— Можем доплатить, — сказал Артист.

— Я-то не возражаю, — блеснул глазами капитан.

— Ну что ж, алаверды, — кивнул Пастух и протянул ему еще сотенную.

— Ну так вот, — сказал капитан, пряча купюру. — Я чего заглянул… Прошла радиограмма по всем судам. Менты досматривать будут на всех пристанях и дебаркадерах. Так что, если что… соображайте сами.

— То-то ты мне сразу понравился, капитан, — серьезно сказал Пастух. — Может, где-нибудь высадишь нас?

— Не имею права. Категорически запрещено. Да и негде.

Он повернулся и пошел к трапу. Уже поднявшись на несколько ступенек, обернулся:

— Ближайшая пристань — Ленинские горы. Там народу будет навалом. Запущу к вам в салон… И потом, может, этих, фараонов, еще не будет?

— Слушай, кэп, — сказал Пастух, — такие досмотры часто бывают?

— Случается. Если тревога по всему городу. Когда большая облава, крутых ловят… Ну давайте, подходим. Сейчас швартовка будет.

Все шестеро переглянулись. Ни слова не говоря, Пастух с усилием опустил стекло иллюминатора. В салон ворвался свежий речной воздух.

— Жаль, — сказал он, — очень жаль. С этими словами он вытащил из-под полы куртки стальную черную коробочку сложенного автомата. Иван вытащил точно такую же коробочку, и через мгновение «ПП-95М» отправились на дно Москвы-реки. Вслед за ними полетели и две трофейные рации и пистолеты, полученные от Голубкова.

Пастух понюхал руки. От них исходил явный запах оружейной смазки и РЧСраствора чистки стволов.

— Ну и запах! — хмыкнул Иван. — А вот с долларами что делать? У каждого по пачке. Ни документов, ни расписок, ни квитанций.

Теплоход медленно подходил к дебаркадеру. Муха перебежал к борту швартовки, глянул в иллюминатор.

— Точно, менты! Усиленный наряд.

— Ха! — вдруг вскрикнул Боцман. — Все бабки мне! Да живее! — С этими словами он извлек из внутреннего кармана большой, чуть не в пол-ладони, памятный медальон призера победителя гонок на выживание. — Авто выиграл? Выиграл. Загнал?

Загнал. Как говорится, «моя вещь, хочу — крашу». Вот и бабки. Награждение должны были по телеку показывать, в новостях спорта. А вот еще доказательство. — И на его жесткой ладони появилась цветная карточка «Поляроида» — Боцман в белом костюме у своего «форда».

— Такая тачка не тянет на шестьдесят штук, — сказал Муха, — сам знаешь.

— А, ладно, обойдется.

Теплоход ткнулся бортом в причал, взревел и захлебнулся дизель. Послышались голоса, топот ног. Вполне возможно, вся эта ментовская катавасия была затеяна из-за них.

— Надоела мне Москва, — вдруг заявил Трубач. — На волю хочу, на простор.

— Лучшее средство от всех депрессий — вот такие трое суток, — усмехнулся Перегудов. — Все психозы как рукой снимет.

— Ну что, пошли сдаваться? — сказал Пастух. Они стали подниматься друг за другом по трапу. Вышли на верхнюю палубу к ограждению фальшборта, легко, пружинисто, чуть снисходительно улыбаясь, сбежали по трапу на дебаркадер. Менты трясли всех подряд, мужчин и женщин, просматривая документы с подчеркнутой хмурой серьезностью.

Пастух, а за ним и остальные полезли в карманы, достали красные корочки общегражданских паспортов, а у кого были — и заграничные. Артист вдруг замешкался, отстал, и это не прошло мимо внимания блюстителей порядка. Один из милиционеров шагнул к нему:

— Ваши документы.

Семен растерянно смотрел то на товарищей, то на милиционеров. Он хлопал себя по бокам, рылся в карманах, пожимал плечами. Пастух чувствовал, что их уже профессионально взяли в незримое кольцо, отсекли от остальных. Он шагнул к Злотникову:

— Ну что у тебя?

