- Пулеметы! Пулеметы!..- кричал полковник Петерс, верхом на кривоногой, крестьянской лошаденке врезаясь в роты.- Пулеметчики, вперед!..
      - Рас-ступись!..
      - В цепь!
      - Да сторонись!..
      Артиллеристы, повернув орудия, быстро окапывали батарею. За батареей метался обоз.
      - Батарея,- огонь!..
      - Цепь! - кричал штабс-капитан Карнаоппулло, выбегая на дорогу.
      - Трубка ноль пять.
      - Цепь.
      - Ноль пять,- огонь!..
      - Це-епь!
      - В цепь, вашу мать! - И, отстранив растерявшегося штабс-капитана, поручик Ауэ осадил напирающих обозников. Вышедшая из скрута смешавшейся походной колонны 6-я рота сбежала в поле, рассыпалась и уже спокойно двинулась вперед.
      ...Ухали орудия, уже сплошным, густым гулом покрывая ружейную и пулеметную пальбу. Батальон шел треугольником, рассекая огнем черную ночь...
      К утру мы пробились.
      * * *
      - Шибко палили!.. Как ваши давеча!..- сказал мне Горшков, идя со мною к 1-му взводу.
      ...Подпоручик Морозов стоял над санями, в которых, сжимая пальцами поросший бородой подбородок, лежал рядовой Степун. Раненный осколком в грудь, Степун умирал.
      - Не совладел...- хрипел он, пытаясь приподняться.- Не уберег... Жизни не... не... не уберег...
      Он смотрел на нас округлившимися, немигающими глазами.
      Пальцы на подбородке у него расползались.
      - Отходит! - тихо сказал Горшков и, сняв фуражку, перекрестился.
      - Ннна-а-а-а-а...- вновь задергал Степун губами.На-вов-во-вовсе-теперь... от-т-т-т...- Сквозь приоткрытый рот Степуна было видно, как прыгает его язык.- Т-т-т-т... отдети-шшш-ш-ш...
      И, зашипев, он захлебнулся красной пеной и, выгнувшись вверх всем телом, бросил руки по швам...
      * * *
      - Я давно уже... Черт!.. От детишек,- помнишь?..- подошел ко мне через час подпоручик Морозов, когда уже на пустые сани Нартов набрасывал свежую солому.- И у меня ведь...- Он замолчал, вздохнув, и добавил, уже тише: Ведь и жена моя тоже... носит... Уже на седьмом теперь.
      - Господин поручик!.. Господин поручик!..
      Меня звали к ротному.
      * * *
      - ...Ты что? Скулить?..- размахивая ножнами шашки, кричал на Ефима поручик Ауэ.- Я тебя, барбос, в крючок согну! А в роту, а в снег по брюхо, а в бой хочешь?..
      Вытянувшись, Ефим стоял перед ротным и тупо моргал глазами.
      - Извольте полюбоваться,- обратился ротный ко мне, когда нетерпеливым кашлем я дал наконец знать о своем приходе.- Взгляните на это рыло!.. Взгляните только!.. И оно...- поручик Ауэ захохотал.- ...Оно - это вот рыло - веру в ар-ми-ю и в победу потеряло!..- И, обернувшись к нам спиной, он бросил шашку на уставленный деревенскими закусками стол и быстро налил стакан водки.
      - На! Подвинти-ка нервы, барбос!..
      Ефим взял стакан, поднял его и уже приложил к губам.
      - Стой! - закричал вдруг штабс-капитан Карнаоппулло, одиноко сидящий в углу халупы.- Стой! За чье, дурак, здоровье?..
      - За ваше, господа офицеры.
      - То-то!..
      * * *
      - И знаете из-за чего весь разговор завязался? - криво улыбаясь, спросил меня ротный, когда, уже за дверью, Ефим облегченно вздохнул.Май-Маевский сдал командование генералу Врангелю. Ну вот... А этот... холуй этот, понимаете: "Кому ни сдавай,- говорит,- все равно - кончено!.."
      Поручик Ауэ замолчал. Его шрамы на лбу скрестились.
      - Впрочем, бросим ненужные разговоры! - Он поднял бутылку на свет:Барбос, всё вызудил!..- И, сразу же переменив тон, обратился ко мне снова:
      - Только что скончался от ран подпоручик Петин. Да. Не выжил... В полдня скрутило... Потому пока что вы примете пулеметный взвод. У начальника команды под рукой никого нет, а черт его знает, где Туркул сейчас офицерскую носит... Итак, кому вы предлагаете сдать ваш, второй...
      - Может быть, Нартову?.. Офицеров на отделениях у нас сейчас нет...
      Штабс-капитан Карнаоппулло, чистивший, развалившись на лавке, ногти, поднял голову:
      - Не лучше ли Свечникову?..
      - Хорошо, сдайте Нартову,- не обращая на него внимания, сказал ротный, проводя пальцами между волосами.- Черт возьми, но черт не берет!..
      - Ах, поручик, бросьте ипохондрию! - Штабс-капитан Карнаоппулло вдруг захохотал и, приподнявшись, ощетинил вперед всегда покорные усы: - А как вы его шашкой-то!.. А?.. Ефима!..
      Я вышел из халупы.
      БАРОМЛЯ
      Когда мы входили в Баромлю, тяжелые и мокрые сумерки уже ползли по улице. С крыш капало.
      "Опять оттепель!.. Что за чертовская зима!.." Облокотясь на пулемет, установленный на широкие удобные сани, я плавно покачивался. За мной шли сани со вторым пулеметом, за ними - третьи, с пулеметными лентами и запасными принадлежностями. Пулеметчики - всего пять нумеров,- свесив с саней ноги, уныло тянули какую-то бесконечную солдатскую песню.
      - Здесь в Баромле, говорят, весь полк соберется.- Песня оборвалась.
      - Говорят, всему полку и сани наконец подыщут.
      - Без саней не выскользнешь...
      - Ясно!
      - А куда скользить-то?
      - Тебе, Акимов, в Костромскую бы только! Эх, старик, старик!.. На Дон двинем.
      - На До-о-н?..
      * * *
      Уже стемнело...
      В нашей халупе горел огарок свечи.
      - Шлея порвалась, господин поручик.
      - Зашей!..
      Акимов обернулся и через плечо посмотрел на меня.
      - Лошадь не в портках, господин поручик, ходит. Здесь специально шить нужно... А ну, хозяюшка,- он встал и подошел к хозяйке,- дратвы, да просмоленной, может, нету?
      Хозяйка, немолодая женщина, с четырехугольным, как ящик, лицом, кормила ребенка.
      - Нету у меня.
      - Нету? Это в хозяйстве-то? А может, шлея найдется? Лишняя какая...
      - Ишь ловкие! Сами хозяйства крестьянские поразорили, а теперь еще спрашивать! - Она поднесла ребенка к другой груди и стала причмокивать губами.
      С лавки приподнялся ефрейтор Лехин.
      - Не задаром, хозяйка. Не задаром ведь, милая! Вот подожди-ка!..- Он вышел на двор, достал из-под брезента саней пятифунтовый мешок соли и вновь вернулся.
      - Есть шлея?..
      - Как же!..
      - Не новая, конечно?..
      Хозяйка хлопнула ребенка ладонью.
      - А ну, милой! Ребенок отрыгнул.
      - Это за пять-то фунтов новую? Больно уж ловкие какие! Надежная, говорю, шлея...- Она передала ребенка протянувшему руки Лехину.- Который в сарай-то со мной сходит?
      - В сарай не велено. Арестованный там.
      - Арестованный?.. Кто? - удивился я. Акимов не знал.
      - Но кто посадил? И зачем у нас? Разве дворов мало?
      - А уж это господина капитана спросите... Карнаоппулло.
      С хозяйкой пошел я.
      * * *
      Под воротами сарая стоял часовой, рядовой моего бывшего взвода Зотов, веселый и всегда находчивый малый. На дворе было сыро. Чтоб не стоять в воде, Зотов натаскал под ноги замерзлые пласты прошлогоднего навоза.
      - Молодец, Зотов! Так не утонешь.
      Замка на дверях не было. Я взялся за мокрые доски.
      Арестованный сидел в углу на опрокинутой вверх дном кадушке. Лица его я разобрать не мог. В сарае было совсем темно. Когда я подошел ближе, арестованный даже не поднял головы. На нем была черная куртка, кажется кожаная,- она блестела под узкой полоской света, пробивающегося в щель дверей.
      "Не солдат, кажется... Мужик..." - подумал я, встал на какой-то ящик, нащупал в темноте шлею и вышел во двор.
