Сухов-старший срочно связался с Козубом - заместителем председателя Европейского филиала Высшего Совета Земли. Выслушав Сухова, тот немедленно вылетел в расположение третьей лаборатории.
      Они с профессором Гаром долго рассматривали снимки, советовались, дискутировали. Микола Сухов прислушивался к их беседе лишь краем уха, потому что занимался расчетом траектории движения обнаруженного тела.
      Наконец, Козуб, как бы подводя итог разговорам, сказал:
      - Вашей внимательности и усердию в наблюдениях, профессор, можно, как всегда, позавидовать. - А затем, обратившись к Сухову, спросил: - А как долго этот объект находится на околоземной орбите?
      - Вполне вероятно, что появился он сравнительно недавно...
      - Не уверен, коллега, совсем не уверен... И для своего суждения имею веские основания. Но об этом потом, мне еще во многое нужно внести ясность. Тщательнейшим образом прозондируйте все квадраты пространства, насколько возможно точнее рассчитайте траекторию движения объекта, а сейчас вызовите машину - попробуем выйти на контакт. Если, конечно, все именно так, как представляет себе уважаемый профессор Гар.
      Микола Сухов вставил перфокарту в третий блок, передавая приказ.
      Козуб уселся поудобнее в глубокое кресло, пригладил рукой седые пряди волос:
      - Наш уважаемый Виктор Никифорович уверен, что мы имеем дело с гостями из далеких миров, которые до сих пор почему-то скрываются от нас...
      - Вы сами видели снимки, - тихо произнес Гар. - Речь идет об искривлении пространства, а оно, если не принимать во внимание всяческие фантастические варианты, может быть лишь искусственного происхождения. Объект находится на околоземной орбите...
      - Меня беспокоит, профессор, что наши гости пытаются скрыться от нас, маскируются! А вы меня продолжаете убеждать, что это не артефакт, не космический мираж, не антивещество! По мне, так лучше бы это оказалось обыкновеннейшей космической глыбой - холодной и бездушной. И не было бы тогда никакого искривления пространства, никакой опасности. Согласитесь, профессор: с добрыми намерениями незачем прятаться!
      - Но согласитесь и вы, они тоже не знают наших намерений, - улыбнулся Виктор Гар. - Помните, как было с центурианами? И учтите, что центуриане были прекрасно информированы о земной жизни и могли ничего не бояться. Или они просто опасались, что земляне могут сознательно отблагодарить их за прежнее центурианское негостеприимство? - Профессор хрипло засмеялся. Помните, какими они казались до смешного осторожными.
      - Да помню. И мне все понятно. Но не нравятся мне эти детские игры в прятки с использованием искривленного пространства. Меня это, откровенно говоря, раздражает... Очевидно, просто старею. Когда человек теряет любовь к играм, он уже стар. Не правда ли? К тому же я не имею права успокаиваться.
      Двенадцать минут спустя они стартовали с первой взлетной площадки экстренной спецлинии. Заместитель председателя Высшего Совета молчал, устало прикрыв глаза. Профессор Виктор Гар чуть заметно улыбался, предчувствуя встречу с представителями чужой цивилизации. Очевидно, он старался представить себе: кто они? Какие? Откуда?
      Козуб массировал себе надбровья.
      - Почти не спал этой ночью. Поверите ли, просто зачитался. Захотелось прочесть несколько страничек, а опомнился в пять утра. Однако подлетаем! Внимание! - Козуб напряженно всматривался в экран внешней панорамы.
      Вскоре включились тормозные системы.
      - Вон, впереди! - воскликнул профессор. - Я их вижу! - указал он пальцем на ту часть экрана, где изображение казалось нестойким, дрожащим, хотя недостаточно опытный взгляд ничего особенного не заметил бы. Предлагаю подойти к ним на малой скорости как можно ближе, посмотрим, что из этого выйдет.
      - Профессор, потом мы именно так и сделаем. А сперва пройдем с максимальным приближением на большой скорости. Сделаем вид, что мы их не заметили. Интересно, как они на это отреагируют, - возразил Козуб, включая систему автоматического управления полетом.
