После победы Стародубцева на губернаторских выборах стало ясно, что дни Сергеева на посту генерального директора «Туласпирта» сочтены. Заручившись поддержкой Мингосимущества, управлявшего в то время государственными акциями алкогольных предприятий, губернатор назначил на конец 1998 года собрание акционеров объединения, на котором должна была решиться судьба Сергеева. Как она решится, сомнений ни у кого не было. Представитель губернатора получил доверенность на право голосовать контрольным пакетом акций «Туласпирта», это давало ему возможность сменить руководство.

Но Сергеев был не намерен сдаваться. Его жена начала спешно скупать у рабочих акции объединения. Блокирующий пакет дал бы ей возможность воспрепятствовать решению о смене генерального директора. Но времени оставалось мало, она успела консолидировать только 11 процентов. И все-таки губернаторским планам не дано было осуществиться. На собрании акционеров председатель комиссии, проверявшей полномочия участников, неожиданно потребовал у представителя губернатора паспорт, сверился с какими-то бумагами и объявил: «Ваша доверенность недействительна. Вы не имеете права голосовать».

Как оказалось, в Мингосимуществе, оформляя доверенность, перепутали две цифры в номере паспорта. Собрание отложили. Сотрудница юридического отдела «Туласпирта», заметившая неточность, стала начальницей службы, сразу перепрыгнув через две или три карьерных ступеньки. Время было выиграно. Жена Сергеева продолжила скупку акций, и неизвестно, чем бы кончилось противостояние с губернатором, если бы не внезапная смерть Сергеева.

Панкратов насторожился. Опыт подсказывал ему, что такие случайности не бывают случайными. Вдова Сергеева сразу заявила, что мужа убили, требовала возбуждения уголовного дела, но ей было отказано из-за отсутствия признаков преступления. Найти ее Панкратову не удалось. Вскоре после смерти мужа она, как говорили, распродала все имущество, акции и недвижимость, и уехала за границу.

Панкратов отыскал водителя персональной «Волги» Сергеева, который обслуживал его последние годы. Из «Туласпирта» он давно уволился, открыл частную автотранспортную контору, радиотакси, сидел в диспетчерской, в которую превратил одну из комнат своей квартиры, принимал по телефону заказы и распределял их по частникам, владельцам подержанных иномарок и «Жигулей». Дела в конторе шли не очень хорошо, но он не терял оптимизма, верил, что все наладится. Денег у людей все больше, а зачем нужны деньги? Чтобы превращать необходимость в удовольствие.

На просьбу Панкратова рассказать о последних днях шефа он помрачнел:

– Да меня об этом уже допрашивали!

– Я вас не допрашиваю, просто интересуюсь. Я был знаком с Сергеевым. Он не производил впечатления болезненного человека. Наоборот – крепкий, спортивный.

– Он и был спортивный. Раз в неделю обязательно выезжал за город и делал пробежку, километров по десять. Он называл это размять кости.

– Что же случилось?

– Не знаю. Я так и сказал на допросе: ничего не знаю. В тот день мы съездили на базар, он купил арбуз, парной баранины. Приготовил, он любил сам готовить, когда было время. Пообедал. Примерно через полчаса ему стало плохо, он упал у себя в комнате на втором этаже. Когда его нашли, он был уже мертвый. Вот и все, что я знаю.

В свидетельстве о смерти Сергеева, которое Панкратов нашел в архиве районного ЗАГСа, стояло: сердечная недостаточность. Он знал, что когда внезапно умирает нестарый, не смертельно больной человек, обязательно проводится вскрытие. Врач-патологоанатом, жилистый старик глубоко пенсионного возраста, этот случай хорошо помнил. А запомнил он его потому, что вскрытие ничего не показало. Здоровое сердце, здоровый желудок, здоровые легкие. Ничего, что могло бы привести к летальному исходу.

– Как это? – удивился Панкратов. – В свидетельстве написано: сердечная недостаточность. А вы говорите, что сердце было здоровое.