— А фиг его знает! — нервно пожал плечами Семен. — Ни паспорта, ни черта… Видно, выронил где-то.

Один из милиционеров, видимо, старший в наряде, криво усмехнулся:

— Знаем мы вас! Вечно вы то роняете, то теряете. Ты откуда? Из Грузии небось? Или армян?

— Азебарджан! — огрызнулся Артист.

— Регистрационное удостоверение, быстро!

— Слушайте, лейтенант, — вмешался Боцман. — Вы что, не видите, москвич он.

Просто паспорт с собой не взял.

— С таким шнобелем надо брать, — хохотнул лейтенант.

— Во! — вскрикнул Семен. — Тоже мне, нашли «лицо кавказской национальности»!

У вас рация — свяжитесь с Центральной, сверите адрес, данные паспорта я помню… — Щас прям! — оборвал начальник наряда. — Делать нам нечего! Вот возьмем тебя на тридцать суток, тогда и разберемся.

Но Артист, незаметно подмигнув своим, вдруг качнулся, как пьяный, толкнул плечом дюжего парнягу в бронежилете с автоматом и как бы на миг повис на Пастухе, успев шепнуть:

— Сваливайте, живо! С Трубачом! — и внезапно рухнул на дощатый причал.

Милиционеры отпрянули. А Семен вскочил, будто подброшенный подкидной доской и кинулся в толпу. Вскрикнули женщины, чья-то услужливая нога высунулась, намереваясь сделать убегающему подножку, но Артист перепрыгнул ее и кинулся вверх по гранитной лестнице. За ним следом метнулся и Олег Мухин.

— Рвем когти! — хриплым шепотом быстро проговорил Пастух и помчался вверх по гранитным ступеням противоположной лестницы, выходящей на набережную. Трубач, Боцман и Док, не рассуждая, бросились за ним.

Артист миновал верхнюю ступеньку, без труда оторвавшись от преследователейфиз-подготовка у тех была явно не та.

— Стой, стрелять буду! — кинул в спину старший под визг шарахнувшихся в разные стороны прохожих. И тот, что был с автоматом, на бегу передернул затвор.

Злотников тут же остановился и присел на гранитный парапет, с улыбкой поджидая парней в голубых рубашках с погонами. Те подскочили, заломили ему руки.

— А в чем, собственно, дело? — благодушнейшим тоном, уже не делая попыток вырваться, с удивленной улыбкой повторял он. — Ничего не понимаю! Хватают граждан средь бела дня, применяют насилие… Один из наряда с садистским наслаждением вытянул его резиновой дубинкой по спине.

— Ой-ей-ей! — даже не поморщившись и все так же улыбаясь, воскликнул Артист. — Господа! Граждане! Обратите внимание! Лупцуют мирных людей ни за что ни про что! Чем я провинился, что нарушил?!

Дрожа от нервного возбуждения, рядом стоял и Муха, сбитый с толку метаморфозой, внезапно произошедшей с товарищем. Как водится, из мгновенно возникшей толпы послышались сердобольные женские голоса:

— Совсем озверели! Избивают людей!

— В чем дело? — выступил дюжий мужик, не иначе свой брат, офицер-отставник.Что случилось, капитан?

— Без документов, хотел удрать… — То есть в каком смысле без документов? — часто-часто заморгал Семен.Пожалуйста, вот мой документы. Скажите лучше — мой нос вам не понравился. Может, он мне и самому не нравится, что ж теперь делать? Что выросло — то и есть.

В толпе засмеялись.

— Ты мне тут цирк кончай! — рявкнул лейтенант. — То у него нет документов, то они есть! — Он торопливо пролистывал странички новенького паспорта. — Та-а-к, та-ак… Злотников Семен Львович… прописан — Вавилова, тридцать семь… квартира сто сорок восемь… А чего тогда убегал?

— Испугался очень, — развел руками Артист и подмигнул Мухе. — Нервы, знаете ли… проблемы… Трудное детство… Лейтенант, видно, не знал, что делать.

— Подожди, — вдруг спохватился один из его подчиненных. — А остальные-то где?

Их же вроде еще четверо было.

До лейтенанта вдруг что-то дошло.

