В четыре месяца у моей дочери Лили появились признаки отставания в развитии, хотя акушер и педиатр уверяли меня в обратном. Я стала лихорадочно выискивать в интернете любую доступную информацию о синдроме Дауна. Мой муж даже начал называть меня параноиком. В конце концов, анализ крови, сделанный дочурке в полгодика, выявил наличие лишней хромосомы, которая полностью изменила нашу жизнь. Как ни странно, после этого мне стало легче. Больше не нужно было волноваться по поводу того, все ли в порядке. Я могла начать действовать.

Искренняя готовность мужа принять ситуацию, а также его неунывающий характер и юмор помогли нам пережить время перехода к новой жизни. Муж предложил пошить футболки с надписями: «Мы сделаем эту хромосому красивой» или «Я понимаю, что такое Даун». Он говорил, что четверо наших старших детей будут завидовать Лили, которая сможет путешествовать с нами, когда мы уже выйдем на пенсию. Наши друзья и члены семьи оказывали нам всяческую поддержку, когда мы с головой окунулись в медицинские исследования.

Все это время я носила свою маленькую девочку на руках. Я целовала ее мягкую, теплую головку и думала о ее будущем. Многое еще было неизвестно, но я знала одно: каждое достижение будет даваться ей с большим трудом. Мне тоже хотелось сделать нечто такое, что потребовало бы определенных усилий. Обстоятельства сложились так, что у меня появилась возможность принять участие в марафоне. И я решила пробежать его ради Лили.

Я начала тренироваться, поднимаясь по лестнице пешком, вместо того чтобы ехать на лифте. Когда у Лили случился приступ, я смогла преодолеть дистанцию почти в двадцать километров вместе со своей подругой Хезер, которая стала моим тренером и партнером. Поиск детского невропатолога во время праздничного уик-энда сам по себе оказался серьезным испытанием. По показаниям электроэнцефалограммы врач обнаружил у Лили нарушение электрической активности мозга, и дочурку увезли в больницу.

Приступ у Лили начался как раз в тот момент, когда ей делали энцефалограмму. Девочке сразу же поставили диагноз «гипсаритмия мозга». После этого Лили прошла больше тестов, чем мне довелось пройти за годы учебы в колледже. Я научилась делать уколы своему ребенку. Через один-два дня дежурства в больнице я почувствовала, что мне нужно бегать. Я понимала, что мне, по всей вероятности, придется отказаться от участия в марафоне, но мое тело нуждалось в движении. Муж взял на себя обязанности по уходу за дочкой, пока я присматривала за остальными детьми, ночевала дома и выходила на пробежки вместе с Хезер. Свежий утренний воздух, размеренный звук наших шагов, кислород, эндорфины и поддержка близкой подруги – все это больше чем когда-либо внушало мне мысль о том, что я должна пробежать этот марафон.

Когда Лили вернулась домой, я продолжила бегать. Невропатолог заверил меня, что нарушение электрических импульсов в мозге моей дочери не причиняет ей вреда. Но у Лили наступила остановка развития. Я занималась бегом. Девочка стала толстеть. Я продолжала бегать. Ее взгляд был бессмысленным и несфокусированным. Я по-прежнему бегала. Она никогда не смеялась. А я все бегала. Во мне нуждался муж и остальные четверо детей. Но я не бросала бег.

Мы с Хезер тренировались почти каждый день. По выходным собиралась более многочисленная компания и мы совершали длинные пробежки. Примкнувшие к нам женщины рассказывали о своих заботах и радостях. Бегая у реки, в обстановке тишины и спокойствия, я горячо молилась. Когда я делилась с Хезер своими страхами, у меня дрожал голос, а по щекам текли слезы – это происходило так часто, что моя подруга уже перестала удивляться. Тем не менее мы много смеялись. После пробежек я всегда возвращалась домой с раскрасневшимися щеками и твердой уверенностью, что могу справиться даже с самыми непреодолимыми трудностями. В такие дни мне было легче нести свою ношу.

Во время марафона вся семья пришла за меня поболеть. Мои близкие расположились на первом, тридцать втором и сорок втором километре. Старшие дети держали в руках таблички с надписями, размахивали пушистыми оранжевыми помпонами и выкрикивали слова поддержки. Лили сидела, ссутулившись, в своей коляске, абсолютно безучастная к происходящему. Лекарства не давали никакого эффекта. Я обняла ее и поцеловала. Я бежала марафон за нас обеих.

Моя мечта о марафоне помогала мне на два шага опережать отчаяние. Неожиданное, затянувшееся испытание, выпавшее на мою долю, позволило мне сосредоточиться на своей мечте и наполнить ее смыслом. Благодаря напряженному графику тренировок мне удалось выработать режим, набраться сил, укрепить отношения с подругой и в конечном счете преодолеть неопределенность этой непростой ситуации. Достижение поставленной цели убедило меня в том, что я могу справиться со всеми трудными задачами, решая их по одной.

