- Тима, ты не представляешь, как щедрость украшает мужчину! - Обняв генерала, Муза горячо целует его в щеки и уточняет: - За тебя, Варвара.
      - Я и сама могу, - слабо протестую я.
      - Не шали, - грозит пальчиком подружка-старушка.
      - Между прочим, Муза, нас ждет машина, - прерывает наш диалог генерал.
      Все вместе мы выходим на крыльцо. Уже стемнело, и зажглись фонари. Роскошная Муза, в каком-то немыслимом белом кардигане, в туфлях на высоком каблуке, рука об руку с генералом, направляется к машине.
      - Ну, я пойду, - говорю я.
      - Подбросить? - спрашивает генерал.
      - Спасибо, - мотаю я головой.
      Почему-то мне ужасно тоскливо, хочется нырнуть в темноту и долго идти под фонарями, которые ночью кажутся звездами. И чтобы мелкий дождь стекал по лицу как слезы. Прямо над нами нарастает гул самолета, вечернее небо стремительно бороздят сигнальные огни невидимой машины.
      - Ночные полеты? - спрашивает генерал.
      - Ага, - вздыхаю я.
      - Не расстраивайся, Варя, - подбадривает меня Муза Пегасовна, - вот станет Леша генералом, и вы тоже сходите в ресторан.
      - Муза, ты не знаешь Власова, - замечает генерал. - Для того чтобы он окончательно пошел на посадку, ему надо как минимум выйти на пенсию.
      - В общем, сходила, Варя, в ресторан, - хохочет Муза Пегасовна.
      От обещанной перспективы я с досадой развожу руками: ресторан светит мне лет через двадцать. А сейчас Лелик мне кажется ребенком, без спроса забравшимся в кондитерскую лавку. Пока не стрескает все сладости, до аллергии, не успокоится.
      Музе Пегасовне пришла в голову мысль устроить из посещения ресторана нечто экзотическое.
      - Требую оргию! - провозгласила она, осушив бокал шампанского.
      Дабы претворить эту идею в жизнь с полным блеском, генерал заказал официанту Б-52.
      - Будем гасить бомбардировщик, - улыбнулся генерал Музе.
      Ради оргии, по которой исстрадалась мятежная душа, загнанная в возрастные рамки, Муза была согласна на все. Ее даже не напугал вид горящего синим пламенем коктейля. Подбадриваемая генералом, обладающим большими познаниями в искусстве пития, она опустила на самое дно пожароопасного бокала трубочку и на едином вдохе осушила Б-52 вкупе с пламенем. Так родилась традиция. Еще при первом появлении сей блестящей пары музыканты оставили смычки и клавиши, присутствующие - закуски. Публика, узнавшая нового губернатора, рукоплескала. Генерал раскланялся, он явно был растроган. Роскошная Муза, сопровождаемая кавалером под руку к столу, ломящемуся от яств, не могла оставаться лишь тенью и ответила залу воздушным поцелуем. Грянули продолжительные аплодисменты. Музыканты заиграли туш. И если женские взгляды с некоторым пристрастием бороздили спутницу губернатора вдоль и поперек, то мужчины откровенно сворачивали шеи.
      - Ей нет соперниц, нет подруг, красавиц наших бледный круг в ее сиянье исчезает, - произнес генерал первый тост.
      А уж когда Муза Пегасовна, ощущавшая себя под прицелом множества глаз как рыба в воде, заявила о своем желании оргий, их возжелали все. Не потому, что Муза говорила громко - просто так уж получается: где бы она ни появилась, ее слышат. Накрахмаленные официанты не успевали разносить по столам бокалы с полыхающими Б-52. Дамы взахлеб демонстрировали склонность к отчаянным поступкам, и ни одна, склонившаяся над пламенем, не ойкнула. А ойкнули все в ту минуту, когда музыканты взяли первые ноты какой-то лирической мелодии и пианист произнес в микрофон:
      - Губернаторский вальс - для губернатора и его дамы.
