Рыцарь взял студента за плечи, мастер Григ схватился за ногу и начал вправлять сломанную кость. Каранзано вскрикнул от боли, раскрыл глаза и обвел присутствующих мутным взглядом.
      – Стало быть, гностики все наврали, и ад все-таки существует, – пробормотал он, поднимая голову. – Кто вы такие, друзья мои? Христианские черти или мусульманские джинны?
      – Не расстраивайся, Николо, – ответил де Мерлан. – Я не знаю, кто такие гностики, но они определенно не врут, потому что мы не черти или джинны, а добрые христиане и, мало того, твои старые друзья.
      – Вот те на, – широко раскрыл глаза окончательно пришедший в себя флорентинец. – Скакал, поскользнулся, очнулся – на ноге деревяшка привязана, а вокруг злейшие друзья его величества императора. Значит, насколько я разбираюсь в политике Иерусалимского королевства, теперь меня ожидает допрос с пристрастием с последующим отпущением грехов при помощи мизерикордии?
      – Стали бы мы тебя за собой волочить и ногу твою обихаживать! – обиделся де Мерлан. – Поживешь пока, не дрейфь. Зачем скакал посреди ночи в Рикорданский замок, можешь не рассказывать, и так понятно. Ответь лишь, кто тебя послал, – бальи, граф Томмазо?
      Николо обреченно кивнул.
      – Вот и ладно, – Робер, подмигнув незаметно Жаку, продолжил ненавязчивый допрос: – И что, по-твоему, теперь должен делать император, пошлет ли он за нами погоню?
      – Он не будет рассеивать свое войско и так невеликое, – покачал головой студиозус. – Если с утра вслед за вами и выйдет отряд, он не будет удаляться от Акры.
      – Стало быть, дальше пограничной ар-Рамы нас преследовать не станут, – подытожил Робер. – Так что, как говорил покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель, запирая пленных рыцарей в подземелье своего замка: «Чувствуй себя как дома». Мы пошли готовиться к путешествию, а ты пока побудешь в компании моего слуги.
      В комнату вошел Рембо. Бывший жонглер, ныне оруженосец де Мерлана, знавал Николо еще в Марселлосе. При виде своего бывшего покровителя он превратился в столб. Каранзано при виде старого знакомца, в свою очередь, изменился в лице.
      – Здесь не хватает, пожалуй, только доблестного капитана Турстана, чтобы почувствовать, будто мы снова плывем на «Акиле» из Марселлоса в Мессину…
      Жак и Робер, оставив бывшего жонглера и бывшего студента вспоминать о своих дорожных приключениях, вышли в общий зал.
      – Я одного из надежных слуг поставил за соседней стеной, – пробормотал Робер, – пусть послушает, о чем они там говорят, – нет ли все же измены? Если они не в сговоре, то берем студента с собой. Если же что не так – то отдадим Аббасу.
      До утра осталось не так уж много времени, и друзья, переодевшись в светские наряды, начали обустраиваться на ночлег.
      – Как говорил мой покойный дядюшка, граф Гуго де Ретель, объявляя на марше привал: «Отдых – это оружие. Людей, которые умеют отдыхать, еще меньше, чем тех, кто умеет работать».
      С этими словами достославный рыцарь взбил устроенную из охапки сена постель и двинулся в противоположный угол комнаты, где лежали вязанки хвороста. Взяв одну из вязанок в руки, он вдруг остановился напротив двери.
      – Что там? – спросил Жак.
      – Тише, – рыцарь встопорщил усы и прижал палец к губам. – Слышу шум на дороге. Похоже, у ворот не меньше десятка всадников. Воистину у Аббаса сегодня удачный день, а точнее ночь – от гостей просто нет отбоя…
      В подтверждение этих слов снаружи раздался громовой голос:
      – Хозяин, именем императора, отворяй калитку! Мы выполняем особое поручение и хотим тебя кое о чем расспросить!
      – Расспросить Аббаса? – хмыкнул Робер. – Он бы еще захотел допросить надгробную статую крестоносца в родовом склепе замка Ретель. Ей-богу, узнал бы гораздо больше…
      – Тихо! – на сей раз оборвал приятеля Жак. – Похоже, Аббас все же впустил их вовнутрь.
