Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Стальной прыжок

ModernLib.Net / Валё Пер / Стальной прыжок - Чтение (стр. 6)
Автор: Валё Пер
Жанр:

 

 


      – Да.
      – Чего вы с их помощью хотели добиться?
      – Мы стремились раскрыть глаза народу, помочь людям понять свое положение и уничтожить систему «всеобщего взаимопонимания». Только после ее уничтожения можно будет взяться за основных врагов.
      – Кого вы имеете в виду?
      – Социал-демократов, которые предали рабочее движение и продались капиталистам. И, разумеется, саму капиталистическую систему.
      – И чего же вы добились?
      – Нас было не так много, но наши ряды непрерывно росли. Сначала демонстрациями интересовалась только полиция Основная масса народа была, как мы и ожидали, равнодушна к нашим действиям. Люди отупели от непрерывной пропаганды и не проявляли никакого интереса к общественной жизни Постепенно полиция также перестала чинить нам препятствия, очевидно, по приказу свыше. Мы истолковывали это…
      – Интересно, как?
      – Мы сочли это положительным явлением. Мы полагали, что те, в чьих руках сосредоточена власть, испугались и решили любой ценой отвлечь внимание народа от нашей деятельности. И это им удалось, так как подавляющее большинство людей все еще оставалось пассивным, хотя, как я уже сказал, нас становилось все больше и наши демонстрации учащались. Людей только раздражало, что мы мешаем уличному движению. Однако полиция скоро начала помогать нам и в этом: она направляла демонстрантов так, чтобы они скорее и беспрепятственно добирались до своей цели. Мы также истолковали это как признак нашей растущей силы. Нам казалось, что правительство делает все возможное, чтобы не беспокоить народ, не нарушать мира его грез, основанных на материальном благополучии.
      – Удалось вам добиться успехов на выборах?
      – До некоторой степени.
      – Что вы имеете в виду?
      – За нас голосовало не так много, зато все больше избирателей вообще отказывалось принимать участие в голосовании. Одно это свидетельствовало о том, что одновременно с недовольством угнетенных росло отвращение к политике. Значит, мы на правильном пути. Правда, большинство по-прежнему голосовало за систему «всеобщего взаимопонимания».
      – Почему?
      – В силу привычки. Они или их родители привыкли голосовать за социал-демократов или за буржуазные партии. Мы не имели средств широкой пропаганды. Но мы продолжали нашу работу, мы кричали правду глухим, до тех пор пока…
      – Пока?
      – До тех пор, пока все внезапно не изменилось.
      – Когда это произошло?
      – В середине сентября.
      – Что изменилось?
      – Не знаю. Возможно, люди… Впервые я заметил это 21 сентября.
      – Что произошло в этот день?
      – Попробую рассказать…
      Внезапно лицо его исказила гримаса боли.
      – Вам больно?
      – Да, ноги…
      Он застонал, забился в конвульсиях. Йенсен взял пробирку, оставленную врачом, и вытряхнул из нее белую таблетку. Налил лимонада в стакан.
      – Проглотите.
      Он подсунул правую ладонь под затылок больного и осторожно приподнял его голову, чтобы тот мог проглотить таблетку. Неожиданно он вспомнил медсестру там, в чужой больнице, и то, как однажды увидел ее плачущей.
      Не прошло и двух минут, как больной заснул.
      Комиссар Йенсен неподвижно сидел рядом и бесстрастно смотрел на него.
 
       19
      Примерно через час человек на диване проснулся. Он открыл глаза и посмотрел на Йенсена, не узнавая его. Но вскоре взгляд его прояснился.
      – Ну да,—сказал он,– вспомнил.
      – Вам больше не больно?
      – Нет. Теперь все в порядке. Спасибо.
      Голос больного звучал хрипло, будто у него пересохло в горле. Йенсен налил в стакан лимонада и поднес ко рту больного. Несколькими жадными глотками тот осушил стакан.
      – Продолжим нашу беседу. Мы говорили о вашей политической деятельности.
      – Да, помню.
      – Вы разъяснили свою позицию.
      – Да, теперь вы понимаете, что мы были правы?
      – Нет, но меня больше интересует, что произошло дальше.
      – Ничего не произошло.
      – Что было в сентябре?
      – А-а, вот вы о чем.
      Он на мгновение замолчал. Затем, не сводя глаз с Йенсена, сказал:
      – Я не могу объяснить, что произошло. Я этого не понимаю.