– Как у быка, – подтвердил врач. – Всем бы такое сердце. А что написано… Нужно же что-нибудь написать. Меня это не касается. Я дал свое заключение. А как с ним поступили – не мое это дело.

– Сколько вы практикуете? – поинтересовался Панкратов.

– Сорок лет. А что?

– Никогда не поверю, чтобы человек с таким опытом не мог определить причину смерти. Хотя бы предположительно.

– Я и предположил. Отравление. Причем не пищевое, а каким-то сильным ядом. Но чтобы доказать это, нужны исследования в токсикологической лаборатории. А их не проводят без уголовного дела. Дела не возбудили. Нет так нет. Мне что, больше других надо? Вот что я вам скажу, молодой человек, – продолжал он, обращаясь к Панкратову, который в свои сорок шесть лет был для него юнцом. – Когда столько лет имеешь дело с трупами, поневоле начинаешь ценить жизнь. Просто жизнь. Солнышко светит, воробьи чирикают, сердце не болит. Это и есть счастье. Портить жизнь чужими заморочками – зачем? Все равно всех загадок не разгадаешь.

Панкратову приходилось иметь дело с трупами. Не так часто, как старому патологоанатому, но не так уж и редко. Он давно уже смирился с тем, что в любом деле остаются темные места, так до конца и не проясненные. Странная смерть Сергеева пополнила ряд таких дел.

Многовато было странностей в Туле, многовато. Но главная странность еще ждала его впереди.

После Сергеева обязанности генерального директора «Туласпирта» некоторое время исполнял его первый зам. При нем дела объединения пошли хуже. Причины были объективные. Многие крупные ликероводочные предприятия, традиционные потребители тульской продукции, обзавелись собственными спиртзаводами, нередкими стали случаи приостановки производства из-за того, что некуда было девать спирт. Отмена местных индификационных марок, делавших «чужую» водку неконкурентноспособной в области, открыла тульский рынок для производителей из других регионов и резко снизила продажи «Левши», «России» и «Лужковской». Спорный «лжеэкспортный» долг обрастал штрафами и процентами. К тому времени, когда контрольный пакет акций «Туласпирта» перешел к «Госспиртпрому» и генеральным директором объединения стал Немчинов, из 300 миллионов рублей он превратился в 800 миллионов.

Очень тяжелое наследство получил новый генеральный директор. Панкратов только головой покачал. Если бы ему предложили это место, он бы сто раз подумал и скорее всего отказался. Немчинов принял назначение. Панкратов догадывался, что подвигло его к этому решению. Если бы ему удалось вытащить «Туласпирт» из прорыва, он мог гарантированно рассчитывать на быстрый карьерный рост. Не только в «Госспиртпроме», но и в Министерстве сельского хозяйства. Кресло заместителя министра, ведающего всей алкогольной отраслью, словно бы ждало человека, который докажет, что он умеет работать в современных условиях. Игра стоила свеч.

Программа санации объединения, к выполнению которой приступил Немчинов, ничего принципиально нового не содержала: развитие портфеля водочных марок, реформа дистрибьюции, реструктуризация долгов. Большим подспорьем стало решение о передаче «Госспиртпрому» права распределять квоты на спирт. О том, что такое решение будет принято, Немчинов наверняка знал, Серенко не мог не поделиться с ним своими планами. А это означало, что проблем со сбытом продукции у «Туласпирта» не будет.

Но самой неотложной задачей было разобраться с долгом за «лжеэкспорт», висевшим на объединении свинцовой гирей. Судебные тяжбы шли с переменным успехом. Одни инстанции принимали сторону истца, налоговиков, другие соглашались с ответчиком. И те, и другие подавали кассации на очередное решение, дело направлялось на новое рассмотрение. Вина заводов в лжеэкспорте не была полностью доказана. «Мы не можем отвечать за действия тех, кто покупает нашу водку, проверять подлинность их контрактов и налоговых деклараций мы не обязаны и не имеем права». На этом твердо стояли юристы объединения.

Дело было небезнадежным. Некоторым компаниям, в их числе подмосковному Серебрянопрудскому ликероводочному заводу, удавалось разрешить такие же тяжбы в свою пользу. Но тут произошло необъяснимое. «Туласпирт» не успел обжаловать в кассационной инстанции очередное решение суда в пользу налоговой полиции, оно вступило в законную силу. Спорный долг за «лжеэкспорт» в 800 миллионов рублей стал бесспорным. По тогдашнему курсу – почти 30 миллионов долларов.

Панкратов не мог поверить своим глазам. Что значит «не успели обжаловать решение в кассационной инстанции»? Это что, формальная отписка, о которой можно забыть? Где была юридическая служба, в прямые обязанности которой входят все эти дела? Где был заместитель генерального, курирующий юристов? Где, наконец, был сам Немчинов?

Панкратов не раз сталкивался со случаями, когда в учреждениях необъяснимо терялись важные документы. Он называл это: бумага между столами. На одном столе нет, на другом нет, а листок упал между столами и стоит на ребре. Сверху не видно, а заглянуть под стол – это сколько же требуется совершить телодвижений: оторвать задницу от кресла, нагнуться или даже встать на колени. Да кому это нужно? Но потерять бумагу, цена которой 30 миллионов долларов, – с таким Панкратов не сталкивался никогда.

Первым его побуждением было пойти к Немчинову и прямо спросить, как такое могло случиться. Но, поразмыслив, он отказался от этого намерения. Как всякий крупный руководитель, у которого руки не доходят (да и не могут дойти) до всех частностей, Немчинов скорее всего свалит вину на нерасторопность юридической службы: прохлопали, прошляпили, за всеми не проследишь. И все дальнейшие попытки Панкратова выяснить, что к чему, будут блокированы. Получится, что он копает под генерального директора. Ни к чему было создавать такое впечатление, тем более что никакой нужды и желания копать под Немчинова не было. Напротив, Панкратов сочувствовал старому знакомому, попавшему в трудное, практически безвыходное положение. Поэтому он решил зайти с другого конца.

Воспользовавшись неточностью формулировки в какой-то неважной бумаге, Панкратов пошел к начальнице юридического отдела за консультацией. Он ожидал увидеть старую мымру еще советской закалки, которые воспринимали малейшее отступление от правил делопроизводства как уголовное преступление, и приготовился к трудному разговору. Но с приятным удивлением обнаружил в кабинете миловидную молодую женщину, сидевшую за компьютером и одновременно ловко орудующую пилочкой для ногтей. Она была уже не юной выпускницей юридического вуза, но еще не превратилась в холеную бизнесвумен, каких Панкратов привык видеть в офисах крупных столичных фирм. Звали ее Ниной Петровной, но отчества она стеснялась и попросила назвать ее просто Ниной. Она легко ответила на вопрос Панкратова и посмотрела на него с любопытством: этот москвич, пользующийся полным доверием генерального директора, вызывал в заводоуправлении нескрываемый интерес.

– Ниночка, о вас ходят легенды, – отпустил Панкратов несколько тяжеловесный комплимент. – Обнаружить две перепутанные цифры в доверенности – мало кто на это способен.

– В институте меня научили работать с документами, – скромно отозвалась она, но чувствовалось, что слова Панкратова доставили ей удовольствие.

– Тогда объясните, как ваша служба умудрилась опоздать с апелляцией на решение суда по делу о «лжеэкспорте»? У меня это в голове не укладывается.

К ответу на этот вопрос Нина была готова. Она вывела на принтер какие-то данные и протянула Панкратову листок. В нем были указаны даты подготовки апелляции. Из них следовало, что работа над документом была завершена за неделю до срока, тогда же он передан генеральному директору. Без его визы апелляцию нельзя было направить в кассационную инстанцию, таков порядок.

– Как видите, мы не при чем.

– Почему же документ не был отправлен в срок?

– Не знаю. Я три раза напоминала Григорию Андреевичу, последний раз он даже на меня накричал. Потом его срочно вызвали в Москву. Я была уверена, что апелляцию послали. Оказалось, нет. Понятия не имею, как это получилось. Какая-то накладка.

Накладка. Ничего себе накладка! У нее могло быть только одно объяснение. Но Панкратов все еще не хотел в него верить.

– Вы хорошо подготовились к ответу, – отметил он. – Вероятно, вам уже не раз приходилось объясняться по этому поводу?

– Как ни странно, нет, – ответила Нина, и было видно, что ее саму это удивляет. – Вы первый, кто об этом спросил. Но если можно…

Она замялась.

– Что?

– Я вам ничего не говорила.

– А я ничего и не слышал, – заверил Панкратов.

После того, как долг в 800 миллионов стал реальностью, перед объединением встал трудный выбор: брать новые кредиты или объявлять о своем банкротстве. Немчинов, к которому Панкратов зашел перед отъездом, возможности банкротства не отрицал.

– Это будет решать совет кредиторов, – уклончиво объяснил он и поинтересовался: – Ну и какие у тебя впечатления о наших делах? Только откровенно, Михаил Юрьевич.

– Лучше бы ты меня об этом не спрашивал.

– И все-таки? Мы же свои люди. И это бизнес, ничего личного.

– Ладно, скажу. Я был уверен, что тебя прислали в Тулу, чтобы вытащить объединение из прорыва. Сейчас я думаю, что задача у тебя была другая: довести «Туласпирт» до банкротства. И ты с ней справился. Не знаю, стоит ли тебя с этим поздравлять.

– Когда организовался «Госспиртпром» и Серенко набирал штат, я настойчиво советовал ему взять тебя, – помолчав, проговорил Немчинов. – Он отказался. Это было ошибкой. Умного человека всегда лучше иметь в союзниках, а не в противниках. Да, ты прав: Серенко дал мне задание обанкротить объединение. Не прямо, конечно, намекнул, но довольно прозрачно.

– Смысл?

– Не знаю. Могу только догадываться. Но своими догадками не поделюсь. Уж извини, Михаил Юрьевич!..

То, чего не знал Немчинов, очень хорошо знал Пекарский. Ознакомившись с отчетом Панкратова, в котором он, как всегда, излагал только факты и воздерживался от выводов, Пекарский удовлетворенно кивнул:

– Мы были правы. Серенко банкротит заводы. И в этом, нужно сказать, преуспел. Екатеринбургский «Алкон», Талицкий биохимзавод, калужский «Кристалл». Теперь вот на очереди «Туласпирт».

– Цель? – спросил Панкратов.

– Обанкротившиеся заводы скупает финансово-промышленная группа «Град». А фактическим хозяином «Града» является Николай Евдокимович Серенко. Не начальник «Госспиртпрома» Серенко, а частный предприниматель Серенко. Не следует думать, что это разные люди. Нет, это один и тот же человек…

Через полтора месяца после этого разговора, в июне 2002 года, постановлением правительства Серенко был уволен с поста руководителя ФГУП «Госспиртпром». На его место был назначен бывший генерал-майор налоговой службы Мясоедов, который знал о водке только то, что ее пьют. Тогда же в газете «Коммерсантъ» появилась статья под названием «Правительство отказывает в доверии „Госспиртпрому“. В ней говорилось:

Алкогольная вертикаль, на которую столько надежд возлагали сторонники государственной монополии, рухнула. «Госспиртпром» превратился в еще одну громоздкую бюрократическую структуру, никак не влияющую на алкогольный рынок.

Но и это было еще не все. В декабре журнал «Форбс» опубликовал список ста самых богатых людей России. Под номером 96 в нем фигурировал тридцатишестилетний владелец финансово-промышленной корпорации «Град» и ряда дочерних фирм Серенко. Активы его компаний оценивались в 220 миллионов долларов. Генеральная прокуратура возбудила против Серенко уголовное дело по признакам состава преступления, квалифицируемого как злоупотребление полномочиями (статья 201 УК РФ). По этой статье предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок до трех лет.

Между тем ожесточенная конкуренция на алкогольном рынке России продолжалась. Центр ее переместился на борьбу за обладание брендами – самыми популярными марками водок.