Глава 3

– Вы слишком тяжелый, – наконец сказала она, – и скоро совсем меня раздавите.

– Не может быть! Послушайте, еще ни одна женщина не жаловалась… на мои размеры. – Двойной смысл этих слов сразу же дошел до Камерона, и ему было интересно, как поймет их Джиллиан.

– Подвиньтесь же.

Она ударила его ногой по лодыжке, но он лишь отшутился:

– Вижу, у вас и язычок острый, и носки ботинок!

Джиллиан нехотя улыбнулась.

– Ладно, – внезапно сжалился он, – если вам тесно…

Он выдернул руку, прижатую к нежной выпуклости груди Джиллиан, и вытянул ее вдоль спинки сиденья так, что кончики пальцев касались ее плеча.

Ее сердце успело ударить всего три раза, когда она осознала, что оказалась прижата к нему еще теснее, чем раньше. Джиллиан напряглась и наклонилась вперед, как нос корабля, рассекающий ветер. Она сознательно предпочла такую неудобную позу, не желая прислониться к нему и расслабиться.

Тем временем его уверенность росла с каждым поворотом колес. Когда они проехали четверть мили, а Джиллиан так и не впала в истерику, Камерон понял, что она неосознанно начала смиряться со своим положением. Через полмили старый доктор Боуэн, подняв голову, с любопытством посмотрел на него и начал удивительно интересную лекцию о человеческой печени.

Они проехали милю, и Джиллиан перестала дрожать, дыхание ее выровнялось. Она больше не бросала яростные взгляды на своего попутчика. Ее рукав касался его рубашки, вызывая приятное щекочущее ощущение.

Камерон отодвинулся, чтобы эти прикосновения не уводили его мысли в сторону.

Он радовался тому, что выбрал подходящий момент для осуществления своего плана. Тревога за умирающего арендатора настолько захватила Джиллиан, что она забыла о своих несчастьях. Что касается доктора Боуэна, то он воодушевленно читал лекцию, как будто ему давно недоставало ученика.

Итак, Боуэны смирились с неизбежным. Пока. Камерон был далеко не уверен, поняли они или нет, что у них не имеется ни малейшей надежды от него отделаться. Позднее, когда Боуэны закончат заниматься умирающим фермером и окажутся в своем доме, до них окончательно дойдет, что с ними случилось. Возможно, они даже взбунтуются против ограничений, которые он на них наложит, но будет уже слишком поздно. Сейчас они его приняли, поэтому если и начнут потом возмущаться, то уже не так рьяно. Доктор Боуэн прав: люди как овцы – гони их куда угодно, и они пойдут, какой бы неудобной и трудной ни оказалась дорога.

Камерон исподтишка наблюдал за Джиллиан, и вдруг ему захотелось, чтобы Боуэн ошибся.

– Почему вы с нами так поступаете?

– Потому что.

Он не собирался рассказывать ей о своих намерениях. Многих его грубое заявление заставило бы покорно замолчать.

– Вы обязаны дать нам вразумительное объяснение.

– Я никому ничего не обязан, по крайней мере, сейчас. Два года назад все было совсем иначе, но это старая история, так что лучше о ней не вспоминать.

– И все же объясните мне, почему вы это делаете. Может быть… может быть, я смогу разделить ваши взгляды и помогу, вместо того чтобы мешать.

Она поразила его. Поразила настолько, что он ответил не вполне обдуманно:

– Со временем вы будете мне доверять, хотите вы того или нет.

– Нет.

– Да. Это странно, но много раз проверено: похищенные начинают доверять похитителю. Вы будете волноваться за меня и станете воспринимать мое дело как свое собственное.

– Никогда не слышала таких нелепых разглагольствований. Какой мудрец подал вам такую мысль?

– Не кто иной, как королевский рыцарь, человек, настолько преданный своему делу, что, кроме дела, никогда ничем не интересовался.

– Рыцари ведут себя по-рыцарски и никогда не позволили бы себе обходиться с дамой так, как вы со мной.

