Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Не было бы счастья

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Туманова Юлия / Не было бы счастья - Чтение (стр. 13)
Автор: Туманова Юлия
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Мол, мы обе знаем, что такое мужская сила Ильи Михалыча.

Женьке стало противно.

— Извините, я пойду. Жаль, что мы друг друга не поняли.

— Вот именно, — осклабилась Рита, — вот именно, что не поняли. И хуже от этого будет только тебе, милочка! Ты вроде уже не первой свежести, могла бы кое-что соображать, реально на вещи-то смотреть! Кто он, и кто ты!

Оттого, что блондинка заговорила словами, еще недавно с болью звеневшими в Женькиной голове, стало совсем тошно.

Кто он, и кто ты?!

И куда подевалась уверенность, с которой Женя начинала разговор?! Господи, да она была убеждена, что поступает правильно и честно, и это придавало ей сил. Это и еще последние дни, каждое мгновение наедине с Ильей. И она чувствовала, что может свернуть горы, переплыть океан, взмыть в небо, если понадобится.

Она могла все. Еще пять минуту назад, пока Рита не раскрыла рот.

— Что ж, до свидания, дорогуша, — царственно кивнула «невеста».

Женька рассеянно попрощалась и вышла из бара. В голове жутко трещало, что-то ворочалось, скреблось, позвякивало. Боль проникала повсюду, мешая сосредоточиться.

Надо бежать отсюда. В свой темный коммунальный угол, в привычное одиночество, — бежать немедленно!

Трусиха, сказал бы папа.

Легко ему говорить! Мать хотя бы предупредила, что выходит замуж, и ему ничего не оставалось, как смириться.

А Женьку никто ни о чем не предупреждал. Ее попросту не учли, вот и все. Через пару дней Илья помирится с невестой, глядящей сквозь пальцы на невинные развлечения будущего мужа. Наверное, он уверен, что ему повезло с ней. Такая чуткость, такая вседозволенность дорогого стоит!

Женя злобно крутила в руках пояс халата, смутно мечтая, чтобы на его месте оказался Илья. Она бы с удовольствием свернула ему шею!

Впрочем… Чем он виноват, этот баловень судьбы? Она упала к нему под ноги, словно перезревшая слива, и странно было бы, если бы он не воспользовался этим обстоятельством, чтобы полакомиться.

Разве он обещал ей что-то?

Ему не пришло в голову честно сказать: «У меня есть невеста, но я так увлекся тобой, что забыл про нее. Давай не будем торопить события, я просто не хочу ничего от тебя скрывать».

Женька скривилась, представив, что он произнес все это. Как по сценарию мыльного сериала, где герои сначала просто любовники, а потом вдруг осознают свою великую страсть.

Ну ладно. Но ведь он мог сказать иначе. Ему следовало сказать! Он, черт подери, обязан был ее предупредить!

«Я собираюсь жениться, так что не принимай близко к сердцу то, что между нами происходит. Ты ведь взрослая девочка и все сама понимаешь!»

Она понимала только одно — решать за него, что надо делать, а чего делать не стоит, она не имеет права. Это все проклятое воображение, рисующее ей великолепные, неправдоподобные картины будущего.

Фантазерка ты, девочка, сказал бы папа.

Не витай в облаках, сказала бы мама.

Сними лапшу с ушей, велела бы Ираида Матвеевна.

* * *

Маринка ждала ее в холле, уже одетая и полностью освоившаяся в шикарной обстановке салона.

Женька обессиленно повалилась в соседнее кресло.

— Я тебя заждалась. Поедешь домой в халате? — усмехнулась Марина.

— Все возможно, — пробормотала Женя.

— Эй, ты в порядке? Или тот трактор еще дает о себе знать?!

Трактор?! Ах да, она же побывала в руках массажиста, а потом еще у кого-то, кто приводил в порядок ее лицо, волосы, тело.