      Участок дрожащего пространства на экране позади них быстро уменьшался.
      - Никакой реакции, профессор, правда? Сейчас мы пройдем еще ближе мимо них. Пройдем совсем близко, имитируя аварийную ситуацию.
      Машину их довольно-таки сильно тряхнуло. Козуб, не скрывая, многозначительно улыбнулся. Он повернулся и внимательно вглядывался в круговой экран:
      - Смотрите, смотрите, они переходят на другую орбиту.
      Козуб опять сделал крутой вираж, лег на обратный курс и уже на малой скорости приближался к таинственному объекту, который оставался невидимым за пеленой искривленного пространства.
      - Я попытаюсь сигнализировать им, - сказал профессор. - Надеюсь на ваше согласие... - Виктор Гар положил руку на пульт.
      - Безусловно, я не возражаю. Но, знаете, ничего хорошего не жду. Предчувствие такое. Точнее - есть некоторые факты, которые ничем не объяснишь, ни с чем не свяжешь... Хорошо, что сейчас появилась возможность кое-что уточнить, проверить предположения...
      - Посмотрим, - нетерпеливо перебил его профессор. - Я начинаю. - И он включил периодические световые сигналы, через несколько минут перешел на сигналы когерентными лучами, затем прошелся по всем каналам радиодиапазона.
      Немного подождав, вновь повторил все сначала.
      Так продолжалось довольно долго. Глаза профессора возбужденно блестели, он, очевидно, представлял, как с минуты на минуту гости выключат защитное поле и перед глазами землян предстанет чужой корабль. Интересно какой он конструкции? Издалека ли прилетел?
      Время шло, на их сигналы никак не реагировали.
      Но вдруг космический объект ожил, вокруг него запульсировали вспышки голубого сияния, и через мгновение, быстро набирая скорость, он устремился в открытый космос.
      Минут через десять они догнали таинственных пришельцев, шли на параллельном курсе. Наконец Козуб сердито воскликнул:
      - Нелепость. Они будут удирать, пока мы от них не отвяжемся. Надо поднять все машины нашей службы. Вне всякого сомнения, "гости" возвратятся. И если мы их опять заметим, а в этом я уверен, и если они вновь откажутся выйти на связь...
      - Не горячитесь, - перебил его профессор. - Ведь нам еще ничего не известно.
      - Вы сами не волнуйтесь, Виктор Никифорович, есть вещи, в которых я неплохо разбираюсь, - официально молвил Козуб, прекращая разговор.
      Вот так произошла первая встреча землян с маргонами.
      7
      Вчера я был свидетелем одного случая. Состоялся суд
      чести над девочкой, которая будто бы оторвала травяному
      кузнечику задние ножки. Никто не находил этому никакого
      оправдания. Огласили приговор, предстояло наказание - ее
      должны побить. Но вдруг один из мальчиков встал на ее
      защиту.
      - Вы только подумайте, - крикнул он, - разве она
      могла оторвать кузнечику ножки?! Вы посмотрите, какая она
      красивая и какие у нее добрые глаза! Она не могла этого
      сделать!
      Антон Сухов позвонил, почему-то думая, что, как и в прошлый раз, дверь откроет старушка с морщинистым лицом. Но перед ним появилась сама Гиата. Она мило улыбнулась, увидав Антона.
      Гиата была в рабочем комбинезоне и ледровом фартуке с пятнами какой-то розовой жидкости.
      - Ты работаешь? - спросил Сухов.
      - Я всегда работаю. И в любое время могу не работать. А почему ты спрашиваешь? А-а-а, тебя смутила моя одежда...
      - А где мать и твой сын Серафим? - сам не зная зачем, уточнил Антон.
      - Ты хочешь их видеть? Серафимчик уже спит. Я его уложила с полчаса назад. И мама отдыхает. Но я могу разбудить... если хочешь.
      - Нет, нет, не нужно. Я просто...
      - Вот ты какой. Спрашиваешь просто так. Ты любишь поговорить? лукаво смотрела на него женщина. - Или зашел немного развлечься?.. Но это же не в твоем характере.
