Я стояла у стойки бара, решая сакраментальный вопрос: "Есть пирожное или не есть?" - когда в кафе зашел плечистый денди в белом костюме, бритоголовый, но лысина была ему к лицу. Несмотря на его белый костюм, в зале возникли ранние сумерки: со стороны улицы окно закрыл "Лендкрузер". Я связала воедино их появление; оказывается, денди приехал на крутом джипе. Он подошел и вроде бы, хотя прямого касания не было, отодвинул меня от стойки.
      - Что ты будешь? - спросил денди.
      Я обернулась - в числе ранних посетителей только он и я. Значит, разговаривают со мной.
      - Пирожное и мороженое.
      Я не стала кочевряжиться, если товарищ хочет меня накормить, я готова есть. Почему бы и нет?
      Мне он принес все, что я заказывала, себя же баловал горячим бутербродом с курятиной и молочным коктейлем.
      - Боксом не интересуетесь? - осведомилась я, разглядывая через окно транспарант "Физкульт-привет героям ринга!", развевающийся на фасаде спорткомплекса.
      - Нет, - сказал он, сосредоточенно жуя бутерброд.
      Напрашивалась аксиома: куриное филе, запеченное в сыре, занимает его куда больше моей персоны.
      - Вообще спортом не интересуетесь или боксом - в частности? допытывалась я. Если я ем за его счет, имею право спросить? Или он думает, что со мной можно не церемониться: поела - и до свидания?
      - Вообще, - угрюмо обронил он.
      - А как же хулиганы, бандиты разные? - не могла угомониться я. Нападут, костюмчик испачкают.
      Оставив недоеденный кусок, он опустил взгляд на костюмчик.
      - Думаете, испачкают?
      - Уверена, - заявила я и, одним махом закинув в себя ледяной шарик мороженого, покинула кафе.
      Ради жирной точки, поставленной мною в произошедшем диалоге, соглашаюсь с ангиной.
      Наверное, была некая правда жизни в том, что я ушла, не попрощавшись с этим продуктовым меценатом. Иначе пришлось бы приветствовать друг друга радостными воплями, а так мы обоюдно удивлены до крайности, но моя крайность крайн?ее, или у него стальные нервы. Ведь он, этот денди в белом костюме, не кто иной, как тренер местной команды Роман Юнеев. Заехал человек в перерыве между рингами перекусить, а тут я с вопросами из жизни хулиганов. После официального знакомства я интервьюировала его в опустевшем зале, теперь уже на спортивную тему.
      Через несколько дней, когда я вечером возвращалась из редакции, он встретился мне на пути. Не знаю, как там в других городах, думала я, глядя на его крепкую, накачанную фигуру, бычью шею и все понимающие глаза, а у нас спортсмен выглядит гомо сапиенсом.
      - Варя, не успел прочесть вашу статью, - сказал Роман.
      - Можете завтра зайти ко мне домой.
      Достав записную книжку, Роман записал мой адрес. Тут меня осенило: в сложившейся ситуации можно использовать не только Романа, но и самую крутую тачку города.
      - Роман, а вы не могли бы завтра приехать ко мне на "Лендкрузере"? - с революционным пылом, как если бы агитировала за комсомол, спросила я. - Ко мне подружка придет, хочу, чтобы она умерла. От зависти.
      У него была классная реакция, просто суперреакция супербоксера, он просек все без нудных толкований.
      - У меня есть еще клубный пиджак от Ива Сен-Лорана, на днях из Парижа прислали. Надеть, Варвара? - подхватил он.
      В знак согласия я кивала. А кто сказал, что в жизни должна быть большая порция скуки?
      Вечером следующего дня, когда Роман, в клубном пиджаке, с огромной коробкой конфет, прибыл на шикарном "Лендкрузере", Надежда выжила, но ранение получила смертельное, несовместимое с жизнью. Вернее, жить она могла, но только с Романом.
      - Я без него чахну, - говорила Надежда.
      Точно, чахнет. Я тому свидетель.
