сначала одна рука подносила окровавленный скальпель к жестяному тазику, из тазика выскакивало что-то серовато-желтое и прилипало к плоскому лезвию. Затем рука возвращалась к черепу с отпиленной крышкой и начинала возиться в нем. Вторая рука в это время поддерживала изуродованную голову за черное ухо. Все эти действия совершались с удвоенной скоростью и производили комическое впечатление. Но вот картинка на мгновение замерла, ожила снова, послышался звук - позвякивание металлических инструментов и какой-то непрерывный шум, то ли из-за низкого качества записи, то ли шум тропического ливня, - и вся комичность сразу исчезла. Съемка велась ручной камерой, изображение мелко подрагивало и порой пропадало совсем, затемненное чьей-то спиной. Чувствовалось, что снимать было неудобно, что рука у снимавшего затекла... То и дело объектив кренился и начинали мелькать чьи-то ноги, и длилось это довольно долго... Потом незадачливый оператор спохватывался, снова появлялись руки, которые все копались, копались внутри вскрытого черепа, вырезая длинные, узкие полоски пузырящегося, похожего на виноградные грозди вещества... На минуту возник общий план, и я увидел, что руки эти принадлежат здоровенному мужчине с красным тяжелым лицом мясника. Но тут же камера снова совершила наезд на вскрытую черепную коробку.
      - Видите? Видите? - восклицал доктор, приплясывая от возбуждения. - У него полностью сохранился мозг!.. Никаких следов разложения... Если бы я был там!.. Ах, какие возможности!
      Он снова пустил обратную перемотку, и опять заплясали на экране окровавленные руки, медицинские инструменты... Отпиленная черепная крышка вскочила на место... Я увидел короткие курчавые волосы... обтянутые черной кожей лицевые кости... морщинистые веки над выпуклыми глазными яблоками... Веки открылись...
      Я схватил доктора за руку, и он нажал кнопку воспроизведения.
      Чернокожий коротышка лежал на деревянном столе. Брюшная полость и грудная клетка у него были вскрыты и опустошены... Железный тазик наполнен вырезанными внутренностями... А он лежит себе и моргает!
      - Чему вы удивляетесь? - Доктор снова включил перемотку. - Это же зомби... мертвец... Сейчас будет самое интересное. Смотрите.
      Теперь железный тазик был пуст, а здоровяк с лицом мясника только-только собирался произвести надрез. Я бывал в анатомических театрах и не раз видывал шоу под название вскрытие. Мужчина произвел стандартный надрез. Обнажились внутренности. Он сунул руку под ребра и с натугой достал из грудной клетки большой, темный мышечный мешок...
      - Вот оно! - Доктор заставил картинку замереть и произвел увеличение. Сердце! Великолепное здоровое человеческое сердце...
      Он принялся нажимать кнопки на дистанционном пульте управления - так, чтобы картинка двигалась по одному кадру, и я мог проследить весь процесс шаг за шагом. Сердце было вырезано и брошено в железный тазик.
      Кассета перемоталась на начало - туда, где мясник с чернокожим коротышкой только еще входили в бамбуковую хижину... Я содрогнулся при мысли, что через полчаса коротышка превратится в груду костей и мяса...
      Женский голос, неожиданно громкий, произнес что-то, не то по-польски, не то по-русски. Только теперь я понял, что снимала женщина.
      - Грандиозно! - воскликнул доктор. - Мозг и сердце... Нервная и кровеносная системы... Если соединить традиции малайзийских шаманов с достижениями современной науки... Потрясающие результаты... Полная регенерация человеческого организма!..
      Собирайтесь, Джекииль!.. Мы отправляемся в Малайзию!..
      5. Малайзия, полуостров Малакко
      Столица Малайзии Куала-Лумпур - "Грязное Устье" - полностью оправдывала свое название. Это был неопрятный, насквозь китайский городишка. Несколько часов мне пришлось провести в душном гостиничном номере, охраняя вещи, пока доктор искал проводника и договаривался о машине. Больше двух суток тряслись мы в разбитом грузовике по колдобистым дорогам. Я отбил себе весь копчик, подпрыгивая на деревянных ящиках в щелястом кузове.
