Сейчас она сидела на краю кровати, расчесывая свои тяжелые золотые волосы, поблескивающие в свете ночника. Пламя слегка дрожало; игра света и тени подчеркивала паутинку мелких морщинок в углах ее рта и у глаз - Ротруда была ровесницей Маниакиса.
      Но вот она положила гребень с костяной ручкой на столик. Пламя ночника взметнулось, словно вспугнутое ее движением, и быстро успокоилось. Не изменив сосредоточенного выражения лица - оно всегда бывало таким во время причесывания, - Ротруда полуобернулась к Маниакису:
      - Ты женишься на дочери Курикия, если вам удастся выиграть сражение за Видесс, да?
      Маниакис задумчиво потеребил губу. Все-таки он не ожидал настолько прямого вопроса, хотя нелюбовь к околичностям была в крови мужчин и женщин, родившихся в Халогаланде, сколько он ни встречал их в столице, в Каставале, в других местах... Все они высказывались куда более откровенно, чем большинство видессийцев.
      Ротруда спокойно ждала ответа.
      - Думаю, да, - вздохнул он. - Я ведь не скрыл от тебя, что до приезда на Калаврию был влюблен в Нифону.
      - Ее отец занимает важный пост при дворе императора, - заметила Ротруда, и у него появятся веские причины возмущаться, если его дочь вдруг окажется отвергнутой, верно?
      - Верно, - согласился Маниакис. Тогда Ротруда перешла прямо к сути:
      - А как насчет меня? Как насчет нашего сына, который плоть от плоти твоей?
      Ну вот. Маниакис втайне надеялся, что этот вопрос не встанет так быстро. Или, по крайней мере, не будет поставлен так резко. Уклониться от разговора он не мог, а подходящего ответа не находил. Немного подумав, он выбрал лучшее из того, что пришло ему в голову:
      - Что бы ни случилось в будущем, вы оба всегда будете дороги мне. Если ты захочешь остаться в Каставале, то никогда ни в чем не будешь нуждаться. Клянусь Фосом. - Очертив у левой стороны груди знак солнца, Маниакис приложил руку к сердцу.
      Ротруда только пожала плечами. Она никогда не позволяла себе насмехаться над культом Фоса, но нельзя сказать, чтобы она его особо чтила, предпочитая поклоняться угрюмым кровожадным богам своей далекой родины.
      - А если мы решим вернуться в Халогаланд? - спросила она.
      - Больше всего на свете мне хотелось бы, чтобы ты пообещала мне никогда этого не делать, - медленно проговорил Маниакис, внутренне содрогнувшись при мысли о том, сколько зла могут причинить военные вожди Халогаланда, попытавшись использовать незаконнорожденного сына Автократора Видессийской империи как орудие для достижения своих целей. - Повторяю, пока ты здесь, у тебя будет все, чего бы ты ни пожелала.
      - Но больше всего мне хочется, чтобы ты был рядом со мной, - спокойно ответила Ротруда.
      Не найдя достойного ответа, Маниакис виновато отвел глаза. В подобной ситуации видессийская женщина либо ударилась бы в слезы, либо принялась бить посуду. Ротруда не сделала ни того ни другого. Вместо этого, смерив Маниакиса взглядом, она задала следующий вопрос:
      - Как быть, если в твое отсутствие мне приглянется другой мужчина?
      - Что ж. Если ты решишь выйти за него замуж, а я буду твердо уверен, что он сможет должным образом заботиться о тебе и о нашем сыне, - помедлив, ответил Маниакис, - тогда ты получишь мое благословение.
      Ротруда снова смерила его пристальным взглядом:
      - Хотела бы я знать, как понимать твои слова. Либо я дорога тебе настолько, что ради меня ты готов пойти на все, либо... Либо я тебе вовсе безразлична. Ладно. Ты честно ответил, что нас ждет впереди, не попытавшись скормить мне сладкую полуправду. Спасибо и на этом. Далеко не каждый мужчина из Халогаланда решился бы на такое, а о твоих южанах и говорить нечего, насколько я их знаю. Поэтому я тебе верю; верю, что ты из тех, кто всегда сперва думает о своем народе и лишь потом о себе.
