Меня занимала мысль о том, каким образом Лесман оказался прошлой ночью в саду и, главное, зачем ему это было нужно.
      Он появился примерно через полчаса. Чем бы он ни занимался в ночное время, на внешности его это никак не отразилось. Он был свеж, бодр, от вчерашнего затуманенного взора не осталось и следа, глаза светились чистым и ярким серым блеском, движения полны молодого задора, а традиционное "С добрым утром!" прозвучало почти игриво.
      - О, привет! Прекрасная погодка. - Я вышла из комнаты, сжимая в руке свой багаж, состоявший из дорожной сумки, уже упакованной и застегнутой. - Я как раз собиралась искать вас. Надеюсь, собаки заперты?
      - Как и всегда в дневное время. Что, беспокоили ночью? Боюсь, погодка немного разбушевалась. Как вам спалось? - Его взгляд соскользнул с меня на царивший в комнате беспорядок. - Точнее будет сказать, форменная непогода, не так ли? А что случилось? Боже мой, неужели крыша прохудилась?
      - Именно, - я рассмеялась. - Похоже, вы все-таки отнесли меня к третьеразрядным гостям. Я, конечно, шучу. Вот, ухитрилась в конце концов сдвинуть немного кровать и урвать несколько часов сна. Боюсь, правда, матрас основательно подмок.
      - Это ерунда, стоит его вынести наружу - за пять минут высохнет. Мне чертовски жаль, что водосток на крыше опять засорился. Насирулла клялся и божился, что прочистил его. Да вы в самом-то деле хоть немного поспали?
      - Да, благодарю вас, под конец удалось. Не беспокойтесь и считайте, что действительно нет худа без добра.
      - В смысле?
      - Если бы я своим приездом не поставила весь ваш дом с ног на голову, мокнуть под струйкой воды пришлось бы вам.
      - Что ж, в этом, пожалуй, есть доля справедливости. Только не надо считать себя этим самым "худом". Ваша бабка после вчерашнего разговора так хорошо заснула.
      - Правда? Я не утомила ее?
      - Ничуть. Она еще заставила меня поболтать с ней после вашего ухода.
      - Но в отношении Чарльза, похоже, никаких перемен?
      - Боюсь, что так. Но дайте ей немного времени. Вы уже собрались? Пойдемте.
      Мы направились к воротам.
      - Надолго она вас задержала? - спросила я. - Это нелегко-ни днем, ни ночью нельзя как следует отдохнуть.
      - Да нет, ничего страшного. Я улегся еще до грозы.
      - Она, наверное, разбудила вас?
      - Ничуть, - он рассмеялся. - И не думайте, что я забываю про свои обязанности. На вашу бабку подобные погодные катаклизмы действуют ободряюще. Она говорит, что обожает их. Из нее бы получился прекрасный Катиша.
      - "Но его научный ум не тревожит бури шум, сколько б молнии и гром ни бесновались"? - процитировала я и снова услышала, как он рассмеялся: тихо, словно про себя.
      - Что ж, ее можно понять. Мне и самой нравится такая погода. Особенно то, что наступает потом. Сад просто преображается.
      Я перехватила его быстрый взгляд.
      - Вы выходили?
      - Совсем ненадолго. Соловьев хотелось послушать. О, вы только посмотрите на эти цветы! И это все из-за грозы? Можно сказать, не так уж мало добра от худа, согласитесь.
      Мы пересекали небольшой дворик, в котором сидели с Хамидом накануне. И здесь дождь вымыл все дочиста, мраморные колонны ослепительно белели в лучах солнца. Стоявшие на полу резные бадьи алели анемонами, широко раскрывшимися и яркими, словно свежая кровь в густой траве.
      - Мои сады Адониса, - сказал Лесман.
      - Ваши, что?
      - Сады Адониса. Вы, конечно, слышали миф об Адонисе?
      - Я читала о том, что Афродита встретила его в Ливане, здесь же он и умер, и с тех пор каждую весну его кровь окрашивает воду и алой рекой впадает в море. Это, наверное, от примесей железа?
