Англичане советовали:
      «Первое: нужно сделать, чтобы каждый день избирателю что-то напоминало о тебе. Если просто послать листовку или буклет, это даст очень мало. Ее, скорее всего, выбросят, даже не читая. Газета – это уже лучше. Там можно опубликовать что-то очень интересное, чтобы люди ее прочли. Можно разместить, например, кроссворд на последней полосе, тогда они ее продержат в руках дольше. Можно опубликовать программу телевизионных передач на неделю – тогда есть шанс, что газету оставят на неделю! В общем, вам с учетом менталитета российских избирателей надо будет придумать нечто подобное.
      Второе: важно еще что-то дать в руки как можно большему числу избирателей. Что-то полезное или хотя бы интересное. Это не прямая взятка, так как это запрещено, но рекламная продукция, имеющая дополнительные свойства. Например, авторучки с вашей агитацией, значки, которые хочется носить, зажигалки и т.д. Подумайте над этим сами, исходя из менталитета избирателей.
      Третье: важно сделать рекламу на телевидении привлекательной и запоминающейся. Если это будут просто призывы голосовать, никто не обратит внимания и реклама не подействует. Надо придумать что-то совершенно оригинальное. Тогда будет шанс, что рекламу запомнят».
      Все эти и другие английские советы мы учли в нашей предвыборной кампании.
      Я полетел в Россию только после того, как меня зарегистрировали кандидатом в Государственную думу по Центральному округу Москвы. Для этого пришлось выслать из Лондона нотариально заверенную доверенность, и Миша зарегистрировал меня без моего непосредственного присутствия.
      В аэропорту меня встретили несколько телевизионных компаний, и началась предвыборная гонка.
      В этот раз мне противостояли в округе еще пятнадцать кандидатов. Слава богу, что по закону о выборах не предусматривался второй тур, а победу должны были присудить кандидату, набравшему наибольшее количество голосов в первом туре, если выборы признавались состоявшимися.
      Лужков и московская мэрия поддерживали кандидатуру известного журналиста, российское правительство – кандидатуру заместителя министра иностранных дел России Шелова-Коведяева. Среди кандидатов были также известный политик Подберезкин, представители коммунистической партии, демократических сил и даже сам председатель Краснопресненского района Александр Краснов.
      Вернувшись в Москву, я для начала стал объезжать своих друзей. И первым, к кому поехал, был Володя Яковлев – владелец издательского дома, бывший член моего кооператива «Техника» и создатель вместе со мной газеты Союза кооператоров «Коммерсантъ».
      Яковлев очень верно обосновал мою позицию по самым главным вопросам: почему я уехал и почему вернулся. Если четко не ответить на эти вопросы, можно было на выборы не выходить, так как именно это в первую очередь интересовало общественность.
      Для меня было затруднительно ответить на эти вопросы сразу и лаконично, но Яковлев подсказал очень точный и короткий путь.
      – Ты уехал, чтобы без вины не сидеть в тюрьме, – сформулировал Володя и добавил: – Любой нормальный человек не захочет сидеть в тюрьме и предпочтет уехать, если будет возможность переждать.
      – Я вернулся, поскольку больше нет центральной власти коммунистов и не стало моих классовых врагов, – подхватил я слова Володи.
      Это замечательно. Правдоподобно и заслуживает доверия. В принципе так оно и было бы, если не считать продолжавшихся репрессий со стороны органов внутренних дел, которые все равно хотели меня посадить в тюрьму или раскрутить на большие откупные деньги.
      – Я дам тебе наше «коммерсантовское» рекламное агентство! Оно называется «Знак», – продолжал Володя. – Можешь позвонить туда и сказать, что Яковлев распорядился тебе помогать со скидкой, равной его доли прибыли. Хотя все равно тебя обдерут там как липку. Они очень дорогие, но эффективные. Победа Ельцина на выборах – их заслуга. За один только лозунг, который они придумали: «Сильной России нужен сильный президент» – им надо памятник перед Белым домом поставить.
      Яковлев оказался прав отчасти: с меня содрали огромные деньги, но при этом ничем не помогли. Все предложенные ими сценарии, например рекламных роликов, приняты не были. А за эти сценарии было заплачено вперед больше десяти тысяч долларов.