      – Но вы знаете, что произошло лично с вами.
      – Я знаю, что произошло со многими из нас. Он снова замолчал.
      – Но я не могу этого объяснить,– сказал он.
      – Тогда давайте придерживаться фактов. Самых обычных фактов,—невозмутимо произнес Йенсен.
      – Самых обычных фактов не существует.
      – Например, кем вы работали?
      – Я социолог. Занимался исследованием проблем алкоголизма.
      – Это была сложная работа?
      – Да, очень.
      – И напряженная?
      – Физически —нет. Я был всего лишь одним из тех, кто занимался статистикой. Мы составляли данные, которые получали из магазинов, полиции и больниц, где лечили алкоголиков. Сама по себе работа нетрудная.
      – Ответственная?
      – Вряд ли. Наши статистические таблицы шли дальше, в более высокие инстанции, где их обрабатывали. То есть там их внимательно изучали, одну за другой. Когда таблицы попадали наконец к… ну, к тем, для кого они предназначались, они уже были изменены до неузнаваемости. Улучшены, если хотите. Даже мы, делавшие первоначальные расчеты, не могли их узнать.
      Он покачал головой.
      – Нет, это было нетрудно.
      – В чем же тогда заключались трудности? Ведь вы сказали, что это была сложная работа?
      – Трудности были морального характера.
      – Морального?
      – Да. Во-первых, вся система нашей работы противоречила основным принципам статистической науки. Данные, которые мы получали, часто с самого начала были подтасованы. В дальнейшем процесс их подтасовки продолжался совершенно сознательно и почти открыто. Сознание этого факта делало нашу работу почти невыносимой.
      – Ваши коллеги разделяли эту точку зрения?
      – Немногие. Большинство просто исполняли то, что им поручалось, как роботы: бездумно и не задавая вопросов. Иными словами, они относились к своей работе точно так же, как почти все остальные в стране.
      Мужчина замолчал на мгновение, затем продолжил:
      – Но самым невыносимым было то, что вообще приходилось заниматься этим вопросом.
      Он посмотрел на Йенсена.
      – Вы, как полицейский, несомненно, имели много возможностей заниматься законами об алкоголизме и их применением?
      Йенсен кивнул.
      – Вождение машины в нетрезвом виде? Появление на улице пьяным? Злоупотребление спиртными напитками дома? Так, кажется, они называются?
      – Да.
      – Один закон безумнее другого? Множество самоубийств, особенно средя алкоголиков?
      – Я присутствовал при многих случаях скоропостижной смерти,—сказал Йенсен.
      Больной засмеялся.
      – Вот видите,—сказал он.—Так что мне не нужно ничего объяснять.
      – Нет,—сказал Йенсен.—Но я хотел бы уточнить, что же казалось вам невыносимым?
      – Лицемерие, разумеется. Фальшь. Трусость. Беззастенчивое стремление извлечь прибыль из всего. Вам известна цена на спиртные напитки в нашей стране?
      – Да.
      – Разве вы не видите причинную связь? Людям нужен алкоголь, одним —для того, чтобы продолжать жить, другим – чтобы решиться покончить с жизнью. И вот устанавливаются бешеные цены на спиртное, и в довершение всего потребление алкоголя преследуется законом. К тому же в спиртные напитки добавляют так называемые отучающие средства, что, в свою очередь, бросает людей во мрак депрессии и приводит к еще большему количеству самоубийств.
      – Вам следовало бы подбирать выражения.
      Комиссар сделал это замечание машинально, по старой привычке.
      – Почему? Вы что, собираетесь привлечь меня к ответственности?
      Йенсен почувствовал себя неловко.
      – Мы стоим на первом месте в мире по количеству самоубийств на душу населения, а по уровню потребления алкоголя в нашей стране ничуть не уступаем самым прогнившим капиталистическим странам. К тому же у нас самая низкая в мире рождаемость. И поскольку правительство обеспокоено этим обстоятельством и, несомненно, стыдится признаться в собственном бессилии, то оно находит выход во лжи.
      – Ну,—напомнил Йенсен,—что же все-таки случилось в сентябре?