      - Гиата, ты меня звала, вот я и пришел. Если ты работаешь, я не стану тебе мешать.
      - Проходи в кабинет, Антон.
      Только сейчас Сухов заметил на дверях красивые резные ручки. Многое здесь было сделано под дуб. Конечно, это синтетическая пленка, но очень искусно изготовленная. Помещение имело нарядный вид.
      - Заходи. Мне очень хочется, чтобы тебя здесь ничто не смущало, улыбнулась Гиата. - Ты ведь врач. Ты уже столько повидал за свою жизнь. Мы с тобой почти коллеги, я - биолог. Помнишь, я тебе как-то рассказывала о своей работе... Садись, пожалуйста. Вот в это же кресло, где ты сидел в прошлый раз. Мне кажется, ты из тех людей, которые очень быстро привыкают к необычным вещам и ситуациям...
      - А где традиционный кофе? - пытался бодриться Антон.
      - Сейчас я принесу. Серафим уже спит. Маме немного нездоровится, и мне неудобно беспокоить ее.
      Гиата торопливо вышла. Антон остался сидеть в кресле, осматривал кабинет. Закрыв глаза, он подумал: "И зачем я пришел?" В глубине души ловил себя на мысли, что пришел только потому, что Гиата - очень красивая женщина...
      - Ты не скучаешь? - Гиата вошла, неся кофе на подносе.
      - А коньяк?
      - Будет, не волнуйся. А ты, оказывается, любишь этот напиток? неожиданно серьезным тоном спросила Гиата, глядя Сухову прямо в глаза, словно от этого зависело что-то необычайно важное.
      - Люблю ли я?.. - удивленно переспросил Антон и вдруг вспомнил слова Гиаты. - Бесспорно. Я люблю все, что существует в этом мире. Ведь все существует в мире только для того, чтобы его любили.
      - О, ты быстро проникся моей философией! - рассмеялась Гиата.
      - Я не столько проникся, как решил, что много лучше все на свете любить, чем все - ненавидеть... Мне кажется, что и ты рассуждаешь так же. Не правда ли?
      - Не совсем... Но близко по смыслу... Ты мне нравишься, Антон. Пей кофе. А вот и коньяк. - Она наклонилась и достала из тумбочки бутылку, поставила ее на стол. - А откроешь ты. Ведь ты мужчина!
      - По крайней мере считал себя мужчиной до последнего времени. С каждой минутой я все больше убеждаюсь, Гиата, что ты не безумна.
      Гиата расхохоталась.
      - Но до сих пор я не представлял себе существования таких... людей.
      - Таких женщин - хотел ты сказать.
      - Мне кажется, что такими, как ты, могут быть и мужчины.
      - О-о! Откуда тебе это известно, Антон? Ты не ошибаешься. Действительно, такими могут быть и мужчины. И я очень хотела бы, чтобы мы с тобой понимали друг друга, причем - понимали даже без слов... А знаешь, Антон, откровенно говоря, я очень сомневалась, что ты придешь ко мне сегодня. Конечно, ждала, но не верила в твой приход. Но ты молодец. Я тут затеяла одну работу. Поможешь мне? Ты же медик. Нам не трудно понять друг друга.
      - Посмотрим, Гиата.
      - Садись, пожалуйста, поближе к столу. А я займусь своими делами. Ты приглядывайся. Сначала просто смотри, что я делаю... Эксперимент. Очень интересный эксперимент.
      - В чем он заключается?
      - Это очень трудно объяснить словами. Иногда лучше промолчать, чем говорить о сложных вещах примитивной речью. Правда? Со временем я тебе все расскажу. Короче - научный эксперимент. Я получила очень интересные результаты.
      Над письменным столом в стене была, по-видимому, ниша за небольшими дверцами. Гиата открыла их, придвинула пристроенный рядом желобок, и в него из ниши выбежала одна ника - длиннохвостое серенькое существо, похожее на большую мышь. Гиата ловко подхватила ее за все четыре лапки, погладила за ушком и поднесла к ее мордочке гибкий шланг от розового баллона. Сухов еще в прошлый раз заметил под столом три баллона, покрашенные в черный, розовый и серый цвета. Условное обозначение красок Сухов знал по операционной: углекислый газ, циклопропан, закись азота.