      Бракосочетанию, конечно, пришлось сыграть отбой. Несолоно нахлебавшиеся гости, которым не то что в рот не попало, более того - и по усам не текло (представляете, сколько подарков утилитарно не востребовано!), советовали Надежде обычным же образом поступить с ценителем раритетов, и она вначале так хорошо держала марку, что Роман наяривал за ней круче, чем за редкой монетой. Женщина практичная вымостила бы из его комплекса вины дорогу в загс; Надежда же, что свойственно раненным в сердце, простила с легкостью, без всяких оговорок. Стоит ли говорить, что вслед за "прости" их отношения вошли в прежнее русло, ведущее куда угодно, но только не к браку.
      Потом в каком-то умном журнале мы вычитали, что Роман - интимофоб: все составляющие диагноза описаны выше. Еще там было написано, что интимофобы никогда не женятся и женщинам, желающим выйти замуж, надо бежать от них, и как можно быстрее. А куда бежать, если за минувшую пятилетку все женихи распуганы и спринтерские данные ввиду неперспективного стародевического возраста безвозвратно утрачены?
      - Ну к чему было женихов перебирать, чтобы остановиться на интимофобе? - потрясая журналом аки приговором теснила я Надежду.
      Между прочим, я сама ненавижу людей, которые суют нос в мою жизнь, особенно не терплю тех, кто лезет с советами. Но с Надеждой особый случай на кое-какие вольности имею право, хотя бы в силу обилия пролитых на меня слез. Другая бы раскисла от этой сырости и резких перемен климата.
      - Ромка гад! Он такой гад! Он недостоин меня! Ты видела, какие у него уши?
      Не скромная училка музыки, а истинная фурия. Дымящая на паровозный манер сигарета довершает ее кровожадный образ. В такие минуты я сама боюсь Надежды.
      - Конечно, гад. Я тебе это еще пять лет назад говорила. Если честно, даже Музе Пегасовне смешно, как ты могла полюбить такого тушканчика, соответствую я. И ведь страшно не соответствовать, может и поколотить.
      Это всегда происходит вдруг! Такое впечатление, что данная фраза не моя, а цитата из кого-то: и то сказать, не в Древней Греции живем, где поле неизреченных истин колосилось буйным цветом, сейчас же только рот откроешь уже плагиат. Но вернемся к вдруг. На какой-то затяжке, без всякой на то предпосылки и логики, Надежда резко меняет курс.
      - Боже, какая я гадина! Я гадина-прегадина! Ромочка, я недостойна тебя!
      Черт бы побрал ее навигационную резвость!
      - Да, Ромка - прекрасной души человек! Я тебе это еще пять лет назад говорила. И даже Муза Пегасовна уверена, что большие уши - признак повышенной сексуальности... и музыкальности. - Я стараюсь говорить проникновенно и убедительно.
      - Знаешь, какой он ... музы-кальный... - Надя рыдает от единения с возлюбленным и подругой.
      Вот что значит, на мой взгляд, "невмешательство в личные дела", даже когда очень хочется вмешаться. Тем более подруга и вроде бы ждет совета, но не очаровывайтесь: не ждет. Если говорить кулинарным языком, можно сравнить любовь с выпечкой пирога. В двух этих, по сути, родственных явлениях, когда произведение рук и сердца томится от накала то ли страстей, то ли духовки, любые ингредиенты, а тем паче - сквозняк, только во вред.
      Вернемся к умному журналу. Прочитав статью, Надька решила форсировать диагноз непосредственно в инкубационный период.
      - Я поговорю с ним просто, по-человечески: так и так, Ромка, я старею, но и ты не молод, пора бы и под венец. Иногда даже маньяки реагируют на добрую беседу.
      - Так то ж маньяки! Надя, не очеловечивай мужчин, тем более нумизматов, для них чем старше, тем дороже. Лет через пятьдесят, а еще вернее - через сто ты вполне сможешь претендовать на место в его коллекции.
      Вот такой диалог произошел у нас. Фраза феминистского толка об "очеловечивании мужчин" - опять же из Музы Пегасовны.
