- Где я их тебе найду? Все на прочесывании. Мне и вас-то оставили под слезные причитания.
      - А что делать будем?
      - Плакать, - разозлился вдруг Смирнов. - Думай! Мне за вас всех, что ли, думать?!
      - Конечно, непосильная для тебя задача, - охотно согласился Казарян.
      - Смотри у меня, Рома, язык в момент укорочу.
      - Это каким же макаром?
      - В отделение Крылова переведу.
      Команда Крылова занималась карманниками. Работа хлопотная, на ногах, почти всегда безрезультатная и оттого крепко неблагодарная.
      - Произвол - главный аргумент начальства, - попытался продолжить сопротивление Роман, но Смирнов внимания на это не обратил и спросил по делу:
      - Кто у них за Ивана проходил? Жорка Столб?
      - Вроде бы он.
      - Почему "вроде"?
      - Вон Сережа во мне сомнения разбудил. Сережа, скажи.
      Тихий Ларионов был известен своей неукротимой въедливостью. За это и ценили. Он поставил стакан на сейф, поднялся:
      - В деле странный диссонанс...
      - Ты не в консерватории, Сережа, - вкрадчиво заметил Казарян. - Ты попроще нам изложи, по-нашему, по-милицейски.
      - Саня, почему он меня перебивает? - невозмутимо пожаловался Ларионов.
      Смирнов взглядом осадил Казаряна и кратко предложил:
      - Продолжай, Серега.
      - В деле странный диссонанс, - упрямо настоял на своем Ларионов и разъяснил: - Замысел - одно, исполнение - другое, а завершение совсем уж третье.
      - Объясни конкретнее, - попросил Смирнов.
      - Задумана вся эта операция весьма остроумно, я бы даже сказал изящно. Исполнена же несколько грубовато - ну зачем было вохровца темнить, доски, по которым контейнеры катили, оставлены, следы от машины не уничтожены. Ну а уж Колхозник со шкурками на рынке - совсем никуда.
      - Выводы? - Смирнов входил в азарт.
      - Два последних этапа - это безусловно Жорка Столб. Задумал же всю операцию явно не он. И никто из тех, кто по этому делу проходил. Интеллектуальный уровень преступной группы оставляет желать много лучшего.
      - А что, Ромка, в Сережиных теориях что-то есть! - Смирнов тоже встал, малость побегал по комнате, подошел к окну, глянул на "Эрмитаж". Там уже горели огни, хотя было еще светло. - Все руки не доходят, с делом как следует познакомиться. Я же тебя просил, Роман, дать мне его!
      - Я тебе дал, и ты спрятал в свой сейф, - бесстрастно напомнил Роман.
      - А, черт, совсем забыл! - Смирнов кинулся к сейфу, зазвенел ключами, но в это время раздался другой звон - телефонный.
      - Майор Смирнов у телефона, - раздраженно представился он трубке, но через паузу раздраженную интонацию сменил на деловую. - Через три минуты буду.
      - Сам? - поинтересовался Роман. Смирнов кивнул.
      - Дождитесь меня. Я постараюсь быстрее отвертеться.
      Иван Васильевич стоял у окна и тоже смотрел на огни "Эрмитажа". На воле уже сильно посерело, и огни стали ярче.
      - Проходи, садись, гостем будешь.
      - Зачем вызывали, Иван Васильевич?
      - Господи, сколько же крови могут пролить убогие и осатаневшие недоумки! - выдохнул Сам, А Смирнов встрял:
      - Что надо сделать, чтоб они ее не пролили?
      - Перебиваешь начальство, Смирнов, грубишь.
      - В облаву, Иван Васильевич?
      - Ох и сообразительный ты, Смирнов! В облаву, в облаву! В Соломенной сторожке.
      - Когда?
      - Через два часа. Ты там со своими ребятами помоги.
      - Слушаюсь, - Смирнов встал.
      - И не обижайся. Нет у меня людей, нет.
      ...Александр заглянул в свой кабинет. Казарян и Ларионов увлеченно играли в тюремное очко.
      - Облава, бойцы! - оповестил их Смирнов. - По коням!
