Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Агентство "Золотая пуля" - Дело о заикающемся троцкисте

ModernLib.Net / Детективы / Константинов Андрей Дмитриевич / Дело о заикающемся троцкисте - Чтение (стр. 9)
Автор: Константинов Андрей Дмитриевич
Жанр: Детективы
Серия: Агентство "Золотая пуля"

 

 


      — Как ты хочешь это сделать? — поинтересовался я.
      — Потом расскажу, и вообще, у женщин свои секреты.
      Она ушла, а я остался ждать ее на скамеечке. Зазвонил сотовый телефон, это был Спозаранник:
      — Здорово, Родион! Как доехали?
      — Все нормально. Сейчас около садика. Валька пошла вовнутрь разведать обстановку.
      — А ты, значит, опять бездельничаешь?
      — Нет, я в засаде.
      — Ладно. У меня для вас новость, причем хорошая. Я показал гаишникам с поста ГИБДД фотографии тех аферистов из автосервиса. Они опознали того, которому ты на сотовый звонил. Так что верной дорогой идете, товарищи! Значит, Трубочистов, если вообще жив, то где-то у вас там обитает. Но он жив.
      — Откуда такая уверенность?
      — От верблюда. — Глеб рассмеялся и продолжил:
      — Сегодня с утра при помощи майора, которого нам рекомендовал мэр, нам удалось установить, что господин Ерохин, тот самый, из автосервиса, является двоюродным братом Трубочистова!
      — О! Я даже подпрыгнул, когда услышал такую новость. — Родственники, значит! Тогда он точно жив, и все это громадная афера!
      То— то! Ну ладно, звони мне через каждые три часа, будь на связи.
      Только я отключился, как на улицу вышла Валя. Судя по ее довольному виду, нам «поперло».
      — Все, Родька, скоро домой!
      — Что там?
      — Ну что? Все нормально. У них тут всего один аппарат, стоит у заведующей.
      Очень часто из Северобайкальска звонил некий мужской голос, который все время представлялся разными именами. Это было очевидно, и коллектив над этим посмеивался. Звонивший всегда просил позвать Надю, нянечку. Сейчас она не работает — ушла на аборт, причем, как оказалось, довольно поздний. Явно — от своего северобайкальского хахаля. У нас есть ее домашний адрес и телефон. Вот и вся симфония!
      — Класс! Офигеть! А как это они тебе все выложили?
      — Видишь ли, женщины болтливы от природы. В общем, долго рассказывать…
 