      - - Надеюсь, что это так, - отозвался Маниакис.
      Объяснение с Ротрудой далось ему гораздо легче, чем он ожидал. Да уж, подумал он, даже если до сих пор я и не был таким человеком, теперь самое время попытаться им стать.
      - Но ведь ты выступишь в поход не сразу, - продолжила Ротруда. - Прежде чем поднять восстание, необходимо все обдумать и как следует подготовиться, верно? Свергнуть тирана - непростое дело. Изменятся ли наши отношения до тех пор, пока вы не покинете Калаврию?
      - Решать тебе, - ответил Маниакис. - Если ты не захочешь иметь со мной дела теперь, когда узнала, что я собираюсь выступить против Генесия... - Эта фраза, конечно же, звучала куда лучше, чем: "Теперь, когда ты узнала, что я вскоре собираюсь покинуть тебя". - Мне не в чем тебя упрекнуть.
      Произнося эти слова, он чуть было не почувствовал себя образцом добродетели, хотя одновременно у него мелькнула мысль о том, какое великое множество женщин готово в любой момент разделить любовное ложе с Автократором: некоторые просто потому, что их привлекает ореол власти, а большинство - в надежде извлечь из этого какую-либо выгоду.
      - Пожалуй, придется подправить шов на левом рукаве, - заметила Ротруда, окинув критическим взглядом свое платье.
      Но поскольку шить, как и читать, куда удобнее при свете дня, она даже не подумала искать нитку с иголкой, а просто стянула платье через голову. Какое-то время она стояла в одних льняных шароварах, потом выскользнула и из них. Отшвырнув ногой одежду, она сладко потянулась, вызывающе глядя на Маниакиса.
      Ее тело, более плотное, чем у большинства видессийских женщин, было великолепно - на свой манер. В тех местах, куда никогда не попадали лучи солнца, кожа была настолько белой и нежной, что, казалось, светилась изнутри. Хотя Ротруда кормила Таларикия грудью почти до двух лет, соски оставались нежно-розовыми, лишь чуть темнее, чем полные, тяжелые, но упругие груди. Золотистый треугольник внизу живота чудесно гармонировал с длинными волосами, свободно ниспадавшими с плеч.
      Стоило Маниакису окинуть взглядом это прекрасное тело, как во рту у него пересохло. Он в мгновение ока избавился от верхнего платья, даже не заметив, как оно жалобно затрещало и в нескольких местах лопнуло по швам. Нижние шаровары никак не снимались; только тут до него дошло, что он забыл сбросить сандалии. Он содрал их с ног, не обратив внимания на отлетевшие застежки, и отшвырнул прочь. Сандалии ударились в стену, за которой мирно спал Таларикий, что, конечно, было глупо: так недолго и разбудить малыша. К счастью, все обошлось.
      Дальнейшее скорее напоминало настоящее сражение, чем любовные игры. В порыве желания Ротруда до крови искусала плечи Маниакиса, в то время как его нетерпеливые руки блуждали по ее телу, сжимая и стискивая в самых укромных местах податливую плоть. Губы обоих набухли от страстных поцелуев.
      Наконец, когда оба воспламенились почти до беспамятства, Ротруда оседлала Маниакиса. В тот момент, когда она резко опустилась вниз и он глубоко проник в нее, Ротруда застонала так, будто ее пронзила настоящая пика, а не мужское копье из плоти и крови. Затем она начала двигаться; сначала медленно, потом все быстрее и быстрее... Но вот на ее лице появилось торжествующее выражение.
      - Нет, ты не забудешь меня, - обжигая его своим дыханием, прерывисто прошептала она. - Никогда! А-аа-ахх!