      Доктор сидел в кабине с чернокожим водителем. Рядом с огромным доктором тот походил на подростка, на нем были завернутые до колен полотняные штаны и свободная яркая рубашка с короткими рукавами и глубокими вырезами по бокам.
      Центральные районы полуострова оказались настоящей глухоманью.
      Отправляясь обратно, водитель на плохом английском сказал мне, что вернется за нами через два месяца. Дни проходили незаметно, доктор возился со своими пробирками, дожидаясь посредника.
      Посредник не появлялся.
      Хижина, в которой мы остановились, была чем-то вроде пародии на гостиницу, только вместо тараканов по ее бамбуковому полу сновали вереницы крупных рыжих муравьев, а по стенам и потолку шмыгали маленькие зеленоватые ящерки чечеко. Содержала ее крепкая темнокожая женщина из племени семанги, с отвислыми грудями и широкими бедрами, обернутыми длинным клетчатым саронгом. Была она на редкость молчалива. По вечерам она приходила к нам наводить порядок, приносила вареный рис, сдобренный острыми приправами, рыбу и овощи. При этом она неодобрительно поглядывала на бамбуковую раздвижную ширму, за которой доктор возился со своими пробирками и колбами. Она словно бы нюхом чувствовала исходящую от чужака опасность.
      На четвертый день она привела свою дочь, совсем еще девочку, с чуть припухлыми грудями и такими же припухлыми губами. Я расхаживал по хижине в носках, которые давно уже продрались на пальцах и заскорузли от пота. Я не снимал их даже на ночь, и доктор давно уже грозился, что доберется до моих ног. От них и вправду слегка попахивало. Пригладив обеими руками свалявшиеся волосы и продрав ногтями щетину на щеках, я пригласил их входить.
      Доктор перестал звякать стеклом и вышел из-за ширмы с пробирками в обеих руках. Он был гладко выбрит, прямые черные блестящие волосы вокруг обширной лысины были аккуратно зализаны за уши, от него благоухало крепким мужским дезодорантом.
      - Надеюсь, вы не собираетесь сношаться с этой черномазой? - спросил он, окинув девчонку брезгливым взглядом.
      - Не ваше дело! - огрызнулся я.
      На мой вкус, она была вполне ничего.
      Он вернулся за ширму и тут же вышел из-за нее, натягивая на руки резиновые перчатки. Одним движением смахнул с деревянного грубо сколоченного стола грязную посуду и кивнул девочке, чтобы она ложилась.
      - Раздвинь ноги, - велел он. - Ноги раздвинь.
      С гримасой брезгливости на лице он осмотрел ее и принялся сдирать перчатки.
      - Даю вам четверть часа, - сказал он, швыряя перчатки в картонную коробку с мусором. - И вынесите, пожалуйста, мусор.
      Неужели так трудно это сделать?
      Он опять вернулся за ширму и принялся звякать своими стекляшками. Проклятый южанин! Чтоб тебе с твоей женой четверть часа черти давали!..
      В тот день доктор достал меня окончательно. Накануне он вымучил у меня душ. Он, видите ли, не может мыться в реке. Вода в ней, и правда, желтоватая, глинистая - не знаешь, то ли тебе мыться во время купания, то ли после. Доктор умудрился разыскать большой ржавый жестяной бак с клеймом ВВС США; вместе с двумя худосочными аборигенами мы притащили его с другого конца деревни и водрузили на четыре столба позади хижины. Перед этим он заставил меня вычистить бак изнутри песком и пробить на дне крошечные дырки. От реки провели узкий канал и соорудили примитивный водопровод из бамбука. Вода очищалась в специальном отстойнике, обшитом досками, и затем подавалась в бак. Стенками служила плотная полиэтиленовая пленка, которой ушло целый рулон, как будто кому-то доставило бы удовольствие разглядывать волосатую докторскую задницу!
      Душ - ладно. Но на кой черт ему понадобился еще сортир? Вот чего я никак не мог понять. Неужели нельзя сходить в джунгли? Я послал его куда подальше вместе с его сортиром (про себя, разумеется) и, натянув потуже полотняную кепку, отправился за деревню. Уже вторую неделю мы здесь, а я до сих пор ничего толком не видел. Деревенька, правду сказать, так себе. Жителей в ней раз-два и обчелся, как будто они куда сгинули. Хижин больше, чем жителей. Сидели в тенечке на корточках те двое, что помогали мне сооружать душ, возились во дворе хозяйка гостиницы и ее дочка - и все. Никаким посредником даже и не пахло, наврал этот долговязый дядька про посредника.
      В джунгли я излишне углубляться не стал - тут без паранга не обойтись. Паранг - это что-то вроде мачете, специально, чтобы сквозь заросли продираться. Держась берега реки, я перепрыгивал по кривым, нависшим над водой стволам деревьев, что твоя обезьяна. Желтая вода неторопливо текла под ногами, неся мелкие ветки и пальмовые листья, в некоторых местах она закручивалась крошечными водоворотами или начинала бурлить, натыкаясь на груды камней. Здесь, возле камней, она казалась почище, и я решил заново наполнить флягу. Вылив согревшуюся на солнце воду в реку, я подставил узкое горлышко под струю... Но не успел набрать флягу и наполовину. Шагах в десяти от меня против течения затрещал тростник, и я увидел крепкого чернокожего мужчину. Он не был похож на заморенных жителей деревни. Зачерпнув из реки большими тыквенными сосудами, он поднял палку-коромысло на плечо и снова скрылся в тростнике. Я успел заметить здоровенный нож-тесак, привешенный сзади поверх саронга. Эге, похоже, поблизости есть еще деревня. И женщины там должны быть не в пример здешним...
      Как только тростники сомкнулись за мужчиной, я торопливо закрутил крышку фляги и сбежал с древесного ствола. Под ногами захлюпало. Вскоре заросли кончились, я осторожно выглянул наружу... Полуденное солнце лупило с выцветшего от жары неба.
      Передо мной, насколько хватало глаз, простирались плантации - обширные поля заливного риса, расположенные в заболоченной низине. Сотни чернокожих - мужчин и женщин, - обрабатывали их под прямыми палящими лучами солнца. Они медленно передвигались на корточках, разгребая жидкую почву руками. Между ними лениво расхаживали крепкие мужчины с бичами в руках. Надсмотрщики. Вот это да! В Малайзии применяют рабский труд? Узнал бы об этом доктор...
      Послышался шорох. Я едва успел спрятаться за тростником - кто-то подошел почти вплотную к зарослям. Осторожно отогнув тростину, я увидел между продолговатыми, двоящимися от яркого солнца листами неопределенные не то белые, не то розовые - пятна. Пригляделся - и глазам своим не поверил. Белая женщина!
      Она была неряшливо одета. Розовая блуза, вся перепачканная землей и соком зелени, болталась на ней лохмотьями. В прорехи джинсовой юбки виднелись белые ноги. Лицо женщины показалось мне каким-то бессмысленным.
      Но рассмотреть ее как следует я не успел. Черный надсмотрщик подскочил к ней и, выкрикнув что-то на своем гортанном языке, ударил ее бичом по спине. Без единого звука, испуганно пригнув голову, она вернулась к работе.
      Какого черта! Им что, мало своих чернокожих?
      Отпустив тростину, я попятился и вернулся к кривому дереву, нависшему над водой. Наполнил флягу по самое горлышко и поспешил в деревню. Доктору я решил пока ничего не говорить.
      6. Большой дом
      А доктор даже и не заметил моего отсутствия.
      - Джекииль, вы даже не представляете, что я нашел! - такими словами встретил он меня.
      От радости он готов был меня обнять. А я-то думал, он набросится на меня с кулаками за то, что я пропадаю черт знает где. В руках у него была страшно потрепанная тетрадь.
