Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Контракт со смертью

ModernLib.Net / Детективы / Соколов Михаил / Контракт со смертью - Чтение (стр. 2)
Автор: Соколов Михаил
Жанр: Детективы

 

 


Он в один миг мысленно пробегал всю их недолгую совместную жизнь, все то волшебство, которое не могло просуществовать дольше, потому что Сатана не мог позволить такому счатью длиться, - картинки воспоминаний проносились, как листья клена, крутясь в стремительном смерче, - и в этом смерче, и мелькании, и отдельно возникшем воспоминании её губ, подсохших от палящего каирского солнца, когда она, в пляжной истоме шепнула ему - "Милый..." - все это вместе с безнадежным пониманием невозвратно ушедшего, сливалось в ощущение горя исключительной силы... "Что я собственно делаю!" - вдруг подумал он, ибо сто долларов, извлеченные из кармана, бросил только что на стеклянный прилавок, сквозь который снизу просвечивался подводный шелк женских трусиков, между тем как снисходительная к его причуде смешливая продавщица с любопытством разглядывала эту рассеянную руку, платившую за предмет, не только лично ему не нужный, но ещё даже не названный.
      - Здесь продается?.. - он остановился в затруднении, потому что все было глупо и даже инстинктивная попытка купленный вещью удержать уже ставшее призрачным, было бесполезно.
      - Извините, я ошибся, - сказал Аркадий Григорьевич, забирая банкноту.
      - Ничего, заходите еще, - сдерживаясь, сказала девица и, все же, прыснула ему в спину.
      Пришло время идти в ресторан. Ему объяснили, как пройти; оказалось близко. Он шел и думал, что, может быть, следовало сразу пойти в гостиницу, одолеть последнюю ночь, отмучиться, укрываясь мраком своего отчаяния, а наутро спастись, уехать в бурлящую Москву, к делам, судам, банкетам...
      Вот и ресторан. Огромное витринное стекло сейчас белопенно залито с внутренней стороны шелком французских волнистых штор. Сквозь просвечивающую материю мелькали смутные тени: быстрые - вероятно, официантов, медленные солидно отдыхающих людей. И все так сияло, что Аркадий Григорьевич невольно посмотрел на часы, предварительно далеко и дугообразно выбросив руку, дабы отодвинуть манжет рубашки. Уже восьмой час. Серый день незаметно темнел. Он ещё немного постоял у входа с левой стороны двери, потому что с правой стоял, важно куря сигару, большой и вальяжный метрдотель. Было людно, безостановочно шли люди, наверное с работы, у каждого в руке или на плече сумки, пакеты, а в глазах - мутная тошнота. Без конца мелькали их усталые и злые лица, слышалась привычная брань. Прошел ротвелер без намордника, прогуливающий высокую худую женщину в желтом плаще, какой-то бомж с окурком между большим и указательным пальцами... И ещё другие.
      Метрдотель важно и густо выдувая дым, поглядывал на Сосницкого. Хорошего клиента видно сразу и наметанный на разную публику глаз служивого человека вмиг определил, что посетитель (если это посетитель) мужчина состоятельный и, значит, достойный уважения. Вот только продозрительно блестели глаза и вот что.. как-будто даже не брился.
      Аркадий Григорьевич отметил внимание к себе и, чтобы что-то сказать, обратился к нему:
      - Послушай, братец, как тут... свободные столы имеются?
      Конечно, они имелись. Метрдотель получил зеленую бумажку в карман, притушил свою сигару, сунул её в карман казенного сюртука, открыл дверь, на ходу осведомился, какой нужен столик и нужны ли соседи. Может быть, приятного полу?..
      Посадил.
      Зал был полон. Хотя и оставались свободные столики. Аркадий Григорьевич рассеянно оглядывал пьющих, едящих, веселящихся... Оркестр, наяривающий что-то... несколько танцующих пар. Взгляд его наткнулся на знакомое лицо невдалеке, и пришлось напрячь память, прежде чем узнал худощавого человека, вместе с двумя другими приятелями занимавшего столик на четверых. Ну конечно, он их видел в холле гостиницы. Еще отметил грузинский нос худого. Он оглядел всех троих; лет по тридцать, только представитель кавказской национальности чуть побольше, может тридцать пять. А впрочем, южанин выглядит старше своих лет.
