43

ГРАНИЦЫ МАГИИ

Как только рассвело, он отправился к Караденусу Примуле, и тот пригласил его в свою палатку – еще более скромную, чем у Тео, и в то же время казавшуюся роскошной. Цветы, очевидно, умели приспосабливаться и к простому образу жизни: у Примулы, как и у Пуговицы, даже простой ковер выглядел словно трон.

Он долго выслушивал взволнованную речь Тео и наконец остановил его, подняв тонкую руку.

– Послушай теперь меня, Тео Вильмос. Мы многим тебе обязаны, но только не этим. Будь это даже возможно, я не смог бы удовлетворить твою просьбу. У меня нет такой власти. У меня ее вообще теперь нет – по крайней мере той, что дается по праву рождения. Все еще, возможно, вернется – у нас, Цветов, есть еще кое-какие ресурсы, и я не верю, что мир перевернулся раз и навсегда, как думают многие, – но я, даже вернув себе какие-то привилегии, не стал бы пытаться что-то менять. Пуговица сам сделал свой выбор, зная заранее, что его ожидает – как в случае победы, так и в случае поражения. Таковы были его воля и его желание. Но самое главное, Тео, в том, – Примула на мгновение опустил глаза, – что уже слишком поздно. Он мертв. Минувшей ночью его соплеменники предали его смерти.

Тео долго сидел молча, тер уже распухшие от слез глаза и старался не свихнуться окончательно.

– Он сказал... что ты в трауре. Я думал, он говорит о твоей сестре.

– И о ней тоже, но ее я давно уже оплакал. Пуговица был моим братом, хотя мы происходили из разных миров и рас. Моим другом.

Лицо Караденуса оставалось бесстрастным, но Тео уже усвоил, что маска цветочного аристократа не всегда работает, как задумано.

– Он сказал как-то, что вы не могли быть друзьями. Что ты был... слишком уж другой.

Примула не удержался от смеха, в котором, однако, звучала боль.

– Это только доказывает, что наш гоблин был не таким умным, каким казался.

Тео вытер глаза рукавом. Слезы иссякли, но боль в груди осталась.

– Этот мир перестал мне нравиться. Могу я реально вернуться домой? Ваша магия... то есть наука... еще действует?

Примула поразмыслил немного.

– Не вижу причины, по которой ты не мог бы вернуться, – ведь теперь тебе нечего бояться духа, преследовавшего тебя. Любой, обладающий маломальскими навыками, может открыть тебе дверь. Больших энергетических затрат для этого не потребуется, поскольку нет необходимости скрывать факт твоего перехода, как это было при твоем прибытии к нам. Достаточно будет той энергии, которой обладает каждый из нас. Ты и сам сможешь это сделать, если немного подучишься. – Караденус свел вместе лежащие на коленях ладони. – Нам будет недоставать тебя, Тео.

– Если ты уйдешь, то больше не сможешь вернуться, пока мы не отменим эффект Клевера – а он создавался в эпоху, когда энергия была гораздо более доступной.

– Если честно, мне пока не особенно хочется возвращаться сюда. – Сказав это, Тео вспомнил о Поппи. Она непременно должна отправиться с ним, иначе все это потеряет смысл. Что толку будет от его геройства, от решений на грани жизни и смерти, от всех пережитых красот и ужасов, если он оставит здесь единственно хорошее из всего, что с ним приключилось? Он станет вторым Эйемоном Даудом и будет бесконечно жалеть о том, что он потерял, а может, и спятит на этой почве. – Я пока оставлю тебя – мне надо поговорить кое с кем.

– Мир тебе, Тео Вильмос.

– И тебе. – Тео вышел из палатки и увидел, что занимающийся день сулит всю прелесть, на какую только способна Эльфландия. Даже Город вдали казался, как прежде, чем-то чудесным и сверхъестественным, а башни-небоскребы представлялись минаретами, волшебными замками. Тео вернулся назад и спросил Примулу: – Теперь все будет лучше, чем раньше? Эта ваша новая эра?

– Надеюсь. – Караденус не сдержал улыбки. – Мы, во всяком случае, попытаемся.