      Судя по голосам, в зал вошли трое.
      – Мы гонимся за рыцарским отрядом, выехавшим на закате из Акры, – послышался чистый высокий голос. – Они направились вдоль побережья на север, в сторону Тира, но затем неожиданно свернули на восток. Мы отследили их путь до дороги, ведущей в Капернаум, однако после твоего постоялого двора никто не видел и не слышал никаких всадников.
      – Ничего не знаю, господа, – хриплым разбойничьим голосом отвечал Аббас. – У меня останавливаются разные путники. Вот и сейчас ночует киликийский торговый караван. А никаких рыцарей, ускакавших в сторону Галилеи, я видеть не видел, в чем могу поклясться хоть Девой Марией, хоть боевым верблюдом пророка…
      «Хитер наш хозяин, – подумал Жак, – он ведь и в самом деле не видел, как мы ускакали в Галилею».
      – Ладно, шут с тобой, – громыхнул второй. – Сейчас поедем дальше искать. Только время зря потеряли. А пока принеси-ка нам кувшин вина, горло промочить, да вели подать воды нашим воинам.
      Скрипнула дальняя дверь – Аббас отправился исполнять поручение нежданных гостей. Дождавшись ухода хозяина, двое незнакомцев продолжили разговор.
      – Ох и не нравится мне все это, – сотрясая воздух, громыхнул первый. – Ну отправил Фридрих тевтонский отряд за кем-то в погоню, он император, его право. Но зачем меня-то было посреди ночи поднимать? Ведь мой господин, бальи граф Томмазо, отлично знает, что я, после той стычки, с любым братом-тевтонцем на одном поле и сусликов ловить не стану…
      – Не переживайте, монсир, – ровным вежливым голосом, в котором, однако, сквозил холод ирландских морей, отвечал второй. – Поверьте, что и я, как собрат госпиталя Святой Марии Тевтонской, испытываю по отношению к вам не менее теплые чувства. То, как вы насмерть зарубили пятерых наших братьев в ответ на их вполне законное замечание о недопустимости распевания громких песен в трапезной комтурии во время заутрени… Но, хорошо зная вашего господина, графа Томмазо д'Арчерра, возьму на себя смелость предположить, что он просто решил приставить к нам свое доверенное лицо, дабы быть уверенным, что ваше отношение к ордену обеспечит самый беспристрастный надзор.
      – Да уж, то, что за вашим братом нужен глаз да глаз, это точно, – снова прогремел шумный собеседник. За дверью слышались тяжелые шаги – разговаривая, он ходил по комнате. – Уж больно хитер ваш великий магистр. И императору хочет угодить, и в то же время с тамплиерами старается не ссориться. Ну да ладно, сейчас чуть передохнем да поедем дальше. Только чует мое сердце, что никого мы не найдем. Нужно, конечно, для очистки совести проверить, что тут за караван квартирует. Да, кстати, а это что тут за ручка…
      Его голос оборвал треск и грохот. Тяжелый дубовый засов хрустнул и отлетел в сторону. Дверь в комнату, где прятались Жак и Робер, отворилась, словно от порыва ураганного ветра, и на пороге выросла, загораживая весь проем, гигантская фигура. Низко склонив голову, через порог переступил и выпрямился, задевая макушкой черную от копоти потолочную балку, воин столь невероятных размеров, что Жаку, чтобы разглядеть его лицо, пришлось задрать подбородок.
      Вязанка хвороста, которую нес Робер, с первым ударом в дверь выпала у него из рук, и сразу же в воздухе блеснуло лезвие меча. При виде обнаженного оружия гигант взревел, как раненый буйвол, и одним ухватистым движением отцепил от пояса тяжелую булаву. Жак, толком не сообразив, что происходит, ринулся на помощь де Мерлану, а из-за спины громогласного обладателя булавы показался рыцарь с тевтонскими крестами на сюрко, сжимающий в руках длинный кинжал.
      – К оружию! – воскликнул тевтонец.
