Глава 11

Снова на фронт. Если бы не долг чести, бригадный генерал Лесли Гровс предпочел бы остаться в Денверском университете со своим, так сказать, вязаньем — другими словами, с производством атомных бомб и с уверенностью в том, что умными могут быть не только ящеры.

Но когда командующий фронтом приказывает вам прибыть, вы подчиняетесь.

Омар Брэдли в каске нового образца, с тремя золотыми звездами на ней, со своего наблюдательного пункта показал в сторону фронта и заявил:

— Генерал, мы бьем их, нет никакого сомнения. Они платят за каждый дюйм, который захватывают, — платят больше, чем могут себе позволить, если наши разведданные хотя бы отчасти правдивы. Мы бьем их, как уже я сказал, но они продолжают захватывать дюйм за дюймом, и мы этого больше допустить не можем. Вы поняли, что я сказал?

— Да, сэр, — ответил Гровс. — Мы собираемся использовать атомное устройство, чтобы остановить их.

— Или два. Или три. Сколько понадобится, — сказал Брэдли. — Они не должны прорваться в Денвер. Это теперь sine qua non note 16.

— Да, сэр, — повторил Гровс.

В данное время он располагал одной, только одной готовой к использованию атомной бомбой. И в течение нескольких недель новых не появится. Брэдли должен был об этом знать. А на случай, если не знает, Гровс ему напомнил. Большими красными буквами.

Брэдли кивнул.

— Я понимаю, генерал. И это мне не нравится. Что ж, даже первая заставит их качнуться назад и даст нам время сделать следующую, только и всего.

Звено американских самолетов, долго хранившихся на случай самой крайней нужды, пронеслось над ними на бреющем полете. У этих машин, «Киттихоук» Р-40, на капотах радиаторов под двигателями были намалеваны страшные акульи пасти. Пулеметы на крыльях били по боевым порядкам ящеров. Одной машине удалось подбить вражеский вертолет, который рухнул на землю, объятый пламенем.

Летчики вскоре прекратили атаку, которая могла закончиться их гибелью, и повернули обратно. Две машины взорвались в воздухе, причем вторая — с таким громким ударом, что он заглушил шум боя. Остальные вернулись на удерживаемую американцами территорию.

— Приятно видеть, как ящеры принимают угощение, а не подают его, — сказал Гровс.

Брэдли кивнул.

— Надеюсь, пилоты успеют сесть, выйти из машин и спрятаться в укрытие до того, как ракета ящеров догонит их.

Он слыл «солдатским генералом» за то, что в первую очередь заботился о людях. Гровс почувствовал слабый упрек совести — ему это в голову не пришло.

И словно для примера на позиции американцев, как устремившийся на добычу орел, спикировал истребитель ящеров. Вместо когтей он использовал ракеты, Мужчины — и несколько женщин — с красными крестами в белых кругах на касках и на нарукавных повязках побежали к передовой, чтобы перенести раненых в полевые госпитали.

— Ящеры ведь не стреляют умышленно в медиков, так ведь? — сказал Гровс. — Они лучше соблюдают правила, чем япошки!

— Так больше говорить нельзя. Япония теперь на нашей стороне.

Нарочито сухой тон и сурово поднятые брови указывали, что высказывание Брэдли не следует принимать уж слишком всерьез.

Еще один истребитель ящеров нанес удар по позициям американцев, на этот раз совсем близко от наблюдательного пункта, где находились Гровс и Брэдли: они оба нырнули в укрытие, чтобы защититься от осколков бомб и пушечного огня.

Гровс выплюнул землю. Такой вкус войны был совсем не похож на привычный ему. Он уже забыл, как выглядит покрытый грязью мундир.

Брэдли воспринял все это спокойно, хотя сам тоже не привык к настоящему реальному бою. Спокойно, как будто продолжал стоять на ногах, он сказал:

— Мы хотим поместить бомбу в место, где ящеры сконцентрировали войска и запасы. И мы стараемся, как можем, достичь такой концентрации. Главная сложность — сделать все так, чтобы ящеры не заметили наших усилий, пока не будет слишком поздно.