      Аркадий Григорьевич что-то заказал направленному к нему властной рукой метрдотеля официанту. Что-то из птицы - курицу? утку? - сразу забыл. Принесли заказанные сто пятьдесят граммов коньяка, оказавшимся подкрашенным самогоном. Все равно. На эстраде появилась раскрашенная девица молотящая под Лолу из кабаре-дуэта "Академии", запела какую-то сомнительную дрянь. "Как всё!.." Он поймал взгляд кавказца, и ему показалось, тот подмигнул. Сосницкий осторожно кивнул в ответ и отвернулся.
      И все же, все же... несмотря на отчуждение от всего этого внешнего веселья, Аркадий Григорьевич медленно проникался сознанием, что эти его два дня путешествия делают свое дело. Эта его трехдневная разлука, сделавшая его и жену чужими, заканчивалась. Все последние часы, смотря вокруг её глазами, видел все по-другому, по-новому, однако был уверен, что скоро пройдет холод этой таинственной анестезии, заставивший забывать её живое тепло, и облик жены снова оживет, потеплеет, займет нужное место и снова станет таким знакомым, что уже никаким усилием воли не вернешь временного чувства чуждости. И Сосницкий вспомнил, как неделю назад, ночью, лежа в постели, он вдруг понял, что сам смертен. Тогда в его душе произошло то же самое, что однажды в метро, давно, когда в часы пик внезапно потух свет, и в налетевшей тьме слышен был только звук многотысячного дыхания, - кто-то резко вскрикнул, затем вскрикнули несколько человек сразу, слепая буря, темный панический шум нарастал... - и вдруг свет вспыхнул снова, и масса тут же беспечно продолжила движение. В темноте же одинокой спальни он, широко открыв глаза, старался побороть страх, осмыслить смерть ушедшей жену, тем самым погасившей и его волю к жизни. Он пытался думать о чем-то хорошем, живом, теплом, о милых земных мелочах, но понимал, что все это последнее время относилось к ней и только к ней, и её уход сразу подкосил опору, на которой последнее время держалась и его, Сосницкого, жизнь. Именно тогда, несколько дней назад, зародилось в нем иррациональное желание вернуть её к жизни. Да, мелочами сцементировать её облик, вдохнуть в него жизнь и вобрать в себя, чтобы вернуть эту опору, свою личную связь с жизнью... Так просто! Он залпом допил коньяк и оглядел зал, полный потусторонних людей. Даже знакомого кавказца не было, никого...
      Сосницкий расплатился и поспешил покинуть ресторан. Всплеснувшийся страх терзал его. Темное небо без единого просвета, мелкая пыль ситника, раскрашенные девицы под козырьком полутемных заведений, мутные фары проносящихся машин - внезапно он увидел мир таким, каков он есть на самом дле. Его ясное мировозрение, которое путем максимального упрощения сумело вычленить из хаоса лестницу к вершинам... - сли не власти, то карьеры... внезапно замутилось. Звезды, бесконечность, планеты, этот город, дома, деревья - все утратили для него привычный смысл, потому что оказались вне его представления. И главное, смерть её была вне его представления. Он всю жизнь знал, что воля и разум могут всё, и доказывал это блестящим восхождением к успеху. Была у него и первая жена. Они разошлись, когда через годы жена оказалась в прошлом, а та стареющая женщина рядом с ним уже не напоминала красавицу однокурсницу. Они перезванивались до сих пор, потому что так и остались добрыми приятелями. Хорошие отношения были и с сыном. Все так просто... И вдруг связь с миром порвалась, он стал сам по себе, а мир - сам по себе; и в этом мире смысла уже не было.