Идея создать сайт Honestly Now («Откровенный разговор») возникла у меня в трудную минуту. Умерла моя мама, и я готовилась к участию в траурной церемонии. Мама была моим лучшим другом и всегда поддерживала меня; только она могла сказать мне правду. Примеряя красную блузку, я по старой привычке спросила: «Можно ли надевать красное на похороны?» – и в этот момент поняла, что больше никогда не услышу маминых советов и не почувствую ее теплых объятий. Отец умер незадолго до маминой смерти – и мне было ужасно одиноко. Казалось, близкие люди нуждаются во мне, но я не знала, смогу ли стать им опорой.

Понимая, что многим женщинам не к кому обратиться за помощью, когда она им крайне необходима, я приступила к разработке бета-версии сайта Honestly Now – цифровой платформы, где люди могли бы получать полезные советы, поддержку, а также честные ответы на важные для них вопросы. Первоначальный замысел касался проблем внешности: вы размещаете на сайте свою фотографию, а ваши друзья и эксперты голосуют. Была ли я слишком самонадеянной? Может быть, да, а может, и нет. Но я часто видела, как трудно женщинам научиться правильно себя подавать, особенно во времена перемен, таких как рождение ребенка, развод, проблемы со здоровьем и старение. Поэтому мне захотелось помочь им обрести уверенность в себе, поддерживать их и помогать устанавливать контакты с людьми, которые могут дать ценный совет. Кстати, будучи магистром делового администрирования, я сумела определить границы этого рынка, понять его суть и придумать, как сделать на нем бизнес. Разработав четкий бизнес-план, я вместе со своими подругами занялась поиском стартового капитала для запуска бета-версии сайта.

Когда я объясняла потенциальным инвесторам, каким вижу этот интернет-ресурс, некоторые из них понимали и поддерживали меня, тогда как другие явно не разделяли моей точки зрения. Уверенные в себе люди, венчурные инвесторы не склонны пересматривать свои решения. Одному известному инвестору трудно было оценить идею о предоставлении эстетических услуг. «Слишком неопределенно», – заявил он. Однако когда я стояла тогда перед зеркалом, то думала совершенно не о советах по уходу за волосами. Возможно, такой сайт и нужен, но это не совсем то, чего я хотела.

В своей книге «Бизнес с нуля»[2] Эрик Рис утверждает: то, что люди говорят, часто отличается от того, что они на самом деле делают. Запустив сайт Honestly Now, мы быстро это поняли. Его посетители задавали не очень много вопросов о внешности, а быстро переключились на другие, более сложные жизненные вопросы.

Например, Таня задала вопрос о благодарственных письмах: можно ли их пересылать через почтовый ящик в школе сына? Марта хотела знать, уместно ли использовать фотографию, снятую во время подводного плавания с аквалангом, в профиле на сайте Match.com. Во время развода женщина, не назвавшая своего имени, обнаружила, что у мужа роман с ее подругой, жившей по соседству. Поскольку их сыновья дружили, она спрашивала, следует ли ей рассказывать сыну о происшедшем. Все это было очень важно. И вполне реально. И весьма увлекательно.

Подумав немного, мы предложили посетителям сайта следующее: вы можете задавать вопросы, касающиеся любых сторон жизни. То, что важно для вас, важно и для нас – и мы найдем для вас совет по этому поводу.

По сути, такое расширение диапазона задаваемых вопросов приблизило нас к тому памятному событию, которое произошло со мной много лет назад. Когда я спросила маму, хорошо ли выгляжу в ее блузке, на самом деле мне нужно было знать, что я не одинока. Я нуждалась в том, чтобы кто-то сказал мне, что я приняла правильное решение, – это помогло бы мне почувствовать уверенность в себе. Женщины инстинктивно делятся проблемами с подругами: так они анализируют сложившуюся ситуацию и получают поддержку. Я хотела помочь им реализовать это естественное желание и сделать так, чтобы они в любое время и в любом месте могли обрести уверенность в себе.

Мы запустили новую версию сайта Honestly Now 2.0 и объявили о начале второго этапа финансирования. Нам еще многое предстоит сделать, особенно учитывая то, что по мере накопления опыта мы постоянно вносим в свой ресурс изменения. Огромный потенциал Honestly Now, а также ценность, которую он предлагает людям (возможность принимать правильные решения), вдохновляет нас и придает силы.

Только спустя много лет после нашего отъезда с Кубы мне снова захотелось съесть гороховый суп, хотя у мамы он всегда выходит очень вкусным.

Куба – благодатная тропическая страна, но коммунистический режим, господствующий здесь, существенно урезал количество доступных продуктов питания. После прихода к власти Фиделя Кастро их начали выдавать по карточкам. Но даже при наличии продуктовой карточки выбирать приходилось из того, что есть в магазине, а там зачастую просто ничего не было. Мама часами стояла в очередях, чтобы купить хоть какую-нибудь еду, пару туфель или что-то другое.

На протяжении очень долгого времени единственное, что мы могли достать, – это горох; но придать гороховому супу хоть какой-то другой вкус было нечем.

Мама постоянно покупала и готовила горох, потому что знала о его высокой питательной ценности. Порой мы по несколько недель подряд питались практически одним горохом. Мамина добавляла в блюдо все, что росло у нас на огороде, тем не менее чаще всего это была просто безвкусная зеленая кашица. Нам с сестрами она так надоела, что каждого очередного приема пищи мы ждали с ужасом.