      Когда мы поняли, что со «Знаком» иметь дело бесполезно, за сценарий взялся Миша Фишман-Борисов – и ролик получился блестящим. Причем смонтировал его один наш приятель буквально за десять минут.
      Сюжет был придуман такой.
      Показывают стадион, где все активно болеют, орут, но звука – нет. Потом показана толпа идущих людей, которые также явно что-то выкрикивают, но опять беззвучно. И, наконец, показан хор, в котором поют люди, но словно при выключенном звуке просто открывают рты. Полная тишина!
      И тут голос за кадром спрашивает:
      – Почему же их не слышно?
      А другой голос сипло отвечает:
      – Они отдали голоса за Тарасова!
      Следом на экране возникала моя улыбающаяся физиономия.
      На фоне кондовых политических реклам это была блестящая шутка. С телевидением и эффективностью рекламы в эфире мы справились.
      Теперь надо было что-то придумать с газетой, которую не должны были выбрасывать до самых выборов. И мы придумали, исходя из менталитета российских граждан, как сказали бы английские пиарщики.
      На последней полосе газеты мы напечатали лотерейный билет, причем на каждом экземпляре газеты номер билета был разным. Далее рекомендовалось не выбрасывать газету, так как после выборов все оставшиеся из предвыборного фонда Тарасова деньги будут разыграны по этим лотерейным билетам. Те, кто выиграет, предъявят газету и смогут получить деньги в штабе Тарасова.
      Газету раздавали у метро. Вскоре люди начали выстраиваться в очередь, чтобы заполучить ее. Становились неоднократно, пытаясь получить по нескольку экземпляров, в чем им никто не отказывал.
      Теперь предстояло найти что-то такое, что можно было бы раздавать в руки гражданам и оно не являлось бы взяткой избирателям. И мы придумали целлофановые пакеты, с которыми тогда, в 1993 году, было очень напряженно. Их продавали на рынках, но в достаточном количестве нигде не было.
      Мы заказали миллион пакетов с оригинальным оформлением. На лицевой стороне пакета были изображены всякие вкусные продукты питания: сервелат, красная рыба, икра, экзотические фрукты, вина и коньяки – и было написано следующее:
      «Если хотите, чтобы этот пакет был всегда полон продуктами – смотрите на обороте!» Его переворачивали.
      На задней стороне пакета было написано:
      «Голосуйте за Тарасова и смотрите на обороте!»
      Люди вертели пакет в руках, улыбались и, довольные, забирали его домой. Поскольку этих пакетов мы произвели в Великобритании огромное множество, мы развозили их по продуктовым магазинам и бесплатно отдавали даже в уличную торговлю и на рынки. Скоро весь центр города ходил с нашими пакетами в руках, и это была очень эффективная реклама.
      Среди пятнадцати моих конкурентов по округу был один тип, по фамилии Гвоздиков, владелец собственной студии кабельного телевидения, вещавшего на большую часть округа.
      Он подлизался ко мне с первых же дней, сказал, что всегда поддерживал кооперацию, что уважает меня исключительно, и потом попросил дать ему тысячу двести долларов на рекламную кампанию. За эти деньги он согласился показать по своему кабельному телевидению фильм, в свое время снятый обо мне.
      Фильм действительно заслуживал, чтобы его показали. Он был очень длинным – целых шесть серий по полтора часа, но сделан очень профессионально и интересно. Его снял один режиссер на спонсорские деньги, но кинопрокат и телевидение отказались его показывать. Там слишком серьезно и доказательно были продемонстрированы некомпетентность власти и ее издевательства над собственным народом.
      – Ну что ж, несмотря на то что мы конкуренты, я готов дать денег. Только демонстрировать фильм надо по одной серии каждый день.
      Так мы и договорились. Гвоздиков забрал деньги, а потом запустил мой фильм сразу – все шесть серий почти на восемь часов подряд! Это была, конечно, продуманная акция. Люди должны были плевать в мою сторону, поскольку целый день видели на экране только меня и были лишены выбора смотреть что-либо еще.
      Кроме всего прочего, не сообщив мне об этом адском показе, Гвоздиков в тот же вечер пригласил меня на интервью в свою студию, чтобы я отвечал на вопросы телезрителей по телефону.
      Вы представляете, что было со зрителями? Мало того, что они восемь часов смотрели на меня на экране, а потом им предложили еще и интервью со мной!