      - Это дневник, - пояснил доктор. - Дневник той самой женщины из России, которая снимала фильм.
      И он поведал мне, что, пока я пропадал черт знает где, он пытался поставить очередной опыт, но что-то у него там не заладилось, и в сердцах он расколотил пару пробирок и одну колбу. Он крикнул меня, а когда я не отозвался, принялся сам убирать осколки. Вообще-то прибираться по хижине это моя обязанность. Каковой, признаться, я нередко пренебрегал.
      Прибираясь, он и наткнулся под старой циновкой на этот русский дневник.
      - Вы читаете по-русски, док? - осведомился я.
      - В том-то и дело, что нет.
      - Чему же вы тогда радуетесь?
      - А тому, что написан он вовсе не на русском. Эсперанто. Вы молоды и не помните, а я еще застал то время, когда все повально увлекались эсперанто. Меня самого не обошло стороной это увлечение. Чему я сейчас ужасно рад. Хоть и с трудом, но мне удалось разобрать большую часть того, что здесь написано.
      - И что же здесь написано?
      - Строго говоря, это не дневник, а рабочая тетрадь, и о самом авторе из нее узнать можно лишь немного. Ее зовут Анна Кривцова, и с середины девяностых ее муж Николай Кривцов занимается приблизительно тем же самым, чем и мы с вами: некрозами и регенерацией тканей. Они супруги, и она во всем ему помогала.
      Вот, собственно, и все, что я могу о них сказать. Понимаете, Джекииль, они жили здесь. Быть может, на этом самом столе он препарировал своих зомби.
      При этих словах у меня подступило к горлу: как-никак это был наш обеденный стол.
      - Должен признать, - продолжал доктор, - в некоторых вопросах этот русский продвинулся гораздо дальше. Он действовал очень напористо, пожалуй, даже слишком напористо. Если верить этому дневнику, а я ему безусловно верю, он препарировал не меньше сотни зомби. Это просто Гален нашего времени. Даже если он не был силен в качестве, он брал количеством. Здесь подробно описаны все эксперименты, которые он ставил. Я собираюсь повторить некоторые из них.
      М-да, если уж доктор признает, что какой-то ученый действует "слишком напористо", то это действительно нечто из ряда вон выходящее.
      - А меня вот что занимает, - заметил я. - Что с ними стало потом? И почему она бросила свой дневник здесь? И как, в конце концов, та видеокассета попала в лавку старьевщика в Куала-Лумпур?
      А про себя я подумал: "Анна... Так, значит, ее зовут Анна..."
      Я ни на минуту не сомневался, что та белая женщина на рисовой плантации и есть автор дневника Анна Кривцова.
      * * *
      На другое утро я отпросился у доктора на несколько часов. Он был настолько занят подготовкой к опытам, что, по-моему, даже не расслышал меня. Посчитав разрешение полученным, я торопливо направился вдоль реки. У меня было смутное представление о своих дальнейших действиях. Я понятия не имел, как буду общаться с этой русской, но незнание языка меня не обескураживало. И не такие трудности преодолевали!
      Солнце поднималось все выше. А вот и кривое дерево, нависшее над водой. Осторожно пробравшись через кусты, я выглянул из тростников. Работники были на своих местах. Передвигаясь на корточках, они разгребали пальцами жидкую грязь. Между ними похаживали надсмотрщики. А вот и она. Все в той же розовой блузе и джинсовой юбке. Притаившись в кустах, я наблюдал за ними. Это продолжалось долго, очень долго. Солнце поднялось уже в зенит, когда я услышал барабанную дробь, созывавшую, должно быть, на обед. Работники начали подниматься с корточек и, подгоняемые надсмотрщиками, побрели в джунгли. Плантация опустела.
      Выскользнув из кустов, я поспешил за ними.
      На вырубке стоял огромный дощатый дом без окон. Он походил на сеновал или конюшню. Вот в него и загоняли этих несчастных.
