Хамид взял документы на машину, мой паспорт и скрылся в бетонных бараках, в которых размещались пограничные службы. Время ползло как черепаха. Первая машина миновала шлагбаум, потом опять остановилась у пункта осмотра транспортных средств; водитель сунул взятку охраннику и двинулся дальше, чтобы повторить точно такую же процедуру с другой стороны. Пятнадцать минут спустя то же самое проделал водитель второй машины. Теперь перед нами стоял только один автомобиль.
      Солнце палило нещадно, и сидеть в неподвижной машине было просто невозможно. Я вылезла, поднялась на придорожную насыпь, отыскала крупный валун, который показался мне запыленным меньше остальных, и присела.
      В отеле нас снабдили своего рода сухим пайком, и я принялась медленно поглощать сандвич, когда заметила тощего пса, который медленно брел по обочине дороги в метре от меня, изредка поглядывая в мою сторону тоскливыми глазами. Я протянула ему остаток сандвича. Казалось, вся его душа отразилась во взгляде, однако он не приблизился ни на шаг. Я сделала движение, намереваясь бросить кусок ему под ноги, но едва лишь взмахнула рукой, как он судорожно метнулся в сторону. Я медленно поднялась, сделала пару шагов к дороге, наклонилась и осторожно положила хлеб с куском мяса на пыльную землю, после чего снова отошла к машине. Не сводя с меня взгляда, собака крадучись приблизилась - при каждом шаге под грязной шкурой проступали кости - и подобрала еду, чуть виляя хвостом в знак благодарности.
      - Ну как, понравилось? - мягко спросила я, преодолевая закипавший в груди гнев за судьбу животного.
      Белесые глаза пса повернулись в мою сторону, хвост снова задергался. Он был настолько плотно прижат к телу, что шевелился, в сущности, лишь самый его кончик, и я предположила, что за последние годы собака, пожалуй, впервые совершала это движение. Я обнаружила, что второй сандвич был с курицей сочное мясо выступало из-за краев лепешки. Я тоже положила его на землю. Пес схватил еду, на сей раз чуть более уверенно, однако тут же отбежал. Оглянувшись, я увидела Хамида, который приближался к машине.
      Уж наполовину открыв свою дверцу, я заметила, что он покачивает головой:
      - Боюсь, здесь что-то не так. Они говорят, что не могут пропустить нас.
      - Не могут пропустить? Но почему?
      - Что-то не в порядке с вашим паспортом.
      - Но это же чушь! С ним все в порядке! Да и что там может быть не так?
      Вид у Хамида был виноватый и совсем несчастный:
      - Нет въездной ливанской визы, и потом... он говорит, что нет также выездной сирийской. В общем, получается, что вас как бы вообще нет в стране, а потому он не может пропустить вас за границу.
      Я стояла ошеломленная, будучи не в силах осознать происходящее:
      - Как бы нет в стране?.. Да как же, черт побери, я здесь оказалась? Под землей, что ли, проползла?
      - Ну, я не думаю, чтобы он пришел именно к такому выводу. Разумеется, он понял, что здесь какая-то ошибка, однако здесь, на месте, не может ничего исправить.
      - Ну, как вам это нравится! - гневно воскликнула я. - Паспорт у вас? Разрешите взглянуть. Черт бы их побрал, ведь в прошлую пятницу я проезжала именно здесь. Там не может не быть штампа... Скажите, Хамид, почему у вас такая ужасная письменность? Вы его сами просматривали?
      - Да, просматривал и, боюсь, он прав, мисс Мэнсел. Штампа действительно нет.
      Паспорт мой не изобиловал всевозможными отметками и после поспешного осмотра я пришла к выводу, что пограничники действительно правы. Я тупо глазела на страницы, отказываясь верить в то, что какая-то досадная ошибка, в чем бы она ни заключалась, помешает мне добраться до Дамаска.
      - Но я же говорю вам, что проезжала здесь в прошлую пятницу. Они не могли не поставить штамп, так? А если и так, то сами виноваты. Я отдала им паспорт, и они пропустили меня в Ливан... Вы сказали ему, что в пятницу я проезжала именно через этот пункт?