Мама наливала три тарелки супа – моим сестрам, Исис и Нине, и мне. Она кормила младшую сестренку Нину, а когда мы с Исис начинали хныкать, протягивала руку через стол и кормила с ложки и нас.

Мой отец в это время находился в исправительно-трудовой колонии – его отправили туда за намерение уехать из страны. Поэтому мама растила нас одна, имея в своем распоряжении весьма скудные средства. Однажды она отправилась на задний дворик стирать и увидела у двери в кухню симпатичную маленькую лягушку. Мама всегда любила лягушек, а эта пришелица подсказала ей одну интересную мысль. Мама начала придумывать захватывающие истории об отважной лягушке по имени Антоника, преодолевавшей все препятствия благодаря своей смелости и творческому подходу. Антоника помогала нам мечтать о свободе и тех возможностях, которые могут перед нами открыться. Мама всегда рассказывала эти волнующие истории во время еды. Мы съедали все, что было у нас в тарелках, – мир Антоники отвлекал нас от безвкусной пищи, а Мамина (наша мама) знала, что ее дети накормлены, спокойны и готовы к будущим испытаниям и приключениям.

В 2007 году, во время подготовки телевизионного шоу на одном из местных телеканалов, я отчаянно боролась с собственной неуверенностью. В конце концов благодаря поддержке и мудрым советам одной из подруг я поняла, что ждала этого события большую часть жизни. Все, что мне было нужно, – это та уверенность в себе, которую всегда проявляла Антоника.

Со временем, лучше разобравшись в себе, я решила готовить вместе с мамой. Мы все любили мамину стряпню, но у меня не получалось так, как у нее. Я начала записывать мамины рецепты и фотографировать ее вкусные блюда. Кроме того, стала записывать рассказы своих родителей о жизни на Кубе и переезде в США. В какой-то момент я подсчитала, что у меня набралось девяносто рецептов. Девяносто – важное число для кубинских эмигрантов, поскольку именно столько миль от Кубы до города Ки-Уэст на юге Флориды. Сравнительно небольшое расстояние – но как же это далеко!

Мое желание сблизиться с мамой благодаря совместному приготовлению пищи стало еще одной мечтой, которую мне хотелось осуществить, написав книгу 90 Miles, 90 Recipes: My Journey to Understanding («90 миль, 90 рецептов. Мой путь к пониманию»). Теперь мне казалось, что мама такая же особенная, как и наш переезд в Соединенные Штаты.

Наблюдая за тем, как мама колдует над блюдами на кухне, я увидела в ней женщину с массой талантов. Готовя пищу вместе с ней, я начала ценить ее еще больше. Я поняла, почему для нее было так важно нас накормить. Питание тела – один из элементов подпитки души.

Сейчас у мамы серьезные проблемы со здоровьем. Несколько последних месяцев я уделяю большую часть своего времени уходу за ней. Хотя наша книга еще не опубликована, она уже доказала свою ценность, поскольку помогла мне взглянуть на мечты под другим углом зрения и понять, что жизнь, которой живу я и мои сестры, – это воплощение мечты наших родителей о свободе и широких возможностях, особенно для их детей.

Будучи певицей, я предпочитаю исполнять песни, наполненные смыслом. Мне неинтересно петь ради красоты вокала. Из-за своей любви к сторителлингу я приняла участие в мюзикле, поставленном в стиле кабаре. В результате мне очень захотелось воспроизвести нечто подобное на одной из бостонских сцен, но я никак не могла приступить к делу. Думаю, в глубине души я считала, что на самом деле никому не нужны ни мой голос, ни моя история, ведь вокруг столько людей талантливее меня.

Благодаря поддержке Уитни я наконец решилась создать собственное кабаре-шоу и рассказать в нем о том, что мне действительно интересно, – об опыте материнства. Я совсем недавно познала его и с восторгом приступила к осуществлению долгожданной мечты. Я разучивала песни и готовила спектакль, но что-то не складывалось. Продолжая совершенствовать материал, однажды я поняла, что история, которую я хочу рассказать, о том, как я стала женой и матерью. И тут снова возникли сомнения. Разве кто-то захочет слушать мать восьмимесячного ребенка? Женщины, перед которыми мне предстояло выступать, были гораздо опытнее и мудрее меня. Но я чувствовала, что должна поделиться своей историей, и приступила к созданию шоу. Когда я работала над ним, слова песен, написанных другим автором для другого мюзикла, превратились в мои слова о собственной жизни.

История о том, как я готовилась к материнству (в том числе о той горечи, которую я испытала, потеряв мать в раннем возрасте), помогла мне составить более четкое представление о себе как матери и женщине. Мы должны рассказывать о себе. Это помогает установить контакт с другими людьми. И делать это можно наиболее удобным для нас способом. Для меня это было пение. Для кого-то может оказаться ведение блога, квилтинг, карьера или воспитание ребенка. Главное – что мы делимся с кем-то своей историей.

Я не была против того, чтобы сидеть дома и воспитывать детей. Моя мама иногда не могла, а иногда просто не хотела делать это, и мне понятны обе эти причины. Мы с мужем всесторонне обсудили мое решение. В свое время он тоже оставался дома с двумя нашими старшими детьми, но параллельно строил свой бизнес, а я взяла на себя роль кормилицы. В некоторых семьях это работает. Но у нас все сложилось не очень удачно.

