Глава шестнадцатая

Автобус в то утро словил солнышко, оно туманило воздух в проходах между рядами, в причудливых клубах сигаретного дыма и беспорядочных изгибах летающей пыли другие пассажиры казались не такими важными персонами, как раньше. Не совсем богами вчерашнего дня.

Стивен дивился на легкость, охватившую его, до паранойи боялся, что может расхохотаться прямо здесь, перед сидящими в автобусе, от опутавших его паутиной первых признаков счастья —так ему было непривычно их прикосновение. Откуда они взялись? Оттого, что он провел время с Люси? Оттого, что Зверюга съела свою первую порцию говна? Или это ликование, это чувство собственных возможностей значит, что наконец пришел к нему подарок от мертвой коровы? Он согнул руку, напряг мышцы, чтобы посмотреть, стал ли он сильнее. Черт его знает.

Через полчаса, стоило ему войти в перерабатывающий цех, воздушная, глядящая в окно эйфория от поездки на автобусе испарилась. Тут опять все стало реальным. Тяжесть пушки и потоки крови из несколько стершихся тошнотворных воспоминаний превратились в волнующие, неизбежные факты, напоминающие о себе красными пальцами с острыми ногтями, которые лезут в голову, и от них не отмашешься.

Он шел за остальными рабочими, опустив глаза в пол, и боялся, что они увидят на нем метину убойного цеха, узнают о пережитом там тайном опыте. Он сел у мясорубки подальше от всех, уставился на отмытую сталь рабочей поверхности, ослепленный миллионами извилистых царапин, ловивших свет и превращающих его в яркий плоский клубок.

Поток мяса хлынул, как только раздался гудок, время стало кусками кровоточащего мяса. Стивен изо всех сил работал, стараясь не думать, потому что стоило ему начать, как мысли путались. Он не понимал, что тогда произошло в убойном цехе. Он был напуган… Но ведь была же та волна счастья в автобусе. Теперь он снова испытывал страх —перед кровью, вырезанием дыр в корове, безумным, безудержным бесстыдством забойщиков, и тем, что он не знал, что все это ему дало.

Когда он услышал позади себя голос, при мысли, что это Крипе, мороз пробежал у него по коже. Но голос звучал слишком плавно, в нем было слишком много влажной глубины, чтобы принадлежать уверенному в себе кровожадному бригадиру.

Голос снова позвал его по имени, он явно проделал по горлу длинный путь. Стивен резко повернулся на табурете. Только белая стена и внизу у самого пола —вентиляционная решетка. А потом какое-то движение за решеткой — и вот Стивен на коленках вглядывается туда, прижавшись лицом к окошку. Там, в полумраке, куда не доходил свет, виднелись очертания кого-то, мягко кивающего головой, похожей на наковальню. Мерцали ясные глаза, в их спокойствии было что-то нахальное. Темная масса подошла на свет.

— Пиздец тебе. Наебет тебя этот Крипе, пижончик.

Это была корова. Большая часть ее туши скрывалась ниже пола, но Стивен догадался, что перед ним взрослое животное. Рыжый гернзейский бык. Он разглядел безукоризненные изгибы лба и щек песочного цвета, более темные шоколадные рот и ноздри, круги вокруг глаз, словно у барсука. В какое-то безумное мгновение Стивен решил было, что, погляди он пристальней, животное растает и исчезнет.

Но оно было настоящим и никуда не делось.

— Чего?..

— Ну, да, чувачок, я бык. Можешь потрогать.

Стивен просунул пальцы через решетку. Скотинка как скотинка, теплая и крепкая.

— Потрогал?

Стивен кивнул, но, как ни крути, он ни черта не понимал.

— Ладненько. Теперь слушай, чувачок, будешь дальше ходить с Крипсом в убойный цех — пиздец тебе. Ты думаешь, это тебе как-то поможет, да ни фига подобного. Ты прошлый раз блевал, вот и сделай вывод.

— А ты откуда знаешь?

— Ох, парнишка, мы все время за этим наблюдаем. И Крипса знаем. Он здесь всю жизнь, и такое не первый раз случается. Он тебе насвистел, что забойщики не похожи на других людей, я прав? Болтал о власти, о свободе делать что хочешь? А ты подумал: «Вот это, блядь, мне и нужно. Он прав, эти ребята сильно отличаются от других».

— Не знаю я, что мне и думать.

— Ну да, но ты ведь этого хотел?

— А кто бы отказался?

— Кто спорит? Но ты что, не понял, что это все дерьмо собачье? Конечно, эти ребятишки на других не похожи, но не потому, что они лучше. Блядь, целыми днями они рубят нас на куски, насилуют, чего ж удивляться, что они чуть другие. Но дело не в чудесах, о которых говорит Крипе, ни хуя подобного. А вся фишка, блядь, в том, что ты перестанешь что-либо чувствовать, и тебе, козлу, надо сходить к врачу, если ты решил, что так и надо.

Стивен откинулся назад и сел на корточки. Голова была забита бычьей телегой, которую он не хотел слушать. Он хотел силы, обещанной ему Крипсом, хотел превратить себя в киношного персонажа, хотел набраться духу избавиться от Зверюги и построить себе жизнь.

— Ты, наверное, ошибаешься. Откуда корове знать, что изменит человека? Бык топнул копытом и повел плечами.

— Хуйли ты выебываешься, чувак? Думаешь, у нас мозгов нет? Мы наблюдаем за этими ребятишками со стороны, ни фига они не сверхчеловеки, как им кажется, можешь мне поверить. Тебе это сейчас неохота выслушивать? Лады. Но запомни, что я тебе сказал, пиздец тебе светит. А вот идет наш дружок Крипстер. Увидимся.

Гернзеец щелкнул хвостом, повернулся и побежал в темноту. Стивен посмотрел через плечо и увидел в дальнем конце перерабатывающего цеха Крипса, который направлялся к нему.

Ломти мяса на конвейере сырой кучей собрались у мясорубки, некоторые попадали на пол. Он спокойно и неторопливо поднялся, принялся кидать их в машину. И ждал, когда на его плечо ляжет рука.

Ну вот, наконец. Крипе рядом с ним, совсем рядом, шершавая рука скользит от плеча к шее, гладит, стискивает его.

— Ну, ты как, чувак? Вчерашний день все еще живет в тебе?

— Не знаю.

Крипе хохотнул.

— Не бойся, что тебя вырвало. Каждый раз будет мутить все меньше и меньше, пока совсем не перестанет тянуть блевать.

— Я не этого боюсь. Просто хочется понять, что все это значит.

— Если тебе нужен именно смысл, у тебя есть великолепная возможность заняться его поисками. Пойдем, я отведу тебя в убойный цех.

Крипе столкнул его со стула, и они пошли по этажу, Стивен чувствовал себя кораблем, разбитым волной Крипсовой воли.

Невозможно было охарактеризовать Крипса со всеми этими делами и оценить травму смерти. Крипе сказал одно, бык другое — а тело, которое колбасило и рвало, вроде бы соглашалось с быком. При этом головой Стивен страстно желал измениться и, не зная, каким путем следовать, но не в силах отказаться от попытки заполучить счастье, занял выжидающую позицию и ждал, что решение появится само.

Крипе провел его на платформу в убойном цехе и прижал приклад арбалета к голове. Забойщики оказались где-то далеко, мир сузился до рвача и загоняемой туда коровы. Вокруг него не было ничего, кроме… тупого чувства, что происходящее неизбежно и ему неподвластно. Это вот-вот начнется — массовая резня на много часов подряд. Ни одна вчерашняя корова, ни отдельный эпизод непристойной подноготной коровьей смерти, но полноценное участие в том, что, как сказал Крипе, делает этих людей тем, кто они есть.

— Ты помнишь, что такое оружие в руках. Хорошо. Держи крепко здесь, и собственный хуй поднимет тебя над твоей слабостью. Давай, чувак. Я немного посмотрю на тебя.

Стивен пробил дыру в коровьей голове, собственным телом почувствовал смерть животного, ощутил на лице брызги крови.

Пушка отдала назад по цепочке, забойщики вытащили еще трясущуюся корову из рвача, подвесили ее на конвейер. Потом назад, крепко прижать к голове следующей коровы и спустить курок.