      Сосницкий заторопился, потому что тянуть было больше нельзя: надвигавшаяся ночь должна была всё разрешить - либо вернуть человеческую простоту и ясность его жизни, либо ужен не кончится. Он глядел на машины, проносящиеся в ночи, и они утратили для него привычный смысл; все то, о чем можно думать, глядя на машину... цивилизация... механизм... прогресс... удобный или неудобный салон... подушка безопасности... индивидуальная сборка... - все это сползало прочь, и оставался только бессмысленный облик. И с деревьями было тоже самое, и с домами, и с людьми. Ее смерть обнажила старшную наготу, страшную бессмыслицу. Он мучительно пытался вспомнить, зачем он здесь - в ночи, в этом городе? Ужас его достиг высшей точки.
      Каким-то образом он оказался во дворце гостиницы. Тут же стоял его "Джип". Он сомнамбулически вошел в холл. Почему-то не ушедшая до сих пор администраторша кивнула ему и повернулась к доске с ключами.
      - Вот ваш ключ, - сказала она.
      И зажимая в руке холодный металлический предмет, мгновенно ставший просто ключем, он вдруг всё понял. И сразу ужас его прошел, он мгновенно забыл о нем, все стало обыкновенным и незаметным: гостиница, потертые кресла, сейчас занятые какими-то женщинами, наглый посыльный в армейской рубашке, мимо него как раз двинувшийся к лестнице. Он стоял посредил холла. Женщины с интересом разглядывали его. Среди них была интересная блондинка, чем-то похожая на актрису Мирошниченко. Он чувствовал удивление и большую, невыносимую, но совсем естесственную, совсем человеческую боль. Он вспомнил, зачем он здесь. Он должен вновь оживить её образ, сделать его совершенно идеальным и безжизненным, чтобы заняв в его душе подобающее место, она больше не тревожила, не убивала, а оставалась, пусть и ярким, но прошлым.
      Сосницкий Аркадий Григорьевич, сорвавшись с места, почти побежал, сопровождаемый взглядами оставшихся в холле женщин. Он кинулся вверх по лестнице через две-три ступени, торопясь, открыл номер, быстро прошле ярко освещенную гостинную и, сделав шаг в спальню, остановился.
      На постели, кроме него никому невидимая, улыбалаясь, сидела Марина, а рядом с кроватью стоял и приветливо кивал ему давешний длинноносый кавказец.
      - Заходи, дорогой, гостем будешь.
      И кивая головой, восхищенно цокал языком.
      - Хозяин у нас голова! Я бы никогда не усек, зачем тебе понадобилось дело о смерти твоей сучки, а он все предвидел. А жаль, что она погибла, хорошая была телка. Мы с ней накануне так умучились, а ей хоть бы что. Мы, значит, трое джигитов подустали, а она ручкой помахала и свеженькая унеслась. Если бы не последняя доза, пожалуй бы в живых осталась. Ты, козел, конечно, не знал, что твой телка с дества колется. Ты ей на руки не смотрел. Ты ей в другие места заглядывал. А ты знал, что она была... как это?.. нимфоманка? А ты знал, что на свадьбе она успела переспать с твоим Игорьком Кудрявцевым? И не только с ним. Не знал, козел!..
      Никто не прерывал ёрнический монолог кавказца: ни Сосницкий, ни двое мордоворотов, застывших по обеим сторонам двери. Кавказец в презрительной насмешке кривил тонкие губы, мужики бледно усмехались, а Аркадий Григорьевич просто не понимал, что ему тут говорят. Нет, что-то понимал, что-то доходило, но... Он хотел спросить, почему здесь, в его спальне?.. что-то о Марине?.. о ней, нежной, мягкой, податливой... Не замечая, что делает, он, вытянув руки со скрюченными сужорогой пальцами, шел к горлу кавказца... Как можно?! Как можно?!
      Дождавшись, когда ополоумевший адвокат приблизится, мужчина вынул из кармана складную бритву и холодно раскрыл полированное лезвие. И конечно, Сосницкий не дотянулся; далеко вынырнувшая из манжета рука плавно, метко скользнула в замахе сверху вниз и тут же отпрянула, чтобы хлынувшая из горла кровь не запачкала костюма. А подскочившие сзади мужики уже раз за разом втыкали - в почки, печень, легкие, сердце! - длинные холодные ножи.