15

 
      Через двадцать минут мы были в подъезде, где жила Надя. У нас не было никакого плана дальнейших действий.
      — Может, просто позвоним и попросим к телефону Трубочиста? — предложила Валя.
      — Рискованно! Вдруг его там нет?
      А она его предупредит — и все, он скроется.
      — А что ты предлагаешь?
      — Не знаю, — сознался я, — ну давай позвоним.
      Я набрал телефонный номер Нади, но никто не брал трубку. И тут нам еще раз повезло. Входная дверь открылась, и на лестничную площадку вышла женщина, а за ней мужчина. Едва взглянув ему в лицо, я понял, что очень скоро полечу домой. Это был господин Трубочистов.
      Правда, на фотографии он выглядел несколько другим и без очков. Может быть, если бы я его встретил где-нибудь на улице, то просто прошел бы мимо, так и не узнав. Но поскольку я ожидал его увидеть, то опознал мгновенно. Женщина закрыла дверь на ключ, и они начали спускаться.
      — Здравствуйте господин Трубочистов! поздоровалась с ним Валя.
      Он остановился и с ужасом уставился на нас.
      — Вы ошиблись, — пропищала женщина (вне всяких сомнений, это была Надя) и, подхватив своего спутника под локоть, потащила его вниз.
      Но я уже преградил им дорогу и не давал пройти.
      — Я милицию сейчас вызову, — попыталась испугать нас Надя.
      Я достал сотовый телефон и сказал:
      — Пожалуйста. Только подумайте хорошенько, надо ли это вам. Мы все знаем, абсолютно. И про автосервис, и про Надин аборт.
      — Кто вы? — спросил депутат.
      — Это зависит от того, как вы будете себя вести. У нас есть к вам предложение: пройдем домой к Наде и там поближе познакомимся, — предложила Валентина.
      Женщина отнеслась к ее предложению без особого энтузиазма, а депутат подумал с полминуты и кивнул головой. Так мы попали в однокомнатную квартиру бывшей нянечки детского садика. Сначала был торг, нам предлагали деньги. Предложения доросли до пятисот тысяч долларов. Мне становилось все смешнее и смешнее. Ну откуда у зачуханного депутата местного совета такие деньги?
      Поняв, что деньгами свое положение он не улучшит, Трубочистов начал выть, рвать на голове волосы и утверждать, что его песенка спета. Я вышел на кухню и позвонил по сотовому телефону Спозараннику. Разговаривали мы минут тридцать, не меньше, и сожгли уйму денег.
      Но нас это ни капельки не волновало, так как все разговоры оплачивал мэр Шмелкин. После этого я вновь вошел в комнату и сделал заявление.
      Самым простым решением сложившейся ситуации, безусловно, было бы немедленное оповещение Шмелкина, журналистов и компетентных органов о том, что мы нашли «потеряшку», но тогда мы бы никогда не узнали правду. С другой стороны, жалко было и этого Трубочистова. Мы ведь не знали истинных причин, побудивших его на инсценировку покушения. И мы предложили ему сделку. Он нам расскажет все под диктофон, а мы не будем созывать пресс-конференцию и позорить его на весь мир. Он долго думал, но в конце концов согласился.
      И мы узнали правду.
      Как— то раз Трубочистов отмечал день рождения друга и перебрал лишнего. Вместо родного дома ноги привели его в казино, где он проигрался так, что оказавшись на улице, даже не смог взять такси. Но самое страшное заключалось в том, что деньги принадлежали не ему, а фракции местного законодательного собрания «Священный Байкал», в которой он состоял. Все сорок тысяч долларов.
      Возместить такую сумму он бы не смог ни за неделю, ни за год. И тогда депутат с помощью своего двоюродного брата из автосервиса придумал историю с похищением. Если бы мы вышли на него на день позже, то он бы объявился сам, причем — героем.
      В итоге мы заключили с Трубочистовым сделку, он обо всем честно рассказывает
      Шмелкину и сохраняет свое доброе имя.
      — А как я верну деньги? — спросил депутат.
      — Отработаешь у Шмелкина, — сказал я.
      — А если он будет мне мстить?
      — За что?
      — За то, что его имя везде полоскали.
      — Договоритесь. Ему нужны свои люди в Законодательном Собрании.
      Затем мы позвонили мэру, и через семь часов примчались две машины с его людьми из Северобайкальска. Поздно ночью мы на них вернулись к ожидавшим нас Спозараннику и Шаховскому.
 