      Ника быстро затихла, а Гиата, взглянув на Сухова, сказала:
      - Усыпляю, чтобы не метались. Кровь разбрызгивают. А ты, я вижу, скучаешь. Мог бы и помочь. Это же твоя профессия.
      - Не сказал бы, - буркнул Сухов.
      - Ты чем-то недоволен?
      Гиата положила сонную нику на большую препаратную доску, некоторое время рассматривала ее. Потом взяла большой ампутационный нож.
      Сухов даже заметить не успел, как тельце и голова ники лежали уже отдельно. Туловище Гиата небрежно смахнула в большую емкость для мусора, стоявшую рядом с письменным столом. Несколько крохотных капелек крови попало на ледровый фартук, и Гиата вытерла их зеленым платком, но вытерла кое-как - на фартуке добавились розовые разводы. Сухова удивило, что Гиата все это делает прямо за письменным столом в той же комнате, где она, очевидно, и спит. Почувствовав мысли Антона, женщина сказала:
      - Нужно будет попросить специальное помещение для лаборатории... Я слышала, что вчера в том самом доме, где ты живешь, освободилась одна комната. Это правда?
      - Какая комната? - переспросил Сухов, но невольно сообразил, что речь идет о квартире Натальи.
      - Небольшая комната. В ней жила одинокая женщина... - пояснила Гиата.
      - Да, и сгорела...
      - Кажется, так... Но не это важно. Я сразу подумала, следует попросить именно эту комнатку для моей лаборатории.
      - А почему ты работаешь не в институте?
      - В каком институте? - усмехнувшись, спросила Гиата, приоткрыла дверцу в стене и ждала, пока выбежит еще одна ника.
      - Но ты работаешь где-то?
      - Я работаю дома, Антон. И ни с каким институтом свою судьбу и творческую энергию связывать не желаю. Я привыкла всегда чувствовать себя абсолютно свободной. Во всем!
      - Может, ты и училась дома, по индивидуальной программе?
      - Совершенно верно, - произнесла Гиата и подхватила вторую нику за лапки, поднесла к ее мордочке шланг со струящимся наркотическим газом. Ты очень догадлив, Антон. Я и вправду училась дома. Имею уже несколько научных открытий в области биологии и кибернетики...
      Гиата привычным движением опустила нику на доску, взяла нож, продолжая говорить с Антоном:
      - Вполне возможно, что мы станем соседями, если мне выделят лабораторию в твоем доме... Она была старой?
      Головка ники отделилась от тельца.
      - Кто?
      - Та женщина, которая сгорела.
      - Да, она была старой.
      - А почему она сгорела?
      - Не знаю. Может, заснула с сигаретой?
      - А-а, она курила. Хочешь закурить, Антон?
      Гиата взяла маленькую ложечку и начала выбирать мозг из головки первой ники.
      - Нет, я не курю. Когда-то курил, но бросил.
      - А почему ты бросил курить?
      - А ты куришь?
      - Нет, - ответила Гиата, постукивая ложечкой о край металлического стаканчика, стряхивая остатки мозга. - Я не курю. Не нравится. Но иногда могу. Иногда даже вкус нахожу в этом.
      Она еще раз зачерпнула ложечкой.
      - Ты рад, что мы будем соседями?
      Сухов промолчал, лишь удивленно посмотрел на Гиату.
      - Симпатичные эти существа, правда? - спросила растроганно и, не ожидая ответа Сухова, продолжила: - Они такие кроткие, такие чистюли. И мозг у них очень приятный на вид. Вот попробуй, - она протянула Антону ложечку с мозгом.
      Сухов отшатнулся.
      - Зачем тебе все это?
      - Я говорила - об этом долго рассказывать. И пока еще не время. Ты не сможешь понять всего. Одним словом, я использую мозг ники для приготовления одного препарата.