      - На! Неси моим хлопцам!..- И, бросив шлею хозяйке на руки, я пошел к халупе подпоручика Морозова.
      * * *
      - А что, он лучше других трусов?.. Кто - где, а они всегда на задворках расходятся... Там, где не стреляют...
      Выйдя во двор, подпоручик Морозов взглянул на черное небо.
      - Снег будет!..- сказал я.- Или дождь даже... Подпоручик Морозов молчал, сдвигая на брови взлохмаченную папаху.
      - А за что? Знаешь, за что?.. За кожаную куртку! Нет, надо пойти к ротному. Хотя и тот с изъяном, но все же, когда нужно, сволочей натягивает.
      Под ногами бежала вода. Какие-то редкие капли капали и на фуражку.
      - Поручик Величко на девчат заглядывал...- спеша и сбиваясь, рассказывал мне подпоручик Морозов.- Зотов песню тянул: "Пускай моги-ла..." Вдруг Карнаоппулло как сорвется с саней со своих, да закричит как: "Комиссар!" - да на всю улицу. Кинулся. Что за черт?.. Кого?.. Ждем... Ты как раз с пулеметами проходил. Неужели не заметил?.. Ничего?.. Ну так вот... Ведет, наконец. Парень как парень. Очевидно, когда-то в инженерных служил. Куртка на нем кожаная. Капитан, кто это?.. А Карнаоппулло на него, знаешь,- бочком так. Петушком, петушком!.. Сопит, хрипит. Мать, и опять мать!.. Разошелся: "Куртка? - кричит.- Свои, думал? Выбежал? Встреча-ать?.." - и в зубы ему - бац! - наганом...
      - Ну а ротный?
      - Ротный?.. Тот как раз в трансе находился. Лежит, глаза блуждают... Сам с непривычки ерунду всякую мелет: "Россия! Да раскрой ее до сознания национального!" Да птицы какие-то... "Орлы! Чайки!"
      Я удивленно посмотрел на Морозова.
      - Птицы?
      - Господи ты, боже ты мой! Да неужели не знаешь? И этого? Ну да,кокаинится ведь!.. Все последнее время... С неудач...
      Мимо нас, хлюпая о сапоги мокрыми шинелями, прошло несколько команд, штыков по десять.
      - Нартов, куда? - крикнул я, узнав в темноте высокую, худую фигуру.
      - По дворам, господин поручик. Сани сгонять. Завтра, бог даст, панами двинемся!.. Ого-го! Айда-а!
      Где-то очень далеко залаяла собака. Ей ответила другая, уже ближе к нам.
      - Жаль! - сказал Морозов, останавливаясь.- Завтра придется... Спит уже!..
      В халупе ротного было темно.
      * * *
      - Ну, покойной ночи...- Мне показалось, подпоручик Морозов уныло улыбнулся.- Покойной... с поправкой: на время, конечно.
      В халупе у моих пулеметчиков все еще горел свет. От освещенного окна темнота на улице казалась еще темнее. Я отыскал протянутую руку и крепко ее пожал. Но вдруг подпоручик Морозов насторожился и, освободив руку, сделал несколько шагов к забору:
      - Кто там?
      Под забором, пытаясь скрыться от наших глаз, кто-то стоял.
      - Кто там? Эй! - вновь крикнул подпоручик Морозов, быстро зажигая карманный электрический фонарик.
      - Что за пропасть!
      - Фу, черт!
      Я сплюнул, вновь застегивая кобуру нагана.
      Под забором стояла женщина, маленькая и такая худая, что в первый момент показалась мне девочкой. Кутаясь в платок, она смотрела на нас большими испуганными глазами.
      - Слушайте...
      - В чем дело?
      Мы подошли. Но женщина, скользнув глазами по нашим погонам, вдруг испуганно метнулась в сторону и, взмахнув платком, быстро пропала в темноте.
      ...Щупая густой мрак, луч фонаря наткнулся на забор. С забора скользнул вверх, в пустоту, но пустоты пронзить не мог.
      - Покойной ночи!
      - До завтра...
      Я вошел на двор. На посту, возле сарая, стоял Ленц.
      - У нас на дворе стоит часовой. Дневальных сегодня не нужно,- сказал я, стягивая с плеч шинель. Ефрейтор Лехин задул свечу.
      Проснулись мы от громкого крика.
