Без сомнения, современная технология могла бы воспроизвести эти мечи, но создать их она не могла. И хотя для современного офицера флота было дико встретиться в бою с религиозным фанатиком и убийцей, держа в руках оружие, которое устарело за пять столетий до того, как человек впервые улетел к звездам со Старой Земли, что-то в этом моменте было правильное. Момент истины. Хонор знала, что у Бёрдетта куда больше опыта, что он годами оттачивал свои способности в фехтовальных залах Грейсона, а ее измученное тело отзывалось на каждое движение уколом боли. Но все это не меняло странного ощущения: все именно так и должно происходить.
Она скинула туфли и бесшумно ступила вперед. Полы платья шелестели, закручиваясь вокруг ног, разум, несмотря на усталость, был так же спокоен, как ее лицо. Она встала прямо перед троном Бенджамина, прекрасно понимая, что все присутствующие ожидают увидеть ее смерть.
Но, несмотря на всю свою уверенность, Бёрдетт забыл – или никогда не знал – то, что было прекрасно известно Хонор. Он думал, что все будет как в фехтовальном зале. Но они не в зале, и она в отличие от него прекрасно отдавала себе отчет, где они находятся, потому что она здесь уже побывала, а он – нет. Он заказывал убийства, но сам никогда не убивал. Не приходилось ему и встречаться с жертвой, когда та вооружена.
Бёрдетт пошел ей навстречу уверенным и гордым шагом завоевателя. Он остановился, чтобы слегка размяться, и она бесстрастно смотрела на него, гадая, приходило ли ему в голову, в чем разница между спортивным фехтованием и настоящим боем. Фехтование напоминало тренировочные упражнения в coup de vitesse. Оно было нацелено на то, чтобы разучить и усовершенствовать движения, а не на то, чтобы их использовать. В спортзале удар был всего лишь прикосновением.
Бёрдетт закончил разминаться, и некто уверенный в его сознании снова ухмыльнулся, когда блудница встала в стойку. Она приняла нижнюю стойку: рукоять чуть выше талии, клинок направлен назад и вниз. Она старалась скрыть, что предпочитает наклоняться вправо, – возможно, дело в травме, которую упомянул Мэйхью. Это объясняло ее позу – низкая стойка меньше напрягала эти мышцы.
Но еще первый учитель фехтования объяснил Бердетту, что низкая стойка – слабая позиция. Она приглашала к атаке, а не подготавливала собственную, поэтому он принял позицию, подняв меч в высокой стойке: правая нога чуть позади, а рукоять выше уровня глаз, чтобы ясно видеть противника, готовя клинок к атаке.
Хонор наблюдала за ним взглядом человека, который почти сорок лет обучался боевым искусствам, ощущая внутри себя привычную расслабленную готовность. Она чувствовала усталость, боль в сломанных ребрах, ноющие мышцы, напряжение в левом плече, но потом скомандовала телу перестать обращать на это внимание, и тело послушалось.
За первую неделю тренировок мастер Томас научил ее двум понятиям. Он называл их «подавление» и «морщинка». «Подавление» – это демонстрация характера, умение еще до начала схватки навязать противнику мысль о полной бесперспективности сопротивления, определяющее, на чьей стороне будет психологическое превосходство, когда соприкоснутся мечи. Но «морщинка» – это совсем другое дело, это умение видеть маленькую морщинку на лбу противника, возникающую в момент принятия решения. «Морщинка» – конечно не более чем образ; каждый фехтовальщик по-разному проявляет свою готовность, и спортсменов всегда учили и учат искать эту «морщинку», и те, кто выступал в соревнованиях, тщательно изучали всех соперников: сигнал мог быть очень слабым, практически незаметным, но он был всегда и у всех. Он был у каждого фехтовальщика – от этого просто невозможно себя отучить. Но поскольку «морщинок» существует так много, объяснял мастер Томас, пока они сидели, скрестив ноги, в пятне солнечного света на полу тренировочного зала, большинство учителей уделяют больше внимания «подавлению». Проще сломить волю противника, чем искать что-то, что можно и не узнать, когда найдешь.