      Закрыв большие ворота на засов, надсмотрщики, переговариваясь высокими голосами, ушли. Я скользнул вдоль стены, снял засов и отворил ворота.
      Десятки чернокожих мужчин и женщин были битком набиты в этот сарай. Одни лежали на грубых нарах, другие сидели на корточках прямо на земляном полу, третьи черпали тыквенными чашками мутную воду из большого жбана. На меня они не обратили никакого внимания. У всех были бессмысленные лица и ходульные движения.
      Спертый воздух был полон запаха испражнений и немытого человеческого тела. Поморщиваясь с непривычки, я стал выискивать глазами белую женщину. Она сидела среди чернокожих в дальнем углу, тупо уставившись неподвижными глазами прямо перед собой. Я протиснулся поближе к ней и позвал:
      - Эй! Я знаю, как тебя зовут. Ты - Анна. Верно?
      Никакой реакции, как будто я говорил с пустым местом.
      Только сейчас я смог как следует присмотреться к ней. Лицо у нее было изможденное. Сквозь рваную блузу просвечивали отвисшие груди. Она ничем не отличалась от остальных. Но все же она была белая женщина.
      Продолжая бормотать всякую ласковую бессмыслицу, я присел рядом с ней и прикоснулся к ее руке. И снова никакой реакции. Тогда, осмелев, я положил руку на ее обнаженное колено.
      И тут я услышал шум подъезжающей машины. В стенах дома были крупные щели, и, припав к одной из них, я увидел подъезжающий "джип", окутанный клубами пыли. За рулем сидел белый мужчина внушительных размеров. Приглядевшись, я узнал в нем того самого здоровяка из видеофильма. Как его? Николай Кривцов. Муж этой женщины.
      Что он здесь делает?
      Навстречу ему подбежал один из надсмотрщиков, и они о чем-то заговорили. Я не слышал их, да и все равно я ничего бы не понял.
      Надсмотрщик махнул рукой в ту сторону, где осталась наша деревня, и показал два пальца. Мне почему-то показалось, что они говорят о нас. Прижавшись лицом к щелястой стене, я продолжал наблюдать за ними. Они еще о чем-то поговорили. Потом здоровяк достал портмоне и отсчитал надсмотрщику несколько зеленых бумажек. После чего развернулся и, закутав все желтой пылью, умчался.
      О чем они могли говорить? Если о нас с доктором, то почему этот русский заплатил малайцу? Уж не за наши ли головы? Признаться, мне это очень не понравилось.
      Надо было предупредить обо всем доктора.
      Пообещав Анне скоро вернуться, я торопливо выскользнул из большого дома, закрыл ворота щеколдой и поспешил обратно в деревню.
      7. Посредник
      Из хижины доносился чей-то незнакомый голос, тонкий и быстрый.
      Мужчина с короткой кучерявой бородкой на круглом коричневом лице сидел на корточках посередине хижины. На нем были европейские шорты и традиционная яркая рубаха с широкими рукавами, баджу.
      При моем виде он вскочил и залопотал на ломанном английском, обращаясь ко мне:
      - Посредник объяснять большой человек нельзя-нельзя смотреть поляна старый дукун. Почему большой человек не понимать такая вещь?
      - Ерунда, ерунда, милейший, - добродушно трубил доктор, - я предлагаю тебе сто долларов. Ты ведешь нас на эту несчастную поляну и договариваешься с дукунами о зомбификации. Мы получаем зомби, ты получаешь еще сто долларов. Это уже двести. Ты понимаешь: двести. Вот чудак! Доктор решил прибегнуть к моей поддержке: - Джекииль, объясните ему, что живые деньги идут ему в руки, а он отказывается от них из одного своего ослиного упрямства.
      - Боюсь, док, он не поймет, что такое ослиное упрямство.
      Посредник снова уселся на корточки и укоризненно сказал:
      - Поляна старый дукун - священный поляна. Белый не может видеть.
      Дукун заколдовать белый, которой видеть. Дукун сделать посредник зомби. Зачем зомби белый деньги?
