Современная электронная библиотека ModernLib.Net

В интересах всех фронтов

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Ушаков Сергей / В интересах всех фронтов - Чтение (стр. 5)
Автор: Ушаков Сергей
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      Облачность начала постепенно растекаться. Стали появляться большие разрывы. Теперь я мог контролировать свой путь визуально. Но на такой скорости мы не долетим до линии фронта и к восходу солнца. Более того, не имея возможности спрятаться за облаками, станем мишенью для истребителей противника.
      Когда облачность прекратилась, вдруг прямо перед нами поднялось несколько лучей прожекторов. Мы выскочили на какой-то крупный населенный пункт. Надо было быстрее уходить. Но странно - артиллерия гитлеровцев не стреляла. Немцы, видимо, приняли нас за своих: их ввел в заблуждение неровный рокот наших моторов. И прожекторы один за другим гасли, так и не осветив нас ни разу. Что ж, на войне случается и такое...
      Пункт, на который мы выскочили, определить было легко, так как сразу же за ним большая река делала крутой поворот на юг. Мы уклонились от заданного маршрута на сорок километров. Сообщив на землю, что пролетели над этим пунктом, я произвел расчет фактической путевой скорости. Оказалось, что при всех благоприятных условиях линию фронта мы можем пересечь только через семнадцать минут после восхода солнца и более чем через тридцать пять минут после наступления рассвета. Это вызвало на земле беспокойство. Одна за другой оттуда начали поступать радиограммы: "Где находитесь? Каково состояние моторов?.."
      Передо мной стояла сложная задача: провести маломаневренный самолет, минуя охраняемые объекты. Сбить нас было теперь для артиллерии противника делом пустячным. Разумеется, это беспокоило и командира.
      - Штурман, - сказал Додонов, - постарайся больше не выходить на крупные пункты. Высота малая, скорость тоже - собьют с первого выстрела.
      - Уже учел, теперь не выскочим.
      - Командир! - раздался голос Арсена, - а что будем делать, если и второй мотор откажет?
      - Давайте обсудим, пока есть время, - ответил Додонов. - Будем прыгать с парашютами или садиться?..
      Приняли решение - сделать вынужденную посадку и партизанить. А самолет сжечь.
      С приближением рассвета Додонов начал со скоростью одной четверти метра в секунду набирать высоту. Минут через десять борттехник предупредил:
      - Сожжем мотор, командир.
      От набора высоты пришлось отказаться.
      ...Забрезжил рассвет. Теперь нам ни в коем случав нельзя было приближаться к крупным населенным пунктам и аэродромам. Трудно маневрировать, когда с трудом летишь по горизонту, и все же мы были вынуждены совершать полет ломаными курсами. Стало совсем светло, а самолет, казалось, не летел, а полз со скоростью вола... Всходило солнце. Наступил самый ответственный момент. Нужно было пересечь линию фронта в таком месте, где меньше огня. С минуты на минуту могли появиться истребители противника... В самолете никто не разговаривал.
      До линии фронта осталось лететь несколько минут. Я решил пересечь ее в районе лесного массива.
      - Ну, скоро? - спросил Додонов.
      Ответить я не успел.
      - Истребители противника справа выше нас, - раздался голос башенного стрелка.
      Я открыл астрокупол и увидел справа пару "мессершмиттов", идущих под углом к нашему курсу, тысячи на полторы выше нас. Заметили они ТБ-7 только тогда, когда очутились почти над нами. Сделав резкий разворот влево, немцы со снижением стали выходить на огневую позицию. До линии фронта оставалось шесть-семь километров.
      - Еще пара истребителей!.. - доложил стрелок.
      Мне теперь делать было нечего, и я вылез в астрокупол, чтобы руководить огнем стрелков. Однако опасность внезапно миновала. Второй парой оказались наши истребители, которые и связали противника боем.
      Линию фронта пролетели удачно. Зенитки не стреляли, а неорганизованный огонь пулеметов не причинил нам никакого вреда.
