Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 2)

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Сикибу Мурасаки / Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари) (Том 2) - Чтение (стр. 3)
Автор: Сикибу Мурасаки
Жанр: Зарубежная проза и поэзия

 

 


      Прослышав о том, что господин министр решил посетить Кацура-но ин, туда стали стекаться окрестные жители, которым удалось в конце концов обнаружить его в Ои. Им он поручил привести в порядок сад.
      - Камни в саду повалились, а то и вовсе исчезли. Здесь могло бы быть прекрасно, стоит лишь приложить немного сил и умения. Впрочем, что толку? Ведь не останетесь же вы здесь надолго? К тому же и расставаться с домом будет труднее, если вы успеете привязаться к нему. Так, уж мне-то это хорошо известно.
      И Гэндзи снова заговорил о прошлом. Он плакал, смеялся, и все это с такой искренней непринужденностью, что нельзя было не умиляться, на него глядя. Даже старая монахиня, увидев его сквозь щель в перегородке, забыла о своей старости, мрачные мысли ее рассеялись, и лицо осветилось улыбкой. Очевидно, решив лично проследить за тем, чтобы слуги должным образом расчистили ручей, вытекавший из-под восточной галереи, Гэндзи вышел в сад в одном нижнем платье, и, любуясь его изящной фигурой, монахиня восхищалась и радовалась. Тут, заметив сосуд для священной воды, Гэндзи вспомнил и о ней.
      - Ведь здесь и госпожа монахиня? Боюсь, что я недостаточно почтителен... - сказал он и, повелев принести носи, надел его. Затем, приблизившись к переносному занавесу, проговорил весьма любезным тоном:
      -Я уверен, что именно усердие в молитвах помогло вам вырастить столь прекрасную дочь, и сердце мое полно признательности. Подумать только, вы нашли в себе довольно твердости, чтобы покинуть жилище, где ничто не нарушало чистоты ваших помышлений, и вернуться в суетный мир! Представляю себе, как тяжело теперь почтенному старцу, коротающему дни в одиночестве и устремляющему к вам свои думы!
      - О да, возвращение в давно покинутый мир повергло в смятение мои чувства, но, встретив такое понимание, я убедилась, что не зря была мне дарована столь долгая жизнь... - говорила монахиня, плача. - О, какая радость! Теперь я могу не беспокоиться за будущее этого росточка сосны, чья судьба не давала покоя моему сердцу, пока мы жили среди диких скал. Боюсь только, что слишком низко расположены его корни...
      Благородные манеры старой монахини возбудили участие в сердце Гэндзи, и он принялся расспрашивать ее о том, каким было это место в те давние годы, когда жил здесь принц Накацукаса. Тем временем ручей привели в порядок, и он зажурчал жалобно, словно тоскуя о минувшем.
      Вернувшись сюда,
      В этот дом, где жила когда-то,
      Робко вокруг
      Озираюсь - журчит ручей,
      Так, словно он здесь хозяин...
      Непритворное смирение, с которым были произнесены эти слова, свидетельствовало об удивительной утонченности и душевном благородстве монахини.
      Ни о чем не забыл
      Этот ручей прозрачный.
      Но за долгие годы
      Облик прежней его хозяйки
      Стал совершенно иным...
      Взволнованный до глубины души, Гэндзи некоторое время стоял, молча глядя на сад, и монахиня подумала, что вряд ли когда-нибудь ей приходилось видеть человека столь совершенного и лицом и статью.
      Затем Гэндзи отправился в храм, где прежде всего заказал молебны Фугэну, Амиде и Шакья-Муни, которые положено было проводить на четырнадцатый, пятнадцатый и последний день каждой луны, после чего изволил распорядиться о дополнительных службах. Также позаботился он о внутреннем убранстве храма и о священной утвари.
      На небо уже выплыла светлая луна, когда Гэндзи вернулся в Ои. Ему невольно вспомнились былые ночи, и женщина, воспользовавшись случаем, пододвинула к нему то самое китайское кото. Растроганный до слез, Гэндзи заиграл.
      Знакомая мелодия живо напомнила им прошлое, словно перенеся их в тот давний вечер.