      Представляете, что стало с этой иллюзионисткой, когда до нее дошло, что мужчина ее сердца - прежде всего мужчина, и как следствие: человеческому языку не обучен, если в кромешную полночь меня разбудил Моцарт. Не подумайте, что сам покойник, нет, обошлось одной арией из "Свадьбы Фигаро". Ее-то и свистела Надежда под моим окном. Натура менее возвышенная орала бы благим матом: "Варька!" - но Надькина душа и в минуты страданий изъясняется языком гармонии. Не на последнем месте и забота о моем музыкальном просвещении. Вот-вот, прямо из постельки, в одной футболке и трусах, благо стоял август, я вылезла из окна, шагнула на узкий бордюр и так до пожарной лестницы, по ней уже и спустилась с третьего этажа на землю. Со сна - и такие подвиги! Спасибо Гураму, коменданту общаги.
      - После отбоя общежитие на замке, - изрек железный грузин пятилетку назад, чем и определил альпинистскую специфику общаговского народа.
      Что бы сделали вы, если б, рискуя шеей, по шаткой пожарной лестнице, в условиях плохой видимости, преодолев несколько этажей, к вам спустилась почти обнаженная, хрупкая как подросток молодая женщина? Вот-вот! А Надька и хвостом не вильнула.
      - Он не хочет, - серым голосом промолвила она.
      Я взяла подругу за руку и усадила ее на парапет.
      - Покурить бы, - на автопилоте вздохнула она.
      Вторя ее словам, пачка сигарет описала траекторию из моего окна до Надеждиной головы. Я погрозила Василию кулаком. В другое время моя подруга уползла бы с места событий с сотрясением мозга, но не сегодня... Она просто щелкнула зажигалкой, и пламя, стремящееся к сигарете, осветило ее значительное лицо. Бархатная ночь на исходе лета. Два огонька под звездным небом. Надежда и я. И такая тоска и жалость и к ней, и к себе, и к уходящему лету, и даже к Земле - одинокой точке в океане галактик.
      - Что ж, будем кормить клиента заговоренными продуктами, - резюмировала я.
      - А если он не захочет?
      - Тогда через зонд.
      Утро прошло в бегах. Отправив Василия в сад, я помчалась за пирожными. Все оставшееся до визита время упрашивала творца посодействовать рабе божьей Надежде. Оказалось, Бог действительно слышит глас вопиющего, даже если вопиющий - агностик, атеист и бывшая пионерка. Не уверенная в продуктивности заговора, а более страшась непредсказуемости результата, я пробовала для начала объясниться с Романом мирным путем.
      - Ты волен не жениться на Надежде, но знай, на этой земле ее держит только любовь к тебе!
      У Ромки от такого смелого заявления аж глаза заблестели. Еще бы! Не каждый день из-за тебя намыливают веревку, бросаются под поезд, глотают яд... Словно иллюстрируя происходящее, раздался страшный грохот. Меня прошиб пот: ужель Господь решил следовать каждому моему слову? Ромка выскочил в коридор, с разбега вышиб дверь в ванную. На пороге, обхватив двумя руками медный таз, стояла Надежда. Блаженная улыбка освещала уста. Неужели тронулась? Под влиянием минуты...
      - Я просто хотела услышать, о чем вы говорите, и уронила тазик, невинно промолвила она.
      Черт побери! Высокую трагедию оборотили в фарс! Я схватила громадного Ромку за грудки и затрясла.
      - Если ты, мерзавец, приблизишься к ней в радиусе трех километров, я тебя покалечу... тазом! Клянись, больше мы тебя не увидим!
      Страшно напуганный яростной атакой, он вяло пытался отцепить меня от рубахи.
      - Да не приду, не приду...
      Мышь уела гору. Вконец расхрабрившись, я всучила ему в руки коробку с пирожными.
      - И чтоб все съел! Они заговоренные!
      Неделю от Романа не было не слуху ни духу, неделю я боялась поднять на Надежду глаза, и, возможно, загнулась бы наша дружба под тяжестью вины, если б не Роман. Заявился к Надьке с огромным букетом.
      - Накормили меня заговоренными пирожными...
      Надежда восприняла его слова как предложение выйти замуж - и вышла. Мастер спорта по боксу не смел сопротивляться. Теперь вот бегает, надеюсь, не от жены.