— Скажите мне, сэр, куда ее доставить, и я это выполню, — сказал Гровс, изо всех сил стараясь не уступать Брэдли в апломбе. — В конце концов, именно так я зарабатываю свое жалование.

— То, как вы реализуете ваш проект, заслуживает всяческих похвал, генерал, — сказал Брэдли. — Когда генерал Маршалл — госсекретарь Маршалл

— посылал меня руководить защитой Денвера, он очень хорошо отозвался о вас и о сотрудничестве, которого я могу ожидать с вашей стороны. И я не разочаровался.

Похвала, высказанная Джорджем Маршаллом, — это настоящая похвала.

Гровс сказал:

— Мы можем доставить бомбу на фронт в грузовике с усиленной подвеской или в конном экипаже, что будет медленнее, но не так подозрительно. Если потребуется, мы можем доставить ее по частям и собрать там, где мы будем ее взрывать. Этот зверь имеет пять футов в ширину и более десяти в длину, так что для него нужна чертовски большая клетка.

— М-мм, я должен подумать над этим, — сказал Брэдли. — Прямо сейчас я склонен проголосовать против. Как я понимаю, если мы потеряем любую из важных частей, то, имея все остальное, эта штука сработать не сможет. Правильно?

— Да, сэр, — ответил Гровс. — Если вы попытаетесь завести мотор джипа, у которого нет карбюратора, вы не доберетесь дальше того места, до которого можно дойти пешком.

Грязь, покрывавшая лицо Брэдли, делала его улыбку еще ярче и приветливее.

— Достаточно честно, — сказал он. — Мы будем делать все возможное, чтобы избежать ее применения, — мы провели контрнаступление в районе Кайова, это чуть южнее, и у меня есть некоторые надежды. Ящеры испытывают трудности на равнинах к юго-западу от Денвера, и в этом районе они до сих пор не смогли реорганизовать войска. Мы можем нанести им порядочный ущерб.

— Он пожал плечами. — Или, наоборот, мы можем просто принудить их сконцентрировать войска перед взрывом бомбы. Пока не попробуем, не узнаем.

Гровс стряхнул землю, прилипшую к рубашке и брюкам.

— Я сделаю то, что вы скажете, сэр.

Эти слова дались ему нелегко. Он привык быть самой крупной военной рыбой в денверском пруду. Но он мог защитить его от ящеров не лучше, чем Брэдли управился бы с проектом Металлургической лаборатории.

Брэдли подозвал адъютанта.

— Джордж, доставьте генерала Гровса обратно в Денверский университет. Он будет ожидать там нашего приказа, в зависимости от развития ситуации.

— Да, сэр. — Джордж выглядел пугающе чистым и отглаженным. Он отдал честь и повернулся к Гровсу. — Если вы пойдете со мной, сэр…

Их ожидал джип. Гровс вздохнул с облегчением: по делам службы ему приходилось большую часть дня разъезжать в седле, а поскольку он был очень толстым, то верховая езда не доставляла радости ни ему, ни лошади. Но на обратном пути он то и дело посматривал на небо. Ящеры взяли моду обстреливать автомобили.

Ему удалось вернуться в университетский городок в целости.

В этот вечер сильный грохот орудийных залпов доносился с юго-востока, а вспышки света на горизонте напоминали далекую зарницу. Гровс поднялся на крышу Научного центра, но ничего нового не увидел. Он надеялся, что это заградительный огонь, а не что-то другое.

На следующее утро, когда солнце еще не взошло, его разбудил помощник.

— Сэр, генерал Брэдли у телефона.

Гровс зевнул, протер глаза, провел руками по волосам, пригладил непослушные усы, которые щекотали ему нос. К моменту, когда он взял трубку телефона, примерно через сорок пять секунд после пробуждения, голос его уже звучал уверенно и связно, хотя сам уверенности пока не ощущал.

— Гровс у телефона.

— Доброе утро, генерал, — прозвучал голос Брэдли на фоне помех, причиной которых был, скорее всего, телефон — так, по крайней мере, он надеялся. — Вы помните о том багаже, который мы обсуждали вчера. Похоже, его требуется доставить нам.

Сон сняло как рукой.

