Фаллада опустился перед женщиной на колени и приподнял ей одно веко. Взгляд был совершенно пустой – ее интересовал только Карлсен.

– Ты можешь вчитываться ей в мысли?

– Она сопротивляется. Не хочет говорить.

– Почему?

– Я же тебе сказал. Хочет, чтобы я ее сначала поистязал.

Фаллада встал.

– Мне выйти?

– Без разницы. Если тебе все равно, можешь подождать. Лично мне это удовольствия не доставляет. Встань, – велел он женщине.

Та медленно выпрямилась, уголки губ коверкала ухмылка. Карлсен сжал Эллен руками. Было видно, как она болезненно скривилась, когда рука надавила на спину.

– Имя, – потребовал Карлсен.

Женщина со стылой улыбкой покачала головой. Он снова надавил ей на спину. Женщина со свистом втянула воздух и опять скривилась, но в очередной раз покачала головой.

– Что там у нее? – спросил Фаллада.

– Не знаю. – Карлсен нащупал на платье замок молнии и рванул вниз, до самой талии. Открывшаяся в прорези спина была исполосована багровыми царапинами.

– Свежие, – заключил Фаллада, приглядевшись. – Сувенирчик от давешнего любовника.

Касаясь голой кожи кончиками пальцев, Карлсен чувствовал, как к ним приливает энергия. Он начал стаскивать платье с плеч.

– Ты что делаешь? – не сдержался Фаллада.

– Не хочешь смотреть – иди в другую комнату.

– Да почему? Я природный обожатель таких сцен. Наконец, благодаря усилиям Карлсена, платье упало к ногам. На женщине остались лишь, лифчик и трусики, застегнутые у пояса на маленькую булавку. Эллен обвила Карлсену шею. Он подпустил ее вплотную, чувствуя через одежду сочащееся тепло нагого тела. Для более тесного контакта полагалось бы снять и свою одежду, но присутствие Фаллады все-таки сдерживало. Положив женщине одну руку на ягодицы, другую – на исполосованную рубцами ямку между лопатками, он притиснул ее к себе. Эллен болезненно сморщилась; когда же он приник губами к ее рту – самозабвенно закрыла глаза. Жизненная энергия хлынула из ее губ, отвердевших сосков и низа живота.

– Невероятно, – кашлянув, подал голос Фаллада, – у нее спина бледнеет…

Эллен, на секунду высвободив рот, – жарко шепнула:

– Ну, ну!

– Мне точно оставаться… или я пока пойду? – учтиво осведомился Фаллада.

Карлсен не отозвался. Он делал то, что она просила: жадно, взахлеб пил ее энергию, словно намереваясь лишить ее жизни. Чувствовалось, как она, возбужденно подрагивая, льнет к нему всем телом; шею стиснула так, что стало трудно дышать. Налегая, женщина сладострастно терлась об него животом и бедрами. Но вот ее хватка ослабла, колени подогнулись.

Фаллада вовремя подскочил, иначе бы она рухнула на пол. Олоф взял женщину на руки и понес в спальню. Там, под розовым абажуром, горел светильник, постель была уже расправлена ко сну. Карлсен положил Эллен Дональдсон на кровать.

– Впервые видел, чтобы женщина доходила до оргазма стоя, – хохотнул Фаллада, стоя в дверях. – Кинси был бы в восторге.

Карлсен прикрыл ее одеялом. Ко лбу у нее пристала прядка волос. В углу рта виднелся пузырек слюны. Выключив свет, он тихо, пятясь задом вышел.

Едва ступили наружу, как пошел дождь – мелкая морось, принесенная ветром из далеких болотистых низин. В воздухе сладковато попахивало ракитником я вереском. Карлсена ошеломило ощущение внезапного восторга, электрическим сполохом мелькнувшее через тело. Миг – и оно исчезло, будто кто щелкнул выключателем. Карлсен удивился, но минуту спустя в голове и следа не осталось.

– Так ты и не выяснил, чего хотел, – сказал Фаллада.

– Выяснил достаточно.