– Этот рыцарь в мгновение ока заставил бы вас изменить подобное мнение.

– Вы лжете. В том, что касается рыцарей, и в том, что знакомы с одним из них. Рыцарей больше нет.

– Ах да. – Конечно, Камерон знал это не хуже ее. Неудачная попытка добиться рыцарского звания навсегда отравила жизнь его отцу, несмотря на то, что времена изменились, и у людей не было больше тех возможностей, какими раньше обладал сэр Джон Делакорт. – Но тот человек, который внушил мне эти взгляды, совсем старый. Еще сама королева Елизавета посвящала его в рыцари.

– И все же я хотела бы, чтобы он оказался поблизости и пришел мне на выручку, – тихо пробормотала Джиллиан.

Он подавил распирающий его смех. Она была забавная малышка и очень неосторожная.

– Старый сэр Джон никогда никого не спасал, если ему от этого не было никакой выгоды.

– И какая ему была выгода обучать вас всем этим гадким уловкам? – поинтересовалась Джиллиан.

Разговор подошел слишком близко к его личной жизни. У Джиллиан Боуэн оказалось больше ума и смелости, чем он предполагал. Еще минуту назад Камерон думал, что она чересчур неосторожна, а сам потерял бдительность, и все потому… потому что…

Она его рассмешила. Он давным-давно не смеялся. И если от смеха он теряет бдительность, лишаясь своего преимущества, то лучше уж будет целыми днями рычать как волк.

Камерон внутренне собрался.

– Вы будете вынуждены покориться моей воле, Джиллиан, поэтому лучше уступите сейчас.

– Ни за что.

– Ваш отец будет рассчитывать на мои советы, вы будете обращаться ко мне, когда вам понадобится сила. Вы станете мне доверять, Джиллиан.

Она фыркнула.

– По-видимому, вы никогда не знали, что такое истинное доверие, потому что не можете отличить сущность от его подобия. Мы с отцом будем делать все необходимое, чтобы выжить. Если вы считаете, что это и есть доверие, то мне жаль вас.

Ее высказывание ошеломило его. Она должна была сейчас сидеть, стуча зубами от страха, а вместо этого жалела его! Он мог легко вылечить ее от этой неуместной жалости. Однако ее слова вызвали у него огромное желание почувствовать, каково это – заслужить настоящее доверие и уважение этой женщины.

Джиллиан снова напряженно выпрямилась, крепко сжала колени. Подол платья подоткнула под себя, как будто даже краем юбки не хотела прикасаться к Камерону. Ему было интересно, осознает ли она, что под туго натянутой тканью вырисовываются ее нежные округлые бедра и изящные длинные ноги.

– Не смотрите на меня, – прошептала она.

– Джиллиан, – он опять заговорил преувеличенно звучным голосом и по излишне быстрому взгляду понял, что снова оживил ее страхи, – вы должны признать, что я могу делать все, что захочу. Все, что угодно. Смотреть, сколько захочу – и на вас, и на поля, по которым мы едем.

– Как будто такого негодяя, как вы, интересуют поля.

– Вот тут вы не правы – меня ничто не радует больше, чем вид ухоженных полей.

Его страстью всегда было скакать верхом ночью, по полям, после того как снимут урожай. Обычно Камерон ездил по ночам, потому что находил особую прелесть в серебристом свете, заливающем чисто скошенные пространства, когда зерно убрано в амбары, а сено сложено в высокие стога и ждет лишь, когда его начнут скармливать скоту. Потеряв Бенингтон-Мэнор, Камерон уже не мог позволить себе этого удовольствия.

– Эти поля никак нельзя назвать ухоженными.

– До недавнего времени они были в прекрасном состоянии. Их возделывал Джейми Меткаф, к которому мы едем.