Но истинный
мастермеча, сказал тогда мастер Томас, это тот, кто опирается не на слабость врага, а на свою силу. Тот, кто понимает, в чем разница между фехтовальным залом и тем, что ждало Хонор сегодня, – между фехтованием как искусством и боем не на жизнь, а на смерть, – тот всегда владеет «морщинкой», а не «подавлением».
Хонор знала, что смысл этого выражения дошел до нее позже, чем следовало бы человеку с ее опытом, но все-таки дошел. Она серьезно изучала в библиотеках информацию о земной Японии и поняла, почему на Грейсоне, как и в древней стране самураев, формальная дуэль часто начиналась и заканчивалась одним ударом.
Бёрдетт смотрел, как она просто стоит на месте, и в глазах его мелькнуло удивление. Его тоже учили и «подавлению», и «морщинке», и множеству других вещей, и он с успехом использовал все это на многих соревнованиях. Но она не больше знала его «морщинку», чем он – ее, в этом Бёрдетт был уверен. Не могла же она надеяться угадать ее на такой поздней стадии?
А может, и могла. Возможно, она как новичок еще не успела отделить метафизическую чушь от реальности. Но Уильям Фицкларенс был слишком опытным фехтовальщиком, чтобы отвлекаться от реальности, держа в руках боевой меч.
Он сохранил позицию и ухмыльнулся, принимаясь за «подавление». Он всегда любил эту часть состязания больше всего. Невидимые уколы и ответы, нагнетание напряжения, которым более сильный оппонент заставлял более слабого открыться для атаки… он прямо-таки облизывался, готовясь поиграть с блудницей.
Но потом он сжал губы и удивленно расширил глаза. Столкновения не было. Все напряжение исчезало, касаясь противницы, как удар меча в бездонную черную воду, которая обволакивает его без всякого сопротивления. По щеке его неожиданно стекла капля пота. В чем дело? Здесь он был мастером, а она новичком. Она не могла не чувствовать давления, грызущего напряжения… страха. Почему она не атаковала, чтобы покончить с этим?
Хонор ждала спокойно и неподвижно, сконцентрировавшись физически и умственно, наблюдая за всеми движениями его тела, но не сосредотачиваясь ни на одном. Она чувствовала его раздражение, но оно было отдаленным и несущественным, как боль в ее сломанных ребрах. Она просто ждала, а потом внезапно сделала выпад.
Ни тогда, ни потом она так и не узнала, чем же была «морщинка» Уильяма Фицкларенса. Она просто почувствовала это, и все. Какой-то глубинной частью сознания она отметила момент, когда он решился, когда его руки напряглись, чтобы опустить клинок…
Момент, когда он полностью отдался атаке забыв о защите.
Ее тело ответило на это узнавание с реакцией, которую тренировали при силе тяжести на четверть большей, чем у ее противника. Никто не заметил движения Державного Меча до того, как он развалил тело Бёрдетта от правого бедра к левому плечу. Одежда и плоть разошлись, как паутина, и крик его, вылетев, мгновенно прервался – потому что, когда Фицкларенс только открыл рот и начал приседать и сгибаться, инстинктивно прикрывая распоротый живот, Хонор легко повернула запястья и нанесла удар обратным движением влево – со всей силой тренированного тела. Голова Уильяма Фицкларенса слетела с плеч. Потом ударил фонтан крови.
Глава 30
Хонор сидела уже в другом боте и смотрела, как за иллюминатором атмосфера цвета индиго сменяется чернотой космического пространства. За ее спиной тихо сидели уцелевшие люди из группы, которая сопровождала ее при спуске на планету пятьдесят три часа назад, и она ощущала их через свою связь с Нимицем. Ощущала их горе как тень собственного… и их яростную радость от смерти Фицкларенса.
