Посвящение

великому человеку[438]

Вознамерившись a priori[439] посвятить любовные похождения дяди Тоби мистеру *** – – я a posteriori[440] нахожу больше оснований посвятить их лорду ***.

Я бы от души скорбел, если бы это возбудило ко мне ревность их преподобий; ведь на придворной латыни a posteriori означает целовать руки с целью добиться повышения по службе или вообще какого-нибудь блага.

О лорде *** я не лучшего и не худшего мнения, чем был о мистере ***. Почести, подобно оттискам на монетах, могут придать идеальную и местную ценность куску неблагородного металла; но золото и серебро будут иметь хождение повсюду без всякой иной рекомендации, кроме собственного веса.

То же самое благорасположение, которое внушило мне мысль обеспечить получасовое развлечение мистеру ***, когда он был не у дел, – руководит мной еще сильнее в настоящее время, поскольку получасовое развлечение будет более полезным и освежающим после работы и огорчений, чем после философской трапезы.

Нет лучшего развлечения, нежели полная перемена мыслей; ничьи мысли не разнятся полнее, чем мысли министров и невинных любовников, вот почему, когда я завожу речь о государственных деятелях и патриотах и обозначаю их признаками, которые способны будут предотвратить на будущее время путаницу и ошибки на их счет, – я имею в виду посвятить этот том некоему любезному пастуху.

Словом, рисуя таким образом его воображению новый круг предметов, я неизбежно дам отвлечение его пылким любовным мечтаниям. А тем временем

пребываю

АВТОРОМ.

Глава I

Призываю все силы времени и случая, ставящие столько помех на нашем жизненном поприще, быть мне свидетелями, что я никак не мог приступить всерьез к любовным похождениям дяди Тоби до настоящей минуты, когда любопытство моей матери, как она его назвала, – – или некоторое другое побуждение, как склонен был думать отец, – – внушило ей желание подглядеть в замочную скважину.

«Назовите это настоящим именем, дорогая моя, – проговорил отец, – и смотрите тогда в замочную скважину, сколько вам угодно».

Только брожение той кислоты, небольшая доза которой, как я уже не раз говорил, была в крови у моего отца, могло дать вырваться подобному намеку – – отец был, однако, по природе человек прямой и благородный, во всякое время готовый внять голосу убеждения, поэтому, едва он произнес последнее слово своей нелюбезной реплики, как почувствовал укор совести.

Моя мать шла в это время колыхающимся супружеским шагом, просунув левую руку под правую руку мужа, так что ладонь ее лежала на тыльной стороне его руки, – она приподняла пальцы и опустила их – движение это едва ли можно было назвать легким ударом; а если это был удар – – то даже казуист затруднился бы сказать, был ли он знаком протеста или покаянным признанием; отец, который с головы до ног был самой чувствительностью, определил его правильно. – Совесть укорила его с удвоенной силой – – он поспешно отвернул лицо свое прочь, а мать, вообразив, что вслед за головой повернется и его туловище, чтобы идти домой, занесла наискось правую ногу, пользуясь левой в качестве точки опоры, и оказалась прямо перед отцом, так что, повернув голову, он встретился с ее глазами. – – Новый конфуз! он увидел полную неосновательность своего упрека и тысячу оснований упрекнуть самого себя – – тонкий голубой холодный кристалл пребывал со всеми влагами в таком безмятежном покое, что в глубине его можно было бы увидеть малейшую частицу или крупинку желания, если бы оно было, – – но его не было – – и каким образом вышло, что я так сластолюбив, в особенности незадолго до весеннего и осеннего равноденствия, – – один бог ведает. – – Моя мать – мадам – – никогда такой не была, ни по природе, ни в силу воспитания, ни вследствие примера.

Всякий месяц года и во все критические минуты как дня, так и ночи кровь бежала по ее жилам размеренным, ровным потоком, и она ни в малейшей степени не горячила ее чересчур усердным чтением душеспасительных книг, которые, имея мало или вовсе не имея смысла, часто понуждают природу разыскивать таковой. – – Что же касается моего отца, то он не только не возбуждал и не поощрял ее к подобным вещам своим примером, но поставил делом своей жизни удалять от нее все соблазны этого рода. – – Природа все сделала, чтобы избавить его от этого труда, и, что было довольно-таки непоследовательно, отец это знал. – – И вот сегодня, 12 августа 1766 года, я сижу в лиловом камзоле и желтых туфлях, без парика и без колпака – – ни дать ни взять – живое трагикомическое воплощение его пророчества о том, что «по вышеуказанной причине никогда я не буду думать и вести себя подобно всем остальным детям».

Ошибка моего отца заключалась в том, что он обрушился на мотив поступка матери, вместо того чтобы обрушиться на самый поступок: ведь, разумеется, замочные скважины сделаны для других целей; и если рассматривать этот поступок как противоречащий прямому назначению вещи и не признающий замочной скважины тем, что она есть, – – он оказывался насилием над природой и постольку был, как видите, преступным.

Вот почему, с позволения ваших преподобий, замочные скважины дают больше поводов для греха и беззакония, нежели все прочие скважины на этом свете, вместе взятые – —

– – что и приводит меня к любовным похождениям дяди Тоби.

Глава II

Хотя капрал, верный своему слову, приложил все старания получше завить дядин парадный парик рамильи, но за недостатком времени не мог добиться больших результатов: последний слишком много лет пролежал сплющенный в углу старого походного сундука дяди Тоби, а так как складки слежавшихся вещей расправить не легко и употребление огарков требует известного умения, то дело шло не столь гладко, как было бы желательно. Чтобы внушить парику вид более выигрышный, капрал раз двадцать откидывался назад, сощуривая глаза и вытягивая руки. – – Даже ее сиятельство хандра, бросив на него взгляд, не могла бы удержаться от улыбки – – парик завивался где угодно, только не там, где его хотел завить капрал; легче было воскресить мертвого, нежели взбить два-три локона там, где, по мнению капрала, они послужили бы к его украшению.

Вот какой он был – или, вернее, вот каким он показался бы на ком-нибудь другом; но мягкое выражение доброты, разлитое на лбу дяди Тоби, так властно уподобляло себе все окружающее и Природа, вдобавок, написала таким красивым почерком на каждой дядиной черте джентльмен, что ему были к лицу даже выцветшая шляпа с золотым позументом и огромная кокарда из поредевшей тафты; сами по себе они гроша не стоили, но как только дядя Тоби их надевал, они принимали праздничный вид, они как будто выбраны были рукою Искусства, чтобы показать его в самом выгодном свете.

Ничто в мире не могло бы содействовать этому могущественнее, нежели голубой с золотом мундир дяди Тоби, – – если бы для изящества не было необходимо в какой-то мере количество: за пятнадцать или шестнадцать лет, прошедших с тех пор, как он был сшит, благодаря совершенно бездеятельному образу жизни дяди Тоби, редко ходившего дальше своей заветной лужайки, – голубой с золотом мундир сделался ему до того узок, что капрал лишь с величайшим трудом мог натянуть его на дядины плечи; переделка рукавов делу не помогла. – – Он был, однако, покрыт позументами спереди и сзади, а также вдоль боковых швов и т. д., согласно моде времени короля Вильгельма; словом (я сокращаю описание), он так ярко сверкал на солнце в то утро и имел такой металлический и воинственный вид, что если бы дядя Тоби вздумал произвести атаку в доспехах, ничто не могло бы лучше заменить их в его воображении.

Что касается тонких пунцовых штанов, то портной, распоров их в шагу, оставил в великом беспорядке. – —

– – Да, мадам, – – но надо обуздать свое воображение. Довольно, если я скажу, что штаны эти накануне вечером признаны были негодными, и так как другого выбора в гардеробе у дяди Тоби не было, то он вышел из дому в красных плисовых.

Капрал нарядился в полковой мундир бедного Лефевра; подобрав волосы под шапку монтеро, которую он подновил по этому случаю, Трим следовал за своим господином на расстоянии трех шагов; дух воинской гордости вспучил его рубашку у запястья, где на черном кожаном ремешке, завязанном в узел и кончавшемся кисточкой, висела его капральская палка. – – Дядя Тоби нес свою трость, как пику.

– – «Во всяком случае, выглядит это недурно», – сказал про себя отец.

Глава III

Дядя Тоби не раз оборачивался назад, чтобы посмотреть, каково поддерживает его капрал, – капрал каждый раз при этом кружил в воздухе своей палкой – но легонько, без хвастовства – и самым мягким тоном почтительнейшего поощрения говорил его милости: «Не робейте».

Однако дядя Тоби испытывал страх, и страх нешуточный: ведь он совершенно не знал (в чем упрекал его отец), с какого конца надо подступать к женщинам, и потому никогда не чувствовал себя непринужденно ни с одной из них – – разве только они бывали в горе или в беде; жалость его не имела тогда границ; самый куртуазный герои рыцарских романов не проскакал бы дальше, особенно на одной ноге, чтобы осушить слезы на женских глазах, и все-таки, если не считать единственного раза, когда миссис Водмен удалось этого добиться от него хитростью, он никогда не смотрел пристально женщинам в глаза и в простоте сердца часто говорил отцу, что это почти столько же и даже столько же дурно, как говорить непристойности. – —

– – А хотя бы и так? – отвечал отец. —

Глава IV

– Она не может, – проговорил дядя Тоби, остановившись в двадцати шагах от дверей миссис Водмен, – она не может истолковать это в дурную сторону.

– – Она это истолкует, с позволения вашей милости, – – сказал капрал, – совершенно так же, как вдова еврея в Лиссабоне истолковала посещение моего брата Тома. – —

– – А как она его истолковала? – спросил дядя Тоби, поворачиваясь лицом к капралу.

– Ваша милость, – отвечал капрал, – знает постигшее Тома несчастье, но это дело не имеет с ним ничего общего, кроме того, что если бы Том не женился на вдове – – или если бы богу угодно было, чтобы они после свадьбы начиняли свининой свои колбасы, честного парня никогда бы не подняли с теплой постели и не потащили в инквизицию. – – Проклятое это место, – примолвил капрал, качая головой, – если уж какой-нибудь несчастный туда попал, он остается там, с позволения вашей милости, навсегда.

– Совершенно верно, – сказал дядя Тоби, пасмурно посмотрев на дом миссис Водмен.

– Ничего не может быть хуже пожизненного заключения, – продолжал капрал, – и милее свободы, с позволения вашей милости.

– Ничего, Трим, – сказал дядя Тоби задумчиво. —

– Когда человек свободен, – с этими словами капрал описал в воздухе концом своей палки такую линию – –

Тысячи самых замысловатых силлогизмов моего отца не могли бы доказать убедительнее преимущество холостой жизни.

Дядя Тоби внимательно посмотрел в сторону своего дома и своей заветной лужайки.

Капрал необдуманно вызвал своей палочкой духа размышления, и ему ничего больше не оставалось, как снова его заклясть своим рассказом, что капрал и сделал, прибегнув к следующей совершенно не канонической форме заклинания.

Глава V

– Место у Тома, с позволения вашей милости, было хорошее – и погода стояла теплая – вот он и начал серьезно подумывать о том, чтобы зажить своим домом; тут как раз случилось, что один еврей, державший в той же улице колбасную лавку, умер от закупорки мочевого пузыря, оставив вдове своей бойкую торговлю. – – Том и подумал (так как все в Лиссабоне по мере сил заботились о своих выгодах), что не худо бы предложить этой женщине свою помощь в ее работе. И вот, без всяких других рекомендаций к вдове, кроме намерения купить в ее лавке фунт колбасы, – Том вышел из дому – рассуждая про себя по дороге, что, пусть даже случится самое худшее, он все-таки получит за свои деньги фунт колбасы, – если же счастье ему улыбнется, он устроится на всю жизнь, получив, с позволения вашей милости, не только фунт колбасы – но также жену – и колбасную лавку в придачу.

– Все слуги в доме, от первого до последнего, пожелали Тому успеха; я, с позволения вашей милости, как сейчас вижу: Том весело идет по улице в белом канифасовом камзоле и в белых штанах, сдвинув шляпу набок, помахивая тросточкой и находя для каждого встречного улыбку и дружеские слова. – – Но увы, Том, ты больше не улыбнешься, – воскликнул капрал, опустив глаза, словно он обращался к томившемуся в подземелье брату.

– Бедный парень! – сказал растроганный дядя Тоби.

– О, это был, с позволения вашей милости, честнейший, беззаботнейший юноша, в жилах которого текла когда-нибудь горячая кровь. – – —

– – Значит, он похож был на тебя, Трим, – с живостью сказал дядя Тоби.

Капрал покраснел до кончиков пальцев – слеза застенчивости – слеза благодарности дяде Тоби – и слеза сокрушения о несчастиях брата выступили у него на глазах и тихонько покатились по щекам; глаза дяди Тоби загорелись, как свеча загорается от другой свечи; взявшись за отворот Тримова кафтана (некогда принадлежавшего Лефевру) как будто для того, Чтобы дать отдых хромой ноге своей, а в действительности чтобы доставить удовлетворение более деликатному чувству, – – он молча простоял полторы минуты, по истечении которых отнял свою руку, а капрал, поклонившись, продолжал рассказ о Томе и вдове еврея.

Глава VI

– Когда Том, с позволения вашей милости, подошел к лавке, там никого не было, кроме бедной девушки-негритянки[441] с пучком белых перьев, привязанных к концу длинной палки, которым она отгоняла мух – не убивая их. – – Прелестная картина! – сказал дядя Тоби, – она натерпелась преследований, Трим, и научилась милосердию. – —

– – Она была добра, с позволения вашей милости, и от природы, и от суровой жизни; в истории этой бедной заброшенной девчурки есть обстоятельства, способные тронуть и каменное сердце, – сказал Трим; – как-нибудь в ненастный зимний вечер, когда у вашей милости будет охота послушать, я вам их расскажу вместе с остальной частью истории Тома, потому что они с нею связаны. – —

– Смотри же, не забудь, Трим, – сказал дядя Тоби.

– Есть у негров душа? смею спросить вашу милость, – проговорил капрал (с сомнением в голосе).

– Я не очень сведущ, капрал, в вещах этого рода, – сказал дядя Тоби, – но мне кажется, бог не оставил бы их без души, так же как тебя или меня. – —

– – Ведь это значило бы чересчур превознести одних над другими, – проговорил капрал.

– Разумеется, – сказал дядя Тоби. – Почему же тогда, с позволения вашей милости, обращаться с черной девушкой хуже, чем с белой?

– Я не вижу для этого никаких оснований, – сказал дядя Тоби. – —

– – Только потому, – воскликнул капрал, покачав головой, – что за нее некому заступиться. – —

– – Именно поэтому, Трим, – сказал дядя Тоби, – – мы и должны оказывать покровительство ей – и ее братьям также: сейчас военное счастье вручило хлыст нам – – у кого он может очутиться в будущем, господь ведает! – – но в чьих бы руках он ни был, люди храбрые, Трим, не воспользуются им бессердечно.

– – Сохрани боже! – сказал капрал.

– Аминь, – отвечал дядя Тоби, положив руку на сердце.

Капрал вернулся к своему рассказу и продолжал его – – но с некоторым замешательством, природа которого для иных читателей, может быть, непонятна: дело в том, что, благодаря многочисленным внезапным переходам от одного доброго и сердечного чувства к другому, он утратил, дойдя до этого места, шутливый тон, придававший его рассказу осмысленность и одушевление; дважды попробовал он взять его снова, но не добился желательных результатов. Наконец, громко кашлянув, чтобы остановить обратившихся в бегство духов веселой шутки, и в то же время пособив Природе с одной стороны левой рукой, которой он уперся в бок, и поддержав ее с другой стороны правой, которую он немного вытянул вперед, – капрал кое-как напал на прежний тон; в этой позе он и продолжал свой рассказ.

Глава VII

– Так как у Тома, с позволения вашей милости, не была в то время никакого дела к мавританке, то он перешел в соседнюю комнату поговорить с вдовой еврея о любви – – и о фунте колбасы; как я сказал вашей милости, будучи человеком открытой души и веселого нрава, все помыслы которого были написаны на лице его и в каждом движении, он взял стул без долгих церемоний, но в то же время с большой учтивостью, придвинул его к столу и сел возле вдовы.

– Нет ничего затруднительнее, как ухаживать за женщиной, с позволения вашей милости, когда она начиняет колбасы. – – Том завел о них разговор; сперва серьезно: – «как они начиняются – – каким мясом, какими травами и пряностями», – потом с некоторой шутливостью: – «Какие для них берутся кишки – не бывает ли, что они лопаются. – – Правда ли, что самые толстые всегда самые лучшие», – – и так далее – стараясь только скорее недосолить, нежели пересолить то, что он говорил о колбасах, – – чтобы сохранить за собой свободу действий. – —

– Пренебрегши именно этой предосторожностью, – сказал дядя Тоби, положив руку на плечо Трима, – граф де ла Мот[442] проиграл сражение под Виннендалем; он слишком поспешно устремился в лес; не сделай он этого, Лилль не попал бы в наши руки, так же как Гент и Брюгге, последовавшие его примеру; надвигалась зима, – продолжал дядя Тоби, – и погода настолько испортилась, что если бы не такой оборот событий, наши войска наверно погибли бы в открытом поле. – —

– – После этого разве нельзя сказать, с позволения вашей милости, что битвы, подобно бракам, совершаются на небесах? – Дядя Тоби задумался. – —

Религия склоняла его сказать одно, высокое представление о военном искусстве побуждало сказать другое; не будучи в состоянии сочинить ответ, который в точности выражал бы его мысль, – – дядя Тоби ничего не ответил; тогда капрал закончил свой рассказ.

– Заметив, с позволения вашей милости, что он имеет успех и что все сказанное им о колбасах принято благосклонно, Том принялся понемногу помогать вдове в ее работе. – – Сперва он держал колбасу сверху, в то время как она своей рукой проталкивала начинку вниз, – – потом нарезал веревочек требуемой длины и держал их в руке, откуда она их брала одну за другой, – – потом клал их ей в рот, чтобы она брала их по мере надобности, – – и так далее, действуя все смелее и смелее, пока наконец не отважился сам завязать колбасу, между тем как она придерживала открытый ее конец. – —

– – Вдовы, с позволения вашей милости, всегда выбирают себе во вторые мужья человека, как можно менее похожего на их первого мужа; поэтому дело было больше чем наполовину слажено ею про себя прежде, нежели Том завел о нем речь.

– Однако она попыталась было притворно защищаться, схватив одну из колбас, но Том моментально схватил другую…

– Заметив, однако, что в колбасе Тома больше хрящей, – – она подписала капитуляцию, – – Том приложил печать, и дело было сделано.

Глава VIII

– Все женщины, – продолжал Трим (комментируя рассказанную историю), – от самой знатной до самой простой, с позволения вашей милости, любят шутку: трудность в том, чтобы ее скроить по их вкусу; вроде того, как мы пробуем нашу артиллерию на поле сражения, поднимая или опуская казенные части орудий, пока не попадем в цель. – —

– – Твое сравнение, – сказал дядя Тоби, – мне нравится больше, чем сама вещь. – —

– – Оттого что ваша милость, – проговорил капрал, – больше любите славу, нежели удовольствие.

– Мне думается, Трим, – отвечал дядя Тоби, – что еще больше я люблю людей: а так как военное искусство, по всей видимости, стремится к благу и спокойствию мира – – и в особенности та его отрасль, которой мы занимались на нашей лужайке, ставит себе единственною целью укорачивать шаги честолюбия и ограждать жизнь и имущество немногих от хищничества многих – – то) я надеюсь, капрал, у нас обоих найдется довольно человеколюбия и братских чувств для того, чтобы, заслышав барабанный бой, повернуться кругом и двинуться в поход.