Глава 5

Снова на юг

Как и следовало ожидать, птахи окрысились на кошку. И не мудрено: в первую же ночь хорошая Марта совершила покушение на жаворлёночка. Правда, птицы были настороже, и жаворонку удалось вовремя вспорхнуть, так что в лапах у Марты осталось всего несколько хвостовых перышек. Но и этого было достаточно – обе пташки покрыли незадачливую киллершу самой отборной бранью.

– Чтоб тебя коршун забрал! – орал в темноте жаворонок.

– Нет, коршуну с этой лахудрой не управиться! – выщёлкивал соловей. – Чтоб тебя помойный пес сожрал!

– Чтоб у тебя хвост облез!

– Чтоб ты от чумки околела!

Наконец Шишок не выдержал и запустил в птиц подушкой: дескать, чего разгалделись! А умная Марта молчала: в темноте мерцали страшные крокодиловые глаза.

Златыгорка спала исключительно на животе, вверх нечеловеческими выростами, а малые пташки забивались под теплые крылья хозяйки. Но теперь они вынуждены были взлететь повыше и оседлали ходики: слева примостился жаворонок, справа – соловей, а снизу, сообщая о времени, выскакивала кукушка. Образовался тройственный союз! Правда, жаворонок каждые пятнадцать минут призывал на голову механического сородича, мешавшего ему уснуть, всех железных ястребов на свете!..

А кошка по утрам терлась о первые попавшиеся ноги и сипло жаловалась, что злые силы лишают ее ночного ужина. Марта была всеядна, Шишок проверял: принесет отруби – кошка съест, положит дольку лимона – схряпает, сырую картошку – сгрызет, даже ядовитые бульонные кубики жрала. Зато шкура у Марты в самом скором времени заблестела, как шелк, и перестала стоять дыбом.

Бабушка Василиса Гордеевна приняла кошку с величайшим почетом, а когда Ваня заикнулся насчет ее прошлого – известно ведь, что у кошек девять жизней, так вот, мол, не была ли Марта в одной из этих жизней крокодилом – бабушка перетасовала все кошачьи жизни и сказала, что никакого крокодильего прошлого у Марты нет… Но Ваня все равно сомневался: может, тогда будущее у кошки не совсем беспорочное…

Кошка Марта казалась сверхпослушной, внешне это выражалось в том, что как ты ее ни положишь – позы она не поменяет… До тех пор, пока ты не отвернешься. Шишок проделывал над гибким кошачьим телом различные опыты: закручивал – Марта соглашалась быть хоть спиралью ДНК, лишь бы Шишку угодить, держал вниз головой – Марта терпела, сажал себе на колени кверху лапами – Марта стоически выносила и это. Правда, после ее наглаживали, как парадный костюм, и давали плошку молока. Даже кошкина пятнистость радовала домовика: дескать, точь-в-точь, как их камуфляжная форма, и не взять ли нам Марту с собой… Но тут Василиса Гордеевна воспротивилась: а я с кем останусь, когда вы все укатите?!

– Действительно! – чесал в затылке Шишок. – Придется оставить тебя, Марта, дома, хоть ты и выглядишь, как полковой командир!

Ваня перестал ходить в школу – чего уж тут… Да и бабушка Василиса Гордеевна обещалась спроворить такую справку, что не подкопаешься, как, мол, вернешься – снесешь директору.

Для Златыгорки Василиса Гордеевна сшила удивительную плащ-палатку из брезента. В спине камуфляжной куртки проделали дыры, куда продевались крылышки, ну а уж сверху надевался плащ. Посестрима со скрипом и тяжкими вздохами примеряла новую одежку – скрытые, крылышки казались чудовищным горбом… Но что поделаешь: горбатая – зато не крылатая!

Соловейко недоумевал:

– Зачем самую красоту прятать? И летать тогда как?

Жаворонок высказывал опасения:

– А нам с тобой они не вздумают костюмы сшить? Я надысь видел пса в лапсердаке – ужас!

– Пущай только попробуют!

Пару раз в избу забредал сосед Коля Лабода, но Ваня был начеку: Златыгорку прятали в сенной чулан. Коля просил взаймы, а сам шарил глазами по сторонам, неуклюже выпытывая: а разве к ним никто нынче не прилетел?..

– На самолете, что ль? – прикидывалась Василиса Гордеевна. – Не-е, никто у нас не был…

Вдруг соловей, подружившийся в конце концов с воробьями, юркнул с весенней воли в открытую форточку, и Коля принялся тыкать в него пальцем: а это тогда кто?! Ваня пожал плечами, дескать, случайная птица в окно залетела… Соловейко возмутился:

– Я – случайная птица?! Да закономернее соловья ничего на свете нет!