      На мгновение даже сквозь подступивший экстатический спазм Маниакис ощутил смутную тревогу и спросил себя, не пытается ли Ротруда приворожить его навсегда. Хотя магия Халогаланда сильно отличалась от магии Видессии, в этой северной стране имелись могущественные колдуны и ведьмы, а в колдовстве, как и в большинстве других дел, важен не способ, а результат. Но эти мысли сразу ушли, едва Ротруда наклонилась, чтобы поцеловать его. Ее нежные груди коснулись курчавых густых волос на груди Маниакиса. Его руки сами собой обвили ее талию. Да, все женщины умеют колдовать... И для этого им совсем не нужны заклинания.
      Их губы снова встретились. Ротруда застонала и тягуче содрогнулась, а когда вслед за ней содрогнулся Маниакис, она испустила гортанный крик и обессиленно затихла. Хотя в спальне царила прохлада - даже лето в Каставале бывало нежарким, а по ночам на остров обычно опускался холодный туман, - оба покрылись обильным любовным потом.
      - Да. Я никогда не забуду тебя. - Маниакис нежно скользнул рукой по изгибу прекрасной спины своей подруги. - Но сейчас мне тяжело оттого, что ты лежишь сверху. - Он вдруг засмеялся. - Как часто мне приходилось слышать от тебя те же слова!
      - Верно, - улыбнулась Ротруда и чуть приподнялась, опираясь на локти. Ее волосы рассыпались, почти скрыв лицо, но сквозь золотистые пряди Маниакис все же разглядел устремленные на него внимательные, изучающие глаза. - Да, ты настоящий воин, - констатировала она наконец. То была высшая оценка, которой женщина Халогаланда могла наградить мужчину.
      - Но на поле брани одна из сторон терпит поражение, - сказал Маниакис, - а в нашей с тобой битве мы оба победители.
      - И опять ты прав, - согласилась она, сладко потянувшись. Ее рука легко пробежалась по груди Маниакиса, пальцы начали теребить его сосок точно так же, как незадолго до того делал он сам. Потом рука скользнула вниз... - Пока не наступит время расставания, - прошептала Ротруда, - я буду ненасытной и возьму от тебя все, что ты сможешь мне дать.
      - Только вряд ли я снова смогу дать тебе это так быстро, - прошептал он в ответ.
      Когда у Маниакиса едва начала борода пробиваться, он был неутомим, как горный козел. Он и теперь гордился своими возможностями, но тридцать лет - не семнадцать, сколько ни пытайся доказать обратное, а потому приходилось гораздо дольше ждать, пока его копье не восстановит утраченную в схватке твердость и упругость.
      Все же, с помощью Ротруды, это произошло довольно быстро. Их вторая схватка оказалась почти такой же яростной, как первая... Когда все кончилось, оба совершенно изнемогли, даже дышали с трудом. Маниакис мельком спросил себя, сможет ли он с такой же страстью предаваться любовным утехам с той, которая станет его женой там, в Видессе. Если, конечно, все пойдет как надо и удастся-таки свергнуть Генесия с трона.
      Но эти размышления были недолгими. Сон свалил его почти мгновенно; у него даже не хватило сил поднять голову и задуть ночник.
      ***
      Оба Маниакиса, Симватий и Регорий шли вдоль берега, к северу от гавани. Младший Маниакис, обернувшись, бросил взгляд на возвышающуюся над городом резиденцию губернатора. Они отошли уже слишком далеко, чтобы можно было разглядеть на стенах крепости людей, но он знал, что сановники находятся там и смотрят им вслед.
      Симватий тоже оглянулся через плечо, но взгляд его был мимолетным. Он сделал резкий пренебрежительный жест:
      - Сборище проходимцев. Теперь все дальнейшее - уже наше семейное дело, а они так и норовят сунуть свои длинные носы в каждую щель. Вон уставились, клювом щелкают. Тьфу!
      - Клювом щелкают, это точно, - засмеялся старший Маниакис, погладив свой большущий нос. - И носы суют. Беда в том, что они всю жизнь прожили в Видессе. Они думают, это дает им право распоряжаться другими в любом уголке империи, хотя среди них нет ни одного мало-мальски стоящего воина, способного командовать. Боюсь, мы не можем рассчитывать на серьезную помощь с их стороны.