      Ждать приходится недолго, я едва успеваю пару раз измерить тротуар, вымощенный плиткой, как из-за угла на хорошей скорости, облаченный в спортивный костюм, возникает взмокший Юнеев. Даже мое появление не останавливает его, бежит как заведенный, теперь, правда, только на месте.
      - Привет, - между прочим бросает Роман. - Надо кого-то убрать?
      Обычно я отвечаю: нет - и тем самым спасаю человечество от его кулака, но сегодня я накрываю свой гуманизм медным тазом.
      - Надо, но только не знаю кого.
      Достаю из кармана монету с профилем императора Константина, протягиваю Роману. Он останавливается, теперь понятно, что монета, найденная под столом, относится к разряду редких.
      - Где взяла? - спрашивает Роман, вытягивая из кармана лупу.
      Оказывается, заядлые нумизматы даже утренние пробежки совершают с лупой.
      - Под столом, - отвечаю я. - Чья она?
      - Это рубль Константина, таких монет только семь.
      - Во всем мире семь? - изумляюсь я.
      Даже мне, не страдающей манией коллекционирования, ясно как божий день, что, не роя, не копая, я нашла клад.
      - В двадцать пятом году после смерти Александра Первого на престол должен был взойти Константин, его брат. Успели отчеканить пять монет, когда царем стал Николай Первый. Потом всплыли еще две монеты, без надписи на гурте. - Роман приблизил ко мне монету боковой стороной. - У тебя одна из них. Я знаю человека, у которого есть или, во всяком случае, был рубль Константина.
      - И кто он? Имя! - требую я и по отработанной схеме хватаю Ромку за грудки.
      - Да ну тебя, - притворно сердится он, пытаясь отцепить меня. - Я все скажу, только не скармливай мне всякую гадость.
      Я жду. Как Наполеон, скрестив руки на груди.
      - Скажу, когда сам буду знать точно, а пока терпи...
      Чего-то в подобном роде я и ожидала. Разве этого бандита такими методами надо пытать?
      - И на сколько она тянет? - захожу я с другого края.
      Роман усмехается.
      - Серьезно тянет, тысяч на тридцать.
      - Долларов?
      - Ну не рублей же.
      Я покрываюсь испариной. Ничего себе подарочек! Кто он, одаривший меня по-царски? Пришел, порылся, одарил.
      - Гони обратно, - подставляю я ладонь.
      Вместо того чтобы послушно вернуть мне мою находку, Роман начинает ржать на всю улицу. Из подъезда в лосинах и майке выбегает Надежда, своего Ромочку она обнимает за плечи, меня же, источник нынешних наслаждений, шпыняет без зазрения совести.
      - Варька, ты ж его простудишь. Марш домой!
      Последние слова относятся к Роману. Подталкиваемый женой, он бежит в подъезд, через плечо кричит мне:
      - Варька, за денежку не дрожи, я ее к эксперту снесу, может, это фуфел.
      Черт побери, какой еще фуфел? И как он смеет так вольно распоряжаться моим капиталом? Из подъезда выскакивает Надежда в шлепанцах, падающих с ног, неуклюже семенит ко мне.
      - Ну, Вава, ты что, обиделась? Пойдем чай пить. А кашки хочешь? Кашка сладкая, манная. Пошли, Вава.
      Я бы с удовольствием и на чай и на кашку, да некогда - вертолет не дремлет.
      - Не могу, Надюха. Вернусь, тогда и кашку вашу слопаю. А ты, матушка, фуфел береги, - предельно нежно говорю я.
      - Какой еще фуфел? - недоумевает Надежда.
      Я сама недоумеваю, разве что вида не подаю.
      - Какой-какой, ты у мужа спроси, он тебе все расскажет и... покажет.
      Уж не знаю, что там видится Надежде за моими словами, но только она отстраняется и строго так выговаривает:
      - У него, Варвара, не фуфел! Поняла?
      - Поняла, - отвечаю я, - но все равно береги.
      ПОТЕШНОЕ ВОЙСКО
      - Ничего, зимой не холодно, - сказал капитан второго ранга.