      Потеплело, потеплело наконец. Черная земля Страстного бульвара пронзительно пахла землей. Большие деревья были по-прежнему безлистны, но уже не мертвы. Их серые ветви серели по-весеннему. Они ждали настоящей жизни. И воздух стал другим. В нем любой звук несся далеко-далеко. Слышно было, как дребезжал трамвай на Трубной. Светились родным абажурным светом окна. Те, что в левой стороне Пушкинской площади. Призывно мерцал интимным пламенем ресторанный зал ВТО. Еще непривычно стоял Пушкин - лицом к Тверскому бульвару. На той стороне сияла огнями дежурная аптека и энергично функционировал пивной бар (с сорок девятого года - зал) номер три.
      Опять главный российский тракт. Двенадцатый троллейбус по позднему времени пер, победно подвывая со страшной силой. Мелькали остановки Маяковская, Васильевская, Белорусский вокзал. Открылось широкое, в два полотна, Ленинградское шоссе. Улица Правды, гостиница "Советская". Пролетел мимо милый, словно на картинке из детской книжки, домик в псевдоготическом стиле, начался забор Петровского парка.
      От стадиона "Динамо" троллейбус пошел мягче и ровней. Этот отрезок шоссе строили пленные немцы. Военно-воздушная академия в Петровском дворце, метро "Аэропорт"...
      Иногда по ночам, когда мать бывала в рейсе, приходила соседка Валя, влюбленная в него до ненависти. Она приходила таясь, потому что он хотел, чтобы было так. Он не любил ее и она знала, что он не любит ее, но все равно приходила. Она-то любила. Он был одинокий мужик и поэтому не прогонял ее, что было бы честнее. А изредка он хотел, чтобы она пришла. Хотел он этого и сегодня. И она, будто зная, пришла.
      ...Они лежали рядом, усталые и отчужденные. Александр, чувствуя изначальную свою вину, ласково погладил ее по щеке. Она тут же заплакала.
      - Ну, что ты, Валюша, - дежурно утешил он, - все хорошо.
      - Что, что хорошо? - спросила она, не переставая плакать.
      Он не знал, что в данном случае хорошо, а что плохо. Сказал:
      - Успокойся. Мы же вместе. Вот и хорошо.
      - Кому хорошо? Тебе? Мне?
      - И тебе, и мне.
      - Как же, как же! Ты измучил меня, понимаешь, измучил! Я, как воровка, пробираюсь к тебе, когде нет твоей матери, я боюсь, что кто-нибудь увидит меня, услышит! Я никому не могу сказать, что я люблю тебя!
      - Господи! - сквозь зубы простонал он. Она затихла, потершись мокрым лицом о его бицепс. Потом рывком подняла голову и стала целовать его в плечо, в шею, в висок.
      - Я измучилась, Саша, и тебя измучила. Ну, прости меня, прости!
      - Эх, жизнь-жестянка. - Только и сказал он. Опять лежали молча.
      - Я тебе киевскую котлету принесла и салат. Утром позавтракай, как следует. А то все сухомятка. Язву заработать можно. Только разогрей обязательно.
      Валя работала официанткой в ресторане "Загородный" в Покровском-Стрешневе.
      - Ладно, - согласился Александр, подумал и спросил, чтобы был разговор: - Как там у вас в "Загородном" мои уголовнички?
      - Теперь все, как уголовники. Нахальные, рукастые, - забрюзжала вдруг жлобским голосом Валя. - Даже твой Алька разлюбезный. Недавно с компанией был.
      - Что, руки распускал?
      - Язык свой поганый распускал.
      - Удивительное дело профессия, - тихо посмеявшись, сказал он. Говорила нормально, а как о работе своей вспомнила, так официанткой заголосила.
      - А ты иногда, как милиционер говоришь.
      - Да уж, куда деться, - согласился он и зевнул.
      - Устал?
      - Работы много, Валюша.
      - И завтра рано вставать. Спи милый. - Она теплой ладошкой прикрыла ему глаза. Он с готовностью их закрыл. - Спи, любимый, спи родной.
      - А ты? - уже расслабленно спросил он.
      - А я пойду. Спи, спи, спи...
      Он тотчас заснул, а она ушла.