      Быстро вскочив, я подбежал к окну. Было уже светло. По двору, ветряком размахивая руками, метался штабс-капитан Карнаоппулло. Папаха его съехала на затылок.
      - Под суд! Под суд тебя, негодяй! - кричал он.- К командиру полка!.. Что мне ротный!.. К командиру полка!.. Я распахнул окно.
      - Капитан!.. В чем дело, капитан?..
      - Да я тебя!.. Отстаньте, поручик!.. Да я таких... Да я-а-а расстре-е-е... Стой!
      Из открытых дверей сарая выбежал Нартов. Штабс-капитан Карнаоппулло бросился за ним, поймал, схватил за ворот шинели, но Нартов вырвался и скрылся на улице.
      - Что у них случилось? - спросил я Лехина, без шинели, в одних сапогах поверх бурых кальсон, вернувшегося в хату. За Лехиным шла хозяйка.
      - Окно зачините. Зябко!.. В люльке надрывался ребенок.
      - Едри его корень! Ну и дела, господин поручик! Лехин сел на лавку.
      - Уж я по порядку. Повремените!.. Под утром еще, значит,- начал он наконец, растягивая каждое слово,- когда еще только светать зачинало...
      Опять заскрипели ворота. Штабс-капитан бежал уже вдоль улицы. Шашка хлестала его по сапогам. Маленький, усастый, со свирепыми, круглыми глазами, он был похож на "турка", как рисовались они на карикатурах "Огонька" и "Панорамы".
      - Ну?.. Да рассказывай, Лехин!
      Вот что рассказал мне ефрейтор Лехин...
      Под утро, когда штабс-капитан Карнаоппулло пришел к нам во двор, чтоб проверить пост при арестованном,- а может...- в этом месте рассказа Лехин задрал голову вверх и щелкнул себя по затылку,- а может... вы понимаете, господин поручик?..- ни арестованного, ни часового Ленца во дворе не оказалось!
      Хозяйка, вышедшая накормить скотину, злыми глазами взглянула на штабс-капитана, боясь, очевидно, за свои погреба и кладовые.
      Как раз в это время во двор - оправиться - вышел и ефрейтор Лехин.
      "Лехин, что такое? Где часовой?"
      "Ах, солдатика ищете? - подошла к штабс-капитану хозяйка.- Солдатик ваш, да с Петром, тем, что в сарае сидел, ушли куда-то..."
      "Куда?"
      "А я знаю? К большакам,-что ли!.."
      - У господина капитана,- рассказывал Лехин,- споначала и голос даже сорвался, а баба, ядри ее корень, не унимается,- ей бы только язык чесать; рада небось - клетушки в сохранности... ..."И чудно ж, говорит, разъяснялись!.. Солдатик-то ваш не русский, видно... Татарин аль немец. Не разобрала, чего лопотал-то... А ушли вместе, как же, и Евзопия с ними..." Тут господин капитан на нее, да вплотную: "Какая Евзопия?" - и бабу за руку, значит. А та: "Говорю - не хватайся! Не ухват тебе буду!.. Которая, говорит, под воротами стояла. Жена Петрова, говорит. Ахтырская. Год назад по-большевистски венчаны..."
      - Вот оно, господин поручик, происшествие какое! - окончил Лехин.Сиганули. А Нартов, с напугу, и объясниться не мог. А неповинен он. Всю ночь до утра самого сани сгонял. Весь взвод в расходе находился,- вот Ленц и стоял на посту. Ему где было, немцу, с мужиками ругаться.
      Я вышел во двор.
      На мокром снегу под воротами лежала карамель в пестрой, веселой бумажке. Вторая была втоптана в нанесенный Зотовым навоз, уже успевший за ночь оттаять. Дверь в сарай была открыта. Я вошел. Наткнулся в углу на аккуратно сложенные винтовку, патронташ и подсумок. На подсумке лежала какая-то бумажка. Я поднял ее и подошел к свету. "Zuruck an die 6 Kompagnie"*. Готические буквы лежали на боку. Книзу расползались лиловыми кляксами. Очевидно, Ленд то и дело мочил чернильный карандаш.
      Я хохотал, покачиваясь.
      - Сумалишенные,- одно слово!..- кому-то за дверью сказала хозяйка.
      К забору подошли солдаты других рот. Заглянули в ворота.
      Потом прибежал связной.