      - Да, это одна из историй о весеннем воскрешении природы, вроде мифов об Озирисе или Персефоне. Адонис был богом плодородия и умирал, чтобы восстать вновь. Как и Сады Адониса - их можно назвать миниатюрными личными символами смерти и воскрешения. А кроме того они олицетворяют довольно милое волшебство, поскольку люди, посадившие их и заставившие семена прорастать как можно быстрее, считали, что тем самым они способствуют увеличению урожая. Цветы и травы произрастали, увядали и гибли, и все это за считанные дни; затем возникли "сады" с образами богов и женщинами, которые сходили с ума и рыдали от горя, а потом спускались к морю и бросались в него. Понимаете? Здесь все перемешалось с культами Диониса, Озириса, обрядами Аттиса, и они, поверите вы или нет, существуют до сих пор - только в более прекрасных и чистых формах - по всей земле! - Он запнулся и взглянул на меня. - Прошу извинить за скучную лекцию.
      - Нет-нет, продолжайте, мне очень интересно. Так почему вы решили разбить здесь сад?
      - Никакой особенной причины не было, просто время года соответствовало, да и вообще интересно наблюдать, как быстро все расцветает, а потом гибнет, и все это прямо здесь, в долине Адониса. Вы так не считаете?
      - Ну почему же? В этом есть какой-то налет романтичности, который всегда меня привлекал. Но почему именно вы? Я хочу спросить, какое отношение имеют Адонис и компания к медицинской психологии? Или это идея Хэрриет?
      - К... О, разве я не говорил вам, что работаю над статьей? Меня заинтересовала психология религиозной одержимости, и в ней я затрагиваю некоторые аспекты так называемых исступленных обрядов на Ближнем Востоке мифы Орфея, Диониса, легенду об Адонисе - во всех их формах. Вот и все. Мне удалось собрать довольно интересный материал. - Он усмехнулся, как мне показалось, чуть застенчиво. - Пока я еще не окончательно забросил эту идею. И как только чувствую, что начинаю срываться с цепи, тут же сажусь верхом и скачу в горы. Если вы еще побудете здесь, то, возможно...
      - Скачете?
      Мы подошли к майдану - большому двору у входа во дворец. Он показал головой в сторону.
      - Здесь и поныне держат лошадь. Знаете, а ведь ваша бабка и сама несколько лет назад скакала верхом. О, она была просто великолепна... Вот те на! Ворота заперты. Значит, Насирулла еще не пришел. - Он глянул на часы. Опаздывает. Подождите полминуты, я отопру дверь и позову Каше - пусть глотнет свежего воздуха.
      Он потянул на себя верхнюю половину двери сарая и зафиксировал ее у стены при помощи какого-то замызганного колышка. В сумраке помещения стояла лошадь, очевидно пребывавшая в состоянии дремы - голова ее была опущена, уши расслабленно болтались. Гнедой арабский скакун.
      - Вы и одеваетесь на арабский манер, когда выезжаете верхом? поинтересовалась я.
      Он явно удивился:
      - Обычно да. Так прохладнее. А почему вы спросили? Подождите-ка, вы сказали, что вчера ездили к истокам Адониса? Вы видели меня там?
      - Да, у какой-то деревни, за водопадом. Я узнала вашу лошадь. И с вами были собаки. - Я улыбнулась. - У вас был такой романтичный вид, особенно в сопровождении салюки. Скажу по правде, это запало мне в душу.
      - А сейчас я все испортил, да? Отнюдь не арабский эмир, охотящийся с соколом и собаками на газелей, а всего лишь бездомный бродяга, нахлебник, нашедший тепленькое местечко, который никогда не найдет в себе сил покинуть его.
      Я не нашлась, что ответить. Довольно горькие слова, однако сказаны они были без малейшего оттенка досады, и даже если бы я и захотела, у меня не нашлось слов, чтобы приободрить его. Лесман, как и я, не мог не знать, что, находясь здесь, у моей бабки Хэрриет, он обрекает свою работу на постепенное угасание. А впрочем, так ли это? Может, вся эта затея с Дар-Ибрагимом и разыгрыванием роли бродяги, нашедшего себе уютное местечко, используется им в каких-то личных интересах? Он обмолвился, что это чудесное место для научных занятий, и все же я сомневалась в искренности его слов, поскольку допускала наличие и более убогих мест, где вполне мог обосноваться непритязательный человек, не имеющий особой тяги к беззаботной жизни в чудесном климате, да еще с гурией под боком... И упадок всего поместья мог быть вызван отнюдь не недостатком денег, а лишь возрастом и безразличием его владелицы.
      Скорее всего Лесман прекрасно знал, не мог не знать, какие возможности со временем откроются перед ним, причем не только для того, чтобы переделать часть дворца исключительно для собственного удовольствия и удобства, но и с тем, чтобы при необходимости унести отсюда ноги. Так что не такой уж он был бездомный бродяга...
      Мы подошли к воротам. Джасема нигде не было видно, поэтому Лесман сам отодвинул тяжелые засовы и распахнул бронзовую дверь. Снаружи в лучах яркого солнца белело каменистое плато. Меня никто не ждал.
      - Вашего шофера пока нет, - сказал он. - Может, вернетесь и немного подождете...
      - Большое спасибо, но лучше уж я пойду ему навстречу. Еще раз спасибо вам, мистер Лесман, за все, что вы для меня сделали. - Я протянула ему руку, он пожал ее, а когда я уже собралась уходить, он добавил в весьма милой манере, что и он, и Хэрриет получили большое удовольствие от моего визита.
      - Я обязательно постараюсь сделать все, что в моих силах в отношении вашего кузена. Если же все-таки ничего не получится... - он заколебался, его светлые глаза встретились с моими, затем скользнули в сторону, - надеюсь, вы не станете слишком сильно переживать по этому поводу.
      - Я? Да это вообще не мое дело. Пусть сама решает, как ей жить, и если Чарльз действительно вознамерился повидаться с ней, то пусть сам ищет путь. Итак, до свидания и спасибо за все. Надеюсь, со статьей все будет в порядке.
      - До свидания.
      Тяжелая дверь захлопнулась. Дворец вновь отгородился от меня, обожженные солнцем белые каменные стены молча вперили мне в спину свой ослепляющий взгляд. Передо мной во всем своем жестком утреннем великолепии простиралась долина.
      Солнце грело мой затылок, а тропа у утеса пряталась в тени. И здесь нельзя было не заметить явных последствий недавнего ночного ливня. Даже камни, казалось, дышали свежестью, а вчерашняя пыль, которая теперь превратилась в грязь, быстро подсыхала и кое-где уже успела покрыться миллионами трещинок. Я могла бы поклясться, что на некоторых прильнувших к скале деревьях инжира появились новые зеленые почки. Я шла в ожидании того, что, когда спущусь к самому подножию утеса, увижу идущего мне навстречу Хамида.
      Однако его нигде не было видно, а когда я добрела до берега Нахр-эс-Салька, поняла почему. Река разлилась.
      Буйный ветер вволю погулял и тут, причем, насколько я могла судить, наделал немало бед. У водосборной площадки образовался настоящий водопад, по силе своей отнюдь не уступавший, а возможно в чем-то и превосходивший тот, что мы видели в долине Адониса. Наверное, к нему примешались подмытые на вершинах гор снега, обрушившие свою влажную мощь в долину, отчего Нахр-эс-Сальк поднялся более чем на полметра и теперь стремительно нес вниз свои воды. Там, где вчера из речушки не менее чем на тридцать сантиметров выступали остатки основания древнего римского моста, теперь виднелись лишь белеющие буруны воды, которая, перемешиваясь с красноватой грязью, неумолимо устремлялась на встречу с Адонисом.
      Видимо, во всех нас живет нечто такое, что отказывается смириться с внезапной сменой обстоятельств. Мне казалось просто невозможным, что я останусь стоять здесь, на ставшей уже чужой для меня стороне реки. Она должна была течь так же, как и вчера, быстро, но ровно, чтобы человек при необходимости мог пересечь ее в удобном месте.