В большинстве случаев мне достаточно просто находиться дома. У меня замечательные дети. В их возрасте я не была такой умной, ни с кем не имела такой духовной близости и, разумеется, мне не было так интересно, как им. Мне нравится быть матерью своих детей. Тем не менее, просидев дома несколько лет, я поняла, что мне чего-то не хватает. У меня появилось чувство, что меня никто не слышит.

На протяжении восьми лет я помогала мужу вести дела его частной консалтинговой компании, предоставляющей консультации по вопросам искусства, а сейчас сама руковожу ее работой. Все это позволило мне почувствовать себя услышанной. Я люблю красивые вещи, и мне нравится делиться ими с другими людьми. Искусство обладает способностью говорить без слов и заполнять в наших душах те пустоты, о которых мы даже не подозреваем. Мне посчастливилось иметь доступ к такому визуальному общению. Но именно поступки, люди, слова заставляют меня почувствовать себя живой и помогают понять, что я не потеряла голос, не оставила его в автобусе, бесцельно блуждающем по улицам Нью-Йорка.

Пару лет назад в газете New York Times было опубликовано мое письмо к редактору. Невероятно! Всего в нескольких предложениях я смогла выразить то, о чем размышляла больше года. Тот факт, что письмо напечатали, связал меня с тысячами людей, разделявших мои мысли, и, самое важное, с тысячами людей, которым такие мысли даже не приходили в голову. У меня появилось чувство, что я веду разговор с целым Нью-Йорком.

Когда мне исполнилось двадцать с хвостиком, я заинтересовалась взаимоотношениями между организациями и семьями. Все это время мой разум был занят консалтинговым бизнесом и докторской диссертацией. Но недавно я поняла, что мне пока не нужен ни полноценный второй бизнес, ни звание доктора наук. По-настоящему мне нужно быть частью диалога. Я очень хочу принимать участие, пусть даже опосредованное, в обсуждении интересующих меня тем.

В итоге я создала блог Work. Life. Balance («Работа. Жизнь. Баланс»). Написание в нем постов позволяет мне выпустить на свободу те мысли, которые уже много лет бурлят в моей голове. В «Твиттере» я обмениваюсь с людьми эффектными репликами и получаю доступ ко всем нужным мне сведениям и дискуссиям. Я могу читать или слушать комментарии ровно столько, сколько позволяют остальные мои обязанности. Инструменты такого рода дают ощущение вовлеченности, участия, диалога – особенно когда и друзья, и незнакомые люди отвечают мне мудрыми, глубокомысленными комментариями. Я принимаю участие в увлекательном диалоге, слушаю, и мне тоже есть что сказать миру.

Тем временем двое моих старших детей подросли. Они начинают разбираться в людях, а их мышление развивается. Их способность к социальному взаимодействию расширяется, что позволяет общаться с ними на равных. Это идет на пользу нам всем. Я любила своих детей, когда они были младенцами, когда учились ходить и когда пошли в детский сад. Я восхищаюсь тем, как они учатся, развиваются. Я слушаю и пытаюсь понять их зарождающийся голос, а их стремление выслушать меня дает мне возможность сказать свое слово. Первые намеки на то, что они хотят понять меня, – это настоящий подарок, свидетельство того, что между нами начинают формироваться настоящие двусторонние отношения.

Когда я читаю, пишу, говорю и слушаю, то обретаю свое подлинное «я». Моя семейная жизнь и профессиональные интересы объединяются в единое целое. И я снова чувствую себя услышанной…

С ранних лет я испытывала сильную тягу к творчеству. Когда я немного подросла, фотография помогла мне выразить свои творческие идеи в виде образов. На протяжении следующих двух десятков лет я развивала этот дар, получая университетское образование и переехав в Нью-Йорк для учебы в магистратуре.

Должна сказать, что образы, создаваемые мной с помощью фотографии, появлялись в моем воображении сугубо интуитивно. Снимки, которые я относила к числу личных работ и считала не имеющими коммерческой ценности, часто отодвигались на второй план, поскольку я занималась созданием своего портфолио в качестве профессионального фотографа, чтобы зарабатывать этим на жизнь. Я знала, что личные работы поддерживают мой творческий дух, но урчание голодного желудка брало верх. Я воспринимала как должное все переполнявшие меня идеи и время от времени использовала их. Однако я никогда не ценила их по достоинству. Когда же я направила все силы на сохранение брака, эти яркие образы начали изчезать и в конце концов пропали совсем. Их отсутствие было ощутимым, а возникшая при этом пустота – очень глубокой. Я не представляла жизни без идей и образов и очень переживала из-за того, что они могут больше не вернуться.