      Большое полное тело Сосницкого Аркадия Григорьевича умерло уже стоя, но не желая так быстро расставаться с, вообщем-то комфортной жизнью, ещё подергалось на полу. За этим внимательно наблюдали трое убийц, а также тень Марины, все ещё сидевшая на кровати. И наконец-то освободившаяся душа Аркадия Григорьевича, хоть и с внешней помощью, но все же обрекла покой.
      Смерть наступила окончательно.
      Кавказец наклонился к кровати и вытер окровавленное лезвие бритвы о покрывало, отчего Марине пришлось пододвинуться. Один из двух помощников, крупный, выпирающий из костюма мужик с перебитым носом и бесформенными ушами, стал осторожно обыскивать труп. Пачка долларов оживила всех. Потом южанин подошел к окну и стал смотреть на ярко блиставший напротив цирк. В сером дождливом мраке ночи цирк казался огромной елочной игрушкой, увеличенным стеклянным шаром, бережно уложенным на асфальт на радость смеющимся людям. Там, внизу, на полукруглых, прожекторами освещенных ступенях кишели, вытекая из яркой проймы дверей, мелкие темные силуэты и расходились веером в ночь, мимо подъезжающих за клиентами такси. И только когда поток расходившихся зрителей стал редеть, а огни на куполе стали гаснуть, предводитель бандитов отверулся и, скомандовав все ещё шарящим в единственной сумке Сосницкого напарникам, пошел к выходу, не забыв выключить за собой свет.
      ГЛАВА 3
      БОЛЬШОЙ ПРИЕМ
      Среди площадей, каменнных прямоугольников домов, сейчас за пеленой дождя смутно, хотя и вымыто выстраивающихся по собственному субординационному ранжиру, возникают улицы. Вот - мусороуборочные машины марки "Мерседес", убирают мусор; они, тяжело ревя, несутся во всю прыть, разнося зловоние, даром что их не останавливают работники ГИБДД, чтобы спросить пропуск-разрешение на проезд в зону садового кольца - убирать дрянь надо. Вот - сигналя, психуя и вопя проносятся машина реанимации, с головокружительной скоростью убегая от спешащей следом чьей-то смертью. Вот - важный государственный человек, может быть даже министр, спрятавшись за тонированным "Кадиллаком", тоже электронным воплем надрывая соответствующие звуковые механизмы, пробирается сквозь густеющий к вечеру поток машин, а постовой-милиционер отдает ему честь. Вот - час пик; все больше и больше людей, отвоевав за годы реформ свои личные импортные два метра (не деревянные - это еще, дай Бог, не скоро, а металлические, соответствующие размеру комфортабельного салона любимой машины), теперь теснятся, жмутся, гудят и сигналят фарами сквозь пелену дождя: службу уже оставили за капотом, а домой никак не могут доехать!..
      Игорь Семенович Кудрявцев ловко свернул в переулок, вырвался из тесного четырехколесного потока и дал газ - свободен.
      Вместе с мокрым запахом дождя кажется вливается в приоткрытое окно заполнившая улицы радость. Повод для этого имеется, даже несколько причин радоваться, о них приходится сейчас умалчивать, но то, что он спешит, а, главное, куда спешит - заставляет безудержно улыбаться. Он подрезает справа промелькнувшую "девятку"; водитель которой, высунув в окошко голову, что-то приветливо кричит ему вслед. Еще поворот, еще... добрался.
      Ах, Лиза! Дождь оплакивает разлуку с тобой - где-то ты прячешься за толстыми стенами! День поскучнел, не видя тебя, ночной совушки; неудержимая улыбка растягивает румяные губы Кудрявцева, сейчас лихо втиснувшего свою "Вольво" в только что опустевшее место в длинном ряду иномарок, приткувшихся носами к пешеходному тротуару, словно поросята к бесконечному брюху свиньи. В данном случае, весь этот высотный дом (где в снятой по контракту большой пятикомнатной квартире живет и она, Лиза), выступает аналогом этой самой свиньи, на ходу с усмешкой думает Кудрявцев и щурясь, разглядывает шикарный подъезд этой полугостиницы-полудоходного дома, темнеющий в туманной сырости ненастного дня. Однако, светятся два, стилизованных под железокованные, наружных фонаря, фотоэллементы которых среагировали на рано опустившиеся сумерки; матово, нерезко расплывался желтый свет, и это тоже было прекрасно, с улыбкой соглашается Кудрявцев.