      Я стояла на каменистом обрыве, который сегодня утром почти захлестывали потоки бурлящей воды, и беспомощно оглядывалась по сторонам. Так вот почему Насирулла опоздал сегодня на работу. Даже если Хамид действительно приехал за мной - а его по-прежнему нигде не было видно, - ему, как и мне, не удалось бы перебраться на другой берег. Меня форменным образом лишили свободы, словно заперли между грохочущим потоком Нахр-эс-Салька и еще более могучим течением Адониса. Если мне не удастся, поднявшись вверх по долине между двумя реками, найти брод - а там русло рек было заметно уже, - то мое заточение можно будет считать окончательным. Я, конечно, допускала, что коль скоро река так быстро поднялась, то и опадать она будет так же стремительно, однако один лишь Господь знал, сколько на это уйдет времени.
      Я верила, что Хамид придет из деревни и станет разыскивать меня, а поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как ждать его появления. С того места, где я находилась, дворец был не виден - его заслоняла вершина скалы, - зато прямо передо мной как на ладони открывалась панорама деревни, вытянувшейся вдоль кромки долины. Я огляделась, высмотрела плоский и прекрасно омытый ночным дождем валун, уселась на него и принялась ждать.
      Именно тогда я и увидела мальчика.
      Я могла бы поклясться, что не заметила никакого движения. Мгновение назад, как мне показалось, я тупо глазела на бурный поток и видневшийся за ним каменистый берег реки, залитый солнцем и украшенный разрозненной жесткой порослью зеленого кустарника - и вот я уже смотрю прямо на мальчика довольно плотного телосложения и одетого в деревенский кафтан. На вид ему было лет двенадцать-пятнадцать, ноги босые и, в отличие от других, встречавшихся мне арабских подростков, голова не покрыта, и ее венчает копна нечесаных темных волос, смуглая, почти коричневая кожа. Мальчик стоял неподвижно, словно статуя, опершись на толстый посох рядом с кустом.
      Казалось, он в упор разглядывает меня. После нескольких секунд замешательства я поднялась со своего валуна и снова подошла к кромке берега. Паренек даже не шелохнулся.
      - Эй! Ты говоришь по-английски? - Ветер сносил мой голос, и вдобавок его заглушал рев разделявшей нас бурной реки, так что мне пришлось напрячься и предпринять новую попытку. - Ты меня слышишь?
      Он кивнул. Это был на редкость величавый кивок, вроде тех, что можно ожидать от актера, но никак не от подпаска. А это действительно был пастушок - теперь я разглядела, что по склону холма у него за спиной медленно бродят несколько коз, лениво щиплющих чахлую растительность, явно из числа тех, которых мы видели накануне. Затем уже совсем по-мальчишески, без былого величия в жестах, он уперся посохом в каменистую землю и как прыгун с шестом скакнул к краю берега. Теперь нас разделяло не более шести метров, но они, как и прежде, были наполнены стремительно несущимися водами Нахр-эс-Салька.
      - Где тут можно перебраться? - снова попыталась кричать я. Теперь он отчетливо покачал головой:
      - Завтра.
      - Я спрашиваю не когда, а где!
      Впрочем, он уже ответил на мой вопрос и смысл его ответа был очевиден. Брод, похоже, единственный брод во всей округе, находился именно здесь, и река спадет не раньше, чем через двадцать четыре часа.
      Меня охватило неподдельное отчаяние. Паренек указал посохом сначала вверх по течению в сторону скал, скрывавших начало долины, а затем ткнул им в том направлении, где обе реки сталкивались друг с другом, покрываясь белой, с некоторой примесью красного пеной.
      - Плохо! - прокричал он. - Очень плохо! Вы оставаться там! Неожиданная, совсем мальчишеская улыбка обнажила две дырки в ряду белых зубов. - Вы живете у леди, да? У сестры отца вашего отца?
      - У?.. - я повторила про себя это словосочетание. Он был явно в курсе моих дел и благодарить за это, конечно же, следовало Насируллу. Значит, теперь обо мне знает вся деревня. - Да. А ты в деревне живешь?
      Он сделал жест, однако не в сторону деревни, а к раскинувшемуся кругом ландшафту и козам:
      - Здесь я живу.
