Палеи зашевелился, и я спрыгнул.

– Только не в этом доме! – вздохнул Айра и отчаянно заворочался. Секунду спустя Руфь тихо застонала и перевернулась на другой бок. Фланелевая ночнушка обвила полные бедра. Почему-то я был уверен, что подходящих трусиков на Руфи нет. Но поскольку она, видимо, отвечала Айре даже во сне, время, отпущенное мне на экспедицию, укладывалось между двумя Айриными стонами.

Я перевалил через голень Руфи, двигаясь по очертанию погребенной в жире кости. Но я просчитался. Руфь не брилась, ноги покрывала густая растительность. Очко в пользу Элизабет. Сотни здоровенных стволов с острыми верхушками. Кратчайшего пути не будет – сплошь тяжелый, упорный труд. Где мои слоны, мои носильщики, что перенесут меня через этот лес?

Скоро волосы стали такими длинными, что мои ноги не доставали до кожи. Мне пришла в голову блестящая мысль: стану Тарзаном, раскачаюсь и перепрыгну на колено. Я преодолел первый волос до середины, потянулся ко второму, и тут первый надломился. Я рухнул на спину, и колючки поцарапали мои нежные дыхальца.

В конце концов я приспособился к ее кудряшкам. Я двигался быстро и мягко, не подставляясь под сонную руку, что оставит меня в чащобе навсегда. И все равно за то время, что я пробирался от лодыжек до коленей, муха долетела бы туда и обратно раз пятьсот.

С коленной полянки я озирал девственный лес, что остался позади, – гордо, но содрогаясь при мысли о скором возвращении.

Я глянул севернее. Я не ошибся. В отличие от Элизабет просвещенная Руфь спала без трусов (в «Кандиде» они назывались агентами зуда). Вот он, передо мною, Волосатый Грааль, соблазнительный, как тайные сокровища джунглей, что кишат змеями и дикарями. Первый предвестник гормонального удара. С кончика пальца орган выглядел таким дружелюбным и пушистым, точно меховая игрушка; но теперь я уже сомневался, что хочу поиграть. Я вспомнил, как в детстве Малец на книжной полке издевался над теми, кто выводил слово «губы» из глагола «губить».

– Не совсем бред, – говорил он, – но подойди ближе, если выдержишь, и поймешь, почему они происходят от «губы», в смысле – гауптвахты.

Я заставил себя двигаться вперед. Лес поредел, когда я миновал колени, но возникла новая опасность. К северу борозды, ямы и топи углублялись. Здесь явно разыгралась ужасающая артиллерийская дуэль. Поверхность была ненадежная, и остатки газа повергали меня в ужас при мысли, что минометный обстрел в любую секунду возобновится.

Я прыгнул в кратер. Хорошие новости: выше поросль совсем исчезала. Если удастся выруливать между канавами, получится несложная пробежка почти до самого конца. Я отдышался. Затем влез на вершину. Перепрыгнул в соседний кратер. Может, не ходить? Может, до конца боя остаться туг?

Но я не мог.

Перекатись моя Иудейская Валькирия на другой бок, она бы размазала меня между бедрами: Liebestod, смерть от любви.

По этой земле не ступал никто, и я мчался по ней, как никто не смог бы. Меня манила ее муфта, ее путеводный аромат с каждым шагом становился отчетливее. Не слишком приятный запах – сложный, несвежий, с примесью мочи. За десять шагов он изменился: тот же коктейль, но другие пропорции. Моя усталость сменилась наслаждением – так тесная пещера гениталий, что стенками скребет член, вдруг оборачивается райским садом. Неужто иллюзия заманила меня в силок? Интересно, а в «Манишевице» – подходящие для иудейских гениталий ингредиенты?

Я поднажал. Холмы бедер ласково терлись друг о друга. Но затем показался пушистый куст. Шедевр фортификационной науки, на мягком, пухлом теле он выглядел абсолютно неуместно.

Непроницаемый, непроходимый бруствер курчавых волос и торчащих во все стороны шипов. Попади я туда, меня расплющат во время утреннего блуда – тошнотворная мыслишка – или смоют «Пальмоливом» на дно душевой кабины, а потом бушующим потоком – в канализацию, навстречу кромешной неизвестности. Ну хорошо, я пройду внешнюю линию обороны – а дальше что? Внутри орган выглядел ненадежным, сомнительным, точно мушиная липучка или зыбучие пески.