      - Но они нам уже помогли, - возразил отцу младший Маниакис. - Ведь если даже те сановники, которых назначил сам Генесий, его так ненавидят, то Видесс сам упадет нам в руки, словно перезревший апельсин. - Младший Маниакис вздохнул. Он соскучился по апельсинам: летом на Калаврии слишком холодно, и апельсиновые деревья здесь не росли.
      - Ну а коли апельсин не захочет падать с дерева сам, уж мы его сумеем срезать. - Регорий обнажил меч и воинственно рассек им воздух.
      - Если вы полагаете, что нам предстоит простое дело, тогда мы заранее обречены на поражение, - осуждающе сказал старший Маниакис. - Как по-вашему, сколько смельчаков, поднимая восстание, твердо верили, что столица окажется у их ног? - Губернатор растопырил пальцы на обеих руках, сжал их в кулаки, снова растопырил, снова сжал, опять и опять повторяя этот жест... - А скольких мятежников из этого сонма ждала удача? - Он поднял сжатую в кулак руку. - Не повезло никому! Всякий раз, когда Автократор терял свой трон, это происходило в результате предательства в самой столице!
      - А как же Ликиний? - спросил Регорий. - Ведь Генесию удалось взять Видесс приступом!
      - Только потому, что Ликиния не стала защищать его собственная армия, ответил старший Маниакис. - Я рассматриваю это как все то же предательство изнутри.
      - Судя по рассказам, Генесия в армии сейчас ненавидят еще больше, чем предыдущего Автократора, ненавидят даже его собственные ставленники, - заметил младший Маниакис. Регорий согласно кивнул и снова энергично взмахнул мечом. Парню явно не терпелось поскорей встретиться с врагом.
      - Да. Но не все, - сказал старший Маниакис. - Если бы Генесия ненавидели все или почти все, на Столпе сейчас красовалась бы его голова, а не головы его соперников. Губернатор похлопал сына по плечу:
      - И мне очень не хотелось бы увидеть там твою голову, малыш. Восстание против Генесия не из тех начинаний, которые можно отменить, если нам вдруг не понравится, как идут дела. Второй попытки у нас не будет.
      Младший Маниакис кивнул. В свои годы он уже успел принять участие во многих сражениях и имел достаточный жизненный опыт, а потому отдавал себе отчет, что события далеко не всегда разворачиваются так, как хотелось бы. Бывает, делаешь все возможное, чтобы избежать неудачи, но она все равно оказывается неотвратимой. Несмотря ни на что.
      - Наша победа - или поражение - зависит от поведения капитанов флота, стоящего в гаванях Ключа, - сказал Симватий.
      Особых пояснений не требовалось. Остров Ключ, находящийся к юго-востоку от Видесса, действительно часто оказывался именно тем магическим ключом, один поворот которого решал судьбу столицы. Базировавшийся там флот по своей мощи уступал лишь флоту, стоявшему в гаванях самого Видесса. Имея этот флот на своей стороне, мятежники получали неплохие шансы на успех. Без него...
      - Ты прав, - сказал старший Маниакис брату. - Но твоя правота очень меня беспокоит. У меня - у всех членов нашей семьи - обширные связи в армии. Хотя мы их давно не использовали, они никуда не делись, эти связи. Но мало кто из васпураканцев служит на флоте. У главного друнгария и его капитанов нет особых причин поддержать наше выступление.
      - А разве у них есть особые причины поддерживать такую грязную скотину, как Генесий? - спросил Регорий.
      - Генесий стал мерзавцем не сегодня и не вчера, - ответил старший Маниакис. - Он не просто грязная тварь, но грязная тварь, уже довольно долго сидящая на троне.
      - Может, у кого-нибудь из наших.., м-м-м.., гостей, ожидающих сейчас в резиденции, - сказал младший Маниакис, - есть родственники, имеющие влияние на флоте? Надо бы разузнать.
      - Хорошая мысль, - согласился его отец. - Обязательно разузнаем. Но прежде всего надо собрать здесь, на Калаврии, корабли и всех людей, способных носить оружие. Они составят ядро наших будущих сил. Кораблей, чтобы доставить воинов и лошадей на материк, у нас хватит. Кроме того, небольшую часть флота придется оставить здесь. Небольшую, но достаточную для того, чтобы отбивать рейды пиратов, иногда проникающих в эти воды.