Над лужайкой уже стояла темень, виднелся лишь силуэт «шершня», обозначенный фосфоресцирующей краской. Со стороны стоящих в рад длинных приземистых зданий навстречу по лужайке кто-то шел.

– Все в норме? – послышался голос Армстронга.

– Отлично, благодарю, – отозвался Карлсен.

– Сержант ваш решил лечь спать. Кстати, ваши постели в конце, вон те три комнаты, – он указал на фонари, горящие над дверьми.

Вставив ключ, надзиратель открыл дверь главного входа. В вестибюле теперь горел лишь синий ночник.

Хезлтайн мерил шагами комнату.

– Ну наконец-то, – облегченно вздохнул он, – я уже начал беспокоиться. – Там, наверху, – он повернулся к Армстронгу, – сейчас раздавался жуткий шум, кто-то ревел белугой.

– У нас тут многие мучаются кошмарами, – невозмутимо заметил надзиратель.

– Если бы я описал одного из них, – спросил Карлсен, – вы бы смогли сказать, кто это?

– Очевидно, да. Если не я, то главный санитар.

– Крупный мужчина, под два метра. С большим носом – горбатый такой – и рыжие волосы, с проплешиной…

– Знаю кто, – перебил Армстронг. – Ривс. Джейф Ривс.

– Это который детоубийца? – уточнил Фаллада.

– Он самый…

– Вы не можете о нем рассказать? – спросил Карлсен.

– Ну… Он здесь уже – ого! – пять лет. Отклонение довольно существенное: интеллект десятилетнего ребенка. И преступления совершал большей частью в пору полнолуния; четыре убийства и двадцать изнасилований с извращением. Ловили два года – мать укрывала.

– Если я верно помню, – заметил Фаллада, – он заявлял, что одержим бесом?

– Или каким-то демоном, – надзиратель повернулся к Карлсену. – Извините за вопрос, а от кого вы получили эти сведения?

– От медсестры, Эллен Дональдсон.

– И она что – не назвала его по имени?

– Я не спросил.

Армстронг пожал плечами; Карлсен чувствовал: подозревает, что он него что-то утаивают.

– Этот человек содержится совместно с другими заключенными? – поинтересовался Хезлтайн.

– На данный момент нет. Завтра полнолуние, поэтому его перевели в отдельную камеру.

– Вы хотите видеть его прямо нынче, ночью? – спросил Хезлтайн у Карлсена.

– Подождем до завтра, пока в нем поубавится активности, – покачал тот в ответ головой.

– Хотите, пошлю за Лэмсоном, главным санитаром? – оживился Армстронг. – Он, может, подметил, проявились ли у Ривса черты этого… вампиризма. – В голосе его чуть заметно сквозила ирония.

– Нет необходимости, – отвечал Карлсен. – Он ничего не заметит – единственно разве, что у этого Ривса чуть прибавилось ума в сравнении с обычным.

– Тогда позвать надо обязательно, – зажегся Армстронг. – Я просто изнываю от любопытства.

Карлсен пожал плечами. Армстронг, истолковав это как разрешение, незамедлительно нажал кнопку переговорного устройства.

– Лэмсон, – позвал он, – подойдите-ка сюда.

Минуту посидели молча.

– Я так и не возьму в толк, – утомленно пробормотал Хезлтайн, – почему тот пришелец должен выбрать себе именно маньяка. Для него что, есть какая-то разница? Ведь можно вселиться в любого.

– Не совсем, – пояснил Карлсен. – Выбрать преступника – особенно с отклонениями, психопата – почти то же самое, что вселиться в пустующий дом. А этот человек, ко всему, еще и сам уверен, что одержим бесом. Поэтому не удивится, если окажется одержим вампиром.

– А что тогда с этой медсестрой, Дональдсон? Она же, я так понимаю, не преступница?

– Здесь дело, скорее, не в преступлении, а в раздвоении личности.

Фаллада кивнул.

– Аксиома психологии. Любой человек, подверженный мощным позывам подсознания, таит в своей оболочке как бы двоих людей.

– Если вы полагаете, что Эллен Дональдсон страдает от раздвоения личности, – вставил Армстронг, – я единственно могу сказать, что никогда за ней такого не замечал.

Фаллада хотел было ответить, но Карлсен опередил:

– Здесь речь не о какой-то психической болезни. У нее проблема по женской части: сильное сексуальное влечение, и нет мужа. И привлекательность, она чувствует, уходит. А коль скоро это существо подспудно утоляет ее сексуальный голод, она безотказна…

Раздался стук в дверь. Армстронг открыл. На пороге стоял высоченный верзила с телосложением штангиста. При виде Фаллады с Карлсеном глаза у него зажглись дружелюбным интересом.

Армстронг опустил на плечо вошедшему руку.

– Это, – отечески провозгласил он, – мой неоценимый помощник и правая рука, Фред Лэмсон. Фред, эти господа интересуются Ривсом.

Лэмсон кивнул – он, очевидно, надеялся, что его познакомят с присутствующими, но Армстронг не намеревался затягивать вступительную часть. Карлсен со скрытой усмешкой отметил про себя, как Армстронг на нет сводит дух показного товарищества своей нетерпеливой заносчивостью.

– Фред, а скажи-ка, ты замечал в Ривсе какие-то перемены за прошедшие недели?

– Нет… – Лэмсон медленно покачал головой.

– Совсем никаких? – Армстронг улыбнулся. – Спасибо, Фред.

– Я говорил о неделях, – все так же неспешно уточнил Фред. – А вот последнюю пару дней он что-то не очень на себя похож.

– Это как? – нетерпеливо спросил Армстронг.

– Ну, прямо так, навскидку, не скажешь…

– Он показался вам более чутким? – подсказал Карлсен.

Лэмсон запустил пятерню в коротко стриженные волосы.

– Думаю, так оно и есть… Скажу вот что. Когда тихий, сокамерники его обычно слегка шугают. А вот последние пару дней, я обратил внимание, они предпочитают к нему не соваться.

– Так ведь полнолуние же! – напомнил Армстронг.

– Ну и что, что полнолуние, – упрямо возразил Лэмсон. – А то я его раньше не видел! Да, он обычно становится в это время напряженным, нервным. Но нынче с ним что-то не то. Правильно говорит этот господин: он как будто бы стал более чутким…

– Вы когда-нибудь прежде такое замечали? – спросил Фаллада.

– Да пожалуй, нет. Он обычно ведет себя по-иному…

– Но он сейчас в одиночке? – вмешался Армстронг.

– Ну да, мы на это время всегда его изолируем. Только сейчас, мне кажется, оно ему особо и не надо. Он не показался мне… этим, как его…

Пока он подыскивал слова, Армстронг с показной строгостью бросил:

– Ладно, Фред, спасибо. Мы только это и хотели узнать. Можешь теперь идти. Видя мелькнувшее на лице здоровяка раздражение.

Карлсен сказал как можно теплее:

– В самом деле, огромное спасибо. Вы очень нам помогли.

– Да что вы, сэр, не за что, – улыбнулся гостям Лэмсон и вышел.

– Кстати, наводит на, мысль, – заметил Карлсен. – Пришелец не желает привлекать внимания. Но не сознает, что личность психопата в период полнолуния меняется, и это, в конце концов, само по себе привлекает внимание…

– Ну что, легче становится уверовать в вампиров? – посмотрел на Армстронга Фаллада.

– Странно… Очень странно, – ответил тот уклончиво.

Карлсен, зевнув, поднялся.

– Пойду-ка я, наверное, спать.

При обычных обстоятельствах работа и положение Армстронга внушали бы Карлсену благоговейный ужас; теперь же, напрямую воспринимая узость и убожество надзирателя – тщеславие вкупе с неуемной жаждой обожания – он не ощущал ничего, кроме неприязни.

– По одной, на сон грядущий?

Хезлтайн последовал примеру Карлсена.

– Мы все устали. Пора укладываться.

– Этот самый Ривс, – вспомнил Карлсен, – когда – обычно завтракает?

– Примерно в восемь.

– Нельзя будет подмешать ему в еду транквилизатор, легкое снотворное?

– Видимо, можно. Если считаете, что это необходимо…

– Благодарю.

Надзиратель проводил их к выходу. В вестибюле им встретился Лэмсон, спускающийся со второго этажа.

– Где вы были? – вскинулся Армстронг.

– Да проверял Ривса, сэр. После нашего разговора мне подумалось…

– Он вас видел? – осведомился Карлсен.

– «Видел» – не то слово. Смотрел во все глаза.

Они шли через темную лужайку, Фаллада с Лэмсоном чуть впереди.

– Не надо было ему там маячить, – тихим голосом сокрушенно заметил Карлсен.

– А что? – спросил Хезлтайн недоуменно, – это же в порядке вещей: делать ночной обход.

– Вот уж не знаю… А, ладно! Чего уж теперь.

Их три комнаты располагались по соседству друг с другом. Сержант Паркер перенес из «шершня» сумки.

Карлсен переоделся уже в пижаму, когда в дверь негромко постучали. Заглянул Фаллада с плоской бутылочкой.

– Не возражаешь против семи капель перед сном?

– Славная мысль!

Стаканы отыскались в ванной комнате. Фаллада скинул куртку, ослабил галстук. Чокнулись.

– Ну, ты меня просто очаровал своими замечаниями насчет раздвоенной личности. Ты в самом деле считаешь, что эти нелюди не в силах вторгнуться в человека со здоровой психикой?

Карлсен, сидящий скрестив ноги на постели, покачал головой.

– Я этого не говорил. Завладеть они, очевидно, могут кем угодно – силой или хитростью. Только здорового человека им приходится под благовидным предлогом уничтожать. Первых своих жертв они, видно, так именно и убрали – того же Клэппертона.

– А премьер-министр? – спросил Фаллада.

– Я… ох, не знаю. В голове не укладывается, и все же… что-то в нем такое есть. – Он, нахмурившись, изучал дно стакана. – Не только в нем, во всех политиках: некая способность к двоемыслию. Они не могут себе позволить быть честными, как большинство людей. Вся эта постоянная верткость, уклончивость…

– Напомнить? Политиканство – вот как это называется.

– Пожалуй. То же самое я замечал и за многими священниками: ощущение такое, что они – профессиональные лжецы. Или, по крайней мере, жертвы собственного двуличия. – Он неожиданно оживился. – Да, именно. Двуличные легче всего и поддаются вампирам. Люди, у которых правое полушарие действует обособленно от левого. Вот именно такое впечатление у меня от Джемисона. Человек, который и сам не знает, искренне он говорит или нет.

Оба замолчали, каждый погрузился в свои мысли. Фаллада потягивал виски.

– А если их действительно ничем не взять, что тогда? – спросил он. – Если их никак не выдворить с Земли? Надо ведь и такую возможность учитывать, – добавил он, не дождавшись ответа от Карлсена. – В мире полно преступников-психопатов. Ловим одного – они тут же в другого. Ты так не думаешь?

У Карлсена глубоко в сознании опять мелькнул проблеск, после чего все сразу же растеклось и возникло ощущение нереальности.

– Не знаю я, – выговорил он. – Просто не знаю.

Фаллада поднялся.

– Ты устал. Спи, не буду мешать. – И, взявшись уже за дверную ручку, приостановился. – А все-таки подумай. Может, есть какая-то возможность установить что-то вроде связи с этими существами? Мы теперь знаем, что им не обязательно убивать людей, чтобы получить пропитание. Взять этого, Прайса. У меня такое впечатление: он давал свою энергию с превеликим удовольствием. И снова отдаст, лишь бы занырнуть еще раз в постель с той бабенкой… Надо бы взять это на заметку.

– Ладно, – улыбнулся Карлсен. – Обещаю взять.

– Спокойной ночи, – сказал Фаллада. – Если нужен буду – я в соседней комнате.

Он тихо вышел, Карлсен прошел к двери, щелкнул язычком замка. Слышно было, как Фаллада возится за стенкой; затем шум воды в умывальнике. Карлсен залез в постель и выключил свет. Фаллада был прав: он устал. Но стоило закрыть глаза, как ощутилась непонятная раздвоенность. Вот он, казалось бы, в кровати, думает о планах на завтра, но какая-то его часть в то же время отстранена и смотрит на него, Карлсена, как на незнакомца. И холодом, отчуждением повеяло вновь. Наконец бренное тело стало втягиваться в омут дремоты, на что равнодушно взирал отстраненный ум. Спустя секунду все кануло.

Сознание возвращалось как свет, цедящийся через темную толщу воды. Олоф лежал в полусне, окруженный укромным, оберегающим теплом, как в утробе. Глубокая, блаженная раскрепощенность… и время утратило бег. И тут-то он осознал, что пришелица здесь. И впрямь, она находилась возле, на кровати – грациозная блондинка, которую он последний раз видел в ИКИ. Она была в каком-то тонком, полупрозрачном одеянии. Карлсен был достаточно в себе, чтобы понять: такое невозможно, ее тело осталось в Гайд-парке. Она же, чуть повернув голову, отозвалась полуулыбкой и тихонько покачала головой. Карлсен помнил, что глаза у него закрыты, так что все это должно происходить вроде как во сне. Хотя и на сон не похоже: все видится неколебимым и достаточно достоверным.

Ее руки вкрадчиво потянулись под пижаму; на солнечном сплетении Карлсен ощутил прохладные кончики пальцев. В нем шевельнулось желание. Рука женщины ослабила поясной шнурок и скользнула ниже. Одновременно у себя на губах он ощутил мягкую сладость ее губ; кончиком языка она приоткрыла ему рот. Руки Карлсена лежали по бокам, как плети, он не находил в себе силы ими шевельнуть. Опять закралось сомнение, не сон ли это, но определить никак не удавалось.

Она не изъяснялась словами, но чувства передавались напрямую. Она предлагала себя, внушая, что стоит лишь пожелать – и она готова отдаться. Ее пальцы вкрадчиво скользили по телу, воспламеняя нервы; те отзывались, подобно кристаллам, отражающим свет. Олоф никогда еще не испытывал такого физического наслаждения. Опять попытался шевельнуть руками – тело было словно парализованное, немое.

Он почувствовал, как она склоняется над ним; кончик языка трепетно пробежал по шее, затем через грудь. Сладострастие стало поистине мучительным. Женщина словно твердила: тело относительно, именно ум способен ощутить свободу. И все в нем ликующе соглашалось.

И тут вдруг до Карлсена дошло, что ум у него, как и тело, в полной пассивности; воля истаяла. Он сознавал лишь ее волю – силу, способную переплавить его сущность. В душе темным комом сгустился дискомфорт, предвестник рывка назад. Он почувствовал ее нетерпение, вспышку повелительного гнева. И само отношение, похоже, переменилось. Не предлагая уже себя, не волнуя проникновенной лаской, она велела вести себя по-умному. В памяти вдруг всплыл эпизод, которого капитан не вспоминал вот уж тридцать лет: как сестренка пыталась уговорить его поменять заводную собачку на плюшевого мишку. Сестренка тогда разозлилась – и давай выкручивать ему руки. И, как тогда, нажим вызвал бездумно упрямое сопротивление. Карлсен знал, что стоят ей возвратиться к уговорам – и он не устоит. У нее были все карты. Кроме одной: она не умела сдерживать собственный гнев. Не терпела, когда перечат. Перед глазами на миг всколыхнулась кипящая бездна гневного отчаяния. Карлсен напрягся, пытаясь отстранить неведомую гостью. Та уже не ласкала, а крепко; держала его, и припавший рот сделался вдруг плотоядным. Возникла иллюзия, будто его держит спрут, опутав всего щупальцами, уже выискивая горло. Темный страх ожег нервы, и Карлсен неистово забился. Она еще подержала его, демонстрируя силу, однако убийственная ярость поостыла.

Несмотря на то, что Олоф проснулся окончательно, он все еще не мог шевельнуться. Страх полностью опустошил его, сил бороться больше не было. Он по-прежнему ощущал ее мысли и чувства, и теперь сознавал, что не дает ей его убить. Страх вихрем взметнул в нем память о тех многих, кто боролся за жизнь, но оказался втянут в жадный водоворот. Опомнилась и она: на данный момент смертей быть не должно. Это сорвет весь замысел. Даже если сейчас завладеть его телом, подлог вскоре раскроется. Фаллада заметит перемену, то же и семья. Его надо оставить живым.

Карлсен ощутил нажим иного рода. В постели теперь никого не было; очнувшись, он понял, что никто сюда и не ложился. Пижама, как и раньше, была застегнута, поясной шнурок затянут. И пришлая оставила свой женский облик, сделавшись совершенно абстрактным, бесполым созданием. И сейчас оно находилось снаружи, силясь проникнуть в тело. Ментальные силы Карлсена; были начеку, подобно рукам, плотно закрывающим лицо; она сейчас стремилась просочиться меж пальцев, потеснить его волю и внедриться в сущность. Действия были беспощадно холодными и злонамеренно жестокими, как у насильника. Хотелось завопить, но это бы ослабило блок.

Чувствовалось, что защита не выдерживает под неослабным, все тяжелеющим натиском; чужая мощь упорно пыталась внедриться. Он понял, что за этим последует. Существо думает проникнуть в его нервную систему и отделить ее от воли – он станет узником в собственном мозгу, обездвиженным, как муха в паучьих тенетах. Внешне он останется прежним, но только из-за того, что ей не обойтись без его знаний и навыков.

Мысль о непрошеном соседе, от которого не избавиться, наводнила Карлсена отчаянной силой. Стиснув зубы, он стал молча выталкивать чужого. На этот раз он замкнул сознание наглухо, свернулся в клубок как еж. Хватка же давила с прежней силой, надеясь его истощить. Никто больше не притворялся, все шло в открытую. Они враги – и этого уже ничем не изменить.

Прошло минут десять, может, больше. Сила к Карлсену начала возвращаться. Главным оружием врага был страх. А тут где-то в сокровенной своей глубине Олоф обнаружил, что страха нет. Он уличил врага в слабости, гневное желание навязать свою волю лишало того расчетливости. Он жаждал безраздельного господства любой ценой – а получается, возобладать над своим ненавистником не удается! От такой мысли ярость у врага снова сгустилась, блеснув черной молнией гнева. Он усилил натиск, неистово штурмуя твердыню человеческой воли. И опять Карлсен воспротивился с силой отчаяния. Через несколько минут стало ясно, что и этот штурм отражен. Некая инстинктивная, врожденная неприязнь усугубляла внутреннее сопротивление. Он почувствовал взрыв мощи, готовность держаться, в случае необходимости и дни, и целые недели.

Карлсена наполнила неизъяснимая гордость. Это существо превосходило его во всех отношениях; сила его и искушенность невольно заставляли чувствовать себя ребенком; вместе с тем, какой-то первозданный вселенский закон никак не давал ему подмять непрочную человеческую сущность без ее на то согласия.

Натиск вдруг сошел на нет. Открыв плотно зажмуренные глаза, Карлсен увидел, что рассвет за окном уже окрасил небо в бледные тона. А сам он, наконец, один. Шевельнув рукой, он с удивлением обнаружил, что простыня отсырела от пота, словно ночью у него был жар. И пижама такая, будто стоял в ней под душем. Завернувшись в сырую простыню, Карлсен взбил под головой подушку и закрыл глаза. Комната казалась странно безмятежной и пустой. Спустя секунду он уже глубоко спал.

Проснулся Карлсен от того, что кто-то ковырялся ключом в замочной скважине. Оказалось, Лэмсон, главный санитар; вошел он с подносом.

– Доброе утро, – весело поздоровался он. – Кстати, в самом деле прекрасное. Кофе?

Карлсен, побарахтавшись, сел.

– Вот за это спасибо. Который час?

– Восемь пятнадцать. Доктор Армстронг говорит, завтрак через полчаса. – Он поставил поднос Карлсену на колени.

– А это что? – Карлсен кивнул на броского вида журнал, лежавший тут же, на подносе. Обложка, вроде, была знакомая.

– А, это! Вы уж, сэр, пожалуйста, не откажите. – Лэмсон извлек откуда-то ручку. – У меня племянник вами просто бредит. Вы тут для него свое фото не подпишете?

– Конечно, сделаем.

– Я через пару минут вернусь, сейчас только разнесу кофе остальным. А второй, с вами – доктор Фаллада, тот, что ведет «Доктор Детектив»?

– Верно.

– И третьего я, кажется, тоже видел по телевизору?

– Сэр Перси Хезлтайн, главный комиссар полиции. Лэмсон присвистнул.

– Не каждый день такие гости. Куда там, к нам вообще редко кто наведывается… Кроме родственников, разумеется.

Он вышел, оставив дверь чуть приоткрытой. Карлсен посмотрел вслед, как он катит тележку от двери к двери.

Прихлебывая кофе, он перечитывал статью. Именовалась она «Олоф Карлсен – человек столетия». Карлсен поморщился, вспомнив безостановочную рекламную трескотню трехмесячной давности – сил и нервов тогда было вымотано больше, чем в самой заковыристой космической экспедиции. И если бы одна такая! А то ведь десятки – сентиментальные, для домохозяек, с цветным разворотом, где он с Джелкой и детьми.

– Как зовут вашего племянника? – спросил он у, Лэмсона, когда тот вернулся.

– Джорди Бишоп.

На фото Карлсен написал: «Для Джорди, с наилучшими пожеланиями», и возвратил журнал и ручку Лэмсону.

– Ну все, он просто упадет. – Санитар посмотрел на фото. – Симпатичные у вас ребятишки.

– Спасибо…

– Повезло вам… – он свернул журнал трубкой и сунул в карман белого халата.

– У вас есть дети?

– Нет. Жена не хотела заводить.

– Вы женаты?

– Был. Теперь все. Разошлись…

Карлсен сменил тему.

– Вы видели сегодня этого, Ривса?

– Да, конечно. Отнес ему завтрак в семь. Положили снотворного, как советовал доктор.

– И как он?

– Он-то? Думаю, подмешивать и смысла не было.

– Почему?

– Он был вполне уже спокоен. – Тут санитар изобразил дебила: пустые глаза навыкате, рот раззявлен, руки болтаются вдоль туловища.

– Оно его усыпит?

– Нет. Он просто закайфует, разомлеет. Если перед гипнозом, то усыплять не надо.

– Откуда вы знаете насчет гипноза? – спросил Карлсен с любопытством. – Армстронг сказал?

Лэмсон широко улыбнулся.

– Зачем? Он мне сказал смешать для инъекции ноотропин с мефидином. А это только перед гипнозом или при тяжелом шоке. А Ривс сейчас, я знаю, не в шоке.

– Вам бы детективом быть!

Лэмсон, очевидно, был польщен.

– Благодарю.

– Как этот состав действует?

– Наступает легкий нервный паралич – ум пустеет, если так понятнее. После этого гипнотизировать легко. Доктор Лайелл – он здесь раньше был начальником – постоянно его пользовал. А Армстронг говорит, что не одобряет.

– Почему же?

Санитар, пожав плечами, саркастически хмыкнул.

– Говорит, это эквивалент промывки мозгов… – остро глянув на Карлсена, он решил, что тому можно доверять, и сказал, – а я думаю, фигня все это. Доктор Лайелл никого не думал промывать. Просто с душой относился к людям…

– Я понимаю, о чем вы, – сочувственно сказал Карлсен. Он уже сделал вывод: человек вроде Армстронга всегда придумает какое-нибудь высокое моральное оправдание собственной лени.

– Что-то я не очень уверен, что понимаете, – вздохнул Лэмсон.

– Не очень? А для чего, по-вашему, мы здесь? Лэмсон в смятении посмотрел на него.

– Вы хотите сказать…

В дверь постучали. Голос Фаллады окликнул:

– Олоф, завтракать идем? – дверная ручка повернулась.

– Ой, – спохватился Лэмсон, – пора уже обратно. Еще увидимся. – Посторонившись перед Фалладой, он вышел.

– Все еще лежишь? Ладно, я позже…

– Нет-нет, заходи. – Фаллада вошел и прикрыл за собой дверь. – Я тут разговаривал с Лэмсоном.

– Человек, похоже, неплохой.

– Да уж! – собрав в охапку одежду, Карлсен зашел в ванную, оставив открытой дверь. – Он нынче ночью заходил проведать Ривса. И, похоже, всех нас засветил.

– С чего ты взял?

Карлсену по определенной причине не хотелось распространяться о том, что случилось ночью: все же слишком сокровенное.

– Он говорит, Ривс поутру вернулся в нормальное состояние.

– Нормальное?

– Опять кретин кретином.

Оба замолчали. Карлсен заправлял в штаны рубашку.

– Что, думаешь, перепорхнула?

– Похоже на то, – ответил он, водя по щекам электробритвой.

Опять замолчали, пока он не закончил. Карлсен вышел из ванной, легкими шлепками нанося на лицо лосьон после бритья. Фаллада в это время неприкаянно стоял возле окна и, сунув руки в карманы куртки, пригорюнясь, смотрел куда-то вдаль.

– Так что, эта… тварь все еще на прыжок нас опережает?

– Боюсь, что да.

– Может, она перешла обратно в женщину, медсестру?

– Может быть. И выяснила, что нам про нее уже известно.

– И вообще, может находиться здесь невесть где – или вовсе не здесь, если на то пошло, – не то чтобы спросил, а как законченный факт подал Фаллада, избавляя Карлсена от необходимости отвечать.

Карлсен свернул пижаму и запихал ее в сумку. Фаллада задумчиво, не мигая, на него смотрел.

– Разве попробовать снова тебя загипнотизировать…

– Не надо.

– А что?

– Опасно! Вдруг она возьмет и вселится в меня, пока я под гипнозом. А во-вторых, все равно напрасный труд. Я потерял с ней контакт.

– Ты уверен?

– Стопроцентно.

Фаллада, по счастью, удержался от расспросов. На солнечной лужайке возле «шершня» лежал на спине сержант Паркер, проверяя турбины вертикального взлета.

– А вы что не идете завтракать?

– Спасибо, сэр, я уже поел с медперсоналом.

– Вы не видели там одну женщину, медсестру Дональдсон?

– А как же, – сержант осклабился. – Она без остановки о вас расспрашивала.

– Вот как! И что именно?

– Ну, насчет того, женаты вы или нет… – сержант подмигнул.

– Мерси.

Когда тронулись дальше, Карлсен сказал Фалладе:

– Вот и ответ на твой вопрос.

– Ответ?

– Будь она одержима пришельцем, она бы вопросов не задавала. Держалась бы тише воды, ниже травы.

– Да, оно так… – задумчиво согласился Фаллада и улыбнулся. – Ты становишься Шерлоком Холмсом.

Столовая у Армстронга располагалась на солнечной стороне. Хезлтайн уже ждал.

Армстронг потер руки.

– Доброе утро! Погода великолепная. Как, хорошо спалось?

Гости дружно угукнули.

– Лэмсон дал Ривсу транквилизатор, – сообщил Армстронг. – Понятное дело, в кофе. Я сказал ему также заготовить немного седативного препарата. Если задавать под гипнозом вопросы – это ведь самый простой способ, верно?

– Отлично, – рассеянно пробормотал Фаллада. – У вас всегда все предусмотрено.

– Я из кожи вон готов лезть, лишь бы хоть чем-то пригодиться. Просто из кожи вон. Джордж, давай-ка еще кофе! – повелительно крикнул Армстронг на кухню. Он стоял возле двери, лучась улыбкой. – Пожалуйста, усаживайтесь. Меня не ждите, я уже поел. А теперь я вас оставляю, надо делать обход. Джордж вам все обеспечит. – Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Косенький паренек, одетый теперь в белый халат, принес кофе и дольки грейпфрута. Когда они остались одни, Фаллада сказал: