- О'кэй! - крикнул Профессор.
      Он подал знак Ассистенту, и тот начал пробивать на перфокарте причудливо чередующиеся отверстия.
      Некоторое время, после того как в машину были введены необходимые сведения, на ее панели вспыхивали разноцветные лампочки. Затем на большом табло загорелся красный крест.
      - Готово? - спросил Генерал.
      - Машина не согласна с предложенной дислокацией и требует перегруппировки, - ответил Профессор.
      - Чего же она хочет?
      - Сейчас посмотрим.
      Профессор нажал зеленую кнопку на панели, и из машины поползла бумажная лента, испещренная нулями и единицами.
      - Любопытно, - сказал Полковник, посредник "ягуаров".
      Ассистент считывал знаки с ленты и делал какие-то пометки у себя в записной книжке.
      - Она требует ликвидации фланговых резервов. Восемь стрелковых подразделений должны занять позиции вдоль линии фронта.
      - Начало не очень удачное, - сказал Генерал. - Что же, она хочет оставить "ягуаров" совсем без флангового прикрытия?
      - Она настаивает, чтобы две группы танков прорыва были переброшены на фланги и заняли позиции позади стрелковых частей.
      - Гениально! - сказал Полковник.
      - Еще что? - спросил Генерал.
      - Знамя дивизии должно быть расположено в центре, рядом с ракетно-атомной батареей, позади стрелковых подразделений.
      - Здорово! - воскликнул Полковник, - И о знамени не забыла!
      Генерал поморщился, но ничего не сказал.
      - Справа и слева от них должны быть расположены две легкие батареи, продолжал Ассистент. - Рядом с батареями она хочет разместить парашютно-десантные соединения.
      - Надеюсь, все?
      - Нет, она требует, чтобы убрали полевой госпиталь.
      - Куда убрали?
      - Чтобы он совсем не участвовал в маневрах.
      Профессор схватился за сердце и застонал.
      - Что с вами? - спросил Генерал.
      - Сердечный приступ, - пробормотал Профессор, опускаясь на стул. Прошу отложить маневры на завтра. Очень прошу вас!
      * * * Уже показались огни города, когда Профессор вполне здоровым, но немного недовольным голосом спросил Ассистента:
      - Вы опять вчера играли с ней в шахматы?
      - Да, сэр, а что?
      - А программу вы у нее сменили?
      - Н-н-не помню, - смутился Ассистент.
      - То-то! "Н-н-не помню"! Разве вы не заметили, что она расставляла подразделения, как фигуры на доске?!
      Наступившее затем молчание первым прервал Ассистент:
      - Жаль все-таки, что вы не дали ей попробовать. Вчера она изумительно работала. Я чуть не проиграл.
      Человек, который видел антимир Рассказ-шутка
      го фамилия была Горст. Горст Изекииль Петрович. Он дважды повторил свое имя, тщательно скандируя его по слогам. Вообще, это был очень скрупулезный человек, склонный к самоанализу. Я это почувствовал с самого начала, когда он впервые рассказал мне о своем даре. Он обнаружил его у себя года три назад.
      - Очень трудно объяснить, как это получается, - сказал он, чертя прутиком какой-то узор на песке. - Представьте себе окружающий вас мир (кончик прутика прочертил большой круг), а это вы (появился крестик в центре). Все люди видят окружающее их пространство вот так (лучи от крестика к окружности), а я одновременно и внутри и снаружи (стрелки вне круга, устремленные к центру). Впрочем, вряд ли это все можно так просто себе представить.
      - Действительно, трудно, - согласился я, - непонятно, как вы можете видеть все предметы одновременно спереди и сзади.
      - Не совсем так. Скорее, снаружи и изнутри, но это вовсе не значит, что я вижу то, что у вас здесь, - он дотронулся прутиком до моей груди. Снаружи и изнутри не отдельные предметы, а весь мир в целом. Я вижу мир в его противоположностях, - добавил он, помолчав. - Может быть, я недостаточно точно выразился. Скорее всего, правую и левую модели мира одновременно.
      - Как же это все выглядит?
      - Очень небольшой участок пространства, в котором вместе существуют наблюдаемые мною предметы и их зеркальные отображения. Иногда они накладываются друг на друга полностью, а иногда только частично, но вместе с тем они всегда разделены какой-то неизвестной нам материальной средой, в которую погружены, как в жидкость.
      Это был наш первый разговор. После этого мы много раз встречались в том же маленьком скверике, затерянном среди нагромождения многоэтажных зданий, и беседовали о его удивительной способности видеть мир. У меня создалось такое впечатление, что все это происходило у него в состоянии, близком к трансу.
      Он несколько раз мне говорил, что его дар связан со способностью сосредоточиваться, отвлекаясь от окружающей обстановки. Для этого он подолгу фиксировал взгляд на каком-то блестящем предмете, о котором он рассказывал очень неохотно, приписывая ему, по-видимому, некую особую силу талисмана.