Все мы чувствуем тот момент, когда наша жизнь идет наперекосяк. Это похоже на ощущение, возникающее, когда «идеальная» блузка становится слишком тесной, а у красивых туфель каблук оказывается чересчур высоким. Я знала, что гармония моей жизни нарушена, но все равно пыталась сохранить семью, стоя ровно на высоких каблуках и втягивая живот в тесной блузке. Если бы я только могла соответствовать ожиданиям мужа и сделать так, чтобы мой брак не развалился, равновесие вернулось бы в мою жизнь, правда? Но в браке все зависит от усилий двоих. Поэтому, как бы я ни старалась, одна я не могла сделать наш брак счастливым. Муж добивался своих целей, не считаясь со мной, но его ярость и неудовлетворенность жизнью все больше были направлены именно на меня. Его выпады в мой адрес становились все агрессивнее; он никогда не бил меня, но все чаще хватал и тряс. Я понимала, что это очень плохо, но подобное поведение стало для него нормой. Я приспособилась, но какая-то часть меня умерла…

Все мои усилия оказались напрасны, и в конце концов мы развелись. Наступило время, наполненное тяжелой тишиной одинокой жизни – жизни без мужа и без тех образов, которые когда-то танцевали в моем воображении. Эта тишина была оглушающей.

Я долго грустила и жалела себя, но потом осознала ценность своих творческих порывов, и это помогло мне совершить переход от подавленного состояния к настоящему счастью и удовлетворению, которые я испытываю сейчас (всего два с половиной года спустя). Я горевала по утраченной жизни, но, окружив себя позитивными творческими идеями, стала подумывать о том, чтобы начать все заново. Подобно талантам и способностям, события прошлого по-разному проявляются в жизни, поэтому она зависит не от прошлого, а от того, как мы с ним поступаем.

Через шесть месяцев после развода меня уже переполняла масса интересных идей. Теперь я осознаю их ценность. Именно это осознание помогло мне окончить магистратуру, получить гранты и награды. Мои работы были выставлены на одной из самых престижных выставок-ярмарок современного искусства Art Basel Miami. Кроме того, я стала учителем и наставником начинающих фотографов, а в настоящий момент пишу книгу. Все это радует меня и приносит истинное удовольствие.

Теперь я ценю свой дар – и он никогда меня не подводит. Все эти образы – мой Белый Кролик[5], увлекающий меня в мир приключений. Я не всегда знаю, что ждет меня в кроличьей норе или куда она приведет, но я твердо усвоила одно: очень важно доверять своему внутреннему «я». Мое творческое «я» возродилось и расцвело. В этом и состоит мое счастье.

Дети – дорогое удовольствие. Прогнозируемый объем расходов на воспитание одного ребенка составляет от 180–290 тысяч долларов до свыше миллиона в зависимости от выбранного семьей района проживания, имущества и образования.

Воспитание детей связано и с другими расходами. По данным одного из исследований, 93 процента высококвалифицированных женщин-специалистов, которые вышли на работу после отпуска по уходу за детьми, не смогли восстановить прежние карьерные позиции. Другими словами, неработающим матерям очень легко сойти с карьерного пути, но трудно на него вернуться. Согласно результатам еще одного исследования, после отпуска по уходу за ребенком заработок женщин-специалистов сокращается на 10–15 процентов. Многочисленные опросы подтверждают тот факт, что после возвращения на работу на долю женщин все равно приходится непропорционально большая часть обязанностей по воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства.

В своей противоречивой книге Get to Work: A Manifesto for Women of the World («Начните работать: обращение к женщинам мира») Линда Хиршман резко критикует высокообразованных женщин, решивших бросить работу ради воспитания детей. По мнению Хиршман, они наносят вред благосостоянию всех женщин, уступая давлению сексистской культуры. Позиция этих женщин закрепляет неравную оплату труда и «стеклянный потолок», ограничивающий продвижение женщин по карьерной лестнице по причинам, не связанным с их профессиональными качествами.

В одном из номеров журнала, издаваемого колледжем Уэллсли, особое внимание уделено выпускницам учебного заведения, которые предпочли сидеть дома и воспитывать детей. Одна из таких женщин заявила, что, поскольку она имеет возможность уделять больше времени выполнению родительских обязанностей, это делает ее более достойной матерью по сравнению с работающими женщинами. На что последние бурно отреагировали, написав редактору журнала возмущенные письма. Тем не менее в заявлении той выпускницы есть неоспоримая логика. Частичная занятость какой-либо работой (в том числе и такой, как воспитание детей) не делает человека несостоявшимся или неполноценным. Однако профессиональная пригодность неразрывно связана с количеством затраченных усилий и накопленным опытом. У разных людей бывают разные врожденные способности, но эффективность, как правило, повышается по мере накопления опыта.

Я прекратила адвокатскую практику, когда поняла, что в защите нуждается мой сын-аутист. Трое детей, четвертая беременность, две няни, домработница и трудная работа – все это оказалось выше моих сил. Мы с мужем подумывали нанять специалистов для обучения и медицинского ухода за нашим сыном-аутистом, но я просто не могла переложить на кого-то другого заботу о нем. Я должна была первой знать, в каком он состоянии и что с этим делать.

Мне непросто далось решение об отказе от адвокатской практики. Это означало лишиться друзей, четкого графика, заработной платы и социального статуса. Я полностью погрузилась в выполнение родительских обязанностей, хотя не имела в этом особого опыта. Это занятие до сих пор приводит меня в замешательство! Но если бы я продолжала работать, мне было бы еще труднее. Я сделала осознанный выбор, полностью понимая, на какой риск иду, и никогда не жалела об этом.

Философ Айн Рэнд считает, что жертвы не существует как таковой. Есть только рациональные решения, приближающие нас к конечным целям. Другими словами, сделанный нами выбор неопровержимо доказывает, что именно для нас приоритетно. Даже в бескорыстных поступках отображается определенный набор ценностей. Жизнь в соответствии с ними доставляет нам удовольствие, поскольку мы получаем больше, чем теряем.

В мире, где на всех не хватает ресурсов, точка зрения Айн Рэнд имеет вполне реалистичное обоснование. Мы отдаем то, что необходимо нам самим, в обмен на то, в чем нуждаемся сильнее. У каждого из нас только одна жизнь, состоящая из ограниченного количества неумолимо истекающих секунд. То, как мы решаем провести каждый подаренный нам жизнью день, отражает наши ценности и приближает к конечным целям, даже если мы никогда не давали им четкого определения.

Мне посчастливилось в том смысле, что мое решение бросить работу и заняться семьей оказало положительное, даже чудодейственное воздействие на моего сына. Многие женщины принимают такие решения, не получая взамен столь явной отдачи. У меня по-прежнему есть определенные профессиональные цели, и я всем сердцем стремлюсь к их достижению, но к адвокатской практике уже не вернусь. Время, проведенное дома, позволило мне более четко определить свои ценности и понять, что я хочу сделать в жизни за оставшиеся дни, месяцы и годы.

Критика высокообразованных женщин, решивших отказаться от карьеры, не учитывает двух важных аспектов: во-первых, общество извлекает огромную материальную выгоду из того, что талантливые женщины (и мужчины) посвящают свою жизнь не только заботе о семье, но также городу, школе, церкви и политике. Если все талантливые люди будут работать по восемьдесят часов в неделю, кто позаботится о наших детях, обществе и культуре? Во-вторых, некоторые ценности носят нематериальный характер. Не все можно выразить в деньгах. Замечательно, что женщины представлены во всех профессиональных сферах, поскольку это расширяет диапазон их возможностей. Однако существуют ценности, которые не измеряются деньгами, такие как благополучие наших детей и нас самих. Кроме того, у нас есть шанс передать свои ценности будущим поколениям. Правильно воспитывая детей, мы оставляем неизгладимый след в жизни потомков. Безусловно, это разумный выбор, и он вполне оправдывает себя.

Свои лучшие идеи (и мечты) я почерпнула из тех церковных песен, которые пела мне в детстве мама, когда хотела донести до меня какую-то мысль, призвать к благородному поступку или сделать выговор за проступок. Одна из любимых песен мамы начиналась с таких слов:

Совершила ли я доброе дело сегодня?

Помогла ли тому, кто в беде?

Наверное, именно поэтому я создала неправительственную организацию для жертв войны на севере Уганды, известную под названием THARCE-Gulu (Trauma Healing and Reflection Center).

На протяжении двадцати пяти лет я преподаю курс сравнительной политологии, в рамках которого рассказываю студентам и о политических процессах в Африке. В последнее время я обращаю все большее внимание на тот печальный факт, что Африка слишком часто становится местом ведения опосредованных войн за стратегически важные объекты и стратегическое господство, а также за контроль над огромными природными богатствами континента. У меня появилась цель – провести необходимые исследования и попытаться понять, как возвращаются к жизни обитатели районов, разрушенных войной, и люди, вынужденные принимать участие в военных действиях.

В период с 2001 по 2003 год (я тогда была деканом в небольшом колледже, открытом моим университетом в столице Сенегала Дакаре) я сблизилась с военными беженцами из Сьерра-Леоне и Либерии. От них я узнала о распространенной практике отъема детей (их заставляли участвовать в жестоких войнах и совершать немыслимые поступки под угрозой смерти или пыток) у матерей и захвате девочек в рабство. Некоторые девочки по несколько лет жили с лидерами повстанцев, которые били и насиловали их, использовали в качестве поварих и носильщиц, а затем убивали. Кое-кому удавалось сбежать; многие любыми путями старались защитить своих детей. Если они все-таки находили для себя «дом», на них часто ставили позорное клеймо «дети-солдаты».

В 2008 году я встретила Лину Зедригу, специалиста по международному праву и активистку, работавшую в Уганде. Она оказывала поддержку похищенным когда-то детям, особенно матерям подросткового возраста, которые стремились вернуться к нормальной жизни. Вскоре после этого я вместе со студентами отправилась в Кампалу с целью изучения политических процессов в Уганде. Лина устроила нам встречу с бывшими детьми-солдатами из Гулу, с которыми она работала. Выслушав их шокирующие рассказы, я твердо решила, что должна им помочь.

В июле 2010 года я собрала группу из тринадцати женщин из Соединенных Штатов Америки, Канады и Мексики для участия в строительстве домов в городе Гулу в Уганде вместе с бывшими жертвами войны. Эти дома предназначались людям, которые потеряли своих детей во время войны и теперь воспитывали сирот. Мы приехали туда, чтобы оказать им помощь, и, запачкав руки грязью, укладывали кирпичи из глины и делали из бамбука веревки для укрепления травяных крыш. Мы держали на руках младенцев, пели песни вместе с детьми и покупали полотняные сумки и одежду, сшитую местными женщинами. Мы восхищались их работой, смеялись и танцевали вместе с ними и плакали, когда они рассказывали о годах, проведенных в неволе, о том, что им довелось испытать и как они ждали дома своих детей, которых у них похитили.