      - Ты не можешь привести мула? Или осла? - Я подумала было о лошади Лесмана, но почему-то решила оставить этот вариант лишь на крайний случай. Я хорошо заплачу!
      Он снова покачал головой:
      - Мула нет. Осел слишком маленький. Вы утонете. Это плохая река. - И, чуть подумав, добавил:
      - Ночью дождь был.
      - Ты это серьезно?
      Смысл моей ремарки дошел до него, хотя он, похоже, толком не расслышал, что я прокричала. Щербатый рот растянулся в улыбке, и он опять указал на деревню. Я не заметила, как он посмотрел в том направлении, а когда подняла взгляд, то увидела стройную фигуру Хамида в темно-синих джинсах и голубой рубашке, он вышел из плотной тени у подпорной стенки, которая удерживала деревню на краю скалы. Молодой человек шел вниз по тропе.
      Я снова повернулась к пареньку.
      Козы продолжали щипать траву, по-прежнему бурлила река, в отдалении в волнах подрагивающего воздуха колыхались контуры деревни, но ниже, на каменистом берегу, паренька и след простыл. Лишь поблескивали казавшиеся жидкими валуны, а на том месте, где недавно стоял мальчик, застыл косматый черный козел, уставившийся на меня своими холодными желтыми глазами.
      Страна, где может случиться что угодно.
      - Ей-богу, - вслух произнесла я, - мне надо было бы знать, мой дорогой кузен, что твое предсказание сбудется, причем именно здесь, сейчас и на полном серьезе.
      Секунд через десять я поняла, что маячившая вдали миниатюрная фигурка была не Хамидом, а Чарльзом, быстро спускавшимся ко мне с холма.
      ГЛАВА 7
      Пока Адонис, ласковый и нежный
      Нес к морю воды алые чрез камни...
      Мильтон. Потерянный рай
      Воистину это - страна, где может случиться все, что угодно. После тревожной ночи, проведенной в окружении сказочного убранства дворца павлинов, немых слуг, садов гарема, - меня, пожалуй, не удивило бы никакое чудо. Немного странным показалось лишь то, что с подобного расстояния я почти мгновенно смогла отличить Чарльза от Хамида, прихода которого в действительности ожидала. Я узнала его почти мгновенно, со столь же стремительным приливом чувства безудержной радости.
      Тем не менее я продолжала спокойно сидеть на камне и наблюдать за ним.
      Находясь все еще на некотором отдалении, он поднял руку, чтобы поприветствовать меня, но затем что-то, похоже, привлекло его внимание, потому что он остановился, повернулся, всматриваясь в темное пятно под пыльным кустом. Я тоже посмотрела в том направлении и увидела, что пятно это - черный козел, рядом с которым сидит, скрестив ноги, тот самый пастушок, а перед ним в пыли лежит его посох. Разговор между ними продолжался не более пары минут, затем мальчик поднялся и оба направились к берегу реки.
      Я тоже спустилась к реке, и теперь мы стояли, глядя друг на друга поверх бурлящей красноватой воды.
      - Привет! - прокричал Чарльз.
      - Привет! - в тон ему ответила я и добавила, правда, уже не столь восторженно:
      - А я вот застряла. Наводнение.
      - Я уж вижу. И поделом - нечего соваться. Ну, как там наша бабуля?
      - Порядок. А ты раненько прибыл. Как это тебе удалось?
      - Сегодня утром приехал. Мне в отеле сказали. Видел твоего шофера, предупредил его, что сам тебя привезу.
      - Правда? Прекрасно! Ну давай спасай меня... О, Чарльз, мальчик говорит, что паводок до завтра не спадет. Что же нам делать?
      - Я переберусь к тебе, - сказал кузен.
      - Не надо! Здесь очень глубоко. В Бейруте вчера дождь был?
      - Что был?
      - Дождь, - я указала на безоблачное небо. - Дождь!
      - Я не понимаю, почему мы стоим в шести метрах друг от друга и разговариваем о погоде, - сказал Чарльз, расстегивая рубашку.
      - Чарльз, не смей! - тревожно заголосила я. - Да это и не поможет...