      - Думаю, придется плыть прямиком в Опсикион, - сказал Симватий. - Оттуда на запад до самого Видесса идет отличная дорога, по которой пехота сумеет быстро добраться до столицы. Если мы высадим людей в Опсикионе, они смогут появиться под стенами Видесса одновременно с флотом. Тогда мы атакуем столицу сразу и с суши, и с моря.
      - Ну что, видите теперь, насколько полезным оказался семейный совет? спросил старший Маниакис. - Кажется, нам удалось найти единственный способ взять Видесс, если такое вообще возможно. Наши силы должны нанести удар со всех сторон одновременно. В таком случае мы сразу лишаем обороняющихся возможности маневра. Они не смогут защитить все направления! И нам останется лишь молить бога, чтобы колдуны, служащие Генесию, сбежали от него подобно находящимся здесь сановникам. А иначе, стоит нам застрять под городскими стенами, и против нас будет обращена самая могущественная черная магия. Это так же верно, как то, что Генесию на роду написано провалиться прямиком в ледяную преисподнюю Скотоса!
      - Полагаю, ты возьмешь на себя командование флотом, - сказал Регорий, взглянув на младшего Маниакиса. - Ведь именно флот станет нашей основной ударной силой. Скорее всего, он окажется под стенами города раньше, чем это смогут сделать наземные войска. Послушай, поручи мне командовать пехотой и кавалерией, а? Я поведу их из Опсикиона на запад так быстро, как смогу. Думаю, если на то будет воля Фоса, мне даже удастся увеличить наши наземные силы за счет гарнизонов, расположенных вдоль дороги из Опсикиона в Видесс.
      Симватий слегка кашлянул, привлекая к себе внимание.
      - Вообще-то я думал взять командование наземными войсками на себя, сказал он. На лице Регория появилось растерянное выражение. - Но может быть, ты прав, - кашлянув еще раз, поспешил успокоить его отец. - Наверно, я уже слишком стар и толст для такого дела. - Он звучно похлопал себя по пузу. - Ты справишься лучше. Бери все в свои руки, сынок!
      Издав восторженный возглас, Регорий подпрыгнул, как мальчишка. Старший Маниакис обнял брата за плечи:
      - Ты читаешь мои мысли, Симватий! Уж лучше пусть власть сразу достанется молодым. Ведь иначе они могут возненавидеть нас с тобой, начнут считать дни и часы, оставшиеся до нашей смерти. Разве годится править империей, зная, что сыновья ждут не дождутся, когда наши глаза закатятся под лоб и мы с тобой один за другим попадаем с трона. Но куда хуже другое. Нам придется постоянно быть настороже, подозревая мальчиков в том, что они способны помочь нашим бедным старым глазам закатиться!
      - Мы никогда не смогли бы даже помыслить о таком! - возмущенно выкрикнул младший Маниакис. Регорий энергично кивнул, поддерживая его.
      - Тебе легко говорить, - спокойно возразил губернатор. - Сейчас. Но уверен ли ты, что будешь думать так же спустя долгие, может быть, очень долгие годы? Предположим, на трон сяду я. Предположим, мне суждено прожить лет пятнадцать или того больше. Скажем, до восьмидесяти. Как тебе известно, здоровье у меня крепкое, а потому такое вполне может случиться. - Губернатор издал хрипловатый смешок. - Тебе ведь тогда будет уже за пятьдесят, сынок. Сможешь ли ты так терпеливо дожидаться своей очереди? Предположим также, что я найду в столице какую-нибудь симпатичную малышку, а у нее вдруг появится ребенок - еще один мой законный сын. К пятнадцати-семнадцати годам у него уже начнет пробиваться борода. Не начнешь ли ты спрашивать себя тогда, кому из моих сыновей я пожелаю оставить трон? Отвечай! Но только честно!
