герцога. Нет-нет, ничего страшного, он еще не умеет читать на старом наречии.

— Но научится гораздо раньше, чем через сто лет.

Энрисса вернулась в кресло, откинулась на спинку, расслабив плечи, и задумалась. Соблазнительней всего было бы просто забыть про книгу, но если у неприятности есть хоть один единственный шанс произойти, она не преминет им воспользоваться. Иногда Энриссе казалось, что это основополагающий закон мироздания. Нужно было найти выход. Медленно текли минуты, Ванр не рисковал прервать размышления наместницы, наконец, Энрисса подалась вперед:

— Я напишу герцогу письмо и попрошу у него несколько книг в подарок. Не в библиотеку, а лично для себя. Скажу, что интересуюсь старинными шрифтами, и хотела бы именно эти книги иметь в оригинале.

— А если он решит прочитать эти книги?

— Придется рискнуть. Если прочитает — тем хуже для него. Я хочу, чтобы вы отправили в Суэрсен подходящего человека. Пусть устроится в замковую охрану и ждет.

— Но герцог принимает туда только местных уроженцев.

— Значит, найдите местного. Пусть расскажет, что сбежал из дворцовой гвардии, подальше от петушиных мундиров нашего драгоценного военачальника, — наместница дала волю сарказму — граф Тейвор выкачал из имперской казны столько денег, что из «драгоценного» стремительно приближался к «бесценному».

— А если герцог откажет?

— Тогда будем считать, что он прочитал книгу. Я не могу представить себе другую причину, чтобы отказать наместнице в такой малости.

Ванр со вздохом принялся собирать с пола бумаги. Он не испытывал теплых чувств к герцогу Суэрсен, более того, случись у герцога неприятности — только обрадовался бы. Но умудренный опытом внутренний голос подсказывал, что если придется воспользоваться услугами «подходящего человека» — герцогу будет уже все равно, а вот у всех остальных могут быть серьезные проблемы.

LXI

Граф Тейвор, военачальник империи, находился в редком для него состоянии полного удовлетворения. Сегодня, наконец, он может продемонстрировать наместнице и Высокому Совету плод своих многолетних трудов. То есть, не совсем своих, конечно, работали алхимики и литейщики, но именно Тейвору пришла в голову эта идея, способная раз и навсегда изменить стратегию. Да что стратегию — владеющий новым оружием будет владеть миром! Он еще раз осмотрел свое детище: на первый взгляд огненная катапульта выглядела неуклюже — на здоровенной деревянной колоде был закреплен под углом толстый ствол из спаянных вместе железных полос, скрепленный металлическими кольцами. Сначала катапульты пробовали делать без колец — но ствол разрывался при первом же выстреле. Вокруг орудия суетились стрелки — готовили круглые каменные ядра, подтаскивали поближе смолу, чтобы выстрелить зажигательными ядрами, прочищали ствол. Тейвор, не удержавшись, провел рукой по теплому металлу. Красавица! Увидев, как одно ядро проламывает дыру в каменной стене, Высокий Совет, наконец, поймет, что военачальник не зря тратит деньги. Когда шесть лет назад он приказал алхимикам создать новое оружие для разрушения крепостных стен, он ожидал, что ученые старцы усовершенствуют уже существующие зажигательные смеси так, что они смогут прожигать камень. Невзрачный серый порошок сначала разочаровал Тейвора, граф никак не мог придумать, как его использовать. Взрывался-то он с огромной разрушительной силой, но вот как донести эту силу до места назначения… Сначала попробовали набивать порошком глиняные сосуды и поджигать фитиль — но оказалось слишком сложно рассчитать правильную длину фитиля, а в полете запал часто гас. Понадобилось несколько лет, чтобы понять — новое вещество не оружие само по себе, а вспомогательное средство. Давно ведь было известно — чем сильнее натянешь стрелу — тем дальше она полетит, из новых катапульт можно было стрелять почти на милю вперед, а разрушительная сила ядра достигала невообразимых ранее размеров. Теперь Тейвор мог быть спокоен — ни одна крепость не устоит против его чудо-оружия. Правда, он пока еще не придумал, как доставлять эти чудовищные катапульты к месту боя — для одной такой «крошки» требовалось шестьдесят лошадей. Были и другие недостатки — из катапульты было невозможно толком прицелиться — уж как ствол закрепили, так она и стреляет. В бою от нее не было бы никакого прока, разве только лошадей шумом пугать, зато при осаде или обороне замка новые катапульты решали бы исход дела. В своих мечтах он уже получил одобрение Высокого Совета, построил форты напротив дворянских замков и установил там огненные катапульты. И тогда даже самые упрямые лорды не смогут возразить военачальнику, когда он предложит распустить их дружины. А если и возразят — быстро убедятся, что в этом мире больше не существует неприступных стен.

Военачальник отправился вниз — встречать высоких гостей. Для показа он выбрал свой замок: установил катапульту на крепостной стене, а напротив приказал крестьянам возвести массивное укрепление из камня. Строительство пришлось на самую горячую пору — сбор урожая, но графа не волновало, что будут есть зимой его подданные. Он торопился поразить Высокий Совет и получить деньги на дальнейшие труды. Перед его мысленным взором проплывали дивные видения: изящные катапульты, закрепленные на повозках, с длинными стволами, способными поворачиваться в разных направлениях, совсем маленькие ручные катапульты, стреляющие кусочками железа на огромные расстояния, катапульты, посылающие целые очереди из огненных ядер…

Высокий Совет в полном составе, наместница и ее секретарь, глотая не слишком теплые отзывы о графском гостеприимстве, поднимались наверх по винтовой лестнице. Выйти на площадку, где Тейвор приказал установить свою катапульту, можно было только через башню, а лестницы в таких башнях испокон веку делали узкими и без перил — вдруг враг ворвется в замок. Оказавшись наверху, советники с удивлением уставились на уродливое устройство, прикрепленное к куску дерева. Хранитель, деликатно прокашлявшись, поинтересовался:

— А кольца — это чтобы не развалилось?

— В некотором роде да. Сейчас вы увидите удивительную силу. Силу огня, подчинившуюся человеку. Силу, способную защитить империю надежней мечей и копий!

Тейвор так увлекся, что не видел ни приподнятой брови магистра Ира, ни брезгливо поджатых губ Иланы, ни усталого терпения на лице наместницы. Воображение увело его в далекую страну, где не нужно было добиваться одобрения чиновников. Холодный голос наместницы вернул его к действительности:

— Граф Тейвор, ваш доклад мы уже слышали в зале заседаний. Вы ведь, кажется, хотели убедить нас наглядно?

— Да, да. Если вы подойдете ближе к краю, то увидите, что напротив катапульты выстроена каменная стена. Нет-нет, господин бургомистр, подойдите с другой стороны, не стойте так близко от орудия!

Магистр Ир насмешливо поинтересовался:

— А что вы будете делать, если противник не позаботится выстроить свои укрепления напротив вашей катапульты?

— Давайте мы обсудим этот вопрос после испытания.

— Как вам будет угодно.

Орудийная обслуга закатила в ствол тяжелое каменное ядро. Тейвор еще раз проверил, что все его сановные визитеры отошли на безопасное расстояние, и приказал поджигать. Поднесли запал, затрещал длинный фитиль, солдаты торопливо спрятались под навесом, забившись в самый дальний угол, Тейвор предупредительно заметил:

— Заткните уши, у этой малышки громкий голосок.

«Громкий» — это было мягко сказано. Содрогнувшись от грохота, Энрисса подумала, что выдержать два выстрела подряд сможет только глухой. А не глухой — оглохнет. Вдобавок к грохоту, тяжеленный ствол содрогнулся на своем помосте, на какой-то миг показалось, что он сейчас развалится на части. Стало понятно, зачем нужны кольца. А дым, выедающий глаза и раздирающий горло на части, а мерзкое зловоние, смешивающееся с запахом гари! Воистину только сумасшедший Тейвор мог смотреть на это железное чудовище с умилением. А военачальник счастливым голосом приглашал всех подойти поближе и посмотреть на результат стрельбы:

— Вот, смотрите, какую брешь пробило ядро в стене! Обычная катапульта не сможет ударить на такое расстояние с подобной силой!