      - Ну, что ты будешь делать! - в сердцах сказал доктор. - Я уже целый час бьюсь с этим малым, а толку никакого.
      Он поднялся с циновки, и сразу в хижине стало тесно - все же он был ненормально огромен.
      Посредник заволновался:
      - Почему большой человек вставать? Разве мы кончить? Давай говорить-говорить.
      - Говорить-говорить, - передразнил его доктор. - Тебе только говорить, а дело стоит. Или ты ведешь нас на поляну старых дукунов и получаешь свои деньги, или мы ищем другого посредника.
      Посредник осклабился, показав свои мелкие желтые, как кукурузные зерна, зубы.
      - Большой человек шутить. Другой посредник нет.
      Доктор только безнадежно махнул рукой.
      Целый час посредник просидел без движения, только улыбался.
      Через час он сказал:
      - Посредник согласен. Большой человек давать деньги. Идти завтра утром.
      - Вот это другое дело! - обрадовался доктор.
      Посредник вскочил на ноги и, взявши деньги, без дальнейших разговоров исчез. Как только его яркое баджу мелькнуло в щелях бамбуковой хижины, я рассказал доктору о своем маленьком приключении. Разумеется, я опустил излишние подробности. Утаил я и то, что обнаружил эти рисовые плантации еще вчера. Я представил это в таком виде: прогуливаясь сегодня вдоль реки, я случайно наткнулся на рисовые плантации и увидел работавших там под наблюдением надсмотрщиков чернокожих.
      - Как вы думаете, док, это были зомби? - спросил я.
      - Скорее всего. Но теперь они меня мало интересуют. Завтра у нас будет свой собственный экземпляр.
      Тогда я рассказал ему о белой женщине. Это его больше заинтересовало. А когда я рассказал о "джипе" и мяснике, он даже вскочил от волнения.
      - Так, значит, этот русский тоже здесь, - пробормотал он. - Ну что ж, отлично, потягаемся. С этим, - он постучал себя по голове, - и с этим, он указал на потрепанную тетрадь, - я обставлю его в два счета.
      Моей обеспокоенности по поводу мясника он не придал никакого значения. Ну, коли уж доктор об этом не беспокоится, то и мне не след, решил я и отправился пить пиво. Несмотря на то, что иногда доктор доводил меня до белого каления, я доверял ему как Господу Богу. Если не больше.
      8. Доктор - зомби!
      Проводник заявился на рассвете, когда в чистом холодном воздухе далеко разносилась барабанная дробь с рисовых плантаций. Он весело скалил кукурузные зубы, махал руками и тараторил без умолку. Из его болтовни я понял, что ему удалось уговорить старых шаманов и они согласились сделать для доктора зомби (он сказал: "дукун делать большой человек зомби, если большой человек так хотеть"), но они запросили двойную плату. Доктор начал спорить, и они сошлись на трех сотнях.
      Мы вышли за деревню и углубились в джунгли. Солнце уже поднялось над деревьями, и начало припекать.
      Впереди ходко шагал посредник. За ним ломился доктор в громадных бутсах. Следом тащился я, проклиная все на свете: посредника, шаманов, доктора и его затею. С меня текло в три ручья, к тому же я вывихнул лодыжку и сильно хромал. Мы продирались через джунгли, лианы цеплялись за одежду, путались под ногами, болтались перед самым лицом.
      Мы шли не один час, прежде чем впереди, среди синих глыб зелени, показался прогал.
      - Поляна дукун, - сказал посредник.
      Это было выжженное и убитое место посреди джунглей. На дальнем конце поляны одиноко торчал деревянный столб, украшенный резьбой. К нему длинной лианой был привязан голый коричневый мужчина без головы. Кучерявую голову он держал в руках на коленях.