      Капдва мужиковат, словно вытащили его из погреба рубленой крестьянской избы, даже золотые погоны морского офицера не добавляют лоска, проштампован - "от сохи". Странно, он же мой ровесник, но определенно не современной модификации мужик, припозднился с годом выпуска. А вот ходит вразвалочку, как и подобает моряку, сошедшему на берег.
      Рядом с ним - девчонка лет семи. Маша. Она сама назвала себя, еще когда мы стояли на вертолетной площадке и ждали как ясна солнышка генеральской машины. Подошла и незатейливо протянула руку.
      - Маша.
      - Варя, - ответила я.
      Только тут я разглядела две русые косички за спиной. А ведь сперва даже не сомневалась - пацан, которого папаша, двинутый на службе, нарядил в форму старшего матроса. Оказывается, все гораздо сложней.
      - Варя, - заручившись моим именем, продолжала девочка Маша, - где здесь туалет, женский?
      Вызвавшись ее проводить, я едва поспевала за ней; девочка Маша печатала строевой шаг, русые косички били по темно-синему гюйсу. Иногда она бросала на меня взгляд через плечо.
      Капдва крикнул вдогонку:
      - Маша, даю на все две минуты, - и постучал по циферблату.
      - Папа, это же понос, а не построение, - заявила отцу девочка.
      Он виновато развел руками. Маша взяла меня за руку, мы пошли согласно моему шагу. Встреча двух равных женщин. Между прочим, не иронизирую. Уже давно я подозревала, что женщинами рождаются. И тут такой наглядный пример: от горшка два вершка, а мир строит, как говорится, в одну шеренгу. Это мальчики как-то долго, чуть ли не до совершеннолетия, некоторые и до гробовой доски, определяются с полом, поют в хоре и соло женскими голосами, долго ходят под матерью, под ее опекой. И если мужчину еще надо воспитать, то женщины умудряются рождаться готовыми.
      Когда мы зашли в клозет, Маша вытащила из-за пазухи сложенный газетный лист. Точно, от сохи, подумала я. Но Маша протянула газету мне.
      - Варя, что там написано?
      Ее маленький пальчик воткнулся в печатную строку.
      - "Депрессии, - прочитала я. - По статистике, неженатые мужчины живут в среднем на десять лет меньше своих женатых собратьев. Более подвержены язвенным и сердечным болезням, депрессии..." Где ты нашла эту ерунду?
      - По-твоему, десять лет жизни - ерунда?
      Аккуратно сложенный лист отправился на дно ее кармана.
      Оказывается, Машка всю свою семилетнюю жизнь прожила на эсминце, которым командовал отец. Теперь девочке пора в школу, поэтому семья Шкарубо и отправилась в сухопутное плавание, к новому месту службы. Был на эсминце у нее и дядька - мичман Алексеич, он дал на прощание Маше газетную вырезку, мол, отец без моря совсем загнется, надо его женить. Нашел адекватную замену штормам и ураганам.
      Мать у Машки, естественно, была, но девочка ее никогда не видела, только на фотографии. Странная фотография, больше напоминает открытку, красотка на ней удивительно похожа на Настасью Кински. Я чуть не брякнула об этом, но Машка быстро убрала фото. Мне стало неловко от ее правды, наивной и искренней. Такую правду знают только дети, правду и только правду, чистую как слезу, чистую, как они сами. Взрослые - испорченные воспитанием дети, они знают правду, но с поправкой на жизнь. Маша хочет женить отца, чтобы папа жил долго.
      - Ты же еще маленькая девочка, - попробовала возразить я.
      - Ничего. Любая селедка была мальком, - вполне аргументированно ответила Маша.
      Когда мы вернулись, вся генеральская рать вместе с моим подопечным генералом уже заполнила салон вертолета. По-моему, генерал был не в духе, скупо кивнул на мое "здрасти" и отвернулся к иллюминатору.
      Милый мой, тебе сейчас, в предвыборную кампанию, надо быть ближе к народу; усядешься в губернаторское кресло, тогда и норов показывай. А пока, сцепив зубы, заткнув нос, люби нас, своих потенциальных господ, свою дойную корову, к соскам которой ты столь удачно, судя по кассете, присосался. Только так и обретешь высокий статус слуги.
