Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Священный вертеп

ModernLib.Net / Юмористическая проза / Таксиль Лео / Священный вертеп - Чтение (стр. 9)
Автор: Таксиль Лео
Жанр: Юмористическая проза

 

 


Как видим, Кадал обладал всеми необходимыми качествами для первосвященника!

Тотчас после избрания Кадал, он же Гонорий второй, собрав значительную армию, двинулся на Рим, заблаговременно подкупив сторонников Александра второго. Поняв, что его предали, Александр поспешил покинуть Латеранский дворец и, надеясь заручиться поддержкой герцога Готфрида, бежал в Тоскану. Соблазнившись императорской короной, Готфрид начал собирать солдат, чтобы ринуться в бой против Гонория.

К тому времени Дидье, монте-кассинский аббат, тоже сторонник Александра, пустив в ход золото и дары, склонил римлян восстать против Гонория. Но наемные отряды, состоявшие из недисциплинированных и к тому же не очень храбрых воинов, повернули назад, не выдержав первой атаки. Гонорий отдал приказ беспощадно истреблять отступавших и в священной ярости сам фехтовал более неистово, чем того требовали обстоятельства, ибо расстроенные ряды солдат уже не представляли никакой опасности.

Однако военное счастье переменчиво. В тот момент, когда победа Гонория казалась уже несомненной, герцог Готфрид напал на его банды и вдребезги разбил их; папа, охмелевший от резни, даже не заметил приближения своего противника.

Гонорий второй был взят в плен, но его сторонники подкупили стороживших его офицеров, и он оказался на свободе. Вернувшись в Парму, Гонорий продолжал, несмотря на свое поражение, выступать в роли папы. Пользуясь всеми привилегиями, он торговал должностями, набивая свои карманы. Будь Гонорий поскромнее, он бы жил припеваючи, но его честолюбивые замыслы не позволяли мириться с положением полупапы. После второй попытки захватить тиару этот властолюбец закончил свое земное существование.


АЛЬДОБРАНДИНИ, ИЛИ НЕОПАЛИМЫЙ МОНАХ.

Вначале понтификата Александра второго Флоренция, охваченная церковными раздорами, превратилась в поле сражения. Епископ Петр Павийский и аббат Иоанн Гвальберт — новый настоятель обители Валломброзе — вступили друг с другом в открытую борьбу.

Гвальберт публично обвинял Петра в симонии и отвергал его право на богослужение и назначение священников. Пылкий оратор, Гвальберт своим красноречием увлек и без того фанатичный народ, в результате чего между приверженцами двух противоположных лагерей возникли кровавые уличные побоища.

Епископ Петр решил обуздать строптивых монахов и дерзкого оратора. Понимая, что никакие словесные доводы ни к чему не приведут (Петр отлично знал нравы своих собратьев!), он во главе вооруженного отряда напал на монастырь Валломброзе и захватил наиболее рьяных сторонников аббата, приказав всем раздеться донага.

Того, кто медлил выполнить приказ, раздели силком. Когда «избранники» предстали перед епископом в одежде прародителя Адама, он распорядился бичевать их по мягким частям тела (по тем, которыми заботливая природа одарила человека, дабы он имел возможность сидеть). Сомневаюсь, чтобы во время экзекуции монахи распевали «Аллилуйя»! Урок был суров и полезен. Гвальберт и его монахи прекратили публичные выступления против епископа и даже не осмеливались выходить за ограду монастыря. Однако в глубине души они не могли забыть полученных ударов и мечтали о мести. (Вопреки завету Христа, священники никогда не подставляют второй щеки; напротив, у них всегда нож за пазухой — разумеется, если это не сопряжено с риском.) Монахи тайком послали своих представителей к папе с просьбой созвать собор, который бы осудил Петра Павийского за симонию, прелюбодеяния и убийства. А для доказательства справедливости своих обвинений они предложили учинить суд божий, то есть испытание огнем.

Папа не выразил никакого восторга по этому поводу: фокусника обычно не трогает трюк, тайны которого ему известны. К тому же Александр второй, очевидно, счел невыгодным для себя подрывать авторитет епископа, да и монахи не пользовались особой популярностью в городе. И потому, отказавшись созвать собор, он послал монахам предписание, обязывающее их под угрозой анафемы сидеть в своих кельях, не выходить ни в город, ни в замки, даже если они будут приглашены кем-либо из жителей. Затем папа срочно отправил Петра Дамиани во Флоренцию, поручив ему успокоить взволнованное этим указом население. Однако ни мудрость Петра Дамиани, ни его просьбы и увещевания ни к чему не привели. Иоанн Гвальберт явился во главе своих монахов в убежище Дамиани, подверг его всяческим оскорблениям и призывал народ с оружием в руках прогнать епископа и папского легата.