      Возле столба на корточках сидел морщинистый старик с большой деревянной маской на лице. Маска была разрисована яркими цветными полосами и оснащена пучками шерсти. Посредник велел нам оставаться на месте, а сам направился к старику. Доктор хищно глядел в сторону безголового мужчины. Я тяжело опустился на груду сухих листьев, и, несмотря на зной, меня охватила мелкая дрожь: возле самой земли тянуло влажным сквознячком... Все вокруг казалось таким нереальным. Солнце покачивалось и кривлялось, зацепившись за столб, к которому был привязан безголовый мужчина. Мужчина тоже покачивался и кривлялся в желтом мареве. На мгновение мне почудилось, что он приподнимает руками свою отделенную от тела голову, чтобы водрузить ее на законное место. Но, сморгнув, я прогнал это нелепое видение:
      голова по-прежнему неподвижно лежала у него на коленях.
      Чтобы не мерещилась всякая чертовщина, я стал глядеть на то, как посредник договаривается с колдуном. Старик достал из-за пазухи что-то темное, оторвал от него кусок и протянул посреднику. Они сунули это за щеки и принялись дружно жевать. Как жевал старик, я не видел из-за маски, но мог догадываться о том, с какой энергией он работает своей челюстью, по мелкому подрагиванию головы и всего тела. Потом посредник принялся размахивать руками и что-то втолковывать колдуну. Несколько раз он указывал в нашу с доктором сторону. Потом он проворно вскочил и направился к нам.
      - Большой человек ждать, - коротко сказал он.
      Он протянул нам по темному кусочку спрессованных листьев и сунул точно такой же кусочек себе за щеку. Не закрывая толстых губ, он принялся жевать, и я увидел, как между его мелких желтоватых зубов запузырился желтый сок. Я тоже положил травяной кусочек на язык и разжевал его. Мне показалось, что я разжевал мыло, я хотел было с отвращением выплюнуть его, но тут мою гортань обожгло и челюсти свело судорогой. Кровь загремела в голове, как водопад.
      У меня что-то случилось со зрением. Мне показалось, что дукун двоится, потом этот раздвоенный дукун двоится опять и их становится уже четыре. Но потом я понял, что это не галлюцинация, и их действительно стало четверо. Они были неразличимы в своих разрисованных деревянных масках. Они мерно покачивались в такт барабанам.
      Трам-там-там! - били барабаны все быстрее.
      Все завертелось перед моими глазами в бешеной пляске: солнце, столб, деревянные маски, - и я закружился вместе с ними, как щепка, попавшая в водоворот. Мои ноги болтались далеко внизу, не касаясь земли... Среди танцующих я заметил и доктора, и проводника, и безголового мужчину, державшего в обеих руках голову и весело притопывавшего ногами в такт барабанной дроби...
      Солнце вспухало и лопалось в небе, вспухали и лопались в голове кровяные пузыри...
      Все оборвалось так внезапно, что я едва не упал. По-прежнему я стоял на краю поляны. Но теперь я был один. Солнце стояло у меня за спиной. Вечерело. Вместо безголового мужчины к столбу был привязан доктор. Я почувствовал дурноту, наклонился, и меня вырвало.
      Подойдя к доктору, я тронул его за плечо.
      - Эй, док, с вами все в порядке?
      Он не ответил.
      Глаза у него были открыты, но взгляд его мне не понравился:
      пустой он был какой-то.
      Над ним с громким, непрерывным гудением роилось скопище мух.
      Что они с ним сделали?
      Я не сомневался, что он находится под действием наркотической травы.
      Развязав его, я попробовал приподнять его за руку, но он был слишком тяжел.
      - Ну же, док, вставайте! - проговорил я в отчаянье.
      И тут произошло нечто, что меня очень напугало. Доктор вскочил.
      При этом его взгляд оставался совершенно пустым.
      - Пойдемте домой, док!
      И мы пошли.
      Я заставил доктора выпить и уложил его на циновку. Он ничего не мог делать сам, и мне приходилось возиться с ним, как с ребенком.
      * * *
      Вечером приперся посредник. Он был, по обыкновению, весел.
      - Посредник пришел за свой деньга. Большой человек давать второй половина деньга.
      - Что они с ним сделали? - набросился я на него.
      Он уставился на меня непонимающе.
      Тогда я попытался втолковать ему более доступно:
      - Что старый чертов дукун делать большой белый человек?
      Он посмотрел на меня удивленно, как будто не понимал, о чем тут можно говорить.
      - Большой человек хотеть делать зомби, - объяснил он мне снисходительно. - Старый дукун, не чертов дукун, мудрый дукун, хорошо делать своя работа. Посредник хотеть получать своя деньга.
      - К черту зомби! Что вы сделали с доктором? Отвечай, или я вытрясу из тебя твою жалкую душонку!
      Посредник оторопел.
      - Друг большой человек совсем глупый, да? - спросил он. - Посредник договариваться с большой человек дукун делать его зомби. Посредник не понимать, зачем большой человек хотеть дукун делать его зомби.
      Тут я взорвался:
      - Да не его, а для него! Понимаешь, дурья башка?
      - Посредник не понимать, что есть "дурья башка". Посредник не понимать, что есть "для". Посредник не хотеть больше говорить-говорить. Посредник хотеть получить своя деньга.
      Это наконец переполнило чашу моего терпения. Я вытолкал его из хижины, а сам опустился на циновку и обхватил голову руками.
      Они превратили доктора в зомби!
      Эта мысль была так нелепа, так невыносима и ужасна, что я потерял последние способности соображать. До боли, до слез в глазах вцепившись пальцами в волосы, я раскачивался на циновке, как в трансе, и в десятый, в сотый раз бессмысленно повторял одно и то же:
      - Они превратили его в зомби!
      9. Страшный Кривцов
      Меня разбудила дробь барабанов, доносившаяся с рисовых плантаций. Сквозь щели в хижину сочилась густая охра. Я вскочил на колени и дико огляделся. Циновка доктора была пуста, хижина была пуста. Желтые жесткие, как бамбуковые жерди, солнечные лучи пронизывали воздух. Панама была на месте.
      Но куда подевался сам доктор?
      Я выскочил наружу. Единственная улица деревни была безлюдна. В неподвижном воздухе уже разливалась утренняя жара.
      Доктора нигде не было.
      Слышалась частая дробь барабанов. Сигнал, призывающий на плантации зомби. Сигнал, которому они не могли противиться...
      Страшное подозрение охватило меня.
      Я нашел доктора на плантации. Надсмотрщик, размахивая бичом, пытался заставить его работать. Доктор, тупо на него глядя, явно не понимал, чего от него хотят. Выведенный из себя, надсмотрщик замахнулся бичом... Но ударить он не успел. Ударом кулака я свалил его на землю, и он затих, оглушенный. Другой надсмотрщик кинулся было ко мне, но его остановили. О чем-то они посовещались и потом ходко направились к Большому Дому, должно быть, докладывать по начальству.
      Нужно было уходить. И чем быстрее, тем лучше. Схватив доктора за локоть, я потащил его обратно в деревню.
      К черту все! К черту все эти эксперименты! К черту всех этих зомби! Мы возвращаемся в Штаты!
      Только бы дождаться грузовика. А там - хватаю доктора в охапку и в аэропорт. Признаться, я понятия не имел, как проведу его через контроль. А что, если вывозить зомби из страны запрещено? В крайнем случае, скажу, что он болен.
      Но я не успел.
      На улице послышался шум приближающейся машины. Но это был не грузовик скорее "джип". Я бросился к двери и поглядел сквозь щели. Так и есть! Этот русский и с ним двое надсмотрщиков.
      Направляются прямо к нам!
      Я вспомнил, что у доктора был револьвер. Он лежал где-то в вещах.
      Побросав вещи, я схватился за револьвер. Так просто я не сдамся!
      Дверь открылась, и, пригнувшись, в хижину вошел здоровяк. Лицо у него было красное, а глаза серые, холодные и насмешливые.
      Надсмотрщиков он оставил за порогом.
      Увидав в моей руке револьвер, Кривцов усмехнулся.
      - Я пришел поговорить с вами, - сказал он на чистейшем английском. Меня зовут Николай Кривцов. А вас как?