      - Ну теперь мы дома, - вздохнул я облегченно, - Можно убирать газ хоть до нуля - линия фронта позади. Будем садиться, командир, или продолжать полет?
      - Доктор, - обратился Додонов к Прокофьичу, - как здоровье мотора?
      - Температура масла не растет, но увеличивать обороты нельзя, - ответил борттехник.
      - Дотянем или нет? Горючего хватит? - допытывался Додонов.
      - Должно хватить, расходуем очень мало.
      - Тогда вот что. Штурман, прокладывай маршрут от аэродрома к аэродрому, а там посмотрим.
      Так и сделали. Тянули от одного пункта до другого и долетели до своей базы.
      21 августа 1942 года радио Сан-Франциско передало; "Многие корреспонденты сообщают о том, что в результате интенсивной бомбардировки советскими самолетами разрушен ряд военных объектов Данцига и Кенигсберга. Советские летчики бомбардировали немецкие города в течение нескольких часов".
      Через некоторое время поступили более точные сведения. При бомбардировании объектов Данцига одна бомба очень крупного калибра упала на берегу канала, в котором стоял большой военный корабль. Взрывной волной снесены надпалубные сооружения. Корабль требует длительного ремонта. Помимо этого нанесены разрушения на судостроительной верфи.
      Мысль о том, что двухтонная бомба разорвалась в канале, больше меня не тревожила. А утром перед входом в столовую боевой листок извещал о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР за успешные выполнения боевых заданий командования большая группа личного состава полка награждена орденами и медалями. В числе награжденных орденом Красного Знамени были командир эскадрильи Александр Додонов, комиссар Владимир Николаев и я.
      Для устранения неисправностей в моторе нашим техникам потребовались одни сутки. 20 августа мы выполнили контрольный полет в районе аэродрома, и старший инженер полка принял решение выпускать самолет на дальнюю цель, но ограничил бомбовую нагрузку двумя тоннами.
      Как всегда, после обеда летный состав собрался для получения указаний и подготовки к боевому вылету. Мы думали, что нам предстоит наносить повторные удары по Кенигсбергу и Данцигу, и были удивлены, когда узнали, что полетим на Варшаву.
      - Наша цель, - сказал командир полка, - вокзал Варшавы с его подъездными путями. В это же время по другим объектам будут действовать части на Ил-4 с большим количеством самолетов-осветителей. САБы и полная луна обеспечат нам хорошую видимость объектов, так что я рассчитываю на высокую точность бомбометания.
      Прогноз погоды был хорошим. Маршрут полета, в отличие от установившейся практики, представлял прямую линию от аэродрома до Варшавы. Контрольными ориентирами были определены реки Угра, Днепр, Березина, Шара, Буг и Висла. Последняя могла быть ориентиром для точного выхода на заданную цель.
      Время удара определено от 00 часов 20 минут до 00 часов 30 минут. Решение инженера о снижении нашему экипажу бомбовой нагрузки командир полка утвердил. Но в самолет погрузили 80000 листовок, которые мы должны были выбросить над городом.
      Взлетели последними, в 20 часов 43 минуты, и с курсом 253 градуса отошли от аэродрома. С набором высоты не торопились, летели на благоприятных режимах работы моторов. Через десять минут нас настигла темнота, но при луне шоссе и особенно реки просматривались хорошо.
      Ровно в 24 часа в намеченном районе пересекли Буг и вскоре, хотя до Варшавы оставалось лететь еще более шестидесяти километров, увидели зарево от сбрасываемых светящих бомб. Как только подошли к окраине города, я приказал выбросить листовки. Над Варшавой висели гирлянды САБов. Было светло как днем. В разных частях города уже возникли пожары. Огонь ПВО оказался слабым и неорганизованным, может быть потому, что враг не ожидал налета, не был к нему готов.
      - Штурман, - обратился ко мне Додонов, - впереди по курсу два очага пожара. Это не вокзал горит?