      Но кто мог предполагать, что убитый наповал такой рекламной атакой наш народ все вынесет и моя популярность после этого скачкообразно возрастет! Так на самом деле и произошло.
      Планируя подлую акцию на мои же собственные деньги, Гвоздиков создал мне такой положительный имидж в своем эфире, что люди просто были зомбированы моим присутствием в их квартире целый день, и я сделался родным для них настолько, что все проголосовали за меня.
      В интервью, которое брал лично Гвоздиков, он накинулся на меня с такой яростью, обвиняя во всех несусветных грехах, что вызвал шквал телефонных звонков в мою защиту.
      Я почти ничего не говорил, да и Гвоздиков не давал мне микрофона, чтобы отвечать. Но каждый звонок нес отрицательную оценку его, а меня, напротив, люди поддерживали.
      Это был очень интересный факт. Оказывается, когда количество рекламы перерастает все мыслимые пределы, эффект получается положительным, хотя при этом потребители и плюются, но смотрят и поддерживают на подсознательном уровне.
      Как обычно, и я к этому уже привык, выступать в хороших залах мне чиновники не давали. Они знали, как ко мне относится мэр города и об отсутствии его поддержки. Они знали об уголовном деле «Урожай-90», которое все никак не заканчивалось, и поэтому вели себя соответственно – нагло, по-хамски.
      Но одно выступление в прекрасном месте все же состоялось. Во Всероссийском центре печати, который размещался тогда в здании, где сейчас находится верхняя палата России, заместителем директора работал Сергей Юшенков. Он знал меня еще по старым временам и моему депутатству в Верховном Совете РСФСР. И, к его чести, несмотря на запреты власти, мужественно дал разрешение выступить в малом зале с пресс-конференцией.
      Журналистов собралось не так уж много. Меня не считали лидером на выборах по округу, а кроме того, одновременно в соседнем большом зале выступал сам Егор Тимурович Гайдар, и, конечно, все основные СМИ были на встрече с ним.
      Однако мне запомнились некоторые эпизоды этой беседы с представителями прессы. Впервые широкой московской публике и центральной прессе были предложены переработанные мной идеи профессора Кедрова по обустройству государства. Они не могли не произвести должного эффекта, так как работа правительства Гайдара считалась полностью проваленной, а внятного выхода никто не предлагал.
      Когда меня спросили, какой пост мне хотелось бы занять, если бы я попал в правительство, я сказал, что готов возглавить только одно министерство – Министерство внутренних дел!
      Корреспонденты очень оживились. А я объяснил, что, став министром внутренних дел, возьму за основу опыт Сан-Франциско. В этом городе, который в свое время погибал от преступности, придумали очень простой и эффективный способ – разбили город на сектора, прикрепили к ним городских полицейских и сказали: «Это ваш маленький район, вы за него отвечаете. А кормят вас те люди, которые живут в этом районе, в зависимости от того, как вы будете работать. И место шерифа района можете передавать по наследству своим сыновьям!» Результат был почти мгновенный!
      Имелись цифры: на десять миллионов москвичей приходилось тогда сто двадцать тысяч милиционеров. Если Москву разделить на десять районов, то на каждый миллион жителей окажется двенадцать тысяч милиционеров – этого вполне достаточно. А если каждый житель скинется по десять долларов в год, тогда зарплата милиционера составит почти тысячу долларов в месяц – вот вам и деньги, и полностью защищенная от преступников территория!
      Я изложил эту теорию журналистам, только вышел из зала-и тут мне вручают повестку: явиться в день выборов, в воскресенье, в отдел по борьбе с организованной преступностью на допрос. Что было дальше – вы уже знаете.
      Милицейская мафия ждала меня! Мне пришлось расписаться в повестке о том, что в воскресенье в одиннадцать утра обязуюсь прийти на допрос, после чего произошел мой побег по крышам с переходом границы в Эстонию, о котором уже подробно рассказывалось…
      Но главным сюрпризом для многих оказался результат: я выиграл выборы и стал депутатом Государственной думы от центра Москвы, как и заказывал, от Кремля.
      Английские газеты на первых полосах поместили статьи обо мне под яркими заголовками. Особенно запомнилась одна: «From Mayfair to Kremlin. Made in Great Britain» – «Из Мэйфейра в Кремль. Сделано в Великобритании».