16

 
      Когда мы уже собирались ехать в аэропорт, к нам в гостиницу пришел человек в блестящем костюме и сказал, что ему велено отвезти нас «в одно место».
      Спозаранник посмотрел на часы и сказал:
      — Извините, но у нас через три часа самолет, а мы еще даже не купили билеты.
      — Шеф велел вам передать, что сегодня вы улететь никак не можете, — он улыбался, — у вас осталось тут еще одно дело, но теперь уже приятное. Если вы от него откажетесь, то очень нас, сибиряков, обидите. В любом случае, вы благополучно улетите. Поедем? Решайтесь.
      — Ну, что скажете? — спросил у нас Глеб.
      — Поехали, — сказал Шах. — В крайнем случае, улетим завтра.
      — Они хотят нас отблагодарить, устроить пикничок за городом, — предположила Горностаева.
      Я тоже хотел высказаться в том же духе, но Спозаранник, видимо, решив, что уже и так достаточно изучил мнение своего небольшого коллектива, сказал «пиджаку», скромно ожидавшему в пяти шагах от нас:
      — Мы согласны.
      После чего мы сели в роскошную иномарку и поехали. Через пятнадцать минут были в доме мэра.
      — О, здравствуйте, безумно рад вас видеть, — радушно встретил нас Шмелкин.
      Нас, мужиков обнял, а Валентине почему-то пожал руку. Странные они, мэры, какие-то, сразу их и не понять. — Сейчас мы садимся в машины и едем в одно местечко на Байкале. Есть у меня там норка, где и заночуем. Банька, шашлычок, водочка, покупаемся в Байкале-батюшке. Идет такой план?
      — Мы вообще-то хотели сегодня в Питер вернуться, — сказал Глеб.
      — Домой вы всегда успеете, а вот когда еще в наших краях будете? Я вам такое покажу! Нигде в мире больше такого не увидите. Поехали!
      — А в принципе почему бы и нет? — обратилась Горностаева к Глебу. — Сегодня суббота, значит, завтра тоже выходной, на работу не надо.
      — Кончил дело, гуляй смело! — вставил я.
      — Ладно, — решил наш мини-шеф, — мы с удовольствием принимаем ваше предложение, Игорь Иванович. Тогда надо по дороге заехать в какой-нибудь магазин купить мяса и томатного сока.
      — Нет, так не пойдет! Вы наши гости, а гостей у нас принято угощать самим. Вы наши сибирские законы не нарушайте, пожалуйста. Короче, пошли на улицу. Да, кстати, хочу вас познакомить с моей подругой, ее зовут Аней.
      К нам подошла девушка в очень коротких шортиках и прозрачной белой маечке. Взглянув на ее бюст, Шах мне шепнул:
      — Размер третий, не меньше.
      Я молча кивнул головой. Редко сейчас можно увидеть девушку с очень стройной фигурой и такой большой грудью.
      — Я знаю, что знакомства с такими молодыми и красивыми девушками, как Аня или ваша Валя, для политика являются серьезным компроматом, но меня это не касается. Я не женат пока, и эта девушка, может быть, в скором времени будет моей законной супругой.
      Пока он все это говорил, Аня стояла и смотрела куда-то сквозь нас. Поехали на двух машинах. Кроме нашей четверки и мэра с «невестой», с нами поехали телохранитель и две очень приятные молодые девушки — как выразился мэр, «фрукты помыть, со стола убрать». Вторую машину вела как раз одна из них по имени Вера. Интересные у него «домработницы», надо сказать.
      Дорога заняла около полутора часов.
      Когда же мы наконец приехали, то были просто поражены. В абсолютно диком месте, на высоком берегу стоял большой деревянный дом. Над ним был лес из высоких сосен, а перед ним — славное море, священный Байкал. Место, действительно, волшебное, ни с какими дурацкими зарубежными курортами не сравнится.
      Встретил нас субъект, внешне удивительно похожий на Кузьмича из «Национальной охоты». Как потом выяснилось, он вообще был таким же. Наверное, все лесники во всем мире совершенно одинаковы, особенно, если они встречают генералов. Не важно каких, военных или гражданских.
      Баня уже была готова, а оленье мясо насажено на шампуры. Все говорило о том, что нас ждет заслуженный отдых.
      Хоть часы показывали около шести вечера, на улице было еще очень жарко, и девушки «из прислуги» переоделись в купальники. Аня тоже последовала их примеру, но ее плавки больше напоминали нитки, накрученные вокруг бедер. Вдруг зазвонил сотовый телефон Шмелкина. Он с кем-то поговорил, потом подошел к нам, развел руки и сообщил пренеприятнейшую новость:
      — Меня срочно вызывает губернатор.
      Не ехать я не могу. Но, как только освобожусь, немедленно вернусь. Я очень прошу у вас прощения, но, может быть, вам без меня даже будет лучше.
      Он переговорил о чем-то со своей Аней, потом позвал телохранителя, со всеми еще раз попрощался и уехал. Мне показалось очень странным, что мэр оставил с нами свою девушку. Горностаева, которая стояла рядом, заметила:
      — У меня такое ощущение, что две официантки и эта Аня специально для вас. Вас трое и их трое. А мэр инспирировал звонок, чтобы уехать.
      — Хм, интересно, а как же ты?
      — Я как-нибудь все это переживу. Тем более у меня есть Кузьмич, или как там его зовут.
      Я посмотрел ей в глаза, чтобы определить, насколько серьезно она это говорит.
      И ничего не понял.
      А потом начался праздник. Понемногу все, кроме Спозаранника, начали напиваться. Мы парились в бане, потом вылезали на улицу и ели шашлык из оленины и копченого омуля, волшебную байкальскую рыбу, внешне похожую на селедку.
      Правда, по вкусу они отличались друг от друга как вода и водка. К часу ночи начались безобразия.
      Девушки перестали нас стесняться и начали ходить в парилку вместе с нами.
      Это произошло с подачи Горностаевой, которая заявила, что раздельное мытье придумали мужчины, чтобы дискриминировать женщин. Ошалевший от всего этого, абсолютно трезвый Спозаранник спрятался в сарайчике Кузьмича. Ему было скучно и одиноко. Я заглянул туда и увидел, что под потолком на ниточке висят какие-то сушеные ягодки. Спозаранник одну попробовал — видимо, ему понравилось, потому что он съел еще несколько пригоршней.
      В два часа ночи все стали друг другу близкими и родными. Шаховский обещал жениться (на ком из присутствующих девушек — я так и не понял). Невеста мэра сидела у меня на коленях, из одежды на ней были только серьги.
      Вдруг появился Спозаранник. Он внимательно на нас посмотрел и неожиданно сказал:
      — Лошади где?
      — Что? — не поняли мы.
      — А! — и он вдруг дико закричал.
      Его вопль был похож на крик слона-самца, у которого из-под носа увели самку. Мы такого от него не ожидали. Потом он пытался прокатиться на кабанчике Кузьмича, хватал девушек за попы и требовал, чтобы его называли «ваше превосходительство». Потом заработал затрещину от Горностаевой за то, что пытался схватить ее за грудь, упал и уснул.
      Никто из нас ничего не понимал, так как он ничего не пил. Откуда такое? Кузьмич сходил в сарайчик и, вернувшись, сказал:
      — Он ягод нажрался, из которых я мазь от радикулита делаю. Это глюки были.
      Под утро почти все легли спать. Я с невестой мэра, которая по секрету рассказала, что она никакая не невеста, а Шаховский — с двумя девочками из прислуги. Причем устроились они прямо в бане.
      И только Горностаева и Кузьмич всю ночь не спали. Они взяли охотничье ружье и устроили соревнование по стрельбе. Так мы и спали под грохот канонады.
      А на следующий день мы покинули гостеприимную Сибирь.
      В самолете Спозаранник решил устроить ревизию содержимого своего «дипломата». Он долго перекладывал из папочки в папочку всякие бумажки, а потом вдруг уставился на одну из них и несколько раз перечитал. Вид у него был при этом довольно обескураженный.
      — Послушайте, братцы, помните, я сжег каширинскую объяснительную?
      — А что? — сразу заволновался я.
      — Ничего. Я порвал ее на мелкие кусочки и сжег в пепельнице.
      — Ну!
      — "Что, ну? Вот она, целая и невредимая.
      — Как это? — удивился и я, а потом потребовал повторного уничтожения.
      — В самолете жечь нельзя, а дома ее сожгу, — сказал Глеб.
      — Нет уж, — ты дай ее мне, я ее лучше сам уничтожу, а то у тебя плохо получается.
      Я забрал у него бумагу и положил к себе в карман. Спозаранник же надолго задумался, глядя в иллюминатор. Потом повернулся ко мне и с сияющим видом заявил:
      — Я все понял! Это не я с ума сошел.
      Все объясняется очень просто. Я что-то порвал и сжег. Правильно? И это была не объяснительная, а другая бумага! Та, которую мы не могли найти!
      — Командировочное удостоверение! — догадался я.
      Скоро самолет начал снижаться, и мы сели на родную землю.
      Мы опять не разбились.

