И все-таки оно треснуло не выдерживая любви

Живая фольга стекает на кирзовые сапоги

С обратной стороны зеркала трещина не видна

Давай перевернем его, пусть затягивается страна

И мы переодеваемся в тапочки и халат

Один на двоих – хаки – пошел нам на маскарад

А этим не занавесить ни зеркало ни окно

Вот тебе левый рукав, правым взмахни крылом

Главное делать мощно, медленно, со мною в такт

Подняться над декорацией пока ее вертит сват

И примус наш нам доказывает что рукописи горят

Если они фольгою были и плавятся клея рану

На той стороне зеркала оставив слова о главном.

И все-таки оно склеилось, значит ты была мамой

Нас помирила страна? Понял. Уу тебя побывала

мама.

Что на планете сотни лет —

У них минутка на подумать

Мы пролетаем в их нейронах

Как электрический сигнал

Зажмурился – сверкнуло в бомбах

Моргнул – я мимо проскакал

Он улыбнулся – это значит

Нас любят женщины в кровати

И отвлекают нас от партии

Что их ужасно отвлекает

Но конь летит и кончен бал —

Что миг у них – то в слове вечность

И дьявол снова проиграл.

Случайно выбранная, из того что было

Из генофона, пролетающего мимо

На световой волне FM, в диапазоне

От вершка и до грешка упасть в колонне

На эту землю еще раз и еще раз

И еще раз зависит все от микроскопа

Но не видна ошибка даже в телескопах

Он ошибался и не раз – была Лилит

Он засекретил неполадки в Еве – в плеве

Не взят в помощники сам Ной, Адам, баран

Все блеет, мы считаем в небе слоги

Проспали главное опять в своей берлоге

И затесались к нам на яхту воры веры

Потом и слово затесалось, но с ошибкой:

Начало ошибалось до мочала

Авраам Аврамом был простым а кто-то плотник

Кто конопатил снова этот левый бортик?

Кто чистил слово и лингвистов читки алкал?

Все смылось. Смылись крысольвы, с одним —

мочалки

И в одиночестве (zweisamkeit[1]) Бо стоит

И смотрит – как бы чорт с улыбкой хитрой

В акт воскресения к нам снова не проник…

Проникли оба, и руками разводя —

И жизнь и смерть их нам, и вера хороша

Лишь бы не спать.

– Кто спать? Я, Бать?… И каждый даст леща

Мочалке. И снова с неба отпускают нам Христа

С довеском беса на весах. А гирькой – сталкер…

Девушка на снегу

Если ей не поможешь

Я ей стих напишу

Ушки я ей согрею

Из космоса прошепчу:

Девушка не от prada

В купальнике на снегу

Правда планет парада

Светит монастырю

Карфаген был давно разрушен

Потому что любовь земная

Выгнала нас из рая

Но колоколом черту

Бо’г_ да’л_ нам в ближайшем круге

Сделав вселенским звук

Поторопись, мой друг

А то ушки мы ей согреем

И уведем на луг…

Женщина, умеющая слушать

Послана обычно только Богом

Поставит запятую, но не словом

С тобою не обмолвится – ищи

И щи' с волшебным ароматом на полдворика

Готовит из индейского топорика

С расчетом все отдать но одному

Шурша хрустящею капустою по дну

Воды не добавляя в рай – ни ада

Держа все при себе, на язычке

Не позволяя огоньку в себе утечки

С расчетом все еще раз одному

Кого половником проводит под уздцы

И встретит его раскаленной печкой.

Некрасовскую женщину в Руси

Молчанием подковывают и честью

А к иным и не подходят васильки

У Василенковых в глазах искрятся, бестии:)

Ты обжигалась об огонек?

Подуй на облако и качнет

И он проснется, начнется лов

Вокруг русалки икру замечут

А он заденет тебя веслом

Ты обжигалась о дымоход?

Подуй на угли, подай сигнал

Начнут слезиться у трав глаза

И утро лучиками расцветет

И он гребет ими, гребет, гребет

А ты стоишь на корме с веслом

И рулишь точно под водопад

Вдали, не глядя что за бортом

И ночью падаешь с водопада

И под тобой плывет пароход…

Что только не сделаешь из тумана

Дуя на пенку из своих часов.

Не обжигалась об его огонь?

Дуй отсюда скорей на мост.

У ворона клюв чтобы вить гнездо

К этому главному из искусств

Прилагается мусорное ведро

И не’выносимая вселенская грусть

О том что у курицы крылья «ню»

К обеду делаются, точно в час

И солнце встает посветить петуху

Но ворон накаркает хотя бы раз

Рассвет, растворимый, на завтрак дню.