 

* * *

 
      Работа в Государственной думе оказалась занятием неинтересным, неэффективным и ни на что не влияющим. Законы, которые Государственная дума плодила пачками, внедрялись только формально, они всегда были недостаточно обеспечены деньгами, поэтому оставались на бумаге. Но, кроме того, практически все эти законы были ущербными, так как законами, по существу, не являлись!
      Как я обнаружил, в России практиковалось «третье право», доставшееся в наследство от СССР. Дело в том, что в мире известны два вида правовых систем: «законодательный» (такой, как в Америке, во Франции и во многих других странах) и «прецедентный» (такой, как в Англии, о чем я писал уже в этой книге). В России существовал и существует до сих пор третий тип права – «толковательный», когда законы неконкретны и их можно толковать в любую сторону. «Закон что дышло, куда повернешь – туда и вышло», – гласит известная русская пословица.
      Все это происходит от того, что в текстах законов, создаваемых Государственной думой, всегда есть простор для толкования в любую сторону. Они избегают конкретности и часто содержат ссылки на какие-то подзаконные акты, которых никто не видел и которые часто вообще еще не написаны.
      Заниматься деятельностью, представляющей собой простую трату времени, мне очень быстро надоело. И два года работы в Государственной думе я до сих пор считаю полной потерей драгоценного времени, за которое многое можно было сделать полезного для России.
      Но депутатство помогло мне прекратить уголовное преследование. Дело о компании «Исток» и «Урожай-90» было закрыто, правда, с формулировкой «по недостаточности доказательств». Эта была очередная хитрость органов преследования. Такая формулировка давала им возможность при необходимости в любое время снова открыть дело, якобы по вновь обнаруженным обстоятельствам. Я понимал, что милицейская мафия решила просто переждать время моего депутатства. Тем более что я вступил в комитет по безопасности Госдумы и тронуть там меня они не могли.
      Короткий двухлетний срок существования первой Государственной думы быстро прошел, и надо было либо готовиться к следующей избирательной кампании, либо улаживать поджидавшее меня уголовное дело другими способами. Общаться с ментами мне вообще ужасно не хотелось, хотя я понимал, что в случае проигрыша на выборах выход один – срочно покидать Россию в очередной раз.
      Тогда мы и решили с депутатом Марком Горячевым вновь баллотироваться в Государственную думу. С тем самым Горячевым, который ударил Жириновского кулаком в нос в столовой и стал после этого знаменитым. Марку переизбираться в депутаты надо было еще больше, чем мне. Он надеялся, что кредиторы простят ему огромные миллионные долги, которые он набрал в банках и не мог возвратить обратно, если он станет депутатом.
      Мы начали думать о том, как правильно создать избирательный блок, способный преодолеть пятипроцентный барьер, чтобы пройти в Государственную думу. В тот момент блоки создавались разные, да еще шел процесс регистрации новых партий вроде Партии любителей пива или Партии обиженных вкладчиков, которые наскоро регистрировались и получали право участвовать в выборах.
      Мои английские консультанты советовали сделать блок органичным. Они заранее предсказывали неудачу всем блокам, которые пошли просто по пути набора известных личностей, часто совершенно несовместимых по своей природе и сути. Например, блок, в который вошли покойный ныне актер Ролан Быков, политическая звезда Ирина Хакамада и космонавт Джанибеков, был явно сфабрикован к выборам и никакого блока собой не представлял. Не укладывалось в головах избирателей такое сочетание имен!
      Родилась идея создать очень органичный блок предпринимателей – сплав имен, олицетворявших в России бизнес. Мы решили пригласить Святослава Федорова, известного врача-офтальмолога и бизнесмена с хорошей репутацией, стать лидером блока. Он олицетворял старшее поколение предпринимателей. Потом шел я как среднее поколение, Марк Горячев представлял молодое поколение бизнеса. Если бы нам это удалось, мы гарантированно были бы в Думе, причем со своей отдельной фракцией. Доказательство этой уверенности вы найдете дальше.
      Три поколения деловых людей в России – это выглядело очень органично.
      Вначале Федоров согласился с нашей концепцией. Мы часто с ним встречались в его деревне, которую он построил под Москвой на собственные инвестиции и которая в честь своего создателя так и была названа – Славино. Но, являясь по натуре единоличным лидером, Федоров вскоре начал проповедовать нам свою теорию государственного капитализма.