– Ну да. – Тео вдруг стало неловко. – Не бери в голову.

Не успел он пройти и ста шагов, как с ним поравнялся какой-то эльф – темноволосый, гуманоидно-цветочного типа, но ничем другим не выделяющийся. Шел он, не поднимая глаз.

– Хочу попрощаться с тобой, – сказал он. – И извиниться. Я совершал ужасные вещи – есть над чем задуматься.

Тео покачал головой. Почему всем есть до него какое-то дело?

– Простите, мы с вами знакомы?

Незнакомец улыбнулся, все так же не поднимая глаз. Он горбился, как будто не желая быть узнанным, хотя его и так никто не замечал.

– А ты, оказывается, умен – твой фокус с русалкой меня просто восхитил. Не думаю, что дело только в твоей наследственности. Воспитание в мире смертных тоже кое-что значит – я начинаю думать, что мы кое в чем будем покруче эльфов. Как ты теперь себя называешь – Тео Фиалка?

– Слушай, кто ты такой? – Тео схватил незнакомца за плечи и развернул к себе.

Его лицо ни о чем ему не сказало. Эльф напрягся, точно приготовился убежать, но в уголках его губ играла хитрая улыбка.

– Не догадался еще? Кажется, я тебя перехвалил.

– Дауд? – Это казалось немыслимым, но он вдруг стал узнавать этот тихий напряженный голос, исходящий теперь из самого обычного горла. – Но ты же умер! Я это видел своими глазами!

– Тео, ты выдаешь текст из комикса про Флэша Гордона. Ты видел, как умерло мое тело. Это со мной, если помнишь, уже случалось, и я это пережил. С тех пор я годами накапливал силы, чтобы когда-нибудь перейти в менее неприятную оболочку – и они пригодились мне, все до последней капли. – Он выставил ладони вперед, как будто только что проделал необычайно сложный фокус – так оно, в общем, и было. – Со смертью тела Устранителя я перешел в одного из охранников Чемерицы. Не слишком приятный субъект, но мне все-таки немного стыдно, что я выгнал его из собственного тела. Меня, то есть охранника, взяли вместе с другими в плен на холме, после гибели Чемерицы и Ужасного Ребенка, но через несколько дней нас всех отпустили. Этот парень, которого ты видишь, официально реабилитирован, так что я чист. Быть солдатом проигравшей армии – не преступление, даже если ты служил у Нидруса Чемерицы. Теперь я, пожалуй, начну все сначала где-нибудь в Ясенях или Березах. Эрефина умерла – насовсем. Мне есть о чем подумать.

– Выдать бы тебя Караденусу Примуле – он тут недалеко. Или убить тебя самому! – Тео боролся с нахлынувшим на него чувством нереальности. Уже второй раз он говорил с Эйемоном Даудом и второй раз убеждался, что этот человек жив вопреки всякой логике. – Ты помог им убить нашего с Кэт ребенка.

– Что я могу на это сказать? Только одно: я сожалею. Да, я помогал Чемерице направить чары. Всеми моими поступками правило безумие, правили моя отчаянная любовь и обманутые ожидания. Теперь это, кажется, прошло, и я смотрю на вещи более ясно – может быть, благодаря новому телу.

– Я не дам тебе уйти просто так.

– Придется. Если ты вздумаешь мне помешать, я вынужден буду занять еще чье-нибудь тело – не твое, а какой-нибудь невинной жертвы. Ты меня не остановишь. Если понадобится, я буду перескакивать из тела в тело, отнимая у других жизнь без всякой пользы.

Тео смотрел на него, чувствуя усталость и тошноту.

– И я не смогу тебя задержать?

– Нет. Собственно говоря, я уже ухожу. – Дауд повернулся и быстро зашагал прочь по улочке между палаток и шалашей, где галдели, занимаясь меновой торговлей, эльфы всех форм и размеров. Еще немного, и он скрылся из виду.

Поппи в палатке не было. Тео, заготовивший целую кучу веских аргументов, чтобы убедить ее уйти с ним в мир смертных, обнаружил вдруг, что ему нечего сказать, да и некому. Он, по правде сказать, совсем растерялся. Дауд умер, но оказался живым. Пуговица умер, но больше уже не вернется. Вся нечестность жизни в одной ореховой скорлупке, и в Эльфландии все в общем-то обстоит так же, как и в том, другом мире.

Если смотреть в корень, разницы почти никакой.

Он долго сидел у входа, смотрел на небо и слушал звуки повседневной жизни лагеря. Здесь как будто прибавилось детей, а может, им просто разрешили кричать сколько влезет. Дети тоже везде одинаковые – будь у них лисьи уши или желтые козьи глаза, шумят они всегда точно так же.

Тео нравился этот шум.

«Прощай, Пуговица, – думал он. – Ребячий гам – подходящая для тебя эпитафия. Как они весело играют, маленькие эльфы и гоблины. Все могло быть гораздо хуже».

Внезапно он увидел над собой три лица – одно из них на очень большой высоте. Но Тео сильнее всего поразило другое, гоблинское, потому что он как раз думал о Пуговице. Этих троих он еще не видел после своего возвращения из подводного царства и не сразу подобрал имена к знакомым чертам.

– Стриди! Колика! Колышек! Как вы все поживаете?

Длинный лохматый эльф, похоже, ориентировался в реальности не лучше, чем при старом режиме, но вид у него при этом сделался спокойный и даже счастливый. Он подал Тео руку, чтобы помочь ему встать.

– Здравствуй, Тео. А Поппи-то здесь. Не у меня в голове, а на самом деле.

– Я знаю. Рад тебя видеть, Стриди.

– Она хорошая.

– Очень. Это здорово – видеть вас всех живыми.

– Так-то оно так. – Пэкона понизила голос. – Дистри еще не знает про Вицупуго, если ты понимаешь, о чем я, так что поосторожнее. Он расстроится, и придется обвязать ему лодыжку проволокой вместо заземления, не то он весь лагерь спалит или превратит нас всех в бабочек. Колышек хотел поговорить о чем-то с тобой, а мы со Стриди увязались за ним, чтобы на тебя поглядеть. Ну, как оно, соседушка? Ты, я слыхала, наворотил дел.

– Не по своей воле, – пожал плечами Тео.

– Все равно. Говорят, ты с самим Большуном повстречался.

– С Большуном? – Тео вспомнилось, как маленький, худенький Пуговица дал ему записку в автобусе, и он тяжело сглотнул. – Это кто же такой?

Колика щелкнула пальцами, чтобы зажечь навозного цвета сигару.

– Известно кто – Добрый Малый Робин. Он у нас, у пэков, герой. Правая рука короля. Самый знаменитый пэк из всех, живших на свете*[34]. Какой он из себя?

Тео постарался припомнить, но последующие бурные события заслонили образ паромщика.

– Грустный. И умный, как мне показалось. Забавный, Чемерицу он недолюбливал.

– Наша порода, – радостно закивала Колика. – Интересно, куда он девался.

– А что, никто не знает куда?

Колика не проявляла особого беспокойства на этот счет.

– Когда Чемерицы не стало, сковывавшие Робина чары рухнули. Может, он уплыл куда-то с королем и королевой. Решил дать себе заслуженный отдых.

– Ты думаешь, все они живы?

Пэкона придвинулась ближе, дохнув на Тео табачным облаком, от которого и гиена бы сморщилась.

– Спрашиваешь. Такие, как они, не умирают. Они вроде как звезды или луна. Или налоги. – Она хлопнула Тео по спине, чуть не свернув ему лопатку. – Ну, мы пойдем. Пошли, Стриди, встряхнем маленько новеньких. А ты никак покидаешь нас, Тео? Жаль. Я бы выучила тебя играть в жуковку – было бы чем заняться на старости лет.

Колышек молчал, пока Колика, насвистывая, не ушла подальше по грязной дороге, Стриди ковылял за ней, как молодой журавль за бульдогом, которого он принимает за свою мать. Поморгав, гоблин почти робко спросил у Тео:

– Ты видел его прошлой ночью. Какой он был?

Тео не сразу понял, о чем он, а когда понял, боль вернулась к нему с новой силой.

– Мне как-то. не хочется говорить об этом сейчас.

Когтистые пальцы Колышка сжали его руку – легонько, но так, что Тео не захотелось искушать его сделать это в полную силу.

Тео вспомнил, как этот маленький гоблин корчился на полу «Элизиума» – он самоотверженно принял яд, чтобы осуществить дерзкий план Пуговицы. Дерзкий план, который, как ни странно, в итоге сработал.

– Он хорошо держался. Очень хорошо, учитывая то, что ему предстояло. Мы поговорили о недавних событиях, и он попросил, чтобы я рассказал ему про свой мир.

– Я бы тоже когда-нибудь хотел послушать про это, – потупился Колышек.

«Да, только вот рассказывать будет некому», – подумал Тео и сказал:

– Может, когда-нибудь и услышишь. Ты знал его?

– Не очень хорошо. Только издали видел. Но он по-своему много для меня значил. Он был моим отцом.

– Духовным отцом? – помолчав, спросил Тео.

Колышек покачал головой. С его длинным носом это могло показаться смешным, даже комичным, но Тео этот жест только напомнил о том, как плохо он еще знает мир, в котором оказался.

– Нет, самым настоящим. Он зачал меня, как делают все отцы.

– И ты видел его только издали? Никогда не разговаривал с ним? А он знал?

– Не думаю, хотя пару раз он посмотрел на меня как-то обеспокоенно. Но я был плодом одного из первых его соитий, поэтому мое имя ни о чем ему не сказало – он его просто не знал. Они с матерью встретились в гоблинской академии. Ее выгнали из гнезда с позором, потому что я родился без отца. Но теперь это уже не имеет значения. Он умер героем. То, что я его сын, не возвышает меня и не умаляет.

Тео подумал о собственных родителях, о своих усилиях понять себя через них и оправдать себя, взвалив на них вину за все, что они делали не так или не делали вовсе.

– И все? Остальное тебя не волнует?

– Волнует, конечно. Потому я и попросил тебя рассказать о его последних часах. Я сейчас иду на погребальную Церемонию, как и все прочие наши гоблины, и хотел бы составить себе цельное представление о нем, но я принадлежу к числу живых, а он нет. Мне не все равно, но я прожил без него всю мою жизнь.

– А другие, не гоблины, могут пойти на похороны?

– Нет, только мы. Потому он и простился с тобой прошлой ночью.

«Большая честь», – сказал Кумбер. Тогда Тео не понял, а теперь понимал.

– Ты любил его?

Колышек приложил руку ко лбу незнакомым – видимо, ритуальным – жестом.

– Как сын или как гоблин, гордый тем, что он совершил?

– И так, и так.

– Тогда да. Но сегодня солнце взошло снова, как восходит всегда. Спасибо, что уделил мне время, Тео. Мне пора. Я должен присутствовать на съедении моего отца.

Тео посмотрел вслед маленькой темношерстной фигурке. Колышек уже скрылся из глаз, а он все сидел на пороге, смотрел на небо и слушал звуки окружающей его жизни.

Они смотрели на него втроем: Поппи – с плохо скрываемым беспокойством, Кумбер – со сдержанным любопытством, Кочерыжка скрывала свои чувства под крошечной, но от этого не менее выразительной маской презрения.

– Вы, наверное, не понимаете, для чего я всех вас созвал, – сказал Тео. – Это, конечно, шутка, и не слишком удачная, потому что я в самом деле созвал вас. Я немного нервничаю. – Он взглянул на свои руки, стиснутые так, точно пальцы одной боялись упустить пальцы другой. – Мне нужно задать тебе один вопрос, Кумбер. Насчет дверей туда и обратно.

– Я ждал этого вопроса, Тео, – кивнул Кумбер. – Ответ неутешительный: ты не сможешь вернуться, если уйдешь отсюда. Отмена эффекта Клевера займет долгие годы. Существует еще способ Дауда, но он слишком опасен, чтобы пробовать – кроме того, он требует особых условий. Повторяю: если ты уйдешь, то скорее всего уйдешь навсегда.