Психологи из Гулу говорили, что возможность рассказать свою историю внимательному слушателю – один из самых действенных методов лечения психологических травм. Мы искренне надеялись на то, что наша готовность выслушать этих людей и выразить им сострадание, работая с ними плечом к плечу, внесет хотя бы небольшой вклад в их душевное выздоровление.

«Подбодрила ли я того, кто грустит? Помогла ли кому-то почувствовать себя счастливым? Если нет, значит, день прошел зря».

В перерывах между укладкой кирпича нам показывали огороды, на которых местные женщины выращивали овощи, а также школу, недавно построенную для самых маленьких детей. Люди там действительно очень бедны, но многие стараются забыть о прошлом и начать новую жизнь. Мы чувствовали себя частью их сложного пути к этой жизни.

Я не знаю, что THARCE-Gulu будет делать дальше. Несколько женщин, принимавших участие в поездке, хотят организовать свои группы и приехать еще раз. Есть также планы открыть мастерскую по арт-терапии в центре Лины, где угандийцы из Гулу и американцы будут работать вместе. Некоторые женщины решили помочь в строительстве пекарни тем матерям подросткового возраста из Гулу, которые намерены заняться бизнесом. Кроме того, есть много планов по поводу создания фильмов.

В день отъезда из Уганды я сильно отравилась и два дня пролежала в постели, испытывая приступы тошноты и тревоги. Но мной овладело чувство покоя, когда я вспомнила слова песни, которую пела мне мама: «Стала ли чья-то ноша легче сегодня благодаря моему стремлению помочь? Нашли ли больные и измученные помощь на своем пути? Была ли я там, где нуждались в моей помощи?»

Один из друзей моего отца всегда спрашивал: «Что лучше одного Мейделла?» В ответ мы с сестрой широко улыбались и хором отвечали: «Два Мейделла!» В нашем маленьком калифорнийском городке я была младшей сестренкой Брук, одной из дочерей Пэт и самой младшей дочерью мистера Мейделла (хотя люди часто думали, что мой папа – это мой дедушка). Я знала, что была частью большой семьи, но меня не покидало ощущение, что родственные связи определяют всю мою жизнь – что я чье-то что-то.

В подростковом возрасте я с семьей переехала в другой город и начала ходить в школу в другом штате, что дало мне возможность развить собственную идентичность. Однако после того как вышла замуж и родила детей, я почувствовала, что снова теряю ее. Я больше не маленькая сестренка Брук, но мама Макея и Гранта и жена Дэвида. Поскольку я дипломированный специалист по медико-социальному патронажу, до замужества вся моя жизнь была сфокусирована на оказании помощи людям и содействии социальным преобразованиям. Я люблю все эти стороны своей жизни и дорожу ими, но они мешают независимости моей личности, стремящейся быть чем-то для самой себя.

Благодаря вдохновляющим идеям Уитни я задумалась над тем, как стать героиней своей истории – и это действительно изменило мою жизнь. Как женщина и как социальный работник, я и по своей природе, и по образованию отношусь к категории людей, помогающих другим – как напарник Бэтмена Робин. И я осознала, что могу быть как Робином, так и Бэтменом.

Я никогда не чувствовала себя героиней. Через себя не перепрыгнешь. Тем не менее, глядя на свое прошлое под этим новым углом зрения, я вижу в нем небольшие геройские поступки. Вот несколько событий моей жизни, достойных Бэтмена: я уехала из родного города, поступила в колледж, получила диплом и вышла замуж.

Раньше я сказала бы, что на этом все и закончилось. Теперь же считаю, что это было только начало. Я по-настоящему стала Бэтменом только тогда, когда родила первого ребенка. Роль неработающей мамы новорожденного не вызывала у меня особого восторга и, по правде говоря, порой немного утомляла.

Я попыталась перенять какой-то интересный опыт у окружавших меня женщин. Джуди научила меня вязать, Энн – шить. Стэйси показала, как переплетать книги. Хейди поделилась знаниями в области изготовления бижутерии – и это закончилось тем, что я начала продавать свои изделия бутикам. Я освоила тонкости кулинарии, изучала разные рецепты и пробовала применять новые продукты. А под влиянием брата пробежала марафон. И все это произошло за первый год. Анализируя все это, я воспринимаю свои действия как героические поступки в стиле Бэтмена, которые помогли мне найти в своей жизни место и лично для себя.

Мы, женщины, часто отождествляем героические поступки с теми спасательными операциями, которые совершаем. Кто, кроме нас, может прибежать домой и на скорую руку приготовить для своих друзей вкусные блюда из остатков продуктов, которые есть в холодильнике, умудрившись сделать и закуску, и десерт? Кто, кроме нас, способен вступить в переговоры с разбушевавшимися младшими сестрами и братьями, чтобы спасти злосчастный художественный проект? Мы можем навести порядок в затопленной прачечной и починить нечаянно разбитую лампу. В моем мире Робина («помощника») это типичный вечер понедельника, но это и геройские поступки Бэтмена, наполняющие меня энергией.