      Но не успели противники броситься друг на друга, как их остановил громкий властный голос:
      – Стойте, прах меня побери! Клянусь дыханием Яхве, сандалиями Мухаммеда и мечом архангела Гавриила, что, если вы все сей же миг не опустите оружие и не разойдетесь по разным углам, то я прикажу слугам наглухо запереть все двери снаружи и своей рукой подожгу дом. Или решайте свои споры мирным путем, или покиньте мои владения!
      На пороге комнаты стоял разъяренный Аббас. У него за спиной толпилось не меньше десятка вооруженных копьями слуг.
      – Ладно-ладно! – воскликнул в ответ Робер. – Мы не собираемся тут воевать, просто подстраховались от неожиданностей. К тому же мы с этими господами отлично знаем друг друга. Недобитый Скальд, это опять ты?
      – Нет, это призрак твоей покойной прабабушки! – ворчливым голосом отозвался гигант. – Так вот, значит, за кем нас отправили в погоню, подняв посреди ночи! Знал бы я, что неведомые враги императора – это мои лучшие друзья, Жак и Робер, я бы в жизнь не согласился на то, чтобы вас преследовать.
      – А вы, сир де Барн, снова решили исполнить роль наших конвоиров? – немного придя в себя, спросил у тевтонца Жак.
      – Что поделаешь – служба. Мой эскадрон сопровождал великого магистра Германа фон Зальца в Рикорданский замок, к императору, где мы остались на ночлег. Незадолго до полуночи эскадрон был поднят по тревоге… – Тевтонец сделал многозначительную паузу и недовольно покосился на Аббаса.
      Убедившись, что более спокойствию постоялого двора ничто не угрожает, а недавние противники хотят поговорить без лишних свидетелей, понятливый хозяин подал знак своим слугам и вместе с ними скрылся за дверью.
      – Как выяснилось, – продолжил рассказ де Барн, – ночью к воротам Акры был послан императорский гонец с каким-то тайным поручением. Он-то и наткнулся у моста на труп лошади, на чепраках которой были изображены гербы флорентийского дома Каранзано. Так как Николо Каранзано входил в свиту императора, гонец немедленно вернулся назад и доложил о находке графу Томмазо. Тот, как королевский бальи, немедленно попросил военной помощи у великого магистра, и мессир фон Зальца отправил нас на поиски убийц, или, скорее, похитителей, – тело несчастного флорентинца обнаружить так и не удалось. Добравшись до Акры, мы выяснили, что из города под вечер вышел вооруженный до зубов отряд. Мы бросились за ним в погоню и шли по следам, пока не потеряли их сразу же после этого постоялого двора.
      – А вот теперь вы мне объясните, приятели, – миролюбиво, но подозрительно прогудел Недобитый Скальд, – с каких это пор рыцарь и оруженосец ордена Святого Гроба путешествуют в простом платье и подряжаются на охрану киликийских караванов. Да и вообще, хотелось бы мне знать, откуда это вот он, – гигант развернулся в сторону стройного тевтонца, – так хорошо знает моих старых друзей.
      – Мы давно знакомы, – вспыхнул де Барн. – С сиром Робером де Мерланом и братом-сержантом Жаком из Монтелье нас связывает трагическая история, когда они едва не были казнены по ложному доносу. А вот меня удивляет, каким образом с ними знакомы вы!
      При этих словах Недобитый Скальд чуть не лопнул от возмущения.
      – Да с Робером де Мерланом мы еще в юности сражались бок о бок под знаменем французского короля против германцев и англичан! – прорычал он, делая огромные усилия, чтобы не схватиться за булаву. – А Жака я знаю еще с того самого дня, как они вдвоем впервые ступили на землю Акры.
      Прервав назревающий спор, в комнату заглянул Рембо. Он еще не успел переодеться и потому предстал перед глазами в наряде орденского слуги. Недобитый Скальд нахмурился. Оруженосец Робера, знавший о крутом нраве гиганта не понаслышке, тут же исчез.