      С утра неожиданно образовалось окно, и Казарян решил попытать удачу. К десяти он устроился в обжитом местечке за забором на улице 1905 года. Малолетняя шпана просыпается поздно, и он был уверен, что Геннадий Иванюк еще не ушел.
      В половине двенадцатого тот наконец явился на белый свет. Видимо, очень любили родители своего Гену. В щегольской буклевой кепке-лондонке, в сером пальто с широкими ватными плечами, в ботинках на рифленной каучуковой подошве, Геннадий Иванюк выглядел полным франтом. Прямо-таки студент-стиляга.
      Студент-стиляга перешел улицу и стал спускаться вниз, к метро. Казарян вел его на достаточном расстоянии, проклиная про себя свою заметную внешность. И чернявый, и перебитый, расплющенный боксом нос, и четкий след на скуле. Все это наверняка запомнил Стручок и доложил приятелю, какой мент к нему приходил.
      В киоске у Пресненских бань Иванюк взял кружку пива и выпил ее не спеша. Ехали они недолго, одну остановку. На "Киевской" вылезли наружу. Иванюк, нарушая, пересек проезжую часть и вдоль штакетника чахлого сквера направился к недействующему павильону старой линии метро. Казарян вошел в скверик и присел на лавочку у контрольного пункта троллейбусных маршрутов. Было без пяти двенадцать. Казарян хорошо видел, как Иванюк подошел к пивному ларьку у трамвайной остановки и взял две кружки пива, большую и маленькую.
      - Смотри, не обоссысь! - негромко пожелал Казарян, развлекая сам себя.
      Неторопливый паренек был Гена Иванюк. Высосал пиво и тихо так, нога за ногу, побрел к углу Дорогомиловской улицы. У пивного ларька остановился.
      - Неужели еще пить будешь? - злобным шепотом осведомился Казарян. Нет, Гена передумал-таки, направился к Бородинскому мосту. Невесть откуда рядом с ним оказался быстрый гражданин. Скорее всего из-за молодых деревьев, высаженных в честь трехсотлетия объединения Украины с Россией.
      Ромка Цыган? Гражданин обнаружил свой профиль, повернувшись к Иванюку и продолжая что-то темпераментно втолковывать ему. Точно, Ромка Цыган. Казарян перебежал к молодым деревцам - поближе бы, поближе. Длинный поводок чреват неожиданностями. Двое взошли на Бородинский мост. Зазвенел трамвай, и это был конец. Казарян смотрел, как трамвай поравнялся с любезной его взору парочкой, и Ромка Цыган побежал, наращивая скорость, рядом с ним, уцепился за поручень, прыгнул на подножку, сделал приветственно ручкой и уехал к Плющихе.
      Не догнать. Казарян без интереса наблюдал за Иванюком, который возвратился к метро и исчез в его дверях.
      Со злости Казарян зашел в деревяшку, ту, которую так и не посетил любитель пива Гена Иванюк, и взял кружку. Казарян стоял за столиком у окна, пил пиво и смотрел на прохожих. Люди в черном, синем, коричневом невеселая серая толпа. Казарян вздохнул и допил остатки. К часу дня он был в МУРе.
      Ты где шлялся? - нелюбезно осведомился Смирнов.
      - Где надо, - огрызнулся Казарян.
      - Надо здесь. Следователь требует уточнений по делу Витеньки Ящика и Сени Пограничника. Отправляйся-ка к нему.
      - А ты?
      - А я наконец складское дело полистаю.
      Обиженный Казарян ушел. Смирнов открыл сейф, достал дело и углубился в чтение. Сей момент раздался звонок. Конечно же, Верка-секретарша.
      - Александр Иванович, срочно на совещание.
      ...Все-таки не выспался. Комиссар из главного управления журчал о профилактике, о неравнодушном подходе и о пользе коллективных комплексных мероприятий. Укачивало. Александр пялил глаза, чтобы не заснуть, приказывал себе не спать, старался всерьез думать о не сделанной еще работе. Не помогало. По-прежнему вело. Тогда он упер локоть в колено, ладонью решительно закрыл лицо - как бы для глубоких раздумий. И заснул. Проснулся от криков - начались прения. Кричали долго. Тут не поспишь. Но все когда-нибудь кончается. Кончилось совещание. Комиссар-начальство пожал руку нашему комиссару и отбыл.
      - Все свободны! - распорядился Сам и добавил: - Смирнов останется.
      - Побыстрее - как бы еще кого-нибудь не оставил - все покинули кабинет.
      - Ты почему на совещании спишь? - грозно потребовал ответа комиссар.
      Смирнов не испугался, знал, что Иван Васильевич сам бы поспал на этом совещании, если б мог.
      - Потому что не выспался, - отчаянно ответил Смирнов.
      - Дерзишь, а начальству дерзить не положено.
      - Не положено, чтобы отдел без начальника был. Не могу я, Иван Васильевич, разорваться - и отделением руководить, и с опергруппой выезжать и на совещаниях сидеть. Когда же новый начальник отдела придет?
      - А сам-то не хочешь начальником быть?
      - Пока не хочу.
      - Почему так.
      - Рано еще. Голову надо в порядок привести. У меня пока голова оперативника. Не более того.
      - Что ж, приводи свою голову в порядок. Может, потом она нам пригодится. Вот что, Смирнов, ты Скорина из области знаешь?
      - Значит, Игоря к нам - начальником. Другого не надо, Иван Васильевич.
      - С тобой, Смирнов, хорошо дерьмо есть. Обязательно изо рта вырвешь.
      - Не прогадаете, Иван Васильевич, ей богу, не прогадаете!
      - Ну, раз такой человек, как ты, одобряет, значит, будем назначать.
      ...От радостного этого известия расхотелось спать, и поэтому дело читалось легко. Он проштудировал половину, когда вернулся Казарян.
      - Три часа задаром убил! Ну, буквоед, ну, зануда! - Казарян сел.
      - Теперь хоть все в порядке?
      - Как в канцелярии у господа бога, - Казарян вытянул ноги и признался: - Я сегодня, Саня, Цыгана упустил.
      - Что так? - хладнокровно поинтересовался Смирнов.
      - На длинном поводке вел, чтоб не узнали, а он на ходу в трамвайчик, и будь здоров. Мальчики нам нужны, и чтоб понезаметнее были, похожие на всех, как стертый пятак.
      - И чтобы роту. Не меньше.
      - Иронизируй, иронизируй! Все равно без наружного наблюдения настоящей работы не будет.
      - Надо мечтать! Кто это сказал? - задумался Смирнов. - А в общем, некогда нам мечтать, Рома. Давай-ка по делу пройдемся. Кое-что занятное имеется...
      Зазвонил телефон. Оба с ненавистью смотрели на него.
      Грабанули известного писателя. И, естественно, - сразу же МУР. В помощь райотделу. Муровская бригада прибыла в роскошный дом на углу Скаковой и Ленинградского шоссе, когда там всю ночь шуровали районные.
      - Вам помочь? - спросил Александр у старшего группы, который диктовал протокол осмотра. Тот, оторвавшись от дела, кинул недовольный взор на печального гражданина, скромно стоявшего у притолоки, и ответил, как бы не отвечая:
      - Раз знаменитость, значит, МУР подавай, районные пентюхи обязательно завалят!
      - Мы собачку привезли, - сообщил Казарян.
      Районный пожал плечами:
      - Пробуйте. Только, по-моему, сильно все затоптали.
      Казарян спустился к машине, чтобы позвать Семеныча с его Верным, а Смирнов подошел к печальному гражданину.
      - Вы хозяин квартиры? - спросил Александр.
      Гражданин печально кивнул и вдруг быстро-быстро заговорил, уцепившись сильными пальцами за борт смирновского пальто.
      - Я не могу понять, почему он сердится. Я никого не вызывал, я только позвонил в союз оргсекретарю, спросил, что делать в таких случаях. Он сказал, что все возьмет на себя.
      - А в районное отделение кто сообщил?
      - Дворник наш, Галия Асхатовна. Она всегда после трех к нам убираться приходит. Пришла - а дверь не заперта, и никого нет. Она сразу к участковому.
      - А вы, э-э-э... - Смирнов намекнул на то, чтобы писатель назвался.
      - Василий Константинович, если позволите, э-э-э...