      Он вышел из машины, щелкнул зонтиком, немедленно, большой птицей, взметнувшимся над ним, и с улыбкой огляделся окрест: сдвоенные корпуса гигантских, недавно отстроненных доходных башен блестели красноватой плиточной глазурью. Одна из этих башен, силой стратегического гения создателей, была превращены в соты офисов и по слухам, приносила колоссальный доход. Помещения второго корпуса сдавались под жилье, причем, часто тем же самым предпринимателям, что снимали и офисы. А внизу, как водится, поселились: салон-парикмахерская, прачечная, лавка автозапчастей и, продовольственный магазин и - в соседнем подъезде - ресторан.
      С довольной улыбкой обозрев все это великолепие, Кудрявцев вдруг нырнул внутрь своей машины, перегнулся к заднему сиденью, изо всех сил оттягивая наружу зонтик, словно бы боялся, как бы дождик не подмочил его зад и, наконец, выпростался наружу, держа в свободной руке великолепный букет красных роз.
      Окончательно запер машину и, держа розы вне сухого зонтичного уюта, чтобы небесные капли внесли в цветочную прелесть дополнительную свежесть, он прошел к бетонному козырьку подъезда.
      Охранник, высунувшийся ему навстречу, знал Кудрявцева давно, при встречах уже перебрасывался доброжелательными, информации не несущими, но привносящими удовлетворение обоим словечками: один ощущал свою близость к кругу пока недоступному, второй верил, что, по сути, все ещё плоть от плоти народной, - и оба ошибались, разумеется.
      - Ну как? - спросил один.
      - Да так же, дерьмово. А ты как?
      - Ничуть не лучше.
      Обычно на этом, к обоюдному удовлетворению, общение и заканчивалось. Кудрявцев уже собрался пройти к лифту, но тут Юра (так звали охранника) его остановил.
      - Подожди, Игорь. Тут вашему Семенову посылка. Мы не стали подниматься. Его, как обычно, дома нет, а Лиза просила до вечера не тревожить. Не мог бы ты занести коробку.
      И тут же, видя построжавшее лицо гостя, поспешил успокоить.
      - Нет, нет, мы слегка прослушали-проверили, там вроде никакой электроники нет. Так что не бомба. Да и Алексея Марковича так просто бомбой не возьмешь.
      - А посылка откуда?
      - Завез двоюродный брат. Сказал из деревни родственники мясо прислали. Он получил по почте на свое имя и, вот, завез. На черном "Джипе" подъехал, сказал, что Семенов будет рад. Продукты, по случаю, - в подарок и в знак уважения. Это он так сказал.
      - На "Джипе"? Что-то подозрительно, - Кудрявцев задумчиво переминался. Видно было, ему все это очень не нравится. Но и отказываться причин не было.
      - Ладно, Юра, давай занесу.
      Юра зашел за стекло своего наблюдательного поста, где были: два кресла, стол, три телефона, компьютер с двумя звуковыми колонками, весь день не смолкавшими и напольный железный ящик, может быть для хранения денег или оружия. Он нагнулся, поднял что-то и вышел, неся перевязанный крепкой бечовкой картонный ящик, довольно большой, сантиметров пятьдесят по граням, и тяжелый, оценил Кудрявцев, принимая груз.
      - А внутрь ты не заглядывал? - на всякий случай поинтерересовался он.
      - Нет, конечно. Видишь, он заклеен, прямо с почты. и сургучные печати целы. Не вскрывать же, сам понимаешь?
      - Конечно, - согласился Игорь, - кому нужны скандалы.
      - Так я позвоню Лизе, предупрежу, - сказал Юра.
      И, кивнув, ушел в аквариум, где тут же стал набирать номер.
      Подошел лифт. Кудрявцев зашел внутрь, нажал отогнутым от букета указательным пальцем кнопку седьмого этажа; лифт закрыл дверцы, поехали.
      Вышел на плащадку этажа и, по ковровой дорожке пошел в левое крыло. Шестьдесят седьмая квартира. Так же точно, как и в лифте отогнув палец, позвонил в дверь. Пение дверного звонка перешло в сухое щелканье замочного механизма, вход распахнулся и на пороге - Лиза: тонкая, высокая, в прямом, черно-маслянистом плаще, в блестящих колечках крупных завитков у висков, держа в руке маленькую красную сумочку, она зло смотрела на торопливо шагнувшего к ней гостя страшными, великолепными черными очами.
      - Лизик! В пробку попал. Спешил изо всех сил, милая! - тут же выкрикнул он и, словно щитом прикрываясь цветами, приблизился вплотную.
      - Не называй меня Лизик! - сердито сказала девушка, не обращая внимания на его поцелуй, но и не отстраняясь.
      - Я из-за тебя торчу здесь уже минут десять. В плаще. Ты позвонил и сказал быть готовой. Я, как дура, жду, а ты по пробкам прохлаждаешься. Если не можешь быть точным, не приглашай меня больше!..
      - Ну милая!
      - И сколько раз тебе повторять, что я не милая. Во всяком случае, не твоя милая, да и не собираюсь в ближайшем будущем быть твоей.
      Кудрявцев мигом поймал её на слове и, отдавая букет, вновь склонялся в поцелуе:
      - В ближайшем? А не в ближайшем?
      - Ни в ближайшем, ни в дальнем будущем. И хватит об этом, сколько тебе ещё говорить!
      - Молчу, молчу, - сказал Кудрявцев, чувствуя, как млеет и томительно стонет все внутри него из-за этой пленительной, жестокой, необузданной и прекрасной двадцатилетней женщины.
      Лиза между тем прошла в гостиную, взяла высокую хрустальную вазу, вышла в ванную. Через минуту, уже с водой и розами внутри, внесла обратно. Остановилась, раздумывая, куда поставить вазу. Зарылась лицом в букете, заметно смягчилась.
      Кудрявцев, чутко наблюдавший за ней, тут же ухмыльнулся.
      - И почему это вы, женщины, так любите цветы? Ведь если подумать, это же просто половые органы растений. Откуда у вас такая любовь к этим штукам?
      - И поэтому тоже, - сказала Лиза, не отрывая лица от роз.
      - Что "поэтому"? - не понял Кудрявцев.
      - Из-за этих твоих дурацкий замечаний я тоже не буду твоей, - сверкнув глазами, сказала она.
      Поставила вазу на столик.
      - Что это у тебя за ящик? Мы с ним поедем?
      - Ах да!.. - спохватился Кудрявцев. - Это твоему благоверному привезли. Охрана приняла, а тебя тревожить не стала, как обычно. Они все там к тебе пылают почтительным восхищением.
      - Поучился бы.
      - Учусь, учусь, - торопливо заверил Кудрявцев. - Только никто не ценит мои старания.
      - Ну не стой. Пойди поставь свой ящик в спальню. На стол или на табурет. Надеюсь, это не взрывное устройство?
      - Юрка внизу говорит, что проверил на предмет тиканья и прочей механизации. Да и мясом тянет. Давно отослали, наверное. Запашок уже. А ты что же, за Семенова боишься? Не бойся. Кто-кто, а уж он-то не попадется. А жаль, - добавил он и пошел в спальню, где на мягкий табурет с гнутыми венскими ножками, стоявший рядом с кованой жележной кроватью под розовым балдахином с цветочками, и взгромоздил тяжелую ношу.
      - Надеюсь, там не кирпичи, - заметил он, выходя.
      Лиза нетерпеливо ждала его у двери.
      - Долго ещё копаться будешь?
      Они вышли и захлопнули за собой дверь.
      Внизу охранник Юра вышел из стекла, дабы лично засвидетельствовать Лизе свое почтение. Впрочем, она нравилась всем мужчинам, конечно, в зависимости от ориентации, мельком подумал Кудрявцев. Молодой, очень высокий и ещё не успевший пополнеть от спокойной жизни, Юра, далеко вытянув над головой Лизы длинную руку, открыл и придержал тугую дверь.