ДЕЛО О БРОНЗОВОМ ВСАДНИКЕ

Рассказывает Алексей Скрипка

 
       "Скрипка Алексей Львович, 31 год, заместитель директора Агентства по административно-хозяйственной части. Убежден, что обладает врожденными талантами не только в области коммерции, но и в сфере расследовательской журналистики.
       Требователен к соблюдению сотрудниками Агентства правил внутреннего распорядка. Семейное положение — холост. Коммуникабелен. Насколько достоверны рассказываемые им истории — не выяснялось.
       Внеслужебные отношения с сотрудницей Агентства Горностаевой В. И. довольно запутанные…"
       Из служебной характеристики
      Помню, как в свете уличного фонаря светилось голое плечо судебного пристава Аникеевой. Ничего плечо — с родинкой и трогательными складочками, намятыми подушкой. Я отвел взгляд и почувствовал нежность. Я ее всегда чувствую, когда вижу свою стену над кроватью.
      Одни грамоты чего стоят — тут и «За активную общественную работу…», и «Победителю социалистического соревнования», и "За первое место в «Зарнице», и самая драгоценная: «За второе место среди юношей в Мемориале по настольному теннису им. М.Ю.Лермонтова, г. Пятигорск».
      Не меньшую нежность вызывают фотографии. Бодрый пионер Скрипка с огромными пачками макулатуры; веселый стройотрядовец Скрипка с лопатой в руках; мужественный ефрейтор Скрипка в почетном карауле у знамени части; задумчивый бородатый Скрипка за письменным столом; и, наконец, солидный Скрипка в костюме, запечатленный в гневном жесте — он указывает курящим в коридоре журналистам на плакат, гласящий: «Здесь не курят! Совсем!!!».
      Переполненный нежностью, я решил наконец заснуть. Но не тут-то было. Потому что когда Скрипка переполняется нежностью — можно не сомневаться, что найдется какой-нибудь мизантроп, исполненный готовности проделать в нем дырку, слить всю его нежность, как отработанный антифриз и немедленно наполнить его, бедного завхоза «Золотой пули», каким-нибудь дерьмом.
      — Ну… — сказал я с отвращением, когда дотянулся до телефона.
      В трубке неразборчиво стрекотало. И я ее бросил. Потому что надо было идти в Агентство. И самое главное в этом стрекоте я разобрал: «Алексей Львович, у нас ЧП!» — вот что мне прокулдыкали, — и это в девять утра самого что ни на есть всамделишного воскресенья! О боги, боги!
      — Товарищ юрист первого класса! Подъем! — грубо сказал я юному судебному приставу Аникеевой.
      — А совесть? — спросила она томно.
      — За совестью обратитесь в кассу Управления юстиции! — Я сорвал с нее простыню и, немного полюбовавшись открывшимся видом, запрыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину.
 

***

 
      ЧП было таким: Каширин отловил опасного телефонного террориста лет десяти и приволок его в Агентство. У террориста были особые приметы — килограмма два веснушек, щедро разбросанных по физиономии, здоровенный фингал и полные карманы карбида. Не выдержав перекрестного допроса, злоумышленник, рыдая, вымолил у Каширина ключ от туалета. Будучи отконвоирован туда, малолетний преступник вывалил все содержимое своих карманов в любимый унитаз Спозаранника. Унитаз, даром что был нежно-сиреневого цвета, превратился в вулкан, и через пару минут по Агентству распространилась такая вонь и дымовуха, что малец, воспользовавшись суматохой, смылся. А Каширин, подлая душа, бросился звонить мне.
      Когда я пришел, то первым делом надел противогаз. А вторым — сел писать приказ «О мерах по усилению химзащиты в подразделениях Агентства журналистских расследований». Когда я формулировал второй абзац, споткнувшись на фразе: «Запрещается хранение противогазов в местах, не предназначенных для хранения противогазов», появилась Горностаева.
      Натянув на рот воротник свитера, она сказала мне несколько обидных слов. Это я понял по выражению ее лица, потому что самих слов в противогазе было не слышно.
      — Я сделал все что мог, — кротко сказал я, посверкивая стеклами противогаза.
      Горностаева снова сказала что-то резкое, и я решил прервать дискуссию.
      — Слушай, Горностаева, — как можно миролюбивее (насколько позволял противогаз) сказал я. — Окна я открыл, сантехника вызвал. В свой, между прочим, выходной день…
      Горностаева судорожно дернула воротник, как будто хотела задушить саму себя, и я поспешно добавил:
      — А ночью я работал с источником, потому и не звонил.
      Глаза ее увлажнились, но я отнес это на счет карбида и углубился в приказ.
      Как вышла Горностаева, я не заметил, зато не заметить, как вошла Ксюша, было невозможно. Она напоминала мне живую форель, вытащенную недавно продавцом одного магазинчика в Сосново из аквариума. Он, помнится, кинул ее в пакет, завязал его и пару раз треснул им по прилавку. «А то хрен взвесишь!» — радостно сообщил он мне, твердо решившему не есть эту несчастную рыбу после такого зверства. Так вот, Ксюша напомнила мне эту самую треснутую о прилавок форель, чем вызвала мою неподдельную жалость.
      — Леш… — хватанув «сероводорода», она закашлялась и, не в силах кричать, яростно замахала рукой в сторону приемной. Я понял, что придется идти. И пошел. С явным сожалением сняв противогаз.
 