— У с-сука! — заорал он на Семена. — А ну в машину!

— Да почему, — кинулся к ним Муха, — почему в машину, какую машину? Товарищи, да помогите вы, это ж полный беспредел!

— И этого тоже в машину! — вновь заорал лейтенант.

— Ну так и я с вами! — гаркнул мужик, похожий на отставника. — А то знаюпривезете сейчас, изметелите парней, а после с вас и взятки гладки.

— Да, да, поезжайте! — закричали в толпе. — Поезжайте обязательно!

— Вы из какого отделения? — подскочила какая-то дамочка в дорогих очках. — Я тоже поеду!

— Спасибо вам большое! — обернувшись, сердечно поблагодарил их Мухин.

Их затолкали в два патрульных милицейских «жигуленка», и машины тронулись с места.

— Артист он и есть Артист, — переводя дух, сказал Пастухов, выглядывая из арки соседнего дома.

— Что-то я ничего не пойму, — сказал Боцман, — Чего это он?

— А ты подумай, — строго ответил Пастух. Боцман подумал, но на лице его сохранилось прежнее недоумевающее выражение.

— Тьфу! — плюнул Док. — И до меня только сейчас дошло! «Дорожный патруль»!

Колькина будка у них наверняка есть. Отвел Артист от нас этих архаровцев. Ну а дальше-то что будет? Нас же осталось двое и двое.

— Как-нибудь выкрутятся ребята. Брать их не на чем.

— Ну да, — сказал Док, — если только не подвалят те, что заявились ночью.

— Надо деваться куда-то, — сказал Боцман. — Фото в «Патруле» — не хрен собачий. Колькина личность наверняка теперь у каждого постового.

Артиста и Муху привезли в обычное замызганное отделение. Их уж собрались пихнуть за решетку в дежурке, где полным-полно было всякого лихого уличного народа, но Артист закричал, что требует начальника, сейчас же, немедленно, что творится, мол, форменный произвол, и его с Мухой оставили перед барьерчиком, за которым сидел унылый дежурный, одуревший от криков, матерщины и расквашенных пьяных морд. Лейтенант, перегнувшись, что-то пошептал коллеге, и тот протянул ему листок протокола о задержании, но отставник, решивший грудью встать за правое дело, вдруг гаркнул привычным командирским басом:

— Товарищ дежурный! Я свидетель, и вот эта дама — тоже. Мы все видели. Ребят взяли ни за что.

— Ну, так в чем дело? — закрутил головой дежурный, попеременно переводя взгляд со скромно сидящих задержанных на свидетеля-доброхота и ретивого лейтенанта. — Давайте объясняйте… Артист поднялся, и с доверительной улыбкой обратился к нему как к полноправному вершителю истинной справедливости.

— Понимаете, лейтенант, я мог бы, конечно, жаловаться, мог бы устроить грандиозный скандал… Но это не нужно ни мне, ни вам, верно?

— Ну, говорите, говорите, в чем дело.

— Ваш товарищ потребовал документы, — начал Семен. — Я предъявил документы, они у вашего лейтенанта — мой паспорт и паспорт моего друга.

— Ничего не понимаю. — Дежурный даже глаза прикрыл: пытаясь сосредоточиться.

— Ха… — выдохнул Семен с вековой скорбью в глазах. — В общем, разрешите мне позвонить.

— Кому?

— Родственнику, дяде… Вы же не можете отказать гражданину в такой мелочи.

— Давайте номер, я сам наберу, — сказал дежурный.

Семен назвал семь цифр. Это был тот самый телефон, которым они имели право воспользоваться только в крайнем случае.

Артист и Муха с нетерпением смотрели на аппарат. Наконец дежурный сказал в трубку:

— Здравия желаю! Дежурный сто восемьдесят первого отделения лейтенант Квашнин. — Поднял глаза на Артиста:

— Кого позвать?

— Дядю Костю.

— Здравствуйте, дядю Костю позовите, — продолжил дежурный. — Дядя Костя?

Гражданин Злотников Семен Львович приходится вам племянником, так? Он находится у нас, задержан. Передаю трубку.