      Через несколько секунд еще серия из шести крупных бомб разорвалась в районе Центрального вокзала, и тут же возник пожар.
      - По вокзалу, пожалуй, достаточно, - сказал я, - еще одну серию кто-то хорошо положил...
      - А что же будем бомбить? - спросил командир.
      - Недалеко от вокзала немецкая гостиница. Здание, судя по световым бликам, - высокое, с большим количеством окон. Может быть, возьмем его за точку прицеливания?
      - Хорошо, согласен!
      - Курс сто девяносто! Так держать! Угол сноса небольшой, всего три градуса. Цель ползет точно по курсовой черте прицела. Держи, держи, хорошо! Сейчас бросаю!.. Сбросил!
      Самолет вздрогнул. Значит, бомбы сошли с замков. Взглянул на часы - 00 часов 28 минут. Как всегда, включил мотор для закрытия бомболюков и тут же лег на пол кабины.
      Теперь высокое здание было видно очень хорошо. Перед ним оказалась довольно большая площадь, а точно по курсу полета за зданием - широкая улица. Подумал - напрасно целился по этому зданию. Слишком большой риск отбомбиться впустую по асфальту. Так и есть. Под самолетом прямо на Площади разорвалась первая пятисотка. Стало как-то не по себе. С замиранием сердца жду разрыва тонновой бомбы. Взрыв - и необычный, раздвоенный всплеск огня. Два огромных огненных языка выбросились в противоположных направлениях, четко обозначив здание с двух сторон. Бомба рванула внутри нижней части здания. Вторая пятисотка разорвалась на улице, не причинив, как и первая, существенного ущерба.
      Тут же последовал вопрос командира:
      - Штурман, где разорвались бомбы?
      Я доложил, что видел.
      - Могло быть совсем плохо, не попади одна бомба в это здание, - сказал Александр.
      В 4 часа 58 минут мы приземлились на своем аэродроме. Командир полка к результату нашей работы отнесся спокойно, видимо потому, что остальные экипажи отбомбились по вокзалу и подъездным путям очень точно.
      Спустя несколько дней в зачитанной нам очередной информации о результатах удара по Варшаве, я услышал такую фразу: "По сообщениям иностранных газет, одна бомба крупного калибра попала в здание, в котором: находились немецкие офицеры. От взрыва бомбы погибло более ста человек". Этому сообщению не придали значения. Мы с Додоновым, конечно, вспомнили все детали нашего полета, но промолчали: для каких-либо утверждений у нас было мало оснований. Как всегда, сегодняшние заботы отодвигали в дальний угол памяти вчерашние события, и этот эпизод, как и многие другие, был быстро забыт.
      Дни летели за днями, и вот однажды нам прочли письмо, обнаруженное у убитого в боях под Сталинградом немецкого лейтенанта Карла Кресса. В этом письме - его Крессу прислал из Варшавы некий Вилли Крафт - было немало интересного для нас. "Ты уже, наверное, слышал, что русские нанесли нам визит. Мы забрались в глубокое убежище, но и там были слышны взрывы бомб. После удара мы осматривали работу русских летчиков. Это ужасно! Ты должен помнить 7-этажную гостиницу против Центрального вокзала. В ней проживали немецкие офицеры не только местного гарнизона, но и приезжие. Прямым попаданием бомбы гостиница разрушена. Многие, находившиеся там, погибли. Среди погибших полковник генштаба, прибывший накануне из Берлина. Разрушены казармы СС. Несколько бомб попало в форт. Сильно пострадало несколько военных предприятий и Западный вокзал. Все, что натворили русские, не перечесть. До сих пор нам здесь жилось уютно и спокойно. Каждый радовался, что находится в глубоком тылу, и считал себя в безопасности. Русские нарушили эту иллюзию".
      Письмо каждый из нас принял к сведению, как и другую подобную информацию. И только когда мы остались одни, Арсен, обращаясь к Додонову, будто между прочим заметил:
      - Судя по всему, это наша работа, товарищ командир!..