Ни одного стога, высокого и толстого, говорящего о богатом урожае. Луна осветила засохшую ботву кормовой свеклы, до сих пор сидящей в земле. Стебли злаков качали на ветру почти пустыми колосьями, корнеплоды остались гнить в земле, драгоценное, поддерживающее жизнь зерно осыпалось на землю. Этой зимой скот Джейми Меткафа передохнет от голода; да и семье Джейми Меткафа тоже грозит голодная смерть.

– Семья, соседи должны были позаботиться о его урожае, – прошептал Камерон, придя в смятение от вида гибнущих плодов тяжелого труда.

– Зачем? Чтобы потом армия Кромвеля его конфисковала? – раздраженно бросила Джиллиан. – Так, по крайней мере, зерно упадет на землю и весной прорастет, а если зима будет не слишком суровой, жена Джейми соберет хоть какие-то корнеплоды.

– Если ее сюзерен хороший хозяин, ей не удастся долго кормиться таким образом. Если бы это была моя земля, я бы знал, кому отдать эти поля.

– Благодарю Бога за то, что Мэри Меткаф и ее детям повезло и лорд Харрингтон добрее вас.

– Большинство людей добрее меня, Джиллиан.

– Можете мне об этом не напоминать.

Однако хотя она и отпускала в его адрес колкие замечания, Камерон видел, что ее мысли были больше заняты домом, к которому они подъезжали, чем собственными неприятностями. Доктор Боуэн тоже выпрямился и с беспокойством всматривался в приземистую убогую лачугу. Несмотря на то, что их жизнь перевернулась, эти двое, казалось, забыли о своих невзгодах, тревожась за умирающего арендатора.

Странным во всем этом было то, что его задела за живое схватка незнакомого крестьянина со смертью. Обвинения, брошенные Джиллиан, также не давали ему покоя, тем более что он сознавал их справедливость. Если бы всего час назад Камерон услышал, что какой-то арендатор из-за болезни не смог убрать урожай, это вызвало бы у него раздражение, но никак не сочувствие. Он не стал бы даже думать об осиротевшей семье, ему было бы наплевать на ее будущее, и он скорее всего приказал бы своему управляющему выставить их из дома и вселить туда другую семью.

Камерона задело за сердце и напомнило о потерянном то, что эти поля были чертовски запущены, неубранное зерно падало на землю. Если бы он все еще являлся владельцем Бенингтон-Мэнора, плодородные поля были бы уже подготовлены к зиме, зерно убрано, а вспаханная земля ждала бы, когда ее снова засеют.

Новые владельцы Бенингтон-Мэнора… Кто знает, что они сделали? Наверняка земля заросла сорняками. Кромвель не заботился о плодородии земли, он просто конфисковывал земли тех, кто поддерживал короля, и раздавал их сторонникам республики; вот почему у Камерона никогда не возникало желания посмотреть на то, что у него так жестоко отобрали.

Когда они подъехали к маленькому домику, Камерон заметил, что одно окно не закрыто ставнями, а на подоконнике, мигая, догорает свеча. Доносившиеся из дома горестные женские рыдания и испуганный плач детей были столь громкими, что заглушали скрип колес фургона.

– Мы опоздали! – Джиллиан прикрыла глаза, как будто посылала небесам короткую молитву. Когда она их открыла, взгляд ее казался усталым, и вся она выглядела опустошенной. Это тоже входило в расчеты Камерона. Так отчего же в его душе поднимался протест, вызывающий желание дотронуться до Джиллиан, нежно приласкать, чтобы в глазах ее опять засветились ум и сила духа, которые его почему-то привлекали?

Джиллиан с отцом выбрались из коляски с согласованностью людей, которые проделывали это множество раз. Они уже были на земле, когда старик обернулся через плечо и увидел, что их спутник не идет за ним.

– Молодой доктор?

Камерон помедлил, потом с неохотой слез со своего возвышения и присоединился к ним, когда они входили в дом.

В очаге ярко горел небольшой огонь, освещая восковое лицо мужчины, в муках покинувшего этот мир. Его жена на коленях стояла у кровати и раскачивалась из стороны в сторону. Судя по гибкости тела, она была молода, и избороздившие лицо морщины говорили скорее не о возрасте, а о тяжести жизни.

Пронзительный плач, который они услышали еще снаружи, продолжал раздаваться сквозь ее стиснутые зубы. К ней прильнули дети. Старший доставал матери до подбородка; двое следующих – близнецы с одинаково испуганными глазами – были ей по плечо. Самый младший – младенец в пеленках – вопил, сидя на потрепанном подоле материнской юбки. Судя по туго натянутому фартуку на животе, выводок вскоре должен был пополниться еще одним ребенком.

– Мэри? – Голос Джиллиан дрогнул. Потрясение от смерти фермера мгновенно стерло ее страх, вызванный неуместным появлением Камерона.

– Что нам делать? – горестно спросила женщина, едва повернув голову; голос ее звучал вяло и безжизненно. – Что нам теперь делать?

Казалось, она больше страдает от страха перед будущим, чем от потери человека, который был ее мужем. Это утвердило Камерона в давнем убеждении: женщины независимо от общественного положения мало тревожатся о мужчинах, с которыми делят постель: их волнуют только деньги, пища… и чтобы было на кого опереться.

И тут он увидел, как пальцы Мэри гладят запястье мужа.

– О, мисс Боуэн, я не знаю, как ему помочь! Джейми такой холодный. Он такой холодный… – Ее причитания перешли в тихий плач. Она потянула Джейми за рукав рубашки и застегнула пуговицы на запястье, потом поспешила застегнуть его изношенную рубашку до самого подбородка, как будто стараясь защитить его от холода, который теперь будет с ним вечно. Движения ее были столь естественны, что Камерон устыдился своих недавних мыслей.

Джиллиан опустилась на колени рядом с убитой горем женщиной и незаметно переместилась таким образом, чтобы заслонить собой от семьи и Джейми и то, что она делала. Ее пальцы коснулись его шеи возле уха, потом скользнули на грудь. Она приподняла его полуоткрытое веко, и когда Камерон увидел мутный застывший глаз, он порадовался, что Джиллиан предусмотрительно уберегла Мэри и детей от созерцания этого унылого признака смерти.

– Я пришлю к вам Агги, – сказала Джиллиан, закончив осмотр. – Она сделает все, что надо.

– Что с нами будет, мисс? – Рука Мэри как лапка котенка цеплялась за юбку Джиллиан в надежде на защиту.

– Отец поговорит о вас с лордом Харрингтоном. – Джиллиан осторожно сняла руку Мэри и положила ее на спутанные кудри младшего из детей. – Правда, папа? Лорд Харрингтон позволит Мэри пожить здесь, если ты поговоришь с ним от ее имени.

– Я поговорю с ним от ее имени, – охотно кивнул доктор Боуэн, – конечно, конечно.

– О, спасибо, сэр. – Слезы набежали на глаза Мэри и полились по щекам, оставляя блестящие дорожки на покрасневшей опухшей коже.

– У вас есть вино? – заботливо поинтересовался доктор Боуэн. – Стакан подогретого вина хорошо подкрепляет.

Мэри покачала головой, а Камерон вспомнил неубранный урожай и подумал, что теперь долгими зимними вечерами Мэри Меткаф будет пить только отвар трав.

– А теперь отойдите от Джейми, – приказала Джиллиан.

– Да, дорогая, отведи Мэри и дай ей выпить чего-нибудь подкрепляющего, пока мы с доктором Смитом кое-что сделаем.

– Но, папа, я же всегда тебе помогаю… – начала Джиллиан.

– Мне поможет доктор Смит. Он мой новый ученик. – Доктор Боуэн, казалось, был очень доволен собой.

Джиллиан побледнела и уже собиралась возразить, когда Мэри вдруг уткнулась ей в плечо и зашлась в рыданиях. Тогда она бросила яростный взгляд в сторону Камерона и повела Мэри к очагу.