— Что стряслось? — быстро заговорил на том конце провода Голубков. — Куда вы делись? Докладывай, племянничек!

— Беда, — дрожащим от волнения и обиды голосом проговорил Артист. — Вы меня хорошо слышите, дядя Костя?

— Слышу хорошо, говори!

По голосу Артиста Голубкову стало ясно, что произошло действительно нечто непредвиденное и чрезвычайное.

— Шли мы по городу с ребятами, а тут ни с того ни с сего пришлось прощаться и расставаться. Мы туда, а они — сюда. Понимаете?

— Не совсем, — сказал Голубков. — Скажи яснее.

— Были мы все вместе, а теперь, как в песне — «ты налево, я направо, ну и до свидания».

— Вы чего это, чего мелете? — вскинулся дежурный. — При чем здесь песни?

— Понял тебя, — наконец сориентировался Голубков. — Вы разделились?

— Ну да, да! — воскликнул Семен. — Мы-то думали к Быкову заехать. А тут, оказывается, еще и Валерий Павлович вызывает, ну тот, знаете?.. Летчик. Друг нашего дяди Мони! Хоть разорвись!

— Понял, понял, — воскликнул Константин Дмитриевич, — все понял. Ну спасибо, племянник, ну удружил! Тащись теперь невесть куда. Ладно. Сидите там в отделении и ждите меня. Сейчас приеду, попробую договориться… Артист вернул трубку дежурному. Он и Муха не слышали, что сказал полковник Голубков лейтенанту, но лицо последнего сразу смягчилось.

— Вы уж извините нас. Видно, ошибочка вышла, — сказал дежурный, возвращая им паспорта. — Можете идти. И вы, граждане свидетели. Все свободны. А ты, Баландин, в другой раз смотри, кого хватаешь… Однако, к удивлению дежурного, задержанные уходить не спешили. Они остались в милиции, скромно сидели на продавленных стульях около дежурной части, тихо переговаривались и поглядывали на часы в ожидании Константина Дмитриевича.

— Понял он? — спросил Муха.

— Да вроде… — кивнул Артист.

— Слушай, а при чем здесь какой-то… дядя Моня?

— Не врубился? — улыбнулся Артист. — Это станция Монино, как раз рядом с Чкаловской. Олег мотнул головой и усмехнулся.

Звонок Артиста по спецтелефону был для полковника Голубкова самым радостным событием этого тяжкого дня. На много часов он утратил связь с отрядом Пастухова.

В то же время это известие еще туже затягивало запутанный узел, который им с Нифонтовым надлежало развязать.

Как следовало из сообщения Артиста, на горизонте внезапно возник аэродром в Чкаловской. Что еще могло скрываться под «Валерием Павловичем» и «дядей Моней», как не эта крупнейшая воздушная база, которую он узнал как свои пять пальцев за многие годы, когда улетал с нее в Афганистан, Литву, на север и на юг, а в последние годы — в Чечню и Таджикистан. Сообщение Артиста как будто мгновенно соединило в замкнутую цепь разрозненные провода. Последние месяцы они отслеживали и брали на заметку буквально всякую мелочь, так или иначе имевшую отношение к ракете «Зодиак», ее двигателю «РД‑018» и топливу ФФ-2.

И как выяснилось, именно с аэродрома в Чкаловской был намечен вылет гигантского военно-транспортного самолета АН-124 «Руслан» с разобранной ракетой «Зодиак» и макетом двигателя на борту. Как было решено на заседании правительства, это новейшее изделие военно-космической технологии отправлялось прямым рейсом в Сингапур, на открывающийся через неделю международный салон.

Два милицейских «жигуленка» унеслись куда-то по набережной, увозя Муху и Артиста.

— Эх, — воскликнул Пастух, — хотел бы я знать, случайная была проверка или по нашу душу.

— Теперь не узнаем, — сказал Док. Они быстро уходили дворами в сторону от Москвы-реки.

— И попрощаться не успели, — вздохнул Трубач. — Когда увидимся-то теперь?

Никто не ответил ему. Но все подумали одно: увидятся ли вообще когда-нибудь.