Дело могло принять трагический оборот, если бы не вмешательство герцога Готфрида.

Он пригрозил монахам, что повесит их на деревьях у монастырской ограды, если они посмеют впредь показаться на людях.

Угроза несколько утихомирила воинствующих монахов. Однако население не успокоилось. На следующий день толпа явилась к Иоанну Гвальберту с просьбой устроить тот суд божий, который он в свое время предложил папе. Жаль, что к подобному суду не прибегают в наши дни. Действительно, чем предавать суду провинившихся церковников, не лучше ли сажать их на часок — другой в приличный костер! Выйдет обвиняемый невредимым, — значит, невиновен, а если, напротив, обуглится, как обыкновенный кусок мяса (по вине рассеянного повара), следовательно, таков приговор всемогущего и суду нечего заниматься им. Подобное судопроизводство вполне соответствует учению церкви о всеведении господа, без воли которого ни один волос не падает с головы верующего.

Могу себе представить, как завопили бы клерикалы, отнесись кто-либо всерьез к этакому проекту!

Монахи Валломброзе (вера которых мало чем отличалась от веры наших современных церковников) согласились, как гласит предание, подвергнуть себя испытанию, которого ждал народ.

Они устроили это невероятное зрелище в среду на первой неделе поста, в 1063 году.

Поначалу вся монастырская братия объявила о своем желании взойти на костер, но когда час пробил, монахи предпочли, чтобы этот пиротехнический опыт был проделан только с одним из них. Монах, избранный в качестве представителя монастырской общины на суде божьем, именовался Петром Альдобрандини.

В назначенный день сложили два огромных костра, из которых каждый имел тридцать шагов в длину и десять в вышину. Между этими кострами оставили узенькую тропинку, не больше трех шагов в ширину, усыпанную мелким и очень сухим хворостом.

После торжественного крестного хода и обедни монахи выстроились в два ряда, у каждого в руках была свеча, а на груди висел крест. Что и говорить, спектаклем руководил опытный постановщик!

Распевая гимны, монахи окружили костры и стали их разжигать. Через некоторое время жара стала столь невыносима, что монахам пришлось отойти.

И тогда взволнованная толпа увидела, как Петр Альдобрандини двинулся к пылающим кострам; он снял с себя клобук, в котором служил обедню, и торжественными шагами приблизился к тропинке. В одной руке он держал распятие, в другой — платок, которым вытирал пот со лба.

Можно, конечно, спросить: почему огонь, который не касался Альдобрандини, вызывал у него испарину?.. Несомненно, такова была божеская прихоть — не будем разбираться в этих психологических тонкостях…

Альдобрандини шагал по тропинке, разделявшей два пылающих костра, по колено усыпанной горящими углями, затем остановился и осенил себя крестным знамением. В торжественной тишине (черт возьми, зрелище достаточно интересное, чтобы публика замерла. Никто бы из нас не отказался взглянуть на священника или монаха, разгуливающего по горящим углям)… итак, в торжественной тишине раздался голос монаха. Обращаясь к толпе, он потребовал от граждан, клириков и нотаблей поклясться, что они отрекутся от епископа Петра, если Альдобрандини выйдет невредимым из этого ужасного испытания.

Все, разумеется, поклялись. Тогда Альдобрандини запел церковный гимн, умоляя бога сохранить его невредимым. Дальше — точная выдержка из кардинала Барония:

«Все увидели, как он с обнаженными ногами величественно передвигался среди гигантских языков пламени, между которыми он шел так же спокойно, как если бы шел по аллее, обсаженной розовыми кустами, освежающими своей тенью воздух, накаленный солнечными лучами. Трепещущее пламя, повинуясь какой-то чудесной силе, окутывало его, освещая лучезарным светом, более ослепительным, чем снег на солнце. Языки пламени, не оставляя никакого следа, лизали края его одежды, касаясь волос на голове и бороде». «Присутствующие заметили, — продолжает благочестивый историк, — что в тот момент, когда Альдобрандини вошел в пламя, огонь костров потерял свой жар и сохранил только свет, озарявший торжество святого монаха».

И еще одна не менее забавная деталь, которую подчеркивает Бароний: «Когда Альдобрандини дошел до конца костров, он заметил, что потерял свой платок посреди тропинки. Он спокойно вернулся, подобрал платок и, лучезарный, вышел из огня».

Почему «лучезарный», кардинал Бароний? Потому ли, что удалось испытание, или потому, что потеря платка была бы непоправимой?..

Кардинал Бароний не дает потомкам точных сведений на этот счет — он подробно описывает сцену народного энтузиазма, последовавшую за представлением, которое дал неопалимый монах. Мы не будем цитировать дифирамбов Барония и укажем только, что аббат из Валломброзе не замедлил послать папе донесение о чуде, требуя назначения нового епископа вместо того, которого суд божий изобличил в ереси и прелюбодеянии.


ЖОНГЛЕРЫ ВСЕВЫШНЕГО.

Посылая папе донесение о состоявшейся церемонии, Иоанн Гвальберт не сомневался, что дело против епископа Петра выиграно. Но, по-видимому, Александру второму была хорошо известна тайна прохождения сквозь полыхающий костер, ибо он не выразил ни малейших признаков умиления по этому поводу. Однако, будучи по натуре лукавым дипломатом, он, с одной стороны, не хотел портить ни с кем дружеских отношений, с другой стороны, естественно, не желал оспаривать совершившееся «чудо», дабы не дискредитировать религию в глазах верующих. И он нашел выход из положения, послав монахам Валломброзе ответ такого рода: "Я поздравляю вас с тем, что в вашем монастыре имеется монах, который своей святостью удостоился столь несомненного и очевидного покровительства бога. После такого доказательства я, не колеблясь, низложил бы епископа Флорентийского, не предложи он мне подвергнуть себя такому же испытанию огнем, и на том же месте, что и святой Альдобрандини. Я не дал согласия на новое испытание из страха, что господь, совершив второе чудо, тем самым лишит ваш монастырь приобретенной им славы.

Епископ Петр в течение нескольких месяцев будет пребывать вне Флоренции; я не вправе лишить его епископата, отказав ему в разрешении подвергнуть себя суду божию. И потому убеждаю вас, в интересах вашей общины, успокоить народ и приготовиться к достойной встрече вашего прелата, когда он вернется".

Разве не является это послание, которое мы лишь несколько сократили, не исказив его смысла, шедевром отъявленного вероломства… смягчим слово — дипломатии?..

Опасаясь, что второе испытание раскроет их плутовство, монахи больше не настаивали; они поспешили оповестить верующих, что епископ Петр покаялся и что Иисус Христос, вняв молитвам Альдобрандини, простил его.

Что касается Альдобрандини, то его вскоре стали именовать Петром Игнацием, или Петром Неопалимым. До того как произошло «чудо», он выполнял функции монастырского пастуха. Добродушный рогатый скот, вероятно, отдавал ему должное в те времена… Разумеется, его вскоре назначили аббатом одной обители, а немного позднее удостоили должности кардинала епископа Альбанского.

Однако же как изменились времена! Как часто мы видим теперь на подмостках человека, разгуливающего по раскаленному железу с горящими углями в руках. За это зрелище платят двадцать су, и никто особенно не приходит в восторг. Никто не вопит о чуде, никто не собирается выносить фокусника с триумфом на руках. А ведь в давние времена церковь вознесла бы его на такую высоту! Века беспросветного невежества, золотой век духовенства, вы миновали навсегда!

«IN VINO VERITAS?» (Истина в вине).

Случилось так, что глава именитого дома попал в крайне неприятное положение (мы этим вовсе не хотим сказать, что в подобной ситуации не мог очутиться и простой смертный). Событие это разыгралось в период понтификата Александра второго, и надо отметить, что достопочтенный первосвященник, будучи ловким дипломатом, не преминул воспользоваться благоприятным случаем, чтобы распространить папское влияние на светские дела западноевропейских государств.

Императора Генриха уже давно мучили смутные подозрения в отношении его супруги.

А в один прекрасный день он убедился, что рогат…

Мольер произнес это слово, и мы позволим себе повторить его.