Да что за черт! Я уже все испробовал. Не буду же я торчать здесь, в дюймах от цели. Мой последний шанс победить и жить достойно испарялся на глазах. Я рванул в заросли. Чудовищная ошибка. За два шага я потерял сразу двенадцать глаз, ноги оказались в ловушке. Я болтался, точно узник Освенцима на колючей проволоке. Руфь подвигала тазом, но угомонилась. Предупреждение – возможно, последнее. Я осторожно попятился, оставляя здоровенные куски хитина на ветках, кровью расписываясь в книге гостей. Я отступил на бедро.

И что теперь делать? Попасть внутрь – никакой возможности. Когда я чистился – нервы успокоить, – я почувствовал мускусный привкус Руфи. Должно быть, я измазался в буше.

Мускулы крыльев тут же напряглись – те самые мускулы, что реагируют лишь на химическую магию самок. Ну все не так. Не то чтобы Руфь нехороша по человеческим меркам; она явно не умещалась в тараканьи. Ради всего святого, у нее же позвоночник! Но мгновение спустя крылья расправились.

Невозможно. Ужас как неловко. Но потом я подумал: раз уж крылья работают – а выбора нет, – почему бы ими не воспользоваться? Что я потеряю – еще десяток глаз? Я попятился по бедру и наметил дорожку, где поменьше рытвин. И побежал. Чем быстрее я бежал, тем глупее себя чувствовал: две огромные пластины дико подпрыгивали на спине, случайно, неловко цепляясь за воздух, кидая меня из стороны в сторону.

В двух шагах от ее зарослей я прыгнул. Грациозного па или орлиного полета не вышло. Я бы сказал – отчаянный крен, что едва приподнял меня над ее шипами. Затем я рухнул вниз. Ее дебри расцарапали мне живот; он весь горел. Но передние ноги твердо стояли на губной почве. Я втащил себя внутрь. Получилось. Я попал в вульву.

Теперь я был уверен: она меня чувствует. Быстро за работу. Я ступил на гигантскую большую губу. Она была пружинистая и влажная. Я подпрыгнул. Плоть встретила меня мягко, но не раболепно. Очко – Руфь.

Я прошел севернее вдоль малой губы, темной, как ее средиземноморские предки. Аромат: сложная женщина, я бы сказал – честная, но не самодовольная; простая, но не вульгарная; пикантная, но не нарочитая. Все сбалансировано. Впечатляет. Элизабет – совсем в другой весовой категории.

Я направился к пещере. Мерцающая слизь окружала черную дыру, чьи глубины дразнили воображение. Я потянулся внутрь, но шарахнулся от жара.

По привычке я снова почистился. И снова ее вкус удивил меня. Эта жидкость была свежее и возбуждала гораздо больше слизи в буше. Но я фанатично жаждал истины. Эта влага окислялась уже несколько часов, а я хотел вкусить свежайших феромонов.

Двумя ногами встав на ее большую губу, я сунул средние ноги в торфяное болото, чтобы достать ее кнопку. Более рискованный маневр, чем за стенкой с сухим телом. Кнопка – неудачное обозначение этого органа – громадной неправильной пирамиды с крючком на конце, напоминающей нос, – шнобель Руфи, если точнее, только морщин больше, а ноздрей нет. Обхватить его ногами нереально. Для сравнения представьте, как Руфь спускается по веревке с горы Рашмор прямо Томасу Джефферсону на нос.

Я зацепился за шипы передними ногами. Начал подтягиваться, и ноги соскользнули; если бы не отчаянный бросок к локону, что забился под губу, я бы рухнул в бездну. Жуткая смерть. Но ведь я бы мог и воскреснуть! Католики по всему миру носили бы золотые вульвочки на шее и огромные – на церемониях. Однако на мученика я не потяну.

Я подергал шипы ближе к клитору, где слизи поменьше, и осторожно двинулся. Дернул – хватка не соскользнула. Я стал раскачиваться, дергая ту часть органа, за которую удалось зацепиться. Я старался ее не перевозбуждать – не хотел, чтоб ее стоны разбудили Айру, а тот разбудил ее саму.