      - Прежний строй сохранив,
      Струны кото звучат сегодня
      Так же, как прежде,
      Поверишь ли ты наконец
      В искренность чувств моих? 
      говорит Гэндзи, а женщина отвечает:
      - В верности вечной
      Клялся ты. Этой клятве поверив,
      Терпеливо ждала.
      И пению ветра в соснах
      Вторило старое кото...
      Такими песнями они обменялись, и, как видите, госпожа Акаси оказалась вполне достойной собеседницей, проявив куда большее благородство, чем можно было ожидать от особы ее звания. За годы, прошедшие со дня их последней встречи, она стала еще милее, девочка же была так прелестна, что хотелось вовсе не отрывать от нее взора. "Что же с ней делать? Обидно растить ее тайно, никому не сообщая о ее существовании. Разумеется, лучше всего перевезти ее в дом на Второй линии и воспитать самому. Только таким образом удастся, избежав пересудов, создать ей безупречное положение в будущем", подумал Гэндзи, но, боясь причинить боль женщине, не решился сказать ей об этом открыто и только смотрел на девочку со слезами на глазах.
      Она же, мало что понимая, сначала дичилась Гэндзи, но постепенно привыкла, с удовольствием разговаривала с ним, смеялась, карабкалась к нему на колени, живостью своей пленяя его еще больше. Прекрасная это была картина - Гэндзи, сидящий с дочерью на руках. Сразу становилось ясно, что ей предназначено не простое будущее.
      На следующий день Гэндзи должен был возвращаться в столицу, а как встал он позже обычного, решили ехать прямо отсюда. Однако множество людей уже ждало его в Кацура-но ин, и даже до Ои добрались некоторые придворные, сумевшие каким-то образом разузнать, где он находится. "Какая досада! говорил Гэндзи, облачаясь в парадное платье. - А я-то полагал, что здесь меня никто не найдет".
      Между тем в доме стало шумно, пора было уезжать. Сердце Гэндзи разрывалось от жалости к госпоже Акаси, и он долго медлил у выхода, стараясь тем не менее ничем не обнаруживать своего волнения.
      Тут появилась кормилица с девочкой на руках. Погладив милое дитя по головке, Гэндзи сказал:
      - Вам может показаться, что я считаюсь только со своими желаниями, но, поверьте, я вряд ли смогу жить в разлуке с ней. А что посоветуете вы? Право, "коль окажешься ты далёко..." (163)
      - О да, все эти годы, живя далеко, мы вынуждены были мириться с вашим отсутствием, - отвечала кормилица. - Но теперь... Ах, боюсь, что теперь у нас будет еще больше причин для беспокойства.
      Девочка тянулась к Гэндзи, словно пытаясь его удержать, и, не решаясь уйти, он сказал:
      - Неужели моему сердцу никогда не суждено обрести покоя? Мне тяжело расставаться с ней даже на миг. А где же твоя матушка? Почему она не захотела проститься со мной? Возможно, мне было бы легче...
      Кормилица, улыбнувшись, передала его слова госпоже, но та не имела сил даже подняться - в таком смятении были все ее чувства.
      "Совсем как знатная дама", - недовольно подумал Гэндзи.
      Наконец, вняв увещеваниям прислужниц, она вышла к нему. Изящный, благородных очертаний профиль наполовину скрыт занавесом, мягкие, неторопливые движения - право, чем не принцесса крови!
      Приподняв полу занавеса, Гэндзи нежно простился с ней, когда же, выходя, обернулся, то увидел, что она глядит ему вслед, с трудом сдерживая слезы.
      К тому времени красота Гэндзи достигла полного расцвета, и вряд ли у меня достанет слов... Ежели раньше он был, пожалуй, немного более худощав, чем следовало при сравнительно высоком росте, то теперь фигура его поражала удивительной соразмерностью. Осанка стала еще величественнее, лицо - нежнее, а движения - изящнее. Впрочем, вполне возможно, что госпожа Акаси была просто слишком пристрастна....