Действительно, в каменной кладке зиял огромный проем. Удушливый запах гари несколько развеялся, и наместница, смахнув перчаткой выступившие слезы, вынуждена была признать:

— Да, ваше орудие впечатляет. Но на будущее я бы предпочла впечатляться на расстоянии. И даже не надейтесь, что я позволю установить нечто подобное в королевском дворце. Надеюсь, больше у вас ничего не припасено?

— Ну что вы, это только малая часть того, на что она способна!

— У вас есть еще один выстрел. Все остальное — в письменном виде. — Энрисса сомневалась, что выдержит больше.

— Как прикажете, ваше величество. Если вы не возражаете — я велю зарядить огненное ядро. Это уникальное зрелище! Мои алхимики работают над составом, который будет прожигать камень, так же легко, как дерево, но пока что мы используем обычную смолу. Но уже сейчас понятно, что скоро мы сможем отказаться от услуг огненных магов! Любой солдат, обученный обращению с новой катапультой, сможет сделать то, что раньше могли от силы десять человек в империи! Любая крепость, любой замок падет после нескольких таких выстрелов, будь он хоть в скале высечен!

Ванр вздохнул — он знал один высеченный в скале замок, который не помешало бы сжечь. Наместница отправила письмо герцогу Суэрсен две недели назад, но пока еще не получила ответа. Почему-то чиновник не сомневался, что герцог найдет вежливый повод для отказа просто из упрямства, чтобы лишний раз подчеркнуть свою независимость. Как будто на нее кто-нибудь покушается! Ванр вообще не понимал, зачем нужно было присоединять к империи это герцогство. Земли богатые, но налоги они все равно не платят, зато дают другим лордам повод задуматься: мол, почему это одни оставляют себе три четверти налога, а другие — всего лишь четверть.

На этот раз невозмутимый Ир даже не приподнял бровь, по его лицу вообще было непонятно, слышал ли он эту пламенную тираду. Тем временем в ствол закатили обмазанный смолой заряд, поднесли запал. Наученные горьким опытом зрители заткнули уши без напоминаний, а заодно и закрыли глаза, сожалея, что не могут последовать примеру солдат и спрятаться под навесом. Поэтому никто не увидел, как незаметно шевелятся губы мага, и не услышал шелестящий шепот. А змеящийся огонек подбежал к стволу, раздался грохот, но несравнимый с шумом от первого выстрела. На этот раз показалось, что барабанные перепонки рвутся в клочья. Открыв глаза, Энрисса увидела, как куски железа медленно кружась, опускаются на каменную площадку. Ствола больше не было — взрыв разнес его на куски. Наместница, как зачарованная, смотрела на повисшие в воздухе осколки, и только потом увидела, что Ир стоит, вскинув руки, словно прикрывает их всех невидимым щитом. А вот солдатам, оказавшимся за пределами щита, повезло меньше, вернее, совсем не повезло: их тела превратились в кровавые ошметки. Энрисса нащупала плечо Ванра и оперлась на него — голова кружилась. Остатки ствола медленно опустились вниз, повинуясь магистру, и только тогда он опустил руки. Бледный Тейвор с ужасом смотрел на осколки своей мечты:

— Я-я не понимаю, она же стреляла!

Магистр Илана уже успела придти в себя:

— Вы чуть не убили нас всех, и думаете только о своей катапульте! Я всегда была против ваших нововведений! — Белая ведьма оглянулась на молча стоявшего в стороне огненного мага.

— Это недоразумение! Я все исправлю, уже через месяц будет готов новый ствол, и вы все убедитесь!