      - Понятно... - сказал наобум, лишь бы ответить что-то.
      - У тебя красивая жена?
      - Что-о?
      - Спрашиваю, красивая ли твоя жена?
      Гиата, опорожнив головку одной ники, принялась за другую.
      - Ты ее любишь?
      Лицо и шея Сухова покрылись холодной испариной. Он достал носовой платок и вытер лоб, щеки.
      - Самое время поговорить о моей жене...
      - А почему бы и не поговорить? Мне интересно... Ты любишь детей?
      - Да, - скупо ответил Сухов, еще раз вытер лицо и пожалел, что пришел к Гиате.
      - Детей вообще или только своих?
      - По-твоему, это существенное разделение? - отделался встречным вопросом.
      - Существенное, - сказала Гиата. - Мне просто интересно, что в тебе доминирует - индивидуальные или общественные чувства.
      - Сам не знаю, Гиата, что доминирует. И не знаю, зачем тебе это нужно.
      - Мне сейчас ничего не нужно, кроме моих дорогих, милых, симпатичных ники. Какие прелестные существа! Правда же, Антон? - И она стряхнула следующую порцию мозга в стаканчик. - Они такие смирные, безобидные, ты просто не понимаешь, ты - сухарь, настоящий цивилизованный сухарь. Я вижу, ты не способен воспринимать красоту, не способен наслаждаться жизнью... А она так прекрасна...
      Гиата заглянула внутрь маленького черепа, что-то там высматривая, и вдруг спросила:
      - Антон, ты счастлив?
      - ...
      - Почему ты не отвечаешь? - Она улыбнулась так непосредственно, так мило и трогательно, что Сухов внезапно почувствовал тошноту, подступающую к горлу.
      - Да, безусловно, я очень счастлив... Но, знаешь... - и как я мог забыть, - я обещал одному товарищу встретиться с ним. И виною этому ты, Гиата, - попытался Антон легкомысленно улыбнуться, и это ему удалось. Загляделся на твои золотистые локоны и обо всем забыл.
      "Что за вздор я горожу? Зачем? Теряю чувство реальности. С ума схожу... Нет, просто я ее боюсь. Должен скорее бежать. Сбежать?! Да!"
      - Ты хочешь уйти?
      "Сбежать и никогда больше не появляться здесь! Но она же сама придет. Мы будем соседями... О боже!"
      - Да, меня ждут... Ты уж прости, Гиата.
      Она закрыла за ним дверь, мгновение постояла неподвижно. Потом вернулась в комнату, подошла к столу, взяла металлический стаканчик с мозгом ники и с жадностью выпила его содержимое.
      8
      Иногда наступают такие минуты, когда чудится, что в
      мире все задумано вечным - и люди, и птицы, и деревья...
      Я знаю - это не так, но порою кажется, что люди гибнут
      только потому, что лишают жизни других.
      Сухов лежал и никак не мог уснуть. Чем больше он убеждал себя в необходимости заснуть хотя бы потому, что предстоит напряженный операционный день, тем дальше убегал от него сон, оставляя в бездонной пропасти глухого отупения, когда голова, словно отделившись от уставшего тела, продолжает жить сама по себе, игнорируя все писаные и неписаные законы существования. Считал до тысячи... Проглотил три таблетки транквилизатора. Но к более действенным мерам прибегать не хотел.
      "Еще минута-вторая - и я усну. Должен же я все-таки заснуть!"
      Антон Сухов уговаривал и уговаривал себя, но все напрасно. Перед глазами, словно изображение на воде, колебались черты лица Гиаты Бнос красивого женского лица, на которое он смотрел с наслаждением и затаенным страхом одновременно. Он не мог объяснить себе причину своего страха, но страх этот жил, вопреки всяким причинам, не поддаваясь анализу, и от этого казался Сухову еще более мерзким и коварным.