Поначалу император страдал молча, в надежде, что супруга его Берта, удовлетворив свой каприз, снова станет ему верной женой. Однако за первой вспышкой последовало множество других. По-видимому, благородная дама вошла во вкус и категорически не желала лишать себя тех удовольствий, которые доставляли ей маленькие любовные утехи. В конце концов дело дошло до открытого скандала.

Любовные шашни императрицы стали притчей во языцех, и вскоре несчастный муж оказался не в состоянии найти ни одного человека среди придворных, который, говоря об императрице, не назвал бы ее «нашей крошкой». Естественно, это было очень неприятно!

Не желая быть посмешищем, оскорбленный Генрих принял решение расстаться с легкомысленной императрицей. Он уведомил архиепископа Майнцского о своем намерении. Последний одобрил решение императора и обратился к папе с просьбой утвердить развод.

Представитель папы в Германии Петр Дамиани, вместо, того чтобы дать императору согласие на развод, от имени папы запретил расторгать брак с неверной женой и даже низложил архиепископа, поторопившегося дать согласие, ибо «разрешение на развод должно исходить только от самого папы». На соборе, созванном во Франкфурте, Петр Дамиани произнес от имени Александра второго следующую речь: «Ваше поведение, сеньор, по отношению к вашей целомудренной супруге Берте недостойно не только верховного властителя, но и христианина. Человеческие и церковные законы осуждают вас! Берегитесь нарушить их! Рим имеет в своем распоряжении оружие, которое лишит вас императорской власти. Я приказываю вам подчиниться высшим велениям первосвященника, в противном случае вы заставите нас употребить против вас церковные каноны во всей их строгости и отнять у вас императорскую корону, которой вы уже оказались недостойны, поправ религию…» В ответ на эту речь, которую восторженно приветствовали епископы, бедняга император смиренно заявил: «Я претерплю свой позор и покорюсь велению святого отца в назидание моим народам!» Факт весьма поучительный! Церковь возводит даже прелюбодеяние в степень национального института! Христиане, обманутые женами! Несите смиренно ваше звание рогоносцев во имя спасителя: так приказывает папа, наместник Христа!

Разве этот инцидент не говорит о том, что Александр второй весьма удачно плел свои интриги как против вельможной знати, так и против короля Генриха?

Разумеется, униженный Генрих своим поведением доказал, как мало он разбирался в делах и традициях римской курии. Он мог найти для себя выход более благоприятный, чем терпеть похождения своей ветреной супруги Берты, и избежать глумления со стороны папы. Ему следовало бы призвать к себе Петра Дамиани и сказать ему:

«Завтра, когда вы явитесь во дворец, мой казначей отсчитает вам некую сумму золотом, которую вы с моей превеликой благодарностью передадите его преосвященству».

И весь вопрос разрешился бы к всеобщему удовольствию.

Епископ Герман Бамбергский, отлученный папой за продажу должностей, кровосмесительство, оказался более догадливым и ловким. Он продолжал исполнять функции епископа, несмотря на папскую анафему. Александр, уведомленный об этом акте открытого неповиновения и мятежа, отправил епископам Анону и Зигфриду распоряжение явиться в Рим со строптивым Германом, чтобы вторично предать виновного анафеме в присутствии всего собора Прелаты повиновались. Но предусмотрительный Герман Бамбергский захватил с собой в Рим сумму, соответствующую его светлейшему достоинству. Александр сразу сменил гнев на милость и не только восстановил его в звании, но и удостоил всех привилегий, связанных с кафедрой архиепископа.

Немецкий монах Ламберт Герсфельдский, автор хроник, относящихся к одиннадцатому веку (кстати, на редкость беспристрастных), рассказывает об этой истории следующее:

«Святой отец пригласил трех прелатов — Германа, Анона и Зигфрида — на торжественный пир. К концу пиршества, когда винные пары расположили папу к откровенности, он признался, что симония вовсе не является в его глазах столь великим преступлением; он низлагает клириков, обличенных в симонии и прелюбодеянии, лишь для того, чтобы продать им отпущение грехов. При этом папа подчеркнул, что с уважением относится к церковникам, которые, став священниками, не превратились в камень и, не отказываясь от любовных утех, умеют приумножить свои богатства».

Справедливость изречения «In vino veritas!» редко когда получала более наглядное подтверждение.


ГРИГОРИЙ СЕДЬМОЙ.