— Убедимся, что вы великолепно умеете пускать деньги на ветер, — вмешалась в разговор наместница. — Хватит, граф, Высокий Совет уже увидел все, на что вы способны. С такими защитниками, как вы, врагов уже не нужно. Я запрещаю вам изготавливать подобные орудия. Армия империи не нуждается в столь дорогостоящем способе убивать собственных солдат.

В такие моменты, как сейчас, Энрисса думала, что верный военачальник обходится ей дороже, чем она может себе позволить. Наместница, так же, как и Тейвор, хотела иметь в своем распоряжении сильную армию, считала, что от дворянских дружин больше вреда, чем пользы, но ставила только реальные цели, в то время как фантазии ее племянника заходили слишком далеко. Энрисса боялась, что гоняясь за зайцами, Тейвор упустит ворующую кур лисицу.

— Но!..

— Никаких «но», если вы настаиваете, что ваши катапульты безопасны…

— Совершенно безопасны, ваше величество! Я сам присутствовал при сотне выстрелов!

Энрисса продолжила фразу:

— Тогда случившееся — ни что иное, как покушение на мою жизнь и жизнь членов Высокого Совета.

Бледность Тейвора приобрела пугающий зеленый оттенок. Покушение на наместницу — смерть на месте. Энрисса загнала его в угол: или он признает, что его любимое детище опасно для окружающих, или отправляется на эшафот. Или в изгнание, если наместница вспомнит о родственных узах.

— Вы правы, ваше величество. Эти орудия могут быть опасны. Мы не сумели отлить цельный ствол, а склепанный из полос может взорваться под давлением. Но если вы позволите продолжить работы, — Эльн сделал последнюю попытку.

— Не позволю. Я не хочу рисковать жизнями своих подданных. Разговор закончен, граф, а деньги, потраченные на это чудовище, вы возместите из своих доходов. А сейчас проводите нас вниз.

Уже садясь в карету, Илана улыбнулась Иру:

— Поздравляю, магистр. Этот взрыв пришелся как нельзя кстати для блага ордена Дейкар.

— Этот взрыв пойдет на пользу и ордену Алеон.

— Поэтому я ничего не слышала и не видела. Счастливого пути, магистр! — Белая ведьма захлопнула дверцу кареты.

LXII

Маленькая Саломэ всегда знала, что отличается от прочих детей. Это не делало ее жизнь хуже: у нее была мама, всегда спокойная, с теплыми ладонями и ласковым голосом, был отец — самый сильный и смелый. Была своя комната на втором этаже, под черепичной крышей, с большим круглым окном и скошенной стеной. Была зеленая лужайка, с бархатной травой, пересыпанной желтыми одуванчиками, издали похожими на цыплят, родник, с пронизывающе-холодной водой — пить ее мама не разрешала, чтобы не застудить горло, но можно было опустить в воду кончики пальцев, а потом слизывать с них прозрачные капли. Была лошадь, маленькая лохматая лошадка, со смешно оттопыренными губами, а в клетке жили кролики, голубоглазые, с коричневыми ушами. Саломэ не скучала, хотя никогда не играла с другими детьми. Она их даже не видела, только знала, что и в деревне, и в замке живут мальчики и девочки, со своими папами и мамами. Но ей туда было нельзя. Никто не должен был знать, что она дочь графа, потому что у папы была жена. Сейчас она уже не могла вспомнить, когда именно узнала, почему отец уезжает от них вечером и никогда не остается на ночь, почему ей нельзя выходить из своей комнаты, когда к маме приходят крестьяне за травами, или молочница приносит молоко. Но в свои шесть лет Саломэ не сомневалась — все, что у нее есть, все, что ей дорого и важно, начиная от мамы, заканчивая фарфоровой куклой, могут забрать злые люди. Люди, для которых важно, чтобы все было по правилам. Поэтому она и не стремилась покинуть свой маленький мир, и вовсе не материнский запрет удерживал девочку в пределах лужайки. Все остальные люди существовали где-то за гранью ее осознания, как смутная угроза благополучию, досадная помеха, удерживающая отца далеко от дома, расстраивающая маму. Она не огорчилась бы, проснувшись однажды утром и обнаружив, что во всем мире остались только трое: она, мама и папа. Тогда они бы жили все вместе. Однажды она даже рассказала о своей мечте маме, пожаловавшись, что не знает подходящего заклинания. Но мама расстроилась, и долго объясняла девочке, что все люди разные и нельзя вот так сразу желать всем смерти. Саломэ не понимала: смерть — это когда курице сворачивают шею, чтобы сварить суп, а она просто хотела, чтобы все люди пропали и перестали им мешать. Спорить она не стала — мама, наверное, лучше знает, но мечтать не перестала. А однажды отец приехал не один: он привез с собой маленького мальчика, рыжего, как лисья шубка, и с разноцветными глазами — один был карий, а второй — зеленый, и сказал, что это младший брат Саломэ, Арьен. Поначалу Саломэ не знала, что ей делать — играть с другими детьми она не умела, но мальчик оказался весьма бойким, и уже через час девочка с воодушевлением носилась по лужайке, пытаясь поймать шустрого братца, а потом показывала ему свою лошадь и кроликов. Арьен фыркал, что такие лошадки — для девчонок, а ему отец подарит боевого коня, черного, с белой гривой и они вместе поедут на войну и всех победят. Что такое «война» Саломэ не знала, родители ей не рассказывали, но из путаных рассказов Арьена она сумела понять, что это что-то очень интересное, и что их папа любит воевать, но Саломэ он на войну не возьмет, потому что она девчонка.