      - Я сказал им, что вы недавно прибыли из Дамаска, хотя, правда, не уточнил, когда именно.
      - Я ехала с группой - пять машин, двадцать два человека, - и нас сопровождал англичанин. Это было в пятницу, примерно в середине дня. Если это тот же пограничник, то он может меня вспомнить, да и потом, должны же у них быть какие-то записи, разве не так? У нашего сопровождающего был полный список группы, и в нем записано мое имя. Пожалуйста, пойдите и скажите им об этом.
      - Разумеется, я скажу, но, видите ли, могут возникнуть неприятности. Если вы путешествовали с группой, то ваше имя, конечно же, было внесено в групповой паспорт - тот самый "список", который показывал ваш сопровождающий. В подобных случаях они не проставляют штамп в каждый индивидуальный паспорт, разумеется, если вы сами их об этом не попросите. Вы же не просили поставить штамп именно в ваш паспорт?
      - Нет, конечно, это мне и в голову не пришло. Я полагала, что сопровождающий догадается - он ведь знал, что я собиралась задержаться в Ливане... Слушайте, Хамид, это какая-то ерунда! Им прекрасно известно, что я попросту не могла оказаться здесь нелегально! Они же знают и вас, и ваш паспорт. Вы здесь часто проезжаете?
      - Каждую неделю. О, меня-то они знают... Меня и мою машину они пропустят: наши документы в полном порядке. Вот вас, боюсь... Правила здесь очень строгие.
      Еще одна машина, словно в насмешку над нами, тронулась с места и миновала шлагбаум. С другой стороны подъехал автобус, рычащий, трясущийся, окутанный клубами пыли. Я отступила, чтобы не оказаться в гуще пыльного облака, и подошла к обочине. Люди поглядывали в мою сторону, впрочем, без особого интереса. Подобное здесь случалось ежедневно. Правила, как заметил Хамид, и в самом деле были очень жесткие.
      - Как все глупо! - гневно воскликнула я. - Та же самая дребедень, что и на границе между Англией и Шотландией. Все больше убеждаюсь, что чем меньше страна, тем больше она старается надувать щеки... Извините, Хамид, я не хотела вас обидеть. Это просто уму непостижимо... А кроме того здесь так жарко. Извините.
      - Ну что вы, конечно, - радушно произнес Хамид, как мне показалось, вполне искренне. Вид у него был озабоченный, сочувствующий, - но он сам собирался приехать завтра, так ведь?
      - Кто "он"?
      - Ваш кузен.
      - Я и думать забыла о кузене, - резко ответила я, хотя на самом деле это была не правда, и Хамид, конечно же, раньше меня все понял.
      Я почувствовала себя уязвленной - ощущение незнакомое и, надо сказать, малоприятное.
      - Я знаю, что наши пограничники недолюбливают иностранцев, однако у нас здесь действительно есть проблемы, большие проблемы. В первую очередь связанные с контрабандой... Поймите меня правильно, никто и не думает подозревать лично вас в чем-то подобном, были разработаны довольно жесткие меры и вы, к несчастью, упали под них.
      - Подпала.
      - Простите?
      - Я подпала под них. "Упасть под них" значит совсем другое. Вы сказали контрабанда? Да что здесь вывозить-то, Бог мой? Мы что, похожи на контрабандистов, нагруженных оружием, бренди или чем-то подобным?
      - Нет, не бренди, об этом здесь речи не идет. Но вы вполне в состоянии перевозить наркотики. Я вскинула брови:
      - Наркотики? А что, вполне. Я и забыла, где нахожусь. В одной из книжек кузена это называлось "гашишным потоком".
      Он рассмеялся:
      - Так уж прямо и "потоком"? Впрочем, можно и так назвать. У Бейрута есть и такая репутация... Причем не только гашиш, но и опиум - его выращивают в Турции и Иране, а потом транзитом доставляют к морю. Так вот, был принят ряд суровых мер, причем гайки продолжают закручивать. Национальная Ассамблея ОАР сделала представление в правительство, принято решение о строгих санкциях и потому на границах, как вы успели заметить, установили строгие ограничения.