      * * *
      В течение следующей недели на Западе стояла плохая погода, и дальние бомбардировщики продолжали бомбардировать боевые порядки и сосредоточения войск противника.
      В соответствии с обстановкой их удары переносились с одного участка на другой. Следует отметить, что более 80 процентов сил АДД, действовавших под Сталинградом, использовались в тактическом взаимодействии с сухопутными войсками и фронтовой авиацией. Тактическое взаимодействие частей АДД с войсками было организовано впервые. Осуществлялось оно через офицеров связи, выделяемых от авиадивизий дальнего действия, причем некоторые из офицеров находились непосредственно на переднем крае вместе с наземными войсками. Надо сказать, в период борьбы на дальних подступах к Сталинграду линия фронта обозначалась в лучшем случае кострами и ракетами. Сейчас же, когда фронт стабилизировался, передний край обороны наших войск обозначался, кроме того, сигнальными огнями автомашин, врытых в землю, стрельбой минометов и артиллерии по району, предназначенному для бомбометания. Иногда применялись прожекторы, направлявшие свои лучи по направлению к цели. На восточном берегу Волги выкладывалось световое "Т" и за ним линия костров. Все это исключало случайные бомбометания по своим войскам, обеспечивало точное прицеливание по заданным объектам. Высота бомбометания была удобной - 2000 метров. При нанесении ударов по ближним целям бомбы сбрасывались прямо над нашими войсками. Услышав их свист, солдаты поднимались в окопах и наблюдали за разрывами.
      Следующий вылет в глубокий тыл противника на бомбардирование Берлина, Данцига и Кенигсберга части АДД выполнили в ночь на 27 августа. На этот раз самолетов привлекалось значительно больше, чем прежде.
      Всем нам хотелось ударить по Берлину, но инженеры, тщательно проанализировав расходы горючего и масла, отобрали для этого полета только те самолеты, моторы на которых были достаточно экономичными и надежными. Для нас целью был определен Данциг.
      Полет по маршруту протекал в хороших метеоусловиях. Над Данцигом было безоблачно. Мы находились еще далеко в море, когда над целью в небо почти одновременно взвились лучи нескольких десятков прожекторов, которые тут же начали рыскать в разных направлениях. Можно было подумать, что наступил момент открытия какого-то праздника. Но подошли самолеты ближе - и заговорила зенитная артиллерия. Система ПВО вступила в схватку с бомбардировщиками. Большинство снарядов рвалось на высоте примерно от 6500 до 7000 метров, создавая огневое заграждение. Плотность разрывов зенитных снарядов нарастала, так как противник определил общее направление захода и сузил зону заградительного огня. Как бы в ответ на это, в разных частях города начали рваться фугасные и зажигательные бомбы. Неожиданно огневая завеса растянулась по высоте и плотность огня заметно уменьшилась. Видимо, некоторые экипажи шли ниже. По самолетам, которые оказались в лучах прожекторов, тут же началась прицельная стрельба...
      Мы подошли к цели на высоте 7100 метров. Огонь зенитной артиллерии здесь был несильным. Спокойно сбросили четыре бомбы - по тонне каждая - и, не снижаясь, ушли. Без происшествий вернулись на свой аэродром.
      Как среагировала на эти действия мировая пресса, видно из статьи английской газеты "Дейли телеграф энд морнинг пост", опубликованной 29 августа: "В ночь на 27 августа советские бомбардировщики вновь совершили налет на Данциг. Их налеты являются блестящим доказательством их силы, дающей им возможность заставить население Германии почувствовать войну в то время, когда русские армии и авиация участвуют в одном из величайших в истории сражений, происходящих в глубине их собственной страны..."
      А вот строки из письма, полученного немецким солдатом Рейнгардом от его отца из Данцига: "У нас бывают основательные ночные визиты. Мы, слава богу, опять дешево отделались, но в непосредственном соседстве с нами четыре промышленных здания превращены в развалины. То же и на других улицах. Так что ты можешь себе представить, какое это бедствие. Я пережил в Берлине много воздушных тревог, но таких, как здесь в Данциге, еще не переживал".