      Как все и ожидали, генерал, протянув руку Музе, повел ее в центр танцевальной площадки. Посетители ресторана, особенно те, что помоложе, скуксившись, вернулись к застольным беседам: кому охота смотреть на показательные выступления стариканов, что были когда-то рысаками, а сегодня, с трудом передвигая копыта, способны только на вялое топтанье в ритме вальса? Генерал уже хотел закружиться в объятиях подруги, но Муза, оставив его, взошла на сцену.
      - Нет, нет, - обратилась она к музыкантам, обрывая мелодию властным движением руки, - никаких занудливых музык.
      Взяла у пианиста микрофон, приблизила его к губам и как бы нехотя, сквозь истому, произнесла:
      - Две гитары за стеной жалобно заныли...
      Застонала скрипка, заговорила гитара, всплеском аккордов откликнулось фортепьяно, страстно встряхнула плечами Муза, и зал вздрогнул от изысканного тембра ее голоса. Ее низкий грудной голос нельзя назвать концертным, но в нем есть все, что так близко русской душе: и кураж, и свобода, и тоска о чем-то безвозвратно ушедшем. От таких голосов щемит сердце, а ноги наперекор тоске рвутся в пляс.
      - Сердцу памятный мотив, милый, это ты ли?
      Муза спустилась со сцены и широко, на отлете протянула генералу руку.
      И генерал принял ее ладонь. Покачав головой, - мол, я это, я, - он хрипло и озорно запел в микрофон:
      - Эх, раз, еще раз, еще много, много раз.
      - Лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз, - орала и хлопала в ладоши публика, окружившая площадку с генералом и Музой плотным кольцом.
      Кто-то взял у Музы микрофон, а она, щелкая пальцами, сотрясая на груди и запястьях рук воображаемые бусы, цыганочкой прошлась перед Тимофеем Георгиевичем. И тогда, скинув белый парадный мундир кому-то на руки, он разухабисто, наперегонки с огневой мелодией, забил каблуками, застучал ладонями по груди, по бедрам: вот, мол, какой я гоголь!
      Заведенная публика, распахнув настежь двери ресторана, провожала их в ночь. Смычок в руках длинноволосого скрипача ласкал струны, и скрипка пела:
      - Скажите девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечта.
      - И где наша машина? - спросила Муза Пегасовна.
      - Уже едет, Муза, - ответил генерал.
      И она тотчас услышала доносящийся из темноты цокот копыт, и в полосу света въехала карета, запряженная тройкой гнедых.
      - Вау! - сказал народ.
      И только Муза Пегасовна не выказала ни малейшего потрясения - приняла карету как должное. Все потому, что сегодня она играет королеву, а королеве подобает передвигаться гужевым транспортом. Генерал подал ей руку, она поднялась вслед за ним, и, когда кони тронулись, Муза Пегасовна помахала подданным рукой.
      Карета неслась по пустынному городу, ее догоняла полная луна.
      - Муза, - тихо сказал генерал и взял ее ладони в свои.
      Он держал их бережно, как нечто драгоценное, и трогательно смотрел ей в лицо. По одному только слову она поняла, что он хочет сказать, и от смущения не знала, куда деть глаза. Она радовалась, что в карете, освещаемой пробегающими уличными фонарями, не видны ее пылающие щеки.
      - Я хочу жениться на тебе.
      - Не смеши, - нервно засмеялась Муза. - Какой брак может быть на исходе жизни? Нам пора думать о вечном. Но это не мешает нам просто встречаться...
      Он опустил голову и губами дотронулся до ее запястья.
      - Нет, - сказал генерал, - просто встречаться мы не будем. Ты станешь моей женой, или тебя не будет в моей жизни...
      - Это ультиматум? - с вызовом бросила она; его безапелляционный тон вернул ей присутствие духа.