      ---------------------
      * "Обратно в 6-ю роту" (нем.)
      * * *
      В степи, к северу от Баромли, наша застава сдерживала редкую цепь красных.
      2-й батальон выступал на позицию. 1-й и 2-й уже отступили из Баромли.
      - Подтянись!..- командовали ротные. Полозья саней цеплялись о полозья. Оглобья били об оглобья.
      - Под-тя-ни-и-ись!
      - ...Где там!.. Нет, Харькова мы не удержим!..- глухо сказал подсевший ко мне в сани подпоручик Морозов, отвернулся и долго сидел со мною, молчаливый и унылый, вращая на пальце узенькое обручальное кольцо.
      На окраине Баромли, где, отколовшись от загибающей к северу дороги, сбегали к ручейку белые украинские мазанки, горел деревянный дом, приземистый и туполобый. Огонь уже сползал с крыши на косяк дверей. Сквозь разбитые окна валил бурый густой дым.
      - Что, снарядами? - спросил я двух мужиков, безучастно стоящих над оврагом.
      - Мы не сведующи.- Мужик повыше расправил широкую черную бороду.Мобыть, и подожгли. Снаряды здесь будто бы и не падали...
      - А чей это дом? - И, взяв у Лехина вожжи, подпоручик Морозов на минуту придержал лошадь.
      - Который? Этот-то?..- Чернобородый указал пальцем на пламя.- Рыбова это изба будет. В шестнадцатом строил. Рыбова, Петра...
      - Петра?.. Постой!.. А не у него ль - да как ее!..- не у него ль жену Евзопией звать? А?..
      - Как же!.. Евзопия... У него... А как же!..- обрадовались чему-то мужики.- Это уж, безусловно, правильно!..
      - Ше-с-та-я! - кричал в голове роты штабс-капитан Карнаоппулло.Шестая! По-д-тя-нись!
      * * *
      - А ну! Гони их! А ну!
      Поручик Ауэ бежал перед цепью, то спотыкаясь и падая, то снова взбрасывая плечи, точно играя в чехарду.- А ну! А ну их!..
      Сани с моим пулеметом прыгали по сугробам.
      - Тяни! Тяни за ленту! По-во-ра-чи-вай!
      Но лента не подавалась. Пулемет первого отделения отказывался работать.
      Под бугром, вдоль смятой лавы красных, также метались какие-то утопающие в талом снегу сани.
      - По саням! Бей по саням! - кричал ротный.- По комиссару!.. Еще! Еще!
      Лава красных быстро отходила.
      - Господин полковник приказали доложить,- докладывал ротному связной батальонного,- шестая отойдет последней.
      Ротный стоял над брошенными санями красных и рубил шашкой подвязанную к козлам корзину.
      - Посмотрим! - Шашка его блестела на солнце.- Посмотрим,- раз! два! Посмотрим, что барбосы эти - раз! два! - с собой - раз! два! - возят... Раз! - Ишь, черт дери! Туго!
      - Да сильнее, поручик! - подзадоривал ротного штабс-капитан Карнаоппулло.- А ну, Свечников!.. Свечников, сюда!.. Штыком попробуй!
      Тугая крышка корзины наконец поддалась. Карнаоппулло быстро наклонился и опустил в нее руку.
      - Ишь, барбосы!
      За ротным отошел и разочарованный штабс-капитан.
      Перевязанные светло-лиловой лентой, в корзине лежали детские рубашонки, панталоны и розовое стеганое одеяльце.
      Я вдевал в пулеметные ленты новые патроны. Рядовой Едоков, второй номер первого пулемета, гладил Акима, нашу лучшую лошадь, только что раненную в шею. Скосив глаза, лошадь стояла, покорно опустив голову. Редкие капли крови падали на снег.
      - Еще, господин поручик? - спросил ефрейтор Лехин, сворачивая шестую ленту.
      - Хватит, пожалуй! Я выпрямился.
      - Ну, закурим, что ли? - и, вынув из кармана коробок спичек, стал спиною к ветру.
      Шагах в двадцати пяти от меня на опрокинутых санях красных сидел подпоручик Морозов. Думая о чем-то, смотрел вдаль.
      - Черт дери! - сказал я Лехину и, бросив спичку, глубоко вздохнул.Черт дери! А Харькова мы, пожалуй, не удержим.