Его вырвало на третью корову прежде, чем он смог ее убить.

Краем глаза он видел, как Крипе дрочит. А еще знал, что тот возбуждается на него, а не на умирающую корову. Ну и хрен с ним. Он был внутри себя, смотрел, как он убивает, и не мог остановиться. Все быстрее и быстрее, в брызгах, фонтанах, сгустках крови, осколках черепов и струях говна. Быстро, чтобы сгореть в лихорадке, чтобы она унялась. Но конца не предвиделось, и Крипе выбросил сперму ему на ногу; спина и руки болели от тяжести арбалета, от крови и пота одежда приклеилась к туловищу, волосы прилипли ко лбу.

Коровы все подходили, и каждая забирала с собой какую-то часть его, снимала стружки чувствительности, восприятия, забот. Его грабили, насиловали. Какую-то часть его, которую он не хотел терять, жгло, и от нее оставался только запекшийся рубец. В промежутках между волнами тошноты и отчаянными молчаливыми мольбами о том, что утрата не будет вечной, закрадывалась в голову мысль, что бык из вентиляции был прав. Он был насмерть перепуган. Но события смирительной рубашкой привязали его к платформе и держали его руки на пушке.

Он стал утрачивать восприятие. Он опустился в длинные алые желобы, где не было ничего, кроме его тела, раскачивающегося над защитным ограждением, и далеких рывков на конце руки. В эти периоды он не видел, не слышал, утрачивал обоняние. Он чувствовал лишь движение, и он позволил ему укачивать себя, пока он не заснет, увлекать в пустоту, где ужас коровьей смерти не исчезал сам собой.

А потом он снова возвращался в происходящее, чувствовал каждую выемку на арбалете, видел каждую шерстинку на коровьем затылке, каждое кровяное тельце, танцующее в воздухе. Затем краски сгущались, словно цвет каждого предмета уничтожал сам себя, становясь насыщенным и резким.

В одно из таких пробуждений он обнаружил, что прижат к боку коровы — спустился на пол убойного цеха вместе с Крипсом и шестью другими рабочими. Член его проник в животное через дыру в шкуре. Там было мокро, органы непредсказуемо скользили вокруг. Забойщики держали его за руки.

Гамми визжал где-то возле задницы. С его лица капало говно, он вертелся в каком-то странном танце, а его кожистый хуек плескался по бокам животного.

— Ну, понял теперича, на что нужны коровки, уебок? Теперича ты понял, что хотел сказать Гамми. А думал, небось, что я просто ублюдок с отъеденным ебалом?

Гамми откинул голову и завопил в крышу:

— Господи Иисусе, я люблю коровок!

Никто его не слушал. Крипе стоял поодаль и содомил телку, упершись в забойщиков остекленевшим от восторга взглядом, будто среди разгула садизма ему открывались некие истины.

Рабочие принялись громко мычать, трясти головами и изо всех сил вопить, сильно вытягивая губы. Стивен делал то же самое, и все они двигались быстрее, пока коровьи кишки не полезли на-РУжу.

Когда он кончил в сырые внутренности коровы, ему захотелось кричать. Ему хотелось кричать потоком раскаленных добела слов, которые сожгут этот грех, в который он с такой горячностью позволил себя завлечь. Но легкие были парализованы кошмаром, как в детских снах, когда чудовище лезет через дыру в стене, головы, истекая слюной, подбираются к кровати, а ты хочешь криком позвать папу, но тело просто-напросто отказывается повиноваться твоим приказаниям, и ты умрешь, если не издашь хоть какой-то звук, и вот ты выгибаешься так, что только голова и пятки продолжают касаться матраса… но толку в этом нет.

И Стивен свалился на пол и отключился.

Глава семнадцатая

Было темно. Сознание заползало обратно рваными серыми тряпками, по лоскутку за раз, истрепанное за время его отсутствия. Он чувствовал тяжесть собственной спины на холодном бетонном полу, тяжесть навалившейся черной тишины. Время шло, рассекая воздух, туда-сюда ходили крупные фигуры, невнятно бормотали глубокие голоса. Он открыл глаза, моргнул и поднялся на локоть. Бормотание усилилось, вокруг сомкнулись тени. В бедро легонько толкнули копытом.

— Говорил же, пиздец тебе.

Бычок из вентиляции.

Стивен стоял в кругу коров, голова кружилась, подташнивало, а ровный строй брюх процокал к стенам убойного цеха, открыв свет. Дюжина бурых, пестрых и черных коровьих морд дернулась в его сторону. Пытаясь разглядеть его, словно в нем было нечто, что им необходимо узнать.

Он зажмурился от неожиданно яркого света. Больше в убойном цехе никого не было. Стояла глубокая ночь, рабочие давно ушли. Слабый гало-геновый свет наполнял зал воспоминаниями об убийствах. Стивену стало плохо.

— Хорошо провел время? Делал то, что хотел от тебя мистер Крипе?

Он нагнулся и сблевал.

— Ох ты господи! Думал стать большим и сильным мужиком, как остальные парни. Что-то сейчас ты на такого не тянешь. Скажи мне, чувачок, тебе понравилось нас убивать?

Стивен не ответил.

— Тебе повезло, что мы такие добрые, докопались до причин, почему ты это сделал. Мы могли бы пришить тебя, педрила.

Бык качнулся в сторону, тяжело дыша через нос, но Стивен не чувствовал опасности. Целью этого сборища было нечто большее, нежели возмездие.

— Давай, чувак, залезай, прокатимся.

— Куда?

— Ты давай, залезай.

Был ли у него выбор в этой опасной компашке? Ослабевший Стивен еле залез на широкую спину Гернзейца, вытянулся на животе, поближе к шее, будто жизнь этого животного могла своим теплом прогнать смерть других.

Они шумно протопали мимо загона к вентиляции. Решетка была открыта и висела на одном шурупе. Каждая корова опускалась на брюхо и, мыча и ругаясь, проскальзывала в дыру, направляясь всей массой в пространство впереди. Свет убойного цеха погас, и последняя корова вернула решетку на место.

Группа быстро передвигалась по трубопроводам. Блестящая листовая сталь бросала на них рябь отблесков, золотилась в свете слабых лампочек, натыканных одна на каждые десять ярдов Стивен вцепился в Гернзейца, ветер от движени: трепал ему волосы. Коровы шли более или мене дружно, наращивая скорость, превращаясь в одн бегущую массу. В них жила радость движени: скорости, и неуклюжие в состоянии покоя туш становились изящными.

Через двести ярдов группа повернула, проле ла через отверстие в стене из плакированной сг ли, нырнула, словно поезд на американских гс ках в грубо выдолбленный туннель, в лабири проходов и залов.

Несмотря на все еще владевший им ужас уб( ного цеха, Стивен затрепетал.

— Что это за место?

Пришлось орать Гернзейцу прямо на ухо, V бы слова не утонули в грохоте.

— Старые сточные трубы, старые линии под; ки, дыры в земле, туннели. Мы их нашли и со( нили между собой. Они приведут в любое м< чувачок. В любое место в городе. Городская ж

— Бред какой-то.

— Что мы живем у тебя под ногами? Поч Первых из нас Крипе оставил ночью в заго мы смылись. Нашли вентиляцию и быстре съебали. А потом, чувачок, нас стало болыш ровы любят ебаться, не меньше некоторых л И жрачки здесь навалом. Не клевер, надо дз но ни хуя, не так уж плохо.

— Разве он не пытался вас найти?

— Крипе? Это было давно, когда он еще не считал себя богом. Обоссался, конечно, зуб даю, но нас найти не пытался. Но всегда, блин, следил, чтобы больше никого не забыть в загоне. И еще он никогда не остается в убойном цехе один.

Они пробежали вдоль платформы старой станции метро; некоторые коровы принялись гудеть как поезд, посмеиваться друг над другом, щипать друг друга за уши и хвосты, притворяясь, что это не они.

— А почему вы не убежали за город?

— Блядь, чувак, если люди увидят, как мы бродим за городом, они тут же загонят нас обратно. К тому же, прожив здесь некоторое время, нас не тянет в другое место.

— Здесь безопасно?

— Ага, и еще кое-что. Оттого, что глаза у нас расположены в некотором роде по бокам головы, когда мы бежим по туннелям, мы испытываем удивительно яркое чувство скорости. Мы ощущаем себя лошадьми… мы больше не коровы.