– Идите сюда. – Доктор Боуэн понизил голос, приглашая Камерона подойти поближе. – Взгляните на тело. Я покажу вам кое-что, а вы запоминайте: пригодится, когда в следующий раз столкнетесь с подобным случаем. Только смотрите, чтобы голова не переполнилась, а то лопнет. – Старик болезненно поморщился. – Похоже, существует предел, до которого мозг может воспринимать новые сведения, а потом он начинает избавляться от того, что приобреталось труднее всего.

У Камерона сжалось горло от сострадания. Ему безумно хотелось утешить сбитого с толку старого врача, поэтому он подошел к покойнику, видеть которого у него не было никакого желания. В сущности, ему вообще не хотелось находиться в этом доме, воспринимать глубину горя семьи умершего, которого скоро опустят в одинокую могилу.

Ему также не хотелось сознавать глубину сочувствия, которое испытывали Джиллиан и ее отец. Камерон предполагал, что будет легко и просто вторгнуться в жизнь этих людей, сопровождать их в ночных выездах на помощь страждущим. Он никогда не думал, что так мучительно смотреть на ловкие пальцы Джиллиан, проверяющей, не теплится ли в неподвижно лежащем теле жизнь. Его охватило ужасное ощущение, как будто он грубо влез во что-то святое, и изо всех накопленных за земную жизнь грехов этот окажется самым тяжким, и в наказание за него он будет обречен вечно гореть в адском пламени.

Доктор Боуэн словно почувствовал нерешительность «ученика» и неправильно ее истолковал. Он ободряюще похлопал Камерона по плечу:

– Не стоит принимать эту смерть слишком близко к сердцу, мой юный друг: нет такого лекарства, которое могло бы его спасти, если только где-то в неизвестном нам месте не придумали новый метод лечения. – Старик взъерошил волосы молодого человека шутливым жестом любящего отца, который хочет подбодрить любимого сына. Камерон часто наблюдал этот жест, а вот почувствовать его на себе ему никогда не доводилось. Ему не было и шести лет, когда он убедил себя, что ерошить волосы глупо, ничего хорошего в этом нет, да к тому же потом приходится лишний раз причесываться. И вот теперь старый полусумасшедший джентльмен пытался таким образом ободрить взрослого мужчину, который с помощью хитрости и обмана проник в его жизнь.

– Я вижу, у вас есть задатки хорошего врача. Не волнуйтесь, мы с вами сделаем еще много добра. – В глазах доктора Боуэна светились участие и доверие.

Камерон кашлянул в кулак, и горло его сжалось еще сильнее. Он говорил себе, что таким необычно чувствительным его сделало горе, заполнившее комнату, в которой они находились. Тем не менее, его охватило чувство вины, в то время как часть его души ликовала оттого, что кто-то выразил ему свое доверие, несмотря на то, что это был всего лишь старик с затуманенным разумом, считавший, что Джон Камерон Делакорт может стать хорошим врачом. Смешно.

Камерон пристально смотрел на покойника, пока доктор Боуэн отводил влажные волосы с холодеющего лба.

– Жаль, что я не смог помочь тебе, Джейми, – прошептал старик, – ужасно жаль.

Камерон притворно кашлянул в надежде, что кашлем можно объяснить выступившие слезы. Он ничего не понимал. Это не могло быть вызвано горем, поскольку покойного Камерон не знал, и все же внутри его засела какая-то боль. Чертовски некстати, спокойно проспав двадцать восемь лет, слезливая сентиментальность, в которой его всегда обвинял отец, проявилась именно сейчас, когда ему следовало быть особенно жестким.

Камерон сжал челюсти, стараясь скрыть свою слабость, затем обвел взглядом комнату. Его поразили обмазанные глиной стены, низкий потолок и чистота, несмотря на то, что в комнате жили шесть человек. Судя по потертой примитивной мебели, Джейми Меткаф не тратил заработанное на удобства – все уходило в обработку земли, в его мечты о будущем, которого он в одночасье лишился. Бедный, но гордый и с большими надеждами… Почувствовав, как незваная сентиментальность снова дает себя знать, Камерон нахмурился.