Она повернулась к соседнему сиденью. В таком же точно преподобный Хэнкс направился навстречу своей смерти. Теперь на сиденье вертикально стоял меч. Раньше это был меч Бёрдеттов, теперь он принадлежал Харрингтонам, и, глядя на него, она попыталась разобраться в своих чувствах.
Усталость, подумала она со слабой улыбкой. Именно усталость она сейчас ощущала сильнее всего, сквозь мерцающую энергию стимуляторов. Но за ней прятались и другие эмоции.
После дуэли с Павлом Юнгом было не так. Тогда она ощущала только облегчение. Мрачное ощущение завершенности – и больше ничего, поскольку она знала, что Пола это не вернет. Убить Юнга было необходимо, она не могла этого не сделать, но, собственно, дуэль была так же пуста, как сам Юнг, поэтому она ничего не излечила. Ничего не предотвратила.
Но на этот раз все было по-другому. Смерть Бёрдетта служила расплатой за его преступления не больше, чем смерть Юнга, но он был опасен и для других. Он был опасен для Бенджамина Мэйхью и его реформ и для всех людей, которых он уничтожил бы, движимый фанатизмом, а теперь он больше никому не повредит. Хотя бы этого она добилась. Она не позволила ему совершать новые убийства, и на этот раз никто не осудил ее действия. Она убила его, но убила как землевладелец и Защитник Протектора, осуществляя право суда, которое принадлежало ей как землевладельцу Харрингтон в полном согласии с законом, и одновременно выполняя обязанность, которую с клятвенным подтверждением взяла на себя перед Протектором.
Она вздохнула и, откинувшись назад, обняла Нимица, чувствуя его яростное одобрение. В его чувствах сомнений не было. Древесные коты устроены проще людей и при всем своем уме придерживаются простых и ясных правил. Для кота те, кто угрожает ему или его человеку, делятся всего на две категории: те, с кем уже покончено, и те, кто еще жив. Нимиц понимал, что иногда с врагами Хонор не получалось покончить как подобает, потому что людей ограничивает куча глупых условностей, но это не уменьшало его удовлетворения, когда нужный результат оказывался достижим. И вообще, мертвый враг переставал его заботить.
В который раз Хонор пожалела, что ее собственные чувства не так просты. Она не жалела о том, что убила Бёрдетта, но именно ненависть к ней, лично Хонор Харрингтон, привела ко всем его преступлениям, а она не остановила его вовремя. Умом она знала, что глупо обвинять себя за чужой фанатизм, но сердце продолжала давить ответственность. Смерть виновника не отменяла того, что он натворил, как и меч в кресле рядом не заменял пустоты, которая осталась в ее жизни и в жизни Грейсона после ухода Джулиуса Хэнкса. И поэтому, устало подумала она, на этот раз Нимиц ошибается. Некоторых долгов не может оплатить даже смерть, а она так устала от смертей…
Скоро они доберутся до «Грозного», и каждый человек в форме будет напоминать ей о том, как умер Джаред Саттон. Но ей все равно не терпелось вернуться на борт. Слишком многих ей надо было оплакать; от напоминаний не избавиться нигде, но ее корабль был и убежищем. Этот мир она понимала до мелочей, в нем она могла укрыться, залечивая тело и душу, а ей сейчас очень нужно было такое убежище.
Альфредо Ю и Мерседес Брайэм стояли в галерее стыковочного отсека. На этот раз по требованию леди Харрингтон не было ни встречающих, ни почетного караула морских пехотинцев. Ее встречали только капитан флагмана и начальник штаба, и обоим было наплевать, что это грубое нарушение флотского этикета.
Открылся люк стыковочной трубы, и оба капитана повернулись к нему, дожидаясь момента, когда Хонор Харрингтон схватится за перила и перейдет в зону гравитации «Грозного». Мерседес вздрогнула, увидев порез у нее на лбу и синяки на лице, глаза, до сих пор полные боли, и засохшие темные пятна на юбке и жилете, там, где пролилась кровь ее врага. Она никогда раньше не видела Хонор такой измученной и заколебалась, не зная, что сделать, что сказать, но пока она искала слова, Альфредо Ю молча шагнул вперед. Он протянул руку, и на этот раз Хонор взяла ее без колебаний, потому что его глаза больше не были непроницаемыми. Она взглянула на него и увидела облегчение – почувствовала его облегчение через Нимица – оттого, что она уцелела, и поняла, что больше они никогда не будут врагами. Секунду они молчали, а потом Ю улыбнулся.
– Добро пожаловать домой, миледи, – сказал он, и она ответила ему улыбкой.
– Спасибо, Альфредо.
Его глаза заблестели – она наконец назвала его по имени. Она сжала его руку, потом повернулась к начальнику штаба.
– Мерседес. – Она сжала руку Брайэм.
Затем из трубы выбрались ее гвардейцы. Они выглядели так же измученно, как и она, а Эндрю Лафолле и Артур Ярд двигались еще более скованно. Майор нес меч в ножнах. Его перевязанные руки почти нежно держали украшенную драгоценными камнями рукоять, а в серых глазах читалось мрачное удовлетворение.
Хонор почувствовала, что сутулится, и расправила плечи, потом пошла к лифту в сопровождении офицеров и гвардейцев.
– Я поговорила с родителями Джареда, – тихо сказала она Мерседес. – Они заслуживали узнать, как он умер, но…–Она на секунду закрыла глаза.–Я не знала, что он единственный сын, Мерседес. Он никогда мне не говорил.
– Я знаю, миледи, – так же тихо сказала Мерседес. – Я послала им сообщение, как только вы нас известили.
– Это всегда трудно, миледи, – сказал Ю. Хонор взглянула на него, и он покачал головой. – Я вас старше на двадцать лет. Говорить с близкими тех, кто погиб рядом с тобой, всегда трудно, и… легче не становится. Но я не хотел бы служить с командиром, для которого смерть стала чем-то обыденным.
Двери лифта открылись, и Ю отошел в сторону. Они с Мерседес наблюдали за тем, как Хонор входит в лифт, и она почувствовала усталый прилив благодарности. Они пришли встретить ее не просто потому, что этого требовал устав, а потому, что переживали за нее. Но они понимали, что ей надо побыть одной, прийти в себя, прежде чем снова заняться делами эскадры.
Она подождала, пока ее гвардейцы зайдут в лифт, и вздохнула.
– Я к себе, – сказала она, – Мерседес, свяжись с Маком, пожалуйста, скажи, что я поднимаюсь.
– Разумеется, миледи.
– Альфредо, пожалуйста, установите конференц-связь со всеми нашими командирами на завтрашнее утро. На одиннадцать ноль-ноль, пожалуйста. – Она слабо улыбнулась. – Раньше от меня толку будет мало.
– Так и сделаю, миледи, – уверил ее капитан флагмана.
Она благодарно кивнула ему, снова поворачиваясь к Брайэм:
– Мерседес, я встречусь со штабом за сорок пять минут до конференции. Пусть Фред и Грег приготовят короткий доклад, чтобы ввести меня в курс дел.
– Будет готово, миледи.
– Спасибо. Спасибо вам обоим, – сказала она, и двери лифта закрылись.
* * *
– Расчетное время прибытия – час пятнадцать минут, гражданин вице-адмирал.
Гражданин вице-адмирал Терстон заморгал, отрывая взгляд от тактического экрана. Он сам потребовал, чтобы ему напомнили, но так увлекся проверкой последних упражнений оперативной группы, что умудрился на некоторое время забыть и задвинуть в глубины мозга нервную смесь предвкушения и напряжения.
Но теперь адская смесь вернулась, она стала еще крепче за время отсутствия. Он криво усмехнулся этой метафоре и отпустил старшину.
– Спасибо, гражданин старшина, – сказал он и посмотрел на Презникова. – Ну вот, гражданин комиссар, пора. Через полчаса оперативная группа займет позиции. У вас есть какие-то последние замечания?
Презников посмотрел на него, и Терстон увидел в его глазах такое же напряжение. Он не представлял, насколько хорошо комиссар понимает, что именно они делали. Презников посещал все совещания, изучал планы, даже сделал несколько стоящих предложений, но он был гражданским, политиком и никогда не видел флотской битвы. А Терстон видел. Операция «Кинжал» была только первым шагом в его личной кампании – он надеялся, что Презников и его начальство не угадали размах этой кампании, – а результатом, он надеялся, будет первая победа республики в наступлении за эту войну. Престиж такой победы должен был дать ему возможность начать другие действия, но сначала надо выиграть битву. Вице-адмирал был уверен, что его огневая мощь сможет уничтожить грейсонский флот, но он знал и то, что этот флот будет сражаться. Он не мог не сражаться, ибо защищал родину. Терстон не собирался недооценивать мужество и умение грейсонцев.
А это означало, что, несмотря на превосходство в огневой мощи, Четырнадцатая оперативная группа понесет потери, возможно даже в линкорах. Возможно, даже на линкоре «Конкистадор».
Странно, насколько трудно в это поверить. Умом он принимал этот простой факт, но вот взаправду поверить, что он сам окажется среди тысяч людей, погибших в спланированной им атаке, никак не мог. Погибнуть было бы ужасно некстати, усмехнулся он про себя. Но если даже ему трудно принять такую возможность, когда он знает, как она реальна, то что же говорить о гражданских вроде Презникова, Ле Пика или Дюпре?
Презников глядел на него, секунды шли, и Терстону внезапно пришло в голову, что гражданин комиссар пытается прочесть что-то в его взгляде в то самое время, пока он пытается расшифровать взгляд Презникова. Это было забавно; но если его надсмотрщик искал в нем слабость, то он не нашел ее и покачал головой.
– Нет, гражданин вице-адмирал, я доволен.
– Спасибо, сэр, – сказал Терстон и посмотрел на начальника оперотдела. – Гражданин капитан Джордан, – сказал он торжественно, – пусть связь передаст всем подразделениям – занять боевые позиции в девятнадцать ноль-ноль.
* * *
Прозвенел сигнал, и контр-адмирал на дежурстве в командном центре поднял глаза. Он увидел на основном экране желтый огонек гиперследа, потом автоматически проверил расписание прибытий на табло статус-контроля и поморщился, поскольку ничего там не нашел. Отлично. Просто замечательно. Как и он сам, все в огромном командном центре перед выходом на дежурство не отрывались от телеэкранов. Они все видели драматические события в палате Конклава и до сих пор переживали их, а тут у него еще и незапланированный конвой…
Желтый огонек внезапно превратился в кроваво-красный – это начала поступать информация от сети сверхсветовых разведдатчиков, и адмирал начисто забыл о своем раздражении.
* * *
Коммуникатор у постели Хонор загудел сигналом особой важности, бесцеремонно разбудив ее. Она вздрогнула от боли в сломанных ребрах и покрытом кровоподтеками теле, но реакции, вбитые в нее тридцатью годами службы на флоте, работали отлично, и она, потирая сонные глаза, опустила ноги на пол. Нимиц вопросительно пискнул из своего гнезда в куче одеял, но она и без кота знала, что они проспали всего час. От усталости она с трудом соображала и еще несколько секунд потратила на то, чтобы проснуться, прежде чем нажать кнопку приема на микрофоне.
– Да? – Голос ее звучал хрипло, и она откашлялась.
– Извините, что потревожила, миледи, – напряженно сказала Мерседес Брайэм, – но командный центр только что передал Молнию-Один.
Всплеск нервной энергии помог Хонор опомниться. Она включила экран, и он загорелся в темноте спальни. На нее смотрела Мерседес Брайэм, а за ее спиной оживал флагманский мостик.
– Количество и траектория?
– Цифры приблизительные, миледи. Пока что, похоже…
Мерседес помедлила и оглянулась на подошедшего Фреда Бэгвелла. Начальник оперотдела передал ей планшет, она просмотрела данные и повернулась к Хонор с мрачным лицом.
– Новости из командного центра, миледи. Более ста шестидесяти источников на два-четыре-точка-четыре-семь световой минуты от центральной звезды на ноль-восемь-пять, точно в эклиптике. Информация с датчиков продолжает поступать, но похоже на стандартную хевенитскую оперативную группу.
Хонор попыталась скрыть свою реакцию, но, несмотря на усталость, она начала лихорадочно соображать. Хотя передатчики на платформах с датчиками передают сообщения быстрее света, на создание каждой пульсации требовалось время, то есть передача осуществлялась нечасто. Пока что все данные Мерседес основывались на гиперследе нарушителей и почерке их импеллеров – эти сигналы тоже шли быстрее света, и их можно было заметить прямо с Грейсона. Но, кроме количества источников, эти данные мало что говорили о приближающихся кораблях. Потребуется еще несколько минут, пока ближайшие платформы с датчиками смогут передать командному центру расшифрованные данные излучений хевов. Но если это и правда стандартное хевенитское соединение, то при таком количестве вымпелов в группе кораблей стены должно быть как минимум двадцать пять… а у нее их – шесть.
– Ладно, Мерседес, – спокойно сказала она. – Объяви тревогу по эскадре, потом сообщи в командный центр, что я перехожу на Сьерра-Дельта-Один.
Брайэм подтвердила приказ. По этому плану обороны все подразделения в Ельцине переходили под прямое командование Хонор для поддержки ее эскадры… уж какой бы там ни был от них толк.
– После этого организуй сеть Сьерра-Один: мне надо, чтобы все командиры эскадр и дивизионов были подключены к нашей командной сети – и это относится к капитанам супердредноутов тоже, не только к адмиралам.
– Так точно, миледи.
– После этого, – Хонор подняла глаза и увидела, что в каюту вошел МакГиннес с ее «второй кожей», – займись делом, задействуй Фреда и БИЦ. Мне нужны оценки мощности и проекции курса, и как можно скорее.
– Они у вас будут, миледи.
– Хорошо. Увидимся на флагманском мостике через десять минут.
* * *
– Итак, гражданин комиссар, – негромко сказал Томас Тейсман Деннису Ле Пику, – теперь они знают о нашем присутствии.
– Как скоро вы ожидаете ответа? – спросил Ле Пик, слегка нервничая.
Тейсман с кривой усмешкой поднял глаза от экрана.
– Достаточно скоро, гражданин комиссар. Достаточно скоро. Они же не могут просто игнорировать нас и надеяться, что мы уйдем, так ведь?
– Сообщение с «Конкистадора», гражданин адмирал. – Терстон повернул голову, вопросительно посмотрел на своего офицера по связи, и тот откашлялся. – От командующего Четырнадцатой оперативной группой всем подразделениям. Готовьтесь выполнить Браво-Один по моей команде.
– Отлично. – Тейсман переадресовал приказ начальнику оперотдела. – Браво-Один, Меган. Выполняйте по сигналу командующего, но удостоверьтесь, что наша внутренняя сеть связана с сетью гражданина адмирала Чернова, и пусть астрогация все время уточняет курс на случай альфа-ревизии.
– Есть, гражданин адмирал.