      Вертолет бил лопастями, когда на площадку влетел золотистый "Опель-кадет". Выскочивший из машины майор, тот самый, с габаритами молодого зубра, коему Лелик доверил сопровождать меня на вышку контрольно-диспетчерского пункта, распахнул дверь.
      - Товарищ генерал, возьмите с собой девушку, ей тоже в пятый Североморск, она служит в полку связи.
      - Какая к черту девушка! Пусть едет на рейсовом автобусе! - проворчал генерал.
      А девушка была замечательная. Ну прямо Джулия Робертс - длинноногая, с шикарной шевелюрой каштановых волос и с детско-порочным лицом. Ей бы миллионеров на Канарах за квасом посылать, а она все шнуропары крутит, если говорить казенным языком. Прапорщик Киселева Наталия является начальником БП-130, то есть коммутатора. Несколько лет назад мы с ней были однополчанками, пока я не подалась на вольные хлеба, в журналистику.
      С милой улыбкой Наташка шагнула по трапу, сразу несколько рук подхватили ее, и никто не посмел вякнуть, даже генерал. Она обрадовалась мне, я обрадовалась ей, нам было о чем поболтать, а это большое дело. Комполка, командовавший еще в мою бытность, ушел на пенсию, теперь ждут нового.
      - По-моему, дождались, - кивнула я в сторону Шкарубо.
      Наташка пристально, чуть сощурив глаза, посмотрела на него, прочла взглядом ботинки, китель, лицо, обветренное, грубой лепки, и добавила скептически:
      - Боже, куда только смотрит управление? Никакого эстетического удовольствия.
      Бог с ней, с эстетикой, мужик и не обязан блистать красотой. Напротив, красота зачастую мешает, особенно мужчине, плюсующему от своей внешности, она как стопор в его жизни, способствуют движению как раз комплексы. Взять хотя бы Наполеона, Байрона, Сократа... Стали б они тем, кем стали, если бы были безмятежно довольны собой, если бы не горели желанием доказать всем и себе, что наделены главным достоинством мужчины - мозгами? Судя по первым репликам, у Шкарубо они военного образца.
      Тогда-то капдва и сказал:
      - Ничего, зимой не холодно.
      Это Маша наклонилась к отцу и громко, так что все хмыкнули, зашептала:
      - Папа, смотри, какая шикарная девка! Тебе нравятся ее волосы?
      Вот такое утилитарное отношение к красоте у капитана второго ранга. Наташа даже не захотела взглянуть на этого нахала, а ведь могла не то что взглядом огреть, но и рукой двинуть. Рука у нее, несмотря на ангельскую внешность, тяжелая, взмах одной левой довел Наташку до Севера. Еще в школе влюбилась в одноклассника, не стоит и говорить, что парень потерял голову от любви такой принцессы. Вместе они поступали в институт связи, но с разными результатами: Наташа поступила, парень же - мимо кассы, пришлось идти в армию. Служил где-то недалеко, в соседней области. Приехала Наташка к нему на присягу, возлюбленный в истерике бьется.
      - Да знаю я, этот бородатый специально меня завалил, чтобы тебя, чтобы ты, чтобы вы...
      Чем уж так ему насолил этот математик из приемной комиссии? Наташка возьми да и брось институт, и к командиру части. Только бесчувственный чурбан мог остаться безучастным к этой шекспировской страсти, командир - не смог, взял Наташку на коммутатор.
      Но красота - она и в армии красота, даже когда на тебе сиротское форменное платье с погонами сержанта, желающих вкусить молодого тела - хоть отбавляй. Парень совсем Наташку извел, что ни день, то скандал, в каждом столбе соперника видел. Дурак дураком, выбрал бы себе невесту косую, хромую, горбатую, чтобы еще говорила через пень колоду - и нет ревности. А как до дела дошло, когда можно было себя во весь рост показать - сник наш герой. На ночное дежурство на объект к Наташке ввалился комендант гарнизона, от одного запаха можно было захмелеть. Наташка в гарнитуре с микрофоном абонентам отвечает, а комендант багровой рукой мясника ее молодое колено оглаживает. Она и врезала ему. Жирная комендантская туша свалилась на пол, подмяв под себя аппаратуру. Кровищи было море. Криков тоже, весь узел связи сбежался. Только жених так и не распахнул дверь соседнего объекта.