***

 
      Ксюша, зажав нос, дождалась, пока я войду и сразу же захлопнула за мной дверь.
      С дивана поднялся взволнованный офицер в форме полковника ВВС. На груди его сияла Звезда Героя России, причем новехонькая, трехцветная. В голубых глазах полковника стоял ужас, и я сразу подумал, как сильно он противоречит его мужественному образу. Потом я вспомнил, что где-то читал, будто именно здоровое чувство страха способствует… Но чему оно способствует, я додумать не успел, ибо, отдышавшись, Ксюша сказала:
      — Черт бы побрал Каширина и всех его дефективных малолеток! — Еще подышав, она добавила:
      — Леш, тут вот полковник дожидается кого-то из начальства, но Обнорский в командировке, а сегодня воскресенье — Повзло на даче, а Спозаранник…
      Я остановил ее мужественным жестом в духе Клинта Иствуда и пожал полковнику руку, которая была хоть и крепка, но заметно тряслась. Свободной рукой я показал ему на кабинет Обнорского, и мы зашли, так и держась за руки, как первоклассники. «Круто его зацепило», — подумал я и чуть ли не силком освободился от полковничьего рукопожатия.
      — Заместитель директора, Алексей Скрипка. Слушаю вас. Садитесь.
      Полковник не сел и выразительно посмотрел на Ксюшу. Та вышла.
      — Полковник Сорокин, — сипло представился летчик. — Мы когда-то служили с вашим шефом на Ближнем Востоке… Мне сказали, что он в Финляндии на каком-то конгрессе расследователей…
      — Ездил я как-то в Финляндию, — кивнул я, — а у меня дома авария случилась… Так чем могу?
      Полковник, неожиданно обмякнув, рухнул на диван и закрыл лицо руками.
      Плечи его сотрясались, и со стороны было похоже, что он надрывается от хохота, но честь офицера не позволяет ему делать это в голос.
      — Кроме Андрюхи, мне не к кому обратиться… О Боже, какой позор!… — изо рта его вырвались какие-то булькающие звуки.
      Я налил ему стакан воды и, пока он пил ее жадными глотками, старался смотреть ему в глаза с состраданием. Впрочем, я ему действительно искренне сострадал, просто я всегда чувствую себя очень неловко, когда большие сильные дяди обливаются слезами, как мой бывший тесть при приготовлении лукового пирога. Вот Спозаранник — тот другое дело, он от этого удовольствие получает, ему лишь бы человека до слез довести…
      Видимо, при воспоминании о Спозараннике в моих глазах промелькнуло что-то зверское, потому что полковник постарался взять себя в руки и горько произнес:
      — Вот ведь… В Анголе был, в Йемене, в Афгане воевал, Чечню прошел — ни хрена мне не страшно было, а тут собственная дочь до истерики довела…
      — Да вы расскажите, в чем дело!
      Сорокин посмотрел на меня с мукой и задал совершенно неожиданный вопрос:
      — У вас есть деньги?
      — Деньги?! — переспросил я идиотским тоном, чтобы выиграть время и успеть перегруппироваться. — Откуда деньги у бедного завхоза?
      Сорокин завыл, как отец Федор в саду инженера Брунса, и брякнулся передо мной на колени. И я тут же вспомнил, как один мой приятель увидел в зеркале нимб над своей головой, и это так на него повлияло, что он застраховал тещину дачу.
      На свое имя.
 

