Ланин поскреб свою дремучую бороду.
      - Любопытно! Ну, что ж, молодец. Вы меня извините, но я никак не думал, что вы...
      - Что я способна к самостоятельной мыс-ли? - насмешливо спросила Ольга.
      - Нет. Что вы можете так конспиративно работать...
      - Я не была уверена в успехе. А теперь результат не вызывает сомнений. Вот и все.
      - Как же вы представляете себе осуществление вашего метода?
      - Если нам удастся перевести культуру в Сайда-губу, то, во-первых, эти водоросли будут сами накапливать золото - уже не в лабораторных, а в промышленных масштабах... А, во вторых, они будут обогащать своими ферментами воду, из которой добывается золото в экспериментальном цехе. Неужели вас не увлекает такая перспектива, Иван Иванович?
      - Легко сказать - перевести культуру,-проворчал Ланин. - А как это сделать?
      - Ну, Иван Иванович, голубчик, вы же знаток водорослей, экспериментатор, опытный специалист, неужели вас кто-то должен учить? Конечно, это сделаете вы... - Ольга запнулась, - если разрешит Евгений Николаевич.
      - То-то и оно. Профессор уже сделал одну попытку помочь Калашнику. И, насколько я понимаю, это не привело к улучшению их отношений... Хотя... В общем, все ясно. Попробовать стоит. Ведь рано или поздно мы будем разводить эти растения в естественных бассейнах для промышленного использования? Зачем же откладывать? Сегодня же телеграфирую Евгению Николаевичу.
      ... Весь день лихорадочное возбуждение мешало Ольге работать. Она механически включала и выключала приборы, делала отсчеты, производила вычисления. Но мысли ее были далеко.
      Наступал решающий этап. Она ощущала гордость от сознания того, что на этом этапе будут иметь какое-то значение и ее работы, ее мысли, ее напряженный труд. Она в сотый раз до мельчайших деталей восстанавливала в памяти свои последние исследования. Ошибки быть не могло. В лабораторных условиях вода, насыщенная ферментами, отдавала золото почти без сопротивления.
      Опыты были повторены много раз и все с тем же результатом.
      После посещения Громовым биологической станции Ольга побывала у него в райкоме. Громов сказал Ольге: "Действуйте, мы вас поддержим". Она спросила: "А если не получится?". Он ответил: "Наука без риска - какая же это наука?" Разговор с Громовым произвел на Ольгу большое впечатление. У нее в жизни уже бывали трудные минуты, когда путь впереди затуманивался, а назад идти не позволяло самолюбие. Но впервые она почувствовала в такой момент твердую руку партии, уверенно выводящую ее на дорогу.
      Подобно миллионам других советских людей, она ощущала в своем труде могучую и радостную силу общего дела. Это дело носило величественное и ясное имя: коммунизм. Этим делом руководила партия. Ольга понимала, что руководство партии не только в объединении усилий миллионов в единое целое, но и в правильном использовании усилий каждого из этих миллионов. И все же это ее представление было в значительной степени общим, отвлеченным, пока она на себе самой не почувствовала его конкретное содержание.
      "Поймите, что сейчас главное - не поддаваться влиянию буржуазной идеологии, в какую бы личину оно ни рядилось", - говорил ей Громов. Она смотрела на него не мигая.
      "Мы не против взаимной критики, - говорил он, - мы не против научных споров. Критика - одна из движущих сил нашего развития. Но когда из критики и теоретических разногласий вырастают преграды для претворения теории в практику, тогда ясно, что наши споры и разногласия могут быть использованы для укрепления враждебной нам идеологии. Критика должна не разоружать, а вооружать практику. А до сих пор, нападая друг на друга, вы только мешали друг другу перейти от теории к практике".
      Она ушла из райкома окрыленная. Опыты были поставлены и через неделю закончены.
      И ей приятно было услышать по телефону одобрение Громова.
      - Значит, продолжать? - спросила она.
      - Обязательно.
      - Может быть, вызвать Евгения Николаевича?
      - Зачем? Надо полагать, что на Черном море у него не менее важные дела. Продолжайте работать.
      Ускорение осаждения золота под влиянием ферментов не вызывало сомнений в экспериментальных условиях. Но от этого теоретического вывода до его претворения в практику Ольга представляла себе огромное расстояние-месяцы, годы. Однако Громов посоветовал немедленно приступить к реализации ее открытия. Мысль о заселении золотоносной водорослью бассейна Сайда-губы принадлежала ему.
      - Но таким образом культура всегда будет под угрозой похищения, робко возразила Ольга.
      Громов рассмеялся.
      - Ну, об этом не беспокойтесь. И не такие объекты у нас под охраной.
      Оставалось немедленно приступить к осуществлению плана. Задержка была только за разрешением Смолина.
      ... Ольга плохо спала эту ночь. Она часто просыпалась. Время текло убийственно медленно. Светящиеся стрелки показывали час, два, три. Ольга думала о Петрове. От него не было никаких известий, и самолюбие не позволяло ей написать третье письмо: два письма остались без ответа. Какое-то гнетущее беспокойство грызло ее. Только яа рассвете она задремала, как ей показалось, совсем ненадолго. Ее разбудил стук и голос Ланина. Она вскочила с постели, подбежала к дверям. В щель просунулась полоска бумаги.
      - Держите, - сказал Ланин из-за двери.
      Это была телеграмма. Ольга развернула ее, взглянула на подпись: "Смолин". В тексте было всего три слова.
      "Разрешаю желаю успеха".
      Глава 38
      У СКАЛ КАРАДАГА
      Лодка под мерный рокот мотора медленно двигалась вдоль берега. Смолин взял направление в грот. Когда над лодкой нависли черные своды, он выключил мотор. Лодка тихо вошла в полумрак.
      - Понапрасну теряем время, Евгений Николаевич! - сказал Калашник, выколачивая трубку о борт.
      - А мне кажется, что мы только сейчас встали на верный путь, - ответил после короткой паузы Смолин.
      - Интересно. И что же вас приводит к такому заключению?
      - Да, видите ли... драгирование не дало никаких результатов. Мы .взяли после первой находки за трое суток еще сорок восемь драг. И только в одной из них нашли обломки золотой водоросли. Так?
      - Ну. Я вас слушаю, - проворчал Калашник, недовольный, что еще не может уловить, к чему клонит Смолин.
      - И эти обломки были мертвыми. Да я и не ожидал, чтобы на глубине двухсот метров эта водоросль оказалась живой. Заметьте берег у Карадага так обрывист, что глубин меньше ста метров мы не нашли. Никаких колоний золотой водоросли там нет и не может быть...
      Калашник широко открыл глаза.
      - Не понимаю... о каком же верном пути вы говорите?
      - Колония должна быть не там... а здесь. - Смолин показал рукой на гранитные стены грота, уходящие в воду.
      - Позвольте, - удивился Калашник, - вы думаете, что водоросль растет на этом граните?
      Смолин отрицательно покачал головой,
      - Я думаю, что внутри этого гранита есть полость, в которую заходит морское течение. Водоросль может быть только там.
      Калашник скептически выпятил губы.
      - Ну, Евгений Николаевич, всему есть границы, даже научной фантастике...
      - А я постараюсь вас убедить, - невозмутимо сказал Смолин. Посмотрите: как нас отнесло... к самому выходу...
      Калашник смерил взглядом глубину грота, повисшего гигантской аркой над их лодкой. Прозрачная влага темнела у обрывов стен, уходящих глубоко в воду, и чуть колебалась вокруг лодки, переливаясь всеми оттенками голубого цвета.
      - Сколько времени мы здесь? - продолжал Смолин. - Не более получаса, так? И за это время нас потихоньку вынесло из грота. Какое здесь расстояние, как вы думаете?
      - Метров семь-восемь.
      - Ну, вот. Скорость течения из грота не меньше десяти метров в час. В этом что-то есть... Конечно, возможно, здесь круговое течение. Вода заходит в грот и выходит. Но вряд ли. Это было бы трудно объяснить... Наиболее вероятным, мне кажется, прямое течение из глубин грота.
      - Ну, предположим, что это так, - неохотно согласился Калашник. - Что же вы предлагаете предпринять?
      - Попробовать обследовать стены. Может быть, найдем щели, через которые выходит вода.
      - Сейчас?.. И вдвоем?.. - удивился Калашник.
      - Да, сейчас, и пока что... вдвоем. Поэтому-то я и предложил вам сегодня принять участие в поездке: чтобы не привлекать внимания к нашим занятиям посторонних.
      Он чуть тронул мотор. Лодка снова плавно вошла под гранитные своды. Когда нос лодки тихонько ударился о заднюю стенку грота, Смолин сбросил свой легкий пиджак и принялся расшнуровывать ботинки.
      - Вы собираетесь... нырять?-спросил в недоумении Калашник.
      Смолин молча кивнул головой.
      - Но позвольте, Евгений Николаевич!-воскликнул с возмущением Калашник, и его бас гулким эхом загудел по гроту. - Это уже, знаете ли, начинает отдавать, извините меня, мальчишеством... Есть же современные средства подобных обследований. Водолазы...
      - ...Подводные камеры, батисферы [Батисфера - стальная камера для погружения на большие глубины.]...- в тон ему продолжил Смолин, стаскивая через голову рубашку. - Нет, дорогой Григорий Харитонович. Это дело тонкое, и пока только вы да я будем знать о нем. Никаких водолазов я привлекать не собираюсь.
      Он снял брюки, остался в легких, плотно обхватывающих плавках и выпрямился во весь свой высокий рост, собираясь прыгнуть в воду.
      - Вы уверены в своих силах? - спросил Калашник.
      Смолин усмехнулся.
      - Неужели бы я стал рисковать?
      - Но, ведь, если вы всерьез собираетесь обследовать грот, нужно нырять не меньше, чем на десять метров. Иначе ничего и не поймешь. Это тяжелое дело.
      - Я знаю, - ответил Смолин равнодушно. - Но с водными организмами я работаю еще с юности. Я тогда сказал себе, что исследователь водных организмов должен чувствовать себя в воде, как в родной стихии. И постарался в совершенстве овладеть и плаванием и нырянием. Признаться, тогда я был под впечатлением прочитанного о французском археологе Кастэ, обследовавшем знаменитую Авейронскую пещеру...
      - Не помню.
      - Это интересный случай в истории археологических исследований. Авейронская пещера, с ценнейшими находками, была открыта Кастэ только благодаря его умению плавать и особенно нырять. Добираясь до нее, он переплыл два подземных озера... Представляете себе?
      Калашник пожал плечами. Но раньше, чем он успел ответить, лодка качнулась, и Смолин, легко оттолкнувшись от борта, головой вниз прыгнул в воду.
      Григорий Харитонович посмотрел на часы. Было без четверти два. Секундная стрелка только что отошла от цифры 60. Он перевел взгляд на воду. На мгновенье в ее синеве мелькнуло зеленовато-желтое пятно и исчезло. Белые пузырьки, поднимаясь из глубины, указывали место, где нырнул Смолин. Секундная стрелка медленно двигалась по кругу. Прошло 20, 30, 40, 50 секунд. И когда Калашник забеспокоился, вода зашумела, и голова Смолина показалась на поверхности.
      Смолин сделал несколько глубоких вздохов и снова скрылся под водой.
      Через минуту он появился на поверхности, двумя взмахами рук приблизился к лодке и, взявшись за борт, несколько раз вздохнул. Его глаза торжествующе сияли.
      - Ну, Григорий Харитонович,- сказал он, отдышавшись, - дело стоило того, чтобы за него браться...
      Он оттолкнулся от борта и опять нырнул. Калашник напрягал зрение, всматриваясь в воду. Снова мелькнуло желто-зеленое пятно. Но мелкие волны, расходящиеся от того места, где нырнул Смолин, мешали рассмотреть что-либо в глубине.
      Наконец, Смолин в третий раз с шумом вынырнул на поверхность.
      - Нашел! - крикнул он, фыркая и мотая головой, чтобы отбросить волосы, налипшие на лоб. - Можете меня поздравить, профессор!
      Смолин схватился за борт, подпрыгнул, лодка накренилась, - но он быстро перевалился через борт и сел на банку.
      - Итак, я был прав, Григорий Харитонович, - возбужденно заговорил Смолин, стряхивая с лица, груди и рук капли воды.
      Он порылся в пиджаке, достал портсигар, вытащил папиросу, закурил от протянутой Калашником спички, жадно затянулся и продолжал:
      - Выход течения я нашел... и не так глубоко, как думал... Метров семь-восемь, может быть, десять, не больше...
      - Не вывести ли лодку на солнце? - перебил его Калашник, - вы, вероятно, замерзли?
      - Кой черт, замерз!.. - воскликнул Смолин, выпуская густой клуб дыма, медленно поднявшийся под высокие своды грота. - Вы себе представить не можете - вода идет совершенно теплая, ну, градусов двадцать пять, никак не холодней.
      - Откуда же она идет? Что там - тоннель? - спросил недоверчиво Калашник.
      - К сожалению, нет... Вертикальные расщелины в граните. Очень узкие... В некоторые я мог засунуть руку, но большинство еще уже. А ток воды совершенно ощутимый.
      - И много этих... расщелин?
      - Очень много. Стена производит впечатление пчелиного сота. Но все они так узки, что проникнуть сквозь стену, увы, нельзя...
      - Да... Вот вам и решение. А какой из него прок? Допустим, где-то там подземный бассейн, а в нем колония вашей золотой водоросли. Но как к ней добраться? Не взрывать же для этого весь Карадаг!..
      - Ничего, ничего, - сказал Смолин, бросив окурок в воду и начиная одеваться. - Нашли выход, найдем и вход. Это вопрос времени. Сейчас надо просмотреть все исследования морских течений в этом районе. Может быть, что и придет в голову. Полагаю, что вход должен быть неподалеку. Включайте мотор, Григорий Харитонович.
      Мотор тихо застучал, за кормой забурлила вода, и лодка вышла из полумрака Карадагского грота на яркий свет солнца.
      Глава 39
      письмо
      - Вам письмо, - сказал портье, подавая Смолину конверт.
      Почерк был волнующе знакомый - тонкие, изящные буквы: "Профессору Е. Н. Смолину".
      И прежде чем глаза его разглядели эти буквы, он по биению сердца понял, что письмо от Радецкой. Евгений Николаевич медленно поднимался по лестнице, на ходу вскрывая конверт. Вытащил сложенный вчетверо лист.
      Остановившись на площадке, он опустил руку с зажатым в пальцах письмом. Его раздражало овладевшее им волнение. С того дня как Смолин получил последнее письмо от Валерии и не ответил на него, ему казалось, что с этим кончено. Преодолеть свое чувство было нелегко. Но он считал, что сумел сделать это. А теперь с горечью и досадой ощутил, как еще сильно и крепко то, что вызывала в нем эта женщина.
      Он подошел к окну, сразу забыв обо всем и чувствуя только, как редко и гулко стучит его сердце. Не отрываясь, он прочитал письмо.
      Обращения не было. "Вы правильно поступили, что не ответили на мое письмо, - писала Валерия. - А на это я и не жду отклика. Посылаю его потому, что всегда считала вас близким мне человеком, и хочу, чтобы вы знали об этом. Мне станет немного легче. если вы не будете думать обо мне плохо. Я уезжаю отсюда и не увижу вас больше никогда. Как не могли вы понять, что я отравлена неутолимой жаждой славы, любви и поклонения. Какое это опьяняющее и манящее чудо - такая власть над людьми! Моя жизнь была мечтой об этом чуде. И вот мечта осуществляется. Мне ли суметь от нее отказаться! Я так надеялась, что вы мне поможете. Я протянула вам руку - и она повисла, не принятая вами.
      Прощайте. Желаю вам счастья.
      В".
      Смолин потер рукой лоб. Невидящими глазами смотрел он перед собой. Потом встряхнул головой и пробежал глазами последние строчки "...Протянула вам руку... Я так надеялась" ...Смолин сложил листок вчетверо, машинально всунул его. в конверт и медленно спустился с лестницы.
      Выйдя из гостиницы, Смолин остановился, соображая, куда идти. И вдруг бросился к такси, стоящему на широкой площади перед зданием...
      Автомобиль рванулся вперед. В лицо Смолину пахнуло запахом нагретых за день кипарисов. Летели мимо пыльные деревья, вился дымок бензина за машинами, идущими впереди. Стремительно разворачивались по обеим сторонам величественные здания здравниц.
      - Здесь, направо, - сказал Смолин. Автомобиль круто повернул, занеся колеса над тротуаром, и пошел вверх. Смолин с нетерпением смотрел не отрываясь вперед. Сейчас, сейчас!.. Еще поворот, мимо сквера с увядшими кипарисами, теперь прямо... За зеленой стеной деревьев мелькнуло знакомое строение.
      - Ну, спасибо.
      Смолин пожал руку шоферу, высунулся было из кабины, но вспомнил, что забыл расплатиться. Вытащил кошелек, достал, не глядя, какую-то бумажку и дал шоферу. Вышел из автомобиля и, едва сдерживая себя, стремительно зашагал между подстриженными кустами, по усыпанной галькой дорожке, поднялся на ступеньку и нажал кнопку звонка.
      Из-за двери не было слышно ни звука.
      Смолин коротко вздохнул и нажал еще раз.
      К дверям никто не подходил.
      Это становилось уже смешным. Смолин, стиснув зубы, в третий раз нажал что было силы на кнопку. Дом наполнился отчаянным звоном.
      Смолин резко повернулся, чтобы уйти. Он был зол на свое нетерпение, поставившее его в такое глупое положение. Медленно шагнул он вниз по ступенькам, все еще томимый желанием сейчас же, немедленно увидеть Валерию. Неожиданно за его спиной щелкнул замок. Смолин стремительно обернулся. Дверь медленно приоткрылась, и из мрака послышался недовольный, заспанный женский голос:
      - Кто такие? Кого нужно?
      - Валерия Павловна дома? - спросил Смолин и застыл в ожидании ответа.
      - Нет ее, - ответила женщина из темноты, не снимая с двери цепочки.
      - Она... уехала?
      - Уехала.
      - Не могу ли я узнать куда?
      В щели показалось хмурое, темное лицо. Женщина, уставив из-под нависшего платка маленькие глазки на Смолина, грубовато сказала:
      - Совсем уехала.
      - Как... совсем уехала? - переспросил Смолин.
      - Так, совсем... А вы, что, знакомые будете?
      Смолин не ответил.
      - Да, уехала... Замуж что ли пошла. Кто их разберет... Старик чуть ума не решился, - равнодушно объяснила женщина, неприязненно разглядывая Смолина.
      Он продолжал молчать.
      - Никого нет! - крикнула вдруг сердито женщина и захлопнула дверь.
      Часть пятая
      ЗОЛОТО ФЕДОРА РАДЕЦКОГО
      Глава 40
      ГЕНЕРАЛ ШОРЫГИН
      Смолин вернулся в гостиницу и долго просидел в кресле, устремив взгляд в раскрытое окно и ничего не видя в равнодушном блеске неба и моря. У него не было никаких желаний и он ни о чем не думал. Из этого оцепенения его вывел звонок телефона. Смолин машинально протянул руку, поднял трубку и услышал. грубоватый голос Калашника:
      - Хотел вам сообщить, Евгений Николаевич, новость. Она вас, быть может, заинтересует. Ко мне заходил старик Радецкий.
      Смолин крепко стиснул рукой трубку, судорожно прижимая ее к уху.
      - Что он хотел от вас? - спросил он тихо.
      - Старик спросил, не встречал ли я его дочь. Валерия Павловна исчезла. Он не хотел ничего рассказывать, но я понял, что она просто покинула отцовский дом.
      - Как он выглядел?
      - Вид его достоин сожаления. Он производил впечатление помешавшегося.
      - Он был один?
      - Его сопровождал отставной генерал, старый знакомый его семьи.
      - Вы не помните фамилию? Фамилию генерала?
      - Он отрекомендовался - Каратыгин, Малыгин... или что-то в этом роде..
      - ...Я полагаю, что мне следует его повидать, - сказал Смолин после короткой паузы.
      - Радецкого?
      - Да. Но дома его, очевидно, нет.
      - Генерал увел Радецкого к себе, - пояснил Калашник.
      - Вы не спросили адреса генерала?
      - Да... На всякий случай узнал.
      - Когда вы могли бы?
      - Да хоть сейчас.
      - Тогда ждите меня внизу.
      - Ладно, спускайтесь.
      Смолин медленно вышел из комнаты и спустился в вестибюль навстречу Калашнику, который ждал его, одетый и в шляпе.
      ... Они молча шли, погруженные в свои мысли, не обращая внимания на оживленные, многолюдные улицы.
      Уже совсем смеркалось, когда они подошли к маленькой даче генерала, затерявшейся в зелени каштанов и кипарисов. При их приближении с крыльца спрыгнул толстый бульдог. Калашник, по своему обыкновению, не разыскивая кнопки звонка, ударил в дверь кулаком. Бульдог залаял.
      - Кто там? - послышался за дверью женский голос.
      - Скажите, пожалуйста, - обратился Смолин. - Павел Федорович Радецкий здесь? Дверь раскрылась.
      -Сегодня уехал...-сказала женщина, выглядывая.
      Калашник и Смолин разочарованно переглянулись.
      - А... генерала... м-м... Малыгина можно видеть? - спросил Калашник.
      - Шорыгина? Можно, пожалуйте, - ответила женщина и крикнула в глубину дома. Степан Тимофеевич, к вам!
      Калашник и Смолин вошли в дверь, сопровождаемые бульдогом, подозрительно обнюхивавшим их следы. В коридоре под потолком загорелась люстра, и из дверей слева появилась плотная фигура генерала. Это был ослепительно белый, плотный мужчина, с загорелым румяным лицом, полными щеками.
      - Кого имею честь... - начал он с любезной улыбкой, всматриваясь в лица гостей.
      - Разрешите отрекомендоваться, - сказал Смолин. - Профессор Калашник, а я - Смолин. Друзья Павла Федоровича Радецкого.
      - Весьма приятно. Шорыгин. С профессором Калашником я уже имел случай познакомиться. Проходите, пожалуйста.
      Он ввел гостей в небольшой кабинет, увешанный коврами и обставленный мебелью, обитой кожей.
      - Садитесь, прошу вас. Вот папиросы, предложил Ш.орыгин.
      - Извините нас, Степан Тимофеевич, за неожиданное вторжение, - начал Смолин. Нас привели к вам чрезвычайные обстоятельства. Мы интересуемся, что случилось с Павлом Федоровичем Радецким.
      Лицо Шорыгина помрачнело.
      - Да, несчастный, несчастный старик... Судьба его вызывает глубокое сожаление.
      - Вы имеете в виду... исчезновение его дочери? - выговорил с некоторым усилием Смолин.
      - Вся совокупность семейных обстоятельств сложилась у него чрезвычайно неблагоприятно, - ответил Шорыгин. - И это было последним ударом. Сейчас он близок к умопомешательству...
      - А... как это случилось? - осторожно спросил Смолин.
      - Он мне кое-что рассказал, но рассказ его был довольно бессвязен, и я, видя его состояние, не решился расспрашивать.
      Калашник и Смолин слушали его, опустив глаза и не глядя друг на друга.
      - Дело сложилось так, что Валерия Павловна дала согласие выйти замуж... некоему Васильеву... Павел Федорович не был доврлен ее выбором, но, естественно, не хотел препятствовать ее счастью. Насколько я мoг понять, что-то мешало этому браку, кажется, даже сам Павел Федорович не знал, что именно, и это его очень мучило. Ну-с, однажды ночью Валерия Павловна ушла из дома, оставив записку крайне странного содержания. Из нее яоно было одно - что она уезжает, чтобы соединить свою жизнь с жизнью этого Васильева... Но для этого ей необходимо преодолевать какие-то препятствия, покинуть дом отца и тому подобное. Старик остался совершенно один.
      Шорыгин молчал. Калашник кашлянул и спросил, выждав короткую паузу:
      - А Васильев?
      - Утром, конечно, старик направился к нему. Васильев жил в гостинице "Южный берег". Павлу Федоровичу ответили, что Васильев выехал неизвестно куда. Тогда старик поехал разыскивать их. Он побывал в Алуште, Гурзуфе, Ялте, всюду расспрашивая о своей дочери. Нигде он не обнаружил никаких следов. Наконец, он вернулся в Феодосию. Здесь я его и встретил. Я пытался помочь ему в поисках. Ну, конечно, мы никого не нашли. А сегодня утром он, совершенно обезумевший и больной от горя, выехал в Севастополь. Мои уговоры остаться на него не повлияли.
      Шорыгин замолчал.
      Калашник и Смолин погрузились в невеселые мысли.
      - Работаете в наших краях? - спросил, наконец, генерал.
      - Да работаем, - ответил Смолин неохотно.
      - Здесь, надо сказать, для исследований моря благоприятнейшие места, любезно продолжал хозяин.
      - Да, конечно, - неопределенно согласился Смолин.
      - Я ведь родился в Феодосии. С Павлом Федоровичем мы росли вместе с юных лет. Его отец проводил здесь каждое лето - с апреля по октябрь. И беспрерывно вел научные исследования...
      - Любопытно, - заинтересовался Смолин. - Чем же он занимался?
      - Да по вашей части. У Радецких эти занятия - старинная традиция. Минералогией и химией занимался еще дед Павла Федоровича - морской врач и путешественник. В семье до сих пор хранятся воспоминания о его путешествиях. Отец Павла Федоровича рано осиротел, бедствовал, но также проявлял большой интерес к науке. Был он врачом, но практикой не занимался. Женился на богатой и увлекся научными изысканиями. Исследовал минералы под Карадагом. Здесь ведь издавна известны залежи самых разнообразных камней халцедон, яшма, сердолик. Он собирал их со дна моря...
      Смолин насторожился.
      - ...в огромных количествах, прямо сказать, тоннами. Каждые две-три недели обязательно уходил в Севастополь десяток подвод, груженных тяжелыми ящиками.
      - В Севастополь? Почему же туда?
      - А потому что под Севастополем, в Александриаде у него была лаборатория, в своей даче, на краю поселка. Там он и занимался исследованиями.
      - Интересно... А дед Павла Федоровича тоже был минералогом?
      - Дед был гениальный, глубочайшего ума ученый. Но, судя по семейному преданию, личная жизнь сложилась у него тоже неудачно. Потому-то он и не занял места в науке,, которого заслуживал... Мне рассказывали, что еще студентом медицинского факультета он проявил исключительные способности. Его считали будущим светилом. И вот - несчастная любовь к недостойной женщине. Он бросил все, уехал в кругосветное плавание морским врачом, высадился где-то на островах в Тихом океане и прожил с туземцами пять лет. Вернулся он оттуда странным, замкнутым, нелюдимым человеком. Умер он примерно лет сто назад.
      И кажется, какие-то его записки были опубликованы уже после его смерти.
      Генерал поднялся. Смолин понял, что визит затянулся и стал прощаться. Калашник нехотя последовал его примеру.
      Гл а в а 41
      ПОЖЕЛТЕВШИЕ СТРАНИЦЫ
      ... Поздно вечером, усталый, измученный, Смолин открыл дверь своего номера в гостинице. На столе горела лампа. Навстречу ему, отложив журнал, поднялся с кресла Колосов.
      - Полковник! - удивился Смолин, пожимая протянутую руку.
      - Я не хотел мешать вашей работе вызовом в Севастополь, и прибыл сам для срочного разговора. Не возражаете?