      Младший Маниакис беспомощно переглянулся с Регорием. Никому из них не хотелось сейчас встречаться глазами со старшим Маниакисом. Обоих молодых людей неприятно поразило то, что они увидали, заглянув в тайники своей души. Губернатор оказался прав - выкрикивая искренние слова протеста, младший Маниакис проявил скорее горячность, нежели дальновидность.
      Старший Маниакис снова расхохотался. На сей раз он смеялся от души, громко и долго.
      - Вот почему, - слегка успокоившись, сказал он, - мы с Симватием пока останемся на острове, снабдив вас советами на все случаи жизни, и предоставим вам самим выполнять всю ту грязную работу, которую придется проделать, прежде чем Генесий падет с трона империи.
      - Как ты думаешь, сколько кораблей и людей мы сумеем набрать здесь, на Калаврии? - спросил младший Маниакис. Подобно своему отцу он предпочитал сменить тему разговора, когда ему случалось сдавать позиции в споре.
      - Точного ответа прямо сейчас дать не могу, - ответил губернатор, - пока не просмотрю нужные записи. Если же тебя интересует мое мнение, то у нас достаточно сил, чтобы начать дело, но явно недостаточно, чтобы успешно довести его до конца. Если большинство высших чинов в армии и на флоте предпочтет видеть на троне империи не тебя, а Генесия, тогда ты конченый человек. Живой труп. Тогда мы все покойники.
      - Но если они вдруг решат поддержать Генесия, империя обречена, - заметил младший Маниакис.
      - Из чего никак не следует, что подобное невозможно, - отпарировал старший. - Да, если бы люди то и дело не принимали самые идиотские решения, окружающий мир был бы сейчас совсем иным. Возможно, гораздо более совершенным. Но ведь Скотос влияет на наше поведение ничуть не меньше, чем Фос! Иногда я даже спрашиваю себя: а на чем, собственно, основана наша уверенность в окончательной победе Фоса? - Губернатор выставил руки ладонями вперед, словно парируя возможные возражения родичей. - Ладно, ладно. Сожалею, что вообще об этом заговорил. Не надо уподобляться свихнувшимся на теологии догматикам-видессийцам, не то наш спор затянется до бесконечности и мы никогда не вернемся в резиденцию.
      - Не берусь судить, способны ли свалять дурака генералы и капитаны Видессии, - вставил свое слово Регорий, - зато наверняка знаю двоих, кого дураками никак не назовешь. Это Сабрац, Царь Царей, и его зять, главнокомандующий макуранской армии Абивард.
      - Ты прав, - хором подтвердили Маниакисы, а губернатор добавил:
      - Надо возблагодарить бесконечно мудрого Ликиния за то, что мы с сыном помогли Шарбаразу вернуть трон Макурана, а Абиварду предоставили возможность проявить во всем блеске его выдающиеся способности. Обращенные ныне против нашей империи, как я должен с сожалением заметить.
      - Да, уж кого-кого, а этих двоих дураками никак не назовешь, - повторил младший Маниакис слова двоюродного брата. - Отсюда следует один очевидный вывод: если мы не хотим, чтобы они завоевали наши западные земли, а может быть, и всю Видессийскую империю, придется доказать на деле, что мы не глупее их!
      Глава 2
      Лиция быстрыми шагами пересекла внутренний двор. Она уже готова была войти в одну из дверей, как вдруг резко повернула и направилась обратно. Подойдя вплотную к Маниакису, она выпалила:
      - Как бы мне хотелось отправиться с тобой!
      - Я тоже этого хочу, - ответил он, ласково взяв ее руки в свои. - Мне будет очень тебя недоставать. Ведь мы стали друзьями не только потому, что последние шесть лет были неразлучны, верно?
      - А знаешь ли ты, что я страшно завидую своему брату? - Линия порывисто обняла Маниакиса. - И я беспокоюсь за тебя больше, чем можно выразить словами. Это ты понимаешь?
      - Все будет в полном порядке, - успокаивающе проговорил он. - Наши шансы на победу очень велики, иначе мы не стали бы и пытаться.