      Уже первыми своими бомбардировочными ударами по объектам глубокого тыла противника авиация дальнего действия выполнила задачу, поставленную Ставкой Верховного Главнокомандования, - разоблачить ложь геббельсовской пропаганды, продемонстрировав всему миру мощь наших ответных ударов.
      Личный вопрос
      Вскоре после начала войны моя семья перебралась в Воронеж. Мы ждали второго ребенка, ждали с тревогой и радостью. И надо же такому случиться дочь родилась во время одного из налетов фашистской авиации на левобережную часть города.
      Весной 1942 года Воронеж стал главным направлением действий противника. В связи с продвижением гитлеровцев началась эвакуация промышленности, населения. Поезд, в котором вместе с другими эвакуировалась моя семья, попал под бомбежку. Хотя от взрывов бомб никто не пострадал, однако в результате нервного потрясения у моей жены пропало молоко. Кормить ребенка было нечем. И вот первый трагический для нас результат войны - не стало младшей дочери.
      В одном из деревянных бараков пригорода Казани моей семье предоставили маленькую комнатку. Жена получила работу на предприятии, эвакуированном из Воронежа. Жизнь продолжалась...
      Разумеется, трудностей и лишений хватало. Но так жили в то время все, и в письмах на фронт о лишних тревогах не сообщалось.
      В 7 часов утра 14 сентября 1942 года после удара по Бухаресту, последнего из серии запланированных по объектам глубокого тыла, наш экипаж произвел посадку, пробыв в воздухе ровно двенадцать часов. А через день мы вместе со своими товарищами по полку бомбили аэродром противника в районе Калача под Сталинградом. За три захода по цели я сбросил 12 ФАБ-100, 10 ЗАБ-100 и 2 РРАБ-2, начиненные осколочными бомбами.
      Для поражения площадных целей осколочными и зажигательными авиабомбами калибром 1-2,5 килограмма еще до Великой Отечественной войны на вооружение ВВС было принято три типа ротативно-рассеивающих авиабомб: весом 1000, 500 и 250 килограммов. В основу действия этих РРАБ был положен принцип рассеивания снаряженных в них авиабомб с помощью центробежной силы, возникающей от вращения РРАБ вокруг продольной оси. Вращение РРАБ на траектории создается крыльями (перьями) стабилизатора бомбы, которые поставлены под углом к обтекающему ее воздушному потоку. При достаточно большой угловой скорости вращения под давлением авиабомб, находящихся внутри РРАБ, происходит разрыв стягивающих ее поясов. РРАБ раскрывается, и освобожденные бомбы разлетаются.
      Нам не удалось установить общее число уничтоженных и поврежденных во время этого вылета вражеских самолетов, но только после бомбометания последнего экипажа на земле горело девять машин противника.
      Посадку нам пришлось производить у соседей, на незнакомых аэродромах наш аэродром закрыло туманом. К 12 часам следующего дня мы перелетели на свой аэродром, а в 16 часов должны были начать подготовку к очередному боевому вылету. Предстояла бомбардировка аэродрома в районе Сталине, где базировались бомбардировщики противника, действовавшие на Сталинградском фронте.
      Назначенное время еще не наступило, и каждый занимался своим делом. В комнату вошел мой хороший товарищ, тоже штурман, Константин Иконников, никогда не унывающий, умный и добрый человек. Константин прибыл к нам в полк недавно, до этого он воевал на самолете ДБ-3, произвел 77 боевых вылетов, из них половину днем. Был дважды сбит, но оба раза ему удавалось сесть на нашей территории. Война застала Константина в Забайкалье, а уже 8 июля 1941 года он, взлетев с аэродрома Орел, повел свое звено на бомбардировку железнодорожного узла Брест. За короткий срок пребывания в нашем полку Константин проявил себя большим мастером штурманского дела, смелым, настойчивым в достижении цели.