Ланлосс выглянул в окно — дети, набегавшись вволю, мирно беседовали, развалившись на траве. Он улыбнулся Эрне:

— Вот видишь, замечательно поладили.

— И все же, стоило привезти девочек из города.

— А потом что с ними делать?

— Я бы выучила их на травниц.

Генерал Айрэ вздохнул: для Саломэ, конечно, было бы полезнее играть со сверстницами, но он не хотел рисковать. Слишком дорого ему досталась нынешняя спокойная семейная жизнь. Да и потом — привезешь Эрне учениц, рано или поздно глазастые девчонки углядят, что их наставница никакая не ведьма. Одно дело крестьянам голову морочить, другое — жить с чужими людьми под одной крышей. Для всех в округе Саломэ была ученицей белой ведьмы, куда же ей еще девочек брать? И не удержишь столько детей в доме, как ни старайся, начнут в деревню бегать, заведут друзей-подружек, будут болтать, а чем больше людей узнает про маленькую воспитанницу белой ведьмы, тем быстрее слухи просочатся за пределы Инхора. А там и до ордена дойдет. Хорошо еще, Саломэ внешне не похожа ни на отца, ни на мать: настоящая красавица будет, уже сейчас волосы отливали белым золотом, а изначально голубые глаза незаметно потемнели и стали серебристо-серыми, с черным ободком вокруг радужки. Поставь ее рядом с Эрной — никто не в них мать с дочерью не признает, но Ланлосс все равно не мог справиться с глубоко затаившимся страхом потери.

— И они выщиплют все травы в округе, — он попытался свести разговор к шутке.

Но Эрна не поддалась:

— Ты мало видишь Саломэ. Она странная девочка. Иногда она говорит страшные вещи и даже не понимает, что сказала. Нельзя вырастить человека без людей.

— Эрна, я приезжаю сюда каждый день. Уж не знаю, какими должны быть шестилетние девочки, но меня моя дочь вполне устраивает. Я бы не отказался от еще одной такой же.

— А что будет дальше?

— Мы же договорились: придет время — будем решать. А пока что — пусть играют, вреда от этого точно не будет. Арьен тебе понравится, слава богам, не в матушку уродился.

— А Резиалия знает?

— А хоть бы и знала, — Ланлосс нехорошо усмехнулся, — сына воспитывает отец.