— Да, сэр, — сказал он. — И как я вам докладывал, мы готовы. Э-э, вы хотите получить его собранным или я должен послать частями?

— В собранном виде будет быстрее, не так ли? — Не ожидая ответа, Брэдли продолжил. — Лучше доставить его так. Мы хотели бы открыть его как можно скорее.

— Да, сэр. Я так и сделаю, — сказал Гровс и положил трубку.

Он скинул пижаму и начал надевать форму, ворча на бесполезную трату времени, требуемого на одевание. Если Гровс в деле, он никогда не мешкает. Он пулей пронесся мимо своего помощника, не сказав даже «доброе утро», и направился на перерабатывающий завод, где хранилась последняя атомная бомба. Очень скоро часть Колорадо будет объята огнем.

* * * Сердце Лю Хань колотилось, когда она подходила к павильону маленьких чешуйчатых дьяволов, который портил красоту острова посередине озера в Запрещенном Городе. Повернувшись к Нье Хо-Т'ингу, она сказала:

— По крайней мере, мы одержали настоящую победу против маленьких дьяволов.

Нье бросил взгляд на нее.

— Ты имеешь в виду свою победу. Она мало что значит в народной борьбе против империалистической агрессии, разве что сможем выжать из нее кое-что для наших пропагандистских целей.

— Моя победа, — согласилась Лю Хань.

Насколько она знала, он ставил идеологию и социальную борьбу впереди любви, будь то любовь между мужчиной и женщиной или между матерью и ребенком. Большинство членов центрального комитета разделяли его взгляды. Лю Хань иногда задумывалась, являются ли они на самом деле людьми.

— Я надеюсь, что ты не допустишь, чтобы твой личный триумф стал для тебя важнее дела, которому ты служишь, — сказал Нье.

Возможно, он был менее подчинен чувствам, чем обычный человек, а может быть, просто держал их в крепких вожжах, — но он был далеко не глуп.

Маленький чешуйчатый дьявол направил автоматическую винтовку на приближающихся людей. На приличном китайском он приказал:

— Вы войдете в палатку. Вы дадите нам посмотреть, что вы не несете скрытого оружия с собой. Вы пройдете через эту машину.

И он показал на контролирующее устройство.

Лю Хань уже однажды проходила через него, Нье Хо-Т'инг — много раз. Никто из них никогда и не пытался пронести тайно оружие. У Нье была информация, что машина начнет издавать дьявольский шум, если обнаружит что-либо опасное. И пока Народно-освободительная армия не нашла способа обмануть ее. Лю Хань подозревала, что раньше или позже это произойдет. На дело коммунизма работали и очень умные люди.

Машина молчала. За нею стоял еще один вооруженный маленький дьявол, который сказал:

— Проходите.

Слово прозвучало невнятно, но ошибиться в значении жеста было невозможно.

В палатке маленький чешуйчатый дьявол по имени Ппевел сидел за столом, возле которого Лю Хань его видела в прошлый раз. Рядом сидел самец с куда более скромной раскраской тела — его переводчик. Ппевел заговорил на своем шипящем и щелкающем языке. Переводчик перевел его слова на китайский.

— Вам надо быть сидящими.

Он показал на два необыкновенно пышных кресла, стоящих перед Нье и Лю Хань. Они отличались от тех, которые были здесь при первом посещении Лю Хань, и, вероятно, означали более высокий статус посланцев Народно-освободительной армии.

Лю Хань почти не заметила этого. Она надеялась увидеть за столом вместе с Плевелом Томалсса и даже надеялась увидеть свою дочь. Она задумалась, как же должен выглядеть ребенок, матерью которого была она, а отцом — иностранный дьявол Бобби Фьоре. Затем ее потрясла поистине ужасная мысль: а что, если маленькие дьяволы решили заменить рожденного ею ребенка другим, такого же возраста и вида? Как она сможет это определить?

Ответ был простым и чудовищным: никак. Она вознесла про себя молитву Амиде Будде, чтобы такая мысль не пришла в голову дьяволам. Она знала, что Нье Хо-Т'инг ставил Амиду Будду не выше любого другого бога или демона и считал, что и другим не следует думать иначе. Лю Хань пожала плечами. Такова была его идеология. Она не могла не видеть в этом определенной правоты.