      – Ладно, – проворчал Робер. – Кто из вас наш больший друг, я думаю, вы всегда успеете выяснить. Сейчас речь идет о том, что мы будем делать дальше. Точнее, как поступите вы, господа?
      – Что тут происходит? – Теперь в комнату заглянул брат Серпен. – У ворот топчутся тевтонцы, из вашей комнаты слышен подозрительный шум. Рембо пробежал мимо с белым как мел лицом…
      – Все в порядке, приятель, – миролюбивой улыбки, которую попытался изобразить Робер, хватило бы, наверное, для того, чтобы навсегда помирить всех сторонников папы и императора и по ту и по эту сторону моря. – Скажи мессиру, что мы просто встретили старых друзей.
      Жак дернул приятеля за рукав, но было уже поздно. Серпен хмуро кивнул и исчез.
      – Мессиру? – тут же поднял бровь де Барн. – Значит, здесь братья ордена во главе с самим приором. Да уж, ценит ваш патриарх киликийских купцов. И ценит настолько, что выделяет им в охрану своих лучших воинов.
      – Ну? – хмуро осведомился де Мерлан. – И что из этого следует?
      – Бальи не зря послал с нами преданного лично ему человека, – улыбнулся тевтонец. При этих его словах Недобитый Скальд скривился, будто откусил гнилой инжир.
      – Гранмастер фон Зальца шепнул мне на ухо, – продолжил он, не обращая ни малейшего внимания на реакцию своего попутчика, – что он получил тайное послание от великого магистра тамплиеров. Тот очень просил, чтобы, если вдруг посреди ночи начнется заварушка с засадами и погонями, мы не проявляли излишнего усердия в погоне. Так что теперь все зависит от некоего сира Макса – вольного рыцаря из Гента, капитана личной гвардии иерусалимского бальи, который больше известен в Заморье как Недобитый Скальд.
      – Очень интересно, – проворчал гигант, смерив тевтонца с макушки до пят долгим, оценивающим взглядом. – Я-то тут при чем? То, что отряд, который ушел вдоль моря, тевтонцы догнать не смогли, графу Томмазо я доложу непременно. Пусть он с вашим гранмастером сам выясняет отношения. А лезть в дела патриархата да шпионить за караванами всяких купцов, это уж увольте. Поэтому сейчас мы выпьем вина и продолжим погоню, дабы совесть моя была чиста.
      – Вы хотели испить вина, господа? – Теперь в проходе стоял Аббас, из-за спины которого выглядывал слуга с кувшином на подносе.
      Робер и Недобитый Скальд обменялись понимающими взглядами и одновременно повернулись к хозяину, глядя на него с нескрываемым сочувствием, как обычно сильные и здоровые мужчины глядят на умалишенного или смертельно больного человека.
      – Воистину, как говорил мой покойный дядюшка, граф де Ретель: «Отправь дурака за вином, он один кувшин и принесет», – с тяжелым вздохом произнес Робер.
      – Два кувшина, миротворец! – добавил Скальд. – До рассвета еще достаточно времени.

* * *

      Солнце едва успело оторваться от синеющей на горизонте горной гряды, как из ворот постоялого двора выехало пять больших, крытых парусиновыми тентами возов. Спереди, сзади и с боков возы были окружены вооруженными конниками. Наметанный взгляд франкского воина, конечно, сразу бы различил под грубыми серыми сюрко и далеко не новыми железными шлемами не простолюдинов, а благородных рыцарей, но для встречающихся по дороге мусульманских крестьян, ремесленников и торговцев все латиняне были на одно лицо.
      Волы, запряженные парами, уверенно тянули тяжелые повозки.
      – Тяжелые кони под седлом и волы в упряжи, – подъехав к мастеру Григу, сказал Жак. – Не самый быстрый способ передвижения. Сколько времени займет у нас путь до Багдада?