— Йе-о!.. Да у них ведь и денег-то нет, — вдруг вспомнил Боцман. — Ни копейки не осталось.

— Не гони печаль, — оборвал его Пастух и нервно потер щеку. — Надо дать знать дяде Косте. Семка и сам сообразит, но лучше подстраховаться.

Они нашли телефон-автомат, предусмотрительный Боцман достал из кармана несколько жетонов. Пастух набрал номер, подождал… — Не берет трубку.

— Как поступим? — спросил Док.

— Ну а что, собственно? — пожал плечами Пастух. — Задача поставлена, цель ясна. Что еще надо? Работаем в автономном режиме. Не привыкать… — Однако опасно шибко, начальник, — с «чукотским» акцентом заметил Боцман и цыкнул зубом.

— А что теперь не опасно? Выхода нет, — покачал головой Пастух.

Они проходили мимо детской площадки. Никого не было там. Пустая голубая лавочка стояла под кленом.

— Ну что? — вздохнул Док. — Видно, и нам расходиться теперь. Разделимся по двое, дождемся часа пик, а после… Ну, присели на дорожку.

Они сидели на голубой лавочке плечом к плечу, глядя в солнечное небо, на зелень листвы, на дома, на какие-то заборчики… Чье-то белье чуть колыхалось на веревке, в песочнице валялось забытое малышом зеленое пластмассовое ведерко… Город жил, чего-то ждал, на что-то надеялся. И никто знать не знал, что предстояло им.

Сидели не шевелясь, впитывая в себя эти минуты сосредоточенного безмолвия.

Пастух встал.

— Все, парни! Обнялись, разошлись! Все четверо поочередно крепко стиснули друг друга, коротко взглянули в глаза, кивнули и быстро, не оглядываясь, зашагали по двое в разные стороны.

— Слушай, Боцман, — сказал Пастухов, когда они вышли на какую-то неприметную улицу, — ты сколько раз бывал на аэродроме в Чкаловской?

— Что я, считал? — пожал плечами Хохлов. — Раз двадцать, может. Улетал, прилетал… Ты это к чему?

— А вот припомни, Митя, много ты видел там штатских? В пижонских шпаковских курточках и джинсах «леви-страус»?

— Эх, — стукнул себя по лбу Боцман, — что же делать?

— Как говорит Артист, «за что люблю я наши времена»… Лично я люблю их за свободу выбора и широту ассортимента. Кстати, и время убьем. С барышнями побазлаем… Знаю я один такой неприметный магазинчик.

Минут через сорок они уже переодевались в подсобке магазинчика, заваленной разным привозным и нашим тряпьем.

Пастух сбросил свою легкую куртку и уже хотел было напялить серо-буро-зеленую пятнистую робу, когда Боцман вдруг засмеялся.

— Запасливый ты, как моя бабка. Тоже вечно булавки за подкладку вкалывала.

И он показал серебристую булавочную головку на внутренней стороне полы старой куртки Пастуха.

Пастух поднес ее к глазам.

— Вот так клюква, блин! — Он вытащил булавку. — Вот ведь как интересно.

— Думаешь, «клоп»? — спросил Боцман.

— И думать нечего. Когда только успели приладить? Надо вспомнить. Хотя бы попытаться.

Он напряг память, но ничего в голову не приходило.

— А ну подожди, — сказал Пастух и снова надел эту куртку. — Где она была? Вот тут? Ну-ка, Боцман, попробуй потяни за фалду.

И едва Хохлов прикоснулся к его куртке в том месте, где была булавка, Пастух тотчас вспомнил то же ощущение минувшей ночью — он поднимался по железной лесенке в вагон, когда чья-то рука вот так же потянула за куртку.

— Вспомнил! — воскликнул Пастух. — Это тот, с «мицубиси», который встретил нас. И думать нечего — он!

— Что теперь делать с ней? — спросил Боцман.

— А ничего.

Пастух бросил булавку на пол и расплющил ее подошвой нового ботинка армейского образца.

Через пять минут они оба были облачены в такую обычную теперь в городе военизированную камуфляжную форму — удобные пятнисто-зеленые одеяния и высокие ботинки, в которых оба сразу почувствовали себя уверенно.

