Примерно часов за десять до того, как доктор Майкл Пул встретился с Тимом Андерхиллом на террасе с видом на реку позади отеля “Восточный”, Тино Пумо проснулся в собственной постели с чувством раздражения и неуверенности в себе. Сегодня ему предстояло за один день успеть сделать больше, чем любой нормальный человек стал бы даже намечать. Надо было встретится с Молли Уитт и Ловери Хэпгудом – его архитекторами, с Давидом Диксоном, его адвокатом с которым Пумо надеялся вместе изобрести какой-нибудь способ добиться натурализации Винха. К тому же сразу же после ленча им с Диксоном предстояло отправиться в банк на переговоры по поводу займа, который позволил бы покрыть оставшиеся расходы на строительство. Инспектор из Министерства здравоохранения сообщил Тино, что собирается сегодня “сделать небольшую вылазку”, чтобы проверить, доведено ли наконец количество насекомых “до сколько-нибудь приемлемого уровня”. Инспектор был ветераном и изъяснялся обычно на некоей смеси военного жаргона, языка молодых бизнесменов и сленга десятилетней давности, что звучало, как правило, либо совершенно абсурдно, либо угрожающе. После всех этих встреч, каждая из которых будет либо неприятной, либо бессмысленной, либо слишком дорого ему обойдется, надо было еще поехать в Чайна-таун к своему постоянному поставщику оборудования и выбрать замену множеству кастрюлек, сковородок и приборов, которые умудрились каким-то загадочным образом испариться во время ремонта. Казалось, только самые большие котлы остались на своих местах.

“Сайгон” планировали открыть недели через три, а успеют это сделать или нет, во многом зависело от банкиров. Пройдет еще несколько недель, прежде чем ресторан, даже работая на полную мощность, начнет приносить прибыль. Для Пумо “Сайгон” был домом, женой и ребенком одновременно, для банкиров же – всего лишь сомнительной эффективности машинкой, превращающей пищу в деньги. Все это вместе делало Пумо беспокойным, нервным, раздражительным, но больше всего способствовал нарастанию этого чувства неуверенности вид Мэгги Ла, которая сейчас спала, раскинувшись на половине его кровати.

Пумо ничего не мог с собой поделать. Он жалел об этом, он знал, что очень скоро настанет в его жизни такой момент, когда он возненавидит себя за это, но его раздражало, как она лежит, раскинувшись на его кровати, как будто это – ее собственность. Пумо не мог разделить свою жизнь на две половины и отдать одну Мэгги. Беготня последних дней довела его до такого состояния, что в одиннадцать часов глаза Тино начинали слипаться сами собой. Когда он просыпался, Мэгги была здесь. Когда он завтракал на скорую руку, Мэгги была здесь, когда он просматривал документы, подсчитывал баланс, даже когда просто читал газету – Мэгги все время была здесь. Он впустил Мэгги во многие сферы своей жизни, так что теперь она решила, что может войти во все. Мэгги возомнила, что должна присутствовать и в офисе архитектора, и в конторе адвоката, и на складе поставщика. Девушка восприняла временные явления за изменения на всю оставшуюся жизнь и успела, казалось, совсем забыть, что они – два разных человека. И она воспринимала как должное, что может лежать каждую ночь поперек его кровати. Она посоветовала Молли Уитт внести кое-какие изменения в отделку пола (Молли, правда, согласилась со всем, что предложила Мэгги, но все равно это было слишком). Она посмела заявить Пумо, что его старое меню никуда не годится и составила свой, совершенно бездарный макет, причем явно была уверена в том, что Пумо примет его. Людям нравилисьописания пищи. Некоторым они были просто необходимы.

Пумо ни на секунду не забывал, что любит Мэгги, но ему больше не требовалась нянька, а девушка убаюкала его до такой степени, что Тино практически забыл, каким он бывает в нормальном состоянии. Она и себя убаюкала настолько, что совершенно потеряла ощущение времени.

Вот и сегодня Пумо придется взять Мэгги с собой. Дэвид Диксон, который был очень хорошим адвокатом, что не помешало ему оставаться великовозрастным ребенком, который думает только о деньгах, сексе, спорте и своих любимых антикварных машинах, будет благодушно терпеть ее присутствие, время от времени бросая на Тино понимающие взгляды. А если на нее взглянет банкир, он решит, что Пумо просто не в своем уме, и не видать ему займа, как собственных ушей. Арнольд Леунг, старый китаец-поставщик, будет бросать на Мэгги полные отчаяния взгляды и заводить с ней разговоры о том, как губит она свою жизнь, живя с этим “стариком иностранцем”.

Мэгги открыла глаза. Она поглядела на пустую подушку Пумо, затем повернула голову и смерила его оценивающим взглядом. Она даже просыпалась не как все нормальные люди. Белки ее глаз блестели, лицо было абсолютно гладким. И даже пухлые губки выглядели свежими.

– Понимаю, – сказала она со вздохом.

– Да?

– Не обидишься, если я не пойду с тобой сегодня? Мне надо на Сто двадцать пятую улицу повидаться с Генералом. Я стала забывать о своих обязанностях. А старику бывает так одиноко.

– О!

– К тому же ты выглядишь сегодня старым ворчуном.

– Я... не... ворчун, – ответил Пумо.

Мэгги удостоила его еще одним оценивающим взглядом и села на постели. В полумраке кожа ее казалась совсем темной.

– У него неприятности в последнее время.

Мэгги спрыгнула с постели и быстро пробежала в ванную. На секунду постель показалась Пумо ужасающе пустой. Раздался плеск воды. Пумо представил себе, как Мэгги остервенело трет щеткой зубы, вытирает блюдечко для бритья, поправляет полотенца.

– Так ты не обидишься? – крикнула она со ртом, полным зубной пастой, – а, Тино?

– Не обижусь, – Пумо специально произнес это так тихо, что едва можно было расслышать.

Мэгги вышла из ванной и в третий раз за это утро внимательно посмотрела на Пумо.

– О, Тино, – сказала она, затем подошла к гардеробу и начала одеваться.

– Мне надо немного побыть одному.

– Нет необходимости говорить мне об этом. Так мне что, не приходить сегодня ночевать?

– Делай что хочешь.

– Что ж, я сделаю то, что захочу, – пообещала Мэгги, облачаясь в бесформенное шерстяное платье, которое было на ней, когда Пумо привез ее от Генерала.

За все время, пока они не спустились бок о бок по лестнице и не вышли на Гранд-стрит, Мэгги и Пумо не сказали друг другу почти ни слова. Они стояли теперь на холодном ветру, оба в зимних пальто, и смотрели, как в конце улицы сгружают с грузовика какие-то деревяшки, которые трещали и скрипели, напоминая почему-то человеческие кости.

Мэгги выглядела рядом с Пумо совсем маленькой – она вполне могла быть школьницей, отправляющейся утром в школу. Пумо подумалось, что у них никогда не возникло бы никаких проблем, если бы не надо было выбираться из постели.

Воспоминание о недружелюбном голосе Джуди Пул в трубке заставило его произнести:

– Когда Майкл Пул и остальные вернутся...

Мэгги подняла голову и вопросительно взглянула на него. Тино подумал, что говорит сейчас что-то гораздо более многозначительное, чем ему бы хотелось. Мэгги даже не моргнула.

– Я просто хотел сказать, что мы будем видеться с ним почаще... Мэгги наградила его грустной кривоватой улыбкой.

– Я всегда буду приветлива с твоими друзьями, Пумо, – пообещала она.

Затем она все так же грустно махнула ему рукой в перчатке, повернулась и направилась к метро. Тино долго смотрел ей вслед, но Мэгги так и не оглянулась.

Утро Пумо прошло во многих отношениях гораздо легче, чем он себе представлял.

Молли Уитт и ее компаньон угостили его двумя чашками крепкого кофе и продемонстрировали свои последние нововведения, которые были, как увидел Пумо, результатом творческого переосмысления идей Мэгги. Все эти изменения совершенно безболезненны, но можно было включить в тот небольшой объем работ, который предстояло доделать в ресторане. Правда, надо было заказывать другие переборки между кабинетами. Но ведь старые еще не прибыли, и разве сам Пумо не говорил, что ему не очень нравится расположение кабинетов. Безусловно да. И хотя это не имело отношения к архитекторам, Пумо пересмотрел дизайн меню в свете этих изменений и сделал его... чуть более современным. Иными словами, принял к сведению почти все идеи Мэгги относительно меню, но, конечно же, оставил свои любимые описания блюд. Затем Дэвид Диксон, жонглируя в своей конторе юридическими терминами, посетовал на то, что с Пумо нет его “умненькой малышки”. За ленчем он опять вернулся к этой теме.

– Я надеюсь, ты не собираешься отделаться и от этой крошки, как от остальных? – спросил адвокат, просматривая меню, глаза его при этом лукаво блестели. – Не хотелось бы услышать, что тебе пришлось расстаться с этой маленькой китаяночкой.

– Почему бы тебене жениться на ней, Дэвид? – с кислой физиономией произнес Пумо.

– Моя семья убьет меня, если я приведу домой китаянку. Что я им скажу? Что наши дети непременно будут гениями в математике? – Диксон продолжал улыбаться, уверенный в собственной неотразимости.

– Все равно ты недостаточно шикарен для нее, – буркнул Пумо и, чтобы хоть как-то смягчить неприятный смысл сказанного, добавил. – И это нас с тобой объединяет.

Встречу в банке адвокат провел холодно и формально, чем, видимо, немало удивил банкира, который явно ожидал увидеть чуть больше обычной веселости Диксона, – они учились когда-то в одном классе в Принстоне и оба были жизнерадостными сорокалетними холостяками. Ни Диксон, ни банкир, конечно же, не были во Вьетнаме. Они были настоящимиамериканцами (или так им казалось).

– Считай, что заем у тебя в кармане, – заявил Диксон, когда они вышли на улицу. – Но разреши дать тебе один совет, дружище. Тебе надо развеяться. Чего-чего, а такого добра, как девочки, на свете хватает. И не стоит так переживать из-за своей восточной киски только потому, что она вышла погулять. – Дэвид рассмеялся, изо рта его вылетело облачко пара. – Расслабься, ладно? Эй, да ты что, действительно ее выгнал?

– Я сообщу тебе через неделю-две. – Тино заставил себя улыбнуться и пожать руку Диксона. Судя по тому, как тряс его руку адвокат, Дэвиду тоже не терпелось поскорее расстаться.

Диксон ушел, все так же улыбаясь роскошной принстонской улыбкой, безукоризненный с головы до пят – сияющая белизной манишка, полосатый галстук, хорошо причесанные темные волосы, отличного покроя черное пальто. Несколько секунд Пумо смотрел ему вслед, как смотрел сегодня утром вслед Мэгги. Что такое случилось с ним, что он отталкивает от себя людей? Не то чтобы у Пумо было много общего с Диксоном, но тот был жуликоват, а такие люди всегда бывают душой компании.

Как и Мэгги, адвокат не обернулся. Он махнул рукой, остановилось такси, и Диксон умчался. Жулики всегда умеют остановить такси с первого раза. Тино наблюдал за такси, которое лавировало среди машин, и в этот момент почувствовал, что, точно так же как он наблюдает за Диксоном, кто-то следит за ним. Поежившись, Пумо обернулся. Сзади, конечно же, никого не было. Пумо внимательно изучил толпу брокеров и банкиров, торопящихся с ленча по Брод-стрит. Тут были старые седые лисицы, внешность которых соответствовала традиционному представлению об адвокатах, но не меньше было мужчин возраста Пумо, а также парней лет двадцати пяти – тридцати. Все они выглядели занудами без малейшего намека на чувство юмора. Мошенники вроде Диксона знают, как зажать таких в кулак, они любят высмеять своих коллег. Пумо же вынужден каждый вечер смотреть, как они наедаются и напиваются в его ресторане. Сейчас он смотрел, как это неулыбчивое племя движется по Брод-стрит, не удостоив его даже взглядом. Они были людьми в себе. А может, это Пумо был чересчур открыт. Холодало, и небо казалось еще более серым, чем обычно, несмотря на уличные фонари. Пумо подошел к краю тротуара и поднял руку.

Такси пришлось ловить минут примерно пятнадцать, и на Гранц-стрит Пумо добрался в начале пятого. Войдя в ресторан, он увидел инспектора Брайана Мекленбурга, который мерил шагами кухню, делая какие-то пометки в своем блокноте.

– Что ж, мистер Пумо, – сказал он. – С тех пор, как я был здесь в последний раз, дело действительно сдвинулось с мертвой точки.

– Да, и не только, – ответил Пумо, роняя пальто на стул. Сегодня предстояло еще посетить Арнольда Леунга.

– О, – Мекленбург обращал на Пумо не больше внимания, чем любой инспектор на свою жертву, – вы хотите сказать, что наша цель достигнута?

– Избавление от насекомых?

– Конечно. А что еще, по-вашему, я мог иметь в виду? Мекленбург сам напоминал цель – мишень для стрельбы. На нем был спортивного покроя пиджак в желтую, черную и оливковую клетку и коричневый трикотажный галстук, приколотый изнутри специальной булавкой.

– Окончание ремонта кухни, открытие ресторана, процветание заведения, популярность у клиентов, – перечислил Пумо. – А также мирная и упорядоченная жизнь, которая умудрялась бы быть в то же время интересной. И чтобы личная жизнь всегда была в порядке.

Тут он вспомнил довольную физиономию и широкую улыбку Дэвида Диксона, и его понесло.

– Желаете поговорить о целях, мистер Мекленбург? Пожалуйста! Уничтожение ядерного оружия и мир во всем мире. Также неплохо было бы довести до сведения жителей Америки, что вьетнамская кухня ничем не хуже французской. Установить памятник погибшим во Вьетнаме в каждом крупном городе. Найти способ избавиться от токсичных отходов. – Пумо перевел дыхание, прекрасно понимая, что инспектор смотрит на него, открыв рот.

– Хей, насчет ядерной энергии, хей... – начал Мекленбург.

– Также над покончить со всем этим дерьмом, касающимся звездных войн. Открыть бесплатные средние школы. А религию вернуть в церкви, где ей самое место.

– Вот тут я с вами согласен, – произнес Мекленбург.

Пумо повысил голос.

– А это чертово оружие держать подальше от гражданского населения.

Мекленбург попытался перебить его, и тут Тино начал просто-напросто орать. Волна какого-то сумасшествия захлестнула его мозг

Мекленбург еще не услышал и о половине целей, о которых хотел поведать ему Пумо.

– А также попытаться избирать людей, которые действительно знают, что они хотят сделать, а не тех, кто просто хорошо выглядит и умеет притворяться, будто знает. Отобрать у подростков их дурацкие радио, чтобы к нам опять вернулась нормальная музыка. На пять лет запретить телевидение! Отрезать по одному пальцу каждому политику, которого уличили во лжи своим избирателям, и каждый раз, как это повторится, отрезать еще по пальцу! Представляете, как все изменилось бы, если бы так было во времена Вьетнама? Хей, Мекленбург, это укладывается в твоей дурацкой башке?

– С вами что-то случилось? Вы уверены, что вы в порядке? Я хочу сказать... – Мекленбург торопливо засунул ручку в карман и положил блокнот в “дипломат”. – Я думаю...

– Вам надо расширять свои горизонты, Мекленбург! Как насчет искоренения бюрократии? Уменьшения неоправданных трат на правительство? Справедливое налогообложение! Отмена штрафов. Реформа тюрем. И прекратите наконец эту борьбу с абортами – все равно ничего не добьетесь. А как насчет наркомании? Почему бы не выработать наконец политику, которая действительно даст результат, а не делать вид, что работают все эти дурацкие запрещения. – Пумо нацелился в грудь инспектора указательным пальцем – ему пришла вдруг в голову замечательная новая цель. – У меня появилась потрясающая идея, Мекленбург. Вместо того, чтобы ожидать его все время, почему не посадить кого-нибудь вроде Теда Банди в стеклянную клетку посреди Эпкотовского Центра? Вы меня понимаете? Чтобы любая средняя американская семья могла остановиться и поболтать немного с Тедди. По пятнадцать минут на каждую семью. Понимаете? Вот он какой, вот он, один из них, вот как он выглядит, вот как он чистит зубы и вытирает нос. Посмотрите своими собственными глазами! Хотите видеть, как выглядит зло? Вон там сидит один сукин сын.

Мекленбург поспешно натянул пальто и пятился теперь к дверям столовой, где несколько рабочих, отложив инструменты, наблюдали за представлением, устроенным Пумо. Кто-то из них кричал:

– Сюда, сюда, бэби!

Остальные смеялись.

– А вы думаете, что все зло в насекомых, Мекленбург... Ради Бога, – Пумо обхватил голову руками и начал оглядываться, ища, куда бы сесть.

Мекленбург добрался наконец до двери. Пумо сидел с опущенной головой. Он увидел вдруг огромное насекомое, осторожно вылезающее из-за плиты. Насекомое было невообразимых размеров. Он никогда не видел таких, несмотря на то, что перед закрытием ресторана каждый сантиметр стен кишел всеми известными и неизвестными науке видами ползучих тварей. Когда насекомое выползло из-за плиты, Пумо казалось, что оно размером с его ногу.

Под улюлюканье рабочих Мекленбург хлопнул входной дверью.

Пумо чувствовал себя так, будто вот-вот упадет в обморок. Или уже упал, и это чудовищное существо привиделось ему в бреду. Насекомое было длинным, с ножками, напоминавшими куски медной проволоки. Коричневое тело его походило на артиллерийский снаряд и казалось отполированным почти до блеска. Слышно было, как стучат его лапки по кафельному полу.

Пумо сказал себе, что этого не может быть. Что никто никогда не слышал о Кинг-Конгах среди тараканов.

Гигантское насекомое неожиданно почувствовало, что Пумо смотрит на него, и ретировалось обратно под плиту. Еще несколько секунд слышно было постукивание лапок о кафель, затем все стихло.

Секунду Пумо стоял молча, опасаясь заглянуть под плиту. А вдруг насекомое притаилось там и готовится атаковать его. Что может сделать человек против таракана такого размера? На него не наступишь. Наверное, единственный способ – пристрелить его, как это делают иногда с крысами. Пумо подумал о галлонах отравляющего вещества, которое вылили дезинфекторы на деревянные стены а цементный фундамент пола.

Наконец Пумо опустился на колени и заглянул под плиту. Пол только что закончили, и там еще не успела скопиться пыль, только валялся моток кабеля, брошенного кем-то из электриков. “Антенна?” – подумал Пумо. Он ожидал увидеть если не самого гигантского таракан, то хотя бы дырку в фундаменте величиной с человеческую голову. Но он не увидел даже самого фундамента – согласно правилам противопожарной безопасности плита стояла теперь на толстой стальной плите.

Мир показался Пумо полным загадок и черных дыр. Он встал и вышел из кухни под одобрительные возгласы рабочих.

Арнольд Леунг десятилетиями владел огромными мрачными складскими помещениями в восточном конце Принс-стрит, где сливались вместе Маленькая Италия, Чайна-таун и Сохо. Теперь Арнольд считался пионером этих мест – хотя этот район еще не окончательно был поглощен Чайна-таун, несколько итальянских пекарен за последнее время уступили место магазинчикам с иероглифами на окнах, там оптом торговали китайскими товарами. Рядом появились два ресторанчика с названиями “Золотая судьба” и “Скорая удача”. Темным холодным февральским вечером единственными людьми, попавшимися навстречу Пумо, были две хорошо одетые китаянки с широкими смуглыми лицами, укутанные почти до бровей толстыми шерстяными шарфами. Пумо свернул в узкий проход, ведущий к складам Арнольда Леунга.

Леунг был одним из величайших открытий Пумо. Цены его были на двадцать процентов ниже, чем у других поставщиков, и доставлялись товары мгновенно. Фургон его зятя доставит ваши коробки прямо к входной двери и оставит их там, не заботясь о том, есть ли кто-нибудь дома, чтобы внести их внутрь. И цены, и скорость были как раз тем, что ценил Пумо в своем поставщике и его зяте.

В конце прохода находилась одна из городских аномалий – совершенно пустое пространство длиной примерно в квартал, заваленное грудами мусора, который зимний ветер разметал по всему двору возле складов. Тино бывал до сих пор только в самом первом помещении, где находился офис Леунга. Единственное окно в здании располагалось как раз над столом владельца.

Пумо открыл дверь и скользнул внутрь. Ветер тут же захлопнул за ним дверь. Пумо услышал монолог Арнольда по-китайски. Вероятно тот разговаривал по телефону. Услышав хлопок входной двери, Леунг замолк. Из-за двери офиса высунулась голова владельца, оглядела Пумо и спряталась обратно. В дальнем конце склада сидели да ящиках вокруг импровизированного дощатого столика четыре человека, которые тоже лишь мельком взглянули на Тино и вернулись к игре, прерванной его приходом. Не считая закутка, где находился офис, весь склад состоял из нагромождений ящиков и коробок, среди которых разъезжали на тележках с моторчиками рабочие Леунга. Голые маломощные лампочки на шнурах не слишком хорошо освещали помещение.

Пумо помахал рабочим, которые не обратили на него ровно никакого внимания, и повернул к двери офиса. Пумо постучал кончиками пальцев, Леунг приоткрыл дверь, довольно хмуро взглянул на него, сказал несколько слов в телефонную трубку, затем открыл дверь ровно настолько, чтобы Пумо мог проскользнуть внутрь.

Положив трубку, Леунг поинтересовался:

– Итак, что же вам нужно сегодня?

Пумо показал ему список.

– Слишком много всего, – объявил Леунг. – Не могу поставить сразу. Вам известно, что происходит? “Империя Цзехуан”, вот что происходит. Каждую неделю они открывают новые отделения. Вы, наверное, заметили. Три в районе Аппер Уэст Сайд, один в Вилидж. Мне приходится заказывать все по новой каждые три месяца, чтобы склад совсем не опустел. Открылись бы, что ли, на нашей улице, чтобы я мог посылать через дорогу за хорошей едой.

– Пришлите что можете, – сказал Пумо. – Мне нужно все это через две недели.

– Вы мечтатель. И вообще, зачем вам все это понадобилось. Ведь все это у вас уже есть.

– У меня это было. Назовите мне некоторые цены. Неожиданно у Пумо вновь появилось чувство, что за ним следят. Здесь это чувство имело даже меньше смысла, чем на Брод-роуд, поскольку единственным человеком, который смотрел на него, причем не скрывая этого и с видимым неудовольствием, был Арнольд Леунг.

– Вид у вас какой-то нервный, – заявил поставщик. – Впрочем, это неудивительно. Все ножи, указанные в вашем списке, обойдутся вам в сто пятьдесят – сто шестьдесят долларов. А может и больше, в зависимости от того, что имеется на складе.

“Хорошо, – подумал про себя Пумо. – Давай, давай!” Леунг явно собирался разозлить его. Возможно, он даже желал отметить Пумо за то, что в прошлый раз тот появился у него с Мэгги Ла. Как раз тогда, когда Пумо услышал, как его называют словечком “ло фанг”. Он не знал точно, что это значит, но, должно быть, что-то очень близкое к “старикашке-иностранцу”.

Пумо подошел к окошку. Отсюда ему виден был весь проход от склада на улицу. Холодная, засыпанная снегом аллея, в конце которой угадывались контуры проезжающих машин. Окно Леунга было даже не из стекла, а из какого-то пластика, в нескольких местах потемневшего от времени. Та сторона аллеи, которая оставалась в тени, была просто сгустком коричневой краски на полотне.

– Поговорим о чугунных сковородках, – произнес Пумо, и уже готов был повернуться обратно к Леунгу, как вдруг ему показалось что какое-то расплывчатое темное пятно приближается к складу по темной стороне улицы. В одно мгновение Пумо испытал два совершенно противоположных чувства. Одним из них было облегчение при мысли о том, что Мэгги Ла узнала от Винха, где он, и пришла сюда, чтобы быть с ним. Но в противовес этому тут же возникло глубокое раздражение по поводу того, что он не может избавиться от Мэгги, что бы не говорил и не делал по этому поводу.

Когда Леунг увидит Мэгги, цены его, должно быть, подскочат еще процентов на пять.

– Нет проблем, – ответил Леунг. – Вы хотите поговорить о чугунных сковородках? Давайте поговорим о чугунных сковородках.

Движущее пятно за окном остановилось, и очертания его, а также какое-то смутное предчувствие, подсказали Пумо, что это вовсе не Мэгги Ла. Это был мужчина. Заметив взгляд Пумо, он попятился, напомнив Тино о гигантском насекомом, удравшем от него под плиту.

– Погодите немного, Арнольд. – Обернувшись, Пумо встретился глазами с классически-равнодушным взглядом китайца. Никаких скидок для старых клиентов. Бизнес есть бизнес.

– Знаете, со сковородками сейчас везде плохо, куда бы вы не обратились, – продолжал Леунг.

Пумо снова посмотрел в окно. Мужчина успел подойти чуть ближе к освещенной части улицы, и теперь очень медленно пятился назад.

– У вас никогда не возникало чувства, будто кто-то следит за вами? – спросил Пумо Леунга.

– Все время, – ответил тот. – У вас тоже?