      Комендант ходил после этого как Щорс, с перевязанной головой, но вряд ли чувствовал себя героем, хоть и пострадал на гражданке. Командование в своем желании услать Наташку от греха подальше преуспело: командировали дальше некуда - на Север. Или она сама сбежала от позора. С тех пор Наташа относится к мужчинам никак.
      - Мое сердце потухло, - говорит она, но ухаживания принимает, надеется на встречу с Прометеем, способным разжечь огонь любви. Пока же клюет ухажерам печень. Я устала удивляться: даже одной, самой невинной реплики из ее уст достаточно, чтобы выжечь вокруг себя безжизненную пустыню и навсегда остаться старой девой. Наташке же все прощается. Причем не она просит прощения, а у нее. Вывод: у каждого своя мера дозволенного.
      Внизу расстилаются пожелтевшие сопки, тень от нашего вертолета скользит по ним. Справа еще маячит авиационный гарнизон, и где-то там - Лелик; прямо по курсу, уже в зоне видимости, синяя гладь моря, корабли и подводные лодки у пирса, чуть поодаль - казармы, дома. Это Заозерск. В принципе я могу описать всю карту местности, даже не глядя вниз: за пять лет службы в дивизии подводных кораблей, в состав которой входил и наш полк связи, изучила все подробности здешнего пейзажа наизусть. По головокружительно извилистой дороге, петляющей меж сопок и валунов, заросших мхом, час, а то и больше пути, а так уже через пятнадцать минут вертолет пойдет на посадку.
      Утомившись созерцанием виданного-перевиданного, генерал во весь свой генеральский бас спросил:
      - Братцы, хотите анекдот?
      Наверное, вспомнил, что мы пока в одной связке.
      Братцы хотели, о чем известили генерала дружными кивками.
      - Встретились осел и прапорщик, - начал генерал. - Осел спрашивает у прапорщика: "Ты кто?" Прапорщик огляделся - никого и говорит: "Офицер". Осел ему в ответ: "Тогда я - лошадь".
      Вот такой анекдот - дискриминационный, кастовый, отделяющий зерна от плевел, а офицеров от прапорщиков. Еще бы повторил пошлость, расхожую в войсках: "Прапорщик - это диагноз". Я посмотрела на Наталию: никаких внешних проявлений этого страшного диагноза пока нет, надеюсь, у меня тоже.
      Мне, например, как бывшему прапорщику, обидно. Обидно, и смех распирает, к горлу подкатил и душит - умеет генерал анекдоты травить, не откажешь, акценты расставляет, как завещал Станиславский. Пришлось ногтями вонзиться в собственную ладонь. Теперь хоть плачь! Не заметила, щипала ли себя Наташка, но и ей не смеется, со всем усердием рассматривает свое изображение в зеркале. Что можно разглядеть при такой болтанке?
      Старшие же офицеры от хохота загибаются, чуть ли в ладоши не хлопают. Только угрюмый капдва неучтиво игнорирует разразившуюся вакханалию. Тяжелый случай: Бог обделил беднягу и юмором, нет, столько недовложений в одну личность - это брак даже для создателя. Машка тут же дергает отца за рукав кителя, кричит:
      - Папа, а кто это - прапорщик?
      - Прапорщик - это мичман, - объясняет Шкарубо.
      - Наш мичман Алексеич? - допытывается Машка.
      - Да, Муха, наш мичман Алексеич, - вторит ей Шкарубо.
      Словно что-то поняв из этого набора тривиальностей, Маша забирается коленками на сиденье и носом прилипает к иллюминатору.
      - А вы почему не смеетесь?
      Между прочим, обращаются к нам. Генерал каким-то волшебным образом, доступным только властителям мира сего, умудряется смотреть в глаза мне и Наташке одновременно. Совершенно необоснованно я ежусь, черт бы побрал этот атавизм! Наташа хлопает зеркальцем, слишком медленно отправляет его в сумочку и, лишь когда "молния" объезжает сумочку по кругу, сладко облизав свои пухлые губы, протяжно говорит:
      - Вы же не мой командир.