      Он действительно построил такой капитализм в своей клинике.
      Идею Федоров заимствовал у знаменитого Вадима Туманова. Я хорошо того знал, поскольку ездил изучать, как работали артели в Республике Коми.
      Туманов был первым человеком, который сказал: «Оцените, сколько стоит объект, дайте мне деньги вперед, а дальше мое дело, как я вам его построю».
      Это могло быть строительство нового колхоза или скотоводческого комплекса, дороги или рудника по добыче золота. Все, что угодно. Туманов со своими людьми первым делом строил баню, потом жилой дом для рабочих и только после этого приступал к строительству объекта.
      Строили полгода, получали, допустим, свой миллион. А потом отправлялись в отпуск месяцев на пять всей командой – пока денег хватит.
      Все деньги в артели делили поровну, а на общих собраниях решали: кто им нужен, а кто нет. Вылетали из артели за пьянство и за любовные похождения. Сокращали должности и людей, если кто-то готов был в целях экономии совмещать, например, работу в артели и уборку помещений, стирку и готовку.
      Та же система, с небольшой модификацией, работала и в глазном центре Святослава Федорова. Отличие заключалось в том, что каждая должность имела свой весовой коэффициент, на который умножалась доля в прибыли. Базовая заработная плата была у всех одинаковая, а директора от уборщицы отличал только коэффициент, на который эту зарплату ежемесячно умножали. Он первый организовал глазной конвейер, добившись привлечения огромного количества пациентов. И вот теперь проповедовал то, что большинство предприятий должны стать общественными и работать так же, как и глазной центр.
      Конечно, это заложено в психологии российского человека – делить заработанные деньги по справедливости, и эффективность труда была высокой, поскольку люди зависели от конечного результата.
      В отличие от Федорова, мы были ориентированы на свободное предпринимательство. И все же принципиальных разногласий у нас не было, блок вполне имел право на существование.
      Когда Федоров дал предварительное согласие, я стал активно за него агитировать. На фоне чеченской войны это было очень легко. Я говорил: Федоров – врач, он никогда не допустил бы расстрела больницы, как это произошло в Буденновске. Еще не зарегистрировавшись единым блоком, мы уже стали набирать рейтинг.
      Однако следом за своей теорией народного капитализма Федоров стал менять состав участников нашего блока. Он без всякого совета с нами пригласил на место второго человека в блоке бывшего генерального прокурора, в прошлом народного депутата СССР Казанника.
      – Это милейший человек, – сказал Федоров. – Народ его любит и будет за него голосовать.
      Мы поговорили с Марком, и он согласился переместиться на четвертое место в списке блока. Однако теперь надо было менять идеологию нашего объединения. Чтобы не потерять органику, пришлось срочно придумывать новые лозунги – «За законное предпринимательство» или «За взаимодействие власти и бизнеса». Возможно, если бы все это осталось неизменным до выборов, мы все же могли бы рассчитывать на поддержку избирателей.
      Только и эта идея Федоровым опять была переделана. Святослав Николаевич вдруг пригласил в наш блок режиссера Станислава Говорухина, известного своими реакционными выпадами против бизнеса. Федорову теперь показалось, что я недостаточно вписываюсь в первую тройку лидеров блока и могу также быть в тени. Тем более что действующий премьер-министр Черномырдин пригласил к себе в первую тройку блока «Наш дом – Россия» знаменитого режиссера Никиту Михалкова.
      Это оказалось последней каплей, и мы вместе с Горячевым покинули объединение Федорова, пожелав им удачи. Михаил Фишман-Борисов, по профессии тоже режиссер, прекрасно зная характер Говорухина, отвел им на возникновение скандала с Федоровым две недели. Но скандал произошел еще раньше – уже через неделю они разругались насмерть, и Говорухин организовал собственный предвыборный блок, а Федоров призвал под свои знамена популярного киноактера Пороховщикова.
      В результате этого органика его блока рухнула окончательно, и то, что он умудрился набрать больше трех процентов, свидетельствовало только о том, что наши расчеты оказались правильными, а все вместе мы бы смогли преодолеть искомый рубеж.