Мальчик знаками попросил его на время удалиться – жаворонок сидел в чулане, на плече посестримы. Разобиженная птаха, выпархивая в окошко, просвистела:

– Могу и вовсе не ворочаться! Подумаешь! Только хозяйку жалко… Заклюете вы ее тут!

Ваня с опаской покосился на Колю, но, как и следовало ожидать, тот ни словечка из птичьих речей не понял.

А Василиса Гордеевна соседу даже денег одолжила, чего никогда не делала. Но Коля и деньгам не обрадовался, заглянул на прощанье под стол и удалился. Подошли к окошкам – поглядели в тщедушную Колину спину.

– Жалко его, – сказала бабушка. – Да ведь куда! Потом хуже будет… Нехай думает, что она ему привиделась… Ничё, счас пойдет нажрется – да и забудет про все…

– Дурак он будет, ежели забудет! – сказал Шишок. – Я бы на его месте не забыл…

А Ваня Житный, высунувшись в форточку, принялся выкликать соловушку, вертайся, де, чего обиделся?.. Бабушка пошла выпускать Златыгорку из чулана. А домовик случайно сел на пульт – и телевизор опять включился.

На сей раз по телеку казали трупы… Шишок глаза выпучил от изумления: дескать, всего я ожидал от энтого каженника, но тако-ого!..

За кадром говорили, что это сорок пять мирных албанских жителей, расстрелянных югославской полицией у деревни Рачак, в Южной Сербии. А вот младенец, захлебнувшийся в крови собственной матери. ОБСЕ подтверждает все факты. Мировая общественность возмущена до предела!

– Ой, вру-ут! – закипятился домовик. – Эй, мировая общественность, ты их не слушай, ты сюда смотри! – И ткнул пальцем в экранного младенца. – Гляньте: это ж кукла! Ну и ну! Почто они глаза мировой общественности замазывают?! – оглянулся постень на Ваню. – А тут, – Шишок продолжал тыкать в экранных мертвяков, – навьё все несвежее, лежалое… Могилы, знать, раскопали да стаскали сюда навяков, видать, чтоб этот, как его… «ОБОССЭ» полюбовался. Срамота! Во-во, гляди, хозяин: этот навяк лет пять уж как упокоился… А эта навячка лежала в земле полгода… Я их, как облупленных, знаю – навяков этих… Дату смерти могу указать с точностью до минуты! Это кто ж такой спектакль устроил, заставил мертвяков роли играть? Посмертно записали в актеришки! Бр-р! Совсем охренел твой каженник!

А по телевизору вещали: переговоры в Рамбуйе по вине сербов фактически сорваны, Милошевич уперся и своих позиций не сдает. Госсекретарь Соединенных Штатов Мадлен Олбрайт заявляет, что пора положить этому конец…

– Конечно, пора положить конец брехне вашего каженника! Долго я терпел, но и мое ангельское терпение лопнуло! – воскликнул Шишок и так бабахнул по телевизору кулаком, что расплющил ящик в лепешку – только горячие внутренности брызнули во все стороны. Какая-то деталька угодила в Марту, мирно спавшую на валике дивана. Кошка отчаянно мяукнула и унеслась в кухню жаловаться бабушке на дурное обращение.

Ваня покачал головой. Ему казалось, что надо было просто на кнопку нажать, не все же каналы такие, как этот… Но что уж теперь…

Вечером, накануне отъезда, Василиса Гордеевна принялась прясть. Шерстяное облако оказалось на сей раз закатного цвета, и нитка из облака вилась кровавая. Златыгорка готовые нити накручивала на вытянутые Шишковы запястья, которыми он с готовностью ворочал (левая рука по такому случаю вновь показалась из рукава). Крылатая девушка напевала дивную самовильскую песню. Птахи, устроившиеся на плечах хозяйки, подсвистывали ей. Ваня сидел напротив, подперев щеку рукой, – так что стал на правую половину китайцем, – и блаженно улыбался.

И вот время пришло, и все – даже бабушка Василиса Гордеевна, даже кошка Марта – отправились на вокзал. Хорошая кошка то бежала своим ходом, то ехала у кого-нибудь на руках.

Когда проводник поинтересовался хозяином четвертого билета, – одно место, чтоб не вызывать лишних вопросов у возможного соседа, тоже выкупили, – домовик показал ему свою левую руку, кулак которой вмиг стал похож на голову самого домовика (а значит, и Вани). И шуица, поклонившись, невнятно пожелала проводнику доброго пути. Правда, мальчику показалось, что это Шишок занялся чревовещанием… Проводник мигнул и спросил: зачем же вы ребенку купили взрослый билет?..

– Дураки, ой, дураки, учат нас, учат, – закивал Шишок и указал на Ваню. – Это все он: транжира несчастный… – и зашептал трагическим шепотом: – Пасынок самого Воронского… Олигархи, что с них взять!

Домовик, как и все, был в камуфляже, – рукава и штанины бабушка обрезала по росту Шишка и подрубила, – и медаль «За отвагу» перекочевала с полосатой пижамы на пятнистую куртку. Под курткой вокруг талии домового был обмотан толстый кушак, под завязку набитый деньгами – решено было укрыть нефтедоллары, чтобы не искушать мазуриков. У Златыгорки под плащом бугрился горб величиной с чемодан, а серебряная шуица была спрятана в черную шерстяную перчатку. Ваня в мятом камуфляже мялся рядом с бабушкой, одетой по-деревенски. Проводник оглядел всю полуинвалидную команду и усмехнулся: шутите, де…

И вот поезд дальнего следования тронулся, а бабушка Василиса Гордеевна осталась на перроне, она бормотала заговор на дальний путь. Марта сидела у ее ног и злорадно мерцала жуткими глазами. На сердце у Вани было неспокойно. Правда, крокодилом Марта была только по отношению к мышам и птицам, да и смешно думать: чтобы какая-то кошка провела Василису Гордеевну!.. И все же… Ведь говорят, что кошка, когда ей стукнет двадцать лет, превращается в ведьму! А, судя по облезлой морде, Марта была не молоденькая – кто знает, сколь ей исполнилось… Впрочем, опомнился мальчик, не заразился ли он от Василисы Гордеевны: всюду мерещатся шпионы…

Но на всякий случай Ваня Житный прочитал встречный оберег для остающихся дома: «Заря-заряница, красная девица, спаси и сохрани бабушку от бед, напастей, от напрасной смерти, от злых людей и злых зверей…» И, подумав, добавил: «И от злых машин…»

Ваня, Шишок и Златыгорка то по очереди, а то и по двое, отталкивая друг друга, высовывались в окошко и изо всех сил махали руками. А лихие птахи выпорхнули из набиравшего ход вагона и, слетев на перрон, уселись Василисе Гордеевне на плечи: дескать, нам поезд догнать – раз плюнуть! Но Златыгорка заорала: «А ну, вернитесь!..» И соловей с жаворонком вскорости нагнали скорый: вместе с дорожным ветром ворвались в окошко своего купе.

Домовик по слогам читал книжку «Повесть о настоящем человеке»: развлекал спутников. В конце концов Ваня не выдержал и предложил, на свою голову, сыграть в «дурака». Шишок тут же согласился: дескать, это лучший способ убить время (пространство они перечеркивали с большим успехом).

Весь день напролет играли втроем, но, поскольку самовила – новичок в игре – все время оставалась дурой (хотя птицы метались по купе, заглядывая в чужие карты, и азартно подсказывали хозяйке), на вторые сутки домовик вытащил из левого рукава четвертого игрока: дескать, придется играть двое на двое…

Ваня играл в паре с посестримой, а Шишок со своей рукой. Мальчишок-с-локоток, выскочивший из рукава, уселся по-турецки на стол – и игра пошла. Ручной пацаненок, хоть не говорил ни слова, зато отлично читал по пальцам, а правая рука домовика изображала дактилями все: так что карты Шишка моментально становились известны его напарнику. В конце концов Ване со Златыгоркой надоело всю дорогу сидеть в дураках, и мальчик бросил карты на стол.

– Ты жульничаешь, – угрюмо сказал он. – Нельзя играть в паре с собственной рукой…

Шишок стал горячиться: и вы советуйтесь со своими пальцами, кто вам мешает…

– Ты врешь как телевизор, – безжалостно продолжал Ваня. – Чем ты лучше?!

Домовой от такого чудовищного обвинения даже поперхнулся – попутно пили чай, который принес проводник.

– Думай, что говоришь! – заорал Шишок. – Сравнил хрен с пальцем! Ложь бывает разная… И разной крепости… У меня всего лишь три процента, а у них – все девяносто семь! От меня вреда только тебе со Златыгоркой. Да и то неизвестно, есть ли вред, может, пользы больше: хоть играть выучитесь! А из их брехни еще неизвестно что выйдет! Пои спиртягой мировую общественность изо дня в день – что получится? Наша-то общественность привычная – выдюжит… А ихняя? И спирт ведь горит, учти!

Как раз отъезжали от какой-то южной станции. Ваня отвернулся к окну: на здании вокзала висела табличка «Армавир». Мальчик напрягся и, забыв про раздоры с домовиком, вскочил с места и раздернул окошко: где же это?.. Или на другой стороне?.. Выскочил в коридор, оттоптав ноги Златыгорке, и выглянул в оконный проем: да, вон она, береза, за рельсами, на другой платформе… Хорошо, что встречный поезд не помешал смотреть. Береза, в отличие от своих родичей из средней полосы, уже покрывалась нежнейшими почками, рядом с деревом сидел желтый, как песок пустыни, вокзальный пес… Он прижался к белому стволу так, будто ему дали команду «к ноге!» Это что же… береза приручила собаку?!