      От ее слов тесный салон вертолета наполнился тишиной, от которой ноет внизу живота. Я услышала неровное дыхание генерала. И если б не капдва Шкарубо, летел бы наш вертолет и летел до пункта назначения на этой высокой ноте отчужденности. Он просто взял и заржал, без всякого почтения к генеральскому чину и его тонким эмоциям. Девочка Маша, отлипнув от иллюминатора, дернула генерала за рукав мундира.
      - А при чем тут осел?
      На месте генерала я бы задохнулась. Хотя на своем месте я это и делаю задыхаюсь от смеха в дуэте с раскатистым, грудным смехом Наталии. Звучит недурно. Особенно когда нам вторит Шкарубо.
      - Земля! - как резаные закричали старшие офицеры из генеральской свиты. Еще никогда с таким нетерпением они не ждали посадки вертолета.
      Вслед за летом внезапно наступила осень. Было, было солнышко, природа всем арсеналом примет нежно нашептывала в наши доверчивые уши, что пока еще лето, и вдруг - бац - с неба сыплет противный, мокрый снег. А что вы хотите: заполярный круг, шестьдесят девятая параллель! Не просто же так нам полярки платят. Это в Москве или где-нибудь в Рязани - жареное солнце, а у нас замороженный дождь падает с неба. И когда это случается, - а нашей погоде календарь не указ, и снегопад возможен не только в июне, но и в августе, мы утешаем себя:
      - Не май месяц.
      Снег пошел в полдень, во время построения личного состава полка связи по случаю представления нового командира.
      Говорила же я Наташке, что читаю человеческие души с судьбами в придачу без комментариев владельцев: капитан второго ранга Иван Шкарубо с сегодняшнего числа назначен на должность командира полка связи.
      Для девочки Маши, которая хочет женить папу, наш полк - редкая удача: большую часть штатного расписания занимают женщины-военнослужащие. Со стороны - сегодня я не в строю, а на крыльце казармы, рядом с генералом, томящимся в ожидании встречи с народом, - смотреть на это потешное войско забавно. Не думаю, что Шкарубо в восторге от вида толпы гомонящих баб, разодетых от Кардена до военторга.
      Нового командира на общем построении личного состава полка представил собравшимся толстяк-коротышка в шитом золотом адмиральском мундире, с кортиком на бедре. Весь гарнизон зовет его Бибигоном. И эта маленькая шпажка на бедре! Только не вздумайте проговориться, Бибигон умеет быть мстительным, взмах кортиком, и вы - шашлык. Но обычно до состояния полуфабриката он доводит бескровным методом, не вынимая кортика из ножен: Бибигон, а по паспорту Адам Адамович Мотылевский - контр-адмирал, командир дивизии подводных кораблей, со всеми вытекающими последствиями. Между прочим, генерал с Бибигоном даже кивками не перекинулись, встретились как неродные, а ведь, насколько мне известно, судьбы их написаны словно под копирку. В один год после окончания училищ прибыли на Север, вровень, шаг, в шаг преодолевали ступеньки служебных лестниц: Чуранов - капитан, Мотылевский капитан-лейтенант, Чуранов - майор, Мотылевский - капитан третьего ранга, и так до одной большой звезды на погонах. Разница только в среде обитания: генерал - в небе, адмирал - в воде. Вчера, копаясь в архиве редакции, я видела не меньше дюжины снимков, на которых вы рядом, плечом к плечу. Что же такое, мальчики, между вами произошло, что вы друг друга в упор не видите?
      Адмиральский мундир не единственное приобретение Бибигона, столь нелогичное по отношению к его внешности; из этой же обоймы алогичностей его жена. Как и положено, жену Адама зовут Евой. В жизни всегда есть место совпадениям! Это сейчас Бибигон завоевывает жизненное пространство животом, а двадцать лет назад лейтенанта Мотылевского, прибывшего после училища по распределению на дизелюху, в профиль можно было и не заметить, такой был тощий. И вечно голодный, как все лейтенанты.