      После срыва наших общих планов Горячев решил идти на выборы по одномандатному округу самостоятельно, а я примкнул к экологической партии «Кедр», где, конечно, первым лицом в тройке стал председатель этой партии, малоизвестный в России Панфилов. Вторым сделали меня, а на третье место собирались пригласить какую-нибудь звезду. Идея защиты окружающей среды могла объединить кого угодно. Только проблемы эти для голодающей и нищей России были совсем не главными, что создавало реальные предпосылки того, что за партию никто голосовать не станет.
      «Кедр» оказался партией санэпидстанций России. Сначала хотели пригласить Познера – известного телеведущего, который по телефону согласился подумать. Потом хотели обратиться к Алле Пугачевой, но в конце концов остановились на Леониде Якубовиче.
      Я попал именно туда, куда мне больше всего не советовали английские имиджмейкеры: в блок, неорганичность которого была очевидна на самом высшем уровне.
      Но было поздно – Якубович согласился. Леня признался: «Надоело мне быть всероссийским клоуном, хочу заняться чем-нибудь серьезным». И нам все же казалось, что за Якубовича полстраны отдаст свои голоса. Сказывались наш непрофессионализм и неверие в квалификацию английских политтехнологов.
      Хотя мы выступали в защиту экологии, все ждали от Якубовича шуток в эфире и были разочарованы его серьезными высказываниями. А от меня ждали рассказов об экономике и предпринимательстве и недоумевали, почему я вдруг заделался экологом и защитником окружающей среды. «Не верю, ребята», – сказал бы нашему блоку Станиславский, будь он жив.
      Все выступления были отлично срежиссированы. Особенно запомнилось мне одно: Панфилов представил наш блок и передал слово мне. А я говорю: «Ну что вам сказать, дорогие телезрители? Вы и сами все знаете! Давайте просто помолчим».
      И замолчал! Это было одно из самых ярких агитационных выступлений: пять минут камера показывала нас, сидящих молча. Пять минут они не могли выключить нас из эфира, так как это было время выступления нашего блока.
      В другой передаче мы показали собранные по магазинам испорченные продукты. Я как ведущий объяснил: «Вот помидор, он выращен в Чернобыле, вот морковь с пестицидами, а это пирожки, которые есть уже нельзя, так как их срок давности истек два месяца назад, а купили их только вчера!»
      Еще были продемонстрированы колбаса с давно истекшим сроком хранения, испорченная рыба. Готовясь к выступлению, мы наткнулись в одном из гастрономов на жуткий отдел уцененных пищевых товаров и накрыли стол из таких продуктов.
      И в итоге мы набрали 1,7 процента голосов. Вот бы сложить эти проценты с федоровскими, получилось бы больше пяти процентов голосов! Мы бы победили и получили фракцию в Думе. А тогда и мы, и Федоров, и Говорухин, и Хакамада с Роланом Быковым пролетели на выборах, не набрав нужного количества процентов.
      Если бы мы победили, судьба сложилась бы совсем по-другому…
 

* * *

 
      Как и большинство известных тогда политиков, для страховки своего личного результата я мог выдвинуться на выборах и по одномандатному избирательному округу, в частности в Москве. Так сделала Хакамада, оставшаяся в Думе, несмотря на проигрыш блока, Элла Панфилова, Гайдар и многие другие.
      Я тоже решил воспользоваться этим правом. Тем более что отношения с мэром Москвы Юрием Михайловичем Лужковым у меня наладились после установления факта откровенной клеветы на меня со стороны Гусинского, и я вполне мог рассчитывать на его поддержку.
      Мэрия очень серьезно готовилась к этим выборам. Москве было просто необходимо, чтобы во всех округах победили люди, лояльные к власти, которые потом могли бы составить лобби, помогающее столице выбивать отдельные блага не только в бюджете России, но и принимая необходимые законы. Теперь самотеком выборы не шли. Кроме того, у мэра имелись собственные притязания на лидерство в стране, и ему требовалась мощная поддержка во всех ветвях власти России.
      Заранее надеясь на благосклонность Лужкова, я пошел к нему на прием. Юрий Михайлович принял меня как своего старого товарища, мы попили чаю с пирожными, повосхищались его планами восстановления храма Христа Спасителя и строительства подземного торгового центра на Манежной площади, поговорили о жизни, и, в конце концов, я сказал о своем намерении баллотироваться в депутаты на следующий срок.
      – Конечно, Артем! – ободрил меня Лужков. – Единственное, что прошу не делать, не выдвигайся в этот раз по Центральному округу. Там пойдет на выборы Николай Гончар, он оставляет свое место в Совете Федерации, и мы с ним уже договорились. А ты выбирай себе другой округ! Я тебя поддержу.
      Все было прекрасно. Лужков сделал у себя на перекидном календаре пометку: «Тарасов – выборы», и я довольный удалился.
      Первым делом надо было информировать Панфилова – председателя партии «Кедр», чтобы мое выдвижение баллотироваться по округу было одобрено всероссийским съездом партии как лидера в первой тройке партийного списка. Таков был порядок.
      Я снимал квартиру в Университетском районе Москвы и поэтому, не долго думая, решил выдвигаться в Думу по Университетскому округу.
      Всероссийский съезд партии «Кедр» единогласно утвердил список кандидатов от партии, в том числе и меня, выдвинувшегося по одномандатному Университетскому округу Москвы.
      Наверное, здесь я допустил ошибку. Мне надо было срочно проинформировать мэра о том, что съезд утвердил меня избираться по Университетскому округу. Я честно пытался дозвониться, назначить время встречи, но не смог этого сделать. То Лужков был в отъезде, то я был занят и не мог найти время.
      Мы организовали сбор подписей в округе, и, когда семь тысяч были собраны, я наконец вновь попал в кабинет к Юрию Михайловичу Лужкову.
      Зашел к нему радостный и говорю:
      – Хочу сообщить, Юрий Михайлович, что все в порядке. Собрали уже подписи и завтра подаем на регистрацию моей кандидатуры по Университетскому округу Москвы. Можете меня поздравить!
      – В каком округе? – переспросил Лужков.
      – В Университетском.
      И тут он говорит:
      – Там нельзя. Я этот округ уже обещал Буничу.
      – Но что же мне делать?
      – Ладно, сейчас что-нибудь придумаем.
      Лужков нажал кнопку селектора:
      – Василий, тут ко мне пришел Тарасов Артем. Посмотри там, по какому округу он может баллотироваться. Где у нас сложности с нашими выдвиженцами…
      – Есть тут один округ, Юрий Михайлович, там выдвигаются Константин Боровой и Юрий Власов. Мы их не поддерживаем. Туда и надо Тарасову.
      Я говорю:
      – Юрий Михайлович, а как же подписи? Мне ведь нужно сдать семь тысяч! Мы их три недели собирали. А осталось только два дня до последнего часа сдачи подписей в Центральную избирательную комиссию.
      – Вася, сколько тебе надо на сбор подписей? – поинтересовался в селектор Лужков.
      – Полдня хватит, Юрий Михайлович! – ответил в трубку Вася.
      Мне стало ясно, что я попал в какую-то машину. В отлаженный механизм, который собирались испытать на выборах московские власти, чтобы все оставалось под контролем и не было сбоя. Но поскольку все-таки до конца не понимал, что происходит, и иного выхода не видел, то согласился.
      – Ну вот и хорошо! Иди сейчас ко мне в секретариат, поговори с Васей о деталях.
      «Вася» оказался Василием Савельевичем Шахновским, который стал известен в России по делу ЮКОСа, как глава его московского отделения, избежавший тюрьмы. Тогда же Вася был управляющим делами московской мэрии и правой рукой Лужкова по всем организационным вопросам. Он проходил ту же школу Юрия Михайловича, какую в свое время прошел и я сам.
      – Завтра, к полудню, Артем Михайлович, зайдете ко мне за подписями. Потом я вас свяжу со всеми субпрефектами округа, и дальше заедете к префекту.
      – Посидеть, водочки попить, поговорить… – сказал я, вспоминая брянского секретаря.
      – Ну конечно!
      Я вышел из кабинета Шахновского с каким-то тяжелым чувством. Что-то во всем этом было нехорошее, какой-то признак серьезного изменения в российском обществе, который я, видно, не заметил, когда вернулся из Англии. Нет, я, конечно, видел и смерти моих друзей, политиков и предпринимателей, и взяточничество чиновников, и измену принципам демократии самими демократами. Но все же мне казалось, что основы общества закладывались правильно. Рынок, предпринимательство, конкуренция, независимые суды, свободные выборы. Наверное, мне очень хотелось в это верить, поэтому я так все и воспринимал в розовом цвете, словно забыв снять солнечные очки.