У ворона клюв чтобы вырвать звук

Погонять варианты волн бытия

У ворона шпоры – оседлать судьбу

А крылья чтобы искать поля

Внезапно свернуть ощутив магнит —

Душу, попавшую в патрон ружья

Если охотник уже не спит

И водит рукой моей от кутюр

До бойка_ пока еще гнездо не свито

И не обрита палачом звезда.

В литературе у нас не кланы,

В литературе у нас колхозы

Кланы сильные, почти как грозы

А колхозы растят мимозы

Пред кланом небо согнется серое

Колхозы небо покрасят серым

И усреднят всех на радость-зависть

Подковерным павлинам, зарясь

И истекая слюной на сильных

В литера-туре шепнут «ату их!»

Что мы хотели с геномом вшивым?

То и имеем – колхоз плешивых

(Плешивых образно и в рифму к «вшывым»)

Разнообразные приемы сирых

Как утоптать все и усреднить

Чтоб сорняками коров кормить

Не молоко же доить а комплекс

Чтоб все равны были и стали зомби-с.

Не сносить головы языку

Если колокола впалых щек

Перегрузку с 5g не возьмут

На Руси всех молитвенных слов

Что должны были нехристский мир

Раскачать, раскрутить, разогнать

В барокамеры – слуг и господ

В телекамеры – бабку и мать.

Покрестите муму же, скорей

Колокольчик в прихожей поет

«Динь-динь-динь

Динь-динь-динь» —

Травматический бьет пулемет…

Не сносить языка голове

Если долго глотаешь огня

Пусть сжигают глаза звонаря

Выжигают глаза звонарю

Я вернулся домой. Я звоню.

«Дон-дон-дон

Дон-дон-дон» —

Бьет язык мой о камни, о плуг!

Пересохла земля и не ва —

Жно пожну и раздвину меха

Налево – истины рот, справа – «вдруг»

А церква подо мною навзрыд

Куполов пусть трясутся соски

Мы летим уже, который код?

Обрезание век нас спасет —

Вот о чем звонит колокол мне

Удалить операцией гроб

Тьфу на тьму – очищение, свет

Скальпель, водка, топор и гумно —

Вечно будут на нашем столе…

В чреве везет Вас и перемалывает черный павлин

Груз 011, в рамках из цинка, в массе картин

Серого цвета нам возвращает нас черный мутант

Летать не умеет, совково, над плинтусом

(тянет геном)

Нам возвращает то что увез в личный Бен Дуридом.

А мы и забыли, растем, развиваемся, переродились

Но он не избавился, проклят и серое до смерти

в нем

Черный павлин – символ колхозный,

он страшный сон

Видит и сам же нам претворяет в реальность,

иначе

Никак не докажет что без него нет счастья

аппачам

Серое счастье в ста самолетах и стадный наркоз

Два раза в день принимайте из пачки

самовлюбленность

Звездите, звездите, на всех каруселях как

на парах

Дрожжи остались, микробы, бациллы в генах,

не в нас.

Играй, веселись, легонько батрачь в угаре

подставы

Под опахалом в носилках погрузят

с трап-пьедестала!

Чтобы все серым стало вокруг и сбы'лась мечта

Павлина – смотреть как мы «деградируем», из

уголка

И наслаждаться щирыми, мелкими, мельче чем сам

И наслаждаться в тайне с собою под одеялом

И наслаждаться как в пионерском гулагелаге —

Реинкарнируя тайным надсмотрщиком в казарме-лайт

Что отомстил он тем кто смеялся в детстве над ним

– Воздуху, Мощности, Вере и Школе с улиц,

Талантам

А он такой маленький, золо-чернушный, и даже

Атлантам

Поклялся отмстить на двух чемоданах. Чтоб пали.

Стоим…

Стоим, сниспадает серое, в дымке черный павлин

Но проступает радуга Родины как ни замажь ее

Смерти желающим ей – нет покоя, в сторожке —

башенке

Нет, не овчаркою гавкает, песню павлин соловьиную

Гипно-поет над полем колхозным, над тропкою

львиною.

Над ним пролетает все время туда-сюда клин

аистиный

Вот это и бесит его – увидят всю серость мечты и

картин

Которые в чреве везет обесцвечивая черный павлин.

Переиначил!!! На божьей росинке сели и смотрим —

Дык белый павлин! Счастье кругом и каждый наш,

с носиком

Жаль, проступают на серой бумаге черные спины

В перьях… ходят вокруг нас важно павлины,

павлины, павлины…

Вдруг чудо? и Радуга встанет над нашим каменным

островом!?

Переродимся, Бог каждому вставит в мозги

расписное колесико.