      - Пожалуй, так оно и должно быть. Но зачем они с туристами-то так поступают?
      - Уже задержали несколько таких туристов. Совсем недавно арестовали и осудили двух английских студентов. Не читали в газетах?
      Я покачала головой:
      - И что с ними сделали? Какое им определили наказание?
      - Посадили в тюрьму. Сейчас они в Бейруте. Кажется, на три года, но по нынешним временам это немалый срок - каторжные работы. А для ливанцев, помимо всего прочего, еще и поражение в гражданских правах, плюс регистрация в полиции в качестве проводника - так, кажется, называется? - наркотиков. В других странах наказание еще строже. В Турции, например, вообще смертная казнь, а сейчас еще и в Египте, и в Иране. Видите, как серьезно за это взялись.
      - Но вы, помнится, сами говорили, что на Ближнем Востоке на подобные вещи смотрят сквозь пальцы. По вашим словам, курение гашиша здесь не считается серьезным проступком.
      - Раз правительство начинает принимать серьезные меры, значит, проблема не столько моральная, сколько экономическая, - цинично заметил Хамид. - В Египте, например, вопрос стоит очень остро - ведь наркоман как работник ни на что не годен, - и потому власти очень обеспокоены проблемой незаконного ввоза гашиша в Ливан. Я. уже сказал вам про представление, сделанное Национальной Ассамблеей, а нам, к сожалению, приходится считаться с тем, что думают и чего хотят в Египте. - Он улыбнулся, - понимаете теперь, откуда все эти трудности? Да и таможенникам от них забот хватает. Видите вон тот автобус?
      Похоже, его остановили надолго, и сейчас он стоял у шлагбаума ливанского пограничного пункта. Пассажиры вышли и покорно ждали, пока проверят их бумаги. На всех лицах застыло обреченное выражение, как у людей, приготовившихся прождать целый день. Нетрудно было понять почему: на крыше автобуса, походившего сейчас на транспорт с беженцами или грузовик перебирающихся на другое место жительства людей, был навален едва ли не весь домашний скарб каждого из пассажиров. Автобус был перегружен всевозможными креслами, матрасами, среди которых виднелись какие-то половики, узлы с одеждой, грязные полотняные мешки с некогда проставленными на них клеймами "Эр Франс" или БОАК и плетеные корзины с сидящими в них несчастными на вид курами.
      - И все это будет тщательно проверено, - пояснил Хамид.
      - Ради каких-то нескольких пакетиков порошка? - воскликнула я. - Не может быть!
      Он рассмеялся:
      - Именно так. Иногда это не просто несколько пакетиков. Существуют сотни способов упаковки и переправки гашиша. На прошлой неделе задержали человека - он назвался сапожником, - так вот среди прочих вещей при нем был большой чемодан, доверху набитый кожаными подметками. На самом деле это оказался гашиш, растертый до мельчайшей пудры, а потом спрессованный в форме подметки. Иногда ему придают вид резины, варенья или овечьего навоза.
      - Что ж, - кивнула я, - действительно стоит присмотреться к человеку, который везет через границу полный чемодан овечьего навоза.
      - Совершенно верно, - мрачно согласился Хамид. - Ну что ж, схожу, попробую объяснить им эту историю с групповым паспортом. Здесь подождете?
      - Если не возражаете, то я пойду сама и попробую поговорить с ними. Там кто-нибудь говорит по-английски?
      - Сомневаюсь, но я переведу.
      Комната в служебном бараке была совсем маленькой, наполненной раскаленным воздухом и коренастыми мужчинами с оливкового цвета кожей, причем все они разговаривали одновременно. Едва мы вошли, гомон стих и сидевший за столом человек в форме - такой же коренастый и оливковокожий поднял на нас полный отчаяния взгляд, одновременно качая головой.
      Я стала говорить, Хамид переводил, офицер, насколько мог, слушал, а снаружи продолжали подкатывать все новые и новые машины; их водители проталкивались к столу, размахивая лохматыми, как собачьи уши ^ пачками бумаг. Лежавшие на столе папки раскалились от жары, а висевшая в воздухе смесь запахов пота, чернил и турецкого табака казалась почти осязаемой.
      Все оказалось бесполезно. Офицер был вежлив, но тверд. Он понимающе кивал, даже выразил мне сочувствие, но дальше этого не пошел. Все выглядело совсем просто: в моем паспорте недоставало штампа о въезде - как же он может оформить мне выезд? Он, конечно, сожалеет, но ничего нельзя поделать, таковы инструкции. Он очень сожалеет, но закон есть закон.
      Было заметно, что он не стремился чинить лишних препятствий; более того, даже в столь напряженной обстановке старался держаться подчеркнуто вежливо. Наконец, я сдалась и, чувствуя, что нервы мои сейчас перегорят от невыносимой жары, поблагодарила его и стала пробираться к выходу.
      После потной духоты барака жаркий воздух снаружи казался почти освежающим. Я побрела к машине, думая на ходу, что ж теперь делать. Разумеется, возвращаться, иного выхода не оставалось; надо было хоть как-то спасать остаток дня и попросить Хамида свозить меня куда-нибудь. Может, в Баальбек?.. Я уже была там с группой, но тогда все получилось как-то скомкано; поэтому, если мы не спеша проедем по долине Бекаа, еще раз осмотрим Баальбек, а потом через горы вернемся в Бейрут... По приезде можно будет позвонить Бену - особой спешки с этим не было - и объяснить ему, что случилось. Жаль, конечно, даже более того, однако теперь это уже не имело никакого значения.
      Впрочем, как выяснилось, имело.
      Я встретилась с Хамидом глазами и неожиданно сказала:
      - Я знаю, что, наверное, увижусь с ним завтра, но мне хотелось сегодня, сейчас, как можно скорее. Не спрашивайте почему, все равно не скажу, не смогу объяснить, но... - я подняла плечи и совсем не по-английски раскинула руки, тогда как для любого араба подобный жест являлся в порядке вещей.
      - Вы опасаетесь, что он попал в беду? - быстро спросил Хамид.
      - О нет, нет, ничего подобного. Ну что с ним может случиться? Говорю же, что не смогу объяснить. В общем, раз не можем проехать, значит не можем, и ничего тут не попишешь, правильно? Надо возвращаться, а из отеля я сразу же позвоню в Дамаск. Спасибо за ваше долготерпение. Не знаю, Хамид, как и благодарить вас за все, что вы для меня делаете. О, Боже, подождите-ка... Совсем забыла! Вы уже договорились насчет пассажиров на обратный путь из Дамаска? Что же будет, если вы туда вовремя не доберетесь?
      - Это неважно. Я в любом случае не собирался возвращаться раньше завтрашнего дня. Позвоню им, кто-нибудь другой возьмет. - Он распахнул передо мной дверцу машины. - Не тревожьтесь на этот счет. Сегодняшний день ваш. Куда бы я мог еще вас свозить? Баальбек вы уже видели?
      Я заколебалась:
      - Наверное, в Хомс ехать уже поздно?
      - В общем-то нет, но там ведь тоже есть пограничный пункт.
      - Вот ведь черт, действительно. Да, влипли так влипли... Что ж, если вам и в самом деле необязательно ехать в Дамаск, то я бы с удовольствием еще раз осмотрела Баальбек, на сей раз уже в одиночку и не спеша.
      Когда я садилась в машину, меня посетила еще одна мысль:
      - Знаете, мне кажется, я надолго запомню этот день. В самом деле, что будет, когда я вознамерюсь окончательно покинуть эту страну, чтобы вернуться в Лондон? Мне придется снова получать визу или сходить к консулу и разобраться с этим проклятым въездным штампом, или еще что-нибудь сделать? Ведь если возникнут проблемы, то это потребует времени. Лучше уж заранее все оформить.