      – Постойте, я хочу закончить свою мысль. И что делают потом? Потом наказывают рабочего за то, что его вынудили стать алкоголиком, подобно тому как наказывают людей, которых вынудили жить в плохих квартирах. Рабочих наказывают и за то, что никто не научил их находить в работе источник радости. Людей даже заставляют отравлять тот самый воздух, которым им затем приходится дышать, и все классы общества вынуждены страдать от этого своеобразного наказания. И только спекулянты, которые имеют возможность жить за границей или покупать себе виллы в лесу или на островах в шхерах, избегают этого наказания. Все это связано одно с другим, произрастает из одного прогнившего корня. Теперь вы понимаете, почему моя работа была для меня невыносимой?
      Йенсен не сразу ответил. Уставившись в одну точку, не глядя на человека, лежавшего на диване, он спросил:
      – Именно такие идеи вы и выдвигали во время демонстраций?
      – Да, в числе многих других. Впрочем, выдвигали – не то слово. Мы не открывали ничего нового. Мы хотели скорее напомнить людям о том, что существует явление, которое им хорошо знакомо, хотя правительство сделало все, чтобы заставить народ забыть о нем.
      – Что вы имеете в виду?
      – Классовую борьбу. У вас есть еще вода? Йенсен снова наполнил пластмассовый стаканчик.
      – Спасибо. Можно задать вам вопрос?
      – Пожалуйста.
      – Вы сами пьете?
      – Да,– сказал Йенсен.– По крайней мере раньше пил.
      – Ежедневно?
      – Да.
      – Почему?
      – По той же причине, по какой вы принимаете таблетки. Чтобы заглушить боль.
      – Это единственная причина?
      Йенсен несколько долгих секунд смотрел на лежащего. Наконец он сказал:
      – Давайте вернемся к тому, что случилось в сентябре.
      – Я не могу этого объяснить. Все изменилось. И все изменились.
      – Каким образом изменились вы сами?
      – Сам я не изменился. По крайней мере я этого не заметил. Изменился окружающий мир. Вам это кажется странным?
      – Да.
      – Это и в самом деле было очень странно.
      – Когда вы впервые обратили на это внимание?
      – В третью субботу сентября. Двадцать первого числа.
      – В какой связи?
      – Обычно наши демонстрации происходили по субботам.
      – Я знаю.
      – Мы руководствовались чисто практическими соображениями: по субботам большинство людей не работает и находится дома. В эту осень мы активизировали свою деятельность в связи с предвыборной кампанией. Конечно, мы не надеялись достичь значительных успехов. Пропагандистская машина коалиционных партий работала на полных оборотах всю весну и лето. В их распоряжении были все средства. У нас же не было ничего. О победе на выборах и речи быть не могло, но нам было известно…
      Он вздрогнул и прислушался. Его взгляд метнулся к двери.
      – Не обращайте внимания,—сказал Йенсен.—Это всего лишь алкоголик, который шумит в своей камере. Продолжайте.
      – Нам было известно, что в высших сферах проявляют беспокойство. Процент избирателей, принимающих участие в выборах, с каждым разом становился все ниже. Естественно, это раздражало профсоюзных боссов и лидеров социал-демократической партии. По своему тупоумию они не могли понять, почему народ отказывается голосовать за их превосходную систему. Те же, кто на деле управлял страной, конечно, понимали причины. Именно поэтому избирательная кампания на сей раз велась так интенсивно и широко.
      – Что же вы предприняли?
      – Мы стремились всячески усилить их раздражение. Поэтому решили проводить демонстрации чаще. Между прочим, это вначале не возымело действия. Народ столько же трудно было раскачать, как и раньше. До субботы 21 сентября.
      – У вас в тот день была демонстрация?
      – Да. Мы организовали марш протеста под лозунгом борьбы с империализмом. Как обычно, демонстрация должна была начаться в пригородах и направиться к центру города. Она должна была завершиться митингом. Все было спланировано заранее.
      Йенсен кивнул.
      – Вместе с двумя товарищами я на такси поехал к месту сбора. Линотипист с женой. Мои лучшие друзья. Мы были однолетки и состояли в одном союзе. Знали друг друга много лет. Часто приходилось работать вместе.
      – Где?
      – Мы печатали листовки, рисовали афиши, изготовляли плакаты и лозунги. И многое другое. У нас был ротатор, и мы печатали небольшую газету, которую распространяли среди членов нашего союза. Повторяю, мы знали друг друга давно и были хорошими друзьями.
      – У них были дети?
      – Нет.
      – Какая профессия была у женщины?
      – Она работала в архиве Министерства юстиции. Позднее оказалось, что…
      – Продолжайте.
      – Нет. Ничего.
      – Вы сами женаты?
      – Нет. Почему вы об этом спрашиваете?
      – Привычка,—сказал Йенсен.—Итак, вернемся к субботе.
      – Да. Так вот, мы вместе поехали к месту сбора, но по какой-то причине запоздали. Сейчас не помню, почему мы задержались. Это имеет какое-нибудь значение?
      – Нет.
      – Когда мы приехали, демонстранты уже тронулись в путь. Мы встретили их на шоссе.
      Он замолчал и посмотрел в окно. На улице по-прежнему шел мокрый снег, и крупные снежные хлопья ударялись о стекло.
      – Был солнечный, очень ветреный день. Помню, ветер рвал знамена, и те, кто нес плакаты, с трудом удерживали их в руках, издали это было очень красивое зрелище.
      – Почему красивое?
      – Красиво, когда красные флаги развеваются по ветру. Красиво, когда друзья напрягают силы, стараясь наперекор ветру прямо держать транспаранты.
      – Сколько человек принимало участие в этой демонстрации?
      – Около двух тысяч. Кроме того, было много детей. Те из нас, у кого были дети, обычно брали их с собой на демонстрацию.
      – Почему?
      – По разным причинам.
      – Например?
      – Ну, прежде всего чтобы дети получили правильное воспитание с малых лет. Затем для того, чтобы показать прохожим, что есть люди, у которых есть дети и дети доставляют им радость. А кроме того, их негде было оставить. Детских садов в стране почти нет, а у социалистов редко бывает домашняя прислуга.
      – Понятно.
      – Отлично. Итак, мы встретили демонстрацию на шоссе и, уже проезжая мимо, обратили внимание, что происходит что-то необычное.
      – Что именно?
      – Вдоль шоссе стояли люди, всячески провоцирующие демонстрантов на столкновение, Некоторые из них выкрикивали оскорбления по адресу социалистов, другие бросали в них камнями, пустыми бутылками и консервными банками. В одном месте мы видели несколько человек, которые дрались с полицейским.
      – Почему?
      – Полиция пыталась помешать зрителям выбежать на улицу и начать драку с демонстрантами. В то время полицейским было приказано охранять порядок во время демонстраций. Впрочем, вы знаете это лучше меня.
      Йенсен кивнул.
      – Большинство проезжавших мимо или стоявших на тротуарах не проявляли никакого интереса, однако кое-где возникали столкновения.
      – Как же вы поступили?
      – Мы вышли из такси и присоединились к маршруту.
      – А потом?
      – Так было на протяжении всего пути. Люди стояли на тротуарах и выкрикивали оскорбления, некоторые бросали в нас яйцами и помидорами. Жене моего приятеля помидор угодил прямо в лоб. Но она только засмеялась. В двух местах в нас бросали камнями, а несколько человек даже выбежали на мостовую и попытались вырвать у нас плакаты. Но полиция им помешала. Всю дорогу нас сопровождало несколько автомобилей, и те, кто там находился, плевали в демонстрантов и выкрикивали ругательства.
      – А что собой представляли люди, которые на вас нападали?
      – Я как-то не обратил внимания. Большинство было хорошо одето, люди разного возраста. Среди них были и женщины.
      – Как вы к этому отнеслись?
      – Впервые почувствовали глубокое удовлетворение.
      – Удовлетворение?
      – Вот именно. Самое обидное, что на нас раньше никто не обращал внимания, даже полиция старалась не замечать. И вот впервые люди стали как-то реагировать на наши действия. Мы почувствовали, что больше не обращаемся к глухим и слепым.
      – Раненые были?
      – По-моему, нет. Во всяком случае, если и были, то ничего серьезного. В основном против нас использовали, так сказать, словесные средства атаки. Кричали, размахивали руками, ругались и бросали в нас разными неопасными предметами. Помидоры и пустые жестянки из-под пива вряд ли могут кому-нибудь причинить серьезные повреждения.
      – Что было дальше?
      – Этот митинг был самым оживленным и беспорядочным из всех, в которых мне приходилось принимать участие. К этому времени на площади собралось много людей. Они шумели, кричали, пытались помешать ораторам. Но у нас были мегафоны, и мы сумели довести митинг до конца в соответствии с планом.
      – Как, по-вашему, эти люди были проинструктированы?
      – Нет. Это обстоятельство мы также отметили с удовлетворением. Те, кто пытался нам помешать, делали это стихийно, и отчасти именно поэтому им не удалось сорвать митинг. Казалось, каждый из них действовал сам по себе. Позднее мой товарищ обратил внимание и на их возраст. Если бы не эти обстоятельства, естественно было бы предположить, что против нас выступил какой-то организованный фронт, пытающийся оказать противодействие, что правительство направило против нас нечто вроде враждебной демонстрации – ведь это также входило в их предвыборную кампанию. Однако было ясно, что дело обстояло не так.
      – Чем закончился митинг?
      – Мы приняли резолюцию, собрали плакаты, аппаратуру и отправились по домам.
      – А как прошла следующая демонстрация?
      – Минуту, я не закончил. После митинга произошло очень странное событие, которое казалось мне совершенно небъяснимым. Попробую о нем рассказать.
      Йенсен вопросительно посмотрел на больного.
      – Когда мы расходились, я пошел вместе с товарищем и его женой. Мы хотели зайти в помещение союза и закончить работу над афишами, которую начали накануне. Товарищ под мышкой нес свернутый красный флаг.
      Больной замолчал. Казалось, он пытался собраться с мыслями. Йенсен выжидающе смотрел на него. Слышно было, как внизу, в камере, кашлял арестованный.
      – Наш союз помещался в подвале жилого дома в районе Эстер. Чтобы добраться до места, необходимо переправиться на пароме через канал, если, конечно, вы не на машине. Вы ведь знаете, пешеходам запрещен проход по мостам и туннелям. На пароме было мало народа, и никто не обращал на нас внимания. Мы сидели и разговаривали. Все трое пришли к единому мнению, что происшедшее следует рассматривать как весьма обнадеживающий факт. Когда паром остановился, мы спустились на берег и отправились дальше пешком – помещение союза находится всего в нескольких кварталах от пристани. По дороге нам нужно было пройти через район, где расположены дома высокооплачиваемых служащих. Вы знаете, что в…
      – Да, я знаю, какой район вы имеете в виду.
      – Мы молча шли по тротуару. Улица была пустынной, если не считать двух пожилых людей, которые остановились у одного из подъездов. Я решил, что они живут в этом доме, собираются войти в подъезд. Мужчине было лет под семьдесят, женщине примерно столько же. Оба были отлично одеты – типичные представители высшей буржуазии старой школы. На мужчине было черное пальто, серая фетровая шляпа и галоши, в руке он держал зонтик с серебряной ручкой. Конечно, я не запомнил бы всех этих деталей, если бы не то, что произошло через несколько секунд.
      Он замолчал и покачал головой.
      – Я до сих пор этого не понимаю,—сказал он наконец.– Непостижимо!
      – Ближе к делу,—напомнил Йенсен.
      – Как только мы с ними поравнялись, мужчина прошипел: «Подонки вонючие!» Мой товарищ, который был ближе всех к нему, не сразу понял, а может, просто не поверил своим ушам. Он остановился и сказал очень вежливо: «Извините?» Тогда мужчина посмотрел на него и громко, отчетливо произнес: «Проклятый сброд! Как только вы осмеливаетесь здесь показываться!» Мой товарищ по-прежнему ответил вежливо: «А разве мы с вами знакомы?» Тогда старик схватил его за пиджак и крикнул: «Еще не хватало, чтобы я знался с проклятыми социалистами!» Тут старуха – а я уже сказал, что она была весьма дряхлой – завопила на всю улицу и начала вырывать у моего друга свернутый флаг. Казалось, оба они обезумели. Старухе удалось вырвать флаг, она бросила его на землю и принялась топтать ногами. Затем размахнулась и с криком «Красная потаскушка!» изо всех сил ударила жену моего друга сумочкой по голове. Старик тут же поднял свой зонтик, взял его наперевес, как ружье, и изо всех сил начал тыкать моего друга в грудь. Тот упал на колени, тогда старуха схватила его за волосы и все норовила пнуть в лицо. И все время оба не переставая ругались и плевали на нас.
      Взглянув на Йенсена, мужчина нервно потер подбородок.
      – Я буквально остолбенел. Ведь это пожилые люди, мы не могли ответить им тем же. Наконец жена моего товарища оттолкнула их, отняла флаг, и мы пошли прочь. Старик вдогонку нам продолжал кричать.
      – Вы не помните, что именно?
      – «Всех вас надо прикончить!»
      На мгновение наступила тишина. Затем больной продолжал:
      – Тогда я ничего не понял, да и сейчас не могу понять, что случилось. Но после этого произошло множество других столь же необъяснимых случаев. Нам все-таки удалось выяснить, кто были эти люди. Оказалось, ушедший на пенсию директор банка и его жена. Оба из аристократической семьи. Разумеется, он был реакционером до мозга костей, но всегда отличался выдержанностью и был очень воспитанным человеком. Во всяком случае, так говорили.
      – Когда состоялась следующая демонстрация?
      – Ровно через неделю. На сей раз она была очень оживленной. Опять собралось много народу, больше, чем в прошлый раз. Они кричали, пытались нарушить ход демонстрации. Полиции пришлось вызвать подкрепление. Несколько человек на автомобилях врезались прямо в ряды демонстрантов. Человек десять участников демонстрации было ранено, а одного малыша лягнула полицейская лошадь. Все-таки мы довели демонстрацию до конца и закончили ее митингом. Мы по-прежнему считали, что эти события следует рассматривать как положительное явление. И поэтому решили чаще организовывать демонстрации, выбирая различные дни недели, чтобы сбить с толку противников. Пресса и телевидение также подняли кампанию против нас. Но прошло несколько дней, и все как по уговору снова перестали нас замечать. Даже в хронике не писали ни единого слова. Газеты снова сплетничали о жизни кинозвезд и других знаменитостей. И это в то время, когда рушилось все общество!
      – Почему вы так считаете?
      – А разве все происходившее не говорило об этом? Йенсен не ответил.
      – К тому же выявилось еще одно тревожное обстоятельство.
      – Какое?
      – Среди членов нашего союза было много врачей и студентов-медиков. В начале сентября они исчезли, и никто их больше не видел. Кстати, один из них привез меня сюда. Это полицейский врач вашего участка. Когда мы начинали расспрашивать о них, то неизменно получали один и тот же ответ: «Они уехали для участия в медицинском конгрессе». Жене моего товарища, которая работала в Министерстве юстиции, удалось выяснить, что их арестовали. Но мы не знали, верить этому или нет.
      Йенсен промолчал.
      – Очевидно, так оно и было, потому что исчезли почти все врачи, сочувствовавшие социалистическим идеям. Затем прошел слух, что они были арестованы по приказу тайной полиции.
      – У нас нет тайной полиции,—сказал Йенсен.
      – Лжете! —последовал категорический ответ.—Я точно знаю, что тайная полиция существует. Во всяком случае, существовала. Женщина, которая работала в министерстве, сумела это узнать. Она подчинялась непосредственно министру юстиции. По-видимому, ее основной задачей было составлять списки людей, чьи политические взгляды не устраивали руководящую верхушку.
      Йенсен закусил губу. Затем спросил:
      – Что вам известно о выражении «Стальной прыжок»?
      – «Стальной прыжок»?
      – Да.
      – Никогда о нем не слышал. Больной поморщился и сказал:
      – Снова начинают болеть ноги.
      – Хотите таблетку?
      – Да.
      – Ответьте мне только на последний вопрос. Как прошла следующая демонстрация?
      – Настоящая свалка. Хаос. Потасовки. Множество полицейских, но они ничего не делали для нашей защиты. На нас сыпался град камней и пустых бутылок. Было много раненых как с одной, так и с другой стороны. К счастью, на этот раз с нами не было детей. Фашисты – так мы начали их называть – совсем обезумели. Это было 10 октября, за три недели до катастрофы.
      Он откинул голову и сжал губы.
      – Но не только фашисты начали сходить с ума. Другие тоже вели себя очень странно. Жена моего товарища, например… Можно таблетку?
      – Сейчас. Скажите только, что случилось с женой вашего товарища?
      – Потом расскажу. Потом. Бога ради, дайте таблетку!
      Йенсен отложил в сторону записную книжку. Взял пробирку, вытряхнул из нее белую таблетку и подсунул ладонь под затылок.