***

 
      Я вел машину, поглядывая на Сорокина, вцепившегося в «торпеду», как малое дитя в мамину сисю. Полковник каждые восемь секунд смотрел на командирские часы и нервно шептал без остановки:
      — Направо… Должны успеть… После светофора — еще раз направо… Ты не волнуйся, сынок, я ведь понимаю — деньги казенные, пять тысяч — не шутки…
      Ой, не шутки, думал я. Обнорский мне может так впаять, что свою наготу мне придется прикрывать исключительно человеколюбием и милосердием, на которые меня прошибло при встрече с этим плачущим Героем России. С другой стороны, шептало мне мое доброе сердце, у тебя тоже когда-нибудь будет дочь, которая, возможно, попадет в дурную компанию…
      Нет, лучше так: может, у твоего коллеги Спозаранника дети попадут в дурную компанию, и ты ему бы тоже… Обнорскому хорошо — он в Финляндии, трубу отключил — экономит деньги Агентства, зато как приедет — вообще трубку вешать не будет, а Ксюха хороша — в такую хреновину вписала…
      Все эти умные мысли посещали меня, пока я крутил руль под чутким руководством бормочущего летчика. В какой-то момент мне даже показалось, что кручу я не руль, а штурвал, и все его заклинания раздаются в моем шлемофоне. Полковник тоже это почувствовал и, подражая интонации героя известного фильма («Прикрой, атакую!»), заговорил громче:
      — Риска тут нет никакого прижучим подонка… Как пить дать — прижучим!
      — А он точно один придет? — я решил проявить неиспользованный доселе профессионализм.
      — Если не один — мы не откроем, — храбро ответил Сорокин. — Милицию вызовем, если что…
      Мне захотелось сменить тему:
      — А как вы узнали, что дочка принимает наркотики?
      Глаза летчика стали жесткими, желваки заходили под кожей как живые.
      — Э-э, сынок, я на войне на них насмотрелся. Речь, зрачки… Да она и не отпиралась. Сразу плакать стала: папа, они меня убьют… Я говорю — сколько? Она: пять тысяч должна… Я сразу про Обнорского подумал. Решил, что не откажет братану… А его нет. И тут ты — такая удача…
      И я, как человек, ненавидящий штампы, увидел: на полном серьезе по его небритой щеке сползла «скупая мужская слеза», которую он смущенно вытер кулаком. Я был готов расчувствоваться, но вовремя вспомнил о Спозараннике и только мужественно кивнул.
      Собственно, история, рассказанная Сорокиным, ничего необычного из себя не представляла. Его шестнадцатилетняя дочь Лиза была законченной наркоманкой и тянула из дома все, что попадалось под руку. Крутой папин характер и неудачное самоубийство матери, как ни странно, повлияли на ее поведение, и она перестала красть деньги и шмотки из дома. Зато с удвоенной энергией принялась тырить их у чужих людей. Когда Сорокин вернулся из Боснии, на Лизе висели два уголовных дела и пять тысяч долларов долга. С ментами он договорился — девочке разрешили закончить школу, но с долгами помочь отказались. И полковник принял самое идиотское из возможных решений — разобраться с наркодилером самостоятельно. Вернее, с помощью еще одного идиота, то есть меня.
      Мне даже не верилось, что это я бросился звонить Обнорскому на мобильный и, узнав, что он отключен, позвонил знакомому кидале по кличке Будда с просьбой изготовить «куклу», после чего был нецензурно послан подальше. Мне еще больше не верилось, что затем я собственными руками отомкнул сейф и достал оттуда все имеющиеся деньги Агентства, стараясь не смотреть в благодарно слезящиеся глаза Героя России Сорокина.
      Сентиментальность, которая всегда так некстати выбивает меня из седла и заставляет совершать абсолютно кретинические поступки, никогда не упускала возможности сыграть со мной «в дурачка». Обнорский говорит, что мне просто лень подумать и принять верное решение, но я-то знаю, что тут дело не в лени, а в элементарном недостатке времени. Этого, кстати, не понимает и Горностаева, считающая меня банальным самцом, не способным удержаться от первобытных инстинктов при виде любой юбки. Где ей понять, что виной всему сострадание…
      Пока я размышлял, мы уже ехали вдоль большого старого дома, на который полковник показал дрожащим пальцем.
      — Здесь? — спросил я.
      — Ага, во двор…
      Я завернул во двор и припарковался под чьим-то окном. В нем торчали два ужасно коварных на вид существа — облезлый кот и такая же облезлая бабуся.
      Подмигнув им для храбрости, я пошел вслед за Сорокиным, который бодрым шагом погружался в зловонную тьму подъезда.
 