      - Пожалуй, вы правы, хотя и не уверен, что это заинтересует вашего консула. Лучше, пожалуй, сходить к шефу "сюрте" <От французского - "служба безопасности".> в Бейруте и получить новую визу. Подождите минутку, я схожу и уточню у офицера, что нам надо сделать. Как знать, может это и не займет много времени. Не исключено, что мы успеем вернуться и уже к полуночи будем в Дамаске.
      Я даже не предполагала, с какой радостью и облегчением восприму подобную новость:
      - О, это было бы чудесно! Да и вы смогли бы взять своих пассажиров на обратный путь. Огромное вам спасибо за идею, Хамид. Вы чудесный человек!
      - Ради такой улыбки я согласился бы стать даже отвратительным человеком. Повезло вашему кузену.
      Он скрылся в бараке.
      Машина сейчас походила на раскаленную печь, поэтому я предпочла подождать его на воздухе. Автобус с надписью "Баальбек" на борту был наконец разгружен, рядом с ним в пыли лежал грязный багаж, в котором копались потные, угрюмые таможенники. Поблизости болтались пассажиры: кто глазел, кто покуривал, кто плевался. Двое парней подошли и уставились на меня.
      Я посмотрела в сторону служебных помещений. Через открытую дверь мне была видна гомонящая масса, скопившаяся у стойки таможенников. Похоже, Хамид задерживался. Я отошла от машины и снова стала взбираться по склону.
      На сей раз я решила подняться выше, подальше от пыли и автомобильных выхлопов, но не выпуская из виду нашей стоявшей внизу машины. Дорога здесь проходила как бы в узеньком ущелье, и едва я взобралась на холм, как сразу же почувствовала, что воздух заметно посвежел, а под ногами мягко пружинят трава и цветы.
      Растительность здесь была далеко не столь буйная, как вдоль дороги на Афку, однако холмы покрывало достаточно зелени. Легкий ветерок шевелил траву, головки чертополоха и пучки каких-то маленьких беленьких цветочков, издали похожих на иней. Надо всем этим, резко выделяясь на фоне серого камня, раскинулись целые каскады слепяще-золотистого ракитника; и повсюду, рассекая своими стеблями покрытые изморозью белых цветочков склоны горы, произрастал алтей - тот самый старый добрый и простой алтей из английского садика - красный, желтый и белый, буйно разросшийся между камнями предгорного Ливана.
      А в какой-то четверти мили от меня, там, где поверх камней рос точно такой же ракитник и алтей, начиналась Сирия.
      Я поднялась, наверное, метров на тридцать, и с этой высоты могла окинуть взглядом ту самую ничейную землю, и то, что находилось за ней, за сирийским пограничным пунктом, где дорога изгибалась под крутым скалистым обрывом и спускалась вниз, пересекая протекавшую по дну долины речушку.
      Как и везде в этом неизбалованном влагой краю, рядом с водой гнездились деревья и сельскохозяйственные угодья, тогда как речка пробивала себе путь на юг, продираясь сквозь тянувшиеся по дну долины заросли кустарника, посевы кукурузы и виноградные плантации. То там, то здесь, подобно зеленым прожилкам, пронизывающим сухой лист, долину пересекали маленькие протоки, впадавшие затем в основное русло. Мне была видна - примерно в четверти мили по ту сторону от сирийской границы - одна из таких речушек, извилисто струившаяся зеленой лентой между обнаженными холмами; ее окаймляли клочки посевов кукурузы, белевшие как кости стволы тополей с поблескивающей на ветру молодой листвой, и пыльная тропа, по которой плелся навьюченный осел, а рядом с ним шла женщина с кувшином на голове.
      Я провожала ее ленивым взглядом, пока мои глаза не выхватили - отчего я сразу же напряглась, вся превратившись во внимание, - то место, где тропинка соединялась с основной дорогой.
      Рядом с ней располагалась небольшая рощица, под пологом которой проглядывало что-то белое, явно металлическое. Машина. Знакомая мне машина, стоявшая в тени и обращенная носом на юг.