После нескольких минут умелых манипуляций я сунул внутрь усы. Та же окислившаяся дрянь.

Такая же Элизабет, по большому счету. Как мне выжать из нее секрецию? Эротическое стимулирование? Теперь понятно, зачем некоторые африканцы вырезают вульву целиком.

Я старался не думать о том, что мой тяжкий труд удовлетворил бы двадцать самок моего собственного вида. Я твердил себе, что это исследование, а не биотуризм. Но, припадая ртом к человеческим гениталиям, я, разумеется, чувствовал себя извращенцем. Давай, Манишевиц! Помоги мне этого захотеть!

Я обрабатывал языком ее гороподобный клитор, бегая по нему вверх и вниз, туда-сюда, снова и снова. Туда-сюда, туда-сюда, и опять, и опять, пока не закружилась голова и не затошнило, пока ноги не заболели, а язык не стал, точно кактус. Лишь тогда я проверил ее нутро – никаких изменений.

Силы небесные, в свое время я оплодотворил толпу улыбчивых самок много сексуальнее ее, с мерцающими щитками и великолепными сочными железами. Какая наглость! Это меня должны обслуживать, пока я на спине валяюсь.

Я рванулся и вцепился жвалами в кончик клитора. Дремлющая кнопка внезапно ожила. А затем – будто землетрясение: все вокруг задвигалось. Губа напряглась и заволновалась. Мои распластанные ноги вот-вот разъедутся. Но Руфь скоро успокоилась.

– О, малыш. – Это она обо мне.

Я снова погрузился в нее усами – о да, вот она, свежайшая лава. Потрясающе. Переживания Руфи из-за размера и формы бедер совершенно затмили ей ценность того, что находилось между ними.

Ободренный, я вступил в дымящиеся малые губы. Прямо подо мной разверзлась здоровенная дыра – в ней уместилась бы половина моей семьи. Сегодня свершился коитус, и он означал, что мой план стравить ее с Айрой провалился. У него не получалось, когда он был не в духе, а когда был в духе, тоже получалось нечасто. Надо признать, Руфь более грозный соперник, чем я подозревал.

В чем же ее магия? Уперевшись ногами в ее створки – будто у меня были шансы раздвинуть их во время сексотрясения, – я впервые в жизни помолился тараканьему богу и сунул голову внутрь.

Я был ошеломлен. Руфь – человек? Скорее тотальное первозданное животное. В моем теле расцвела химия, о которой я и понятия не имел. Я был беспомощен, я потерял контроль, я вращался и падал, хотя вряд ли двигался.

Ее мягкая плоть нежно сомкнулась вокруг моей головы. Кровь прилила к стенкам вагины, напомнив мне материнское лоно. Я целую вечность о матери не думал.

Я вытащил голову и вдохнул холодный ночной воздух, принося тысячу извинений человечеству, о котором так часто злословил, – не из-за «сапиенс» (устрица лучше соображает), – но из-за величия вагины.

Секреция на мне высохла и застыла коркой. Передвигаться стало трудно. Вид из вагины меня отрезвил. Изнутри бруствер выглядел не менее внушительно, чем снаружи. И разбежаться негде. Продравшись через дебри и войдя без приглашения, я должен выбраться до того, как Руфь заворочается. Теперь ей незачем меня защищать.

У меня не было иллюзий: возвращение станет битвой. Чтобы немножко сбросить вес, я посрал. А затем слизал белый налет с тела – он будет тормозить меня в колючках.

Что ж тут удивляться: белый порошок – просто засохшие гормоны – снова меня воспламенил. Спина запульсировала энергией.

Я не мешкая окунул усы в слизь Руфи. Мышцы напряглись. Я готов к бою – я больше не сомневался. Я всосал последнюю дозу феромонов. Вот оно! Крылья развернулись и забились, словно я – стрекоза.

Я без усилия вырвал ноги из тины и взлетел. Я рожден для полетов, блядский летающий таракан! На этот раз я по-настоящему парил. Голова кружилась при мысли об открывающихся возможностях – можно в воздухе ловить падающие крошки, покарать американских монстров, разбить Айрины очки, я всемогущ! Я пролетел Заросли Шипастой Колючки, миновал Землю, Где Не Ступала Нога Таракана, пересек Коленное Плато и Голеневые Джунгли. Восхитительно! Я поклялся, что больше никогда не буду ползать.