Ппевел заговорил снова. Переводчик перевел:

— Мы возвращаем этого детеныша самке как символ нашей готовности давать в обмен на получение. Мы ожидаем в обмен остановку ваших партизанских нападений здесь, в Пекине, на полгода. Так договорились?

— Нет, — сердито ответил Нье Хо-Т'инг. — Согласие давалось только на три месяца — четверть года.

Сердце Лю Хань упало. Неужели она снова потеряет свою дочь из-за какой-то четверти года?

Ппевел и переводчик снова заговорили между собой на своем языке. Затем переводчик сказал:

— Пожалуйста, извините меня. Четверть года для вас, людей, будет точно соответствовать соглашению. Для моего народа это полгода.

— Очень хорошо, — сказал Нье. — Тогда мы согласны. Принесите девочку, которую вы украли в ходе систематической эксплуатации этой угнетенной женщины. — Он показал на Лю Хань. — И хотя мы не договаривались, я требую, чтобы вы извинились за те страдания, которые она перенесла от ваших рук, а также за пропагандистскую кампанию по очернению, которую вы вели против нее в усилиях, направленных на то, чтобы не возвращать самую маленькую жертву вашей несправедливости.

Переводчик перевел все это Ппевелу. Маленький дьявол с причудливо раскрашенным телом произнес короткое предложение-ответ, закончив его усиливающим покашливанием.

Переводчик сказал:

— Об извинении договоренности не было, значит, не будет и извинения.

— Ладно уж, — тихо сказала Лю Хань Нье. — Меня не интересуют их извинения. Я хочу вернуть моего ребенка.

Он поднял бровь и ничего не ответил. Она поняла, что он потребовал их извинения не ради нее или, по крайней мере, не только ради нее одной. Он действовал так ради дела, стараясь добиться морального превосходства над чешуйчатыми дьяволами, так же как это он делал при контактах с японцами или гоминдановской кликой.

Ппевел отвел оба своих глаза от человеческих существ, повернув их к отверстию, которое вело в заднюю часть огромной палатки. Он сказал что-то на своем языке. Лю Хань непроизвольно сжала кулаки — она расслышала имя Томалсса. Ппевел повторил свои слова.

Вошел Томалсс. Он нес дочь Лю Хань.

Вначале она была не в состоянии рассмотреть, как выглядит ребенок, — глаза ее, залитые слезами, ничего не видели.

— Дайте мне ее, — тихо сказала она.

Ярость, которую она должна была ощутить при встрече с маленьким дьяволом, укравшим ее дитя, просто не возникла. Она рассеялась при виде маленькой девочки.

— Будет исполнено, — ответил Томалсс на своем языке фразой, которую она поняла. Затем он перешел на китайский. — По моему мнению, возвращение этого детеныша вам — ошибка. Детеныш мог бы принести гораздо большую пользу для связи между вашим родом и моим.

Сказав это, он сердито бросил ребенка Лю Хань.

— А по моему мнению, вы принесли бы гораздо большую пользу в виде нечистот, — прорычала она и оттащила дочь подальше от чешуйчатого дьявола.

Теперь она впервые смогла рассмотреть свою маленькую девочку. Цвет ее кожи был не совсем таким, как у китайского ребенка: кожа чуть светлее и чуть грубее. Лицо ее было также чуть длиннее и менее плоским; шейка — тонкая, напомнившая Лю Хань Бобби Фьоре, — и положила конец ее страхам. Чешуйчатые дьяволы не подменили ребенка. Глазки ребенка имели правильную форму — они не были круглыми и не выглядели, как у иностранного дьявола.

— Добро пожаловать домой, маленькая, — мурлыкала Лю Хань, прижимая крошку к себе. — Иди к своей маме.

Ребенок начал плакать. Он смотрел не на нее, а на Томалсса, стараясь вырваться и вернуться к нему. Острый нож прошелся по сердцу Лю Хань. Звуки, которые издавала ее дочь, не были похожи на звуки китайского языка или языка иностранных дьяволов, на котором говорил Бобби Фьоре. Это были шипенье и щелчки ненавистной речи маленьких чешуйчатых дьяволов. Среди них безошибочно угадывались усиливающие покашливания.