Черт побери, найти бы таких специалистов в другой области, так сказать, параллельной. Чтобы поскребли щеточкой ее душу, смахнули пыль с мечты, хорошенько отпарили сердце, и оно бы — легкое, обновленное, — забилось в непривычном ритме праздника.

Ну да, поди найди таких волшебников!

— Жень, ты чего? До сих пор в себя не придешь? — насторожилась Маринка, не дождавшись ответа.

Женька помахала рукой в воздухе: с ней все нормально, только говорить трудно.

Недавно она ощущала себя королевой и будто невесомо парила в воздухе, и не было в теле ни единой целой косточки, — только музыка. Сейчас она тоже звучала — траурный марш или что-то вроде того.

Жаль, что эйфория так быстро улетучилась. Последствий чудодейственных процедур Женька уже не ощущала и даже удивилась слегка, заметив, как радостно светится Маринкино лицо.

Вот кому салон красоты пошел на пользу!

Женя внезапно увидела, что Марина совсем преобразилась. Привычную прическу «а-ля — только что с сеновала» сменили крупные каштановые волны, блестящие и гладкие. Выяснилось, что имеется лоб — наивный, четко очерченный, еще розоватый после сауны и бассейна. К тому же появились жизнерадостные губы, сияющие карие глаза, ровный маленький носик, обычно рассеянно сморщенный, а теперь элегантный и премиленький.

И стало очевидно, что она — сестра своего брата. До сих пор Женька не замечала их сходства.

— Классно выглядишь, малая, — сказала она, не в силах больше копаться в нагромождениях собственных мыслей.

— Спасибо, ты тоже, — хихикнула та, — стоило потерпеть немного ради такого, правда? И вообще, как это я раньше была такой дурой, что отказывалась сюда приходить? Представляешь, меня в бассейне три раза пытались склеить, а потом еще в лифте.

Малая и есть! Женька хмыкнула, добродушно щелкнув ее по носу.

— Ну ладно, — забавно сморщилась Маринка, — иди одевайся, а я пока вызову такси.

Женя послушно отправилась в раздевалку, и тут затрезвонил мобильный. Марина с полным соответствием своей новой внешности неторопливо выудила телефон из сумочки и томно мяукнула:

— Слушаю вас.

— Это ты, что ль, малая? — удивился Илья. — Чего у тебя с голосом?

— Его отмассажировали, — хрюкнула она, — ты что звонишь?

Илья посопел, раздумывая.

— Вы еще красоту наводите?

— Уже навели. Собираемся в магазин за косметикой.

— Подождите, я тут недалеко, освободился, понимаешь, неожиданно, сейчас подъеду.

— Зачем? — не поняла Марина.

— Подвезу вас. Давай, диктуй адрес.

Она недоуменно посмотрела на трубку, словно это она говорила глупости.

— Слушай, а как ты понял, что недалеко, если адрес не знаешь?

— Отстань! Говори, куда ехать!

Глава 16

Ярость искала выхода, и Женька непростительно издевалась над продавщицами в «Арбат-Престиже». А вот не надо было меня сюда тащить, мстительно думала она, исподтишка посматривая на Илью, который скучал у витрины с духами.

По дороге сюда он несколько раз пытался с ней заговорить, воспользовавшись тем, что сестра задремала, утомленная длительными косметологическими процедурами.

— Не трогай меня, — шипела Женька, задвинувшись подальше в кресло.

Ее трясло.

Он с самого начала жутко нравился ей, и с самого начала она знала, что с ним ничего не светит. Так выразилась белобрысая дамочка, но Женька и сама это понимала. И все же она рискнула, вряд ли сознательно, скорее, пробираясь на ощупь в темное сверкающее волшебство его мира. Сбивая в кровь коленки, впиваясь ногтями в пустоту, она не останавливалась, а шла дальше.

Зачем, идиотка?!

Она зашла так далеко, что теперь не вспомнит дороги назад, и на веки вечные обречена болтаться между тем, что случилось, и тем, что могло случиться, если бы не…

Таких «не» было великое множество, и их полный список крутился в голове по кругу и заставлял корчиться от беспомощности, и плечи под его тяжестью горбились, словно у пенсионерки.