В Англетере не поднимали на небеса

Не ждала меня мама возле Крестов

На Васильевском не опускали чтоб стих в суде

Просто в этой стране есть уже интернет

Для того чтобы душу тащили на эшафот

Бесы в венчиках белых пьющие нашу кровь.

мне запах дыни

приснится снова

во мне гордыня

и столб дворцовый

а это значит

мне на фонарный

а я на «Стачек»

уж близко утро

и небо с тачек

роняет пудру

и солнце ало

висит не грея

чуть ниже ватер —

залива линии

его подымет

мой медный Петр

и отымеет

в окно европу

и не оставит

росинки маковой

врагам Ахматовой

и льдинам паково

от опыта Распутина

от топота ног Путина.

и я жил не мало

кричал «на мыло»

немного видел:

ломало льдины

тек рубикон

стояли розы

но за гардиной

часы местами

не разводили

буксиры плыли

в морозной дымке

а это значит:

в снегу лежали

богами сфинксы

все как обычно

и лишь собаки

еще не знали

что начинается

их праздник жизни.

и им покатит!

на импекс-банки

наденут платье

и эполеты

Екатерина

в саду задышит

и с Достоевским

закажем столик

в рулетке русской

я – Петербуржец!

я вижу крыши.

а это значит

бог дал мне

крылья

и этот стольник.

все на колках подкручивают ноты

до «соль» и «до» чтоб музыка в усладе —

нам открывал вселенную Pink Floyd

Deep Purple – скорость звезд на автостраде

Гагариным Антонов светлый праздник

дарил – полет на море и домой

КПСС спасибо за парады

и за портвейн, мечтая о диктате

своем, в карающей муз-нише партитуры

орал ты «родина, а плевать нам нравится»*

и строил в ВИА_ по струнке_ демократов

а то у каждого своя царя палата

а музыка – звучать как нотам надо

когда с колоннами их взяли в подворотнях

весной, и шла шугою в Ленинграде

с плакатами дорогой жизни кочек

патлатая ухабистая сотня

Белели ночи и алели утром щечки —

заряд на жизнь, а смерти два наряда

вне очереди нам отбивали почки

такой вот сочный привкус шоколада

с фольгою века и оберткой 90-х

и нам миллениумно, большего не надо

чем та свобода, и ее глоток сегодня

дороже чем струя из водопада

Санкт-Петербург, привет из Ленинграда!

На лужайке в раю толпа

Перед зеркалом. Лай и стон.

Бог: Что вы вертитесь? Это слон.

Народ: Это уши, хвост, хобот, ум

Ноги, бивни, душа, глаза

Палец, ноготь, голова, язык…

Бог: Это слон, говорю Вам я.

Народ: А перед зеркалом вертится почему?

Бог: Просто вторая сторона слона

Ему в зеркале не видна, народ…

Ищет смысл.

Я поставил кассету церковного песнопения

– «Акафист перед образом Божией Матери».

На полную мощность.

Через полчаса (не отвечаю за точность

времени в этом случае) замечаю, что рядом

сидит мой рыжий кот. краткошорстный.

Откуда такая награда?

И кому – мне, Богу, коту?

Да это неважно.

Главное в том, что случилось позже…

Но обо всем по порядку.

И так, кот замер, только глазами водит

от правой к левой колонке.

Вслед за льющимся звуком,

падающим в большие воронки,

затем взлетающим ввысь

переливом

скачкообразного волнового эффекта.

Так мы сидели довольно долго

на расстоянии метра

от Бога.

Потом, кот встал и ушел.

Я за ним. Смотрю – он в спальне.

Возле огромного зеркала до полу.

Шерсть дыбом спина коромыслом,

Хвост – трубой. распушыл как у белки!

Набычился (если можно сказать про кота).

Движется боком, на цыпочках.

Затем, внезапно – прыжок, и ударился

в зеркало.

И ушел на кухню, как ни в чем не бывало.

Вот теперь сижу, занимаюсь

темным вопросом

и думаю над его последним поступком.

Почему он раньше себя не заметил

В отражении зеркала?

Может быть появились

В этом доме Рефлексы вселенной?

Или тема моя слишком мелкая

для обсуждения?

Может быть это мания?

А может на расстоянии

миллиметра от сердца

шаровая молния издает

такой же высокий духовный звук,

какой издают

наши Боги и повторяют певчие в церкви?

А Может мой рыжий и ласковый кот

захотел убить в себе дикого зверя,

в последнее время

живущего в зеркале?

А может он разглядел

нечто похожее

на последнюю мою фотографию?

Пошел и я попробовать.

Стукнул себя по голове

бутылкой водки

И направился к зеркалу.

Не получилось.

Не оттого ли,

что мне нравится многое,

а коту лишь одно

прикосновение смерти?

