- Знаю, от нас несет далеко не ароматом... Но это не наша вина.
      - Понимаю. Тебе сколько лет?
      - С четырнадцатого сентября пошел пятнадцатый.
      - Бедняжка! Очень тебе сочувствую. Через полчаса вы будете у меня дома и первым делом хорошенько помоетесь. Уже, - сообщила она, выглянув в окно, ребята, которых я отобрала, садятся в автобус.
      Через четверть часа черный, сверкающий лаком лимузин доставил их к особняку на какой-то штрассе в центре города.
      Встретить маму выбежал крепыш лет семи, сопровождаемый прилично одетой девушкой не старше двадцати. В малыше Марта без труда узнала внука Отто с фотографии, а в няньке предположила близкую родственницу - Ирма назвала ее Гретхен, что по-русски значило бы ласковое Греточка.
      Сынишка Ирмы сразу же проявил живой интерес к гостям, уже в прихожей засыпал вопросами и не пожелал с ними расставаться. Мать, выходя с Гретхен в другую комнату, разрешила ему остаться.
      Дав, видимо, необходимые инструкции, хозяйка укатила снова, а гостям тут же было предложено пройти в ванную. Грета крайне удивилась чистому выговору Марты и еще больше - когда этот кнабе оказался медхен. Приготовила для нее ванну первой и сама же помогла соскоблить застарелую грязь.
      После помывки гости были облачены в халаты. Для Марты, кроме того, нашлись кружевные рейтузы и бюстгальтер, по всей вероятности, из гардероба Греты, но пришедшийся ей впору. Надевая его, не забыла про талисман. Поцеловав его и произнеся шепотом: "Милая моя линзочка, светлая память о комиссаре, спасшем нам жизнь, и дорогой андрюшин подарочек! Спасибо тебе - и в этот раз ты выручила нас от беды".
      - Что мне делать с вашей одеждой? - спросила Грета. - Там, наверное, вшей полно... Может, все это выбросим?
      - Не знаю, как у Андрэ, но у меня их не должно быть. По крайней мере, я не чувствовала, чтоб беспокоили. А что с нею делать - спрошусь у брата.
      - Не вздумайте! - запретил "брат". - Она может еще нам пригодиться. Прокипятить, на всякий случай, не помешает. Не забудь только про марки. Слушай, отдай их ей, нехай купит нам что-нибудь заместо халатов.
      Марта вспомнила, что сегодня у ее возлюбленного день рождения и надо бы заодно купить ему какой-нибудь подарок. Сказала об этом Грете. Та, приодев "сестру", пригласила с собой и ее. Оставив Максика с "дядей Андрэ", они отправились в находящийся поблизости магазин.
      - Купили необходимое для нас обоих, Максику сладостей, а Грете золотые сережки. И еще - тебе подарок. Угадай, в честь чего?
      - Сегодня что, уже пятнадцатое октября? Я и забыл совсем! И что же это такое?
      - А вот, - вручила она складной ножик в перламутровой оправе. - Думаю, тебе понравится.
      - Ух ты! - обрадовался он подарку. - Два лезвия, и острые, как бритва! И еще ножнички и швайка. Ну, это тоже может понадобиться. Спасибо, очень классная вещичка! И на все это хватило денег?
      - Еще и остались. Тут все дешево и чего только нет!
      Тем временем Грета, приставив серьги к мочкам ушей, вертелась у зеркала, любуясь драгоценными безделушками.
      - Нравятся? - видя, с каким восхищением рассматривает она приобретение, поинтересовался Андрей.
      Вместо короткого "да" Грета выдала целую тираду, из которой он ничего не понял.
      - Она сказала, - пояснила Марта, - что давно мечтала об этих сережках, но они дорогие, поэтому стеснялась просить брата о таком подарке; что у нее еще и уши не проколоты, но теперь она переборет боязнь и завтра же посетит салон красоты.
      Благодаря компанейскому характеру Марта еще до похода в магазин успела завоевать симпатии Греты, а заветные сережки сблизили их еще больше: Андрей заметил, что вели они себя, как близкие подруги.