      Пока Маниакис говорил, какая-то независимая часть сознания вдруг подсказала ему, что чувства, испытываемые им к Лиции, пожалуй, не настолько братские и целомудренные, как ему хотелось бы. Да и хотелось ли? Ведь сейчас он сжимал в своих объятиях женщину, уж в этом-то сомневаться не приходилось.
      Глаза Лиции вдруг слегка расширились. Может быть, его руки стиснули ее стан чуть сильнее обычного? Вроде бы нет. Может быть, Лиция сама испытывала те же чувства, что и Маниакис? Он не знал. А спросить не осмелился. Но если да, то испытала ли она эти чувства впервые? Ну да ладно, что толку гадать!
      - Пусть великий Фос поможет тебе осуществить все твои желания! - сказала Лиция слабым, дрожащим голосом. - Пусть пребывает в добром здравии твоя нареченная в далеком Видессе. И пусть вам будет дано прожить вместе длинную череду счастливых лет! - Она высвободилась из объятий Маниакиса и быстро очертила указательным пальцем круг, магический знак солнца, у своей левой груди. Маниакис торжественно повторил ее жест:
      - Да будет так! - Потом, старательно изобразив на лице озабоченность, добавил:
      - Пора. Если я немедленно не отправлюсь в гавань, флот может отплыть без меня. - Он натянуто засмеялся, давая понять, что шутит. Его отец-губернатор приказал подвергнуть бомбардировке жидким огнем любое судно, которое предпримет попытку покинуть порт раньше других.
      Лиция лишь кивнула в ответ и отвернулась. Если она плачет, подумал Маниакис, я не хочу этого видеть. Он повернулся и пошел через внутренний двор, направляясь к выходу из крепости.
      С Ротрудой и Таларикием он уже попрощался раньше. Но совсем не удивился, увидев обоих ожидающими его у выхода. Маниакис испытывал к сыну глубочайшую привязанность. Он подхватил малыша на руки, поцеловал его, крепко прижал к груди, а потом снова осторожно поставил на землю, после чего заключил в объятия Рот-руду и расцеловал ее - может быть, в последний раз. Таларикий крепко обхватил своих родителей за ноги. Если предстояли новые объятия, малыш желал в них участвовать.
      - Будь отважен, - сказала Ротруда. - Всегда и везде. Будь отважен, и все опасности обойдут тебя стороной. Помни: тот, кто слишком много думает о собственной безопасности, теряет ее, не успев этого заметить. - Она говорила буднично, словно констатируя факт.
      "Надо ли расценивать эти слова как предсказание?" - спросил себя Маниакис. Обычно магия Халогаланда бывала настолько простой и непритязательной, что видессийцы, привыкшие к несколько театральному, шумному колдовству, зачастую просто не замечали ее. Как бы то ни было, подумал Маниакис, я получил дельный совет. Так он и сказал Ротруде.
      - Хотя сегодня ты оставляешь меня, чтобы отправиться к другой, по-прежнему спокойно ответила она, - все же я желаю тебе только добра и не вынашиваю никаких мыслей о мщении.
      Для женщины, в жилах которой текла горячая кровь халогаев, произнести такие слова было огромной уступкой. Не меньшей, чем для видессийца поступиться символом веры, Маниакис медленно склонил голову, давая понять, что по достоинству оценил сказанное.
      - Мне будет очень недоставать тебя, - сказал он. Потом, взъерошив волосы Таларикия, такие же черные, как его собственные, и такие же прямые, как у Ротруды, добавил:
      - Мне будет очень недоставать вас обоих. Но все же я должен идти.
      Ротруда кивнула; ее лицо оставалось совершенно спокойным. Женщины Халогаланда, как и мужчины этой северной страны, самым страшным позором считали слезы на людях. Если она заплачет, то лишь потом, после того как Маниакис покинет дворец. И о ее слезах будет знать только ее подушка.
      Двери резиденции бесшумно закрылись за Маниакисом. Что ж, вместе с ними закрылась первая книга его жизни. А с первыми шагами вниз, по дороге к гавани, перед ним начал разворачиваться свиток папируса новой, совершенно иной книги.