      – Арабские всадники с заводными лошадями проделывают путь от Дамаска до Багдада за три недели, – ответил киликиец. – Но мы не арабы. Отряду придется двигаться по вражеской территории, поэтому рыцарское снаряжение должно быть всегда с собой. Мы долго думали с приором, не взять ли с собой вьючных верблюдов, но, в конце концов, отказались от этой мысли. И не пожалели об этом. Теперь на дне каждого фургона упрятано ваше орденское платье и полный доспех, а поверх него уложено боевое оружие, которое мы якобы везем на продажу. Того, что я закупил, готовясь к походу, вполне достаточно для того, чтобы быстро превратить два десятка рыцарей и конных сержантов в силу, способную противостоять целой армии мусульман. Сверху лежит дорогое венецианское оружие – мечи, фальшоны, кольчуги, которые я доставляю якобы по заказу одного из монгольских владык. Это объясняет, почему мы движемся на восток. Кстати, как там наш пленник?
      – Уже немного пришел в себя, – улыбнулся Жак.
      Он оставил киликийца и поравнялся со второй повозкой, где в обществе Рембо ехал Каранзано. Сержант, подосланный проследить за разговором жонглера и студента, вернувшись, доложил, что, несмотря на сломанную ногу, завидев старого знакомого, флорентинец едва не кинулся в драку с криком, что он «убьет подлого шута, который слямзил у него полденье перед выгрузкой в Мессине». Рембо клялся и божился, что его оклеветали, потом вдруг покаялся, на что студиозус сказал: «Дурак, попросил бы – я бы ливр тебе дал».
      – Никакой наш Рембо не шпион, – выслушав сержанта, заключил Робер. – Но отпускать его нельзя ни при каких обстоятельствах. Посоветуюсь-ка я с приором, и, если он позволит, возьмем негодяя с собой. Дорога длинная, пока доберемся, поди, и на поправку пойдет да, глядишь, между делом что полезное вспомнит да расскажет.
      Флорентинцу, которого безо всяких объяснений утром подняли с лежанки и погрузили в повозку, казалось, было на все наплевать. Он быстро пересадил к себе жонглера, выпросил у сердобольного мастера Грига кувшин его любимого шотландского зелья, «дабы унять боль», и теперь ехал, наслаждаясь жизнью и слушая жонглера, голосящего длинные, как караванный путь, баллады.
      Завидев Жака, Николо приветственно помахал рукой, в которой был зажат почти опорожненный кувшин. Жак отрицательно мотнул головой. Студиозус кивнул, соглашаясь, передал сосуд Рембо и подозвал Жака к себе. При этом его лицо мгновенно потеряло привычное разгильдяйское выражение.
      – Найди Робера, – произнес он шепотом, едва Жак приблизился настолько, чтобы его расслышать, – и возвращайтесь вдвоем. Мне очень нужно с вами поговорить.
      – Звал? – коротко поинтересовался Робер, спрыгивая на ходу с Ветра прямо на передок повозки.
      – Звал, – ответил Николо. – Значит, давайте для начала расставим все точки над i. Так получилось, что мы оказались в лагерях противоборствующих сторон. Тут никаких обид друг к другу нет и быть не может. Стало быть, в том, что я, выполняя приказ бальи, ехал со срочным донесением к императору, нет ничего подлого. На то, что вы при этом меня выследили и захватили, я со своей стороны тоже не вправе обижаться. Но вот то, что вы мне оказали помощь и сохранили жизнь, делает меня вашим должником. Видел я рожу этого Аббаса, – Николо передернуло от отвращения. – Оставь вы меня у него, этот живодер спускал бы с меня шкуру лоскутами до вашего возвращения. А так как отец приучил меня всегда отдавать долги, я не буду откладывать это дело в долгий ящик. Короче говоря, я знаю, что в вашем отряде есть предатель. После приема в Рикорданском дворце, когда все гости разъехались, я договорился с одной смазливой служанкой встретиться в одной из дальних комнат. Надо же такому случиться, чтобы император Фридрих и бальи, граф Томмазо, для того чтобы побеседовать с глазу на глаз, пришли именно туда. Я спрятался в нишу за драпировкой и слышал весь разговор. Среди прочего, обсуждая ваши сборы, граф Томмазо сказал императору: «Впрочем, мы обо всем знаем из первых уст. В окружении этого непробиваемого приора есть преданный мне человек».
      – Значит, так, – немного подумав, произнес Робер, – про все это никому ни слова. Сен-Жермен человек прямой, и своим поведением он может спугнуть шпиона. А сами будем его искать…
      – А он не попробует снова подсыпать отраву в еду, как это было за день до отъезда? – спросил Жак.
      – Вряд ли, – мотнул головой рыцарь. – После того случая все стали очень осторожны. Теперь слуги, допущенные к провианту и стряпне, первыми пробуют то, что подается рыцарям и сержантам. Да и опасаться особо пока нечего. Путь у нас неблизкий, а для одиночки так и вообще смертельный. Да и цель нашей поездки, насколько я понял, не секрет для Фридриха. Кто бы он ни был, этот императорский шпион, – до Багдада он от нас не сбежит. А до того времени, думаю, мы его сможем раскрыть.

* * *

      Вторую ночь после выезда из Акры посланники провели в пограничном селении Ар-Рама. Здесь, в отличие от постоялого двора Аббаса, рассчитанного как на франков, так и на сарацин, располагался самый настоящий восточный караван-сарай – большой, шумный, суетливый и разноязычный. Купцы из Мосула и Дамаска везли в земли крестоносцев ткани, пряности и рабов и возвращались с рулонами фландрского сукна, оружием и железной утварью, изготовленной в Ломбардии.
      До полудня караван двигался против солнца, вдоль бесконечных фруктовых садов. Волы тянули повозки в непривычном для рыцарей медленном темпе, так что командующий конницей брат Серпен дал команду перевести лошадей с рыси на шаг.
      Никто из путников, встречавшихся по дороге, на них особого внимания не обращал – франкские торговцы частенько проникали в эти земли и не были здесь редкостью. А если и находился любопытный караванщик, который с высоты верблюжьего горба начинал с удивлением разглядывать крытые возы, то, наткнувшись взглядом на киликийца, понятливо отводил глаза. Торговые люди этой нации были здесь не редкостью и, по своему христианскому вероисповеданию, предпочитали для охраны своих грузов нанимать латинских солдат.
      Когда солнце достигло зенита, Жак увидел огромную, уходящую вниз, цветущую долину, на дне которой сверкала водная гладь Галилейского моря.
      – Так это никакое не море, а просто большое озеро, – разочарованно пробурчал Робер, – таких морей и в Шотландии пруд пруди.
      – Может, Галилейское море и не так велико, как принято считать, – отозвался мастер Григ, – но для нас, христиан, оно имеет особое значение. Большинство апостолов, учеников Спасителя, были здешними рыбаками, и сам Иисус, перед тем как отправиться в Иерусалим, проповедовал именно в этих землях…
      – А вот и первые гости, – перебил киликийца Робер, который, слушая рассказ, по привычке, выработанной годами военных походов, не забывал все это время внимательно оглядывать окрестности.
      Снизу по дороге к ним навстречу скакал отряд в полтора десятка легких всадников в открытых остроконечных шлемах, с маленькими круглыми щитами. У каждого из них из-за спины выглядывал колчан, полный стрел. Братья-рыцари, все как один, опустили руки на рукоятки мечей.
      – Дайте команду остановить повозки, мессир, – произнес мастер Григ, обращаясь к Сен-Жермену, – я думаю, что смогу все уладить мирным путем.
      Караван остановился. Вскоре сарацины приблизились на расстояние в два десятка шагов и выстроились поперек дороги полукругом. Вели они себя вполне мирно – кривые сабли оставались в ножнах, а короткие луки в седельных колчанах.
      – Кто здесь старший? – крикнул сарацин, одетый побогаче своих спутников, явно их предводитель.
      Мастер Григ тронул поводья и двинулся ему навстречу.
      – Я устам Григ из Киликии, – спокойно произнес он, обращаясь к сарацину. – Я вольный каменщик и следую по своим делам. Каким негаданным счастьем я обязан тому, что такой доблестный витязь осчастливил мой скромный караван личной встречей?
      – Я эмир Алим аль-Талум, вы находитесь на моих землях, – косясь на мощную грудь Лаврентиус-Павла, произнес сарацин. – Ты не можешь ехать дальше вместе со своими джигитами, если они не правоверные. Отправь их туда, где нанимал. Теперь мои воины будут тебя охранять до самого Дамаска. И если ты будешь щедр, то мы не причиним тебе зла. Мало того, за дополнительную плату вы сможете помолиться у ваших капищ своим трем богам.
      Жак не сразу сообразил, что под «тремя богами» сарацин подразумевает Святую Троицу…
      – Вот фирман светлейшего султана Дамаска, – в ответ на слова эмира мастер Григ достал из правого рукава пергаментный свиток и покачал у самого его носа большой печатью, висящей на длинном шнурке. – Мой караван движется с его соизволения и имеет право на собственную охрану.
      – Эмиром Талума, который вы, неверные, называете Капернаумом, меня поставил сам султан Каира аль-Камил, – горделиво ответил Алим, презрительно косясь на печать. – Я не подчиняюсь бунтовщику из Дамаска, и этот твой фирман – мне не указ.
      – Врет, конечно, шелудивый пес, – прокомментировал его ответ Робер, который переводил разговор Жаку и Серпену. – Султаны Дамаска и Каира воюют друг с другом, так что они тут все, поди, вспоминают кто их сюзерен, в зависимости от того, что в данный момент принесет больше выгоды.
      – В таком случае, может, уважаемого эмира устроит другой фирман? – холодно осведомился мастер Григ, извлекая из левого рукава свиток потолще, на котором висела печать размером с маленькое блюдце. – Его мне выдал сам султан аль-Камил.
      – Если этого сарацинского осла не удовлетворит и сей пропуск, – пробурчал Робер, – то придется, наверное, нам, братья-рыцари, показывать наши собственные фирманы, – он красноречиво положил ладонь на перекладину меча.
      – Не кипятитесь, сир, – ответил Сен-Жермен, – эмират Талум простирается по всей мусульманской Галилее, до самого Бейсама. Нам нельзя обнажать оружия, если мы не хотим, чтобы наша миссия завершилась еще до того, как мы окажемся на той стороне заиорданских гор.
      На этот раз у эмира не нашлось никаких возражений. Поняв, что с этого каравана ему не удастся получить ни дирхема, Алим недовольно окликнул своих джигитов, огрел плеткой коня и, поднимая клубы серой дорожной пыли, понесся вниз по склону. Мастер Григ махнул рукой, и караван продолжил путь.
      – Не думайте, что эмир так легко отпустил богатую добычу только лишь потому, что у нас имеется султанская грамота, – пояснил мастер Григ. – Он рассчитывает напасть на нас во время ночевки в Капернауме или думает подстеречь где-нибудь в ливанских горах. Но мы его разочаруем. Наш путь лежит не в Дамаск, а в обход Галилейского моря, мимо Тивериады. Там, в Хаттине, нас уже ждет проводник, который знает все здешние места и проведет через болота на левый берег Иордана.

* * *

      Посланники свернули с главной дороги и двинулись в сторону Галилейского нагорья. Дорога – даже не дорога, а просто едва утоптанная немногочисленными путешественниками тропа – петляла меж холмов, то и дело открывая виды, один живописнее другого. Но если раскинувшаяся внизу водная гладь с прибрежными деревушками и парусами рыбацких лодок радовала глаз, то холмы, по которым они теперь проезжали, напротив, повергали в уныние. После разгрома христиан Саладином эти земли стали приграничной полосой, которую постоянно разоряли как христианские, так и мусульманские грабители, и обитаемые селения здесь давно превратились в безжизненные развалины. Жак с сожалением рассматривал плодородные и богатые, но заброшенные земли, на которых можно, наверное, выращивать виноград, который будет не хуже бургундского.
      Проводник – немногословный, хмурый галилеянин – ждал их в деревне Кефар-Хаттин, первом селении, где они встретили на улицах людей, а не одичавших коз. Солнце уже клонилось к закату, но приор Сен-Жермен не отдал команду на привал, а, к удивлению Жака и Робера, приказал двигаться дальше. Не успела деревушка скрыться из виду, как Сен-Жермен, оглянувшись по сторонам, приказал разбивать лагерь у дороги, напротив весело журчащего меж камнями ручья.
      Жак огляделся по сторонам, удивляясь, сколь неудобное место для ночевки выбрал их предводитель. Уходящая вниз долина легко могла укрыть от часовых приближение целой армии, а с противоположной стороны начиналась безжизненная каменистая возвышенность, увенчанная двумя одинаковыми холмами, которые напоминали рожки годовалого теленка, представляющие собой отличное место для засады. Сержант провожал взглядом опускающееся точно меж холмов кроваво-красное, дрожащее в горячем воздухе солнце, как вдруг у него за спиной раздался хрипловатый голос проводника, который начал что-то рассказывать на сирийском наречии.
      – Он говорит, – перевел стоящий рядом Робер, – что ему рассказывал об этом дед. Много лет назад, когда в эти места привел свои бесчисленные армии блистательный Саладин, к деревне подошло, сверкая железом, войско христиан. Они направлялись из Кудса в крепость Табария. Франки выстроились у подножия холмов, а Саладин окружил их с трех сторон.
      До ночи правоверные, не вступая в бой, медленно теснили христиан в сторону Хаттинских холмов. Но едва на землю опустилась ночь, воины ислама заставили жителей деревни таскать хворост и разложили с подветренной стороны большие дымные костры, которые доставили вашим рыцарям много страданий.
      Рано утром железная армада, где все – и кони и люди, отрезанные от воды, – жестоко страдали от жажды, двинулась сюда, к этому самому ручью. Христиане, не считаясь с потерями, пытались пробиться к воде, но султан Саладин поставил у них на дороге своих лучших воинов, и вскоре франки, выбившись из сил, стали отходить назад, собираясь наверху, пока не заняли вершины обоих холмов. Вскоре всех, кто остался в живых, окружили плотным кольцом всадники Саладина. Часть франков смогла прорваться сквозь окружение, бросив на произвол судьбы остальных. Правоверные по приказу султана ринулись вверх по пологим склонам, и там, наверху, началась кровавая беспощадная бойня. Она продолжалась весь день, а когда солнце начало клониться к закату, в седловину, бросая на ходу щиты и мечи, побежала толпа неверных. Они кричали от ужаса, и воины Саладина стреляли в них из луков. И только вот там, на холме, – проводник указал рукой на правый рог, над которым прямо на глазах исчезал последний кусочек заходящего солнца, – еще долго, очень долго, в окружении уцелевших рыцарей в белых плащах, стояла повозка, над которой возвышался большой деревянный крест. Когда крест, наконец, был обрушен на землю, вокруг него не оставалось ни одного живого христианина. Сразу после вечернего намаза мимо деревни, к шатру Саладина, конвоиры погнали толпу пленных, среди которых был и король франков, и его эмиры, и множество рыцарей…
      Жак слушал сирийца, затаив дыхание. После того как проводник замолчал, он увидел, что вокруг собрались все братья Святого Гроба.
      – Десять рыцарей, которые защищали каррочио – повозку с Честным Крестом, – в полной тишине произнес Сен-Жермен, – были братьями Святого Гроба во главе с приором. Все они погибли, выполняя свой рыцарский долг. Вступая в орден, я поклялся быть достойным чести и славы тех, кто сложил голову в Хаттинском сражении, и, видит Бог, я сделаю все, чтобы ее исполнить. Давайте же, братья, вознесем молитву за упокой их душ.
      Все присутствующие – рыцари, сержанты и слуги – вслед за приором опустились на колени, обратив свои взоры к почти неразличимым в опустившейся на землю ночи очертаниям страшных холмов.
      – Мы никогда не ходим наверх, – дождавшись, когда христиане завершат молитву, тихо сказал проводник, – и не пасем на них коз. Там бродят духи непогребенных воинов, а земля после каждых осенних дождей и по сей день смывает вниз щедрый урожай выбеленных временем костей. Но в каждую годовщину сражения мы собираемся в мечети и просим Аллаха, чтобы он простил неверных и дал им покой, потому что они храбро сражались, даже не имея надежды.