* * *
Когда Хонор и шедший за ней по пятам Саймон Маттингли вышли на флагманский мостик, там царил организованный хаос. Совещавшиеся Мерседес Брайэм и Фред Бэгвелл одновременно подняли головы и посмотрели на нее, но она остановила их жестом и в первую очередь подошла к главному экрану, чтобы взглянуть на ситуацию. Впервые за все эти годы она принесла Нимица с собой на боевой пост, а не заперла его в капсуле жизнеобеспечения в каюте. Хонор держала кота на сгибе локтя, потирая ему уши и глядя на экран. Нимиц был в скафандре, разработанном для него Полом Тэнкерсли, только шлем был откинут на спину.
Соединение действительно напоминало стандартную боевую группу хевов, но было в нем нечто странное. Она попыталась понять, в чем состоит эта странность, но ничего не получалось, и она сердито встряхнулась, заставляя себя соображать. Хонор знала, что устала. При таких обстоятельствах это неизбежно, а врач «Грозного» отказался выписать ей дополнительные стимуляторы. Она знала, что он прав, как знала она и то, что всплеск адреналина – обманчивый союзник. Он будет поддерживать ее не вечно, а когда он закончится…
Она закрыла глаза и оперлась правой рукой на раму экрана, потому что колени ее предательски подгибались. В ребрах вспыхнула боль, едва она перенесла вес на руку, и Хонор почувствовала прилив бешеного и бессмысленного гнева на вселенную. Почему сейчас, подумала она с горечью. Почему это должно было случиться именно сейчас?
Вселенная не ответила, и она почувствовала глубокое искушение передать полномочия командному центру. Слишком много она перенесла, слишком много потеряла, слишком много физического и эмоционального истощения накопила. Всего час назад она рассчитывала, что сумеет отдохнуть и прийти в себя, а теперь… Это уж слишком. Пусть командный центр разбирается. Они-то отдохнули. Их не сбивали в полете, их близких не разрывали на кусочки, и на дуэли в Зале Конклава они не сражались, так пусть они и принимают решения. Это ведь их работа, не так ли?
Хонор почувствовала прилив стыда, сжала зубы и заставила себя открыть глаза, а колени – поддерживать тело, и уставилась в экран, ругая себя за трусость и жалость к себе. Ну, устала она – а кто сказал, что враги обязаны ждать, пока она отдохнет? И если все это так нечестно по отношению к ней, то как же насчет грейсонцев? Это их систему атаковали, а гранд-адмирал Мэтьюс предложил ей нынешнюю работу потому, что у нее больше опыта, чем у всех остальных. Что он испытает, если она скажет ему, что он все-таки ошибся? Что ей надо было отдохнуть и она свяжется с ним после битвы – если еще останется система, которую надо было защищать?
Эти мысли заставили ее выпрямиться, и Хонор отвернулась от главного экрана. Она подошла к командному креслу и посадила Нимица на спинку. Ловкие передние лапы кота пристегнули специальные ремни безопасности к его скафандру. Хонор села и ввела код активации на правом подлокотнике кресла. Перед ней вспыхнули многочисленные экраны, и еще мгновение она смотрела на них, полная презрения к собственной трусости. Потом она глубоко вздохнула, откинулась в кресле и повернулась к начальникам штаба и оперотдела.
– Приветствую, господа. – Спокойный голос адмирала леди Хонор Харрингтон пронесся по мостику волной уверенности. – Пора нам отработать наше высокое жалованье.
Глава 31
Александер Терстон подошел к главному экрану «Конкистадора». Он сложил руки за спиной и остановился, в хмурой задумчивости разглядывая глубины голосферы. Подошел Презников, и адмирал оглянулся на него.
– Вас что-то заботит, гражданин адмирал? – спросил комиссар так, что больше никто их не слышал.
– Да нет, гражданин комиссар, я просто заключаю маленькое пари сам с собой.
– Пари? – повторил Презников.