      "Кто она, эта женщина? Неужели просто-напросто больная? Вроде бы нет. Что ей нужно от меня? Нет сомнений: она упорно добивается чего-то. Взять, к примеру, наше странное знакомство, когда Серафим, вундеркинд - от горшка два вершка, - заставил, буквально заставил непонятным образом, зайти в гости к Гиате... Причудливый ряд не менее причудливых событий. И почему я потом не видел Серафима? Да и сама Гиата довольно странно относится к нему - сын ли он ей? Если нет, то кто же тогда?"
      В мысленном представлении черты лица Серафима почему-то начали постепенно удлиняться, обезображивая его, и, наконец, приняли подобие человекоподобного щенка, не обросшего шерстью, с умными, пытливыми глазами, но совершенно собачьего абриса. Сухов даже вздрогнул от столь неожиданного видения, а оно не только не исчезало, а наоборот, дополнялось подробностями. Изо рта Серафима вывалился длинный и плоский собачий язык, послышалось частое собачье дыхание. На полуморде-полулице вспыхнула язвительная улыбка:
      "Ну, Сухов, вот так ты сможешь? - И сложил язык трубочкой. - А вот так ни за что тебе не сделать! - Щенок начал махать большими ушами. - И вообще ничего путного ты, Сухов, не умеешь!"
      Серафим громко рассмеялся, захлебываясь от собственного смеха.
      "Какой же ты глупец, Сухов! - внезапно послышался голос Гиаты. - Я считала тебя мудрее. А ты оказался ничуть не умнее Натальи, твоей бывшей соседки".
      "Она быстро сгорела, - серьезно произнес Серафим, вдруг принимая человеческий образ. - Она почти не мучилась".
      Мурашки пробежали по спине Сухова. Припомнились слова пожарника в ту жуткую ночь - система противопожарной защиты оказалась заблокированной, выведенной из строя. А сама Наталья лежала на полу... Все вещи почему-то были выброшены из шкафа... Что-то искала? Когда начался пожар или до этого? Самоубийство?.. Антону не верилось. Он достаточно хорошо знал свою соседку. Время от времени они заходили друг к другу в гости. Наталья иногда консультировалась у Сухова как у врача, Антон частенько просил разрешения воспользоваться прекрасной библиотекой соседки.
      Никогда Сухов не видел Наталью даже печальной, она прямо-таки излучала бодрость, необыкновенную энергию. Рядом с нею приятно было находиться, приятно разговаривать, словно вокруг нее действительно витали живительные лучи.
      И в то же время не мог не думать Антон о том, что все пережитое старушкой вроде бы не могло способствовать такой, как называл Сухов, хронической радости бытия.
      Родители Натальи трагически погибли в автомобильной катастрофе, когда ей исполнилось всего семнадцать лет. Муж ее был космоисследователем, он не вернулся из экспедиции Федора Драголюба на планету Центурия. Они тогда почти все ушли сознательно в рукотворный мир, в "черную дыру", из которой для них не могло быть возврата. В то время об этой экспедиции много писали, выходили отдельные книги, ставились спектакли. Наталья рассказывала, что почти сразу же после известия о "гибели" мужа к ней приходил какой-то писатель как к жене героя космоса. Ему хотелось расспросить все о муже, но Наталья отказалась о чем-либо говорить, объяснив коротко: "Я жду ребенка. Мне нельзя волноваться. Я ничего не буду вспоминать". Но дочка у нее родилась мертвой.
      Для матери это было страшным ударом, после которого она два года находилась в психиатрической больнице на интенсивном стационарном лечении.
      "Но зато потом я стала неисправимой оптимисткой, - смеялась Наталья, рассказывая Сухову о своей жизни. - Меня подлечили, выписали из больницы... Мне ничего не оставалось, как радоваться всему тому, что я ненавидела два года. Я не хотела жить в те жуткие для меня годы. Все вокруг было постылым. А потом я сама же смеялась над собой. Ведь жить намного лучше, чем не жить. Не так ли?"
      Сколько Сухов знал Наталью, она была энергична, полна множества планов и идей. Она переводила со многих языков мира, писала стихи, выступала с лекциями от товарищества "Прогресс".
      Одним словом, Сухов не мог поверить, что Наталья сама ушла из жизни... Но утверждать однозначно, даже для самого себя, тоже не мог.
      А Серафим продолжал смеяться и размахивать ушами:
      "Наталья тоже не могла шевелить ушами. Она быстро сгорела. Она почти не мучилась. Правда же, Гиата?"
      "Правда, Серафим. Такие, как она, никогда не мучаются. Они всему радуются", - сказала Гиата и вдруг истерически захохотала.
      9
      Андреш, поэт, которого я глубоко уважаю, никогда не
      думал, что его слова: "Искушение и возможность сбиться с
      пути для человека существуют до тех пор, пока он живет",
      спустя некоторое время породят целую теорию. "Теорию
      разочарования". Суть ее вот в чем: человек не должен
      верить в искренность и неизменность каких-либо намерений,
      обещаний, иначе это рано или поздно непременно приведет к
      трагедии или к горечи разочарований. Я мог бы согласиться,
      что в этом утверждении есть определенная доля истины, если
      бы не знал, что подобный взгляд на жизнь некогда привел к
      утонченному цинизму и постепенному уничтожению духовной
      основы у целого поколения землян.
      В страшную ночь, после того, как она похоронила сразу и маму и отца, ей приснился странный сон.
      - Маргарита! Мар-га-ри-та! - как будто голос отца.
      - Мар-га-а-а-аритаа-а-аа! - а это вроде голос мамы.
      - Маргарита! - голос...
      Чей это голос?
      Такой знакомый голос, хотя она уверена, что слышит его впервые. Он вызывал в душе волнующее тепло и ощущение покоя. Вечного покоя?
      "Покой. Беспокойство. Вечный покой. Смотришь вблизи - вышивка крестиком. Мама любила так вышивать. Смотришь издалека - розы. Покой. Беспокойство. Вечный покой. Смотришь издали - кладбище. Подходишь ближе цветы растут. Покой. Беспокойство. Вечный покой. На лепестках роз капли росы - прозрачнее твоих слез. Вечный покой - ужасней отчаяния, безумнее твоего душераздирающего крика".
      Кто меня зовет? Так трогательно...
      - Мама?!
      Тишина.
      - Отец?
      Тишина.
      Но вот снова:
      - Маргарита!
      Чей же это голос? Где я сейчас? Сплю? Не похоже. Зеленая трава, сочно-зеленая, невозможно глаза не прикрыть - такая яркая. И цветы. Такие большие. И словно никогда не встречавшиеся раньше. Чье-то осторожное прикосновение к плечу. И тот же тихий голос возле самого уха:
      - Маргарита.
      Резко обернулась. Мужчина неопределенного возраста, в сером костюме и серой сорочке, с лицом землистого цвета стоял позади нее и вяло улыбался.
      - Ой, кто вы?!
      Мужчина пожал плечами.
      - Мы просто ходим по осенней степи и собираем цветы, - произнес он таинственно, будто сообщал великий секрет. - Но мы не знаем, кто посадил, посеял их. И не мы их сеяли. Мы смотрим, как над ними пролетают птицы, но не знаем, куда они летят. И вы не знаете, Маргарита?
      - Не знаю... Они летят куда-то далеко-далеко...
      Мужчина вдруг громко рассмеялся:
      - Пусть себе летят. А у нас вместо крыльев - корни. Изо дня в день, из ночи в ночь они прорастают все глубже.
      И вдруг Маргарита заметила, что ноги незнакомца неестественно тонкие, стройные; серые башмаки, едва заметные в густой траве, словно прикипели к земле, срослись с нею.
      - Вы шутите?
      - Нет, я никогда не шучу. У нас действительно - вместо крыльев корни. Но вы не сможете видеть их вот так сразу. Для вас они невидимы.
      - Но как же тогда вам удается?..
      - Вы мыслите очень прямолинейно и упрощенно, - перебил ее незнакомец. - Корни не мешают нам ходить, летать, как раз благодаря нашим корням мы и можем ходить и летать.
      - Вы можете летать?
      - Разумеется. - Незнакомец плавно поднялся в воздух, на несколько минут завис неподвижно.
      - А ваши корни, говорите, невидимы...