      За тучу зарывалось солнце. Ветер крепчал. Прошел ротный фельдшер.
      - Сюда! Сюда! - кричал ему с 3-го взвода поручик Величко.- Сюда-а!
      ...О чем думал подпоручик Морозов, я не знаю.
      ЧАСТЬ II
      (ноябрь 1919 - март 1920)
      В степях клубились ветра. Голый ивняк за селами пытался выбиться из-под снега, хлестал ветвями по низкому серому небу, шаг за шагом ползущему за нами.
      Все время, оглядываясь на север, выслав дозоры на юг, восток и запад, недели две отступали мы, потеряв всякую связь с соседними частями, не зная, откуда набежит неприятель, а если собьет - куда отходить. По ночам огрызались: на север, на восток, на запад...
      А в те немногие ночи, когда красные не наседали, было слышно, как гудят широкие снежные дали черных степей.
      Кто-то, как и мы, пробирался к югу...
      ОДНИ ПОД ХАРЬКОВОМ
      Ночь была беззвездная.
      Переутомленные лошаденки из последних сил волочили ноги. Многонедельная оттепель сняла почти весь снег, и сани, увязая полозьями в мокром песке дорог, протяжно и тяжко скрипели.
      Никто из солдат на санях не сидел. Побросав в них винтовки, вне строя, молчаливо и угрюмо тянулся полк вдоль ночной черной дороги. Я держался возле пулеметов и, с трудом подымая отяжелевшие веки, пытался идти прямо. Но усталость качала меня со стороны в сторону; мне казалось, тяжелая степь вокруг нас то подымает, то опускает горизонты и кружится, кружится медленно и ритмично.
      - Что, господин поручик, занедужилось?.. А ну-ткась! Ну-ксь, милая! И, хлестнув лошаденку, Едоков, как и я, качнулся вдруг в сторону.
      - Соснуть бы! Эх, жисть!..
      Три дня тому назад мы приняли последний бой, в котором наша рота забрала у красных пулемет, теперь третий в нашем взводе. В этом же бою Синька и Лобин, прикомандированные к моему взводу унтер-офицеры, были убиты.
      - Три пулемета, а людей нет! - вздыхал ефрейтор Лехин.- Не везет же!..
      - Эх, и везет-то не вовремя! А ну-ткась, ну-ксь, милая! Казалось, ночи не будет конца.
      * * *
      - Осади!.. Осади-и...
      - Что за город?..
      - Не напирай, косой дьявол, черт!.. Не видишь, стоим ведь!
      Вдали виднелись редкие огни какого-то города или местечка.
      - Харьков?
      - Москва!
      - Нет, правда, что за город?
      - Люботин это,- сказал подпоручик Морозов и, опустившись на сани, стал жадно - в кулак - курить. Я также подошел к саням, сел и, прислонясь к пулемету, вынул махорку. Но скрутить я не успел. Темнота меня медленно и плавно закружила, опустила во что-то мягкое и теплое и потекла надо мною, все глубже и глубже толкая в сон.
      ...Когда я проснулся, сани уже вновь скрипели по песку На мне лежала чья-то шинель. Я сбросил ее с лица.
      - Едоков!..
      - Так точно!
      Едоков шел в одной гимнастерке.
      - Что это?.. Зачем?..
      - Это я, господин поручик, чтобы не согнали вас .. ротный аль батальонный... Лягайте, лягайте!...
      Но я встал. Оглянулся. Мне показалось, полк идет в обратную сторону.
      - Куда мы?
      Едоков пожал плечами.
      - Лехин, куда мы?
      - Люботин, господин поручик, занят. Обходим. ...Лошади хрипели. Медленно всплывала желтая заря.
      * * *
      - Распрягай!
      - Эй! Не велено! Заводи! Заводи за угол!
      Вдоль крайних хат какой-то небольшой деревни длинными рядами выстраивались сани.
      Нам было приказано выставить дневальных, по одному на две роты, и выспаться, пользуясь трехчасовым привалом.
      Я уже взбивал в санях солому, когда подошел связной.
      - Господ командиров-пулеметчиков к батальонному!
      ...На улице в санях, около и под ними храпели солдаты.
      * * *
      На крыльце халупы батальонного стоял начальник пулеметной команды.
      - Господин капитан,- обратился к нему я,- у меня, господин капитан...
      - Но у меня нет нумеров! Возьмите в роте... Договаривать нам было незачем,- капитан знал состояние взводов.