      А дождь все так же мирно сыпал, и отдельные капли, сбитые порывами ветра с прямолинейного пути, залетали и под козырек подъезда. Лиза взяла Кудрявцева под руку и с усталым, злым терпением дожидалась, пока он раскроет зонтик, чтобы довести её к машине.
      - Как у тебя все долго получается, - сказала она.
      Кудрявцев усмехнулся, зонтик с шумом взмахнул крылами:
      - Ты меня ругаешь, словно давняя супруга. Этак я скоро начну всерьез надеяться...
      Он довел её до машины, открыл дверцу и, усаживая на переднее сиденье рядом с креслом водителя, уже склонялся к ней.
      - Мне надеяться?
      - Из-за тебя я вся вымокла. Закрой дверь! - приказала она и, дождавшись, пока он оббежит машину и сядет за руль, продолжила. - Если ты меня и дальше так намерен развлекать, то пеняй на себя.
      - Все, все, - сказал Кудрявцев, продолжая шалеть от её близости (она это отчетливо ощущала).
      Лиза раскрыла сумочку и вынула длинную кофейную сигарету. Кудрявцев немедленно извек из кармана зажигалку и поднес трепещущий огонек к её лицу, осветив и руку, голубовато-бледную, изысканно-худую, с длинными острыми ногтями.
      - Смотри на дорогу. Еще не хватало угробиться тут с тобой, - скосила она все ещё сердитый, сверкающий глаз.
      - Так куда ты меня везешь? - спросила она. - Ты обещал, что будет весело.
      - Можешь не сомневаться, золотко, - весело сказал он, вновь гибко изверувшись к ней.
      Она утомленно приспустила веки с длинными чудными ресницами.
      - Неужели трудно уяснить, что меня зовут Лиза и тоолько Лиза. А золотко, милая, любимая и прочая, прочая - только для одного человека.
      - Когда ты его бросишь? - спросил Кудрявцев и тут же замахал рукой. Молчу, молчу.
      За серым окном расплывчато и ярко проносились фары встречных машин, на мгновение слепя ветровое стекло. Уличные фонари, неоновая реклама, подсветки рекламных полотен над дорогой и вдоль дороги - из-за дождя и ранних дневных сумерек включенные раньше времени - празднично и изысканно сверкали, переливались. Машина ровно, легко плыла в густом потоке автомобилей, и в душе его продолжало гореть, грозящее в любой момент взорваться безмерным ликованием, предвкушение торжества, которое вот-вот... Боясь мыслями спугнуть грядущее счастье, он отвлекался.
      - Мой шеф окончательно сбрендил. Достал маршрут, по которому Марина отправилась к родственникам и двинул по её следам. Захотел приобщиться, хохотнул он.
      Лиза медленно выдохнула дым.
      - А мне его немного жаль.
      - Вот именно, немного.
      Они свернули с проспекта, проехали немного по улице, ещё раз повернули и, как это тут и там происходит в центре Москы, очутились на улочке старинных особняков. Здесь, как и везде, впрочем, исправно горели фонари. Они проехали небольшое посольство, ещё одно. Стали попадаться машины, приткнувшиеся к тротуару, гуще, гуще. И уже не постовые возле посольств, а совсем иного назначения милиционеры прохаживались вдоль иномарок. Охраняли машины, конечно.
      - Так куда мы едем? - спросила Лиза.
      - В особняк моего шефа. Сегодня большой прием. По случаю отпуска, объяснил Кудрявцев.
      Он назвал имя очень известного в стране политика, в настоящее время посла, который свой отпуск решил провести в Москве и теперь был нарасхват во всех приличных столичных домах. Сегодня его ждали как раз в особняке Сосницкого, куда Кудрявцев вез Лизу. Пока он объяснял цель праздника, у Лизы медленно, в равнодушном удивлении поднимались брови.
      - А меня ты зачем сюда тащишь? Ничего не понимаю, ведь Сосницкий уехал, ты сам сказал. Кто же организует всё? - с недоумением спросила она.