      Тем временем появился тот самый Укон-но дзо-но куродо, который был когда-то разжалован, а затем восстановлен в звании. Теперь он прозывался Югэи-но дзё, причем в этом году на него надели шапку придворного. Он неузнаваемо изменился, лицо его сияло довольством. Зайдя в покои, чтобы взять меч господина, он заметил за занавесями знакомую женскую фигуру и многозначительно сказал:
      - Я вовсе не забыл прошлого, но следует помнить и о приличиях... Сегодня утром меня разбудил ветер, совсем как там, у моря... Но, увы, мне не с кем было передать даже письмо.
      - О, среди этих далеких вершин, над которыми встают грядой восьмислойные облака (164, 165), не менее печально, чем "за тем островом..."(146). Когда же подумаешь: "даже эта сосна..." (166), хочется, чтобы рядом был человек, не забывший тех давних дней, - ответила дама.
      Но надо сказать, что этот ответ весьма разочаровал Югэи-но дзё, который рассчитывал совсем на другое - ведь в свое время он имел по отношению к ней вполне определенные намерения. Тем не менее, выходя, он важно сказал:
      - Ну что ж, как-нибудь в другой раз....
      Господин министр величественной поступью шел к карете, а передовые, суетясь, расчищали перед ним дорогу. Задние места в карете заняли То-но тюдзё и Хёэ-но ками.
      - Досадно, что вам удалось раскрыть тайну моего пребывания в этом скромном жилище, - посетовал Гэндзи.
      - А мы сокрушались, что, опоздав, не смогли прошлой ночью встретить с вами луну, поэтому сегодня утром и поспешили отыскать в тумане...
      - Горы еще не покрылись парчой, зато полевые цветы в полном блеске своей красоты...
      - Некоторые придворные, увлекшись соколиной охотой, отстали, и неизвестно, что с ними, - рассказывали ему.
      - Что ж, тогда стоит провести еще один день в Кацура-но ин, - решил Гэндзи, и они отправились туда.
      Появление неожиданных гостей вызвало сильнейшее волнение среди обитателей Кацура-но ин. Срочно послали за ловцами с бакланами7, которые, придя шумной толпой, живо напомнили Гэндзи рыбаков из Акаси. Скоро приехали и юноши, проведшие ночь в лугах, и в свое оправдание поднесли Гэндзи привязанную к ветке хаги маленькую птичку. Чаша с вином много раз обходила пирующих, и они совсем захмелели, а как ехать вдоль реки в таком состоянии показалось опасным, решено было остаться в Кацура-но ин на ночь.
      Гости один за другим слагали китайские стихи, а когда на небо выплыла яркая луна, дело дошло и до музыки. Из струнных в наличии имелись лишь бива и японское кото, зато флейтисты подобрались незаурядные. Когда они начали играть соответствующую времени года мелодию, ее подхватил дующий с реки ветер, и она зазвучала особенно пленительно. Луна поднялась высоко, казалось, это ее сияние сообщает всем звукам и предметам небывалую прозрачность и чистоту.
      Когда стемнело, появились еще четверо или пятеро придворных. Они приехали прямо из Дворца, ибо, пожелав усладить свой слух музыкой, Государь изволил выразить недоумение по поводу отсутствия министра Двора:
      - Сегодня кончается шестидневный пост, и он непременно должен быть во Дворце. Почему же его нет?
      Узнав, что Гэндзи заночевал в Кацура-но ин, он изволил отправить ему письмо. Посланцем стал Куродо-но бэн.
      "В селенье далеком
      За рекой, приютившей сиянье
      Чистой луны,
      Тень от кассии лунной
      Мир и покой сулит...8 (167)
      Завидую вам..."
      Министр Гэндзи принес Государю свои извинения.
      Надобно сказать, что даже во Дворце музыка не звучала так сладостно, как здесь, на берегу реки, и, воздавая ей должное, гости снова и снова передавали друг другу чашу с вином. Не имея с собой ничего, чем можно было бы одарить государевых гонцов, Гэндзи отправил посланного в дом у реки Ои:
      - Не найдется ли у вас каких-нибудь пустяков?
      И госпожа Акаси тут же прислала все, что сумела найти. Всего получилось два ларца с платьями, а как Куродо-но бэн должен был сразу же возвратиться во Дворец, ему пожаловали полный женский наряд.