— Жень, — окликнул Илья, когда она в сотый раз услала продавщицу на склад искать помаду серо-буро-малинового оттенка.

— Жень, давай просто купим все скопом, и хватит мучиться!

— Это ты меня сюда привез! — она ткнула его в грудь кулаком. — А теперь не путайся под ногами!

— У тебя плохое настроение? — озабоченно осведомился он.

Словно был ей внимательным и нежным супругом вот уже двадцать пять лет! Как только у него язык поворачивается говорить с такой правдоподобной заботой?! Как только он смеет глядеть на нее так ласково!

Женька отвернулась, но его ладонь тяжело легла на плечо и развернула ее обратно.

— Чего тебе надо? — злобно выплюнула она ему в лицо.

— Что с тобой, а?

— У меня случаются припадки. Время от времени, — с холодной любезностью доложила Женя. — Я тогда кидаюсь на мужчин и готова порвать их в клочья, особенно, если они такие кретины, как ты!

— Да что случилось, в конце концов?! — рассвирепел он.

— Ничего, — внезапно успокоившись, выдохнула она, — ты просто меня раздражаешь.

Илья ушам своим не поверил. Прозвучало вполне искренне, а в голове не укладывалось.

Раздражает, значит?

Он ее раздражает, вот как!

С утра она щебетала, как птичка, и ластилась к нему, и ходила за ними по пятам, пока весь дом не проснулся, и смотрела, как он бреется. Илья ловил в зеркале ее взгляд и слышал, как мгновенно сбивается со спокойного ритма сердце, ликующе, невпопад разгоняя кровь туда-сюда.

Он даже подумывал совсем не ехать в офис. В конце концов, совещание можно закончить потом, лет через двести. Когда они немножко устанут. Не друг от друга, а обессилев от собственных желаний.

Но внезапно ему становилось страшно. Как накануне утром, когда он сбежал, тихонько выбравшись из ее объятий.

Не стоит торопиться, не стоит, уговаривал его этот страх и гнал из дома подальше, на свободу.

К обеду Илья затосковал так, что впору было кидаться на стенку или начать колотить офисные стаканы об пол. Коллеги, казавшиеся раньше милыми людьми, теперь злили до икоты. Он едва сдерживался, чтобы не заорать благим матом, заглушая их глупые, никчемные споры.

Часам к четырем он сдулся, словно воздушный шарик. Опустошенный, смотрел на часы и уговаривал стрелку двигаться побыстрей. Потом его осенило. Он вышел вроде бы покурить, набрал мобильный сестры и снова, не досовещавшись, не додумав свои тяжкие думы, не допив горький кофе, бросился навстречу желанной неизвестности.

Ну да, он не знал точно, зачем приперся в салон красоты, а оттуда повез девиц в магазин. Было абсолютно ясно, что заняться тем, чем хотелось заняться больше всего на свете, в магазине не удастся.

Тогда что?

Куда его понесло?

Просто смотреть на нее было очень тяжело. Все время тянуло прикоснуться, погладить, обхватить и не отпускать.

Зря он приехал.

А теперь еще вот это: «Ты меня раздражаешь!»

От бессильной ярости он играл желваками и всерьез подумывал, не треснуть ли ей хорошенько по заднице. Чтобы опомнилась. Чтобы заткнулась и бросилась его целовать. Чтобы смотрела, как утром, когда под ее взглядом он обмякал и плавился от нежности.

Это были опасные мысли, расслабляющие и не дающие ни единого шанса на разумное решение проблемы. Хотя, разве у него есть проблема? Гневные молнии в изумрудных глазах — это не проблема, это беда прямо. Вроде землетрясения, когда ничего нельзя поделать, кроме как спасаться бегством.

Снова бегство… Илья сжал кулаки, уставившись ей в лицо с упрямой надеждой. Что еще за дела?! Не будет он больше бегать!

— Поехали домой, — проскрежетал он, дрожа от негодования.

Ему бы только добраться до постели! Там посмотрим, что за внезапное раздражение охватило бедную сиротку!

— Я еще не все купила, — отрезала Женька, не глядя на него, — и Марина пока не выбрала…

Он сжал ее подбородок, заставил посмотреть ему в глаза, и Женя осеклась на полуслове.

— Я сказал, поехали домой, — повторил Илья, не повышая голоса, хотя очень тянуло гаркнуть на всю Москву.

Она не поняла, что случилось. Просто стало очевидно, что ослушаться его нельзя. Темный взгляд не сулил ничего хорошего, но и угрозы в нем не было, только мрачная уверенность в собственном превосходстве.

Никому она не позволяла командовать собой.

А он и не спрашивал ее позволения.

* * *

Надо было уносить ноги. Это следовало сделать еще в салоне красоты. Нет, еще раньше — пару дней назад, когда ей вздумалось, что здесь она будет в безопасности.

Остолопка!

По мере того, как они приближались к дому, паника стремительно нарастала. Женька готова была выпрыгнуть из машины на ходу, лишь бы никогда не встречаться больше с глазами, в которых бушует чужая, неизведанная галактика.

Ей не справиться с этим.

Его мир никогда не станет ее.

Он просто будет править, достаточно одного взгляда, чтобы законы, привычки, пристрастия Женькиной вселенной раз и навсегда забылись, посторонившись перед устоями его святейшества.

Черт, как же глупо!

Как она могла так вляпаться?!

Вдруг Женя почувствовала его пальцы на своей ладони и судорожно вздохнула, вскинув взгляд на любимое лицо. Его профиль был невозмутим, Илья внимательно смотрел на дорогу.

«Ну вот, так и будет всегда. Вернее, так будет еще немного, пока ты ему совсем не наскучишь».

Значит, остается ждать, когда прозвучит приговор?

А если все-таки сбежать? Вернее, удалиться с достоинством, сохранив остатки гордости и держа королевскую осанку. Иначе через некоторое время придется уползать в нору зализывать раны, и никакого к лешему достоинства не останется.

* * *

Это был самый отвратительный вечер из всевозможных отвратительных вечеров.

За всю дорогу она произнесла три фразы: «Не хочется!», когда он ей и Маринке предложил перекусить где-нибудь. «Мне все равно!», когда он вежливо осведомился, устраивает ли ее радио, которое он настроил. И еще что-то вроде «пошел к черту», произнесенное разъяренным шепотом, когда он накрыл ладонью ее пальцы.

Ему удалось перехватить ее во дворе, выждав, пока Маринка скроется в доме.

— Ты можешь толком сказать, что случилось? — стараясь изъясняться спокойно, выпалил Илья.

— Ничего. Просто не трогай меня.

— С каких пор тебе это не нравится?

Она с силой отпихнула его, едва не впечатав спиной в сосну, и, прихрамывая, бросилась бежать. Илье понадобилось несколько минут, чтобы отдышаться и понять, что жизнь его кончена.

Оставшийся вечер он следил за ней мрачным взглядом, уже не предпринимая попыток остаться наедине. И каждый раз он видел в зеленых глазах только усталость.

И пронеслось в голове отчаянное: «Быть может, правда, раздражаю?!»

Тогда все.

Он чувствовал себя псом, которого поначалу любили и баловали, а потом посадили на цепь и забыли о его существовании. Сколько угодно он мог бы доказывать свою преданность, бдительно кидаясь на прохожих, подавать тапочки, любовно заглядывать в глаза, сдержанно выть на луну, стараясь не побеспокоить хозяйский сон. До него никому не было дела.

Черт возьми, и пугало не только это!

Собственная уязвимость, когда он смотрел на Женьку, когда просто думал о ней, страшила еще больше. Это было совсем незнакомое чувство, смутное, но очень болезненное, и Илья понятия не имел, что оно значило, и что с ним делать.

Как хорошо, что я не влюблен, хмуро думал он, встречаясь с изможденным крыжовенным взглядом.

Иначе вообще труба.

Уснуть ему не удалось. Быть может, оттого, что в нескольких метрах, в соседней комнате, жила ее бессонница. Несколько раз он решительно поднимался, выходил в коридор и застывал перед дверью, за которой его не ждали. Он был уверен, что она не спит. И больше всего на свете ему хотелось войти, во что бы то ни стало добиться от нее объяснений или без всяких разговоров схватить в охапку, зацеловать обиженные губы, горькие складки у рта, печальный подбородок, лоб в усталых морщинах.

Но он не мог.

Тот самый страх держал его на месте лучше любой цепи. «Оставь все, как есть. Отступи. Уйди в тень и смирись. Через пару дней она исчезнет из твоей жизни, и все встанет на свои места. А независимость, которую ты так ценишь, останется с тобой».

Он стоял у двери, и кулаки сжимались сами собой от бессильной ярости.

Он знал, что поступает правильно, она первой пошла на попятную, и самым верным, единственно верным решением было подыграть ей, легко улыбнуться, пожалеть с умеренной грустью, что «все так быстро закончилось!»

Закончилось, не начавшись толком.

Это начало никуда бы не привело, успокаивающе прошелестело в голове.

Ну да, все правильно, глупо надеяться на чудо. Даже пытаться не стоит.

Глубоко, под сердцем что-то саднило, тихо постанывая, и от этого стона всего его лихорадило. Будто бы он оставил друга в беде, на верную гибель. Будто бы предал самого себя. Будто бы прошел мимо голубя с подбитым крылом, близко прошел, так что увидел в маленьких глазах беспомощность и смиренную вселенскую тоску.

Хлесткая энергия подрагивала на кончиках пальцев, билась в горле, барабанила в виски, и стоять на месте было невозможно, и идти было некуда.

Илья спустился в кабинет, толком не зная, чем может помочь работа. Но надо было что-то делать, а лучше всего в этой жизни он делал свою работу. Он включил светильник и достал папки. Разложив бумаги, открыл окно в предрассветный июнь, и целую вечность бездумно перебирал страницы, и его тяжелые вздохи сливались с шепотом ветра, с дыханием сосен, с угрюмым ворчанием неба на горизонте.

Будет дождь, подумалось равнодушно.

Будет дождь, и деревья согнутся от влаги, Данька станет измерять глубину луж во дворе, мама будет ворчать, а бабушка испечет плюшки со сметаной. Нет ничего лучше, чем пить чай с плюшками у камина, когда за окном идет дождь, так она говорит.

А потом распахнутся шторы облаков, и солнце выставит наружу алые бока и оботрет листву, и смахнет капли с крыш.

Всему свое время — и прослезившемуся небу, и солнечным улыбкам.

Только времени для чудес не хватает.

Что ж, ему грех жаловаться, волшебные превращения и сказочные герои были в его детстве. Тогда все казалось диковинным, и беспричинная радость не покидала душу ни на секунду.

Чего это он вспомнил о детстве? Только старикам дозволительны путешествия в такое далекое прошлое. А ему надо думать о настоящем.

Прочитать все-таки бумаги, прикинуть план действий, составить речь, просчитать ходы соперников. Это всегда было увлекательно. Теперь приходилось заставлять себя, словно на экзаменах, когда нужно прочитать тысячу и одну скучную лекцию и мысленно повторять: «А что? Очень даже интересно!»

Солнце уже вымазало верхушки сосен перламутром, когда вдруг в кабинет кто-то робко постучался.

Илья сдвинул очки на нос и несколько секунд пялился на дверь в глубокой прострации.

— Я войду? — заглянула Женька, — я на минутку, не буду тебе мешать, — слегка продвинулась она.

На ней был привычный уже халат, из-под которого торчало нечто кружавчатое, розовое.

— Входи, чего там, — разрешил Илья и, стащив очки с носа, принялся сосредоточенно грызть дужку.

Розовые кружева напомнили о том, что ночь прошла совсем не так, как хотелось.

— Я зашла к тебе, а тебя нет, вот и догадалась, что ты здесь, — зачем-то пояснила Женя.

Он кивнул на диван.

— Присаживайся.

— Спасибо. Мне надо с тобой поговорить.

— Говори, — Илья пожал плечами.

— Извини, что я нагрубила тебя сегодня вечером.

— Вчера, — поправил он.

— Что?

— Это было вчера. Я не понял, ты хочешь попросить прощения, потому что была груба или потому что врала?

Она старательно отводила взгляд. Черт возьми, он не может разговаривать с человеком, когда тот не смотрит ему в глаза!

Поэтому Илья встал, придвинулся к ней вплотную и взял ее лицо в ладони.

— Посмотри на меня.

— Я смотрю, — быстро проговорила она и снова покосилась в сторону, — о чем это я тебе соврала?

— Ты сказала, что я тебя раздражаю. И еще тебе не нравятся мои прикосновения. Кто ты после этого, если не маленькая лгунья?!

Он произнес это с таким бешенством, что ее передернуло от страха. Но смолчать в ответ она не могла. Вырвавшись, Женька забилась в угол дивана и бросила оттуда:

— Ты сам лжец!

— Я не врал тебе ни единого раза!

— Ты просто умалчивал правду, — скривилась она. Илья потер виски и опустился на другой край дивана.

— Какую правду?

— Не важно. Теперь не важно. Все равно бы у нас ничего не получилось, — вырвалось у нее.

Она не знала, зачем пришла к нему, зачем не спала всю ночь, зачем сейчас не смотрит на него и говорит глупости, в глубине души все еще надеясь, что он бросится разубеждать ее, поклянется в вечной любви, и тогда все станет ясно и понятно.

Но так бывает только в детстве. Там, где черное и белое не имеют никаких оттенков, там, где радость и горе взахлеб, без оговорок, а будущее четко определено и носит название «прекрасное далеко».

Каких гарантий она ждала? Какие слова жаждала услышать?

Да никаких, вот в чем парадокс.

Больше всего на свете ей хотелось уткнуться лицом в его ладони и задохнуться от счастья. Навсегда или на мгновение не имело значения.

Тогда почему в голове мутится от слез, и сомнения рвут душу в клочья?!

Женька встала и высунулась из окна, жадно заглатывая утренний, прохладный воздух.

— Наверное, будет дождь.

— Может, еще и не будет, — торопливо сказал Илья.

Так и подмывало спросить, с чего она решила, что у них не получится и что конкретно не получится.

Нельзя. Слишком опасно. Он давненько не вел таких разговоров, если точнее, — никогда, — и был совершенно неподготовлен к ним. Безоружный, уязвимый, — разве он мог себе это позволить?!

Адвокат Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. Уместная импровизация приносила свои плоды и выручала не раз.

Циник Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. В постели с девицами время от времени он вступал в беседу и с успехом поддерживал любые темы, и это было легко и ничего не значило.

Зануда Илья Михалыч Кочетков, пожалуй, мог. И гнул бы свою линию до последнего, в надежной кольчуге, при забрале не страшно упорствовать.

А сейчас попросту нельзя. Риск — благородное дело, если это оправданный риск. Илья твердо знал, что рискует чем-то большим, чем несколькими днями, которые они могли бы прожить вместе, в одной постели, на одной волне.

Он кожей чувствовал ее ожидание и с досадливой угрюмостью смотрел в напряженную спину, понимая, что изменить ничего невозможно. Ей нужно что-то, чего он не в силах дать. То ли потому, что не умеет давать, то ли потому, что сам боится остаться ни с чем.

Думать об этом было противно.

А не думать — трусливо.

Вообще-то, Илья считал, что давно смирился с тем, что он далеко не храбрец. Уговорил себя принять данный факт, как неизбежность. Если тебе тридцать шесть, за плечами всегда найдется нечто пугающее, опасное, просто неприятное, что в будущем ты старательно обходишь за тысячу километров, от чего прячешься за циничной ухмылкой и легкомысленными, ничего не значащими фразами.

У него виртуозно это получалось.

И только в редкие минуты откровений он признавал, что эта страусиная тактика из обычной защитной реакции превратилась в стиль жизни.

Чего ради сейчас рисковать всем, что долгие годы служило ему опорой и утешением? Независимостью. Свободой выбора, когда в любой момент можно уйти и жить, как прежде, без сожалений, без полынной горечи во рту, без окаменевшего в сердце разочарования.

С ней он будет другим, он уже другой, и это странно, а он так не любит странностей!

— Та женщина в аэропорту… Рита… она много для тебя значит? — не оборачиваясь, спросила Женька.

Так в этом все дело?!

— Нет, — ответил он.

Голос дрогнул от внезапного облегчения и одновременно от нахлынувшей злости. Стало быть, она уже взялась его контролировать? С какой стати, позвольте? Или это ревность? Но почему, по какому праву?

Все так запуталось, и ему даже в голову не пришло, что ревновать можно без повода и без прав.

— Нет? — переспросила она, повернувшись. В ее глазах он увидел только недоверие.

— А что, это так важно? — спросил Илья, разозлившись окончательно. — Я спал с ней, вот и все.

— Да?! — она отшатнулась. — Со мной ты тоже спишь, вот и все.

— И что тебя не устраивает?

Ее лицо некрасиво передернулось, словно сдавленное на миг чьей-то невидимой рукой.

Она сейчас уйдет, понял он мгновенно.

— Малая, послушай, я…

— Не называй меня так, — зрачки ее угрожающе сузились, — не смей, понял?

Илья вытер вспотевшие ладони о брюки.

— Я не хотел так говорить. Про то, что я просто сплю с тобой. Это неправда.

— А что правда?

Она загоняет тебя в тупик, панически заверещал кто-то внутри него. Ей нужно все и сразу, а так не бывает. По крайней мере, с тобой точно не бывает. Ты не умеешь. Ты не знаешь. Ты не хочешь этого, ведь тебе есть, что терять. Вспомни, — твоя свобода. Ну, вспомнил?!

— Жень, послушай, прошло еще слишком мало времени…

— Слишком мало для чего? — тут же спросила она, мысленно четвертовав себя за это.

Илья тряхнул ее за плечи, делая больно.

— Да перестань ты меня перебивать, балбеска малолетняя! Тебе двадцать лет, у тебя вся жизнь впереди! Это сейчас тебе кажется, что я — мужчина твоей мечты, а завтра выяснится, что ты предпочитаешь блондинов или кого помоложе!

— Перестань меня трясти! — завопила она. — Мне плевать на блондинов!

Он не слышал. Он раскачивал ее из стороны в сторону и надрывался:

— Ты забудешь, ты молодая, красивая, смелая, у тебя получится забыть. А что стану делать я?!

— Отпусти меня, трус несчастный! Что он будет делать? Почему я должна об этом думать? Я тебя люблю и хочу быть с тобой, но решать, что тебе делать со своей жизнью, я не собираюсь! Это твоя жизнь, понял?!

И тогда Илья разжал пальцы, в тот же миг осознав с отчетливой ясностью — она не права. Его жизнь уже не его. В ней слишком много изменилось, чтобы считать ее прежней, принадлежавшей ему безраздельно, когда только от него зависело, когда, почему и зачем.

Теперь — нет.

Женщина, которую он обнимал в постели, с которой смеялся, как школьник, за столиком в кафе, которой выбирал платья, предвкушая, как хороша она будет без них, — эта женщина теперь наравне с ним в его жизни.

Хочется ему этого или нет, никто не спросил.

К счастью ли, к беде ли это, он не знает.

— Давай целоваться, — вдруг сказала Женька.

— И кузюкаться по-взрослому? — криво усмехнулся Илья.

Она кивнула и с жалостливым вздохом прижалась к его губам. Прохладные пальцы пробрались под его рубашку, и почему-то стало жарко. За секунды он взмок с головы до пят, и даже внутри забурлил влажный, огненный шквал.

Илья запихнул ее на стол, попутно избавляя от халата, под которым обнаружилось что-то еще, тонкое и скользкое, наверное, шелковое, что под его нетерпеливыми руками немедленно затрещало.

— Красивый был пеньюарчик, — почтила Женька его память срывающимся шепотом.

— Это ты красивая, — хотел возразить Илья, но забыл и только невнятно зарычал, заново узнавая ее тело, ее запах, ее движения навстречу ему.

Все просто, проскользнула последняя внятная мысль.

А потом миру стало тесно и горячо в привычном обличье, и, взорвавшись каскадом огневеющих искр, обломки его рухнули в небытие, чтобы спустя мгновения возрожденная вселенная засияла неведомым, безмятежным, чарующим светом.

И — было или только почудилось — багряные всполохи солнца, насквозь пробивающие густые тучи, звонкая оголтелость дождя, несовершенство и всемогущество этого дня, этой секунды, всей жизни.

* * *

— Мне что-то колет в бок, — сообщила Женька, неподвижно раскинувшись на столе.

— Это мои бумаги, — важно откликнулся Илья, пристроившийся рядом на боку.

— Разве бумаги колются? — вяло удивилась она.

— Всякое бывает, — философски заметил он и, захватив ее обеими руками, придвинул к себе поближе.

Она недовольно завозилась.

— Может, на диван переберемся, а? — через некоторое время предложил Илья, не делая никаких попыток сдвинуться с места.

Женька шумно вздохнула и без особого энтузиазма выразила надежду, что спустя лет сорок, быть может, сумеет одолеть это расстояние. Он почувствовал, как на лицо наползает идиотская, блаженная улыбка.

— Так есть хочется!

— И пить, — добавила Женька.

— Покурить бы.

— Ты же не куришь.

— Ага, не курю.

Они одновременно подняли головы и хихикнули, глядя друг на друга шальными, голодными глазами.

— Ты что? — встрепенулась Женя. — Я больше не могу.

— Я тоже, — с некоторой досадой признался он, — а так хочется…

— Илюш, успокойся, — нервно сглотнув, пролепетала она, — давай пойдем на кухню, перекусим, кофе попьем.

Он часто дышал, уткнувшись носом в ее макушку. От ее волос славно пахло лесными травами, ветром, радугой. Во всяком случае, он думал, что радуга пахнет именно так.

Ему было трудно оторваться от нее.

Ноги отяжелели, свешенные со стола, рука, на которой лежала Женька, затекла и как будто поскрипывала изнутри. Голове было холодно лежать на мокром от дождя подоконнике.

И вообще проблематичным казалось дальнейшее существование скрючившись на разных предметах мебели, совершенно не приспособленных для безумства тел и душ.

— Пойду принесу тебе воды, — собравшись с силами, пообещал Илья.

— Иди.

— Иду.

— Ну иди, иди, — она нетерпеливо поерзала и выудила из-под попы какую-то скомканную картонку.

Илья резко сел.

— Ни фига себе, — он присвистнул и вырвал картонку у нее из рук, — Жень, ты что — йог?

— Почему это? — насторожилась она, приподнявшись на локтях.

— Ты полчаса лежала на коробке со скрепками! Вернее, не лежала, а скакала!

— Прям уж полчаса! Минут десять, не больше, — снисходительно улыбнулась она, — и я не скакала!

— Полчаса! — упрямо надулся Илья. — Еще как полчаса! Еще как скакала!

И быстро чмокнув ее в порозовевший от смущения нос, он вскочил с намерением отправиться на кухню за водой. Не тут-то было! Раздался подозрительный треск, потом грохот, и Илья Михалыч Кочетков — тридцатишестилетний адвокат, циник, зануда, хладнокровный и здравомыслящий человек, — оказался лежащим плашмя на полу в собственном кабинете. У его ног валялись джинсы, которые он забыл стянуть окончательно и которые секунду назад стали помехой его стремительного движения.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16