      Как-то я ему напомнил, что такой прием далеко не нов и известен йогам уже много тысячелетий. Почему-то это его очень рассердило.
      - Ни один йог не видит дальше своего носа,- ответил он сухо и поднялся со скамьи. Ушел он не попрощавшись.
      Несколько дней я тщетно поджидал его на обычном месте. Когда наконец он появился, у него был очень утомленный вид.
      По его словам, все эти дни он был занят попытками установить связь с таинственным зеркальным изображением нашего мира. Результаты превзошли все его ожидания. Ему удалось обнаружить там своего двойника и даже разговаривать с ним, но это потребовало такого колоссального напряжения всех его сил, что кончилось обмороком, продолжавшимся несколько часов.
      В этот вечер мы долго беседовали. Он говорил о том, что вселенная представляется ему совокупностью множества миров в общем пространстве. Эти миры пронизывают друг друга, но контакт между ними невозможен. Очевидно, они существуют в различных временных ритмах или полностью проницаемы друг для друга. Явления в них зеркально перевернуты. Это касается не только образов, но и понятий.
      Его слова меня несколько озадачили. Я ему сказал, что не могу представить себе зеркального отображения понятий.
      - Не понимаю, что вас смущает, - возразил он. - Возьмем хотя бы понятие о добре и зле. Они складываются из суммы представлений о том, что хорошо и что плохо. Дикарь делит таким образом только явления внешнего мира: живой тигр это плохо, убитый тигр это хорошо. Современный человек прибавил сюда еще массу этических и моральных категорий, но сущность остается той же: что нам во вред - это плохо, что на пользу - это хорошо. В антимире иные взаимодействия этих слагающих.
      - Значит, там убитый тигр - это плохо, а живой тигр - хорошо?
      - Почему бы и нет, если тигр там не враг, а друг?
      - Ну, а другие миры? - спросил я.
      - Они вообще недоступны нашему воображению, - ответил он, подумав. Нельзя представить себе того, что не имеет аналогий, хотя бы отрицательных.
      Только наш антимир может быть еще как-то воспринят человеческим мозгом, но для этого требуются совершенно новые органы чувств, вроде тех, которыми меня наградила природа.
      У него был вид тяжело больного человека. Особенно поразили меня его глаза, воспаленные, с кровавыми прожилками. Казалось, они были обожжены видением того, что недоступно воображению.
      Я сказал ему, что нужно на время прекратить все эксперименты и полечиться. По-видимому, напряжение последних дней губительно сказалось на его нервной системе.
      - Неужели вы думаете, что я могу сейчас остановиться на полпути? невесело рассмеялся он. - Я уверен, что нахожусь уже у порога самой увлекательной тайны мироздания. Пройдет еще несколько дней, и мне, наверное, удастся раскрыть ее при помощи своего антидвойника.
      Он поднялся на ноги, но зашатался от слабости, и я был вынужден взять его под руку.
      Впервые за наше знакомство я проводил его до дома.
      Он жил в старом, запущенном доме на берегу Обводного канала. Мы долго шли по мрачным дворам, загроможденным штабелями дров, пока не остановились у двери под одной из многочисленных арок.
      - Дальше меня провожать не нужно, - сказал он, подавая мне руку. Извините, что не приглашаю вас к себе, но в настоящее время это просто невозможно. Думаю, что вы поймете меня правильно и не обидитесь.
      Прошло две недели. Горст не появлялся.
      Я был уверен, что он заболел, но не решался явиться к нему без приглашения.
      Мне казалось, что его нежелание видеть меня у себя было как-то связано с тайной талисмана, которую он тщательно оберегал.
      Все эти дни я обдумывал разные способы навестить его без риска показаться назойливым.
      Однажды вечером, тщетно прождав его в сквере больше двух часов, я набрался смелости и отправился к нему на дом.
      С большим трудом на полутемной лестнице я отыскал дверь с нацарапанной надписью: "И. П. Горст".
      Мне открыла дверь девочка лет двенадцати. Я спросил, как здоровье Изекииля Петровича. Она молча провела меня в конец коридора и также молча указала на дверь.
      Я постучал, но никто не отозвался.
      Зайдя в комнату, я увидел Горста, сидящего в кресле у стола. Сначала меня испугал его остановившийся взгляд. Мне показалось, что он мертв. Однако это было только первым впечатлением. Его ноздри раздувались в медленном ритме дыхания йогов. Очевидно, он был целиком погружен в созерцание загадочного антимира.
      Я понял, что мой приход оказался очень некстати, и сделал уже несколько шагов к двери, но непреодолимое любопытство заставило меня вернуться, чтобы взглянуть на таинственный талисман, к которому был прикован взгляд Горста.
      Это была обыкновенная рюмка, наполненная до краев. О ее содержимом было легко догадаться по этикеткам многочисленных уже опорожненных бутылок, стоявших на столе.