Томалсс заговорил с выражением презрительного удовлетворения:

— Как видите, детеныш привык к компании самцов Расы, а не к вашему роду. Тот язык, на котором говорит детеныш, — это наш язык. Его привычки — это наши привычки. Да, он выглядит как Большой Урод, но мыслит как представитель Расы.

Лю Хань пожалела, что не пронесла в палатку оружие. Она с радостью прикончила бы Томалсса за то, что он сделал с ее дочерью. Ребенок продолжал извиваться, стараясь вырваться и вернуться в рабство к Томалссу, к единственному существу, какое он пока знал. Его плач отдавался в ушах матери.

Вмешался Нье Хо-Т'инг:

— То, что сделано, можно переделать. Мы перевоспитаем ребенка в достойное человеческое существо. На это потребуется время и терпение, но это может быть сделано и будет сделано.

Все это было сказано на китайском.

— Будет исполнено. — Лю Хань перешла на язык маленьких дьяволов, бросив эти слова в лицо Томалсса и добавив для порядка усиливающее покашливание.

Ее дочь с широко раскрытыми глазами уставилась на нее с удивлением, услышав, что мать использует слова, понятные ей. Может, в конце концов, все будет не так уж плохо, думала Лю Хань. Когда она впервые встретилась с Бобби Фьоре, единственными словами, понятными обоим, были обрывки языка маленьких чешуйчатых дьяволов. Они старались — и это им удалось — понемногу изучить и языки друг друга. А дети, когда начинают говорить, усваивают слова с удивительной быстротой. Нье прав — если повезет, то вскоре ее дочь начнет понимать китайский и станет настоящим человеческим существом, а не имитацией чешуйчатого дьявола.

А пока ей придется использовать слова, которые заставят дочь признать ее.

— Теперь все хорошо, — сказала она на языке маленьких дьяволов. — Все хорошо.

Она изобразила еще одно усиливающее покашливание, чтобы показать, как хорошо, когда вернулась дочь.

И снова маленькая девочка изумленно уставилась на нее. Она задыхалась и сопела, а затем издала звук, похожий на вопросительное покашливание. Возможно, она хотела сказать:

— В самом деле?

Лю Хань ответила еще одним усиливающим покашливанием. И вдруг, словно выглянувшее из-за туч солнце, улыбка осветила лицо ее дочери. Лю Хань заплакала, думая: как же воспринимает это ее ребенок?

* * *

— Готов к взлету, — доложил Теэрц.

Через мгновение командир полетов дал разрешение на вылет. Истребитель Теэрца с ревом промчался по взлетной полосе и взмыл в небо.

Пилот был доволен тем, что быстро набирал высоту, поскольку зенитки, появившиеся неподалеку и восточнее от воздушной базы Канзаса, выпустили по нему несколько снарядов.

Номинально Раса уже некоторое время контролировала эту местность, но Большие Уроды продолжали тайком завозить оружие на спинах своих самцов или животных и наносили Расе мелкие уколы. Они не были столь опасны, как в СССР, но и приятного было мало.

Он сообщил по радио на базу о примерном расположении зениток.

— Мы позаботимся о них, — пообещал командир полетов.

Так оно и будет — если получится. Теэрц уже знал, как это бывает. Пока они соберутся послать самолеты, вертолеты или пехотинцев — зениток на том месте уже не будет. И вскоре они снова откроют огонь, откуда-нибудь неподалеку.

С этим он ничего поделать не мог. Он летел на запад, к боевым позициям перед Денвером. Теперь, когда он выполнил несколько боевых вылетов против тосевитских сил перед городом, он понял, почему начальство перевело его с флоридского фронта сюда. Большие Уроды создали здесь фортификационные сооружения даже более мощные, чем японцы вокруг Харбина в Маньчжурии. Да и зенитных орудий здесь было больше.

Он не любил думать об этом. Он был сбит под Харбином, и его по-прежнему охватывала дрожь, когда он вспоминал про японский плен. Говорят, что американцы лучше обращаются со своими пленниками, чем японцы, но Теэрц был не склонен доверять милости любых тосевитов.