— Неплохо, — сказал Боцман, придирчиво разглядывая друга. — Ты даже слегка смахиваешь, Серега, на военного человека.

— Служил когда-то, — кивнул Пастух. — Пришлось.

— Одно паршиво, — сказал Боцман, — новье. За километр видать.

— Ну эт-то мы щас исправим, — сказал Пастухов. — Айда, обомнем маленько.

Тот, кто увидел бы их через пару минут, наверняка решил бы, что у них с головами нешуточные проблемы.

Уединившись в темном пыльном подъезде, два совершенно трезвых молодых человека деловито боролись, сосредоточенно катались по площадке, вставали на ноги, отряхивались, обрызгивали друг друга из большущей бутыли минеральной водой «Вера» и вновь катались по полу, а затем подходили к замызганному окну и критически разглядывали друг друга.

— На швах еще пыли вотри, — наставительно говорил Боцман. — Локти, локти погуще и коленки. А главное — на заднице. Самое ходовое место… — Как бы не переборщить, — бормотал Пастух, — а то на губу упекут за неряшливый вид. Погончики бы нам еще, нашивочки, эмблемки… — Перебьются, — сказал Боцман. — Там же вольнонаемных до и больше. Все в таких формах. Они доводили себя до кондиции долго и с удовольствием, до жаркого пота, и вышли из парадного изрядно потрепанные, как бы покипевшие в семи котлах.

И когда у метро тормознул мимоходом комендантский патруль при бляхах и штык-ножах и несколько разочарованно проверил их гражданские паспорта, Боцман и Пастух заключили, что усилия были не напрасными.

Черный служебный «Вольво-850» быстро мчался по Ярославскому шоссе, приближаясь к Москве. Едва миновали Абрамцево, в машине Роберта Николаевича загудел телефон. Он снял трубку и невольно сжался, впервые после того памятного совещания услышав голос того, о ком думал весь этот месяц и кого страшился услышать.

— Здравствуйте, Андрей Терентьевич, — упавшим голосом ответил он на приветствие Черемисина. — Как я рад, что вы мне позвонили.

— Позвольте усомниться, — желчно усмехнулся старик. — Мы проработали вместе пятнадцать лет. Так что мое отношение к лицемерам и фарисеям вам известно. Я бы никогда не позвонил вам, если бы, так сказать, не событие чрезвычайное. Несмотря на мои возражения, вы все-таки отправляете в Сингапур на авиасалон ракету с нашим «Зодиаком». Пусть так… Пусть моим мнением пренебрегли — пинать мертвого льва у нас всегда охотников хватало. Однако, сведения о смерти льва, как говорится, сильно преувеличены. Я еще жив и в здравом уме. И я не допущу того, что вы затеяли.

— Простите, Андрей Терентьевич, — смешался Стенин, вдруг ощутив, что неясная давешняя тревога, нахлынувшая после разговора с Курцевским, с новой силой наваливается на него. — Я что-то не пойму… Ведь вы же знаете — мы отправляем натурный макет. Вы согласились с этим. Одно сопло, торчащее из нижней части носителя. Там будет только пустая оболочка ракеты с имитацией начинки. Поверьте, это будет выглядеть весьма внушительно и… — Зачем вы лжете?! — перебил его Черемисин. — Что за мерзость! Мне только что позвонили с «Апогея». Им приказано смонтировать и установить в моторный отсек ракеты настоящий двигатель! И вы, генеральный, не знаете об этом?

Стенин от души рассмеялся.

— Этого не может быть, Андрей Терентьевич, это же чистый бред. Кто вам сказал? Просто курам на смех! То же самое, что в витринный манекен вставить живое сердце.

— После того, что случилось, я могу поверить всему. Но вам, сударь мой, я уже не верю. Не взыщите — я немедленно отправляюсь в ФСБ! Пусть они разберутся, что тут правда, что ложь, где бред, а где истина!

Черемисин бросил трубку.

Стенин смотрел вперед через ветровое стекло, но не видел ничего — ни залитого солнцем вечернего шоссе, ни разноцветных машин, ни деревьев… Накатила мертвящая истома, как перед обмороком. Он ничего не мог понять.