Заставив Ланлосса признать ребенка, Резиалия тем самым отдала сына в его полное распоряжение. Как только мальчика отняли от груди, генерал распорядился поселить его отдельно, подальше от материнских покоев, а вместо няньки приставил хромого солдата. Резиалия быстро обнаружила, что может видеться с сыном только в присутствии мужа. Все планы вырастить ребенка в ненависти к родителю пошли прахом, малыш обожал отца, а Ланлосс, похоже, совсем забыл, что этот ребенок — бастард, навязанный ему силой. Резиалия обеспечила свое будущее, но так и не смогла отомстить. Воистину, Ланлосс Айрэ умел обратить в победу самое горькое поражение. Забытая всеми графиня исходила злобой, она даже похудела, утратив вызывающую пышность форм. В краткие минуты просветления она понимала, что с самого начала вела себя неверно, но тут же привычная злоба снова затопляла разум. Было гораздо проще обвинять в своих бедах других. Впрочем, даже образумься она сейчас — ничего уже нельзя было исправить. Ланлосс мог пожалеть и простить слабую женщину, но Резиалия объявила мужу войну, и стала для него врагом. А врага можно пощадить, если он сдался на милость победителя, но не простить.

LXIII

Деревья в Зачарованном Лесу никогда не меняли цвет листвы, подражая в неизменности своим бессмертным хозяевам. Под высокими кронами всегда царил прохладный сумрак, дождь не размывал бугрящуюся корнями землю, а снег даже в самые суровые зимы таял, коснувшись широких листьев и длинных иголок. Лес жил своей жизнью, выхваченный из времени и пространства, немилосердный ко всем, кроме эльфов. Для них, хозяев Зачарованного Леса, расступались переплетенные ветви кустов, и появлялись тропинки посреди чащобы, пробивались сквозь бархатный мох сладкоголосые родники, переливались птичьи трели, а косули выходили навстречу путникам и щекотали ладони шелковыми губами.

Если же человеку случалось забрести в Зачарованный Лес, пусть и без злого умысла, алмазные ели ощетинивались иглами, в кровь раздирающими кожу, чешуйчатые дубы роняли на голову путника свои желуди, маленькие, а вдвое тяжелее любой шишки. Корни старались подвернуться под ноги, тропинки петляли, а роднички ныряли обратно в мох, размывали упругий зеленый покров прямо под ногами незадачливого путешественника, просачивались через кожаные подошвы, злорадно хлюпали в сапогах. Недаром крестьяне рассказывали страшные истории про высасывающие кровь деревья и сладкие дурман-цветы: уснешь на лесной полянке, заросшей такими цветочками — уже не проснешься. Не любил Зачарованный Лес людей, как злая собака, науськанная хозяином на соседей. Рыжеволосая всадница на вороной кобыле не была человеком, так же, как и ее спутники — пятеро бесстрастных эльфов на белоснежных конях, но ветви нещадно цеплялись за ее волосы, лошадь уже дважды попадала копытом в кротовьи дыры, а кроны деревьев шумели за ее спиной, словно возмущаясь наглостью незваной гостьи. Кавалькада направлялась в Филест и чем ближе к каменному городу, тем уже становилась тропинка, тем отчаяннее кричали птицы и крепче впивались в плащи колючие шипы. Эльфы, похоже, разделяли чувства леса, но у них был приказ короля. Предводитель всадников остановил коня и обернулся к эльфийке, замыкавшей маленький отряд:

— Тебе лучше ехать следом за мной, Далара. Лес шумит.

— Мне лучше вернуться домой, — невозмутимо ответила женщина.

— Старейшие и король желают видеть тебя в Филесте, и ты поедешь в Филест, — эльф не скрывал раздражения.

— Я и еду. А свой лес утихомиривайте сами. Мне спокойнее, когда никто не дышит в спину.

Женщина отвечала своим не то спутникам, не то конвоирам со снисходительным равнодушием, в глубине души мечтая лишь не упасть с лошади.