      Кажется, я уже упоминала, что с детства была дальнозоркой. Не прошло и двух минут, как я со всей отчетливостью узнала в ней "порше" Чарльза. Листва не позволяла разглядеть, сидит ли он сам в кабине, однако вскоре я столь же явно заметила в кустарнике поблизости от машины какое-то движение.
      Я повернулась, стала поспешно спускаться с горы и снова оказалась рядом с моим такси, окруженная облаком пыли, в тот самый момент, когда увидела выходящего из барака Хамида.
      - Кажется, все должно пройти нормально, - проговорил он с ходу. - Как я и предполагал, надо обратиться в "сюрте", поэтому если мы сейчас вернемся... что-то случилось?
      От возбуждения и поспешного спуска я совсем задохнулась:
      - Я только что видела его машину - Чарльза, моего кузена! Она стоит примерно в четверти мили, по ту сторону границы. Я поднялась вон туда, - я махнула рукой, - и увидела ее там, поверх обрыва, за рекой. Она стоит под деревьями. А может, Бен предупредил его о моем приезде и он решил выехать навстречу?
      - Возможно, хотя мне это представляется маловероятным, - заметил Хамид. - Вы уверены, что это его машина?
      - Абсолютно уверена. Во всяком случае это белый "порше", а таких здесь не так уж много. Это определенно она!
      - Куда обращен капот?
      - На юг.
      Рядом с нами раздался стук шлагбаума, опустившегося за багажником одной из машин, которая устремилась в южном направлении; пропустивший ее араб присел на корточки и закурил очередную сигарету.
      С противоположной стороны границы поблескивали отраженным солнечным светом лобовые стекла машин. Я глянула в том направлении:
      - Видимо, вы правы, это маловероятно. Если бы он так уж хотел повидаться со мной, то мог бы вчера дождаться или, по крайней мере, позвонить, а не торчать здесь с призрачной надеждой перехватить меня. Но раз так, что же он здесь делает? Если он вчера вечером добрался до Дамаска, то вряд ли сразу же пустился в обратный путь, не дождавшись возвращения мистера Сифары, да и Бен должен был сказать ему, что я еду. Кроме того, его машина стоит носом к югу.
      - Я думаю... - медленно проговорил Хамид, - что он ехал из Хомса. Вы, кажется, говорили, что ваш друг, этот мистер Сифара, должен был вернуться оттуда? Возможно, когда ваш кузен позвонил в Дамаск, он узнал об этом и сам поехал в Хомс.
      - И там провел ночь? Не исключено... но почему же он тогда сегодня утром не вернулся в Бейрут? Подумайте сами, даже если у него оставалось какое-то дело в Дамаске, он сначала приехал бы ко мне или, по крайней мере, позвонил бы.
      - Как знать, может, он и звонил. Если сегодня утром он позвонил из Хомса и узнал, что вы выехали, то предпочел поехать именно этим путем, вместо того чтобы тащиться по пыли, и решил дождаться вас у границы. Если ему сказали, что вы еще не приезжали, то он, возможно, сам пересек границу и решил дождаться вас здесь.
      - Трудно сказать... ведь все может оказаться простым совпадением, и он предпочел эту дорогу лишь потому, что не захотел ехать по пустыне. Ну надо же такому случиться! - Я в безнадежном отчаянии глянула в сторону пыльной дороги. - Сейчас он в любую минуту отъедет, а я не могу даже сказать ему, что нахожусь здесь!
      - Зато я могу это сделать, - заметил Хамид и ободряюще улыбнулся. - Не отчаивайтесь, мисс Мэнсел, все очень просто. Сейчас я поеду и поговорю с вашим кузеном.
      - Вы? В самом деле?
      - Ну конечно. Скажу ему, что вы здесь, но не можете пересечь границу. Он вернется, заберет вас и потом сам отвезет в Бейрут, в "сюрте". Если так и случится, то я поеду дальше в Дамаск и захвачу там своих пассажиров на обратный путь, а если нет, вернусь за вами. Ничего, если вы побудете здесь одна?