      - Хочешь - смотри, а хочешь - отвернись. Помнишь, как мы с тобой в старое доброе время плескались в одной ванне? Не беспокойся, я сдюжу.
      - Да уж, жду не дождусь посмотреть, как ты будешь тонуть, - резко проговорила я. - Ну почему ты не дослушаешь!..
      Он прекратил теребить пуговицы и вопросительно посмотрел на меня:
      - Да?
      Я бросила быстрый взгляд через плечо. Нелепо было, конечно, вот так стоять посередине долины и кричать о своих личных проблемах, но все, что я увидела, были лишь заросли кустарника и деревья, росшие на утесе у меня за спиной. Дворец виден не был, и я не заметила на тропе никакого движения.
      - Тебе совершенно незачем перебираться сюда, - прокричала я. - Она сказала, что не примет тебя.
      - Не примет?
      Я кивнула.
      - Почему?
      Я сделала характерный жест рукой:
      - Не здесь об этом говорить. Но не примет.
      - Ну, а когда же?..
      - Никогда - она так и сказала: никогда. Она вообще никого не принимает. Извини, Чарльз...
      - Она сама тебе так сказала?
      - Да, и похоже, она... - однако тут мое горло уже не выдержало, я запнулась и закашлялась.
      Я увидела, как Чарльз раздраженно и резко взмахнул рукой, затем повернулся к пареньку, который стоял у него за спиной и внимательно приглядывал за козлом. О нем я и вовсе забыла; во время нашего разговора я как-то не принимала его за постороннего и обращала внимание не более, чем на пасшихся вокруг коз, валуны и камни, в которые он, похоже, умел превращаться по собственному желанию.
      По жестикуляции мальчика и выразительным взмахам его палки вполне можно было понять, о чем его спрашивал кузен. Через несколько секунд Чарльз снова повернулся ко мне и прокричал:
      - Он говорит, что чуть выше можно перебраться на другой берег.
      - А мне сказал, что нельзя.
      - Что ж, есть, наверное, на свете пара вещей, которые не по силам тебе, но доступны для меня, - парировал он. - И потом... что мы, беспомощные, что ли... Не могу я вот так стоять и перекрикиваться над шестью метрами воды о личных проблемах моей бабки. - Он жестом указал в сторону дворца, закрытого от меня вершиной скалы. - Здесь, внизу... у этих чертовых камней... Мне действительно надо поговорить с тобой. Ахмед утверждает, что выше по течению перебраться легче. Ты можешь пройти по своей стороне?
      - Попытаюсь.
      Я повернулась и пошла вдоль берега. Тропинки здесь не было, вода подступала к самому краю утеса, и идти было нелегко, тем более что путь постоянно заслоняли густые заросли кустарника и небольших деревьев. Вскоре я потеряла из виду и Чарльза, и его проводника и продиралась между кустами и валунами, поставив перед собой одну-единственную задачу - устоять на ногах.
      В этом месте русло Нахр-эс-Салька проходило по дну глубокой расселины, густо поросшей деревьями. И это, и изломанный рельеф местности не позволяли мне постоянно держать реку в поле зрения. Где-то в отдалении еще пару раз мелькнули фигуры Чарльза и мальчика, а потом совсем исчезли, очевидно вступив на одну из козьих троп в глубине зарослей.
      Я еще с полмили пробиралась вдоль края расселины, пока не заметила, что русло реки резко идет под уклон, превращаясь в узкий поток и стремительно перекатываясь от одной заводи к другой. Здесь я снова увидела Чарльза и мальчика - их тропа подошла близко к краю протоки, и хотя русло было довольно узким и повсюду валялась масса камней, перебраться на другой берег было по-прежнему невозможно. Причем, чем ближе сходились берега, тем более неистовым и шумным становился поток, так что единственным способом поддержания связи между нами оставались жесты.
      Мальчик продолжал махать рукой, явно призывая подняться еще выше. Чарльз протянул в мою сторону обе руки и подбадривающе поднял большие пальцы. И все же мы неустанно продвигались вперед, разделенные белесым потоком.
      Таким образом мы прошли, пожалуй, не меньше мили, когда русло реки сделало еще один неожиданно резкий поворот, и вода с характерным журчанием и бульканьем подступила к самому краю скалы.
      В сущности, поток начинался именно здесь, у подножия скалы. Родник, который питал Нахр-эс-Сальк и являлся миниатюрной копией истока Адониса, неожиданно предстал перед нашими взорами, залитый лучами солнца, которые прорывались сквозь пролом в сухой каменистой породе, перегораживавшей верхнюю часть расселины. Правда, он был гораздо меньше и выглядел не столь завораживающе.
      Родник бил прямо из скалы, ниспадая вниз снежно-зеленым потоком, сопровождаемый оглушающим грохотом, затем скатывался к пенящемуся водовороту и устремлялся дальше, окруженный белокаменными стенами ущелья. Отдельные зависавшие над водой кусты, мокрые и потрепанные от беспрестанных брызг, слегка колыхались в струях поднимаемого водопадом ветерка. Солнце висело прямо напротив скалы, где кипели бурлящие потоки воды, и превращало их в искрящуюся, переливающуюся блеском массу, но ниже, там, где стояли мы, местность обволакивала тень, а с реки дул довольно прохладный ветерок.
      Я в смятении огляделась. Если у брода общение между нами было затруднено, а в расселине стало еще более проблематичным, то здесь казалось и вовсе невозможным. Грохот воды, многократно усиленный мощным эхом, отскакивающим от одного валуна к другому, не позволял ни мне, ни Чарльзу, стоявшему в каких-то трех метрах от меня, разобрать ни слова. Более того, я до сих пор не видела ни малейшей возможности для переправы. Окунуться в воду именно здесь было равносильно самоубийству - над каскадами воды возвышался высокий, как церковный собор, покрытый трещинами и залитый солнцем утес.
      Но именно на него указывал сейчас мальчик, и я с тревогой заметила, что Чарльз двинулся в том направлении. Мои протестующие вопли, поддерживаемые энергичными взмахами рук, все же достигли его слуха - он остановился, кивнул и, вновь приподняв большой палец, с уверенным видом продолжал приближаться к скале. Наконец я вспомнила, что скалолазание всегда было одним из увлечений Чарльза, которому (видел бы мой папа) он предавался во всех своих путешествиях по Европе. Я чуть успокоилась, поскольку мне не оставалось ничего другого, кроме как надеяться на то, что на этот раз, как, впрочем, и всегда (видела бы моя мама) Чарльз потратит свое время с пользой для дела.
      Пожалуй, к тому оно и шло. У меня не было ни малейшего понятия, действительно ли восхождение оказалось совсем нетрудным, или же он просто делал вид, однако со стороны именно так это и выглядело. Чарльз передвигался осторожно, поскольку камни в некоторых местах были или влажными, или держались ненадежно, тем не менее прошло совсем немного времени, и он оказался на моем берегу. Почти играючи кузен сделал последний рывок, обогнул камень и благополучно спрыгнул на землю рядом со мной.
      - Привет, Афродита.
      - А ты, полагаю, Адонис? Рада тебя видеть, однако если надеешься, что я соглашусь карабкаться с тобой в обратном направлении, то можешь сразу выбросить эту мысль из головы. Этот номер не пройдет.
      - Я и не собирался рисковать твоей шеей. Да, похоже, моя дорогая кузина, что ты действительно влипла. К тому же здесь весьма свежо, и еще этот чертов шум... Давай выйдем на солнце, где можно спокойно поговорить.
      - С превеликим удовольствием. Хотя, должна признаться, именно перспектива поговорить с тобой вселяет в меня немалое беспокойство.
      - Ну, ты уж скажешь. Подожди-ка, я сейчас... А где мальчишка? Ты видела, как он уходил?
      - Ты все еще не догадался? Это же не человек, а фавн. И он может по собственному желанию становиться невидимым.
      - Похоже на то, - согласился Чарльз. - Что ж, захочет получить на чай, вернется.
      Я пошла за ним в сторону от расселины, и вскоре мы оказались на небольшом, залитом горячим солнцем каменистом плато.
