5.2. «Царская семья».

Семья (пока без кавычек) играла в жизни первого российского президента далеко не последнюю роль. Если верить ему самому и даже многим его политическим противникам Ельцин был хорошим семьянином. Настолько насколько хорошим семьянином можно быть ответственный партийный работник, да ещё и добросовестный, отдающий себя работе. «Я знаю, — писал Юрий Скуратов. — Что в Свердловске он никогда никого из своих родственников не подпускал к служебному столу, все вопросы решал только сам — домашние всегда старались держаться от него на расстоянии, вернее, он держал их на расстоянии».[268]

Семья официально признавалась партией как ячейка общества, но так же официально партийцы должны были думать прежде всего о партии. Была тогда песня с почти такими словами: «Прежде думай о партии[269], а потом о себе». К началу 90-х годов все сильно изменилось. К тому времени популярность Горбачёва пала довольно низко и не в последнюю очередь благодаря его супруге Раисе Максимовне.[270] «Людей раздражало и то, что в эти во многом пустые поездки Горбачёв брал с собой супругу. Раздражало её постоянное желание как-то выделиться, обратить на себя внимание — в манере одеваться, вести себя. Писем по этому поводу шло множество — в газеты, на телевидение», — писал Владимир Медведев, [271] руководитель охраны Горбачёва.

Ельцин это хорошо понимал, написав: «Мне не хочется быть злорадным, говорить какие-то обидные слова ей „вслед“. Но я прекрасно знаю, что именно с горбачевской поры отношение у наших женщин к „первой леди“ особое, раздражённое».[272] Наверное, бабы завидуют друг другу, могут сказать некоторые. Но автор настоящей книги слышал такие же речи от мужчин — офицеров госбезопасности ещё до 1991 года. Обычно плоховато воспринимаются жены верховных правителей в России, если они начинают играть собственную игру на политическом поле страны. Видимо, в данном случае, супруга должна знать своё место.

такую ошибку в «женском» вопросе делать, казалось бы, не собирался. Но дело не в том, что он подстраивался под вкусы толпы. Просто эти вкусы соответствовали его взглядам. не был, своих женщин в публичную политику он пускать не спешил.

Первоначально они вообще были как при Домострое. Вот так выглядел домашний приём первого секретаря регионального комитета КПСС: «Когда приходил домой, дети и жена стояли навытяжку. К папочке кидались, раздевали его, переобували. Он только руки поднимал».[273] У первого секретаря Ставропольского крайкома КПСС, ставшего последним президентом СССР, дома все был по-другому.

Впрочем, у Президента РФ все, разумеется, тоже изменилось с тех пор как он перестал быть главой парторганизации Свердловской области. Кидаться раздевать, и переобувать его родным уже не нужно было.

Постепенно, вероятно, более всего под влиянием тех окружающих, которые были особенно усердны в холуизме, [274] члены семьи первого российского президента начала смотреть на вещи по-другому.

«Испытание „властью“, к сожалению, выдерживают немногие. По крайней мере, в нашей стране».[275] «Семья вкусила благополучие, комфорт, бесконечное внимание и не всегда заслуженное преклонение».[276] Преклоняются чаще не потому, что шеф требует, а потому, что хочется ему услужить, заслужить похвалу и подачки. И в преклонении чаще виноваты те, кто кланяется, а не те, кому поклоны предназначаются.

Постепенно шло формирование того, что стали называть «Семьёй», т.е. узкого круга родственных и очень близких друг другу лиц в окружении, которые сильно влияли на управление страной.

По мнению Юрия Скуратова: «…Если бы его не подвело здоровье, он никогда бы не допустил семью к рулю, к рубке управления государством».[277]

«У Ельцина есть объективные основания говорить о своей неподкупности. Ещё в „доисторические“ времена он занял высший пост в российской исполнительной власти с совершенно ничтожными по нынешним меркам финансовыми затратами. Ельцин за своё попадание в Президенты не обязан (во всяком случае, эксклюзивно) ни одной из действующих тогда ещё „в советском прообразе“ финансово-промышленных группировок. Есть предприниматели, имеющие немалые „заслуги“ в глазах семьи Ельцина, но ни один российский или зарубежный бизнесмен не может считать нынешнего Президента своим „положенцем“. В этом — уникальность Ельцина».[278]