      - Ну конечно. О, как я вам благодарна. Да, вы правы, надо спешить, чтобы он не успел уехать. Я возьму остатки завтрака, поднимусь на гору и буду ждать.
      - Прихватите заодно свою сумку и кофту - это может понадобиться. - Он полез за ними в машину. - Кофе тоже, да? И фрукты... вот. Если там очередь, то ждать придется долго.
      - Не волнуйтесь обо мне. В любом случае мне отсюда все будет видно.
      - Он быстро ездит?
      - Иногда. А почему вы спрашиваете?
      - На тот случай, если ему неизвестно, что вы здесь, и" если он остановился просто передохнуть и вдруг уедет...
      - Вы попытаетесь догнать его?
      - Если получится. Так, вы донесете все это? Думаю, мне пора.
      - Ну конечно, донесу. Не ждите меня, поезжайте.
      Он сел в машину и завел мотор:
      - Вы сказали, машина стоит за деревьями? Я его с дороги увижу? Где именно он стоит?
      - В четверти мили по другую сторону от границы, там справа есть рощица, а сразу за ней - горбатый мостик. Вы не промахнетесь. Дорога ровная, так что вы проедете. И спасибо вам, Хамид, большое спасибо...
      - Пожалуйста... к вашим услугам, - он улыбнулся, сделал жест рукой, мол, "пустяки", и умчался.
      Я побрела по склону вверх, направляясь к своему насесту.
      "Порше" стоял на том самом месте. Я разложила свою поклажу на траве и принялась глядеть, прикрыв ладонью от солнца глаза. Раз он до сих пор не уехал, значит, мое предположение о том, что это всего лишь короткая остановка для отдыха, не оправдывалось. Он или решил перекусить, или действительно дожидается меня.
      Я посмотрела на извивающуюся впереди ленту дороги. Повторная взятка Хамида взметнула над ним второй ливанский шлагбаум, и машина устремилась вперед по ничейной территории. У сирийского поста ему пришлось задержаться, я увидела, как Хамид выскочил из машины и ринулся с бумагами к служебному помещению. Сейчас он был один и к тому же его здесь хорошо знали, так что задержки быть не должно.
      Я подняла взгляд, чтобы посмотреть на "порше".
      И вовремя, потому что белая машина как раз выскользнула из-под деревьев, словно гончая из своры, резко сделала правый поворот, подняв тучу пыли, и устремилась по дороге в сторону Дамаска. Через несколько секунд до меня донесся изменившийся рокот двигателя - машина проезжала по мосту.
      Не прошло и пары секунд, как "порше" скрылся из виду.
      ГЛАВА 13
      Я, Господь свидетель тому,
      Никогда не знала этих людей.
      С. Т. Кольридж. Кристабель
      Не знаю, сколько времени простояла я так на обдуваемом ветрами холме, глядя на пустынную дорогу, по которой только что умчалась машина. У меня было такое ощущение, будто я взлетела в чистую синеву над ней, а потом ошеломленная, рухнула на пыльную землю.
      Я постаралась взять себя в руки и посмотрела, как далеко отъехал Хамид. Он уже приблизился ко второму сирийскому шлагбауму и теперь предъявлял документы, очевидно, на машину. Постовой взял их, посмотрел и вернул. Взятка перешла из рук в руки. Через несколько секунд шлагбаум взмыл ввысь, машина стала набирать скорость и через несколько секунд скрылась за выступом скалы.
      По моим прикидкам, он минуты на четыре отставал от "порше". Через считанные мгновения он показался на другом участке пути, ведущем к мосту, я увидела, как из-под затормозивших колес взметнулись пыльные "грибки". Машина остановилась у края рощицы, Хамид выскочил, очевидно сразу заметив, что растительность не столь густая, чтобы скрыть машину, а затем повернулся и, прислонив ладонь ко лбу, посмотрел на юг, в сторону долины. Простояв так несколько секунд, он снова сел в машину, хлопнул дверью, быстро пересек мостик и скрылся за поворотом извилистой дороги.
      Можно было предположить, что он заметил мелькнувшую далеко впереди убегающую белую точку, и мне оставалось лишь гадать, сколько ему понадобится времени, чтобы нагнать ее. Я предположила, что профессиональный водитель, знающий дорогу как свои пять пальцев, мог наверстать упущенное время даже с учетом разницы между сугубо городским автомобилем и спортивным "порше". На дороге четыре минуты - немалый срок, но если Чарльз действительно спешил, едва ли он стал бы так долго торчать в этой рощице. Такой резкий старт можно было объяснить особенностью его характера, и вполне вероятно, что сейчас он беззаботно крутит баранку, любуясь чудесной панорамой зеленеющих склонов Джебель-эш-Шейх-Мандура.
      Я присела рядом с кустом ракитника, от которого исходил запах дикого меда, и принялась доедать свой ленч.
      Помимо сандвичей с мясом меня снабдили упаковкой черных маслин, нежным белым сыром и какими-то чуть похожими на равиоли пельмешками из теста, в которых оказались приправленные зеленью сосиски. К тому времени, когда я покончила с ними и приступила к персику, дорога почти освободилась от транспорта, за исключением одного автобуса, на сей раз ехавшего на юг. Постовой у шлагбаума, очевидно, отправился вздремнуть после обеда. Я взглянула на часики: половина второго. На дороге не было видно ни Хамида, ни возвращающегося Чарльза.
      И в два часа на ней никто не появился, и в половине третьего...
      Что до меня, то даже здесь, на поросшем цветами склоне, я и подумать не могла о послеполуденной сиесте. Двое арабских пареньков, бесцельно болтавшихся у угла строения таможенной службы, после недолгой беседы друг с другом, которую я старалась демонстративно не замечать, видимо, наконец набрались храбрости и, ухмыльнувшись, стали подбираться ко мне, очевидно, чтобы поболтать. Скорее всего, ими двигало чистое любопытство, поскольку, как выяснилось, они знали лишь три-четыре английских слова, причем в американском варианте, а я не имела в запасе ни одного арабского, а потому они стали, все так же щерясь, прохаживаться кругами, покуда у меня не лопнуло терпение - я вскочила на ноги и стала собирать вещи.
      Кажется, я поняла, что случилось. Хамид, которого, похоже, сбила с толку моя вспышка раздражения по поводу задержки в пути, истолковал ее как острую тревогу за Чарльза; иными словами он увидел признак беды там, где была лишь досада. В общем, сейчас он либо упорно преследовал "порше", либо на дороге произошла какая-то неприятность, не позволившая ни одной из машин вернуться. Если они вскоре не появятся, то я определенно не успею в Бейрут, чтобы обратиться в "сюрте" за визой и, следовательно, останусь с носом.
      Один из парней, искоса поглядывая в мою сторону, уселся на пыльном камне в метре от меня и в двадцатый раз повторил: "Нью-Йорк? Лондон? Мисс?", - после чего отпустил какое-то замечание по-арабски, которое вызвало у его приятеля приступ безудержного веселья. В тот же миг автобус с надписью "Баальбек" остановился внизу, прямо подо мной. Я наконец решилась: подхватив с земли свои вещи и бросив парням вежливое "До свидания", я стала поспешно спускаться с холма.
      Тощий пес лежал в тени от машины. Он явно узнал меня, хотя сейчас в его взгляде, как мне показалось, не было заметно особой надежды. Проходя мимо, я бросила на землю рядом с ним последний кусочек сандвича и увидела, как он, схватив его, тут же отбежал прочь, подальше от спускавшихся следом за мной парней.
      Толпа пассажиров автобуса стояла под палящим солнцем, апатично наблюдая за тем, как пограничники копаются в их вещах, наводящих своим количеством на мысль о втором Исходе. Какой-то служащий, явно не спеша, проверял их документы. Постовой у шлагбаума пропустил еще одну машину и снова погрузился в дрему. Все были почти ко всему безразличны. Даже парни, и те прекратили свои попытки преследовать меня.