      - Александр Иванович. А вы, Василий Константинович, всегда в первой половине дня изволите отсутствовать?
      - Ни боже мой, Александр Иванович. Жена - да, дочка тоже. Жена на работе, дочка в институте, а я с утра до двух за письменным столом.
      - Почему же сегодня вас не было?
      - Срочно вызвали на заседание секции прозы.
      Старший из-за плеча на них недовольно посмотрел, давал понять, что разговор ему сильно мешает. Смирнов взял писателя под руку:
      - Мы мешаем, Василий Константинович. Где мы можем без помех поговорить?
      - Пойдемте на кухню, Александр Иванович.
      В стерильно чистой кухне на столе стоял пустой графинчик и пустой стакан. Смирнов понятливо ухмыльнулся:
      - От расстройства чувств позволили?
      - Не скрою: хотел было. Да он меня опередил.
      - Кто "он"?
      - Да вор этот.
      - Интересно. А много в графинчике было?
      Василий Константинович указал пальцем уровень. Грамм по сто-сто пятьдесят, не больше.
      - Я, честно говоря, днем не употребляю. Но сегодня, сами понимаете... - неизвестно почему оправдываясь, пояснил писатель.
      - А еще какая-нибудь выпивка в доме есть?
      - Отсутствует. - Писатель вздохнул. - Меня Ирина Всеволодовна бдит.
      - Что же из квартиры взяли, Василий Константинович?
      - Шубу жены, довольно дорогую, из обезьяны, каракулевую дочкину, два моих костюма, и так, по мелочам.
      - Что за мелочи?
      - Побрякушки всякие. Кольца, кулоны, часы. Они все в шкатулке лежали.
      - Действительно побрякушки или золото настоящее?
      - Золотые, естественно. Кольцо - маркиза с бриллиантами, кольцо с порядочным изумрудом, бирюзовый гарнитур, часы швейцарские в осыпи...
      - Ничего себе побрякушки. А деньги?
      - Денег в доме не держу. Понемногу в карманах, в сумках. А он, видно, деньги искал. Весь мой стол перевернул, мерзавец.
      - Спасибо, Василий Константинович. Скажите, а ребята стакан и графинчик смотрели?
      - Смотрели, смотрели. Сказали, что отпечатков нет, в перчатках, мол, работал.
      Смирнов прошел в спальню, куда уже переместилась группа. Старший вопросительно посмотрел на него.
      - По-моему, Скачок, - поделился своими соображениями Александр.
      - По-моему, тоже, - саркастически согласился старший.
      - Высокий профессионал. Работал в перчатках, ни одного пальчика. Замок отжат мастерски, взято все по точному выбору.
      - Скажите, - робко поинтересовался писатель, - почему когда вот здесь, в спальне, стояли прекрасные кожаные чемоданы, он, для того, чтобы уложить вещи, полез на антресоли и достал драный фибровый?
      Из-за спины писателя Казарян дал нужные разъяснения:
      - Чтобы все соответствовало, товарищ писатель. Вор чемодану и чемодан вору.
      - Не понял, - обернулся к Казаряну писатель.
      В ватнике и кирзачах и с заграничным чемоданом, представляете? Лакомый кусок для любого милиционера.
      - Теперь понял! - ужасно обрадовался писатель.
      - Мы вам не нужны? - спросил у старшего Смирнов.
      - Да уж как-нибудь обойдемся.
      - Эксперта я вам оставлю. А мы, Рома, с тобой пойдем погуляем.
      На улице встретили недовольного Семеныча и удрученного Верного. Семеныч, чтобы избежать подначки, начал первым:
      - Вы бы еще нас на улицу Горького вывели или на площадь Свердлова! Найдешь тут! Только собаку нервируют.
      - Докуда хоть довел? - миролюбиво поинтересовался Александр.
      - До Беговой. А там уж полный бардак, только нюх собаке портить.
      Смирнов посмотрел на Верного. Тот, будто понимая, виновато отвел глаза.
      - Не унывай, кабыздох!
      - Собачку не смей обижать. Если что - я виноват, - сказал Семеныч. Ничего не ответив, Смирнов ободряюще похлопал того по спине и вместе с Казаряном пошел дальше. Они пересекли Беговую и поплелись вдоль церковной ограды стадиона Юных пионеров. Из-за угла выползал трамвай. Двадцать третий номер.
      - А ну-ка покажи, как от тебя Цыган ушел! - требовательно предложил Александр.
      - А вот так! - заорал Казарян и с ходу набрал немыслимую скорость. Хотел вспрыгнуть на подножку, хотел, чтобы этого не смог сделать Смирнов, хотел уехать один, показал кукиш оставшемуся Александру. Казарян вспрыгнул на первую площадку прицепного вагона и торжествующе обернулся. Смирнов из последних сил бежал рядом с последней площадкой. Успел-таки, зацепился, прыгнул на подножку, глянул на Казаряна и показал ему кукиш. Роман ликующим криком вопросил:
      - Куда едем, Саня?
      - За кудыкину гору! - весело ответил Александр.
      За счастье - стоять на подножке мотающегося вагона и весело перекрикиваться с приятелем, стоящим на другой. Это счастье - ехать по знакомой, привычно любимой Москве, где они - ее истинные жители. Это счастье - ни о чем ни думать и лицом ощущать плотный несущий на тебя воздух. Молодые были еще тогда, здоровые...
      Они пересекли Ленинградское шоссе и по Дворцовой аллее вышли к устью Красноармейской улицы. Справа, на отшибе и от Красноармейской, и от высоких прекрасных деревьев причудливых аллей, рядом со складом, расположенным в бывшей церкви стиля ампир, стояла обширная пивная.
      Смирнов распахнул дверь, и они через предбанник проникли в помещение. Переполненная лишь в дни футбольных матчей, когда болельщики в предвкушении невиданного зрелища сдерживали свое возбуждение употреблением горячительных напитков до и расшатанную непредсказуемыми перипетиями игры психику теми же напитками после, пивная эта в обычные дни посещалась лишь немногими завсегдатаями.
      Двое офицеров-летчиков торопливо допивали пиво. Допили и стремительно удалились. А другая пара застряла ненадолго: молодые инженеры-конструкторы из ильюшинской шарашки, приняв по сто пятьдесят, бурно спорили по производственным вопросам. В углу щурился от удовольствия только что захмелевший алкоголик.
      За стойкой у сатуратора несла бессменную вахту буфетчица Дуська. К ней, весь сияя от возможности лицезреть такое, и направился Александр.
      - Сколько же ты лет за стойкой, добрая душа! - произнес он проникновенно и повернулся к Роману. - Помню, как она меня еще несовершеннолетнего жалела! Не положено вроде, ан нет, пожалеет пацана, нальет.
      - Несовершеннолетним спиртные напитки запрещено продавать, - сурово сказала Дуся.
      - Ты что, не узнала меня, Дусенька?
      - Узнала, Санечка. По шуткам твоим нахальным узнала.
      Александр был совсем рядом. Облокотился о стойку, грустно так посмотрел ей в глаза.
      - Что ты у него купила, Дуся?
      - Не понимаю, о чем вы, Александр Иваныч.
      - Ого, официально, как на допросе! И сразу с отказа. А если шмон с понятыми? Если найду? Соучастницей пущу, Дуся.
      Дуся тут же уронила слезу. Крупную, умелую. Смирнов ждал. Она достала из рукава кофты платочек, промокнула глаза, и высморкалась.
      - Ничего я у него не покупала. В залог взяла.
      - Покажи.
      Она выдвинула денежный ящичек и положила на стойку кольцо с зеленым камнем. Подошел Казарян, глянул на кольцо через Сашино плечо, удивился:
      - Вполне приличный изумруд. Вполне, вполне.
      - Изумруд, не изумруд, а на золоте - проба.
      - Сколько ты ему за кольцо отвалила? - ласково спросил Александр.
      - Я не покупала, я в залог. Сто пятьдесят ему налила.
      - Ты мне зубы не заговаривай. Сколько?
      - Двести рублей.
      - Вот и ладушки. А теперь - по порядку, и не торопись, с подробностями.
      Не впервой. Дуся рассказывала, как под протокол.
      - Часов в двенадцать явился. Тихий такой, спокойный. Постоял в дверях, осмотрелся - и ко мне. "Дусенька, - говорит, - край. Срочно к сестре ехать надо, а, как на грех, ни копейки. Возьми у меня кольцо, последнюю память о матери. Слезами обливаюсь, но продаю". Столковались на двух сотнях. Я ему сто пятьдесят налила и кружку пива. Отошел он к столику, за которым Кащей стоял, выпил свои сто пятьдесят, поговорили они с Кащеем и ушли. Все.
      - Чемодан при нем был? - задал первый вопрос Александр.
      - Явился-то без чемодана. А потом, когда они вышли, я в окно глянула. Вижу: с чемоданом идет. Значит, в тамбуре его оставлял.
      - Кащей - это Серафим Прохоров?
      - Он самый, Санечка.
      - Совсем, что ли, спился?
      - Пьет, сильно пьет.
      - А живет все там же, на Красноармейской?
      - Там же, там же. Напротив ильюшинской шарашки.
      Хоть и тихо говорила Дуся, но при словах "ильюшинская шарашка" инженеры быстро подняли головы от кружек и опасливо осмотрелись.
      - Наказала ты себя на двести рублей, - сказал Александр, взял со стойки кольцо и осторожно спрятал его во внутренний карман. - Тронулись, Рома.
      ...На углу Красноармейской возвышалось монументальное здание клуба летчиков - бывший ресторан сомнительной репутации "Эльдорадо". Напротив соперничало с ним шиком конструктивистское чудо - жилой дом работников авиации, в первом этаже которого находился гастроном. Заглянули туда. В винном отделе Смирнов спросил:
      - Кащей сегодня водку брал?
      - А когда он ее не берет? - вопросом на вопрос ответила ленивая продавщица.
      - Сколько бутылок взял?
      - А кто ты такой, чтобы тебе отвечать? - не могла перейти на ответы женщина.
      Вопросами отделывалась. Александр развернул удостоверение, показал. Продавщица с удовлетворением усмехнулась:
      - Достукался, значит. Три поллитры он взял. И не сучка, а "Московской".
      - Гуляет, выходит. Ну, будь здорова, тетка! - пожелал ей Александр и двинулся к выходу. Примолкнувший Казарян уважительно двинулся за ним.
      Во дворе кащеевского дома женщина рубила дрова.
      - Серафим дома? - спросил Смирнов.
      Женщина разогнулась, воткнула топор в колоду, заправила под платок высыпавшиеся из-под него волосы и ответила недобро:
      - Где ж ему быть? Если не в пивной, то дома.
      - Как к нему пройти?
      - По лестнице на второй этаж. Вторая комната направо.
      Казарян переложил пистолет в карман.
      - Что ж, правильно, - кивнул Смирнов, но свой оставил под мышкой. Начнем, помолясь.
      Казарян резким ударом ноги открыл дверь и влетел в комнату. Следом за ним в помещение вошел Смирнов и прикрыл за собой дверь.
      За столом сидели двое, распивали. Но сейчас отвлеклись от хорошего занятия: смотрели на вошедших.
      - Оружие на пол! - приказал Смирнов.
      Кащей молчал, улыбался длинной застывшей улыбкой.
      Второй ответил спокойно:
      - Оружия никогда не ношу. Мне отягчающих не надо.
      - Пощупай его, Казарян.
      - Встать! - велел Казарян, и неизвестный гражданин послушно поднялся. Под мышками, под ремнем спереди и сзади, по карманам, в промежности, по голенищам скоро и умело проверил Роман и доложил, что не врет неизвестный. Пусто.
      Смирнов демонстративно, так, чтобы все видели, переложил пистолет, ногой придвинул к двери табуретку, сел на нее, не вынимая руки из кармана, распорядился:
      - Иди позвони, Рома! Чтобы сразу подавали.
      Роман вмиг ссыпался по лестнице. Не снимая с лица улыбки, Кащей сказал:
      - А я тебя помню, Александр.
      - Я тебя тоже, Серафим Николаевич.
      - Выходит, вора из тебя не получилось, и ты решил в цветные перекраситься.
      - Выходит так, Кащей.
      Разговор иссяк. Маялись в ожидании. Первым не выдержал неизвестный гражданин:
      - За что тормознул, начальник?