      - В роте, господин капитан...
      - Но что я, рожать их могу, что ли?
      - Господин капитан...- подошел к нему взводный 1-го взвода.
      - Нету у меня саней! Господа, у меня же...
      - Но разрешите, господин капитан...
      Капитан обернулся и быстро скрылся за дверью.
      - Черт дери!..
      - Да-с, положение!..
      Мы стояли, растерянно глядя друг на друга.
      Наконец в сени вышел полковник Петерс.
      - Господа...
      Одна сторона его лица подергивалась, тени быстро бежали под складку рта.
      - Вот что, господа. Первый батальон побросал три пулемета. Пре-ду-пре-ждаю: если подобное случится и в моем батальоне, виновный взводный будет отдан под суд. Понятно?
      - Но, господин полковник...
      - Оправдываться, господа, будете под судом. От офицера я требую проявления офицерской инициативы. Мне нет никакого дела как, но пулеметы чтоб были вывезены. Понятно? А теперь - можете идти...
      Мы расходились.
      - Черт дери!..
      - Да-с, поло-жень-и-це!
      - А главное, в деревнях ведь не то что лошадей и козы не найдешь...
      "Спать, спать, спать!" - думал я, идя спотыкаясь по улице. Лошади моих саней стояли распряжены.
      - Не бей! Аким не пойдет... Все одно! Распрягай! Живо! Полк уже выходил из деревни.
      - Поручик, нагоните? - обернувшись, крикнул мне ротный.
      - По-ды-май! Та-щи вы-ше!.. Та-щи-и!..
      Подвязав пулеметы к одному концу натрое сложенных вожжей, станок к другому, Лехин, Едоков и Акимов вьючили Ваську, нашу вторую лошадь. Но тяжесть пулемета и станка с обеих сторон давила на ребра лошади. Лошадь не могла дышать и медленно, точно в цирке, приседала.
      - Ничего не поделаешь, господин поручик! Может, оба на одни взвалим? продолжал Лехин, приглаживая выпавшие из-под фуражки потные волосы.- Васька уж постарается, едри его корень!.. Не выдаст, может...
      - Пожалуй...
      И вот мы закричали:
      - Идет! Идет!..
      Васька косил. Кожа на спине его ходила гармошкой.
      - Идет! Эээ-эй! Вытянул!..
      Мы примкнули к обозу 1-го батальона, идущего в арьергарде.
      Быстро перебирая передними ногами и далеко назад выставляя задние, Васька тянул два пулемета. Машка - третий. Мы подталкивали. Акимов вел под уздцы раненного под Баромлей Акима.
      Третьи сани мы бросили.
      * * *
      - ...их к матери, пулеметы эти! - обгоняя нас, крикнул какой-то офицер из последних саней обоза.- Пропадете!..
      - И вся твоя панихида!..- крикнул за ним второй. Васька сдавал. Останавливался каждую минуту.
      - А ну-ткась, ми-лый!.. ми-и-лый!..- подбадривал его Едоков жалобно, точно плача, растягивая слова.
      - Погибать, видно! - ворчал Акимов.
      Прошли с версту. Не больше. Полк уже скрылся.
      * * *
      - Снимите погоны, господин поручик. Бывает, что и не расстреливают. Ей-богу. А мы выдавать вас не станем,- сказал Едоков, обернулся и, подняв ладонь к лицу, стал смотреть на север.
      Ефрейтор Лехин сидел на ободьях саней. Смотрел на землю.
      - Может, замки повынимаем и пойдем все же?
      - Все одно погибать!..
      Я не отвечал. Думал о том, как впрячь всех трех лошадей в одни сани.
      Но вдруг, толкнув меня, Лехин быстро приподнялся.
      - Господин поручик!.. Хохлы!..- закричал он.- Гляньте, господин поручик, едут, едри их корень, едут!.. По дороге, нам навстречу, шло двое саней.
      - Не утекли б только, едри их корень!.. Ведь учуют, чего поджидаем, ах ты...
      Но сани приближались.
      - Стой!..
      - Стой, говорю!..- И, быстро впрыгнув во встречные сани, Лехин вырвал вожжи из рук дремавшего мужика.
      - Поворачивай! - кричал Акимов, схватив за морду лошадь вторых саней.
      Разбуженный Лехиным крестьянин испуганно вскочил с рогожки и содрал с головы линялый и мятый картуз.
      - Родные!..
      - Поворачивай!
      - Родные!.. Помилосердствуйте! Аль не хрестьяне?.. Аль без понятия вовсе! Второй месяц, как от хозяйства!.. Родные...
      Его рыжими, под горшок подстриженными волосами играл ветер.
      - Разберите, родные, по всей справедливости!..- бабьим голосом молил подводчик, доставая из кармана шаровар какую-то мятую бумажку.- Ваши вот выдали... Не тронут, говорили... Сам писарь говорил... Потому, говорил писарь, законно мы действуем... А где ж законно, родные...
      ..."Дано сие крестьянину села Дьячье Орловской губернии Власову Антипу,- с трудом разбирал я замытые водой слова,- в том, что вышеупомянутый крестьянин Власов отпущен нами по несении наряда, что подписью и приложением казенной печати удостоверяется.
      За к-ра 9 роты 1-го Ударного Корниловского полка - писарь" неразборчиво.
      Ниже:
      "Декабря" - опять неразборчиво - "дня 1919". В правом углу удостоверения расползалась круглая ротная печать.
      - Жаль мужика!..- вздыхая над моим плечом, сказал Едоков.- Смотри-ка,орловский!..
      - Всех жалеть будем...
      - Всех, Лехин, не всех, а одного можно!.. Отпустим?.. Рыжебородого мы отпустили...
      * * *
      - Скажем, к примеру, большевики...- рассуждал второй подводчик, уже следуя за нашими санями.- Кому не известно!.. Обижают!.. Да все больше насчет скота и хлеба, а ваш брат и насчет шкуры не совестится.
      - Насчет какой шкуры?
      - А той, что под штанами... У мужика она хошь, говорят, и толстая, а все ж чувствительно...
      * * *
      Приморозило...
      "За Уралом за рекой",- вполголоса напевал Едоков...
      Наконец показался и Харьков.
      - Пожалуй, в Харькове не разживешься... Лавки, пожалуй, закрыты... Идем! - сказал я, взял снятую с Акима упряжь и вместе с Едоковым пошел в маленькую, покосившуюся хату, одиноко стоящую на краю дороги.
      В хате было темно.
      - Здорово, хозяин!
      - Здравствуйте, товарищи, здравствуйте!..- кланяясь седой, приглаженной головой, ответил мне с лавки старик хозяин.- Здравствуйте... наконец-то!..
      По малиновой тулье моей фуражки он принял меня, очевидно, за красного.
      - Постой! Товарищи придут через час. А пока вот что, старик,- угости хлебом! - Я бросил на лавку упряжь.- Возьми вот... Заместо денег это!..
      - Нам, товарищи, что деньги... Мы...
      - Да кадеты это! - перебил старика чей-то угрюмый голос из темного угла хаты.
      - Ще кадеты?..
      - Всем, старик, и кадетам пожевать хочется. А ну, старик, дашь, что ли?..- Я торопился.
      - Верно это!.. На то нам господом-богом и зубы даны... Хочется... а как же?.. Это ты верно говоришь! - Старик подтянул портки.
      Он обернулся к нам спиной и стал шарить на полке.
      - Кадеты это!..- вновь, еще угрюмее, прогудел в углу тот же голос.
      - Пущай кадеты!.. Уж пущай!.. Ладно!.. Накормим! Ээх!..- Шаря на полке, старик кряхтел.- А это ты правильное слово сказал... Да!.. Эх вы-и!.. Уж и я вам скажу тогда,- ладно!..- Он вновь обернулся и посмотрел на нас с ясным, старческим спокойствием.- Пожевать, говоришь?.. Ну и жевали б себе хлеб с хлебушком... Да только вы, кадеты, позубастей других будете... Вот что!.. Смотри, скольких перемололи. И все - кому?.. Господам на угоду. Ну идите уж!.. Христос с вами!..
      Из темного угла выросла рослая широкоплечая фигура молодого парня. Когда мы вышли на двор, парень молча закрыл за нами дверь. За дверью выругался матерным словом.
      - Ну, а упряжь взял все же? - спросил меня Лехин, когда я, следуя с ним за санями, рассказывал ему о старике и сыне.
      - Взял.
      - Сука он, вот что! Едри его корень!
      ПО ПУСТЫМ УЛИЦАМ