      - Какие же могут быть возражения? -Смолин сбросил шляпу и пальто. Очень рад вас видеть. Надеюсь, разговор с вами поможет мне разобраться хоть немного в последних событиях.
      - Боюсь, что не сумею оправдать ваши ожидания. Но кое-что интересное для вас сообщить могу. Прежде всего разрешите задать вам несколько вопросов.
      - Я вас слушаю.
      - Скажите, Евгений Николаевич, известен ли вам некто Васильев?
      - Если вы имеете в виду субъекта, причастного к киноискусству, ответил, нахмурясь, Смолин, - то он мне известен. Вернее, мне приходилось с ним встречаться.
      - В обществе киноактрисы Радецкой?
      - Да.
      - Ну, так вот, вчера в наше управление в Севастополе явился ее отец и заявил, что его дочь скрылась с этим субъектом неизвестно куда, - по его подозрению, за границу.
      - Мне это известно.
      - Что вы можете сказать по этому поводу? - спросил Колосов мягко.
      Смолин развел руками.
      - Затрудняюсь сказать что-либо определенное. Я был знаком с Радецкой. У меня сложилось впечатление, что Васильев оказывал на нее погубное влияние своей лестью и рассказами о карьере киноактрис в Америке. Очевидно, она...
      - Извините, - остановил его Колосов. - Вопрос о том, чем сумел заинтересовать Радецкую этот субъект, имеет второстепенное значение. Важно установить, почему его выбор остановился на ней.
      - Я не совсем вас понимаю, - сказал озадаченно Смолин.
      - Вопрос идет о том, чем могла заинтересовать советская киноактриса агента иностранной разведки.
      - Агента иностранной разведки? - переспросил Смолин.
      - Да. Этот человек такой же Васильев, как Петров или Сидоров. Его зовут Георг Колли, он же Генри Картер, он же Гарри Кирсби.
      И нас, естественно, интересует, что привлекало его в Радецкой, с которой он сбежал за границу. - Колосов улыбнулся.- Я вижу, вы сейчас припоминаете достоинства Радецкой, как женщины. Эти достоинства несомненны, но не в них дело. Уверяю вас, если бы Радецкая не была красива и талантлива. Колли вел бы себя с ней так же настойчиво и так же добивался бы ее расположения. Несомненно, она интересовала его прежде всего как разведчика.
      - То есть через нее он рассчитывал получить какие-то сведения? спросил Смолин.
      - Да.
      - Простите, может быть, дело идет о государственной тайне, и я не имею права вас спрашивать... Но, признаюсь, я не могу представить себе, какими же сведениями могла располагать Радецкая? Круг ее знакомых - люди искусства... Военные и технические вопросы ей абсолютно чужды...
      - А вопросы науки? - перебил его Колосов.
      Смолин ошеломленно посмотрел на Колосова.
      - Наука - область, в которой она могла знать многое,-сказал убежденно Колосов.- Вот вы говорите, что были с ней знакомы. Это нам известно. Припомните, не проявляла ли Радецкая особого интереса к вашим исследованиям?
      Смолин задумался. Колосов внимательно смотрел на него.
      - Нет, - сказал, наконец, Смолин решительно. - Этого я утверждать не могу. Естественно, зная, в какой области науки я работаю, она нередко спрашивала, что привлекает меня в Черном море. Ну, само собой разумеется, на этот вопрос я никогда никаких разъяснений не давал.
      - И вы считаете, что она не знала, над какой темой вы работаете?
      - От меня, я полагаю, узнать об этом она не могла.
      - Так. А как вы думаете, почему ваш научный противник профессор Калашник также был привлечен в круг ее знакомых?
      - Мне казалось это чистой случайностью. - Колосов покачал головой.
      - Я допускаю, что ваше знакомство с Радецкой и ее знакомство с профессором Калашником было случайностью для вас, для него и, может быть, даже для нее. Но, уверяю вас, все это не было случайностью для Колли. Это мне совершенно ясно. Жаль, конечно, что мы констатируем это только теперь.