      Имя твое
      Озаряет нас лунным светом,
      Селенье в горах,
      Но туман над тобой не светлеет
      Ни на миг - ни ночью, ни днем... (167)
      В песне можно было уловить намек на желание Гэндзи лицезреть Государя в Кацура-но ин.
      - "Это селенье..." (167) - произнес Гэндзи, вспомнив остров Авадзи, и в памяти у него невольно всплыли слова Мицунэ, сказавшего когда-то: "Как сегодня близка..." (131).
      Глядя на министра, многие плакали от умиления.
      - День проходит за днем,
      Вновь мы здесь, и луна так близка,
      Хоть дотронься рукою...
      А ведь это она плыла
      Легкой пеной там, над Авадзи?.. (131) 
      добавил Гэндзи, и То-но тюдзё ответил:
      - В унылых тучах
      Затерявшись, исчез ненадолго
      Лик светлой луны.
      Еще миг - и он снова сияет,
      Миру даря покой.
      А вот что сказал Удайбэн, человек уже немолодой, когда-то бывший одним из самых близких и преданных приближенных ушедшего Государя:
      - Покинув давно
      Заоблачную обитель,
      Сиянье свое
      В каком ущелье теперь
      Луна полуночная прячет?
      Другие тоже излили свои чувства в песнях, но стоит ли приводить их здесь все до одной?
      Судя по всему, министр Гэндзи был в прекрасном расположении духа, и можно было просидеть хоть тысячу лет, слушая его неторопливые рассказы, глядя на его красивое лицо. Так, пожалуй, и у топора успело бы сгнить топорище... Однако очень скоро Гэндзи сказал:
      - Сегодня и в самом деле пора... - И все заспешили, собираясь в обратный путь.
      Придворные, получив сообразные званию каждого дары, яркими пятнами мелькали в тумане, словно чудесные цветы вдруг расцвели по берегам пруда. Трудно представить себе более прекрасное зрелище. Среди спутников министра были известные своими талантами военачальники из Личной императорской охраны и выдающиеся музыканты. Некоторые из них, явно недовольные тем, что приходится уезжать, затянули вразнобой: "Этот конь..."9, и восхищенные слушатели, снимая с себя платья, накидывали им на плечи - казалось, будто ветер взметнул к небу разноцветную осеннюю парчу.
      Наконец они выехали, и до отдаленной усадьбы у реки Ои долго доносились громкие крики передовых, вовлекая опечаленную разлукой госпожу в еще большее уныние. Министр же был огорчен тем, что не сумел даже написать ей на прощание.
      Вернувшись домой, Гэндзи немного отдохнул, затем перешел в Западный флигель, дабы рассказать госпоже о своем путешествии в горы.
      - Боюсь, что я пробыл там немного дольше, чем обещал вам при расставании. Молодые любители развлечений увязались за мной и вынудили задержаться. Ах, я так устал... - сказал он и лег почивать, будто и не заметив дурного настроения госпожи.
      - Стоит ли так мучить себя из-за особы, положение которой несоизмеримо ниже вашего? - говорил он. - Вы должны помнить, что вы - это вы.
      Вечером, собираясь во Дворец, Гэндзи, отвернувшись от госпожи, что-то поспешно написал на листке бумаги. "Очевидно, к той самой особе..." - сразу же догадалась она. Краем глаза ей удалось разглядеть, что письмо было полно самых неясных признаний. Прислужницы ее с трудом сдерживали негодование, видя, как господин шептал что-то гонцу, снаряжая его в путь.
      Гэндзи предполагал провести эту ночь во Дворце, но, обеспокоенный дурным настроением супруги, вернулся, хотя и довольно поздно. Как раз в это время пришел гонец с ответом из Ои. Не имея возможности скрыть письмо от госпожи, Гэндзи тут же прочел его. А поскольку в нем не было ничего, что могло бы ее уязвить, сказал:
      - Можете порвать его или выбросить. В моем возрасте не пристало раскидывать повсюду послания такого рода...