      Накормив их, хозяйка попросила ее помочь "состряпать что-нибудь на ужин", и они отбыли на кухню. Предоставив возможность Андрею совершенствовать свой немецкий выговор с помощью Максика. У малыша лексикон был богаче не на много, но зато пользовался он им гораздо увереннее. Произношение же "онкель Андрэ" вызывало у него заливистый смех.
      К приезду взрослых хозяев, появившихся, по словам Греты, раньше обычного, ужин был готов, и разговор на интересовавшую всех тему начался прямо за столом.
      - Ну, давай, расскажи нам пообстоятельней, где и как вы познакомились с нашим отцом, - начал Курт тоном, в котором отчетливо сквозили нотки недоверия, если не сказать больше. - Но учти: без лжи и фантазий! Это может обернуться для вас неприятностями...
      - Курт, зачем ты так!.. - упрекнула супруга. - Уж не заподозрил ли ты в них большевистских шпионов?
      - Извини, Ирма, но очень уж все это выглядит подозрительно...
      - Ты же еще ничего...
      - Как-то странно получается, - не дал он ей договорить: - ехали в Германию на заработки - так, по крайней мере, считали их родители - и при этом снабдили такой суммой в марках... Или сестра сказала мне неправду?
      - Я объясню, откуда у нас эти деньги, - отвечала Марта без тени растерянности. - Позвольте рассказать все по порядку.
      Хозяин промолчал, и не только, видимо, потому, что как раз отправил в рот кусок бифштекса; а она продолжила:
      - Начну с ответа на "где". Случилось это недалеко от города Краснодара. Слыхали о таком?
      - Разумеется. Продолжай.
      - К середине августа мы оказались в оккупации. А через месяц на железнодорожной станции, вблизи которой мы с ним, - кивнула в сторону Андрея, без стеснения уплетавшего все, что подсовывала ему Грета, - тогда жили, ваши сформировали состав из десятка вагонов, груженных зерном, картофелем и еще не знаю чем. Как узнали мы позже от вашего папы, продовольствие предназначалось для нужд армии в тех местах; мы же сперва думали, что для отправки в Германию.
      - Вы - это кто: ты и твой брат? - потребовал уточнить Курт.
      - Не только: в вагоне нас было около тридцати человек.
      - Ты что-нибудь понимаешь? - бросив взгляд на жену, Курт нервно отложил вилку и нож, с помощью которых управлялся с бифштексом.
      - Да, я, извините, немного забежала вперед, - спокойно поправилась рассказчица. - Сейчас поясню. Но сперва хочу снять грех с души.. Я вам, посмотрела в глаза Ирме, - сказала, что мы с Андрэ брат и сестра, но это не так... Просто мы с ним были соседи и давно дружим. И так получилось, что последнее время он остался жить на хуторе - это небольшое, в несколько десятков дворов поселение - а мы с мамой и дедушкой переехали в большую деревню, километров за семь. Четырнадцатого сентября он пришел к нам, чтобы поздравить меня с днем ангела. А на другой день, когда я пошла его проводить, мы попали в облаву, устроенную властями, чтобы набрать подростков. Нас и еще около трех десятков мальчиков и девочек взяли на рынке, отвезли на железнодорожную станцию и там заперли в пустом вагоне. Затем этот вагон поставили впереди паровоза, а с боков метровыми буквами написали слова "ДЕТИ". Теперь понятно?
      - Продолжай, - кивнул Курт.
      - Сделали это для того, чтобы обезопасить состав от партизан: командование было уверено, что из-за детей партизаны - я слышала это своими ушами - не пустят его под откос...
      Словом, Марта подробно и правдиво, как того и требовал хозяин, рассказала то, что известно читателю по первой части романа. Опустила лишь случившееся с тремя девочками: язык не повернулся говорить о таких постыдных вещах.
      Вслух не реагируя на услышанное, Курт больше "каверзных" вопросов не задавал, и у нее скаладывалось впечатление, что удастся развеять его сомнения и недоверие. Умела сдерживать эмоции и Ирма; не умела делать этого только Грета. По натуре впечатлительная и справедливая, она то гневно отзывалась о своих соотечественниках, то ругала партизан, то тут же их хвалила или оправдывала действия; брат к этому относился спокойно, по крайней мере, внешне.
      Гуманный поступок деда, напоившего заложников водой и поделившегося хлебом, она горячо одобрила, добавив:
      - Наш дедушка - добрейшей души человек! За это и бережет его бог в этой вашей страшной России.
      Услышав, что в свинцовом ливне за каких-нибудь пару минут от партизанских пуль полегло столько народу, большинство которых - ровесники деда, она, всхлипывая, пожалела:
      - Бедные!.. За что, спрашивается?..
      Убийство по приказу комиссара тяжелораненых вызвало гнев:
      - Негодяй! Разве ж это по-человечески?..
      Гнев вскоре уступил место уважению - после того, как он и его подчиненные обошлись с дедом более гуманно:
      - Не такие уж они и звери, как нам тут внушают!
      Подробно остановилась Марта и на допросе в каптерке, где Отто рассказал о своем коммунистическом прошлом. Для нее важно было выяснить, действительно ли зять исполняет свои гестаповские обязанности только в силу необходимости подчиняться сложившимся обстоятельствам. Но Курт свои чувства не афишировал. Лишь однажды, услышав, что Отто сообщил о его принадлежности к гестапо, заметил:
      - Этого можно было и не говорить.
      - А вы знаете, так же сказал и комиссар мне. И даже велел предупредить - правда, не от своего имени - чтобы он таких подробностей избегал в дальнейшем. Иначе, сказал, знание русского может и не понадобиться. На что Грета, хорошо, видимо, зная родного брата, заметила:
      - Мой братик поступил бы так же!
      Старинные часы мелодичным звоном уже несколько раз напоминали, что время позднее, однако интерес к мартиному повествованию не иссякал. Разве что у Максика: он и в начале, поужинав, предпочел играть с "дядей" в прятки, но потом и это ему надоело. Начал капризничать, и Андрей, не участвовавший в беседе, видя что и мать, и нянька забыли про режим, предложил свои услуги и с разрешения родительницы увел его в детскую.
      К этому времени Марта успела рассказать все наиболее важное, касающееся отца и деда хозяев, создав у них твердую уверенность, что опасность ему больше не грозит. Не забыла упомянуть и о деньгах, так настороживших Курта в самом начале.
      - Мы видели у партизан во-от такой ящик с трофейными марками, - сказала она. - Им, мне кажется, эти бумажки не очень-то и нужны. Вот и отвалили нам с Андрэ целых две тысячи на мелкие расходы.
      Закончить хотела объяснением того, каким образом оказались они в вагоне с завербованными краснодарцами, четверо из которых - ее школьные товарищи. Очень хотелось выяснить, что ждет их с Андреем и тех ребят, что отобраны Ирмой для какой-то особой надобности. Но вынуждена была отвечать на их вопросы, теперь уже не связанные с Отто.
      - Это правда, - спросила, в частности, Грета на полном серьезе, - что у вас в России половина людей все еще ходит в звериных шкурах и едят сырое мясо?
      - Ну, разве что в Заполярье, на самом севере страны, где морозы доходят до пятидесяти градусов, - пожала она плечами. - Там жители занимаются разведением оленей и в зимнюю стужу носят одежду из оленьих шкур; я об этом читала. Случается, что едят и сырое мясо; только оно мерзлое и называется строганиной. А чтоб у нас на Кубани - такого нет.
      - А как отнеслись у вас на Кубани к немецкой оккупации? - спросила Ирма.
      - Сказать, что плохо - все равно, что не сказать ничего... Большинство тех, кого я знаю, с оккупацией не смирились и надеются, что это временно. Но есть и такие, кто ждал прихода ваших с нетерпением: это - бывшие богачи, которых советская власть раскулачила, то есть отобрала имущество как несправедливо нажитое. Эти охотно прислуживают новым властям и из желания угодить и выслужиться бывают более жестоки в обращении со своими же земляками, чем ваши... Кроме, конечно, гестапо.
      - Откуда ты все это знаешь? - удивилась хозяйка. - Вы ведь, в сущности, еще дети. А рассуждаешь, как взрослая!
      - Нас война повзрослила досрочно, - ответила она строчкой из стихотворения. - Ну а откуда - конечно, от взрослых, от мамы.
      - А твой папа еще жив? - поинтересовалась Грета.
      - Этого я не знаю... Его задолго до войны наше правительство заслало к вам разведчиком. Так мне сказала мама - конечно, под большим секретом.
      - А вот этого и тебе не следовало бы говорить, - заметил Курт.
      - Я учту ваш совет, - пообещала допрашиваемая.
      - Скажи, повзрослевшая досрочно... я вижу, ты довольно эрудированный ребенок, - что говорят у вас об исходе этой войны?
      - Я уже говорила, дядя Курт: большинство из тех, кого я знаю, надеются на победу Красной Армии. И когда мы были у партизан, то слышали, будто под Сталинградом ваши уже встретили решительное сопротивление. И что отсюда начнется перелом в ходе войны.
      Часы давно уже отзвенели полночь, и хозяйки принялись убирать со стола; Марте так и не удалось прояснить что-либо на свой счет. Грета, в комнате которой постелили и ей и с которой побеседовала она перед сном, не смогла ничего сказать конкретного. По ее словам, живут они в этом городе недавно; о том, что брату поручено формировать какие-то группы из русских ребят, слышит впервые. Обещала поинтересоваться специально и, если что-то узнает, то поделится и с ними.
      Наутро, еще к спящим, к ним зашла Ирма, одетая по-рабочему, то есть в военной форме; присела к изголовью Марты.
      - Вчера мы задержались допоздна, - сказала она, - и я не успела поблагодарить тебя за все, о чем ты нам поведала. Дорогая моя девочка, вы сделали так много для моего отца, что было бы верхом неблагодарности с нашей стороны не ответить вам тем же. Хочу тебя заверить: не тревожьтесь и не переживайте: все будет хорошо. Твоего Андрэ мы пристроим к надежным знакомым под видом работника; ему у них плохо не будет. Ты при желании можешь жить с нами. Вот пока и все, что я хотела тебе сообщить. Мне пора на службу, остальное обсудим в другой раз.
      Накинув халат, Марта поспешила поделиться услышанным с Андреем, спавшим в комнате Максика. С ее приходом он проснулся и подвинулся к краю кровати. Она прилегла поверх одеяла, обхватила его лицо ладошками и поцеловала "по-взрослому".
      - Ты че это? - шепотом, чтоб не разбудить малыша, удивился он.
      - Сегодня такой день, что имею право поцеловать, как хочу. За вчера, уточнила. - Я же тебя так люблю!
      - Еще успеем нацеловаться. Сперва надо бы подрасти...
      - Целоваться можно и в двенадцать лет, а мне уже пятнадцатый.
      - Ты только за этим и пришла? - спросил он, позволив еще раз доказать степень влюбленности.
      - Нет, конечно. Пришла сообщить тебе нечто приятное. Только что ко мне подходила Ирма. Поблагодарила за отца и заверила, что сделает для нас все, что в ее возможностях.
      - А если поточней?
      - Мне предложила жить с ними, а тебя определят к надежным людям. Под видом работника, но тебе там будет хорошо.
      - А как насчет твоих одноклассников, что будет с ними?
      - Пока не знаю. Она спешила, сказала - об остальном поговорим другим разом.
      - Договариваешься с ними ты, поэтому хочу посоветовать.
      - Посоветуй. Я сделаю все, как ты скажешь. Ты же мой хозяин, а я твоя раба.
      - Ну-ну, хватит лизаться, - попытался он уклониться от дальнейшей ласки. - Скажешь так: мне не нужна хорошая житуха, если что-то нехорошее готовят нашим соотечественникам. Надо бы узнать, для чего их отобрали. Может, хочут... ну хорошо, хотят, - учел он ее замечание, - хотят сделать из них карателей или шпионов. Ты этого хочешь? И я нет. Нехай лучше буду делить с ними лишения и все что угодно, но зато мы останемся русскими - верными Родине и советской власти. Так и скажи, когда будет разговор обо мне, поняла?
      - Конечно! Так и скажу. А как быть мне?
      - Ты можешь жить у них. Видеться нам, может, и не придется часто, но переписываться разрешат. А может, вы с Гретой когда проведаете или...
      Видимо, шепот стал слишком громким, а может, время пришло, но Максик проснулся, вскочил со своей кроватки и тоже пожаловал к онкель Андрэ, помешав продолжить беседу.
      - Ну и как, обрадовала своего любимого братика? - улыбнулась ей Грета, сделав паузу перед последним словом и пристально посмотрев на ее губы, заметно порозовевшие; она успела уже заправить постели. - Максика не разбудили?
      - Говорили шепотом, но он все-таки под конец проснулся; и сразу к нему. А что до обрадовала, то я бы не сказала... Нет, он, конечно, благодарен за обещание покровительства. Но, говорит, не для того мы рисковали потерять родину, чтоб теперь искать легкой жизни только для себя. Иначе говоря, Андрэ будет проситься к нашим ребятам, чтобы разделить их судьбу.
      - Странный, однако, у тебя дружок... Я его не совсем понимаю. А ты уверена, что он тебя любит?
      - Конечно! Мы друг без друга жизни себе не представляем - я говорю не только за себя.
      - Но если его включат в эту команду и ушлют в какую-нибудь школу в другом городе - вы же не сможете видеться.
      - Ну и что ж... Нас устроит и переписка.
      - Удивительные вы люди, русские... - заключила для себя Грета. Жертвовать своим счастьем ради других - это же глупо...
      - Хочу тебя попросить: при случае скажи брату, что если он желает сделать для нас добро, то пусть лучше сделает немного, но и для моих земляков! Ирму я сама об этом попрошу, а его неудобно...
      - Передам обязательно. И такую же просьбу выскажу от себя лично.
      - Спасибо, Гретхен, ты так добра! - обняла ее Марта. - Не знаю, как тебя и благодарить...
      О решении Андрея отказаться от личного благополучия и его желании присоединиться к землякам Ирма узнала в тот же вечер.
      - Даже так? - удивилась и она. - Зачем ему это? А что ты об этом думаешь?
      - Вы уж извините, но его решение разделяю и я... Поясню. Вы отобрали самых крепких и здоровых ребят. Нам думается, это неспроста. Их хотят сделать предателями, шпионами или чем-то вроде этого?
      - Не совсем так... Но участь им готовилась незавидная.
      - Не знаю, что вы имеете в виду, лучше пусть бы они делали самую тяжелую работу, но... В общем, если Андрэ будет с ними рядом, из них подонков не сотворят.
      - Но ведь я пообещала все уладить и не только в отношении вас двоих! заверила ее Ирма.
      - Я вам верю. Но он твердо решил быть рядом с ними, - стояла на своем Марта.
      - Ну, если твердо... - пошла та на уступки. - Подумаем и над этой проблемой. Хотя, признаюсь, это усложнит дело...
      - Будем вам всю жизнь благодарны!
      - Я посоветуюсь, с кем надо; завтра к вечеру, возможно, будет известен результат.
      - Спасибо, тетя Ирма, вы к нам так добры! - с искренностью, на какую только была способна, поблагодарила ее Марта.
      На следующий день, возвратясь, как всегда, поздно вечером, она сообщила своим привередливым подопечным: просьба их учтена. Завтра утрясут кой-какие мелочи, а уже с раннего утра следующего дня они оба присоединятся к своим землякам, и всех их отправят на новое место. Куда именно, уточнено не было, но ребят заверили: там они будут в боль-шей безопасности.
      Очень хотелось узнать побольше, но... Раз не сказала, значит, так надо; и без того много себе позволяли. Грета, искренне опечаленная отъездом полюбившейся гостьи, не скрывала огорчения.
      - Я попробую подлизаться к братику, он мне не откажет: узнаю, далеко ли вас упрячут, - пообещала она. - Может, хоть весточкой иногда перебросимся.
      Но Курт задержался дольше обычного. Марта уже приготовила постели, когда та пришла в спальню.
      - Узнала еще одну новость! - сообщила она. - Обещала не говорить, но тут, по-моему, большого секрета нет. Вас хотят вывезти аж за пределы Германии. Большего не сказал.
      - Спасибо, Гретхен, и за это: новость очень важная! Пойду скажу Андрэ, он точно еще не спит.
      - Приходите сюда, - разрешила хозяйка спальни. - Тут и поговорите. Чтобы не разбудить Максика.
      Андрей и в самом деле долго не мог уснуть: раздумывал. Он и рад был сегодняшнему известию, и в то же время брали сомнения... Чем объяснить, что Марту тоже решили вернуть к пацанам - в эту группу, непонятно для чего созданную, да которой, к тому же, готовили "незавидную участь"? Может, осерчали, что много от них потребовал, и решили избавиться от нас вообще? Ведь куда угодили - в логово гестаповцев!.. За такими невеселыми мыслями и застала его Марта.
      - Идем к нам, Андрюша, - присев у кровати на корточки, пригласила она. - Грета сообщила важную новость.
      - Я же плохо говорю по-ихнему.
      - А я для чего? Надо кой-чего обсудить, посоветоваться, а здесь - еще Максика разбудим.
      Дополнение к тому, что сообщила Ирма, несколько успокоило: значит, о них заботятся и хотят увести от каких-то неминуемых неприятностей. Предстояла, видимо, неблизкая дорога в неизвестное пока, новое место пребывания. И речь зашла о том, что прихватить с собой из самого необходимого.
      - Оденемся в нашу партизанскую одежду, она теплая и долго будет носиться. Вы ее не выбросили, случайно? - поинтересовался он.
      - Ты что! Мы ее прокипятили, выстирали, я проверила все пуговицы, а штаны и рубашки прогладила электрическим утюгом, - похвалилась Марта. Запаслась иголками и нитками: у кого-то может прохудиться одежка, а будет ли где и чем починить?
      - Конешно! И еще раздобудь зубные щетки, порошок, мыла - вдруг там негде будет взять.
      - Все это мы завтра купим, у нас же осталась еще уйма денег.
      - И еще возьми знаешь, что - штук пять трусов. Я надену их на себя, а на месте раздадим хлопцам. Неизвестно, у всех ли они имеются. Ты че усмехнулась?
      - Да так... вспомнила тот случай в балке, когда коза тебя так испугала, что ты чуть штаны не потерял, - вспомнила она казус, произошедший с ним в день их знакомства. - Можно, я расскажу этот "пизот", как выразился однажды Борис, Грете?
      - Расскажи... рассмеши и ее. Купите ей на остальные деньги какой-нибудь подарок от меня; нам марки вряд ли теперь понадобятся.
      Марта пересказала подружке свой разговор с Андреем, а также "пизот". Видимо, со всеми подробностями, так как обе весело смеялись.
      Следующий день прошел в приготовлениях: куплены были мелкие вещи и предметы, необходимые в быту. Все это рассовали в специально сделанные кармашки в фуфайках, штанах и рубашках; запаслась Марта и всем необходимым лично для себя.
      А наутро, еще затемно, за ними прислали знакомый уже лимузин. Шофер вывез за город, где ждал военный, крытый брезентом, грузовик. Из его кабины вылез офицер, посадил их в кузов, сам вернулся к водителю, и грузовик сорвался с места.
      Н а о т к и д н ы х скамьях вдоль кузова Андрей насчитал восемь человек, но мартины друзья были в полном составе. Одеты все одинаково, довольно легко, острижены наголо, как новобранцы или, точнее, как арестанты, только что не в полосатом. Пополнению и обрадовались, и удивились очень.
      - Вы где были все это время? - здороваясь, спросил Леонид.
      - Длинная история... расскажу после, - пообещал Андрей.
      - Куда нас везут - не знаешь?
      - Потерпи, скоро узнаем. А что было с вами?
      - В тот же день нас сводили в баню, выдали вот эту форму. Потом обчекмарили под нолевку, взяли зачем-то кровь из вены. Это уже в гостинице, куда нас привезли из бани. Кормили вкусно и от пуза, как на убой.
      - А куда делись еще двое?
      - Вчера немка забрала - та, что отбирала нас в классе. И что интересно: отозвала в сторонку Степана и дала прочитать записку, где по-русски было написано: забери своих друзей и выйди с ними в коридор. Затем двоих увела неизвестно куда и почему. Что бы это значило?
      - Кажется, догадываюсь, - сказал Андрей. - Вам приказано было выйти, чтоб в число тех двух не попал кто-нибудь из вашей четверки. А увела двоих потому, мне думается, что для чего-то нужно ровно десять человек.
      - Что-то тут нечисто... как думаешь?
      - Думаю, что бояться не след, - не совсем уверенно обнадежил Андрей. А вобще, скоро увидим.
      Четверка краснодарцев, незнакомых Марте и тем более Андрею, сидела особняком, ближе к заднему борту. Их явно насторожило появление непохоже одетых, нестриженых новичков, доставленных в шикарной легковухе; к тому же, один из них оказался девчонкой. Поначалу прислушивались к разговору соседей, но те говорили тихо, в узком кругу, как старые знакомые. Это могло показаться подозрительным: не продались ли немцам?
      Марта - она сидела с краю и в разговоре почти не участвовала расслышала, что один из незнакомых подговаривает другого "драпануть". Сказала об этом Андрею. "На ходу? Навряд, чтоб при такой скорости! " - не придал он значения.
      Но через час или два грузовик, снизив скорость, остановился. Паровозный свисток подсказал, что впереди железнодорожный переезд. И как только там застучали вагонные колеса, двое из сидевших у заднего борта спрыгнули вниз. Еще один хотел последовать их примеру, но Андрей успел схватить его за штаны:
      - Куд-да, дурак! Жить надоело?
      - Пусти, козел, не твое дело! - огрызнулся тот, вырываясь; но подоспела подмога, и "дурака", а заодно и его соседа, оттащили к кабине.
      - Ну, гад, я тебе припомню! - пригрозил неудавшийся беглец, заматерившись.
      - Ты полегче пасть разевай, а то кишки простудишь, шалопай! - пихнул его в бок Гриша.
      - Да пош-шел ты! - окрысился "шалопай". - Упустить такой случай!..
      Грохот состава постепенно стих, и грузовик тронулся. Ни офицер, ни водитель ничего, видно, не заметили. Переезд оказался нерегулируемым, безлюдным; виднелся населенный пункт, но далеко в стороне. Соскочивших видно не было.
      - И куда они теперь - без денег, без знания языка, в этой полуарестантской одяге... - Гриша посмотрел в глаза земляка, все еще злые и недовольные вмешательством.
      - Зато на свободе! - буркнул он.
      - Поздно ты о ней вспомнил, - заметил Андрей. - О свободе нужно было думать в Краснодаре.
      - То-то ты и подумал!..
      - Вот он как раз подумал, - вступился Ленька. - И нас надоумил, да жаль - не получилось.
      - Больше, Игорь, не партизань, - предупредил Гриша. - Мы должны держаться все вместе и быть заодно. А ты, не зная броду, кидаешься в воду.
      Длилась поездка в неизвестное довольно долго. Трудно сказать, сколько сот километров осталось позади, но если судить по высокой скорости и по тому, что трижды дозаправлялись горючим, - немало; пассажиров порядком растрясло и укачало. Наконец, остановились на каком-то аэродроме: казарменного вида строение, выкрашенные под серебро емкости, антенны, взлетно-посадочная полоса; несколько одно- и двухмоторных самолетов.
      Не заглянув в кузов, сопровождающий прошел в здание и вскоре появился в сопровождении двух летчиков. Один из них нес голубую пластмассовую канистру ("Шнапс, наверно", - подумал Андрей); второй - объемистую кожаную сумку. Оба при оружии, причем у одного на ремне, кроме пистолета, болтался еще и кортик, какие носят морские офицеры. "Морская авиация, что ли? - удивился он. - Зачем в самолете нож? Впрочем, может, это подарок друга- моряка".
      Офицер дал знак шоферу следовать за ними, и машина подрулила к двухмоторному самолету, скорее пассажирского, чем военного, типа. Вслед за взрослыми ребята поднялись в салон. Андрей с Мартой успели занять места вблизи кабины пилотов - на мягких сидениях; остальные шестеро разместились в полужестких креслах у окошек-иллюминаторов.
      Завертелись винты, то увеличивая, то сбавляя обороты; рокот перешел в рев, машина тронулась с места, вырулила на бетонную полосу. Пацаны, впервые в жизни оказавшиеся в самолете, прилипли к иллюминаторам. После короткого разбега и отрыва от полосы Андрей - он тоже приник к стеклу - почувствовал тяжесть в теле и легкий звон в ушах; земля стала быстро удаляться, обзор увеличиваться. Вскоре деревья стали напоминать кустарник, дома - спичечные коробки, люди и животные - букашек. Затем оказались над облаками, похожими теперь на яркие хлопья ваты.
      Сопровождающий сел спереди, спиной к кабинной части самолета. Какое-то время он разглядывал сидящих поблизости, потом устало смежил веки и, казалось, задремал. Теперь пристальней присмотрелись к нему и Андрей с Мартой. Высокий лоб, холеное лицо, довольно красивое, чисто выбритое. Безукоризненная, словно с иголочки, гестаповская форма; при оружии пистолет в кобуре из коричневой кожи. Рядом - увеличенного размера кожаный чемоданчик на защелках.
      - Он тебе никого не напоминает? - наклонившись к самому уху, шепотом спросила Марта.
      - Н-нет... А что?
      - Мне кажется, это тот, что сидел тогда за столом в классе.
      - Я не старался их запоминать. Но если тот, то он должен говорить по-нашему. Надо это проверить...
      Подошел, тронул за колено:
      - Пан офицер, не знаете, где тут можно отлить?
      Тот кивнул, поднялся и знаком велел следовать за ним. В конце салона открыл дверь в каморку с унитазом, подождал.
      - Тебя звать Андреем, не так ли? - спросил по-русски.
      - Да, это так... А вы тот, кто был в школе в день нашего прибытия.
      - Похвальная наблюдательность! Покажешь остальным, где находится туалет. И еще: предупреди, чтобы вели себя тихо и спокойно, если кое-что произойдет на борту; возможно, понадобится и твоя помощь.
      - По-онял... А когда это произойдет?
      - Еще нескоро. Сперва дозаправимся на африканской базе. Возможно, там переночуем. Словом, когда будем лететь над Атлантикой.
      Вернулись на свои места, и Андрей, уже без предосторожностей, рассказал Марте о случившемся. Затем, пройдя к Леониду, предложил:
      - Идем, покажу, где тут туалет.
      - 0, и мне невтерпеж, - схватился сидевший с ним Гриша.
      - Братцы, у меня важные новости, - сообщил, когда те справили нужду. Мне только что сказал офицер - он хоть и в гестаповской форме, но, видать, наш... разведчик или сторонник... говорил со мной по- русски... Так вот он сообщил, будто на борту что-то произойдет.
      - Когда? А что - не знаешь? Это опасно? - заволновались пацаны.
      - Думаю, что не опасно, хотя и не знаю, что именно. Это произойдет, когда будем лететь над Атлантическим океаном. А до этого самолет сделает дозаправку на какой-то ихней базе аж на африканском побережье.
      - 0г-го, куда нас несет! Вот это да!..
      - Остальным пока не говорите, чтоб не переживали. А про туалет объявите всем.
      В салоне стало прохладно - видно, шли на приличной высоте. В редких просветах между облаками виднелись какие-то города, иногда - речки или озера, на которые смотреть было неинтересно.
      И вот самолет пошел на снижение. Земля стала стремительно приближаться - желтая, бедная растительностью. Опять бетонная полоса, торможение, остановка. Офицер с одним из летчиков спустились по откидному трапу вниз. В распахнутую дверь ворвался горячий воздух, и в салоне стало так тепло, что пришлось снять фуфайки. Подъехала заправочная цистерна и довольно долго наполняла баки - видать, очень вместительные. Впрочем, и без того было ясно, что их самолет - специальный и рассчитан на дальние рейсы.