      Костя подошел ко мне, сел рядом и, немного помедлив, сказал:
      - Неважное сообщение принес я тебе, Сергей! Вот прочти! - и передал мне телеграмму.
      В телеграмме сообщалось, что моя жена больна тифом и находится в очень тяжелом состоянии. Я задумался. Тиф... Хотя он не косил всех подряд, как в прошлую войну, но так или иначе это заболевание было очень опасным. В телеграмме сказано: "в очень тяжелом состоянии". Что я могу сделать? Как помочь жене?..
      - Слетал бы завтра, Сергей, в Казань. Может быть, и поможешь чем, будто угадав мои мысли, сказал Костя.
      - А как я могу это сделать? - с удивлением спросил я.
      - Разве ты не знаешь, что наш экипаж перегоняет свой самолет в Казань, на ремонт?
      - Ну и что? Не мой же самолет перегоняют, а твой.
      - Какое это имеет значение? Поменяемся экипажами - ты полетишь на завод, а я буду летать здесь вместо тебя. Додонов возражать не будет?
      - Возражать не будет, но для такой перестановки необходимо разрешение командира полка.
      - Идем к нему, - решительно сказал Костя. - Докладывать буду я.
      Мы поднялись на второй этаж и, получив разрешение, вошли в кабинет.
      - По какому поводу делегация? - предупреждая наш доклад, спросил командир.
      Костя очень коротко и в то же время обстоятельно изложил суть дела и, положив телеграмму на стол, попросил разрешить нам временно поменяться местами. Я молча ждал ответа командира. По боевому опыту и штурманскому классу мы с Костей равнозначны. Значит, от такой перестановки ничто не пострадает. Какой же довод можно выдвинуть против?
      Задушевной беседы с командиром не получилось. После небольшой паузы он сказал:
      - Ушаков - штурман, а не врач... Его присутствие не может оказать положительного влияния на исход болезни, да и не пустят к больной тифом. Поэтому я не вижу необходимости разукомплектовывать сплоченный боевой экипаж Додонова. Идите и готовьтесь к вылету, - уже обращаясь ко мне, заключил командир.
      Молча мы спустились на первый этаж... Перед тем как расстаться, я сказал:
      - Может, прав командир...
      - Оправдать можно любое решение, - с раздражением ответил Костя.
      Закончив подготовку к полету и выслушав последние указания командира полка, все вылетающие экипажи по установившемуся порядку отправились на аэродром, к стоянке своих самолетов. Когда мы уже надевали летную амуницию, подошел комиссар нашей эскадрильи Владимир Васильевич Николаев.
      Летчик по образованию и опыту работы, он был недавно выдвинут на эту должность, но по-прежнему входил в боевой расчет экипажа Владимира Пономаренко в качестве второго летчика и летал на боевые задания наравне со всеми. Тем не менее он успевал всюду, был в курсе всех дел и жизни эскадрильи. Владимир Васильевич был моложе многих из нас, однако, несмотря на это, пользовался большим авторитетом.
      Я сидел под плоскостью самолета на 500-килограммовой бомбе, натягивал на хромовые сапоги меховые унты и не заметил, когда комиссар сел со мною рядом.
      - Что же вы, товарищ Ушаков, не сказали мне, что получили неприятное известие? - с некоторой обидой спросил комиссар.
      - Это мой личный вопрос, - стараясь быть спокойным, ответил я.
      - Когда человек готовится в бой, у него остается мало сугубо личных вопросов. Я знаю, известие из дома не повлияет на выполнение вами боевой задачи. Вы человек волевой... - Комиссар сделал небольшую паузу, и в это время прозвучала команда Арсена: "По местам!" Беседа наша оборвалась. Владимир Васильевич пожелал нам успеха, и мы расстались.