      Потом он долго сидел, прислонившись к скамеечке-подлокотнику, и, молча глядя на огонь светильника, с любовью и нежностью вспоминал госпожу Акаси. Развернутое письмо лежало тут же, но госпожа делала вид, будто оно вовсе не интересует ее.
      - Я боюсь за ваши глаза, - улыбнулся министр. - Очень трудно разглядеть что-то, притворяясь, будто не смотришь.
      Его лицо сияло такой красотой, что в покоях словно стало светлее. Приблизившись к госпоже, Гэндзи сказал:
      - Когда б вы знали, как прелестно это маленькое существо! Я уверен, что ей уготовано особое будущее. Однако, даже если я открыто признаю эту девочку, воспитать ее будет не так-то просто. Откровенно говоря, я до сих пор не знаю, на что решиться. Постарайтесь поставить себя на мое место и помогите мне найти выход из этого положения. Что мы можем для нее сделать? Не считаете ли вы возможным воспитать ее здесь? Лет ей столько же, сколько было богу-пьявке10. Увидав ее невинное личико, я понял, что отказаться от нее не смогу. В ближайшие дни я предполагаю надеть на нее хакама11, и если бы вы согласились взять на себя обязанности Завязывающей шнурки...
      - В последние дни вы постоянно что-то скрывали от меня, как будто боялись, что я не способна понять... - улыбаясь, ответила госпожа. - Я же делала вид, будто ничего не замечаю... Ну, конечно, я постараюсь понравиться девочке. Это такой прелестный возраст!
      Она очень любила детей и теперь только о том и помышляла, как бы побыстрее забрать девочку к себе и заняться ее воспитанием. Но Гэндзи по-прежнему терзался сомнениями. Стоит ли перевозить дочь в дом на Второй линии? Часто ездить в Ои он не мог. Он бывал там не более чем два раза за луну, в дни, когда в храме, построенном им в Сага, совершались положенные службы. Разумеется, это было лучше, чем встречаться на переправе (168)12, и женщина вряд ли смела рассчитывать на большее, но все же могла ли она не печалиться?..
      Тающее облако
      Основные персонажи
      Министр Двора (Гэндзи), 31-32 года
      Госпожа Акаси, 22-23 года, - возлюбленная Гэндзи
      Госпожа из Западного флигеля (Мурасаки), 23-24 года, - супруга Гэндзи
      Монахиня - мать госпожи Акаси
      Обитательница Восточной усадьбы (Ханатирусато) - возлюбленная Гэндзи (см. кн. 1, гл. "Сад, где опадают цветы")
      Великий министр - бывший тесть Гэндзи
      Государь (имп. Рэйдзэй) - сын Фудзицубо и Гэндзи (официально сын имп. Кирицубо)
      Вступившая на Путь Государыня (Фудзицубо), 36-37 лет
      Принц Сикибукё (Момодзоно) - отец Асагао, брат имп. Кирицубо
      Гон-тюнагон, Дайнагон, Удайсё (То-но тюдзё) - брат Аои, первой жены Гэндзи
      Омёбу - прислужница Фудзицубо
      Нёго из Сливового павильона, бывшая жрица Исэ (Акиконому), 22-23 года, - дочь Рокудзё-но миясудокоро и принца Дзэмбо, воспитанница Гэндзи
      Зимой в доме у реки стало еще тоскливее, и, видя, что женщина совсем приуныла, Гэндзи предлагал снова и снова:
      - Решайтесь же наконец. Здесь вам нельзя больше оставаться.
      Однако ее по-прежнему одолевали сомнения. Да, "видно в мире так много мест..." (169).
      "Недалек тот день, когда он охладеет ко мне, и тогда "что смогу я сказать" (170). Увы..."
      - Что ж, раз так... Но дочь я не могу оставлять здесь. Надежды, которые я возлагаю на ее будущее, делают совершенно невозможным для нее дальнейшее пребывание в этой глуши. Я рассказал о ней госпоже из Западного флигеля, и она рада будет ее принять. Лучше, если девочка поживет какое-то время рядом с госпожой и привыкнет к ней. После чего я намереваюсь открыто совершить обряд Надевания хакама.
      Слова Гэндзи звучали весьма убедительно, к тому же госпожа Акаси давно уже догадывалась о его намерениях. И все же сердце ее мучительно сжалось.
      - Боюсь, что, даже если отныне вы и будете обращаться с ней как с благородной особой, слух о ее происхождении не замедлит распространиться и повредит ей во мнении света, - говорила она. Разумеется, ей не хотелось отпускать дочь.
      - Вам нечего бояться, никто не посмеет пренебречь ею. Госпожа из Западного флигеля крайне удручена тем, что у нее до сих пор нет детей. Даже бывшая жрица - а ведь она давно уже не дитя - удостоилась самых нежных ее попечений. Девочка же так мила, что пленит сердце каждого.
      Желая склонить женщину на свою сторону, Гэндзи долго рассказывал ей о необыкновенных достоинствах госпожи из Западного флигеля. Еще в юные годы госпожа Акаси краем уха слышала, как люди судачили о Гэндзи, пытаясь угадать, какая женщина станет наконец его избранницей. И вот его попечения целиком сосредоточились на госпоже из Западного флигеля. Одно это говорило о том, что между их судьбами существовала давняя связь. Госпожа из Западного флигеля представлялась ей удивительной красавицей, обладающей всеми возможными добродетелями. "Велико же будет ее негодование, - думала госпожа Акаси, - если рядом с ней вдруг появится столь ничтожная особа, недостойная даже считаться ее соперницей". О нет, за себя она не боялась, но ведь будущее ее малолетней дочери в конечном счете зависело от госпожи из Западного флигеля. А раз так, лучше было и в самом деле отдать девочку теперь, пока она еще мало что разумела. Вот только что станется с ней самой, когда лишится она своей единственной ограды? Ведь и господину министру больше незачем будет приезжать сюда... Терзаемая бесконечными сомнениями, женщина снова и снова сетовала на злосчастную судьбу. Наконец монахиня, особа весьма рассудительная, сказала:
      - Ваше поведение неразумно! Я понимаю, как тяжело вам расставаться с дочерью, но мы должны в первую очередь думать о ее благополучии. Ведь речь идет не о мимолетной прихоти. Мне кажется, вы должны отдать дочь господину министру и во всем положиться на него. Судьба детей, даже если речь идет о детях самого Государя, в немалой степени зависит от положения их матери. Взять хотя бы господина министра - вряд ли в мире найдется человек, равный ему по достоинствам, и тем не менее он вынужден прислуживать во Дворце, как простой подданный. А все потому, что отец его матери, покойный Дайнагон, оказался немного ниже других рангом и министр имел несчастье быть сыном простой кои. О других людях и говорить нечего. Женщина может быть дочерью принца крови или министра, но, если семья ее матери утратила свое влияние в мире, ей не на что рассчитывать, все станут презирать ее, и даже сам отец будет обращаться с ней хуже, чем с остальными. Положение же вашей дочери тем более незавидно. Ведь если кто-то из благородных дам родит господину министру дочь, вашу никто и взглядом не удостоит. Только то дитя, которое пользуется благосклонным вниманием отца, может рассчитывать на прочное положение в будущем. Возьмите хотя бы церемонию Надевания хакама - как бы мы ни старались, разве удастся нам придать ей должный размах здесь, в горной глуши? Так что доверьте воспитание дочери господину министру, а сами наблюдайте за ней со стороны.
      Госпожа Акаси поспешила прибегнуть к советам мудрых людей и к помощи гадальщиков, а поскольку все они единодушно заявили: "Переезд благоприятен для судьбы девочки", ей ничего не оставалось, как смириться. Министр же, уверенный в правильности принятого им решения, не торопил ее, понимая, как трудно ей расставаться с дочерью.
      "Как предполагаете вы провести церемонию Надевания хакама?" - написал он ей однажды и получил такой ответ:
      "Я хорошо понимаю, что нельзя оставлять девочку на попечение столь ничтожной особы, ибо это может оказать дурное влияние на ее будущее. Но я так боюсь за нее... Не станут ли смеяться над ней те, с кем придется ей жить?"
      Это письмо растрогало Гэндзи до слез. Выбрав благоприятный день, он распорядился, чтобы потихоньку подготовили все необходимое для переезда. Как ни печалила госпожу Акаси предстоящая разлука, она утешала себя тем, что только такой ценой можно обеспечить дочери достойное положение.
      Тяжело было расставаться и с кормилицей.
      - Вот и вы меня покидаете, - говорила госпожа Акаси. - Ваше присутствие скрашивало мое одиночество и помогало рассеять тоску. Как я буду жить, когда у меня не останется и этого утешения?
      - Видно, так уж было предопределено, - плача, отвечала кормилица. Судьба столь неожиданно свела меня с вами, я никогда не забуду, как добры вы были ко мне все эти годы. Мне всегда будет недоставать вас. Не может быть, чтобы мы больше никогда не встретились. О, если б вы знали, в какое отчаяние приводит меня мысль о скорой разлуке! Отныне мне придется жить в совершенно незнакомом месте, среди чужих людей! И хотя я верю, что когда-нибудь.
      Так, плача, они коротали дни, и вот настала Двенадцатая луна. Часто шел снег или град, и в Ои с каждым днем становилось тоскливее. "О, за какие прошлые деяния досталась мне столь горестная судьба?" - вздыхала женщина. Целыми днями она только и делала, что наряжала свою маленькую дочь, расчесывала ей волосы...
      Однажды утром, когда над головой нависло темное небо и сплошной стеной валил снег, женщина долго сидела, погрузившись в нескончаемые размышления о прошедшем и о грядущем. Сегодня вопреки обыкновению она устроилась у самого порога и задумчиво смотрела на покрытую льдом реку. На ней было несколько мягких белых платьев, надетых одно на другое. Глядя на ее застывшую в печальной неподвижности фигуру, изящно склоненную голову, струящиеся по спине волосы, прислужницы невольно думали, что их госпожа прекраснее любой высокородной особы. Отирая слезы, госпожа Акаси вздыхала:
      - Можно себе представить, как тоскливо здесь будет в такую погоду потом...
      Снег идет и идет.
      Под белым покровом исчезли
      Горные тропы.
      Стану ждать я, и пусть не успеет
      Снег замести следы... 
      сказала она, и кормилица, пытаясь утешить ее, ответила, плача:
      - Пусть придется искать
      Мне тебя в горах Ёсино,
      Заваленных снегом,
      Сердце отыщет тропу, и снег
      Не заметет следы... (171)
      Не успел растаять снег, как приехал министр. Он всегда был госпожи Акаси желанным гостем, но сегодня от мысли: "Вот и настала пора..." - у нее больно сжалось сердце. Впрочем, могла ли она кого-то винить? "В конце концов все зависит от меня. Если я откажусь, ее вряд ли увезут насильно. О, как нелепо вышло..." - думала она, но противиться намерениям Гэндзи теперь было более чем легкомысленно, и она постаралась взять себя в руки.
      Девочка, нарядно одетая, сидела перед матерью, и, глядя на ее прелестное личико, никто не усомнился бы в том, что ей уготована необычная судьба.
      С нынешней весны ей начали отращивать волосы, и теперь, достигнув длины, принятой у монахинь, они блестящей волной падали ей на плечи. Ее глаза, нежные очертания щек были так хороши, что я просто не берусь их описывать.
      Гэндзи до самого рассвета не отходил от госпожи Акаси, снова и снова пытаясь ее утешить, ибо хорошо понимал, в какой беспросветный мрак повергает ее необходимость отдать свое дитя в чужие руки.
      - О чем мне печалиться? Если вы станете воспитывать ее так, словно происхождение ее не столь уж и ничтожно... - говорила женщина, но невольные слезы навертывались у нее на глазах, и сердце Гэндзи разрывалось от жалости.
      Девочка же только и думала о том, как бы побыстрее уехать. Мать сама вынесла ее на галерею и подошла к тому месту, где стояла карета. Нетерпеливое дитя тянуло ее за рукав, милым своим голоском лепеча: "Ну садись же скорее..." Невыносимая боль пронзила сердце женщины.
      - Росточку сосны
      Еще долго расти-тянуться.
      Отсадили его,
      И увижу ль когда-нибудь тень
      От ветвей, взметнувшихся ввысь? 