А может грешно

любить

вместе с церковной музыкой

еще и «Скутер», Шнитке, «Мурку»

а тем более «Слэйд» и на реквием ставить

ебе Пинк Флойд?

Или я еще не наткнулся

на свою шаровую молнию?…

«Любви все полосы покорны»

Если белая полоса – это пластырь

Если к Богу ведет тебя пастырь

Если черная полоса

Взлетная как доска

Ты поймешь что любовь не напрасна

Кошкин бал на Лысой горе

На вокзале моргнув освящением

Маргаритта дает объявление:

– Внимание чартер из Ада:

Остапа и Кису ожидает засада

Сзади мадам – пионерка

Спереди – пенсионерка

Парфюм – огуречный от prada

– Котенок Шрёдингера сын Гулливера

Для потери невинности пройдите налево

После оплаты

У кошки заплаты

Приготовьте чек для многоразовой плевы

«Поэзия – это не шутки»

Нет, черти, не впарите, дудки!

Поэзия – жизнь не на сутки

Если вначале есть слово

То слово еще не готово

Мучительно, сладостно, жутко…

«Последняя запись в бортовом журнале

космических опытов»

Плачет Бог высекая скрижали:

Воюя друг с другом за дали, они

Доползли до Луны

И на Марсе пожгли

А камень с неба опять проморга…

Великого мистификатора

Убил американский раскольникоф

Придурковатный фанат

Ударом тщедушного кулачка

В великое солнечное сплетение

Мастера по освобождению себя

От наручников без золотого ключика

Если б Гудини тренировал не тело а слово

То его не вырубили бы топором

«Свободу Анжеле Дэвис» —

Ему бы с нами скандировать

На первомайском параде

Под мелодию саксафона без флейты

Пионерского барабана

И американского банджо[3]

Гудини, я научу тебя вкладывать душу в буквы

Реинкарнации тебе на моей родине

Не фокусником в маске из тыквы

А Гением без забрала

С Пушкиным в посмертной маске его

На день всех святых холуев

После вечного праздника жызни

Хэлуина тебе, Гудини

В американском Раю.

Ревность – рефлекс частной собственности

Власть золотого тельца

С пещерного века и до порочности —

Порога развала семьи и страна

Когда распадается на шайбы и винтики

Которыми крутят комбайны для сбора

Урожая для дьявола – ревность готова

Отразить фальш колхозную

И настоящим очистить наши сердца.

Она устала. Передышка. Пора молитвы.

Изнасилование еще не кончилось, не вышли

Все эротические зоны, теченья соков

В угаре скомканы, блуждают вспышками

Чтобы расслабиться и удовольствие ответное

Получить – ей надо мультики глотать с небес

таблетками

И взглюченной трястись взбешенно ветрами,

коростой, волдырями

Покрыться то загаром то испариной, метаться,

раком, рыком

Отползая вдруг выпрыгивать и бить по космосу

не понимая

Энергией с камнями из тела взрывами, цунами,

сжаться

Для накопления их сил насилия – с перерывами

В последнем акте мазохизсткой смерти с милыми

В слияньи полном после команды сверху:

«Насиловать казнить не миловать»

И не возделывать» Это не месть. Такой родилась

она.

Природа. И нас создала – зверят, звериная

Покорная лишь Богу-Дрессировщику. Во затряслась…

– Вам мало? Так ату!

– Остановись природа, фактически я больше не могу…

– А здесь табличка: «выключается автоматически»

– После двух тысяч лет? И все близ церкви?

– (…трях, трях…) трех тысяч лет, у клумбы…

– Так сластно умереть на теле жертвы…

Входит Дрессировщик. Сменил табличку. Поставил

тумбы

Когда последний синий кит

Проглотит офисный планктон

И все начальники на спину

К нему полезут из окон

И он им сделает фонтан

Задрав плавник, уйдет под воду

И ночь опустится на трон

Тогда мы выйдем на свободу —

Поэт, убийца и безродный

Кобель, что продолжает гон

Людей по звездному пути

Пока последний синий кит

Над нашей жизнью не взлетит

Чтоб просто воздуха глотнуть

И новый офисный планктон

Который ночью мы взрастим

Из тех кого еще спасем…

Птицы, рыбы, слоны и звери

Вам закрыты в людскую двери

В биологической цепи событий

В экстраполяции кормов в корыте

Кому-то нужен вкус нашей смерти

Как нам жаркое из той свинины

Что не смогла пообщаться с ними

И застряла в своей биораме

Кому душа моя – не солома в хаме

А жирок слоями как в том беконе

Стихи и ревность, любовь и ненависть —

Желанны очень мне и по часам

Обедать хочется – я, звери, к вам