Коровы стрелой пролетели сквозь еще один туннель.

— Посмотри на свет впереди. Если двигаешься достаточно быстро, похоже на строб. Видишь? С ума сойти, ага?

Линия маленьких лампочек, расположенных на стенке туннеля, ярко горела, ослепляя Стивена. Потом они оказались в темноте. Полной. Стивен почувствовал, как пол резко пошел вниз, ощутил приближение к некому центру, дому, услышал

МЭТТЬЮ СТОКОУ 97

4 Коровы

крики животных. Появляется возможность, есл* что, треснуть коров по мере того, как они удлиняют шаг, наращивают скорость.

Вдруг свет. И пространство. Прорыв в открытое место. Зал с колоннами, такой просторный, что до стен не доходил мягкий оранжевый свет, сочившийся сквозь старые воздухопроводы под высоким сводчатым потолком. Компания пролезла в зал, затем замедлила шаг, словно их отключили от источника питания. Замедлила шаг и на остатках скорости смешалась со стадом, расходившимся от небольшого ручейка в центре пещеры.

Гернзеец же остановился у входа, и Стивен увидел две сотни коров. Некоторые жевали жвачку, спали, болтали между собой, пили из ручья, пукали, трахались, играли.

— Ничего особенного, но мы здесь живем. Слезай, парниша.

Стивен соскользнул на грязный пол и вдохнул запахи стада — тепла, навоза, пота, коровьего дыхания, коровьего присутствия.

— Мне у вас нравится, кажется, что снаружи ничего не существует.

— Ага, только не раскатывай губу, чувак. Это земля коров, и ты не можешь остаться.

— А тогда почему меня сюда привезли?

Гернзеец ходил вокруг Стивена, нарезал круг за кругом, словно о чем-то думал.

— Крипе… Ты, чувачок, знаешь ли, увидишь, что он такое. Он для нас вроде символа всего самого важного. Символ смерти, пыток, насилия, всего, что он делает и получает от этого удовольствие и учит этому других людей. Когда первым из нас удалось сбежать, мы жили ради мести. Мы усердно трудились, собрали стадо, нашли это место, приспособились к новой жизни. Но все это время мы знали, что он творит над нашими братьями на поверхности. Больно было осознавать, что мы ничего не можем с этим поделать. Понял, о чем я говорю? Пока Крипе жив, нам тут не совсем заебись.

— Убив его, вы не остановите убийство коров.

— Блядь, а то я не знаю! Но он больше жить не будет. Ты не представляешь, что это такое — стоять в загоне, смотреть на всю эту хуйню, зная, что придет и твоя очередь. Что такое обсираться со страху, сломаться еще до того, как он положит на тебя руку. Помяни мое слово, любой из нас сдох-пет, только бы добраться до этого мудилы.

— Вас тут вполне достаточно…

— Ё-мое, Крипе слишком осторожен. Он не дает нам ни малейшей возможности.

Гернзеец перестал нарезать круги.

— И поэтому мы притащили тебя сюда.

— Хотите, чтобы я его пришил?

— Нет, мы хотим, чтобы ты сделал так, что его сможем пришить мы. Приведи его ночью в убойный цех. Оставь одного. Просто приготовь его для нас тепленьким, вот и всё.

— Это то же самое.

— Этот мерзкий мужик — подлый убийца. Видел, что происходит из-за него? Это так и надо? Ну-ка, чувак, скажи-ка мне, это, по-твоему, так и надо?

— Нет, конечно. Но я не могу это сделать.

— Крипе от тебя не отвяжется, ты знаешь. Тебе кажется, то, что было сегодня, отвратительно, а он будет водить тебя в это помещение снова и снова, пока ты, блядь, не поверишь в то, что он с тобой делает. Тебе сегодня понравилось? Хочешь так себя чувствовать каждый день? Это придет, пижон-чик. И рано или поздно, если у тебя останется хоть капля мозгов, ты пожелаешь ему смерти, как и любой из нас.

— Я не могу этого сделать.

Стивен покачал головой, перед глазами у него поплыло. Он снова был в убойном цехе под кровавыми фонтанами. Со всех сторон в него тыкали хуем, он падал, пока не утонул в бассейне коровьих кишок. Воздух был красным, было тяжело дышать. Глаза закатились, закрылись, он падал в красном дыме, и струи спермы в горячей воде ударялись в него, догоняли сзади слова Гернзейца:

— Поразмысли об этом, чувак. Однажды ты захочешь этого так же сильно, как мы… Если не сломаешься раньше.

Он очнулся у стока на границе территории мясоперерабатывающего комбината. Ночь еще не закончилась, одежда на нем была мокрой. Он побрел домой. Было не так уж плохо, потому что люди давно спали.

Свет на кухне был включен, и Зверюга сидела за столом, зажав в кулаке вилку, перед ней стояла пустая тарелка. Утреннее городское небо за окном выглядело болезненным — напоминало грязную простыню больного лихорадкой, измазанную потными выделениями ночных часов. — Где мой блядский ужин? Я всю ночь жду, скотина. Ты где был?

Она скверно выглядела. Складки жира под подбородком посерели, глаза слезились. Казалось, ей тяжело ровно сидеть за столом. Стивен слишком устал для разговоров. Невероятно устал. Он подхватил для нее тарелку и для себя, проковылял в ванную. В нем, мертвецки усталом, измученном, полном отвращения к самому себе, жила некая тусклая память о плане, который уже запущен и требует продолжения и подпитки.

Ванная комната в флюоресцентном свете раннего утра выглядела голой и грязной. Он посрал мягким бледным говном, выходившим длинными тонкими бесформенными полосками. Жопа запачкалась, но он не заморочился подтереться, просто притащился назад в кухню и сел перед Зверюгой. Поел, не глядя на нее, вздрагивая, когда глотал гниющую массу. Но было не так мерзко, как раньше, усталость и привычка одолели сопротивление желудка.

И Зверюга поела, но защитная реакция у нее не выработалась, после первой же вилки она сблевала. Но есть не перестала, и Стивена радовали хлюпающие, скрипучие и удушливые звуки, издаваемые ею, пока она извращалась над тарелкой.

— И еще ты мне, блядь, не приготовил завтрак.

Стивен доел, покинул Зверюгу в луже блевотины, сам протошнился в комнате и рухнул на кровать. Пес поползал по комнате, обнюхал его вещи в запекшейся крови, потом свернулся калачиком и отошел ко сну.

Глава восемнадцатая

Вторая половина дня, на работу идти поздно. Стивен открыл глаза и, лежа, попытался определить, как он себя чувствует. Он боялся пробуждения, думая, что оно принесет последние убийственные ветви времени, проведенного в убойном цехе, — неминуемое признание унижения. Он ждал, что встанет запятнанным виной в том, что отнимал жизнь. Но все было не так. Ему было легко, он избавился от нечистот, обычно обрекающих его на нерешительность и страх. Как тогда в автобусе, он от чего-то освободился. Ему было сказочно хорошо.

Выходя из квартиры, он прошел мимо Зверюги, до сих пор сидевшей, навалившись на кухонный стол. Она, похоже, не двигалась с самого рассвета. Стивен задохнулся, голова закружилась от прилива крови. Он осторожно к ней приблизился. Могло ли все произойти так быстро от всего лишь двух порций? Он медленно протянул руку пощупать пульс на жирной шее. При мысли о будущем его рука затряслась. Но только пальцы его дотронулись до ее кожи, как по ней пробежала судорога, она фыркнула, обернулась и мутно на него посмотрела, стараясь сфокусировать взгляд.

— Ты куда?

— На работу.

— Мразь ебаная. Как ты мог оставить мамочку здесь, вот так, на всю ночь? Как ты мог, когда мама всю жизнь желала тебе только добра?

— Ты нехорошо выглядишь.

— Ха! Не обманывай сам себя, Стивен. Маме все известно про еду.

Она остановилась, набрала полный рот соплей из носа и плюнула на пол.

— Я протяну дольше, чем ты. Куда пошел?

Стивен вышел из квартиры. Безумный ее вопль проник сквозь деревянную дверь, когда он закрывал ее за собой:

— Что, блядь, с моим завтраком?