***

 
      Мы поднимались по захламленной лестнице. Многие двери были открыты настежь, за ними просматривались облезлые коридоры. Остановившись на площадке второго этажа, Сорокин достал ключи.
      — Решил дома ничего не затевать — приятель ключи от коммуналки дал. Дом почти расселен, квартиры три жилых осталось. Здесь тоже никого, приятель последний не съехал.
      Он открыл дверь, и мы пошли по длинному коридору, который мало чем отличался от всех предыдущих. Играло радио, и, невольно прислушавшись, я узнал, что где-то дует «ветер северный, умеренный до сильного, фью-фью…». Полковник отомкнул одну из дверей, и мы зашли в комнату.
      Обстановка в ней была настолько понятной, что я автоматически подумал: все готово к переезду, вот счастливцы!
      Вся мебель была аккуратно сдвинута и зачехлена. Книги, связанные в стопочки, возвышались у стены. Вместо люстры с потолка свисала неопрятная лампочка.
      Сидеть, да и стоять, было, в общем-то, негде.
      Сорокин был на взводе и нервно заходил по узкой дорожке между секретером и стопкой словарей.
      — Минут через десять подъедут… Значит, с дочкой так договорились — мы в коридоре прячемся, она его в квартиру ведет, достает деньги из секретера, отдает ему и выходит. Пока он их считает, влетаю я, ты страхуешь. Бабки забираем, чистим рыло, сматываемся. Доча не при делах — вроде как налет… Ну как?…
      — Не очень… — мне это все ужасно не нравилось. — А если и его кто-то страхует?…
      Во дворе что-то бибикнуло, и полковник заметался:
      — Машина во двор въехала! Леш, я понимаю… Андрюха бы не сомневался… — Он опять чуть не плакал. — Времени нет.
      Договорились уже. Дочка-то!… Давай деньги в секретер положим, а?
      В отчаянии он сорвал с кителя звезду и стал пихать ее мне.
      — Ну возьми звезду в залог, а?
      На лице его проступили капли пота размером с райское яблочко. Я посмотрел ему в глаза, и мне показалось, что в них издевательски ухмыляется Спозаранник.
      Пока я вглядывался, полковник сунул звезду в мой нагрудный карман и бросился к окну.
      — А-а, Лизка идет! — завизжал он шепотом и простер ко мне руки.
      Я достал деньги, открыл дверцу секретера и положил их туда.
      Сорокин совершил невероятный прыжок через запакованное шмотье и протарабанил скороговоркой:
      — Леш, ты человек, ты настоящий парень, я на кухню метнусь — китель спрячу, а то сразу просекут, ты посиди пять секунд, я сейчас…
      И он выскочил из комнаты.
      Я встал и осторожно выглянул в окно. Ничего подозрительного я не заметил, разве что бабуся из окна напротив исчезла, зато котов стало двое. За стеной что-то глухо стукнуло. Мне захотелось сесть, и, оглянувшись, я опустился на кипу книг. В ту же секунду я повторил прыжок полковника — книгами была завалена бронзовая скульптура — рыцарь с торчащим копьем на вздыбленном коне.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14