Перед тем как вступить на престол, Григорий назывался Гильдебрандом. Этот знакомый уже читателю монах, по существу, был папою задолго до того, как получил папское звание, ибо фактически управлял церковью в течение двадцати пяти лет.

Это он поддерживал избрание Григория шестого, купившего престол (рассчитывая использовать последнего для проведения своих реформ), а впоследствии выступал за его низложение. Это благодаря его влиянию и интригам Николай второй получил тиару; это он заставил кардиналов избрать Александра второго без санкции императора. Это ему Петр Дамиани написал: «Я уважаю папу, но тебе я поклоняюсь, простершись ниц: ты делаешь его господином, а он тебя богом». И далее, жалуясь на его безграничный деспотизм и огромное честолюбие, он называет его «святым сатаной». Позднейшие историки именовали Григория седьмого еще и «адской головешкой».

После смерти Александра второго Гильдебранд решил, что наконец пришла пора взять в свои руки ту власть, которой он уже много лет распоряжался от имени других.

Когда в день похорон Александра церковные сановники собрались в базилике святого Петра, чтобы обсудить двух кандидатов на папский престол — Дидье монте-касинского аббата, и кардинала Иеронима, — на улице раздались настойчивые возгласы: «Да будет Гильдебранд нашим епископом!», "Святой Петр избрал его!

Как выяснилось, инициаторами этого народного волеизъявления были два священника, затесавшиеся в толпу. Народ ворвался в базилику, где собралась коллегия. Услышав настойчивые требования толпы, кардиналы тут же поспешно опубликовали декрет, возводивший Гильдебранда в сан первосвященника.

Григорий седьмой, итальянец по происхождению, родился в Тоскане в 1020 году. Его отец, Бонизо, был ремесленником. Называя его отцом, мы, собственно говоря, исходим лишь из формальных признаков, подобно тому как евангелисты считают отцом Иисуса святого Иосифа, супруга Марии. По всей вероятности, Гильдебранд был сыном своего дяди. Таким образом, роль легендарного голубя по отношению к матери Григория сыграл аббат Авентинского монастыря — брат Бонизо.

Начальное образование Григорий получил в монастыре своего дяди, после чего, на пятнадцатом году жизни, отец Григория отправил его во Францию, где он закончил свое духовное образование.

Устроившись при дворе императора Генриха Черного, он добился большого влияния и вскоре приобрел известность в церковных кругах. Вернувшись в Рим с папой Львом девятым, он сделался одним из его советников. Кроме того, Лев девятый отдал под его управление монастырь святого Павла, в котором Гильдебранд ввел жесточайшую дисциплину, требуя от монахов, чтобы они хотя бы внешне соблюдали правила благочестия и воздержания. После смерти Льва девятого Гильдебранд был возведен в сан архиепископа и выполнял неоднократно роль легата при дворе нескольких князей и королей.

Ему было шестьдесят лет, когда он взошел на папский престол. Однако годы не отразились на нем. Воля его осталась непреклонной. Человек он был жестокий, хитрый, лицемерный политик, который под маской смирения мог раздавить человека, как паука. Он мечтал подчинить церковь абсолютной власти папы, освободить ее от светского влияния, от власти императоров и королей. Словом, Григорий седьмой мечтал об абсолютной церковной монархии. Чтобы достичь этого, он не останавливался ни перед каким преступлением, ни перед каким предательством, действуя испытанным оружием клириков и владея им в совершенстве.

Прежде чем перейти к главным событиям его понтификата, мы позволим себе изложить некоторые его принципы, которые он сам сформулировал в своей обширной переписке:

«Бог есть дух, он господствует над материей. Точно так же и духовная власть стоит над светской властью».

«Только римский первосвященник может быть называем вселенским».

«Он один непогрешим. Только он один может издавать новые законы, соединять или делить епархии».

«Без его повеления никакой собор не может называться вселенским».

«Он не может быть судим никем».

«Римская церковь никогда не ошибалась и никогда не впадет в ошибку». «Римский первосвященник имеет право низлагать императоров». «Он может освобождать подданных от клятвы верности неправедным государям».

"Папа должен носить на себе знаки императорской власти: народы и короли обязаны целовать ему ноги. Христиане обязаны безоговорочно повиноваться его велениям.

Они обязаны даже убивать своих властителей, своих отцов и детей, когда это приказывает папа. Они должны служить лишь орудием в его руках".

Разумеется, папа Григорий был не автором этих теорий, а лишь носителем традиций.

Все это уже встречалось в послании пап, в арсенале канонического права, в сборнике «Лжеисидоровых декреталий», так что, приведя в систему эти материалы, он лишь построил единую теорию теократического государства, о котором издавна мечтало столько пап до него.

Дидье, монте-кассинский аббат, сильно рассчитывал на папский престол после смерти Александра второго. И действительно, он собрал бы большинство голосов, если бы не ловкий трюк Гильдебранда. Понимая, что Дидье чрезвычайно оскорблен, Григорий седьмой на следующий день после своего избрания направил ему письмо следующего содержания:

«Папы Александра нет больше среди нас, брат мой; смерть его обрушилась на меня, потрясла до основания, толкает в пропасть. В то время как над его смертными останками справляли заупокойную службу, в народе поднялось сильное волнение. Какие-то обезумевшие священники схватили меня и понесли в Латеранский дворец, где и посадили на трон апостола. Я не стану утруждать тебя моими горестями, я только прошу твоих молитв и молитв твоих братьев, чтобы Иисус Христос протянул мне, несчастному, руку и избавил от мук и опасности, которых я хотел бы избежать. Мы ожидаем тебя, брат мой, в нашем дворце, ибо ты знаешь, как нуждается римская церковь в твоей преданности и мудрости».

Дидье откликнулся на призыв лицемерного Гильдебранда, который встретил его с распростертыми объятиями не только потому, что учитывал популярность монте-кассинского аббата, а еще и потому, что хотел использовать его влияние для освобождения святого престола от инвеституры императора. Добиваясь этого еще при своих предшественниках, Григорий седьмой, сам сделавшись папой, считал, что первая его задача — освободить церковь от всех уз, которые ставят ее в зависимость от власти королей и императоров. Избранный без участия последнего, Григорий седьмой тотчас направил к императору Дидье в качестве легата; сообщая о своем избрании, он умолял Генриха четвертого не утверждать его, ибо он предпочитает смиренный кров монастырской кельи блеску папского дворца. Результат оказался неожиданным.

Созванный Генрихом четвертым собор объявил избрание Гильдебранда незаконным и отказался утвердить его. Лицемерный монах, убежденный, что его смиренная просьба об отречении вызовет симпатии к нему, спокойно ждал решения собора. Получив постановление о низложении, он пришел в ярость и отослал Дидье полное упреков послание с требованием добиться от императора интронизации Гильдебранда, вопреки постановлению собора.

Монте-кассинский аббат, который в глубине души затаил обиду на коварного монаха, отбившего у него тиару, ответил ему: «Если я излишне медлителен, то ты излишне тороплив, ибо, не дождавшись погребения Александра, узурпировал святой престол, вопреки всем каноническим законам».

Генрих четвертый, желая проверить обвинения, выдвинутые против папы, отправил в Рим графа Эбергарда, поручив ему выяснить у кардиналов, что побудило их избрать папу без согласия императора. Гильдебранду в это время еще не хватало смелости, для того чтобы пойти на разрыв. Выступив навстречу Эбергарду во главе духовенства, он горячо доказывал свою невиновность, поклявшись, что никогда не добивался папского престола. «Бог мне свидетель, — заявил он, — римляне избрали меня против моей воли. Я отказывался от папского звания, несмотря на все их настояния, я впредь буду отказываться от него до того момента, пока полномочная депутация короля и сеньоры Германии сообщат мне свою волю».

Обманутый лицемерным смирением, Генрих четвертый утвердил избрание своего старого врага. Почти тотчас Григорий сбросил маску и начал ожесточенную войну против императора. Мы приведем лишь некоторые эпизоды этой борьбы, продолжавшейся и после их смерти. Борьба эта сопровождалась таким количеством предательств и жестокостей, что можно было бы усомниться в их достоверности, не будь они подтверждены непререкаемыми свидетельствами.

Папа с нетерпением ожидал случая, чтобы нанести удар. Ждать ему пришлось недолго.

Как только против Генриха выступили саксонцы, Григорий, воспользовавшись затруднительным положением короля, созвал собор из епископов, преданных римской курии, и торжественно отлучил императора.


ГРИГОРИЙ ПОБОРНИК АСКЕТИЗМА.

На этом же соборе обсуждался вопрос о целибате. Григорий решительно выступил против брака священников, предпочитая, как он говорил, кровосмесителей и содомитов тем, кто, сочетавшись законным браком, хотел якобы воздержаться от постыдных пороков.

Сам Григорий имел трех любовниц, не считая мимолетных связей. Все три его любовницы состояли в близком родстве с злополучным императором. Одной из них была Агнесса, мать Генриха четвертого! Другой — Беатриса, тетка того же Генриха, а третьей — Матильда, дочь и наперсница Беатрисы и жена Готфрида Горбатого, герцога Лотарингского.

Как видит читатель, Григория отнюдь не обошла судьба, и он мог отлично обойтись и без законной супруги. Защитник целибата меньше всего заботился о целомудрии священников. Запрещая брак, властолюбивый папа хотел лишь разрушить узы, связывающие духовенство с обществом, превратить его в особую, господствующую касту.

«Церковь не может освободиться от порабощения мирянами, — писал он, — пока духовенство не освобождено от уз брака».

Он запретил всем верующим под страхом анафемы присутствовать на богослужениях, совершаемых женатыми священниками, и направил соответствующий декрет церквам Франции, Италии, Англии, Германии. Французское духовенство отказалось подчиниться этому декрету и обратилось к первосвященнику с весьма резким посланием:

«Ты еретик, пресвятой отец, ибо проповедуешь нелепую и противную словам Христа нравственность».

В Париже епископы, аббаты и священники, собравшись на съезд, отказались подчиниться декреталиям Григория седьмого о безбрачии. «То, чего он хочет, — говорили они, — неосуществимо и противно разуму». Когда один аббат произнес речь, в которой советовал подчиниться требованиям папы, члены собора «с помощью королевских слуг выгнали божьего человека, били его, плевали ему в лицо и всячески оскорбляли». В Камбрэ каноники объявили, что намерены держаться обычаев,

«мудро установленных предками», и привлекли народ на свою сторону.

Не следует, конечно, переоценивать французских епископов, они далеко не ангелы.

Но справедливость требует отметить, что французское духовенство в одиннадцатом веке было куда независимее, чем современные церковники.

Наше нынешнее духовенство и словом не обмолвилось, когда впавший в маразм папа Пий девятый провозгласил догматы непогрешимости и непорочного зачатия. Ко всем порокам своих предшественников нынешние клирики присоединили величайшее раболепие…


ЗАГОВОР ПРОТИВ ГРИГОРИЯ СЕДЬМОГО.

Сын префекта Стефана — Ченьчо. отлученный Григорием от церкви, вместе с другими сеньорами, тоже подвергшимися отлучению, организовали заговор против папы.

Григорий в это время вел борьбу с Генрихом четвертым. Желая заручиться поддержкой императора, Ченьчо написал ему письмо, обещая прислать Григория, связанного по рукам и ногам. Восстание было назначено на канун рождества. Папа по обычаю совершал богослужение в церкви. Когда верующие стали подходить к причастию, заговорщики, обнажив мечи, бросились к папе и оттащили его от алтаря.

Завязалась отчаянная схватка. Григорию пришлось пережить немало неприятных минут: заговорщики таскали его за волосы, били плашмя мечами, оставив папе на всю жизнь рубец на лбу. Сорвав с него священные регалии, они собирались вывезти его за пределы города, но ввиду тревоги ворота города оказались заперты. Ченьчо ничего не оставалось, как отвезти изрядно избитого и помятого папу в свой замок. На рассвете вокруг башни, где находился папа, собралась вооруженная толпа, подстрекаемая духовенством, и принялась осаждать ее. Ченьчо храбро защищался. Но когда в ход были пущены осадные машины и сторонники Григория захватили крепостную стену замка, Ченьчо, желая положить конец кровопролитию, вступил в переговоры со святым отцом. Обе стороны сошлись на том, что Григорий получает немедленную свободу, а Ченьчо — полное прощение.

Григорий сразу продемонстрировал, чего стоит папское слово. Едва он вступил в Латеранский дворец, как тотчас опубликовал буллу, осуждавшую Ченьчо на вечное изгнание с конфискацией имущества и лишением всех видов владений. Вскоре, однако, и духовенство, недовольное реформами Григория, объединилось с баронами и архиепископом Гибертом, приверженцем императора.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34