      Здесь также угадывалось определенное сходство местности с истоками Адониса, поскольку на плато сохранились развалины какого-то древнего храма. Сейчас от него почти ничего не осталось, если не считать крутых ступеней галереи, небольшого участка разрушенного каменного пола и двух возвышающихся колонн. Скорее всего и в древности это было весьма миниатюрное сооружение, некий второстепенный алтарь поклонения великим божествам Афки, воздвигнутый на остатки средств, но сейчас он сплошь зарос травой, оказался позабыт и не производил никакого впечатления. Между камнями росли желтые цветы, а почти по центру одной из колонн в том месте, где отвалившаяся каменная кладка образовала осыпающееся по краям отверстие, сокол соорудил свое неопрятное гнездо, от которого стекали вниз белые полосы засохшего помета. И все же эти квадратные, внушительных размеров римские камни, медового цвета колонны и выщербленные, поросшие чертополохом ступени добавляли окружающему дикому ландшафту своеобразное очарование.
      Выбрав для сидения одну из ступеней храма, мы устроились в тени колонны. Края ущелья надежно укрывали нас от грохота реки, и окружавшая нас тишина казалась почти осязаемой.
      Чарльз вынул сигареты и предложил мне.
      - Нет, спасибо. О, Чарльз, я так рада, что ты приехал! Что бы я без тебя делала! На скалу мне в жизни не забраться, а этот фавн сказал, что вода спадет не раньше чем завтра.
      - Да уж. Впрочем, можно было пойти и другим путем. Он сказал, что есть какая-то тропа, которая уходит вверх неподалеку от Афки, но там черт те сколько идти, и если бы я поехал на машине, тебе пришлось бы передвигаться самостоятельно, а одна ты эту тропу ни за что не отыщешь. Возможно, мальчишка смог бы перебраться к тебе и стать проводником, хотя скорее всего мы и за миллион лет не добрались бы до места нашей встречи. Похоже, здесь вся местность изрыта глубокими трещинами.
      - И к тому же кишит дикими кабанами и пронзительно вопящими племенами аборигенов. Нет, - бесцветным голосом произнесла я, - ничто не заставит меня подняться в Верхний Ливан, ни с проводником, ни без него.
      - Как я с тобой согласен! - Кузен с ленивым видом прислонился к колонне и стал пускать в небо кольца дыма. - Если к вечеру вода не спадет, то у нас не останется иного выхода, кроме как снова вернуться во дворец. - Он приподнял брови и искоса посмотрел в мою сторону. - Впрочем, именно это я и собирался сделать. Так что там насчет нежелания Хэрриет видеть меня?
      - Ничего, кроме того, что именно так она и сказала, и должна признать, что я лично отнюдь не горю желанием возвращаться туда. Сейчас все расскажу по порядку... Только я ничего не разобрала из того, что ты кричал мне у брода. Ты сказал, будто видел Хамида, моего шофера? Он должен был сегодня утром приехать за мной.
      - Да, видел и поехал вместо него. С этим все в порядке. Помнишь, я говорил тебе, что отец Бена задержал его и он не смог бы вернуться раньше воскресенья? Так вот, вчера вечером он опять позвонил и сказал, что и это не получится - ему придется отправиться в Алеппо, а возможно и в Хомс, а потому он сам не знает, когда доберется до дома. В общем, я сказал Бену, что приеду позже. Мне хотелось сразу отправиться в Ливан, пока ты еще здесь. Тебе я перезванивать не стал - было очень поздно, когда он позвонил, - а сегодня утром тронулся в путь, можно сказать, с первыми лучами солнца. Дорога была свободна, и я со скоростью звука добрался до долины Барады. Пограничники уже через двадцать минут пропустили меня, что, похоже, стало для них своеобразным рекордом. В Бейруте я был уже к восьми часам. Твой шофер стоял в вестибюле отеля и услышал, как я начал расспрашивать о тебе портье. Он мне и объяснил, что ты заночевала здесь, а он обещал приехать за тобой. Я сказал, чтобы он не беспокоился - я сам съезжу за тобой.