«…Борис Николаевич собственноручно ни у кого не взял даже цента, — соглашался Кирилл Столяров, но тут же добавлял. — Правда, в моей памяти по аналогии всплыла колоритная фигура В. Мжаванадзе, в шестидесятые годы бывшего кандидатом в члены Политбюро и первым секретарём ЦК Компартии Грузии. Сей простодушный предшественник Э. Шеварднадзе по заслугам слыл неподкупным партийно-государственным деятелем и, поверьте на слово, за всю жизнь ни разу не польстился на деньги. Зато их жадно брала жена Мжаванадзе, смотревшая на пачки сторублевок и ювелирные изделия, как мышь на крупу. Получив завидную по тем временам мзду, мадам перед исполнением супружеских обязанностей внушала Василию Павловичу, кого куда назначить, а тот безропотно потакал кадровым капризам своей благоверной. Думаю, что применительно к Ельцину медосбором занималась не жена, а кто-то другой, благо семья у Бориса Николаевича большая и дружная».[279]

Намёк прозрачен и прост. Тем более, что на самом деле, семья у Бориса Николаевича не такая и большая. И все были известны на перечёт.

«У Ельцина две дочери Елена и Татьяна. Елена родилась в 1957 году. Она пошла по стопам отца — окончила Уральский политехнический институт, строительный факультет. Некоторое время работала по профессии, затем по настоянию мужа, оставила работу. Её муж Валерий Окулов окончил штурманский факультет Академии гражданской авиации в Ленинграде по специальности „инженер-штурман“, десять лет проработал штурманом в Свердловском объединённом авиаотряде Уральского управления гражданской авиации. С 1996 года начался его карьерный взлёт с первого заместителя генерального директора до генерального директора и члена совета директоров ОАО „Аэрофлот — российские международные авиалинии“. У Окуловых трое детей: Катя, Маша и сын Иван….

Татьяна Борисовна родилась в 1960 году и окончила физико-математическую школу и уехала в Москву поступать на факультет вычислительной математики и кибернетики Московского государственного университета. В 1983 году она закончила учёбу и университет, где познакомилась со своим первым мужем Виленом Хайрулиным. Поженились они в 1980 году. оставила девичью фамилию, чтобы в случае рождения сына он стал продолжателем рода Ельциных. Вскоре сын действительной родился. Его назвали Борисом. Вторым мужем Татьяны стал Алексей Дьяченко. Он кончил Московский авиационный институт, бизнесмен. Этот брак продолжался гораздо дольше. Их сын Глеб Дьяченко родился 30 августа 1995 года».[280]

Особое место в семье первого российского президента занимала младшая дочь — Татьяна. «В семье Ельциных младшую дочь считали особым ребёнком, — писал Коржаков. Борис Николаевич никогда не стеснялся выделить её при гостях, невольно задевая самолюбие старшей дочери Лены. Мне всегда было неловко, когда Таню расхваливали в присутствии Лены, давая понять окружающим, что девочки имеют разную ценность для родителей. Хотя Лена очень умная, закончила, в отличие от сестры, среднюю школу с медалью, а потом и институт с красным дипломом. Она удачно вышла замуж, оставила работу и занимается только семьёй.

Таня же всегда жила с родителями. Переехав из Свердловска в Москву, Борис Николаевич сразу выхлопотал для семьи Лены отдельную жилплощадь, а младшую дочь поселил у папы с мамой. Её никогда не тяготила жизнь с ними под одной крышей».[281] Она быстро вошла во вкус власти и связанных с ней привилегий.

Юрий Скуратов отметил: «Татьяне … он доверяет стопроцентно, полностью, и все свои информационные источники сузил всего до нескольких человек, из которых Татьяна Дьяченко стала главным. Виной всему была, конечно же, болезнь: Борис Николаевич не мог уже работать так, как раньше. Возникла некая изоляция, пояс отчуждения, который разорвать очень трудно».[282]

5.3. Поиск преемника

Ельцину нужна была замена. Все у кого была хоть капля совести и ума не могли признавать его лучшим выбором для России. 13 декабря 1998 года отказался принять орден Андрея Первозванного, которым его наградил. Он мотивировал свой поступок тем, что не может принять этот орден от власти, которая довела Россию до бедственного положения.

Тем не менее, таких принципиальных среди элиты было меньшинство. Точнее, их почти не было. Но остальные думали о том, не стоит ли перебежать на сторону другого претендента на российский трон.