      - Это война, - жестко сказал он. - Муза, я хочу видеть тебя каждый день, хочу слышать, как скрипят половицы под твоими ногами, хочу называть тебя "моей девочкой", хочу засыпать и просыпаться с тобой.
      - О, мой генерал! Я давно разучилась спать с мужчинами, - рассмеялась Муза Пегасовна.
      - А мы и не будем спать, - сжал он ее ладонь, - это я тебе обещаю. А сейчас закрой глаза.
      - Зачем? - не поняла Муза. - Зачем закрывать глаза, когда и так ничего не видно?
      - Не бойся, моя девочка, - промолвил генерал, - девственности мы будем лишать тебя в другой обстановке.
      - Вот еще! - засмеялась Муза, но глаза закрыла.
      Прохладный, рассыпающийся на части предмет заполнил ее ладонь. Она открыла глаза, генерал щелкнул зажигалкой. Пламя выхватило из темноты золотое колье, в самом центре которого, словно черная вишня, матово переливалась жемчужина. Глядя на нее, Муза ощутила, как это бывает перед пробуждением, ирреальность происходящего. Ночь, карета, генерал, дарующий полновесное золотое колье с редкой жемчужиной - возможно, такое и случается в жизни отдельно взятых женщин, но только не на постсоветском пространстве.
      - Настоящее золото? - обомлела Муза. - Настоящая черная жемчужина?
      Опьянев от ее радости, генералблаженно улыбался.
      - Неужели это мне? Тима, неужели мне? - восклицала она, прикладывая колье к груди.
      - Дай-ка я тебе помогу. - Генерал принял драгоценность из ее рук, приблизился вплотную.
      Его пальцы дотронулись до ее шеи, когда он, пытаясь застегнуть колье, нежно раздвинул волосы на затылке. Это прикосновение вызвало во всем теле такую дрожь, что Муза испугалась. Собрав последние крохи благоразумия, она спросила не без гордости:
      - Ты думаешь, меня можно купить?
      - Я предполагал такое развитие сюжета. - Генерал, будто свечу, передал ей зажигалку. - Держи.
      Снизу, из-под сиденья, он вытащил бутыль темного стекла с широким горлышком. У Музы на ладони покоилось колье, второй рукой она держала зажигалку, пытаясь угадать следующий эпизод сюжета. Сюжета, подсказанного генералу не без ее участия.
      - Что это? - тихо спросила она.
      - Царская водка, - спокойно ответил генерал, - растворяет все, особенно хорошо - злато с жемчугами.
      Хлопнула отвернутая пробка. С замиранием сердца Муза смотрела, как его рука поднимает колье, как медленно опускает звено за звеном в бутылку. Словно воочию представляла она, как за темным стеклом, в глубине бутылки, страшная жидкость, не издав ни звука, сжирает благородный металл, а с ним и черную жемчужину. Чтобы не видеть бутылку, погубившую жемчужину, она потушила зажигалку. Вместе с пламенем что-то потухло и в ней.
      - Надеюсь, я не очень подорвала областной бюджет? - после долгого молчания спросила Муза Пегасовна.
      - Областной бюджет здесь ни при чем. Колье я купил на деньги, вырученные от продажи рубля Константина.
      - Как ты смел? - задохнулась Муза. - Ты предал свою тетку! Предал Лили, которая любила только тебя! Истребил подобно варвару семейную реликвию!
      Муза кричала, ее рука тянулась к двери.
      - Почему ты мне сразу не сказал? Зачем ты повесил на меня этот груз вины? Кучер, остановить карету! Вандал! Солдафон! Насмотрелся Тьеполо? На солнце тоже можно смотреть, а можно и ослепнуть. Главное, не смотреть, а видеть суть - живопись иносказательна! Как любое произведение! Тимофей Георгиевич, видимо, вы еще не читали Муму, а то бы в городе не осталось собак, - язвительно произнесла она.
      - Я думал, ты - Клеопатра, - обронил он.
      - Да какая я Клеопатра! - сокрушалась Муза. - Я обычная русская баба. Просто я хотела, чтобы все было красиво.
      - Обещаю, у нас все будет красиво. - Он поднял бутылку и, взболтав, опрокинул ее вниз горлышком прямо на сиденье.
      Муза не успела вскочить, как завороженная она смотрела на жидкость, хлынувшую из бутылки; брызги окропили ее и генерала. Вместе с потоком из бутылки выскочило колье, целое и невредимое; оно целомудренно примостилось между ними. Генерал поднес бутылку к губам и выпил последние капли.
      - Рекомендую, Муза, шампанское.
      - И что мне делать теперь? - спросила она.
      - Выходить за меня замуж, - сказал он, застегивая колье на ее шее.
      - Я твоя, мой генерал. - Муза распахнула объятия.
      На место генерала, сложившего с себя обязанности комдива, был назначен полковник Власов Алексей Викторович. После торжественного построения, на котором личный состав дивизии присягал под знаменем части на верность новому командиру, Лелик подошел к нам с Василием - мы стояли в зрительских рядах.
      - Вака, пойдешь замуж за комдива? - спросил он, такой красивый в черной шинели, с золотой звездой на груди.
      - Лелик, может, для начала в ресторан? - ответила я вопросом на вопрос.
      - Сходим, - с готовностью согласился он, обнимая меня.
      - Я с вами, - подхватил Василий. - В жизни не был в ресторане.
      Лелик щелкнул его по лбу.
      - Куда только мать смотрит: ребенок ни разу не был в ресторане! Когда идем?
      - Сейчас, - хором ответили мы.
      На лицо Лелика набежала небольшая тучка.
      - Сейчас не могу, через полчаса у меня совещание, потом ночные полеты.
      - Тогда завтра, - тотчас отреагировал Василий.
      Не знаю, было ли Лелику неудобно передо мной, но обманывать ребенка он определенно стыдился.
      - Завтра, завтра... Понимаешь, Василий, завтра тренажеры, в семнадцать - Военный Совет.
      - А послепослезавтра? - с издевкой спросила я.
      - Предполетная подготовка, - сквозь зубы процедил Лелик. - Ну, что ты хочешь, - взорвался он, - если у меня такая жизнь, если я не вылажу из кабины! Ты не желаешь понимать, что мне некогда!
      И уже примирительно:
      - Может, вы без меня в ресторан сходите?
      Я хохотала на всю ивановскую, мне было смешно до колик, люди оглядывались на нас. Василий растерянно дергал меня за рукав.
      - И замуж тоже без тебя? - все еще всхлипывая от приступа смеха, спросила я.
      - Этого, Вака, ты никогда не дождешься. - Лелик провел ладонью по моему лицу. - Замуж ты пойдешь со мной.
      - Не знаю, - печально сказала я, - может, мне Василий не разрешит.
      - Я подумаю, - серьезно заявил Василий.
      От скудной ласки мозолистой руки Лелика я едва сдерживаюсь, чтобы не разреветься. Достаточно ему дотронуться, как меня начинает лихорадить, на клеточном уровне я чувствую, как эта зараза, из-за которой мы с трудом отлипаем друг от друга, с реактивной скоростью передается и ему. Ну тогда почему у меня есть соперница - авиация, ради которой он готов жертвовать мной, а не наоборот? И что такое должно произойти, чтобы Лелик забыл о полетах и думал только обо мне? Впрочем, я, кажется, знаю: мне надо броситься под машину, и тогда его сильные руки поднимут меня; надо спровоцировать нападение, и тогда Лелик будет заботливо мазать мой лоб зеленкой; а еще лучше - очутиться на самом краю пропасти, и тогда он спасет меня. А пока я жива и здорова, пока никто за мной не охотится, Лелик будет летать, посвящая краткие перерывы между полетами - мне. Может, это и есть любовь?