      В гавани не было свободного пятачка. Почти все военные корабли, какими только могла похвастать Калаврия, теснились у причалов. В северных бухтах осталось всего несколько судов, необходимых для защиты острова от пиратских рейдов морских разбойников из Хатриша, Татагуша, Агдера и даже из далекого Халогаланда. В нынешних условиях, когда само дальнейшее существование Видессийской империи стояло под вопросом, Калаврия должна была суметь постоять за себя.
      Рыбацкие суда, обычно стоявшие на якорях в гавани Каставалы, теперь были вынуждены покинуть ее, освободив место военным кораблям. Большая часть этих суденышек сейчас промышляла в море, пытаясь наловить достаточно рыбы, чтобы прокормить не только население Каставалы, но и множество солдат и матросов, прибывших в город за последние недели. Когда вечером рыбацкие суда вернутся, из-за недостатка места в порту их придется вытащить на берег. Стоит разыграться серьезному шторму, и в Каставале разразится голод, а Генесию больше не придется опасаться угрозы с востока империи.
      Маниакис шел вниз, по дороге от губернаторской резиденции к гавани. Подумать только, всего несколько недель назад они с Регорием спешили той же дорогой, чтобы узнать, какие новости доставило на Калаврию большое торговое судно. Ни один из них тогда даже предположить не мог, что именно эти новости заставят их очертя голову окунуться в стихию того самого восстания, которое старший Маниакис незадолго перед тем решительно назвал заранее обреченным на провал.
      Горожане то и дело останавливались, чтобы поглазеть на младшего Маниакиса, быстро шагавшего по улочкам Каставалы. За долгие годы он привык к подобному вниманию - людей всегда интересовало, чем занимается сын губернатора. Но теперь он уже не был просто сыном губернатора...
      - Слава тебе, Маниакис Автократор, победитель! - раздался чей-то возглас.
      Он поднял руку в ответном приветствии. Громкие крики со всех сторон повторялись снова и снова, хотя любому было ясно, что подобные знаки почтения пока преждевременны. Лишь после того, как экуменический патриарх совершит обряд помазания и коронации в Высоком храме столицы, Маниакис получит формальное право носить титул Автократора империи. Но наивный энтузиазм доброжелателей трогал его очень мало. Ведь если он не сумеет в самом скором времени действительно стать Автократором, ему придется умереть. Вот и все. Другого выбора у него уже не было.
      Толпы матросов, наполнявшие улицы Каставалы с тех пор, как Маниакисы созвали их сюда со всей Калаврии, исчезли. Сейчас все моряки находились на своих кораблях. Что ж, если ветер будет благоприятным, флот поднимет паруса уже сегодня после полудня. Если нет... Даже отплытие может оказаться нелегким делом. Маниакис допускал такую возможность. Всегда следует рассчитывать на самое худшее, подумал он, и тогда никакие случайности не застанут тебя врасплох.
      Копье с черепом Хосия - грозное предупреждение врагам Генесия, - больше пяти лет мозолившее всем глаза у входа на главный пирс, наконец исчезло оттуда.
      Маниакис приказал перенести его на борт своего флагмана. Прежде мало кто питал теплые чувства к клану Ликиния, но все познается в сравнении. Особенно когда приходится сравнивать с таким кровавым тираном, как Генесий. А потому, чтобы привлечь как можно больше сторонников, было просто необходимо объявить своей целью отмщение за павшую династию. "Проклятый Шарбараз", - раздраженно пнув комок грязи, подумал Маниакис. Царь Царей тоже на всех углах трубил о том, что его единственная цель - отмщение за Ликиния. Это действовало. Даже Маниакис, знавший больше других, иногда спрашивал себя, не может ли каким-то чудом тот рядившийся в императорскую тогу видессиец, которого Шарбараз таскал повсюду в своей свите, не может ли он и в самом деле оказаться Хосием, сыном Ликиния. Но если раньше Маниакис втайне склонялся к тому, чтобы признать самозванца, - просто в качестве средства, способного избавить Видессию от Генесия, - то теперь, хвала Фосу, подобный отвратительный выбор перед ним больше не стоял.