Ваня глядел, до предела высунув голову в узкое оконце. А пес вдруг лег на брюхо, вытянув перед собой передние лапы, словно ему скомандовали: «Лежать!» Не может быть! Почему не может?.. Береза с собакой уже скрылись из виду, за окном мелькали какие-то низкие вокзальные строения, бетонные заборы, шпалы, сложенные штабелями… Но Ваня уже решился, с криком: «Там Березай, выходим!» метнулся в купе и принялся стаскивать с верхней полки багаж. Златыгорка восклицала: «Березай?! Где? Где?» Шишок пожимал плечами: «Какой еще Березай?» Видать, домовик напрочь забыл лешачонка. «И зачем нам выходить? – недоумевал постень. – И главное: как?» Да, поезд уже разогнался, за окном мелькали предместья, но Ване все было ясно: наступил тот крайний случай, когда Златыгорка может воспользоваться крылышками.

Бегом промчались по коридору – дверь была еще открыта. Шишок отодвинул проводника:

– Па-азвольте, гражданин хороший!

Оторопевший проводник хотел что-то возразить, но тут горбунья скинула плащ-палатку – и наружу выбились громадные крылья, ужаснувшие проводника до дрожи в коленках. Он прижался к стене, а оба паренька – большой и маленький – оседлали бывшую инвалидку, и их вынесло в дверь… Проводник осмелился выглянуть наружу: горбунья летела, махая крыльями, как ворона, парни, свесив ноги, кое-как уместились на ее спине, а вещи у бывших пассажиров висели из пяти рук. «Правда, был ведь еще ребятенок!» – опомнился проводник, но, не найдя в покинутом купе никаких детей, решил, что ребенок тоже улетел. Ну, хоть это ладно – нет лишних проблем!

– Станция Березай – кому надо вылезай! – пробормотал недовольно Шишок, сидевший за Ваниной спиной.

– Только эта станция – Армавир! – сказал мальчик. Он командовал полетом, чтобы посестрима невзначай не зацепила провода. Пташки, летевшие налегке, обогнали хозяйку и унеслись вперед.

Внизу мелькали домишки, огороженные заборами, из подворотен выбегали шавки и облаивали воздухоплавателей. Полупьяные к вечеру мужички размахивали руками: дескать, спускайтесь к нам, поговорим!.. Пацаны кидались каменьями – правда, ни разу не попали. Златыгорка, от греха подальше, поднялась повыше. Наконец Ваня приглядел подходящий пустырь, и самовила с грузом на борту приземлилась.

Когда подошли к нужной платформе, соловей с жаворлёночком уже ждали их на березе. Желтый пес сидел на своем посту. Увидав троицу, пес пролаял три раза, будто ему дали команду «голос». Ваня закусил губу: как же освободить лешака из березового плена? Был один способ… надо свалить деревья макушками внутрь, встать в получившийся круг и звать полесового. Но что скажет милиция, если они начнут рубить хилые привокзальные кипарисы… Небось, не «спасибо»!

Вдруг Златыгорка подошла к березе и постучала по стволу:

– Побратимушко, выходи, чего тебе там сидеть! Видишь, мы с Ваней за тобой пришли…

И Шишок одновременно с ней треснул по стволу ладонью:

– Хватит в прятки играть! Выходи, малый, дядька Шишок тебя нашел! – Видать, вспомнил домовик про игры с лешачонком в Теряевском лесу.

А желтый пес жалобно заскулил и, как в запертую дверь, заскребся в белый – в черных прочерках – ствол.

И внезапно береза затряслась, ровно в лихорадке, ствол треснул вдоль от комля до макушки, и откуда-то изнутри выдрался худющий парень, ростом со Златыгорку… А ствол, как ни в чем ни бывало, вновь сошелся по разрезу.

У жердяя были зеленоватые волосы, круглые глаза, лишенные ресниц, и бровей на иссохшем лице тоже не наблюдалось… Неужто это…

– Березай!!! – заорали хором человек, домовой и вила и кинулись обнимать лешачонка, но не рассчитали своих сил и свалили дистрофика, да и сами повалились на него – настоящая куча мала. Пташек во время березовой лихорадки стрясло на землю, и теперь они, нахохлившись, сидели на мусорной урне. Желтый, как пустыня, пес, взлаивая, пытался вытащить за ногу лежащего в самом низу Березая.

Народ на перроне пропустил торжественный момент выхода лешака из дерева. Но бурную встречу приметил и теперь вовсю обсуждал событие: дескать, знакомого, что ли, встретили, давно не виделись…