– Да, сэр, насчет того, как скоро мы увидим противника. – Комиссар поглядел на него удивленно, и Терстон указал на экран. – Они уже полчаса знают, что мы здесь, но пока мы видели только несколько эсминцев и с дюжину крейсеров, и половина из них точно опознаны как мантикорские. По данным разведки даже у одних грейсонцев куда больше кораблей легких и средних классов. Я уверен, что большую их часть они оставили охранять планету, когда увели супердредноуты. Вопрос в том, где они и когда мы их увидим.
– Ага, – кивнул Презников.
Он тоже повернулся к экрану, не в первый раз пожелав понимать световые значки не хуже обученного офицера флота. Он постепенно учился, но ему все еще нужна была помощь, чтобы разбираться в них. Сейчас он видел примерно тридцать индивидуальных импеллерных сигнатур, и самая медленная из них ускорялась на пяти с лишним сотнях
g. Все они спешили по сходящимся курсам, которые пересекутся с их боевой группой задолго до Грейсона. Презников почувствовал, что хмурится подобно Терстону.
– Вы думаете, что их основные силы – на орбите Грейсона, так ведь?
– Да, сэр.
Терстона удивило, как быстро Презников пришел к этому выводу, и, несмотря на все его усилия, это удивление проявилось, но комиссар предпочел усмехнуться, а не обидеться.
– И в чем суть вашего пари? – спросил он сухо.
– Когда они присоединятся к тем кораблям, которые мы уже видим.
– Но ведь они наверняка сделают это в такой момент, чтобы встретиться с остальными силами?
Презников показал на движущиеся импеллерные источники, и Терстон снова кивнул.
– Разумеется, гражданин комиссар, но то, каким курсом они выйдут к точке рандеву, покажет нам, насколько хорош командир противника.
– Как это? – В глазах комиссара вспыхнул искренний интерес, и адмирал пожал плечами.
– Мы все еще в ста девяноста миллионах километров от Грейсона, это примерно десять и семь десятых световой минуты. Почерк импеллерного двигателя на таком расстоянии вполне различим, но наши приборы ничего не отметят, если только излучения не отличаются особой мощностью. Даже те сигналы, которые мы читаем, устаревают почти на одиннадцать минут к тому времени, когда достигают нас. Мы читаем мощные излучения от их орбитальных укреплений – их, кстати, больше, чем сообщала разведка, – но о кораблях на орбите мы ничего не узнаем, пока они не включат двигатели.
Он помедлил, вопросительно приподняв бровь, и Презников кивнул в ответ, показывая, что слушает.
– Хорошо. Если наши оценки верны, у них нет ничего крупнее линейного крейсера, а он может набрать от пятисот до пятисот двадцати
g. Супердредноут класса «ДюКвесин», с другой стороны, имеет максимальное ускорение всего четыреста двадцать пять
g. По оценкам разведки, новые инерционные компенсаторы мантикорцев увеличивают их эффективность на два-три процента, что повышает ускорение до четырехсот тридцати трех-тридцати восьми – если они успели их установить. Разведка считает, что это маловероятно, но даже если успели, эти цифры относятся к полной военной мощности без запаса прочности, а монти любят использовать ее не больше, чем мы сами. Так что берем восемьдесят процентов мощности как их стандартную настройку, и получается триста сорок шесть–триста пятьдесят для супердредноута даже с новым компенсатором. Если мы увидим нечто, движущееся с таким ускорением, это будет означать, что «Магнит» увел из системы не все супердредноуты, и придется менять наш план.
Презников снова кивнул, и Терстон пожал плечами.
– С другой стороны, скорость, с которой они выйдут нам навстречу, позволит мне лучше оценить их командира. Трудно смотреть, как на тебя движется такое количество огневой мощи, и ничего не делать, но хороший командир, сэр, именно так и поступит. Ему обязательно нужно объединить свои силы перед контактом с нами, но чем больше он будет ждать, тем глубже мы увязаем. При различии в силах, которое мы ожидаем, особой разницы это не даст, но дело тут в профессионализме. Хороший командир автоматически постарается затянуть нас как можно глубже, не важно, считает ли он, что сможет остановить нас.