      Взлетели первыми, с некоторым упреждением по времени от остальных экипажей, потому что нам предстояло отыскать и обозначить цель. До Мичуринска летели в светлое время, город был закрыт облаками, поэтому разворот на новый курс сделали по расчету времени. Через час облачность опять оборвалась. Мы вышли точно на Новохоперск, где нас повстречала темнота.
      Небольшой серп луны, возвышавшийся над. горизонтом, помог точно определить место при пересечении Дона. Оказалось, что нас сносило ветром влево на семь градусов. Ввел поправку в курс. Теперь надо не пропустить момент пролета реки Северский Донец. Это последний надежный ориентир, от которого до цели около двадцати минут.
      Начали снижение. Бомбить было решено с высоты 3300 метров. Когда вышли на Северский Донец, я дал курс на цель. Расчетное время истекало, вот-вот должен был появиться аэродром. Луна уже зашла за горизонт. До рези в глазах всматриваюсь в темноту, пытаюсь что-нибудь опознать, но это не удается. В условиях Донбасса ориентироваться ночью вообще трудно.
      Наконец мы над целью. Зенитчики молчат - не хотят своим огнем подтвердить точность моих расчетов. Мелькнула, едва заметная, прямая как стрела, серая линия - полоса. Тут же сбрасываю САБ, она отстает от самолета и на высоте 2000 метров взрывается. Хвостовой стрелок доложил:
      - Под САБом ровное поле.
      Пока разворачивались на второй заход, время горения САБ истекло. У артиллеристов выдержки хватило: даже после того, как была сброшена светящая бомба, они не открыли огонь.
      Развернулись, прошли над кромкой полосы под углом 90-100 градусов. Я сбросил две РРАБ-2 и еще одну САБ. Прижался к стеклу. На большой площади замелькали разрывы осколочных и зажигательных бомб. Начали стрельбу по нас зенитные пулеметы, но артиллерия по-прежнему молчала.
      Делаем третий заход, и опять на ощупь. Надо спешить - товарищи на подходе. Извилистая граница аэродрома скорее угадывается, чем просматривается, настолько слабо видны ее контуры. Времени, однако, больше нет, и решаю сбросить все 22 бомбы, а в центре серии - последнюю САБ. Довернул самолет вдоль этой то ли действительной, то ли кажущейся границы аэродрома и нажал на кнопку сбрасывателя.
      С интервалом сорок метров полетели к земле вперемешку осколочно-фугасные и зажигательные стокилограммовые бомбы. И тут вместе с пулеметами заговорила малокалиберная артиллерия. Их выстрелы мне видны хорошо - стреляют слева, следовательно, мы летим строго по границе аэродрома. Начали рваться бомбы, освещая то кусты, то группы деревьев. Два взрыва осветили самолеты. Однако пожаров не возникло. И только предпоследняя зажигательная бомба разорвалась у какой-то небольшой деревянной постройки и подожгла ее. Трудно было предположить, поможет ли этот костер моим товарищам, поэтому возвращался я на базу с чувством неудовлетворенности результатами своего бомбометания.
      Пересекли линию фронта. До рассвета было далеко. Мысли о семье не давали покоя. Вновь и вновь возникали в памяти слова Кости, командира полка, комиссара эскадрильи...
      "Вот какая война, - рассуждал я. - За тысячу километров от линии фронта отозвалось ее эхо. Жена борется за свою жизнь - кто знает, чем эта борьба закончится... А сегодня же несколько пулеметных очередей прошли совсем близко от нашего самолета. Могло случиться, что семилетней дочери Галине война в один день нанесла бы непоправимый удар...
      И отношение ко всему происходящему у людей разное. Костя Иконников, прочитав телеграмму, не раздумывая решил сделать все, чтобы я смог встретиться с семьей. Он брал на себя ту часть опасности, которая предназначалась мне. Ведь он должен был вместо меня летать сегодня, завтра и послезавтра, - до тех пор, пока я не вернусь. И всякий раз противник будет именно его встречать огнем.