Мне нравится играть роль Робина и быть своего рода прицепом к мужу и детям, поддерживать их во всем. Но, честно говоря, в роли Бэтмена (а муж и дети – в роли моего прицепа) я чувствую себя гораздо счастливее и отнюдь не случайно лучше справляюсь при этом и с ролью Робина.

Я не люблю экстремальные виды спорта и в глубине души презираю людей, которые бросаются со скал ради удовольствия. Я забочусь о своем теле с пристрастием параноика. Но порой, когда я размышляю о своей жизни, мне кажется, что я, возможно, и сама страдаю какой-то разновидностью помешательства – я бы назвала это «прыганием с профессиональных скал». Мое тайное резюме включает в себя такие разноплановые пункты, как «пианист», «химик-лаборант», «танцовщица» и «деловая женщина». Я постоянно с головой окунаюсь в очередное увлечение новой профессией. Позвольте мне сказать то, что еще больше навредит моей репутации: я двадцать раз переезжала в тринадцать разных городов в четырех странах на трех континентах, а также училась в шести университетах на протяжении десяти лет. «Любительница странствовать» – наверное, так подумали вы. «Географическая лихорадка, – заключила мама моей подруги. – Тебе кажется, что переключение с одного занятия на другое поможет тебе наладить свою жизнь». Иногда я представляю, как на моих похоронах люди будут говорить что-то в таком духе: «Она запуталась» или «Хорошая девушка, но ее внутренний компас вышел из строя».

Когда я в очередной раз пытаюсь изменить свою жизнь, то обычно задаю себе такие вопросы: что со мной не так? Почему я не могу оставаться на месте? Замешательство и неуверенность в себе сопровождали каждый мой переход к чему-то новому. В прошлом году, когда я размышляла над тем, как преуспеть в учебе на курсах MBA, меня снова начал мучить вопрос: где и когда я смогу обрести счастье? На этот раз я получила ответ, и он поразил меня до глубины души. «Оно у тебя уже есть», – сказал мой внутренний голос. Затем наступила пауза. А потом вспыхнул свет. Вдруг все прояснилось, и я поняла, что уже живу той жизнью, о которой всегда мечтала, ведь я прирожденный путешественник. Я представила себе, что стою в фуражке капитана за штурвалом корабля, одиноко бороздящего воды Атлантического океана.

Разумеется, я испытываю страх, начиная что-то совершенно новое, но это не главный фактор, сдерживающий мое стремление рисковать. Моя прошлая жизнь в качестве музыканта стала для меня вакциной от страха. Мне еще предстоит нечто столь же ужасающее, как исполнение фуги Баха перед профессором Энглом (который любил время от времени демонстрировать, как отрезает мне голову). Я часто испытываю страх, но для меня он стал старым надоедливым другом. Нет, самый сильный сдерживающий фактор, вне всякого сомнения, чувство вины. Я испытывала его каждый раз, когда принимала решение что-то изменить. Как будто какие-то голоса нашептывают мне, что эти перемены делают меня непостоянной, слабой и неадекватной. Возможно, дает о себе знать устоявшееся представление о том, что несдержанность и безрассудность заключены в самой женской природе. Частая смена решений пришла взамен прежней склонности юных девушек, затянутых в корсет, падать в обморок. Спокойствие, стабильность, ответственность – вот черты, которые должны быть присущи женщине. Не меняйся, не развивайся, будь зависимой, такой, как всегда, все время оставайся там же, где и раньше. Если бы я поступала так, как того требовала навязанная обществом мораль, я жила бы сейчас в сельской местности в Канаде и праздновала бы двенадцатую годовщину свадьбы вместе с мужем, коровами, собаками и детьми. Может быть, кому-то это и подходит, но этот гарантированный рецепт освобождения от чувства вины был явно не для меня. Так почему же меня разъедает чувство вины за любовь к приключениям? Возможно, на то есть эволюционные причины, но одно я знаю точно: обратная сторона чувства вины – отсутствие развития. Для меня это катастрофа. Поиск в Google подтвердил мои умозаключения: «Человек, который ничем не рискует, ничего не делает, ничего не имеет и ничего собой не представляет. Возможно, он избежит страданий и горя, но он просто не сможет учиться, чувствовать, изменяться, расти, любить и жить» (Лео Бускалья).

Итак, чувство вины не покидает меня и сбивает с толку, но живущий во мне капитан заставляет плыть дальше, несмотря ни на что. На этой неделе я отправляюсь в очередную экспедицию, предварительно записавшись на продвинутый курс по прямым инвестициям, который запланирован на следующий семестр. Мой однокурсник снисходительно заметил, что это забавный поступок. Тем не менее, будучи опытным «прыгуном со скал», я точно знаю: после ощущения страха наступает приятное возбуждение, а если повезет – то и настоящий восторг, который я считаю высшей наградой. Хочу уточнить: я не призываю на протяжении всей жизни ежегодно менять работу (боже упаси!). Я просто откровенно выступаю в защиту безрассудных, разрушающих все границы, вызывающих осуждение окружающих, создающих ощущение свободного падения приключений (что бы это ни было), поскольку это того стоит. Не знаю, как вы, а я намерена надолго сохранить свою маленькую позорную привычку прыгать со скал – даже рискуя тем, что эпитафия на моем надгробии будет приводить людей в замешательство.