 
       20
      Когда он заснул, Йенсен пошел к себе в кабинет. Открыл сейф, в котором хранились приказы и инструкции, прибывшие в участок извне, например из центрального полицейского управления. Он снова вернулся к тому дню, когда передал участок заместителю, и достал красную папку со списком сорока трех врачей, подлежавших аресту. Быстро просмотрел ряды папок за последние три месяца, отобрал с десяток и положил их на стол. Затем сел в кресло и начал внимательно изучать отобранные документы. Все папки были красного цвета, и на каждой стоял шифр «Стальной прыжок». В двух находились списки людей, подлежавших аресту, в остальных —инструкции касательно демонстраций. В первом списке Йенсен насчитал сто двадцать пять фамилий, во втором – четыреста шестьдесят. Против некоторых имен стояли галочки – очевидно, этих людей удалось задержать. Около других стояли пометки «скрылся» или «местонахождение неизвестно», многие же просто были под вопросом. Пометки, судя по всему, делались в спешке. Йенсен установил, что полиции шестнадцатого участка удалось арестовать не более одной пятой лиц, подлежавших аресту, причем в основном из первого списка.
      Как и в случае приказа об аресте сорока трех врачей, последующие приказы не имели ни подписи, ни исходящего номера, и все же после тщательного изучения Йенсен установил, что на них стояла печать Министерства юстиции. На последних двух приказах внизу была сделана приписка:
 
       «Названные лица представляют собой угрозу для безопасности государства. Их следует немедленно задержать, обыскать и арестовать, а затем передать в руки представителей тайной полиции».
 
      Инструкции, касающиеся вмешательства полиции в уличные демонстрации, также были присланы непосредственно из министерства. После того как Йенсен разложил их в хронологическом порядке, ему бросилось в глаза, что характер инструкций на протяжении одного только месяца —октября – сильно изменился. Еще в начале октября распоряжения касались в первую очередь поддержания общественного порядка и регулирования городского транспорта в связи с проведением демонстраций. Однако после 10 октября тон их резко изменился. В них больше ничего не говорилось о защите демонстрантов, а неизменно подчеркивалась необходимость решительно противодействовать выступлениям врагов общества Еще через несколько дней был издан приказ, обязывающий полицейских носить при себе огнестрельное оружие. Своим новым приказом Министерство юстиции снимало все ограничения о применении оружия полицейскими, ссылаясь на закоь о мятежах.
      Списки людей, подлежащих аресту, прибыли в шестнадцатый участок почта одновременно – 24 и 26 октября. Только одна папка красного цвета получена позже. Ее текст показался Йенсену особенно загадочным.
 
       «Ввиду готовящегося выступления врагов общества в субботу 2 ноября обычные полицейские силы, ответственные за поддержание общественного порядка, будут усилены специальными воинскими подразделениями. Детальные распоряжения последуют позднее».
 
      На этом приказе, датированном 31 октября, также стояла печать Министерства юстиции. Судя по записям в дневнике, почти все члены правительства и руководство полицейского корпуса накануне выехали за границу.
      На основании просмотренных документов Йенсен не мог установить, какой отдел Министерства юстиции издавал приказы, но на каждом из них стояли одни и те же слова: «Стальной прыжок». Очевидно, это кодовое название имело какое-то отношение к полиции.
      Комиссар Йенсен перечитал записи своего заместителя и сравнил их с собственными пометками в записной книжке. Да, кое-какие основные тенденции прослеживались достаточно четко.
      С 21 сентября начались политические беспорядки. В течение октября они нарастали и достигли кульминации 2 ноября. После этого порядок был восстановлен, и все успокоилось.
      Но через одиннадцать дней вспыхнула эпидемия. И хотя на борьбу с ней были брошены все силы, она достигла такого размаха, что еще через две недели власти полностью утратили контроль над положением в стране.
      Никаких прямых доказательств связи между этими событиями нет.
      Прошло еще несколько дней, и органы здравоохранения заявили, что распространение эпидемии остановлено. Вместе с тем чрезвычайное положение в стране было усилено и все контакты с внешним миром прерваны. Полицейский корпус и военные власти исчезли со сцены.
      Казалось, между этими событиями не было логической связи.
      Йенсен перевернул листок в записной книжке и прочитал свою последнюю запись: «Что случилось с женой линотиписта?» Ниже он написал еще два вопроса: «Что произошло 2 ноября? Что означает „Стальной прыжок“?»
      Затем выдвинул ящик письменного стола, достал портативный магнитофон и отправился в соседнюю комнату.
      Больной уже проснулся и шарил рукой вокруг себя. Очевидно, искал стакан с водой.
 
       21
      – Вы оказались правы,– сказал Йенсен.– Видимо, в стране действительно существовала тайная полиция—она подчинялась непосредственно министру юстиции. Я этого не знал.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9