«Семья» понимала, что Борису Николаевичу нужно уходить на покой. Слишком непопулярным он стал, и слишком тяжело ему было править, здоровье уже не позволяло этого. Но «Семье» нужен был управляемый преемник.

Понимал это и сам Борис Николаевич. О наследнике думал давно. Шапка Мономаха была не так и легка.

Разговоры о преемниках первого президента России начались довольно рано. Возможно, это частично объяснялось здоровьем президента, а также наличием вокруг большого числа людей более молодого поколения, толпившихся у трона. Это когда шли к власти, они были с вожаком едины, но когда пришли стали мечтать сменить его. Но вожак то один, а желающих сменить много.

Значение имела и позиция влиятельных зарубежных сил. Заграницу наследники «российского престола» интересовали всегда. Например, экс-президент Франции Валери Жискар д’Эстен в своих мемуарах довольно много места посвятил описанию того, как он пытался определить приёмника Брежнева и как пытался заранее расположить. По его словам тогдашний руководитель Польши Эдвард Герек сказал: «Брежнев говорил со мной о своём приёмнике. Хотя Брежнев ещё достаточно здоров, но он уже начинает подыскивать себе замену, что совершенно естественно».[283] Но это тогда они просто интересовались, при Ельцине они пытались влиять.

Первоначально о приёмниках говорили со стороны. Сам первый президент РФ больше молчал. Хотя иногда в близком кругу и проговаривался о необходимости приёмника. «В начале 92-го, — вспоминал, — в минуты отчаяния открыто говорил:

— Второго срока я не вынесу, мне нужен преемник.

Я также честно отвечал:

— У Вас, Борис Николаевич, здоровье подорвано, и действительно нужно думать о преемнике, который способен продолжить ваше дело. Только надо его заранее готовить «на царство».

Мне не хотелось обманывать шефа, внушать, хоть ему это было и приятно, что он незаменимый. Без меня это делали другие сподвижники.

— Только вы,, и никто другой!».[284]

Чуть позже первый российский президент стал уже более открыто намекать о подборе преемника. «Ещё в 1993-1995 годах говорил не раз о своём приёмнике, но это воспринималось всеми как игра или шутка. Его фаворитами были попеременно, и. … На самом деле не хотел, и слышать тогда о каком-то приёмнике…».[285] Впрочем, кандидатуры назывались разные. Сам президент все ещё больше молчал. И пока официальная (по Конституции) замена была только в образе.

По этому поводу уже опальный писал: « через несколько месяцев премьерства стал предлагать президенту:

— Зачем вам это решать? Давайте этим вопросом займусь я, не взваливайте на себя такое количество дел.

Чем чаще возникали подобные разговоры, тем острее ощущал: вместе с обязанностями он отдаёт и власть. Она потихонечку перетекала в другие руки.

Однажды шеф предложил стать преемником. Но от предложения категорически отказался.

Вслед за возникал фигура … По моему глубокому убеждению, карьеру в значительной степени помог сделать …

Что же мешало остановить выбор на как на преемнике? Причин две.

Вокруг нового мэра крутились люди из группы «Мост». Предприниматель постоянно до февраля 1996 года (тогда, на экономическом форуме в Давосе, решил подружиться с ) рассказывал умопомрачительные вещи про руководителя группы… … после всех этих «охотничьих» рассказов искренне считал, что страшнее зверя, чем Гусь (так называл ), в природе быть не может. Поэтому дружеские отношения с настораживали шефа.

Другая причина была банальной. пугало влияние Лена Лужковой на супруга и его окружение. Ещё никто не забыл кипучей деятельности Раисы Максимовны в Кремле, и никто не желал повторения печального опыта…

тоже не принял предложения стать преемником. Зная хитрющий характер шефа, и премьер, и мэр Москвы допускали, что просто испытывал их преданность. Поэтому отказывались резко, энергично, но только на словах.

Третьим кандидатом в преемники стал. Он прекрасно зарекомендовал себя в работе, в личном общении…

Помимо трех основных кандидатов в преемники возникла кандидатура ещё одного, дополнительного. Идея передать полномочия родилась после поездки в Нижний Новгород. Шефу очень понравился молодой нижегородский губернатор».[286]

Серьёзное ухудшение здоровья, связанное частично с выборными хлопотами в середине 1996 года поставила этот вопрос на повестку дня с новой силой. Тут и стал проявлять популизм другой Бори с. Речь о Немцове.

Одной из публичных рекламных компаний «дофина» была попытка пересадить чиновников (нет, не в тюрьму а) на отечественные автомобили. Немцов с шумом провёл компанию по замене иностранных машин, обслуживающих чиновный люд новой России, на отечественные, как якобы важный элемент поддержки отечественного товаропроизводителя и гордости за отечественные товары.

Правда, после шума все вернулась на свои места, и отечественные автомобили снова исчезли из государственных гаражей. «Смешно и глупо, — писал, — когда мы триста лет спустя … давно утраченную бороду пытаемся вновь отрастить. Я имею в виду потуги нынешнего правительства по защите отечественного товаропроизводителя.

Во что, в конце концов, вылилась идея пересадить всю демократическую номенклатуру с иномарок на отечественные «Волги»? Вылилась в большую лужу, в которую авторы идеи и сели».

«Пронёсшийся шквал саркастических, язвительных уколов в адрес Немцова привёл к тому, что операция по пересадке чиновников на „Волги“ захлебнулась и осталась в истории нашего головотяпства».[287]

Тем не менее, с весны 1997 года всерьёз думал о возможности передать пост президента, ставшем вице-премьером. Многие газеты писали тогда о как о «дофине» или наследнике. Однако неудачи привели к разочарованию в нем как публике, так и.[288]

Тем временем вопрос о наследнике стал ещё более актуальным. 9 октября 1997 года в Страсбурге публично отрёкся от выдвижения на третий президентский срок. В оппозиционной прессе констатировали: «Это заявление резко отличается от предыдущих, намеренно двусмысленных деклараций. Некоторые наблюдатели полагают, что изменение позиции связано с некой аналитической запиской, будто бы прогнозирующей отрицательный вердикт Конституционного суда на запрос о возможности выдвижения на третий срок. Впрочем, президент не раз доказывал, что не собирается всерьёз считаться ни с законами, ни с их толкователями. Скорее всего,, намеревавшегося президентствовать и в будущем, образумили западные „друзья“. Вряд ли случайным был выбор страсбургской трибуны для столь обязывающего заявления. Перед лицом „объединённой Европы“ вынужден был произнести покаяние, не хочу, не буду».[289]

Между тем неуправляемые и желающие сменить Ельцина уже были. В первую очередь это лидеры коммунистов, которым по идеологии в случае победы нужно принести кого-то из прежних правителей на алтарь народного гнева. Но кроме коммунистов были и другие, которым также не особенно собирались быть управляемыми.

«Многие в 1997 году уже почувствовали, что выдвижение началось. Вряд ли такая конкуренция обрадовала сторонников, или А. Лебедя. Можно было надеяться, что удастся отговорить, призвав на „помощь“ президента, но он был болен, или или. Публичные атаки со стороны были бы только полезны, но не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы предположить — руководитель президентской администрации все же предпочтёт скрытые противодействия, используя свои возможности на Западе в деловых кругах и СМИ».[290]

Мэр Москвы, тем временем, менял свои высказывания. 6 декабря 1997 года вновь подтвердил, что не намерен выдвигать свою кандидатуру на президентских выборах в 2000 году. Комментируя недавнее заявление бывшего секретаря СБ А. Лебедя о том, что он готов к союзу с, мэр подчеркнул, что не пойдёт на выборы ни в альянсе с генералом Лебедем, ни в каком-либо другом альянсе. Это заявление московский мэр сделал на съезде российского движения «За новый социализм». Но этот кандидат не удовлетворял первого российского президента. такой «преемник» нужен не был.

«К началу 1998 года экономика России снова оказалась на пороге катастрофы. Правительство не выполнило обещания расплатиться с долгами по зарплате военным и госслужащим. Цены на государственные ценные бумаги стремительно падали — финансы государства были в опасности. Кто-то должен был ответить за то, что год назад не удалось оживить экономику страны».[291] Ситуация с экономикой ухудшалась каждый месяц.

«Нельзя сказать, что глава государства не видел этого или не понимал происходящего. Временами он сам был в отчаянии от того, что сотворил с Россией, он отчаянно искал такую комбинацию людей, которые могли бы обновить правительственную команду, двинуть вперёд экономику, реформы и при этом не усилить социальное напряжение».[292]

Весь период с конца 1998 года и до конца 1999 года характерен метаниями первого российского президента, пытающегося найти себе «достойного» преемника. И все это на фоне попыток Государственной Думы сотворить президенту импичмент, скандалов вокруг приближённых президента и прочих фактов, мало украшающих авторитет высшей российской власти.