Я пролетел над Айриным пальцем, откуда начал путь, и достиг спинки кровати. Я нацелился на дверной проем – по счастью, довольно точно-и вылетел в коридор. Я сделал великолепный круг в гостиной, поливая мочой цветы в горшках, и похлопал белую королеву крылом по макушке.

Мгновение спустя, малость промахнувшись мимо повторного погребения в Библии, я врезался в стену. Я сполз по штукатурке на пол. Впечатался в плинтус, точно пьяница в фонарный столб, но в голове крутилось одно: Руфь Грубштейн. Руфь, Руфь, Руфь. Имя заполняло мозг, будто я – прыщавый подросток, что влюбился первый раз в жизни. Плевать. Я даже гордился. Руфь. Будь у меня силы, я бы всю квартиру изрисовал сердечками «П + РГ НАВСЕГДА».

Падение заставило меня вернуться к реальности. Пора подумать о безопасности. Я встал, голова еще гудела от удара. Мускулы крыльев болели от непривычной нагрузки. Но это не объясняло моего странного крена.

Затем до меня дошло. Потерянный вес – мой сперматофор. Я так дико возбудился, что эякулировал в мою прекрасную Руфь и даже не заметил.

Я затрепетал. Великолепный итог нашей новой любви.

Но скоро я занервничал. Каким родится наш малыш? Мальчик четырех футов трех дюймов роста, хитиновая голова покрыта черными кудряшками, блестящие крылья ниспадают по спине, а с фасада – фаллос Блаттеллы? Девочка, мягкотелая, как Руфь, исключая хитиновые груди, шестиногая Брунхильда? Слишком мрачные перспективы. Бедная Руфь. Она так обрадуется, когда распухнет. И все пойдет наперекосяк. Айра выгонит ее из дому. Она станет любимицей «Нэшнл Инкуайрер», а может, и научного раздела «Нью-Йорк Тайме».

Откуда она узнает, кто отец? Хвати ей мозгов, она пойдет по пути Марии: скажет, что ее во сне оплодотворило божество. И кто знает, как далеко это от истины?

Итак, абсолютной победительницей в вагинальном поединке стала Руфь. По журнальным стандартам, Элизабет визуально более привлекательна, однако по всем остальным позициям Руфь разбила ее наголову. Я всегда верил, что в царстве животных, даже в этой прогнившей ветви, лучшие феромоны обязательно найдут своего самца. Получалось, что мой план убрать Руфь с помощью Элизабет был обречен с самого начала.

И что теперь? Найти женщину еще сексуальнее Руфи? Маловероятно. Понадобится гормональный варвар, женщина, для которой не помеха приличные манеры и хороший вкус.

Лишь через сутки из похмельного тумана выплыл правильный вопрос. Кто дерзко отказывался мыться, потому что мытье – микробиологический геноцид? Кто считал внешний лоск плодом заговора пластмассовых конгломератов? Кто отвергал тампоны, потому что они мешают самовыражению вагины? Этот варвар был важнейшим персонажем в нашей жизни – ей изначально отводилась роль Спасителя в нашем плане, но затем я как-то упустил ее из виду в угоду Элизабет.

Сейчас апрель. Я влез на стол Айры, потер ногой кончик ручки и в налоговой декларации добавил цифру "1" перед суммой доходов. Нам на руку все, от чего Айра возжаждет лишних денег.

Неделю я просидел на потолке у входной двери. В следующую пятницу вернулся бизнесмен

Руфус. В прихожей, все еще униженный событиями недельной давности, Айра окунул его в двойную дозу самоуничижения. Пока Руфус переступал с одного эксклюзивного ботинка на другой, я прицелился и спикировал на мягкую кожаную шляпу, что покрывала жесткие волосяные заросли. Идеальная посадочная площадка.

Руфус начал спускаться по лестнице. Я перелез под шляпу и закопался в спутанную шерсть. Там я неуязвим.

– К цыганам, парень, – сказал я. – И гони во весь дух.