Вдруг острое желание бросить все, забыть, забиться в какую-нибудь темную щель охватило его.

Миновали Мытищи, впереди виднелась Москва, игла Останкинской телебашни уже прокалывала впереди столичное небо.

— Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло, — быстро говорил Голубков, когда они с Артистом и Мухой уходили задними дворами от приземистого строения отделения милиции. — Просто неслыханная удача, что вас сцапали эти охламоны.

— Ну… мы им тут сами маленько помогли, — засмеялся Семен. — Надо же было найти какой-нибудь способ, чтоб побыстрей ввести вас в курс текущих событий. А в чем удача?

— Как вы знаете, в нашей операции задействован предельно узкий круг лиц.

Предельно узкий! Мы не хотели бы подключать кого-то еще. Только самые доверенные. А вы уже в курсе дела, в работе, понимаете задачу… И вот сейчас, когда позарез нужны, вы оказались в моем распоряжении.

— По воле судьбы или по воле рока? Как сказал бы принц Датский, «вот в чем вопрос», — усмехнулся Артист. — Ладно, шучу. Простите, Константин Дмитриевич. Мы слушаем вас.

— Сегодня днем нам сообщили, — продолжал Голубков, — что топливо двигателя, видимо, уже в пути. Его образцы похитили в лаборатории неделю назад.

— Ну и при чем тут мы? — не понял Артист.

— Тут понимаете какая связка… Без этого топлива сам по себе двигатель мало чего стоит. Так что возможному покупателю железо и горючее требуются только одновременно.

— В одном флаконе, — кивнул Артист.

— Вот-вот. Тот, кого мы считаем таким потенциальным покупателем, это, конечно, знает. И отвалит деньги продавцам не раньше, чем сразу получит и то и другое. А для тех, кто намерен толкнуть весь этот комплекс, вопрос времени — то есть скорейшего получения денег — играет важную роль… — Что ж, я отлично понимаю и тех и других, — вставил Артист.

— В общем, так, Семен… — сказал Голубков. — Как у тебя с вождением автомобиля в экстремальных условиях? Тебе, Олег, после гонок на выживание задавать такой вопрос было бы просто неприлично.

— Как с вождением? — улыбнулся Артист. — Тягаться с Мухиным и Хохловым я бы не рискнул. Хотя, конечно, кое-какой кураж имеется… — Не слушайте вы его, товарищ полковник! — перебил Муха. — Отлично он водит!

Не гроссмейстер, но на уровне мастера. Спецназ все-таки.

— Так что от нас требуется? — спросил Артист.

Глаза у Мухина азартно загорелись.

— Неужели?..

— Как вы знаете, — сказал Голубков, — завтра семнадцатый день, как идет международное авторалли «Европа—Азия»… — Еще бы! — с нескрываемой завистливой тоской воскликнул Муха. — Кто ж не знает! Весь мир по телеку смотрит. Супермарафон! Самое сложное ралли из всех, какие были. Таких до конца века уже не будет.

— Ну да! — недоверчиво воскликнул Артист.

— То-то и оно, — не унимался Муха. — Трасса — через восемнадцать стран — от севера Финляндии до Сингапура. Пустыни, горы, лесные дороги, морские и речные паромы, форсирование сотен водных рубежей.

— Да-да, — сказал Голубков. — Вижу, Олег не отстал от жизни. Трасса тяжелая и крайне опасная. В Финляндии стартовало двести сорок машин, лучшие гонщики со всех континентов. На маршруте осталось не больше сотни.

— А главное, — жарко продолжил Мухин, — на всех этапах вне конкурса на трассу может выйти кто угодно, любой человек. При условии, конечно, что его машину квалифицируют… — Переведи, — сказал Артист.

— Если тачку пропустят большое жюри и оргкомитет как соответствующую правилам безопасности для гонок такой категории сложности.

— А гонщиков тоже квалифицируют?

— В том-то и фокус, что добровольцев — нет. Люди квалифицируют себя сами.