      Он торопливо стал объяснять, что хотя Сосницкого и нет в Москве, это ничего не меняет, прием организован для посла, запланирован давно и, кроме того, на самом деле ничего официального не будет. Обычно бывает очень весело, весь московский бомонд съезжается, такое можно увидеть - блеск!
      - Бомонд? - ещё более удивилась Лиза, отлично, впрочем уже все уяснившая и лишь затягивавшая свое, несколько наигранное, недоумение.
      Она ещё не решила, стоит ли идти туда или сразу отказаться.
      - Обещаю, будет весело. Это такая кунцкамера - сил нет!. У меня к тому же сегодня здесь назначена встреча, но это так, минутное дело. Надо одному человечку дать инструкции, что ему ещё сегодня делать. Да и полезно, знаешь, потолкаться в таких местах, народ полезный, сама увидишь. Приглашены, в основном, кое-кто из политиков, естесственно, друзья хозяина и почти вся богема, включая эстраду, балет, актеров и актерок. Правда забавно, увидишь, - уговаривал он.
      - А кроме того, - добавил Кудрявцев, - если тебя здесь запомнят, то ты приобретаешь массу сильнейших покровителей. Ты представить себе не можешь, как они друг друга вытягивают всюду, настоящая мафия.
      - Зачем мне чье-то покровительство? - недоуменно спросила Лиза.
      - Это ты зря. Не вечно же тебе надеяться на своего игрока. Сегодня ему везет, завтра - нет.
      - Ну,ну, - с улыбкой произнесла она, и тут они прибыли.
      ГЛАВА 4
      ЗАЧЕМ ТЫ ПРИВЕЗ МЕНЯ В ЭТОТ ВЕРТЕП
      Большой трехъэтажный особняк князей Глинских, не так давно числившийся в реестре памятников архитектуры, сейчас, несмотря на ранний час светился бесчисленными огнями. Расположенный в глубине усадьбы дворец, двумя крылами тянулся к чугунной ограде; двор, центр которого занимал небольшой действующий, а сейчас ещё и подсвеченный разноцветными прожекторами фонтан, был заставлен машинами. У ворот, при въезде во двор и у ярко освещенной двойной лестницы, под которой находилась дверь в погреба, стояли до десяти милиционеров и гораздо больше, может быть раза в три, - молодых людей в камуфляжной форме. Во дворе для "Вольвы" Кудрявцева места уже не было, им указали свободное место у тротуара, где они и припарковались. Подъезжали все новые и новые машины. Оттуда выходили мужчины и женщины, быстро, прикрываясь зонтиками, преодолевали моросящее пространство двора, вбегали по ступнькам лестницы и исчезали внутри. Игорь помог Лизе снять плащ, под которым оказалось темно-красное, почти черное в плохом освещении салона машины платье: длинное, облегающее, словно чулок, с большим разрезом на бедре, а сверху - обнажавшее прелестную гибкую шею, на которую туго спускались кольца черных завитков. "Чудо как хороша!" - с невольным, мучительным восхищением думал Игорь, принимая её сухую узкую руку, когда помогал выйти из машины.
      Когда поднимались по лестнице, Лиза равнодушно всем весом опиралась на его локоть и от этого тоже было мучительно-жарко. Большая прихожая кипела людьми, гудела голосами; у сплошных зеркал наскоро поправляли прически, атмосфера ожидания, предчувствие музыки, цветов, танцев - невольно захватили и Лизу. По ярко освщенной лестнице они, вслед за другими поднялись на один пролет и вошли в огромный зал. Две ливрейные фигуры важно охраняли вход, в то же время снисходительно кивками то ли приветсвовали гостей, то ли просто приглашали войти. Лиза, проходя мимо зеркал на лестнице, ещё раз бросила взгляд и снова осталась собой довольна. Впрочем, все равно. Вместе с ней отразилась входящая толпа белых, голубых, красных и черных платьев. Мужчины были одеты тоже свободно, смокинги встречались редко. Она чуть не забыла, куда попала и, вспомнив, решила просто присматриваться. Забавное место, решила она, может, будет и нескучно.
      При входе в первый зал музыка, равномерный гул голосов, шагов, экзальтированных вскриков, приветствий оглушили ее; свет и блеск ослепили.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14