      - За кражу квартиры на Скаковой.
      - Ошибка вышла, начальник. Не был я там и знать ничего не знаю.
      - Зато я знаю.
      - Вещички-то нашел, начальник?
      - Не искал пока.
      - Вещичек нет, и кражи нет, начальник.
      - А мне много не надо, по малости обойдусь. Одного колечка от Дуськи хватит.
      Теперь все замолчали окончательно. Бывал в таких норах Смирнов, и часто бывал. Нищета закоренелого пьянства: неубранная кровать, грязное тряпье вместо постельного белья, взлохмаченное, как в бурю; подобранная на помойке мебель: разномастные табуретки, кухонная тумбочка с сортирным деревянным запором вместо стола. Господи, а запах! Пахло прокисшим алкоголем, нечистым потом, перебродившей помойкой.
      Зашумела под окном машина: Казарян загонял ее прямо во двор.
      - Пойдемте, граждане, - буднично сказал Александр.
      - А я-то зачем? - спросил Кащей.
      - Для порядка, - ответил Александр, и все трое спустились по лестнице.
      Кащей и гражданин привычно направились к распахнутым дверцам "воронка".
      - Не торопитесь, граждане, чистым, свежим воздухом подышим, - сказал Александр и оглядел двор. - В кащеевский сарай вы его не поставили, не дураки, в чужие - опасно, под замками они, да и заметить могут, за поленницами, ясное дело, не спрячешь. Вот что, Рома. Переверни-ка собачью будку.
      Казарян поднатужился и перевернул конуру. Конура встала на бок и обнаружила старый фибровый чемодан.
      Смирнов поднялся к себе в кабинет. За ним как привязанный плелся Казарян.
      - У тебя что, дел нет? - спросил Александр, усаживаясь. Роман сел напротив, устало растер ладонями лицо.
      - Саня, расскажи, как это ты сделал?
      - Ты же видел.
      - Видел, но почему именно так? Почему сразу в цвет?
      - Все примитивно, Рома, как обезьянья задница.
      - Не прибедняйся. Ты - великий сыщик, Саня.
      Смирнов тихо засмеялся и смеялся долго. Потом сказал:
      - Я - бывшая шпана, Роман. Я с московской окраины. Я такой же, как они. И поэтому мне не надо залезать в их шкуру, чтобы представить себе, как они могут действовать. Мысленно я просто действовал в этих обстоятельствах.
      - И как ты действовал в сегодняшних обстоятельствах?
      - Действовал все-таки он. Когда я увидел до капли выжатый графинчик, то понял, что маэстро с сильнейшего бодуна. Просто так выпить на работе профессионал себе не позволит. А то, что в квартире писателя действовал профессионал, понятно с первого взгляда. На скачок, Рома, он пошел непохмеленным, с нервишками врастопырку, - такого тоже просто так не бывает. Значит, вчера пропил все до копейки. Квартира без наводки тоже выбрана безошибочно. Следовательно, он или местный, или очень хорошо знает этот район.
      И вот он собирает вещички и выходит с чемоданом. Денег по-прежнему нет, а душа горит, писательские сто граммов ему - как слону дробинка. На что выпить? Надо реализовать взятое по мелочам. У Белорусского вокзала суета, народу полно, товар спокойно не предложишь, да и милиция там постоянно. Беговая - слишком близко. Лучшее место - пивная на аллеях, к тому же известно, что Дуська по-тихому принимает товар. Нешумно, народу мало, подходы хорошо просматриваются, чуть что - можно задним ходом уйти в эльдорадовские переулки, где хрен его найдешь. И он туда отправился. А потом отправились и мы.
      - Железная логика! - восхитился Казарян.
      - Логика, Рома, появилась задним числом. Сейчас, когда я вслух рассуждаю. А тогда просто шел, как лунатик, его путем, и все.
      - Завидую тебе, Саня.
      - А я тебе. Конечно, в таких случаях тебе, Рома, будет труднее, чем мне. Хоть и путался ты с приблатненными, но ты - интеллигентный, воспитанный, с хорошо тренированным мышлением человек. Ты мыслишь глубже, остроумней, масштабнее. Со временем ты будешь моим начальником.