Самим участием. Рискуя своими бабками и шеей. Только, конечно, чайникам там делать не фига. В конце концов, есть много других способов самоубийства. А что касается крутых профи… — Так за чем дело стало, Мушка? — засмеялся Артист. — Ты у нас не любитель, а крупный ас. Чего ж не пристал к ним? Они ведь проезжали через Москву, хлебом-солью их встречали… — А где бы я машину такую нашел? Где бы оборудовал? Ты хоть представляешь, сколько все это стоит? Да еще за право участия тоже надо «зелень» отстегивать.

— Короче, парни, — сказал Голубков, — расклад такой: правитель Рашиджистана, известный вам эмир Рашид-Шах, на время ралли дал разрешение открыть границы своей страны на том участке, где проходит трасса.

— А что, обычно границы закрыты? — спросил Муха.

— Последние семь лет его территория наглухо закрыта для всех. Кроме друзей эмира, близких по духу. Вроде известного африканского полковника… Но теперь Рашид-Шах почему-то решил сделать исключение из правил и пропустить участников.

— Почему? — спросил Артист. — Действительно, странно. Этот дядя тот еще фрукт. Мы его еще в школе проходили.

— Да уж… Цивилизованный мир разорвал с ним все экономические и культурные связи. В отместку эмир пообещал поднять зеленое знамя над всей планетой и начал необъявленную войну против всех, кого считает своими врагами. Хотя, конечно, на всех углах клянется на Коране в своем миролюбии.

— Приятная фигурка, — сказал Артист. — Ну а Россия тут как?

— Кое-кто, в том числе и мы с американцами, формально сохраняем с ним дипломатические отношения. Геополитика! Нефть! Уходить нельзя — надо заявлять о своем присутствии в регионе. Вот и сидят наши парни в посольстве как в осажденной крепости — человек восемь, что ли. Присутствуют.

— А как же ралли? — спросил Олег. — Что-то изменилось? С чего это он вдруг так подобрел?

— То, что Рашид-Шах сразу дал согласие на прохождение маршрута через свои пустыни и высокогорные дороги, нам тоже показалось весьма подозрительным.

Наверное, при всех проклятиях и угрозах миру ему все-таки ужасно хочется выглядеть красиво. Есть уйма других мотивов и соображений: политика, деньги, желание усилить свои позиции, просто напомнить о себе жестом доброй воли. Ведь он как бы великодушно входит в положение мирового сообщества….

— Не понимаю… — пожал плечами Артист. — Поясните, пожалуйста.

— Дело в маршруте. Единственный прямой путь — через короткий участок Северного Рашиджистана. Иначе — огромный крюк в обход непроходимых горных массивов. И Рашид-Шах это прекрасно понимает.

— То есть у него как бы ключ от двери в коридор?

— Именно так. И все-таки нам показалось, что тут должно быть что-то еще… В противном случае за разрешение пропустить гонщиков по его землям он наверняка выторговал бы себе весьма выгодные и политические и денежные условия. Но он почему-то вовсе не выставил никаких условий. Такого с ним не бывало никогда. Это не его стиль, не его характер. И это насторожило не только нас.

— А кого еще? — спросил Артист. — Кому еще охота поковыряться в зубах у старого тигра?

— Согласно нашим данным, — усмехнулся полковник, — под видом участников ралли сейчас на трассе могут находиться люди не менее чем трех западных разведцентров.

Кто же откажется от возможности легально наведаться на закрытую территориюверно? Они могут там быть как гонщики, механики, врачи, представители клубов или автомобильных фирм, ну и, само собой, как журналисты… — А наши? — спросил Артист. — От нас-то хоть кто-нибудь участвует в этих гонках?

— Ну и темный ты, Семен! — изумился Муха. — Наших три экипажа, и пока все на трассе. Два «джипа» и «Нива». Плюс технички, подсобные и тэ дэ.

— Так вот, — сказал Голубков, — сопоставив факты, наложив, так сказать, друг на друга контуры событий, мы пришли к заключению, что участие в ралли может быть идеальным каналом доставки топлива для «Зодиака» прямо в руки Рашид-Шаха.

— Кто, по-вашему, его может везти? — спросил Артист.