На примете у первого российского президента был и Александр Лебедь, но был ли он в начале списка? «…Он уже доказал, что совершенно не умеет „играть в команд“…О кандидатуре не могло быть и речи. Ветеран Афганистана и „умиротворитель Приднестровья“ доставил слишком много неприятностей „семье“…. оказался в самом конце списка».[293]

С такой неопределённой ситуацией подошёл Кремль к концу 1998 года. Между тем, «неопределённая» — это слишком мягко сказано. Это была ситуация с чётко выраженной тенденцией постоянного ухудшения.

5.4. Несостоявшийся мятеж генерала Рохлина

Одним из наиболее ярких примеров этой тенденции является казалось бы неожиданно возникшая проблема с генералом Рохлиным.

Нарыв имеет свойство периодически вскрываться. То же самое произошло и с проблемой Российской Армии. В армейских рядах все было шло к взрыву, нужен был детонатор. И он нашёлся.

24 июня 1997 года председатель комитета Госдумы РФ по обороне Лев Рохлин выступил с обращением к Верховному главнокомандующему Вооружёнными Силами РФ и к военнослужащим России. Поводом для обращения послужило намерение российских властей в течение двух лет резко сократить численность армии. Правительству даны указания заложить в бюджет армии в следующем году не более 3, 5% от внутреннего валового продукта. По словам Рохлина, это не вяжется с тем финансовым кризисом в армии, который приобрёл свою остроту в 1995 году, и озабоченностью состоянием Вооружённых сил, высказанной президентом в его послании Федеральному Собранию 1997 года Председатель комитета по обороне обратился к Верховному главнокомандующему с вопросом, имел ли тот право принимать единоличные решения «cо своим опытом в военной области, ничего не сделав за последние шесть лет для военной безопасности страны». Лев Рохлин считал, что это происходит не в условиях отсутствия потенциальной угрозы России извне. По его мнению, Запад осуществляет прямой диктат в вопросах военно-политического устройства Европы, пренебрегая интересами России.

Рохлин остановился в своём обращении на бедственном положении военнослужащих, запустении в оборонной промышленности и военной мощи нации. Депутат призвал военнослужащих сплотиться, провести в каждой части офицерские собрания, на которых выработать законные требования и направить их российскому руководству.

При тяжёлом социальном климате во многих частях, при угрозу наступления ещё более худших условий для себя лично и страны, которую они дали клятву защищать, можно было ожидать, что Обращение найдёт своих читателей и не останется незамеченным.

Там были и такие слова: «…Вы, выбирая профессию, знали, какой трудный и опасный жизненный путь вас ожидает. Вы смелые, организованные и дисциплинированные люди. Среди вас мало коррумпированных и развращённых властью. На вас с надеждой смотрит народ».[294]

Чем не призыв к захвату власти? Нет нужды говорить, что составители обращения, скорее всего, на это сторону обратили внимание и подчеркнули именно её.

В Обращении резкой критике подвергнуты были ключевые фигуры высшего руководства страны. В частности, говорилось: «Вам некогда было по-настоящему руководить Россией, некогда было принимать обдуманные, взвешенные решения. Ваши решения — это волевой экспромт настроения. В результате промышленность и сельское хозяйство рухнули. Разрушено и все остальное. Рядом с вами постоянно находятся люди, честность которых ставится под сомнение и подтверждается их отстранением от занимаемых должностей. В результате борьбы между ними мы узнали, что монополия на спиртное, которая давала когда-то до 30 процентов дохода государству, — эта монополия вашего окружения и его опоры, а всем производством алюминия в стране ведают братья Чёрные, пользующиеся покровительством лиц также из вашего окружения.

Это все в пылу борьбы со своими личными врагами нам разъяснил А.Б. Чубайс — ваша главная опора на данное время. Он в настоящее время назначен руководить реформами в армии — возглавляет одну из комиссий по военной реформе. Мы представляем, как будет осуществляться эта реформа, глядя на разграбленную и обнищавшую в результате недавно проведённой им же приватизации страну.

А ведь А.Б. Чубайс при всех, даже тяжких, обвинениях в нечестности, прозвучавших как в России, так и за границей, ещё ни на кого в суд не подал…».[295]

В Обращении речь коснулась враждебных агентов влияния. Хотя, прямо и не употребляя этот термин, в подписанном документе говорилось: