Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Лики любви

ModernLib.Net / Короткие любовные романы / Уэттерли Шэрон / Лики любви - Чтение (стр. 1)
Автор: Уэттерли Шэрон
Жанр: Короткие любовные романы

 

 


Шэрон Уэттерли

Лики любви

Глава 1

Задорное летнее солнышко, выглянув из-за облаков, весело пробежалось по крышам домов на улице Сен-Дени, заиграло в витринах уличных магазинчиков, подсветило высокие окна и спрыгнуло с козырька небольшого уличного кафе. Солнечный зайчик на несколько секунд запутался в темно-рыжих волосах молодой женщины, сидевшей за дальним столиком, соскользнул по ее спине и ярким пятном приземлился у ног, робко касаясь изящных замшевых туфель. Констанс Лакомб с улыбкой взглянула на неожиданного «поклонника» и подняла руку, заказывая еще одну чашку кофе по-восточному.

Это был первый солнечный день в Париже с момента ее приезда. Сегодняшнее утро обещало замечательный полдень, и Констанс долго гуляла по улицам родного города, переполняясь счастьем. Многое изменилось здесь за те десять лет, что она провела в Америке, но все же ей казалось, будто она вернулась домой из ссылки. Только сейчас мадемуазель Лакомб вдруг поняла, как ей не хватало вечно гудящего, не умолкающего ни на минуту Парижа. Она кормила голубей на площади Согласия, гуляла по центру, бегала по магазинам Елисейских Полей и улицы Риволи, останавливалась в традиционно предлагающих великолепный кофе boulangeries-patisseries[1] и наслаждалась каждым мгновением в любимом городе.

Констанс отставила чашку и посмотрела на часы. Они с Брижит условились встретиться в своем любимом кафешантане[2] на пересечении улиц Сен-Дени и Этьена Марселя, но кузина, как обычно, опаздывала. Впрочем, в такой дивный денек даже это не раздражало Констанс Лакомб, привыкшую приходить на место любой встречи немного загодя. Брижит Фонтеро, ее двоюродная сестра, такой привычкой не отличалась. Когда кузины учились в школе, дед часто бранил Бри и ставил ей в пример Конни, но это не оказывало на строптивую внучку никакого воздействия. Юная мадемуазель Фонтеро, хохоча, заявляла, что никогда не сможет уподобиться сверхправильной сестренке.

Они были очень разными, но это не мешало им относиться друг к другу с большой нежностью. Констанс полагала, что причина тому – в невероятной близости их родителей. Точнее, ее мамы – урожденной Фонтеро и отца Брижит – ее дяди. Даже заведя собственные семьи, брат и сестра Фонтеро старались как можно больше времени проводить вместе. «Вместе в жизни и смерти» – такая надпись была на широком могильном камне, под которым нашли последнее упокоение родители Констанс и Брижит. Они возвращались с какой-то веселой вечеринки, когда на загородной трассе шофер огромного грузовика, летевшего им навстречу, не справился с управлением. Водитель и трое пассажиров легковушки от удара погибли сразу же… Констанс и Брижит было тогда всего лишь по шесть лет.

С того мгновения в их жизнь ворвался Гийом Фонтеро – единственный оставшийся в живых родственник обеих осиротевших кузин. Дед был человеком неординарным и удивительным. Когда-то он практически отказался от семьи, посвятив свою жизнь Монмартру. Гийом Фонтеро был художником, точнее, считал себя им. Однажды попав в квартал бродяг и студентов, он принял решение навсегда остаться там. Вся его жизнь прошла в непосредственной близости к богемному Монмартру. Из-за пристрастия к легкой и «художественной» жизни его покинула супруга с двумя детьми, которые не пожелали наладить отношения с отцом даже после ее смерти, а потому они совсем не общались. И до момента гибели своих родителей ни Констанс, ни Брижит даже не подозревали, что их дед жив.

Гийом же оказался не только жив, но и весьма деятелен. Узнав о трагедии, произошедшей в одночасье с обоими своими детьми, он в считаные дни оформил опекунство над внучками и перевез их к себе. Констанс помнила, как буквально остолбенела, впервые попав в двухэтажную квартиру деда, увешанную картинами и набросками. Они с Брижит мгновенно очутились в центре незнакомой жизни. Гийом Фонтеро – он с самого начала потребовал, чтобы внучки называли его по имени, как и все представители generation montante[3], приходившие к нему, – не уставал поражать девочек. У него в доме постоянно собирались какие-то богемные компании, периодически жили художники. Гийом обожал окружать себя молодежью и то и дело «прикармливал» кого-нибудь из небогатых, но талантливых рисовальщиков.

С той поры, когда от него, взяв детей, ушла супруга, в жизни Гийома изменилось многое. Он наконец понял, что собственными творениями заработать не может, но открыл в себе замечательный талант. Взглянув на полотна, Фонтеро моментально определял, насколько они «продаваемы». Он сделал несколько очень удачных вложений, потом устроил выставки-продажи ближайшим друзьям – и неожиданно для самого себя сталобитателем «богемного квартала». Потом весьма состоятельным научился меценатствовать – и делал это со вкусом и удовольствием, никогда не навязываясь друзьям и знакомым, но всегда пребывая в готовности прийти на помощь по первому зову.

За воспитание Констанс и Брижит он взялся неожиданно легко и весело – казалось, за многие годы он истосковался по семье. Поэтому внучки нежились в его любви, как в лучах парижского солнца. Гийом баловал своих малышек, старательно ограждал их от любых неприятностей, удовлетворял любые прихоти. Соответственно и многочисленные его друзья и протеже, приходя к нему в гости, обязаны были уделять внимание очаровательным девчушкам.

Такая веселая и захватывающая жизнь, однако, подействовала на девочек по-разному. Констанс, и так довольно замкнутая, боялась разочаровать дедушку и его замечательных друзей и старалась быть послушной и «правильной». А хохотушка Бри, напротив, регулярно испытывала терпение мсье Фонтеро.

Впрочем, сейчас Констанс не собиралась вспоминать детские проделки сестры. Ее гораздо больше интересовало настоящее. Два года назад Гийома не стало – он ушел из их жизни так же вольно и внезапно, как и появился в ней. Уже после похорон семейный доктор поведал им, что последние несколько лет мсье Фонтеро пытался вылечиться от рака, но категорически запретил рассказывать об этом членам семьи. «Нечего отравлять девочкам жизнь беспокойством за чокнутого старикана! – весело объявил он врачу. – Я вовсе не хочу, чтобы они оказались прикованными к моей постели и заодно приковали к ней и меня!» Он и в самом деле до последнего момента не оставлял своих вечных пирушек и организовывал какието вечеринки, ни взглядом, ни жестом, ни выражением лица не выдавая, что мучается от страшных болей. Лишь за несколько дней до смерти Гийом слег и уже не смог подняться. Ошарашенной Брижит как раз хватило времени, чтобы написать кузине в Америку, а бросившая все свои дела Констанс успела только на похороны. Ей даже не удалось поплакать над могилой деда – Гийом завещал, чтобы на его похоронах была музыка и танцы, а кто-то из его молодых друзей-скульпторов по еще прижизненной просьбе почившего вырезал на его надгробии: «Салют! Не смейте рыдать обо мне – это испортит мне настроение там, где я сейчас!»

После смерти Гийома Констанс почти сразу вернулась в Америку. Ей была невыносима мысль о том, что надо разбираться с бумагами и счетами деда. Все эти обязанности как-то сами собой легли на плечи Брижит, которая проявила прекрасную деловую хватку. С тех пор она часто писала кузине что-то про ее долю наследства, но Констанс не нуждалась в деньгах. За десять лет она сделала успешную карьеру, еще в студенческие годы выбрав профессию художника-декоратора. Теперь картины невероятно модной художницы мадемуазель Лакомб украшали многие дома Лос-Анджелеса.

Однако при всем внешнем благополучии Констанс гораздо чаще чувствовала себя несчастной, чем счастливой. Она была уважаема, принимаема, любима поклонниками своего таланта, но при этом глубоко одинока. Ее постоянно окружали друзья, но девушке остро не хватало той сердечности, к которой она привыкла в доме у Гийома, и той близости, которая была у них с кузиной. Да и отношения с мужчинами не складывались. Констанс как-то с тоской написала Брижит, что самый длинный в ее жизни роман продолжался всего два месяца. Она остро переживала внутреннее одиночество, мечтая найти наконец человека, который поймет ее и согреет. Но раз за разом ее ожидало тяжкое расставание.

Последний разрыв дался Констанс особенно тяжело. Успешный голливудский продюсер, с которым она познакомилась на отдыхе в Майами, пригласил ее переехать к себе и уже заговаривал о свадьбе, когда все вдруг пошло прахом. Женщина чувствовала, что постепенно они отдаляются друг от друга. Их связывала только страсть – в постели они становились единым целым, но, едва покинув ложе любви, снова расходились в разные стороны. Она не понимала, что происходит, но ощущала, что и новый кавалер не в силах заполнить пустоту под сердцем. Он, видимо, тоже это почувствовал – и неизбежное расставание было особенно горьким, потому что очередной возлюбленный обвинил Конни в черствости и неспособности его понять.

Прорыдав целую ночь, утром Констанс позвонила кузине. Бри даже не дослушала ее слезливые откровения. «Немедленно бросай все и приезжай! – потребовала она. – Я точно знаю, что тебе нужно!» Рецепт был прост: магазины, картинные галереи и улицы родного города. Приехавшая Констанс с удивлением обнаружила, что кузина практически постоянно чем-то занята и у нее совершенно нет времени на подругу детства. Брижит шутливо возмущалась, что она и не нужна Конни – ей нужен Париж. И уже через несколько дней прогулок по улицам, площадям, магазинам, кафе и посещений небольших музеев и картинных галерей на Монмартре мадемуазель Лакомб поняла, что кузина абсолютно права – все эти годы ей очень не хватало любимого города! Искрящийся, переливающийся весенний Париж радовал ее, словно забытая, но любимая игрушка. Ей вдруг показалось, что она стоит на пороге счастья – безграничного, как океан. И если кому под силу было исцелить ее от душевных терзаний, то только солнечному Парижу!..

Констанс снова посмотрела на часы. Ну что ж, Бри придется извиняться. Если к получасовым опозданиям кузины она привыкла с детства, то час – это уже слишком! Хорошо еще, что в любимом кафе подают такой дивный кофе, а певец мурлычет что-то из репертуара Джо Дассена – любимца Гийома Фонтеро и двух его внучек. Констанс чувствовала, что может просидеть здесь хоть день, хоть год, нежась на солнышке, провожая взглядом прохожих и слушая нежные мелодии из детства. Однако опоздание Бри было плохим знаком…

Еще до отъезда из Парижа Констанс знала, что Гийом является организатором и владельцем какого-то таинственного клуба. Бывавшие у них в гостях люди часто оговаривались, что они познакомились именно там. Но юную Конни это никак не волновало, а после смерти деда она не желала разбираться с его делами. Брижит взяла на себя управление всеми активами, в том числе и клубом, а мадемуазель Лакомб в далекой Америке особо не задумывалась о том, какого рода бизнесом занимается кузина. Но стоило ей, вернувшись в Париж, увидеть, что Брижит чуть ли не сутками занята, как Конни ощутила укор совести. Ничего удивительного, что Бри ни разу не смогла вырваться на ее выставки в Америке! Фактически после смерти Гийома ей пришлось стать главой их небольшой семьи, а заокеанская кузина ей ничем не помогала.

В приступе раскаяния Констанс решительно взялась за дело. Для начала она твердо пообещала, что освободит Бри от половины ее забот, вызвав у той приступ веселья. Отсмеявшись, кузина согласилась подумать, чем ей могла бы помочь Конни, но явно не отнеслась к этому предложению всерьез. «Чтобы только ввести тебя в курс дела, понадобится не меньше полугода! – подмигнула она. – Если ты на такое долгое время задержишься в Париже, то милости прошу в семейный бизнес!» В ответ художница заявила, что готова учиться, сколько потребуется, но пока ей нужно хотя бы какое-то задание. И Брижит предложила встретиться на следующий день в том самом кафе, в которое теперь безбожно опаздывала… Похоже, она совсем не воспринимала Констанс как потенциального делового партнера.

Конни успела заказать еще чашечку кофе и десерт из творожного крема, прежде чем увидела торопящуюся на встречу кузину. Та быстро пересекла оживленную улицу Сен-Дени и подбежала к столику Конни.

– Привет! – Она чмокнула ее в щечку. – Даже не надейся, что я буду извиняться, – это было бы совсем на меня не похоже!

– Да, и это изрядно удивило бы меня, – засмеялась в ответ Констанс, чувствуя, что просто не может сердиться на Бри.

После того как Брижит заказала себе кофе и пару пирожных и кузины обменялись ритуальными вопросами о самочувствии и замечательной погоде, Конни сочла возможным приступить к делу:

– Ты обещала подумать, каким образом я могу пригодиться в семейном бизнесе.

– Да, и я поняла, что мне и в самом деле нужна твоя помощь. – Брижит осторожно поднесла фарфоровую чашечку к губам и поверх нее стрельнула глазами в кузину. – На первое время мне понадобится как раз художник, а обращаться к кому-то постороннему не хочется. Сама понимаешь, раз бизнес семейный, то мы обе заинтересованы экономить деньги на том, что можем сделать сами.

– Готова написать все, что угодно, кроме денежных знаков, – пошутила Констанс. – Что от меня требуется?

– Я давно подумывала о том, чтобы сменить стиль в помещении клуба, украсить его по возможности новыми полотнами. Помнишь, в юности ты увлекалась готикой? Если бы ты написала пару картин в такой стилистике, было бы здорово. Кстати, не мешало бы заодно разработать и новый стиль визиток, ручек и прочих атрибутов. Уверена, что с этим никто не справится лучше тебя.

– Но я думала, что ты намерена поручить мне какую-то другую работу. Конечно, нельзя сказать, что я хорошо разбираюсь во всяких экономических тонкостях, но обучаюсь быстро, так что ты можешь на меня рассчитывать!

– Для другой работы ты должна хотя бы четко представлять, во что ввязываешься. – Бри многозначительно приподняла бровь. – Видишь ли, дорогая, это не совсем обычный клуб. Там особая атмосфера и особые люди, и запросы у них тоже особые.

– Звучит интригующе. И в чем заключается его «особенность»?

– Это сложно объяснить – лучше увидеть своими глазами. – Брижит отставила чашку и пристально посмотрела на кузину, будто на что-то решаясь. – В следующую пятницу состоится очередной прием, и тебе, дорогая моя, оказана огромная честь – ты приглашена в элитный Клуб Фонтеро…

Глава 2

Партер театрального зала окутал Констанс знакомыми и любимыми запахами. Устраиваясь поудобнее в кресле, она с наслаждением вдыхала воздух театра. Как все-таки хорошо, что она решила выкроить время и прийти на спектакль! Когда они с Бри были девочками, Гийом водил их сюда каждую неделю. Это был его любимый театр – небольшое заведение во дворах улицы Четырех Сыновей недалеко от музея Пикассо. Гийом обожал полотна Пикассо и считал его величайшим из художников-французов. Они часто приходили в музей, а оттуда пешком шли в театр – это было своеобразной семейной традицией.

Констанс еще раз огляделась. Забавно, но за те десять лет, что она не была здесь, похоже, ничего не изменилось. Те же обитые черным бархатом сиденья, те же затянутые полупрозрачными тканями низкие ложи по бокам зрительного зала, тот же тяжелый занавес. Театру было около двухсот лет, и Гийом утверждал, что здесь все осталось ровно в том же виде, в каком было при постройке. Он много рассказывал внучкам о старинном здании, о том, какие спектакли играли в нем раньше, кто из великих актеров выступал в труппе. Конни улыбнулась. С этим театром были связаны самые счастливые воспоминания ее детства и юности… Впрочем, и самые несчастные тоже.

Когда в зале погас свет, а на сцене началось действо, Констанс с удовольствием стала следить за перипетиями сложных отношений шекспировских героев. Если в живописи Гийом превыше всех ценил Пикассо, то в драматургии его сердце было отдано английскому Великому Барду. Внучкам в полной мере передались его пристрастия. Будучи подростком, Конни могла цитировать любую драму или комедию Шекспира. Спектакли по нему она обожала, но в Нью-Йорке была лишена подобной радости – американцы всегда относились к «Эйвонскому Лебедю» слишком… собственнически. Наверное, потому, что он говорил по-английски, они полагали, что могут переиначивать пьесы, как им вздумается!..

Но надо признать, что этот театр юная Констанс любила не только из-за настоящего Шекспира. Когда-то на его сцене играл мужчина, к которому ее навсегда привязало неискушенное девичье сердце. Впервые она увидела его, когда ей было четырнадцать.

Высокий, стройный, гибкий светловолосый молодой мужчина двигался по сцене так, словно был рожден специально для нее. Когда он произносил один из монологов, его серые глаза на секунду остановились на сидевшей во втором ряду партера Конни, и она поняла, что пропала. Перед ней был не просто молодой парень, а принц из ее грез. К ее удивлению, после спектакля Гийом сам завел разговор о светловолосом актере.

– Обратили внимание на этого паренька? – поинтересовался он у внучек и после утвердительного ответа добавил: – У Тьери д'Ортуа огромное будущее. Уже сейчас, в свои восемнадцать, он великолепно играет, а со временем талант только расцветет – я уверен…

Гийом оказался совершенно прав – с каждым годом молодой актер все быстрее поднимался к вершинам искусства. Констанс с замиранием сердца следила за всеми спектаклями с его участием. Тьери был настоящим мастером перевоплощения – он мог сыграть и юношу, и старика, и короля, и шута, и француза, и иностранца. Казалось, ему подвластно все. Под взглядом его серо-стальных глаз зрительный зал замирал, а после каждого монолога буквально взрывался аплодисментами. Молодой актер был любимцем публики и баловнем судьбы. Казалось, перед ним открыты все двери.

Конни обожала его с молчаливым благоговением фанатки и даже не мечтала о том, чтобы познакомиться с ним. Он казался ей небожителем – сильным, мощным, красивым и… совершенно недосягаемым. Она и помыслить не могла, что когда-то может оказаться рядом с ним. Ее кратковременные романчики с одноклассниками заканчивались довольно быстро: парни скоро понимали, что в ее сердце есть место только для одного мужчины – Тьери д'Ортуа.

Нежная влюбленность жила в ней четыре года, а потом… Это случилось на какой-то вечеринке, устроенной Гийомом. Он покровительствовал не только художникам, но и актерам, и попасть в дом Фонтеро считалось большой честью. Несмотря на то что актерская братия, как правило, не отличалась высокой нравственностью, Гийом не препятствовал знакомству внучек с богемой, полагая, что их приобщение к жизни должно происходить по крайней мере у него на глазах. Брижит решила стать писательницей-сценаристкой, а Конни унаследовала от деда любовь к рисунку, поэтому так или иначе этот мир должен был стать их миром – так он считал. Брижит, правда, быстро надоели эти сборища, но Констанс всегда с удовольствием их посещала. Как раз на одной из таких богемных вечеринок ей и представили Тьери.

Конни не помнила, о чем они говорили и что танцевали в тот вечер. Каждый раз, когда их руки встречались, она чувствовала, как ее буквально прошивает электрический разряд. Констанс наконец-то была рядом с мужчиной своей мечты. Весь вечер они не отходили друг от друга, и она пребывала на вершине блаженства.

– Тебя следовало бы назвать Солнцем или Огнем, – прошептал ей Тьери во время одного из танцев. – Когда в твоих волосах играет свет, они становятся темным пламенем.

– Гийом зовет меня Рыжик, – смущенно призналась Констанс.

– Подходяще, – улыбнулся он. – Я тоже буду звать тебя так, если ты не против…

Вспыхнув, Конни подняла на него взгляд и прочла в его серых глазах отражение собственных безумных желаний. Когда он предложил ей продолжить вечер в его квартире, Констанс согласилась без колебаний. Они вдвоем покинули вечеринку и уже через несколько минут ехали в такси по ночному Парижу.

– …Хочешь шампанского, Рыжик? – Он, не дожидаясь ответа, откупорил бутылку и разлил пенистый напиток.

Констанс приняла высокий хрустальный бокал, не в силах оторвать глаз от одной из стен в комнате. Над широкой кроватью висело множество масок – красивых и уродливых, печальных и радостных, европейских, азиатских, африканских, индейских. Неяркий рассеянный свет играл на них, заставляя рисованные или вырезанные губы то складываться в подобие усмешки, то грустно опускать уголки. Таинственное мерцание в черных прорезях для глаз наводило на мысль, что даже сейчас за этими пустыми «оболочками» кто-то или что-то скрывается.

– Маски… – зачарованно прошептала Конни.

– Маски, – откликнулся Тьери. – Другие лица. Они помогают учиться перевоплощению – в каждой из них можно почувствовать себя другим человеком.

Его голос накрыл Констанс, как теплая волна. Она и не заметила, как он подошел к ней сзади. Тьери стоял совсем близко, и Конни чувствовала жар его тела. Он мог прикоснуться к ней, обнять, но почему-то не торопился. Девушка чувствовала, как ее постепенно наполняет горячее желание. Ей хотелось поскорее оказаться в кольце его рук, но в то же время было страшно. Констанс казалось, что она как будто впервые наедине с мужчиной и прошлое осталось за стенами этой комнаты.

Они стояли молча, прислушиваясь друг к другу или к самим себе. Конни вдруг поняла, что сейчас продолжение вечера зависит от нее. Еще несколько секунд промедления – и Тьери сделает шаг назад, предложит еще шампанского, поставит какую-нибудь ненавязчивую музыку, они станцуют пару танцев, а потом он спросит, не пора ли проводить ее домой… Или она сейчас обернется, и по ее глазам он тут же поймет, что за огонь сжигает ее изнутри. Конни осторожно поставила бокал шампанского на тумбочку рядом с кроватью, на секунду зажмурилась и повернулась лицом к Тьери…

Констанс мечтала об этом поцелуе, ждала его, готовилась к нему, но все же оказалась не готова. Он вторгся в ее девичьи грезы, наполняя их новыми оттенками. Обжигающе страстный, нетерпеливый, резкий и напористый, он постепенно становился все нежнее. Тьери пил его по глоткам и словно не мог утолить жажду. Этот поцелуй грозил лишить Конни не только воздуха, но и рассудка. Казалось, он длился целую вечность, и она мечтала, чтобы это не кончалась никогда. Очутившись в плотном кольце мужских рук, захвативших ее в плен, она знала, что не в силах сопротивляться, и полностью отдалась на их волю.

Ее ладони жили какой-то своей жизнью, не подчиняясь разуму. Разомкнувшись на спине Тьери, они скользнули по его ягодицам, бедрам и снова поднялись, увлекая вверх его джемпер. Ему пришлось на секунду оторваться от ее губ, но, оказавшись на свободе, он снова приник к ней, словно умирающий в пустыне – к драгоценному источнику. Расстегнутая торопливыми, дрожащими пальцами Конни рубашка вскоре присоединилась к джемперу на полу, а следом спланировала ее собственная шелковая блузка.

Губы Тьери проложили влажную дорожку по ее шее к груди. Небольшие упругие полукружия по очереди подвергались страстным атакам его языка, темневшие на молочно-белой коже соски превратились в два источника бесконечного наслаждения, заставлявшие Констанс стонать и извиваться. Его руки тем временем опускались все ниже. Молния юбки подалась под напором, и горячие ладони легли на бедра Конни. Когда чуткие пальцы Тьери скользнули под тонкую преграду трусиков, она прильнула к нему всем телом. Набухший от желания бутон внизу живота, казалось, впитывал каждую каплю ласки этих умелых рук. Конни всхлипнула от наслаждения. Ей казалось, что вместо крови по ее венам течет расплавленная лава. Пальцы путались в волосах Тьери, тело изгибалось в каком-то подобии диковинной пляски, с губ срывались невнятные стоны.

Все плыло перед глазами, и Констанс даже не помнила, как они обнаженными очутились на кровати. Она с неутолимостью куртизанки принимала его ласки и в ответ ласкала его сильное мускулистое тело бесстыдно и страстно. Ее кожа горела от поцелуев, а он вздрагивал, когда к нему прикасались губы Констанс. Ее ладони скользнули вниз по его обнаженной спине, задержались на тугих ягодицах и осторожно нашли главное свидетельство его страсти. Она начала неторопливо поглаживать мощный мужской ствол, упиравшийся в ее бедро. Конни нравилось чувствовать, как он становится напряженней и тверже. Ей было приятно удерживать в руках его мощь, силу, трепетать от мысли, что этот меч пронзит ее чуткое лоно и вознесет на вершину блаженства. Изогнувшись, она провела языком по его груди и животу – его кожа была солоновато-сладкой от пота и страсти, но долго наслаждаться этим вкусом Тьери ей не позволил – он слегка отстранился и тут же снова прильнул к Конни, перехватывая инициативу. Его поцелуи и нежность сводили ее с ума…

Кульминация их любовной игры стала для Конни столь же неожиданной, как и их первый поцелуй. Она знала, что это должно случиться, но не подозревала, что будет так. Тьери покрывал поцелуями все ее тело – от шеи до кончиков пальцев на изящных ножках, а потом оказался между ее бедер. Он подхватил ее под спину и усадил верхом, лицом к себе. Его движения были томительными и плавными, и Конни невольно подавалась ему навстречу, моля поскорее войти в нее. Сжав ладонями ее упругую попку, он одним движением вторгся в ее разгоряченное лоно, заставив девушку застонать. Она подалась навстречу этому порыву – нет, не приглашая, а требуя, чтобы он погрузился в нее весь, без остатка! Его лицо, искаженное страстью, зарылось в ложбинку между ее грудей, и она словно плавилась от его обжигающего дыхания.

Конни не была невинной девочкой, но ничего подобного до сих пор не испытывала. Казалось, она вдруг стала… целой. То, что она искала, то, чего ей недоставало, то, без чего она не могла жить и дышать, было теперь так близко, так доступно, так великолепно! И она обхватила Тьери руками и ногами, мысленно растворилась в нем, исчезла без остатка. Поймав ритм движений любимого, Конни подавалась ему навстречу в такт его колебаниям и чувствовала, как раз за разом он наполняет ее. Каждый его рывок она встречала всем телом, словно изголодавшаяся по любви тигрица. Сомкнув ноги за его спиной, Констанс требовала все большего, а когда ее захлестнула волна беспощадного удовольствия, из горла вырвался неистовый звериный крик, слившийся со сладостным стоном Тьери…

Утомленные, они лежали, обнявшись, и Конни боялась открыть глаза. Ей казалось, что это что-то испортит, разрушит только-только наладившуюся между ними тонкую связь. Лишь когда Тьери, потянувшись через нее, погасил свет, она решилась приподнять ресницы. Ее любимый спал. Лунный свет, падавший из окна, играл на масках, украшавших стену. Улыбающиеся и грустные, они стали свидетелями их недавних ласк. Даже те из них, которые сначала показались Конни пугающими, теперь виделись ей этакими добродушными дядюшками, сквозь пальцы смотревшими на проказы молодежи. Она умиротворенно улыбнулась и нежно прикоснулась губами к губам Тьери. Он что-то забормотал во сне и крепче прижал ее к себе. Уютно устроившись на его груди, Констанс снова закрыла глаза. Она уже точно знала, что переполнявшая ее радость никуда не денется до утра, а значит, со спокойной душой могла спать в объятиях любимого мужчины под присмотром его «других лиц»…

Утром они проспали… Их обоих разбудил громкий стук в дверь и проклятия.

– О нет! – сквозь сон простонал Тьери. – Это Теодор, и он сейчас будет меня убивать!..

Судя по голосу неведомого Конни Теодора, ее любимый не преувеличивал. Пока они торопливо одевались, Тьери объяснил, что должен был сегодня в девять утра явиться на пробы. Судя по будильнику, он безнадежно опаздывал, и только поистине волшебное искусство его агента могло хоть как-то смягчить суровые сердца работодателей, мечтавших увидеть актера спозаранку. И неудивительно, что этот самый агент бесновался сейчас за запертой дверью! Схватив с вешалки куртку, Тьери шагнул к Констанс и нежно поцеловал ее.

– Оставь свой номер телефона на столике – я позвоню. И захлопни за собой дверь, хорошо? – Последние слова он выговаривал, уже поворачивая ключ в замке.

Констанс старательно, перепроверяя каждую цифру, записала телефон, съела найденный в холодильнике одинокий йогурт и оставила любимому записку, полную всяких нежных глупостей. Уходя, она кокетливо помахала рукой висящим на стене «лицам» и пообещала, что скоро они снова встретятся…

Она ждала его звонка в тот же день, но он так и не позвонил. Не случилось этого ни через день, ни через неделю. Конни казалось, что каждое наступающее утро становилось мрачнее предыдущего. Ей вовсе не хотелось, чтобы он думал, будто только им и заняты ее мысли, поэтому Констанс занималась обычными своими делами, ходила на учебу, по магазинам, встречалась с подругами, но каждую секунду ждала заветного звонка. Возвращаясь домой, она тут же бросалась к автоответчику или спрашивала у Гийома и Брижит, не звонил ли ей кто-нибудь. Каждое их «нет» ранило ее сердце.

Этот месяц стал, наверное, самым тяжелым в ее жизни. Конни то впадала в черное отчаяние, то неожиданно обретала новую надежду. Может быть, случилось что-то непредвиденное? Может, он просто уехал? Сорвался на гастроли так быстро, что не успел ее предупредить? Или заболел? Конни вдруг ощутила себя страшной эгоисткой. Наверняка в театре знают, где он и что с ним…

В тот же вечер Констанс отправилась на вечерний спектакль. Нет, Тьери не был болен и никуда не уехал – он по-прежнему играл свою роль в представлении. Значит, он не звонил по какой-то другой причине… Конни намеревалась зайти к нему после спектакля, но вдруг поняла, что не сможет этого сделать. Он не захотел ее, отказался от нее, она просто была для него развлечением на одну ночь… Возможно, Констанс еще передумала бы, но после поклона, когда артисты уже уходили, на руке Тьери буквально повисла его симпатичная партнерша. Конни почувствовала укол ревности и боли: значит, сегодня эта девица будет лежать в объятиях ее любимого, пить шампанское и рассматривать маски! Нет, она не пойдет к нему и не станет унижаться, спрашивая, почему он забыл о ней!

Конни шла из театра домой, глаза ей застилали слезы. Но именно в тот день она приняла решение. Она уедет как можно дальше от Парижа и вернется, только когда будет уверена в том, что сможет с ледяным спокойствием и безразличием смотреть на предавшего ее Тьери. Очень кстати ей вспомнилось, что несколько недель назад, когда ее работа выставлялась в одной художественной галерее, заезжий американец посоветовал ей отшлифовать свое мастерство в нью-йоркской Школе изобразительного искусства и даже дал свою визитную карточку, обещая помочь с поступлением…


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7