      - Конечно, - подтвердил мужчина и опустился на землю.
      - Как вас зовут?
      - Называйте меня пока маргоном.
      - Странное имя у вас. Никогда такого не слыхала. Хотя оно и очень похоже на мое.
      - По сути, это не имя... Я - Мар. Так зовут меня другие маргоны. Понимаете?
      - Вроде... немного понимаю... Вы издалека?
      - Да, - серьезно ответил маргон. - Примите наше искреннее сочувствие в связи со смертью ваших родителей.
      - Откуда вы знаете, что они... Что сегодня...
      - Я все знаю. Все, что мне положено знать. А ваших родителей я знал лично. Очень обидно, что я прилетел к вам с некоторым опозданием. Вероятно, я смог бы помочь, и этого не случилось бы. Очень досадно. Лишний раз убеждаюсь, что в жизни нужно всегда торопиться. - Человек в сером костюме почему-то многозначительно улыбнулся.
      - Я даже не знаю, что с ними случилось. Сообщили мне по видеофону: прилетай, умерли родители! Я сразу же прилетела. Мне сказали, что они уснули и не проснулись. Соседи зашли утром - они всегда к моим заходили, а родители спят. Вроде бы спят...
      - Ну, крепитесь. Не нужно плакать. Ведь ничем теперь не поможешь.
      - Не поможешь...
      - Какая бесконечная степь, Маргарита. И трава такая мягкая...
      - Да, как прикосновение маминых ладоней...
      - Ну, хватит, хватит плакать. Не думал я, что вы настолько сентиментальны. У вас утонченная душа, Маргарита. Бесконечная степь. Красивая. И такой чистый, ароматный воздух. Правда? Хочется идти и идти... До самого горизонта. А горизонт убегает. И ты пытаешься его догнать. Но степь бесконечна...
      - Как беличье колесо...
      - Откуда вы об этом знаете, Маргарита?
      - О чем?
      - Аналогия с беличьим колесом меня растрогала и насторожила. - Маргон смотрел на Маргариту вопросительно и растерянно в то же время.
      - Я ничего не знаю. Я просто чувствую.
      - О-о, Маргарита, я вам завидую.
      - Почему?
      - Ну... как бы вам сказать. Просто завидую, и все. Вот посмотрите.
      - На что?
      - Вон, прямо перед вами.
      - Могила моих родителей? Почему? Откуда она здесь?
      Маргарита бросилась бежать, запуталась в высокой траве, едва не упала. Маргон поддержал ее.
      - Почему вы так разволновались? Мне казалось, что вам будет приятно сейчас увидеть могилу родителей.
      - Приятно? Именно сейчас? В этой бесконечной степи?..
      - Да. Но, может... - Маргон загадочно посмотрел на нее и вдруг выпрямился неестественно, вытянул руку до самого неба. - Может, вы хотели бы увидеть всю степь... Пожалуйста. - Маргон опустил руку и застыл, склонив голову. - Пожалуйста...
      Маргарита осмотрелась вокруг - вся степь покрылась небольшими обелисками. Подбежала к ближнему. Короткая надпись на металлической пластинке: "Николиан и Марта Бнос..." Прочитать дальше не смогла, хотя и знала все на память. Расплакалась.
      - Они родились в один и тот же год и умерли одновременно, в один и тот же день. Они были счастливы. Правда, Маргарита? И вот сейчас - вся степь ваша! Она усеяна вся могилами ваших счастливых родителей.
      Она тихо плакала.
      - Это слезы счастья, - заметил маргон. - Я многое могу сделать для вас. Но не все сразу... Сначала хочу открыть вам маленькую тайну. Вообще-то у меня совсем другой вид. Словом, сейчас вы воспринимаете меня несколько иначе... В действительности же... Вот смотрите...
      Маргон вытянулся, замер. Вслед за этим его тело начало терять четкие очертания, стало дрожащим, студенистым, постепенно превратилось в пульсирующий с зеленоватым оттенком шар, из которого постепенно начали вспучиваться отростки, как у живой амебы под микроскопом.