Наверху, на пятом этаже бред еще не унялся. Квартира была сплошной помойкой, и Стивен обнаружил, что Люси пытается с помощью зеркальца заглянуть себе в пизду. Она была рада его видеть и почувствовала облегчение, когда он обнял ее.

Они сели рядышком на кушетке и стали играть, будто они друг в друга влюблены. Каждый знал, что это не по правде, но оба они нуждались в этом обмане.

— Хочешь, я буду жить у тебя?

— Скоро будешь.

Стивен отнес ее в спальню, потому что знал, что мужчины так себя ведут с женщинами. Он произнес заученные фразы, и они потрахались. Ранним вечером они строили планы по всяким мелочам — расстановка мебели, в какой цвет покрасить дом.

Потом опять трахались. Он накачивал ее спермой, пока бедра ее не стали липкими. Ребенок был частью счастья, которое ему показал телек, к тому времени, как он родится, Зверюга умрет, они будут все вместе в безопасности жить в его квартире. В его квартире. ЕГО квартире. Да, так и будет. Он сделает так, что это случится. Он заполнит свою квартиру Люси, ребенком и прилежно скопированным образом жизни.

Ночью он встал, поел сырого мяса из холодильника Люси, дабы быть уверенным в действенности своего говна.

Люси поцеловала его у двери, и на следующее утро он ушел. Он думал о слове «жена», вдыхал запах облицовки из сосновых и кедровых досок и кожаной обивки новехонького джипа, стоящего под солнцем. Замки щелкают, ворота открываются и закрываются вдоль лабиринта, открывается путь, который принадлежит ему, если только у него достанет сил.

Он покормил Пса и пошел искать Зверюгу. Она в полусознательном состоянии лежала на полу перед своей комнатой, вся в моче и блевотине.

— Вставай, мама. Пора завтракать.

Она не пошевельнулась, когда он ее пнул, поэтому, обхватив ее за лодыжку, он потащил ее по коридору на кухню. Платье задралось до бедер, потом еще выше, и Стивен увидел, как открылась перемазанная липкая пизда с седыми волосами. Деревянные щепки облепили и покарябали комья жира вокруг ее задницы. Зверюга немного пришла в себя.

— Отъебись от меня, засранец. Пошел на хуй.

Хлопья засохшей блевотины свисали у нее с подбородка. Она попыталась сесть, но Стивен продолжал ее волочить.

— Еще немного осталось, мама.

Он взгромоздил ее на стул и оставил так с хрипом возвращаться к жизни, а сам ушел в ванную.

Дерьмо напоминало по цвету миндальную кожуру и было почти жидким. Оно сильной струей брызнуло из жопы и запачкало большие пальцы, которыми он держал тарелки под задницей. Мясо Люси отлично работало.

— Приятного аппетита, мама.

К говну Стивен подал нарезанный белый хлеб.

— Кушай, пока не остыло.

Зверюга подняла упавшую голову и неуклюже обмакнула кусок хлеба в дымящуюся массу.

— Думаешь выиграть, но до этого еще далеко. Силенок не хватит. Я тебя знаю, Стивен, нечего тебе и думать меня убить.

— А я не пытаюсь убить тебя, мама. Просто хочу, чтобы ты питалась правильно, а не всей этой хренью, которую ты обычно готовила.

— Педрила ебаный.

Зверюга проглотила пропитанный говном хлеб и начала блевать. Стивен тоже поел, но, к своему удивлению, счел еду почти сносной. Внезапно он понял, что голоден, высосал говно из хлеба, прежде чем проглотить, окунул еще, даже не прожевав до конца предыдущий кусок.

— Я тебе все еще могу врезать, Стивен. Тебе показать?

— Ты ешь.

— Почему ты так уверен, что тебе ничего не будет? Почему ты решил, что ты лучше меня?

— Да нипочему.

Стивен постарался не измениться в лице, но что-то холодное схватило его за яйца. Она слышит через потолок? Она знает о Люси?

Зверюгу вырвало последним куском хлеба с дерьмом. Немного вышло у нее через нос. Она откашлялась и высморкалась, потом уставилась своей мокрой физиономией на Стивена. Он вздрогнул.