      Не сумев договорить, она зарыдала, и, понимая, как велико должно быть ее горе, Гэндзи сказал, желая ее утешить:
      - От глубоких корней
      Возрос этот малый росточек.
      Так пусть его век
      Будет долог - под стать вековечным
      Соснам из Такэкума1 (172).
      Вам следует набраться терпения...
      "Увы, он прав", - подумала женщина, тщетно пытаясь успокоиться. Кормилица села в одну карету с весьма изящной особой по прозванию Сёсё, взяв с собой охранительный меч и священных кукол2. Усадив в кареты самых миловидных дам и девочек-служанок, госпожа Акаси отправила их провожать маленькую госпожу. Все время, пока они ехали, Гэндзи, вспоминая, в каком горе оставил он несчастную мать, не мог избавиться от мысли, что обременил свою душу преступлением, за которое ему придется когда-нибудь расплачиваться.
      На Вторую линию прибыли уже в сумерках. Когда кареты приблизились к дому, провинциальные дамы были настолько поражены его великолепием, что невольно подумали: а не слишком ли они ничтожны, чтобы жить здесь? Так, никогда еще не видывали они подобной роскоши! Для маленькой госпожи были приготовлены отдельные покои в западной части дома. Нарочно для нее там собрали изящную детскую утварь. Кормилицу же поселили в северной части западной галереи.
      По дороге девочка заснула. Она не плакала, когда ее вынесли из кареты, и с удовольствием отведала сладостей в покоях у госпожи, но, озираясь вокруг, постепенно обнаружила, что матери рядом нет, и очень мило сморщилась, собираясь заплакать. Пришлось позвать кормилицу, чтобы она утешила и отвлекла ее.
      Представив себе, сколь тоскливо стало теперь в горном жилище, Гэндзи пожалел несчастную мать: "Каково ей там одной?" Но, глядя, как заботливо ухаживает за девочкой госпожа Мурасаки, с удовлетворением подумал о том, что отдал дочь в надежные руки. И все же не переставал сокрушаться: "О, зачем она не родилась здесь? Тогда бы ее ни в чем нельзя было упрекнуть".
      Попав в непривычное окружение, девочка первое время дичилась и плакала, но, обладая чрезвычайно ласковым, приветливым нравом, постепенно привязалась к госпоже, которая радовалась: "Что за чудесный подарок я получила!" Не имея других забот, она все время проводила со своей юной питомицей, носила ее на руках, играла с ней. Естественно, что и кормилица быстро привыкла к госпоже. Кроме этой кормилицы наняли еще одну, принадлежавшую к весьма благородному семейству.
      Нельзя сказать, чтобы к церемонии Надевания хакама готовились как-то особенно, и все же она прошла с невиданным доселе размахом. Нарочно для этого случая была заказана изящная, миниатюрная утварь, словно предназначенная для игры в куклы. Множество гостей собралось в тот день в доме на Второй линии, но, поскольку здесь и в другое время было весьма многолюдно, это не казалось удивительным. Вот только маленькая госпожа с завязанными на груди шнурками хакама была прелестнее обыкновенного.
      Тем временем в далеком Ои госпожа Акаси, бесконечно тоскуя по дочери, корила себя за опрометчивость, чем лишь усугубляла свои страдания. Старая монахиня, словно забыв о том, что говорила прежде, тоже плакала целыми днями, хотя внимание, окружавшее ее внучку в доме министра, должно было радовать ее.
      Какими же дарами могли отметить они этот день? Госпожа Акаси ограничилась тем, что отправила необычной расцветки платья для прислуживающих девочке дам, и в первую очередь для кормилицы.
      В оставшиеся дни года Гэндзи еще раз тайком наведался в Ои. Ему не хотелось огорчать госпожу Акаси, а он знал, что, не видя его долго, она непременно станет думать, что сбываются ее худшие предчувствия. Впрочем, он часто писал к ней, хорошо понимая, как тяжело ей жить в этом печальном жилище теперь, когда даже радостные заботы о дочери не скрашивают ее унылого существования. Госпожа из Западного флигеля больше не обижалась. За это прелестное дитя она готова была простить ему многое.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24