      Командир полка... Почему-то не задумался он над благородным поступком Кости. А комиссар эскадрильи Николаев дал ему более принципиальную оценку, хотя тоже остался недоволен, что вопрос этот решался без его участия".
      Казалось бы, один незначительный эпизод, однако как раскрывает характеры людей...
      * * *
      ...Пересекли Оку в том месте, где была установлена приводная радиостанция и через двадцать минут сели. Как и всегда, на стоянке нас ожидали техники. Пока мы летали, они успели переделать все свои дела, побриться, поесть, выспаться. Теперь, пока самолет не будет полностью готов к боевому вылету, они не уйдут с аэродрома.
      Спустившись по трапу на землю, я и не заметил, как в темноте передо мной выросли две фигуры: Владимир Николаев и Костя Иконников. Они поздравили меня с успешным выполнением задания, и мне стало ясно, что маленький пожар, возникший в границах аэродрома, сыграл свою роль в решении общей задачи. После этого комиссар объявил мне, что решение, касающееся моих личных дел, пересмотрено и что через три часа я вылетаю в Казань. Боевые задания вместо меня будет выполнять Иконников.
      Посмотрел я на Костю, молча подошел к нему и, едва сдерживая слезы, обнял... Хотелось сказать ему что-нибудь приятное, но я не нашел подходящих слов...
      Было около 10 часов утра, когда я подошел к небольшому деревянному бараку на окраине Казани. Его несколько лет назад построили для себя строители жилого городка. Бараков было несколько, их давно должны были снести, но не успели.
      Теперь же бараки оказались, как никогда, кстати. У самого входа я чуть не столкнулся со спешившей куда-то женщиной. Посмотрев на меня, она остановилась и спросила:
      - Вы Ушаков?
      Я кивнул, заметив на ней белый халат. Я понял, что это врач и молча ждал продолжения разговора.
      - Не думали, что вы прилетите, - продолжала женщина. - Положение очень серьезное. Шансов на выздоровление было мало, но сегодня ночью кризис миновал. Так что не теряйте надежды. К вечеру я еще зайду...
      Поблагодарив врача за внимание и заботу, я стал медленно подниматься по узенькой лестнице на второй этаж. Дверь в квартиру была приоткрыта, я вошел в прихожую, - в ней никого не было. Бросилось в глаза, что и в прихожей и на кухне было очень чисто.
      Открыв наугад дверь прямо перед собою, я оказался в маленькой комнатке, площадью около семи квадратных метров. У окна стоял сбитый из досок стол, у стены - железная кровать. На ней и лежала в забытьи моя жена.
      Оказалось, что она с дочкой до сих пор не прописаны здесь. Более того, им предложено переехать в другую квартиру и жить в комнате еще с одной семьей. Утром я направился в городок, где находилось жилищное управление. Понимая, что положение с жильем исключительно тяжелое, я все же считал, что три квадратных метра на человека - это не слишком уж много даже при существующем положении.
      Размышляя так, дошел до нужного мне учреждения. Рассчитывал встретить в жилуправлении женщину, но, к своему удивлению, увидел на двери кабинета мужскую фамилию. "Наверное, пожилой человек", - подумал я. В приемной было много народу. Окинув меня взглядом, секретарша юркнула в дверь, почти тут же вернулась и, ни о чем не спрашивая, предложила пройти в кабинет.
      Почему я так быстро попал на прием, сказать трудно. Скорее всего, на секретаршу произвели впечатление два моих боевых ордена Красного Знамени, прикрепленных к гимнастерке. Но вот я вошел в кабинет и оторопел. За столом сидел молодой мужчина с цветущим, пышущим здоровьем лицом. Мелькнула было мысль - разговор предстоит нелегкий, но тут мой взгляд упал на стоявшие у шкафа костыли... Разговор длился недолго. Выяснилось, что задержку с пропиской и переселением организовал кто-то из его подчиненных. Тут же были отданы необходимые указания, начальник что-то записал себе на листке бумаги и заверил меня, что проверит исполнение лично.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12